Фазы гравитации Симмонс Дэн

– У народа, – весело прохрипел старик.

– Ясно.

– Ты тоже прибыл издалека, – сообщил вдруг индеец.

Поразмыслив, Бедекер кивнул.

– Мои предки, включая Лекаря, тоже проделали долгий путь. Потом постились, очищались от скверны и взбирались на Священную гору, дабы узреть видения. Иногда Великий дух Майян говорил с ними, но чаще нет.

– Что за видения?

– Слыхал про Лекаря, пещеру и Дар четырех стрел?

– Нет.

– Ну и не надо тогда.

– Говорите, сиу тоже считали гору священной? – сменил тему Бедекер.

Роберт Сладкое Снадобье снова пожал плечами.

– Арапахо гора подарила снадобье для сладкого дыма в ритуальных кострах, апачам – целебное снадобье для лошадей, киова – священную почку медведя. А сиу говорят, что получили трубку, но я им не верю. Врут от зависти. Сиу постоянно врут.

Бедекер улыбнулся.

Старик закончил стругать прутик и поднял взгляд.

– Сиу клянутся, что видели на горе гигантскую птицу, настоящего Громовержца, с крыльями длиной в милю и голосом как из преисподней. Но тут много снадобья не требуется. Это все проделки вихио. Любой, кто мало-мальски силен в снадобьях, сумеет вызвать Громовержца.

– И вы? – поддразнил Бедекер.

В ответ старик щелкнул пальцами.

В тот же миг земля задрожала, раздался чудовищный гул. Вскоре гигантская тень накрыла гору. Привстав на одно колено, Бедекер увидел «В-52Н», несущийся к северу на высоте не более пятисот футов, ниже уровня горы. Восемь двигателей оставляли в небе черный след. Бедекер опустился на место, чувствуя под собой вибрацию от реактивного лайнера.

– Прости, Бедекер. – Индеец обнажил крепкие желтые зубы без одного в нижней челюсти. – Дешевый трюк вихио. Они каждый день в это время летают сюда с базы Эллсворт. Вроде по горе проверяют, правильно ли работает у них радар.

– А что значит вихио?

– Вихио по-нашему «жулик». – Старик отправил в рот очередной кусок кактуса. – Захоти он, может превратиться в индейца или в зверя, но ничего хорошего от него не жди. Шутки у вихио злые. Кстати, то же слово у нас значит «паук» и «бледнолицый».

– Ясно.

– Многие и вовсе считают его Творцом.

Бедекер невольно задумался.

– Когда Лекарь спустился с этой горы… – Старик помешкал, сплевывая остатки кактуса. – Так вот, спустившись, он принес Священные стрелы, научил наш народ Четырем Песням и предрек будущее – смерть быка и появление бледнолицых, а после раздал друзьям стрелы со словами: «Сие есть тело мое, на вечную память». Ну, Бедекер, что скажешь?

– Где-то я это слышал, – заметил тот.

– Правильно! – Старик бросил шинковать корешок и нахмурился. – Иногда мне кажется, что дед и прадед просто позаимствовали чужую байку. Да не важно. Вот, съешь, – он протянул очищенный кусок корня.

Бедекер повертел угощение в руках.

– Это что?

– Кусок корня, – спокойно объяснил старик.

Бедекер послушно сунул горьковатый корень в рот.

– Только не жуй и не соси, – предупредил индеец, пристроив солидный ломоть за щеку, словно кусок жевательного табака.

– Глотать тоже нельзя, – добавил старик.

Бедекер с минуту молчал, подставив лицо и руки под жаркие лучи солнца.

– Для чего это? – не выдержал он.

Старик в очередной раз пожал плечами.

– Утоляет жажду. Мои запасы воды иссякли, а путь до колонки неблизкий.

– Можно задать вопрос?

Индеец отрезал еще корня и кивнул.

– У меня есть друг, – начал Бедекер, – которого я искренне люблю и считаю мудрым человеком. Так вот, мой друг верит в богатство и тайну вселенной, но не верит в сверхъестественное.

Выждав, Сладкое Снадобье спросил:

– И в чем вопрос?

Бедекер почесал обгоревший лоб и вдруг вспомнил о Скотте.

– Просто хочу знать ваше мнение.

Индеец сунул за вторую щеку два куска корня и медленно, отчетливо проговорил:

– Твой друг – мудрый человек.

Бедекер прищурился. То ли от голода, то ли от недосыпа ему мерещилось, будто воздух между ним и старым шайенном светится и дрожит, точно знойное марево над автострадой.

– Вы тоже не верите в сверхъестественное?

Роберт Сладкое Снадобье посмотрел на восток: на краю равнины солнце ярко отражалось в окне или лобовом стекле автомобиля.

– Ты ученее меня, Бедекер. Скажи, если природа есть вселенная, сколько мы знаем о ней? Один процент?

– Даже меньше.

– Процент от процента?

– Примерно, – откликнулся Бедекер и сразу усомнился в своих словах. Во вселенной не все так бесконечно сложно. Одна десятитысячная бесконечного множества все так же составляет бесконечное множество. Но что-то глубоко внутри подсказывало: даже ограничившись фундаментальными законами физики, человечество не разглядело и одной десятитысячной всех перспектив и возможностей.

– Хотя нет, еще меньше, – решил в итоге Бедекер.

Сладкое Снадобье убрал нож и поднял руки, растопырив пальцы наподобие лепестков.

– Твой друг – мудрый человек, – повторил он и попросил: – Бедекер, помоги встать.

Тот поднялся, обхватил старика за плечи и резко рванул на себя, предвкушая солидный вес, но Роберт Сладкое Снадобье оказался легче перышка и без всяких усилий вскочил на ноги. От неожиданности Бедекер едва не упал. Индеец держал его мертвой хваткой, до боли в запястьях. Не вцепись мужчины друг в дружку, воспарили бы над прериями Южной Дакоты, точно наполненные гелием шарики.

Напоследок стиснув ему руки, старик разжал пальцы.

– Удачного восхождения, Бедекер. Я, пожалуй, спущусь за водой, а заодно наведаюсь в их вонючий клозет. Терпеть не могу корячиться в кустиках, да и неприлично это.

Роберт Сладкое Снадобье прихватил пластиковую бутыль в три галлона и шаркающей клоунской походкой неспешно двинулся вниз, но напоследок обернулся и крикнул:

– Найдешь глубокую, очень глубокую пещеру, непременно скажи мне на обратном пути.

Бедекер кивнул, провожая старика взглядом, и только потом сообразил, что забыл попрощаться.

Подъем на вершину занял ровно сорок пять минут. Бедекер ни капли не устал. Пещеру он не обнаружил.

С высоты открывался поистине восхитительный вид. На юге вырастали холмы Блэк-Хиллс, кое-где над поросшими лесом возвышенностями возвышались снежные шапки гор. Над головой с запада на восток тянулись кучевые облака, похожие на стада овец, которых они с Мэгги наблюдали на плато Анкомпагре. На севере простирались зелено-бурые поля, сливаясь с дымкой на горизонте.

Устроившись на импровизированной скамье из двух валунов с лежащим поперек бревном, Бедекер закрыл глаза, ощущая, как солнечные лучи ласкают веки. Приятное чувство легкости в желудке разлилось по телу. Сознание на миг погрузилось в вакуум: ни планов, ни мыслей, ни желаний – ничего. Даже пышущее жаром солнце словно отдалилось, а потом и вовсе погасло.

Бедекер спал и видел сон.

Отец снова учит его плавать, но не на озере Мичиган, а на вершине Медвежьей горы. С небес льется странный мягкий свет насыщенного оттенка, точь-в-точь как молния в знойную летнюю ночь, осветившая кинозрителей в парке Глен-Оук. Тогда время будто застыло в немой вспышке стробоскопического света.

Озера на Медвежьей горе нет, но сам воздух обступает и колышется, как вода. Отец поддерживает его одной рукой под грудь, второй – под ноги и повторяет:

– Главное расслабиться. Не бойся окунуть голову. Просто задержи дыхание и вперед. Если не получится, я рядом.

Бедекер послушно опускает голову, но прежде успевает пристально взглянуть на отца, его родное, до боли знакомое лицо с морщинками вокруг рта, темными глазами и густой черной шевелюрой, что не передалась сыну по наследству, и легкой полуулыбкой, сыну доставшейся. Смотрит на мешковатые отцовские плавки, загорелые до плеч руки, намечающееся брюшко, бледную грудь, начавшую западать с возрастом. Бедекер послушно опускает голову, но прежде, как и в первый раз, успевает уткнуться в отцовскую шею, вдохнуть запах мыла и табака, ощутить пробивающуюся щетину, и вдруг делает то, чего не сделал тогда, – крепко обнимает отца, прижимаясь щека к щеке, и чувствует ответные объятия.

Потом наконец опускает голову, задерживает дыхание, вытягивает ноги, расставляет руки… и плывет.

– Скажи, как просто? – улыбается отец. – Продолжай. Если что, я на подхвате.

Бедекер заплывает все выше, поднимаясь над поросшей соснами горой, потоки свободно несут его вверх, а когда оборачивается, отца уже нет.

Бедекер набирает побольше воздуха и уверенными взмахами рассекает воздух. Чем выше, тем потоки теплее. Не мешкая, он проплывает между плоскобрюхих облаков, поднимаясь все выше, пока гора не превращается в темную точку, неразличимую на фоне бесконечных лесов, полей, рек и скалистых хребтов. Течение становится сильнее, потоки прохладнее, но Бедекер без усилий движется в плотном воздухе. Насыщенный свет озаряет все вокруг. С юга на восток тянется плавная линия горизонта, обзор чист и светел.

На стартовой площадке виднеется шаттл. Пусковые башни уже убраны, впереди синеет Атлантический океан. Люди на скамьях у высокого белого здания разом встают и воздевают руки, из сопла ракеты вырывается ослепительное пламя, она медленно поднимается ввысь, а потом резко набирает скорость, точно гигантская белая стрела, пущенная из земного лука, оставляя за собой двойной след светлого дыма. Бедекер наблюдает, как корабль постепенно исчезает за кромкой моря, а после видит в толпе зевак Скотта – ладони сжаты в кулаки, губы в унисон тысячам других шепчут молитву, чтобы оберегала белый челнок на пути к звездам. В глазах стоят слезы радости.

Бедекер плывет выше, не замечая пронизывающего холода, борясь с приливами и тяжестью, грозящими свергнуть его обратно в пучину. Внезапно пловца подхватывает неведомый поток и несет ввысь. Вот уже планета кажется бело-голубым мячиком в драпировке из черного бархата – бери не хочу. Совсем близко расстилается иной, бело-серый зубчатый мир. Буквально рукой подать. Но едва Бедекер решает подплыть, понимает, что путь ему заказан. Нет, однажды было позволено, но возвращаться нельзя. Взамен ему дают напоследок проплыть над знакомыми сияющими хребтами и утопающими в тени кратерами.

Бедекер различает оставленные им и другом золотистые и серебристые устройства, ныне превратившиеся в груду бесполезного металла, чье тепло и бездумную энергию поглотили раскаленные дни и зябкие ночи. Различает и нечто более важное, но не мятый флаг и пыльное оборудование, а следы, глубокие и четкие, словно сделанные секунду назад, и переливающиеся в лучах солнца истинные сокровища: маленькую фотографию и пряжку от ремня, обращенные к полумесяцу Земли.

Прежде чем вернуться, усталый и продрогший, он замечает еще кое-что: на границе между светом и тьмой, где острые тени вспарывают земное сияние, ярко горят огни. Гроздья, сферы огней. Огни городов и дорог, карьеров и поселков; одни светят робко, другие горделиво озаряют лунные моря и равнины, стойко держась в ожидании рассвета.

Наконец Бедекер возвращается. Какое-то время еще парит напоследок, но не сопротивляется, когда махина Земли мягко и неумолимо притягивает его к себе. Перед самой посадкой, зависнув над вершиной горы, видит у подножия синий пикап и девушку, бегом карабкающуюся по узкой тропе… И только в этот момент разум окончательно принимает гравитацию, осознает, что дело не в бездумных и равнодушных законах взаимного притяжения. Вместе с этим осознанием поток энергии разливается по телу, бьет через край и изливается наружу, объединяя не только вещи, но и людей.

Бедекер парит, но уже ощущает жаркое дыхание солнца, понимает, что спит, слышит знакомый голос вдалеке. Секунда – и он проснется, встанет и откликнется на зов Мэгги, но пока остались драгоценные мгновения, нужно парить, парить на границе между небом и землей, предвкушая и стремясь познать неизведанное.

Коснувшись ногами вершины, Бедекер улыбается и открывает глаза.