Фазы гравитации Симмонс Дэн

Мэгги замолчала. Какое-то время слышался только треск помех.

– Все отлично, – ответила наконец она. – Брюс, приятель Скотта, сделал мне предложение.

У Бедекера перехватило дыхание, почти как четыре дня назад, когда ему принесли страшную телеграмму от Дианы.

– И ты согласилась? – выдавил он после короткой паузы.

– Нет, я не готова на столь опрометчивый шаг. Во всяком случае, пока не получу диплом в мае, – откликнулась Мэгги. – Ладно, я пойду. Береги себя, очень прошу.

– Непременно. – Бедекер повесил трубку.

Останки рухнувшего «Т-38» занимают почти весь ангар. Стратегически важные части помельче лежат на верстаках.

Бедекер поворачивается к Бобу Мунсену.

– Что говорят в комиссии?

Майор ВВС хмурится и прячет руки в карманы зеленой форменной куртки.

– Пока ясно, что поломка на взлете спровоцировала утечку в гидросистеме. Через четырнадцать минут после вылета из Портленда сработала система тревоги, и Дейв сразу повернул назад.

– Все равно не понимаю, почему вылет был из Портленда?

– Да потому, что я оставил там эту дуру аккурат перед Рождеством! – в сердцах отвечает Мунсен. – Ее надо было переправить в Огден двадцать седьмого, и Дейв вызвался лететь, чтобы успеть на коммерческий рейс из Солт-Лейк-Сити.

– А ты задержался на двое суток? – уточняет Бедекер. – На базе Маккорд?

– Именно! – В голосе Мунсена звучит неприкрытая горечь, злость на самого себя, что не сел в проклятый самолет вместо Дейва.

– Тогда почему Дейв, если ему так приспичило вернуться, не воспользовался своим статусом и не выбил себе место на прямом коммерческом рейсе? – допытывается Бедекер, понимая, что не получит ответа.

Мунсен пожимает плечами.

– Райан затребовал «Тэлон» на базу в Огдене до двадцать восьмого. Дейв получил от меня добро на вылет. Он позвонил и спросил, я ответил, валяй, сам тогда доберусь самолетом, как белый человек.

Бедекер разглядывает покореженные обломки на верстаке.

– Значит, поломка и утечка в гидросистеме. Насколько критичная?

– В момент аварии двигатели отказали на шестьдесят процентов. Пленку слушал? – спрашивает Мунсен.

– Еще нет, – качает головой Бедекер. – А что с правым двигателем?

– Загорелся через минуту после сигнала утечки. Дейв вырубил его за восемь минут до катастрофы.

– Какого хера! – вопит Бедекер, кулаком сметая обгорелые запчасти на пол. – Кто раньше водил эту хрень?

– Сержант Китт Толивер, – фальцетом отвечает Мунсен. – Лучший командир лучшего экипажа. Китт летал со мной в Портленд на семинар. Из-за погоды я машиной вернулся на базу, но Китт оставался в городе. Он дважды проверял самолет перед вылетом. Прекращай, Дик. Тебе ли не знать, что и как.

– Вот именно, мне ли не знать! – огрызается Бедекер. – Дейв проходил предполетную проверку?

– Он очень спешил, но Толивер говорит, что все было как положено.

– Боб, мне нужно переговорить с Филдсом и остальными. Организуешь? – просит Бедекер.

– Сегодня их никак не собрать, если только завтра утром. Правда, сомневаюсь, что они будут в восторге.

– Пожалуйста.

– С Киттом Толивером можешь хоть сейчас. Он тут рядом, в сержантской столовой.

– Позже, – отмахивает Бедекер. – Сперва запись. Спасибо, Боб. До завтра. – Он жмет майору руку и идет слушать последние слова друга.

– Давай бухать и веселиться! – Зычный рев Дейва оглашал тихие улочки Лоунрока. – Твою же мать, какая ночь!

Бедекер застегнул пуховик и запрыгнул в джип.

– Полнолуние! – крикнул Дейв и завыл точно волк. Из низины донесся визгливый ответный лай койота. Дейв расхохотался и прибавил газу, проезжая заколоченную церковь, потом резко ударил по тормозам и схватил Бедекера за руку.

– Мы бродили по ней! – триумфальным шепотом возвестил он. – Прямо по Луне, Ричард. Оставили свои ничтожные, жалкие следы в лунной пыли. И этого у нас никто не отнимет! – Он снова завел мотор, во все горло распевая знаменитую «Этого у нас не отнять».

Проехав еще с милю, джип остановился перед участком Кинка Уэлтнера. Вооружившись перчатками и фонариком, Дейв тщательно обследовал «Хьюи», даже слазил пощупать топливопровод. Взобравшись на плоскую крышу вертолета, проверил втулку винта, сам несущий винт, тягу управления, затяжную гайку…

– Мы что, серьезно полетим? – не выдержал Бедекер.

– Почему нет?

– Кинка разбудим, – брякнул Бедекер первое, что пришло в голову.

Дейв захохотал.

– Не боись, нашего Кинка пушкой не разбудишь. Вперед!

Бедекер покорно забрался в кабину. Уселся в левое кресло, пристегнул плечевые ремни к широкому ремню безопасности, нахлобучил шлем Национальной гвардии, который забыл в прошлый раз, приладил наушники и уставился на алые датчики панели управления. Дейв наклонился проверить приборы, пока Бедекер озвучивал показания автомата защиты сети. Закончив, Дейв запихнул какой-то железный ящичек в держатели и подвел к нему радиопровода.

– Это еще что за хрень? – удивился Бедекер.

– Магнитофон. Ни один порядочный «Хьюи» без него не летает.

Мотор загудел, лопасти набирали разгон, кашлянув, взревели турбины.

– Следующая остановка Стоунхендж, – раздался в наушниках приглушенный голос Дейва.

– В смысле? – растерялся Бедекер.

– В прямом. Сиди и смотри, амиго. Кстати, глянь – у меня очки ровно сидят?

Бедекер повернулся и обомлел: лицо под огромными инфракрасными очками и шлемом не принадлежало Дейву. В нем вообще не было ничего человеческого. В красных отблесках приборов выделялись гигантские пузыри глаз на толстых мясистых стебельках, широкий жабий рот и скошенный подбородок. Дряблая, в складку, шея напоминала престарелую индюшачью тушку.

– Ровно, – сообщил наконец Бедекер.

– Благодарю.

Через три минуты они уже парили на двух с половиной тысячах футов над Лоунроком. Внизу сиротливо горели редкие огни.

– Даже не оценил моего адмирала Акбара[3], – насупился Дейв.

– Обижаешь, амиго! – хохотнул Бедекер. – По мне, так это лучшая маска адмирала из всех, что я видел за последний месяц. А это зачем?

Дейв методично включал и выключал взлетно-посадочные фары, озаряя светом нижний иллюминатор.

– Шлю внеземной привет и поздравления миссис Каллахан, – пояснил Дейв. – Пусть думает, что миссия выполнена, и спокойно ложится спать. – Он потушил фары и с креном развернулся на триста шестьдесят градусов.

На высоте пять тысяч футов они миновали Кондон. Внизу Бедекер различил пустую, ярко освещенную эстраду в маленьком парке, главную улицу, застывшую в свете ртутных ламп, темные переулки с редкими проблесками фонарей сквозь кроны деревьев. Кругом не было ни души. Определенно, американские глубинки куда адекватнее больших городов – ночью здесь положено спать.

– Поставь, будь другом, – Дейв протянул ему кассету с ярлычком «Жан-Мишель Жарр». Бедекер невольно вспомнил музыкальное сопровождение в командном модуле. Астронавты тогда взяли по три кассеты. Том Гэвин выбрал сборники кантри-песен и хиты Барри Манилоу, Бедекер – Баха, Брубека и джаз-банд «Презервейшн-холл». Дейв, как всегда, отличился, притащив просто невероятную хрень – «Звуки природы» с китовыми песнями, «Икара» в исполнении группы Пола Уинтера «Консорт», «Бич-Бойз», японскую флейту с индийским ситаром и ритуальные напевы масаев.

– Что на сей раз? – спросил Бедекер, вставляя кассету.

Дейв нажал кнопку и, поблескивая окулярами, радостно возвестил:

– ГБТ!

С первыми аккордами «Хьюи» пошел в штопор. На месте Бедекера удерживали только ремни. Похожие ощущения он испытывал на американских горках в чикагском луна-парке, когда вагонетка преодолевала крутой подъем и на бешеной скорости устремлялась вниз. Правда, сейчас высота была пять тысяч футов, и никаких рельсов впереди, обещающих спасительный подъем – только залитые лунным светом холмы далеко внизу, черные пятна леса, река и скалы.

Бедекер отпустил свою ручку управления и рычаг «шаг-газ», убрал ногу с педалей, лишь усиливая иллюзию неконтролируемого полета. Холмы стремительно приближались. Не сбавляя скорости, «Хьюи» преодолел нулевой порог, но в последний момент выровнялся и полетел над холмами и скалами. В левом окне мелькал лунный свет. На стороне Дейва ложились длинные тени. Очутившись в каньоне, рычаг «шаг-газ», болтавшийся у Бедекера между ног, вдруг выпрямился. По бокам вырастали деревья, в пятнадцати футах внизу поблескивала река. На ста двадцати пяти узлах вертолет круто повернул на излучине, выпрямился и снова накренился, взметнув лопастями фонтанчик воды.

Музыка сливалась с пейзажем, калейдоскопом мелькавшим перед глазами. Электронная, внеземная, она звучала с упрямым тяжелым ритмом, словно исходя из самих турбин. Этому ритму подчинялись и отголоски лазерного эхо, и порывы электронного ветра, и шум прибоя на каменистом берегу.

Вертолет резко взял вправо, устремляясь в ущелье и снова едва не касаясь лопастями воды. Бедекера вдавило в кресло. Откажи сейчас двигатель, при такой высоте и тесноте у них нет шанса спастись. Вдобавок, попадись на пути высоковольтный кабель или труба, не будет времени на маневр. Бедекер покосился на Дейва. Тот спокойно сидел за штурвалом, почти небрежно переключая рычаг, и всем видом показывал, что никакие трубы и кабели им не грозят, что каждый сантиметр каньона излетан вдоль и поперек, при свете и в темноте. Бедекер расслабился и стал наслаждаться полетом, прислушиваясь к музыке.

Ему вспомнился другой полет.

Они летели вперед ногами, обратив лица вверх к полусфере Земли. Двигатели лунного модуля выбрасывали длинный, на двести шестьдесят миль, тормозной импульс. Намертво затянутые ремнями в своих громоздких скафандрах, правда, без перчаток и шлема, астронавты чувствовали подошвами сапог ритмичные удары, словно биение волн в борта лодки. Слева стоял Дейв, держа правую руку на рычаге системы управления, а левую – над преобразователем тяги. Бедекер следил за показаниями шестисот датчиков и индикаторов, сообщал данные в центр сквозь двести девятнадцать тысяч миль пустоты, наполненной треском помех, и пытался предупредить все капризы перегруженного навигационного компьютера. В восьми тысячах миль над Луной модуль перевернулся, вернув астронавтов в привычное вертикальное положение, и продолжил снижение, четко следуя траектории, как метко пущенная стрела. Поддавшись порыву, они с Дейвом на целых пять секунд забыли о приборах, глядя сквозь треугольные иллюминаторы на сверкающие вершины, мрачные каньоны и залитые земным светом подножия лунных гор.

– Эй, амиго, – шепнул тогда Дейв. Зубчатые скалы надвигались, горы угрожающе вздымались, словно белые застывшие гребни волн. – Подсоби.

Кассета кончилась. «Хьюи» вылетел из каньона и устремился через широкую реку, в которой Бедекер узнал Колумбию. Дул сильный встречный ветер. Дейв надавил на педаль, играючи справляясь со стихией. В сотне футах внизу промелькнула плотина, вспыхнула вереница огней, в лунном свете серебрились белые барашки. Вертолет взмыл на пятьсот футов и повернул вправо, по-прежнему набирая высоту. Теперь в иллюминаторе виднелись северный берег реки и крутой утес. Взлетев еще выше, «Хьюи» крутнулся и завис в воздухе.

Они парили в полной тишине, напор ветра стих. Дейв кивнул в сторону, и Бедекер, сдвинув стекло, высунулся, чтобы получше рассмотреть пейзаж.

В ста футах внизу на крутом холме белел каменный круг Стоунхенджа.

– Эй, амиго, подсоби, – шепнул Дейв.

Вертолет пошел на снижение, взметнув тучу пыли. Посадочные фары с трудом пробивались сквозь серую мглу. Бедекер различил покрытую гравием парковку, косо притулившуюся на пологой вершине, а через мгновение пыльное облако поглотило вертолет. По днищу застучала галька.

– Говори со мной, – попросил Дейв.

– Двадцать пять футов, идем на посадку, – начал Бедекер. – Пятнадцать футов, никаких помех. Десять футов. Погоди, обратно на десять, тут валун. Так, отлично. Ниже. Пять футов. Два. Нормально. Десять дюймов. Есть касание.

Слегка качнувшись, «Хьюи» опустился на землю. Когда ветер наконец рассеял пыль, Дейв заглушил двигатель. Красные огоньки приборов погасли, вокруг снова царила гравитация. Бедекер снял шлем, отстегнул ремни и выбрался наружу. Обогнув вертолет, он подошел к Дейву, вспотевшему и счастливому. Порыв ледяного ветра взъерошил редеющую шевелюру Бедекера, заставив поежиться. Вдвоем с Дейвом они направились к каменному кругу.

– Кто строил? – спросил Бедекер, помолчав. Из-за края самой высокой дуги светила полная луна, отбрасывая тень на гигантский валун в центре. Должно быть, так изначально выглядел Стоунхендж, пока время и туристы не внесли свою лепту.

– Строил Сэм Хилл, дорожник, – пояснил Дейв. – Парень переехал сюда в начале столетия, основал город, насадил виноградники. Своего рода Утопия. Решил, что в этой части ущелья самые благодатные условия для выращивания винограда – дожди с запада, солнце с востока. Гармония, короче.

– Ну и что, угадал? – поинтересовался Бедекер.

– Нет, промахнулся миль на двадцать. Город теперь лежит в руинах по ту сторону холма, Сэм похоронен вон там. – Дейв кивнул на узкую тропу, ведущую к подножию.

– Почему именно Стоунхендж?

Дейв пожал плечами.

– Каждый хочет оставить по себе память. Сэм позаимствовал идею. В Первую мировую в Англии он услыхал от кого-то, что Стоунхендж был жертвенным алтарем, и решил возвести свой, как дань погибшим на войне.

Присмотревшись, Бедекер различил вырезанные имена, а сами камни на поверку оказались цементными блоками.

Мужчины остановились на южной стороне круга, глядя на реку. В нескольких милях к западу поблескивали городские огни и мост. Шквалистый ветер клонил к земле жухлую траву, принося ледяное дыхание осени.

– Там кончается Орегонская тропа. – Дейв указал на огни и, помолчав, добавил: – Удивительные люди! Ринуться в неизведанное, за тысячи миль от родного края, прекрасного во всех отношениях, ради одной только мечты! Ты задумывался об этом когда-нибудь?

– Не припомню, – признался Бедекер.

– Зато я – постоянно, с самого детства. Господи, Ричард, я объездил тут все вдоль и поперек. Как, скажи мне, как можно протащиться столько пешком или на воловьей упряжке?! Чем больше думаю, тем больше понимаю, что всякий, кто метит в президенты США, по гордыне переплюнет Сатану. Погоди минутку. – Он метнулся к вертолету. Бедекер стоял на краю обрыва, остывая на ветру и прислушиваясь к пению невидимой птицы. Дейв вернулся с тарелкой-фрисби под мышкой. Пластмассовый кругляшок поблескивал в темноте флуоресцентными полосками.

– С ума сойти! – ахнул Бедекер. – Не может быть.

– Она самая, – ухмыльнулся Дейв.

На последней лунной вылазке, когда они позировали перед камерой лунохода, Дейв вытащил тарелку и на пару с Бедекером стал бросать ее туда-сюда, со смехом наблюдая за причудливой траекторией тарелки в условиях малой гравитации. Повеселились на славу, вот только обошлось удовольствие дорого. Четыре дня спустя, по возвращении, их обвинили во всех смертных грехах. НАСА возмутило появление в эфире бренда «Фрисби» – выходило, что посторонняя компания задарма получила рекламу, стоящую, по сути, миллионы долларов. Журналисты окрестили момент с тарелкой «редким проявлением человеческого в строгом научном задании», но тут же следом заявили, что целесообразнее отправлять на Луну вместо людей управляемые зонды, как это делают русские, экономя деньги и ресурсы. Сенатор из Коннектикута высказался об «игре в тарелочку ценой шесть миллиардов долларов», афроамериканские политики были вне себя, назвав инцидент издевательством над миллионами нуждающихся. «Двое белых сытых парней резвятся в космосе за счет налогоплательщиков, пока негритянские младенцы умирают от укусов крыс в гетто», – заявил один в ток-шоу «Тудей».

Оператор связи с экипажем передал новостную подборку астронавтам за четыре часа до возвращения в плотные слои атмосферы. На вопрос, не желает кто-нибудь прокомментировать шквал критики, Дейв сперва уточнил у Хьюстона, надежен ли канал, а после выдал лаконичное:

– Пусть идут в жопу! – став первым в истории астронавтом, отважившимся употребить в эфире этот специальный космический термин.

В НАСА выходку не простили. Дейва временно отстранили от программы «Скайлэб» и продержали в резерве пять лет. Потом программа загнулась, напоследок выполнив показушную стыковку «Союз – Аполлон», и Дейв уволился.

Он швырнул светящийся бело-зеленый кругляш Бедекеру. Тот отступил на несколько шагов и метнул тарелку обратно.

– По воздуху совсем другое дело, – заметил Дейв.

Пару минут они молча перебрасывали фрисби. От избытка чувств у Бедекера защемило в груди.

– Знаешь, я тут подумал… – начал Дейв.

– О чем?

– Старый Сэм и прочие были правы. Ты оставляешь старое и идешь дальше, думая, что лучшее еще впереди. – Дейв ухватил тарелку. – Только мало кто понимает, что прекрасное далеко прекрасно лишь до тех пор, пока мы в это верим. – Он встал на краю утеса и поднял тарелку вверх, к звездам, точно принося дар. – Все рано или поздно кончается. – Фрисби полетела с обрыва, прочертив изящную дугу в лунном свете, и бесшумно исчезла во мраке над рекой.

Бедекер вышел к причалу. Сын сидел на перилах и смотрел на озеро. По радио наперебой восторгались, с каким достоинством Никсон принял отставку, и обсуждали его преемника, Джеральда Форда. В особенности порадовало журналистов заявление самого Форда, что за долгие годы в Конгрессе он не нажил ни одного врага. Оно и понятно: после Никсона с его манией преследования перемена была явно к лучшему. Но Бедекер помнил слова отца, что выбор врагов говорит о человеке куда больше, чем выбор друзей. Может, Форд просто набирал очки перед избирателями?

Скотт сидел на перилах в конце причала. Белая футболка ярким пятном выделялась в лунном свете. Доски в некоторых местах просели, кое-где не хватало перил. Бедекеру отчетливо вспомнился запах свежей древесины семнадцать лет назад, когда он сам разговаривал здесь с отцом.

– Эй, – позвал он.

– Привет, – вяло, но не злобно откликнулся Скотт.

– Давай мириться.

– Ага, давай.

Бедекер облокотился на перила и тоже стал смотреть на озеро. Вдалеке закряхтел лодочный мотор, звук эхом пронесся над тихими водами, но самой лодки не было видно. На другом берегу носились светляки, мелькая, словно вспышки выстрелов.

– Я был здесь с твоим дедушкой незадолго до его смерти. Озеро тогда было меньше, – заметил Бедекер.

– Правда? – равнодушно бросил Скотт. Бабку с дедом по линии отца он не застал и мало ими интересовался. Зато родители матери были в добром здравии, жили в поселке для престарелых во Флориде и всячески баловали внука с пеленок.

– Давай завтра с утра доразберем мебель и махнем на рыбалку? – предложил Бедекер.

– Да ну… – протянул Скотт.

Бедекер кивнул, еле сдерживая подступающее раздражение.

– Ладно, тогда приведем в порядок дорожку.

Скотт пожал плечами и вдруг спросил:

– Вы с мамой разводитесь?

Бедекер уставился на десятилетнего сына.

– Нет, конечно. С чего ты взял?

– Вы же не любите друг друга, – категорично, с дрожью в голосе заявил Скотт.

– Неправда, очень любим, – отрезал Бедекер. – Что за мысли у тебя, Скотт! Откуда, главное?

Тот по-особенному дернул плечом, как делал всякий раз, когда обижался на друзей или что-то не получалось.

– Не знаю, – буркнул он.

– Если говоришь, значит, должен знать, – парировал Бедекер. – Скажи, в чем дело?

Скотт отвернулся и тряхнул головой, откидывая челку с глаз.

– Тебя никогда не бывает дома, – жалобно произнес он.

– Работа у меня такая, – стал оправдываться Бедекер. – Была. Теперь с этим покончено.

– Ага, и что толку? Мамочке все равно не угодишь. Она же ненавидит Хьюстон, Центр, твоих друзей и моих тоже. Живет только своими сраными клубами.

– Попридержи язык, Скотт! – нахмурился Бедекер.

– Но так и есть.

– Попридержи язык!

Сын отвернулся и снова уставился на озеро. Бедекер перевел дух и попытался сосредоточиться на прелестях августовской ночи. Запах воды, рыбы и бензина настойчиво напоминал о детстве. Прикрыв глаза, он вспоминал, как после войны в тринадцать лет отправился вместе с отцом на озеро Биг-Пайн в Миннесоте, порыбачить и поохотиться. Он тогда вдоволь настрелялся по жестянкам из своего «Сэвиджа», а когда пришло время чистить ружье, выяснилось, что шомпол остался дома. Отец неодобрительно покачал головой, что для мальчика было хуже пощечины, потом отложил удочку, приладил леску к грузилу, продел его через дуло ружья, а к другому концу привязал тряпку. Бедекер потянулся к самодельному шомполу, но отец взялся за другой конец лески, и вдвоем они тянули ее туда-сюда, болтая о разной ерунде. Дуло уже сверкало чистотой, но они все тянули и тянули. Как наяву перед глазами стояла красная клетчатая «ковбойка» отца с закатанными по локоть рукавами, родинка на смуглой от загара левой руке, запах табака и мыла, звук голоса… Но особенно запомнилась тоска от глубокого осознания происходящего, неспособность даже тогда просто прожить и забыть. С удовольствием начищая ружье, Бедекер ощущал свое удовлетворение, знал, что отец рано или поздно умрет, а он сам навсегда запомнит этот момент и чувство осознания.

– Знаешь, что я ненавижу? – спросил вдруг Скотт задумчиво.

– Нет. Что?

Мальчик ткнул пальцем вверх:

– Гребаную луну!

– Луну? – удивился Бедекер. – Почему?

Сын обернулся, сев на перила верхом, и откинул челку со лба.

– На уроке в первом классе я рассказал, что тебя включили в основной состав экипажа для полета на Луну. Мисс Тэритон, наша училка, была вся такая радостная, но Майкл Бизмут… мой одноклассник, короче… полный урод, с ним вообще никто не дружил… Короче, Майкл отловил меня на перемене и сказал: «Твой папаша там сдохнет, его закопают на Луне, а ты всю жизнь будешь смотреть на его могилу». Я дал ему в зубы и потом получил от мамы: лишился телека на две недели. Но весь год, пока вас готовили к полету, я каждую ночь молился за тебя. Стоял на коленях и молился по целому часу, хоть и больно было.

– Мне ты не рассказывал, – выдавил Бедекер, не зная, что еще добавть.

Но Скотт не слушал. В очередной раз откинул челку, сосредоточенно хмурясь.

– Иногда я молился, чтобы ты не улетел, иногда – чтобы не умер там. – Он помолчал, глядя на отца. – Но знаешь, о чем я молился всегда? Чтобы, если ты погибнешь, тебя привезли обратно и похоронили в Хьюстоне или Вашингтоне, и мне не пришлось бы всю жизнь смотреть на твою могилу!

– Ричард, ты когда-нибудь задумывался о самоубийстве? – спросил Дейв в воскресенье утром. Проснувшись чуть свет, они плотно позавтракали и, позаимствовав у Кинка пикап, отправились за дровами.

– Да не особо, – признался Бедекер.

– А я наоборот. В смысле, не о том, чтобы самому, а о самой сути.

– И что там за суть?

Пикап притормозил, переезжая вброд небольшой ручей. Щебеночная дорога сменилась проселочной, в ухабах и рытвинах, а в глубине каньона Саншайн и вовсе превратилась в две колеи между деревьев.

– Суть разная, – отвечал Дейв. – Почему, где, когда, а главное – как.

– По мне, «как» вообще не главное, – фыркнул Бедекер.

– Ошибаешься! – воскликнул Дейв. – Мой чуть ли не единственный кумир знаешь кто? Сельтцер Шерман. Тот самый, ну ты понял.

– Никогда не слышал, – покачал головой Бедекер.

– Да слышал сто процентов, – заверил Дейв. – Он работал проктологом в Буффало, но в шестьдесят пятом глубоко разочаровался в жизни. Говорил, что больше не видит свет в конце тоннеля. С горя отправился в Аризону, купил телеграфный столб, заострил с одной стороны и спустил на муле в Гранд-Каньон. Неужели не помнишь?

– Нет.

– Странно, все газеты об этом писали. Короче, десять часов Шерман только спускал столб. Потом еще зарывал его – разумеется, острым концом вверх, четырнадцать часов лез обратно наверх, там прикинул разбег и сиганул с обрыва вниз.

– И?

– Вот на столечко промахнулся. – Дейв чуть расставил большой и указательный пальцы.

– Наверняка до сих пор есть желающие попытать свои силы, – хмыкнул Бедекер.

– В яблочко, – кивнул Дейв. – Шерман говорит, что и сам еще попробует.

– Ясно.

– В свое время Ди занималась подростками-суицидниками в соцслужбе Далласа. Так вот, мальчики в этом плане упорнее девочек, средства выбирают проверенные – выстрел в голову, удавка и прочее. А девочки, они как: позвонят приятелю, попрощаются и давай «колеса» глотать. Самое интересное, что счеты с жизнью часто сводят и одаренные ребята, и, как правило, успешно.

– Логично, – кивнул Бедекер и попросил: – Эй, сбавь скорость, у меня от этой тряски голова скоро отлетит.

– Два самых уважаемых мной человека застрелились, – продолжал Дейв. – Первый – Эрнест Хемингуэй. Почему – не мог больше писать, когда – в июле шестьдесят первого, где – в вестибюле собственного дома в Айдахо, как – взял двустволку, из которой обычно палил по голубям, и выстрелил себе в лоб.

– Дейв, побойся бога! День ведь так хорошо начинался!

С минуту в салоне было тихо. Пикап скакал по ухабам вдоль поросших лесом холмов. Впереди одна за другой попадались лощины.

– А кто второй кумир? – прервал молчание Бедекер.

– Мой отец.

– Погоди, он разве застрелился? Ты же говорил, рак.

– Нет, – поправил Дейв. – Я говорил, рак привел его к смерти. А еще пьянство и тоска. Хочешь, покажу его ранчо?

– Это здесь?

– Миль шесть к северу. С матерью они развелись, когда разводы еще не вошли в моду. Ребенком я садился на поезд и ехал из Талсы к нему на ранчо, жил там все каникулы. Похоронили его в паре миль от Лоунрока.

– Поэтому ты и купил здесь дом, – догадался Бедекер.

– Нет, поэтому я так хорошо знаю местность. Нам с Ди всегда нравились города-призраки в Техасе и Калифорнии. Потом, когда перебрались в Салем, съездили в Лоунрок и присмотрели дом.

– Вот почему ты думаешь о самоубийстве, – протянул Бедекер. – Из-за Хемингуэя и отца?

– Да нет, просто любопытно, – отмахнулся Дейв, – так же, как собирать модели и бродить по городам-призракам.

– Надеюсь, последовать примеру кумиров не собираешься?

– Ни сном, ни духом, – объявил Дейв. – Хотя постой… Помнишь, на последней вылазке у нас образовались восемь свободных минут эфира? Вот тогда я задумался… В свое время Дейв Скотт отмочил трюк Галилея, со скальным молотком и пером сокола, помнишь? Сложная штука, не всякий потянет, поэтому я придумал свое. Хотел сказать: «Народ, а давайте проверим, что случится с астронавтом при внезапной разгерметизации в вакууме!», а после открыл бы клапан коллектора мочи на своем скафандре и сдавил, как тюбик зубной пасты, со всеми вытекающими. И это в прямом эфире на всю страну!

– Молодец, что сдержался, – хмыкнул Бедекер.

– Ага, – задумчиво протянул Дейв и вдруг добавил: – Решил приберечь на крайний случай, а потом по схеме – только клапан был бы твой!

– Скотт?

– Пап, ты?

– Да, – отвечает Бедекер. – Слушай, до тебя не дозвонишься. Пять раз пробовал, там просили подождать и клали трубку. Скотт, как ты?

– Все нормально, пап. Ты сейчас где?

– В данный момент на базе ВВС Маккорд в Такоме, а вообще задержусь на несколько дней в Салеме. Скотт, Дейв Малдорф погиб.

– Дейв погиб? Боже мой! Соболезную, пап. А как?

– Авиакатастрофа, – поясняет Бедекер. – Но я звоню не потому. Мне сказали, ты приболел, даже в больнице лежал. Сейчас как самочувствие?

– В норме, – говорит Скотт, помявшись. – Правда, слабость не проходит. Погоди, а как ты узнал, где я?

– От Мэгги Браун.

– Мэгги? А, ясно. Ей, наверное, Брюс сказал. Пап, ты извини меня за Пуну.

Трубка подозрительно щелкает. Пауза.

– Скотт?

– Да?

– Что там с тобой такое? Астма обострилась?

Сын молчит, потом раздается неохотное:

– Ну да. Мне казалось, Учитель вылечил ее, но по ночам участились приступы. Вдобавок эта инфекция, которую я подхватил в Индии. Все в кучу.

– Таблетки, ингалятор у тебя с собой?

– Нет, оставил еще год назад в универе.

– А к врачу ходил? – допытывается Бедекер.

– Типа того… Пап, а ты приехал только из-за Дейва, или как?

– Вообще-то, я уволился…

– Пожалуйста, внесите семьдесят пять центов, если хотите продолжить разговор, – вклинивается автомат.

Бедекер нашаривает горстку четвертаков и торопливо сует их в прорезь.