Демон плюс Зотов Георгий

Глава 7

Прослушка

(Небесная Канцелярия в фольклорном просторечии – Рай, через пару часов после беседы Шефа с К@М)

Архангел Варфоломей не помнил, сколько тысяч раз он уже посещал ароматные аллеи райского Сада. Да и к чему производить ненужные подсчеты? Входя сюда, он неизменно благоговел, испытывая восхищение перед гениальным устройством этого празднества тропических растений. Шагая по миниатюрным дорожкам, выполненным в японском стиле, архангел умилялся, глядя, как отягощенные плодами ветви мангового дерева отражаются в ручье, где плавают золотые рыбки. Мадагаскарские лемуры, мелькая черными хвостами с белыми кончиками, шустро прыгали с лиан на березы, запах молодого сандалового дерева приятно щекотал ноздри – обоняние отвлекал нежный аромат лимонной травы, растущей у самого подножия слоновых пальм. Сад, где размещалась резиденция Голоса, без малейшего преувеличения можно было назвать настоящим венцом творческих мыслей его создателя. Да уж, это не Земля, которую Голос конструировал всего-то шесть дней, причем с перерывами на длительные обеды. На Сад было угрохано три полных месяца, а если приплюсовать стрижку газонов и доставку нужных животных – считай, и все пять. Но кто же в Раю рискнет убедить Голос в переделке Земли, мотивируя эту необходимость очевидной «сыростью» проекта? Ответ угадать нетрудно… Голос принципиально ничего не переделывает, у него такой стиль. И не только в том, что касается Земли. Взять, например, ту же Еву. Откровенно говоря, девушка сработана далеко не на славу – недоделок больше, чем в китайском будильнике. Креативная группа Ветхого Завета, набранная из олухов и бездарей, расписала: Голос создал Еву из ребра Адама – ничего лучшего эти ослы придумать не смогли. А вот Варфоломей, если бы не подписка о неразглашении (ее дают все служащие Небесной Канцелярии) смог бы рассказать: для создания Евы понадобилась особая ДНК, которую извлекли… из языка Адама.

И кто теперь виноват, что женщины с легкостью треплются по телефону целых пять часов? У них же в крови это заложено.

…Пробираясь сквозь пестрящую бабочками кокосовую рощицу, архангел поспешно отогнал от себя крамольные мысли. Известно, что Голос способен проникать в чужой разум. Как хорошо, что он редко пользуется такой возможностью – иначе жизнь в Небесной Канцелярии превратилась бы в кошмар. Пройдя на идеальную поляну, покрытую кустами спелой земляники, он узрел Голос, облаченный в форменный хитон с небесно-голубой каймой. Стоя к нему спиной, тот увлеченно слушал пение курского соловья. Остановившись, архангел молча колыхнул крыльями.

– Приятно видеть тебя, Варфоломей, – сказал Голос, не оборачиваясь. – Ты позвонил по служебному телефону и сообщил, что просишь встречи. Неотложное дело? Для тебя я всегда доступен. Но не следовало идти через все эти заросли – я могу прочитать суть дела и в твоей голове, поэтому…

– Простите, – упредил ситуацию Варфоломей. – Я понимаю – так для вас было бы легче. Но вот для меня – сложнее: я слаб в телепатии, и мне будет трудно читать ваши ответные мысли. Давайте попробуем по старинке.

– Хорошо, – легко согласился Голос, вознаграждая соловья горстью хлебных крошек. – Однако извини – я все же позволил себе ясновидение на секундочку, больно велик был интерес. Ты принес мне послушать запись?

…Варфоломей пошел красными пятнами, представив себе, КАКОЕ впечатление мог составить о нем Голос, прочитай он его недавние мысли. Лишь страшным усилием воли архангел справился с волнением. Надо все-таки брать уроки дзен у одного японского ангела – смотришь на него и тихо завидуешь: воистину ледяная скала спокойствия. Коллега Нафанаил, три сотни лет проработавший в представительстве на острове Хоккайдо, отчаянно клялся левым крылом, рассказывая легенды об исключительном самообладании азиатов. Они настолько погружены в медитацию, что если перед ними вдруг упадет рояль, то и глазом не моргнут. Сам же Варфоломей никак не мог предугадать свою реакцию на случай внезапного падения рояля.

– Именно так, – сообщил архангел, чувствуя сильное сердцебиение и дрожь в крыльях. – Я понимаю, вы противник подобного рода вещей, но ведь и Шеф не работает в белых перчатках, его демоны постоянно вставляют нам палки в перья. Скрытая война за души продолжается уже несколько тысячелетий, поэтому мы обязаны использовать средства электронного шпионажа. С полгода назад я организовал первую вербовку осведомителя в Аду, и мои усилия увенчались успехом. Нет-нет, мы ему ничего не платим, ибо не можем прикасаться к презренному металлу. Взамен я обещаю лишь серию возможных легких поблажек на Страшном Суде.

…Уголок рта Голоса дрогнул – это означало недовольство. Нимб над головой перестал испускать яркое сияние, свет вокруг поблек.

– Ну, – пустил в ход тяжелую артиллерию Варфоломей. – В конце концов, в этом нет ничего нового. Есть же притча – один богач при жизни подал нищему луковое перо, и вы вытянули его за эту самую луковицу из пекла.

– Я уже давно собирался спросить – кто так работает? – повернулся к нему Голос, отряхнув руки от крошек. – Пиар-отдел Небесной Канцелярии с основания мира приноровился высасывать истории из пальца. Ах, как все просто: совершил в жизни одно доброе дело – и избежал адских котлов? Молодцы ребята. Они даже не сообразили, что в реальности подобные притчи провоцируют вообще отказаться от сотворения добрых дел. Купайся в шампанском, жуй лобстеры, спи с «Мисс Вселенной» – а перед смертью подал человеку огрызок луковицы, и радуйся, какой ты добрый: обогатил его организм витаминами! Трудно не обозвать такой креатив чушью собачьей. Эдак и Билл Гейтс улизнет из когтей Ада! Выйдет на улицу, скажет нищим – вот вам, мужички, долечка чесноку, кушайте на здоровье, я теперь – чистый праведник. Ответь мне: почему я ваш пиар-отдел еще не разогнал? Еще тысячу лет назад надо было это сделать.

– Так ведь других-то специалистов нет, – загрустил архангел.

– Знаю, – прервал его Голос. – Запись сделал твой агент в Аду?

– Да, – обрадовался Варфоломей смене темы. – Он установил подслушивающие «жучки» на даче у Шефа – с тех пор мы в курсе секретных разговоров. Электронный шпионаж – это все-таки вещь, отлично помогает пресекать происки темных силищ на Земле. Например, отключив электричество по всей шведской студии Private, мы вчера запороли съемки двадцати высокобюджетных порнофильмов. По подсчетам статистиков, такая акция позволит за сутки спасти весьма приличное количество благонравных душ.

Голос насмешливо покачал головой.

– Нет-нет, – спохватился Варфоломей. – Содержание этой записи – чрезвычайно примечательно. Аудиофайл поступил ко мне два часа назад. Мне кажется, мы оказались на пороге разоблачения злодейской операции, задуманной Шефом вопреки соглашению между Городом и Небесной Канцелярией от 2512 года до Вашей эры. Смыслом соглашения явился отказ от корректировки прошлого, но теперь оно предательски нарушено. Файл, который я предоставлю вам для ознакомления, содержит все доказательства. Прикажете вызвать съемочную группу? Нам не помешает дать в прямом эфире ваше обращение к праведникам по случаю крушения замыслов зла.

– Я предпочел бы сначала услышать запись, – дипломатично заметил Голос.

…Достав из небесно-голубой папки цифровой диктофон, архангел с уважительной любезностью подал Голосу наушники. Дождался, пока тот их наденет, подключил провод и нажал на кнопку воспроизведения файла. Прошло долгих тридцать минут, прежде чем Голос потянул в сторону один из наушников. Его лицо светилось меланхоличным равнодушием. Из зарослей ананасовых кустов и с лимонных деревцев навстречу беседующим вышло, цокая копытами, стадо пугливых оленей.

– Я не понимаю твоего беспокойства. Что тебя напугало, дорогой друг? – пожал плечами Голос, гладя щиплющего траву пятнистого олененка.

Варфоломей от неожиданности едва не начал заикаться.

– Как что? – возмутился архангел, повышая тон в допустимых пределах. – Разве этого уже не достаточно? Налицо подлый обман, преисполненный отвратного коварства! Подумать только, задумать изменить прошлое! Видал я пару фантастических фильмов – это же полный Армагеддон. А что завтра? Эмиссары Шефа отправятся спасать Гитлера или давать советы Наполеону?

– Ты поменьше смотри всякой халтуры, – поправил его Голос. – Хорошей фантастики в последнее время так мало снимают… упор на зрелищные спецэффекты, как в «Трансформерах». Нет-нет, твое беспокойство вполне похвально, но… Шеф же пока этого не сделал, верно? И не сделает, уверяю тебя. Знаешь, почему? Он ведь себе не враг. Мне тоже не составит труда вернуться в прошлое, провести там пару шумных акций и навечно заключить его в хрустальный куб. А это, согласись, куда хуже, чем низвержение из райских кущей в качестве падшего ангела. Ему есть что терять. Сейчас Шеф – известный на весь мир бренд. Но кем он станет, повиснув в хрустальном кубе? Пустой развлекаловкой для туристов. Скажу тебе больше – этот… эээээ… Калашников в определенной степени прав.

…Варфоломей, помня методику японского ангела, ничем не выказал свое беспокойство: лишь тихо, но возмущенно похрустел мышцами крыльев.

– Вот сам посмотри, – Голос вновь повернулся в сторону соловья. – Действительно, ситуация не уравновешена – Ад переполнен, в Раю не хватает душ праведников, а Шеф собрался ухудшить свой имидж. Но постой – разве мы уже не стараемся делать то же самое? Наши представители в офисах замучились на пальцах объяснять населению Земли: «Дети, не попадайтесь на удочку соблазна, грех – это плохо, загремите в Ад». А тут Шеф сам добровольно идет в ловушку: так пусть и покажет, какая он мерзкая тварь. Разумеется, завтра я позвоню Шефу, «порадую» его, что раскрыл заговор и от ока моего ничего не скроется, – но это сугубо для проформы.

Варфоломей взглянул на Голос с нескрываемым восхищением.

– Жаль, что я не понял ваш замысел сразу, – произнес архангел, чувствуя легкое раскаяние. – Признавая величие самой идеи, позвольте мне все же проследить за тем, что случится в Ерушалаиме. Мы не знаем полной подоплеки событий. Что это за улики, которые Калашников и Малинин должны оставить в Гефсиманском саду? Они возьмут их с собой, или «доказательства» уже хранятся в тайнике на Масличной горе? Почему Шеф в авральном порядке, СРАЗУ после беседы на даче отправил их в Ерушалаим – да еще по спецканалу, который перемещает адских представителей во временные эпохи на Земле? Напомню – этим спецканалом часто пользовался и сам Шеф, например для беседы с философом Эммануилом Кантом. Спешка подозрительна, Калашникову даже не дали проститься с женой. Наверняка опасались, что устроит скандал. Дама-то – темпераментная.

– Правильно, – согласился Голос. – Если женщина закатывает истерику без повода, то тут еще полбеды. Но стоит поводу найтись – с ней и самому князю тьмы уже не будет сладу. Ну хорошо, давай рассмотрим, говоря сленгом разведчиков из малобюджетных шпионских детективов, «вариант прикрытия». Кто там сейчас сидит в командировке в Ерушалаиме?

…Варфоломей, поколебавшись, назвал имя.

– Так это же просто отлично! – воскликнул Голос. – Видишь, как все замечательно складывается. Немедленно выходи с ним на связь. Пусть парень пока не вмешивается, а просто наблюдает ситуацию со стороны.

Архангел захлопнул папку. Спокойствие Голоса передалось и ему.

– С вашего позволения, я откланяюсь.

– Я буду ждать от тебя доклада, – сказал Голос, на Руку которого, хлопая крыльями, сел амазонский попугай. – И вот еще – будь осторожен с тем манговым деревом на входе в Сад. Через пять минут ты споткнешься об его корни и расшибешь лоб. Ничего страшного – просто хочу уберечь тебя.

Поблагодарив, Варфоломей покинул заросли Сада, ступая по узенькой японской дорожке. Манговое дерево он старательно обошел стороной.

Глава 8

«Моритури тэ салютант!»

(Окрестности Ерушалаима, местный амфитеатр – утро, примерно 1975 лет тому назад)

Калашников тупо покачивался из стороны в сторону, подобно маятнику. Он ничего не соображал, словно его разбудили через час после принятия приличной дозы снотворного. Глаза слиплись намертво, в ушах шумело, кожа на шее страшно зудела и чесалась. Гордость Шефа – сверхсовременный спецканал отправки в прошлое – оказался на удивление просто устроен. Небольшая круглая площадка, похожая на вертолетную, находилась в подвале – аккурат под рабочим кабинетом Шефа в Управлении наказаниями. Стюардесса (или как там ее еще назвать?) в черной униформе с красной окантовкой сделала им безболезненный укол шприцем под язык – быстро введя миниатюрный чип, содержащий «тело» робота-переводчика. Прошепелявив бескровными губами пару фраз на латыни, девица, проверив таким образом функционирование робота, приказала обоим раздеться догола (что особенно понравилось Малинину) и натерла каждый сантиметр тела остропахнущим серным порошком (что понравилось Малинину еще больше). При окончании загадочной процедуры и некоторой заминки (Малинин настойчиво требовал натереть его еще пару раз) скучный дед с бородкой клинышком, оторвавшись от кроссворда, дежурным тоном работника ЗАГСа пробубнил заклинание. Ударила молния – глаза ослепила вспышка света, все засвистело и понеслось. И вот, пожалуйста, они здесь…

Хм… ЗДЕСЬ?! Но куда же, собственно, их угораздило попасть в итоге?

…Мыслям Калашникова помешал громкий и звенящий звук – появилось ощущение, что кто-то невидимый ударил молотком по пустому ведру. Не успел он прийти в себя, как раскалывающий мозг звук повторился снова. Алексей протер глаза, медленно оглядываясь. Он находился в узком каменном коридоре, напоминавшем тоннель. Сложенные из неровных камней, забрызганные грязью стены, казалось, пропахли насквозь человеческим потом, нечистотами и странноватым сладким запахом. Прижавшись вплотную к нему, в «тоннеле» толпились десятки людей. Среди них были белые с нечесаными бородами, иссиня-черные африканцы и татуированные низкорослые азиаты. Каждый был занят своим делом – первые устало переговаривались на невнятных щебечущих языках, вторые усердно молились, прикрыв веки, а вот третьи – дрожали, уставившись на деревянные ворота. Из-за ворот и доносился тот самый грохочущий звук. Все стоявшие в коридоре мужчины сжимали в руках оружие – заржавевшие короткие мечи, круглые, выщербленные от ударов щиты, ветхие луки и колчаны со стрелами. Под подбородком у каждого, смыкаясь на затылке, был закреплен кожаный ошейник с медным кольцом, на котором читались выбитые латинские буквы. Инстинктивно подняв руку к горлу, Калашников понял, от чего так ужасно чесалась шея – точно такой же ошейник находился сейчас и на нем. Ну и конечно, он узнал сладкий запах.

…Это была только что пролитая теплая кровь.

Алексея сильно толкнули. Если бы он не был зажат в «тоннеле», то обязательно бы свалился. Повернуться Калашников тоже не мог, его бока стискивали с двух сторон черный как смоль лучник и бронзоволикий меченосец. Изловчившись, он скосил зрачки, увидев то, что ожидал, – полностью обезумевшие от происходящего, бешеные глаза Малинина.

– Повелитель, – хрипел тот, корча страшные гримасы. – Что происходит?

Алексей с трудом сообразил – унтер-офицер обращается к нему на латыни.

– Не называй меня повелителем, дурак, – дергая головой, прошипел он.

– Хорошо, повелитель, – немедленно согласился очумевший Малинин.

– Ладно, черт с тобой, – прошептал Калашников. – Буду краток. Шеф со своим перемещением в прошлое подложил нам громадную свинью. Он говорил, что мы появимся в Ерушалаиме под личиной центурионов, торговцев или нищих. Но он ни словом не обмолвился, что мы можем оказаться здесь и в качестве гладиаторов…

Ворота с треском распахнулись. Калашников увидел усыпанную древесными опилками, залитую солнцем песочную арену. Посередине на гнутой арке висел большой медный колокол. Стоящий рядом голый до пояса африканец методично ударял по его поверхности кузнечным молотом – извлекая те самые бьющие по ушам нежные звуки. Трибуны, до отказа заполненные зрителями, радостно взревели – вопли заглушили похоронный звон колокола. Двое упитанных охранников с бамбуковыми дубинками, ворвавшись в коридор, одного за другим сноровисто вытолкнули на арену четверых человек – рослых молодых мужчин, стоявших прямо перед Малининым и Калашниковым.

– В качестве кого? – голосом больной старушки переспросил Малинин.

– Гладиаторов, – меланхолично пояснил Калашников, рассматривая исцарапанный бронзовый щит. – Были в свое время, братец, такие люди – из числа пленных или специально тренированных рабов. Они сражались в амфитеатрах на потеху публике. Причем часто до смерти. Подобные сражения считались важным развлечением и в Риме, и в самых отдаленных провинциях империи. Недаром во время бунтов народ первым делом орал: «Хлеба и зрелищ!» Среди гладиаторов были даже свои звезды, если они показывали особую храбрость в бою, то по желанию зрителей этим смельчакам могли даровать свободу. Совсем недавно (это значит не сейчас, а в нашем XXI веке) археологи в Италии раскопали подземную гладиаторскую школу и путем анализа скелетов выяснили сенсационную вещь. Эти воины совершенно не ели мяса, им полагалось быть вегетарианцами. Так что в ближайшие годы готовься, братец, кушать репу. Если выживем, конечно.

Услышав про вегетарианство, Малинин долго не раздумывал.

– Ну что ж, – сказал он, деловито вытаскивая меч. – Попробуем отличиться, повелитель. Пусть публика попадает с трибун от восхищения и захочет нас освободить. Нехай меня лучше зарежут, чем до конца жизни репу жевать.

Пространство в самом начале коридора неожиданно раздалось: люди буквально прилипли к стенам, стараясь освободить проход. Служители, натягивая цепи, втащили в образовавшийся проем двух огромных тигров с масляно лоснящейся шерстью. Звери не рычали и даже выглядели сытыми – что, впрочем, не внушало должного оптимизма. Пожилой служитель-азиат с поседевшей головой, гладя бок тигра, сочувственно посмотрел на Малинина.

– Съедят тебя сегодня, мальчик, – трагически скривил он рот.

– Это с какой стати, козел? – разозлился Малинин.

– С такой, что тиграм тоже кушать надо, – укоризненно ответил азиат. – Им чего теперь из-за тебя – с голоду помирать? Животное ни в чем не виновато.

Меж тем звон отчаянный клинков и вопли на арене прекратились – слышались только громкие стоны. Слуги дубинками толкнули напарников к воротам, те согласно переглянулись, взяв мечи наизготовку.

– Знаешь, Серега, в принципе нехорошо убивать незнакомых людей, – сделал вывод Калашников. – Но если они нас убьют – то этот вариант еще хуже.

…Два сильных удара в спины придали им начальную скорость, оба ласточкой вылетели за ворота. Оказавшись на арене, Калашников машинально прикрыл глаза от солнца, Малинин сделал то же самое. Защитные барьеры из дерева, ограждавшие публику на трибунах, были разрисованы рекламой спонсоров: «План пятикратно пресветлого цезаря – победа Рима!» и «Лучшие слуги – на невольничьем рынке ”Мир рабства!”» Побуревший песок жадно впитывал лужи крови, в самом центре арены дергались в конвульсиях два обезглавленных тела. Оставшаяся в живых пара гладиаторов – один с мечом, а другой с сетью и трезубцем – явно готовилась к приему новых гостей. Безошибочно найдя взглядом ложу, где расположился лысый человек средних лет, натянувший бело-красную мантию поверх малинового римского панциря, Калашников выбросил вперед правую руку:

– Аве, домине! Моритури тэ салютант!

Тот, не глядя, лениво кивнул, обратив к нему открытую ладонь.

«Идущие на смерть приветствуют тебя!» Малинин страшно изумился тому, насколько легко он понял эту фразу. Изумляться дальше не дали – гладиатор ловко набросил на него рыболовную сеть, и унтер-офицер, запутавшись, свалился на песок арены. Но едва лишь враг с трезубцем подскочил к нему, занося оружие, Малинин разодрал сеть обеими руками – легко, как перышко.

– Ты чего здесь вилкой своей машешь? – внятно, со злостью сказал он.

Схватив обалдевшего гладиатора за грудки, Малинин сильно ударил его – сначала в правый, а затем в левый глаз. Выронив трезубец, тот упал и больше не шевелился. Зато Калашникову изначально не повезло с противником: тот оказался лихим рубакой и в два счета прижал Алексея вплотную к барьеру арены. Раскаленное солнцем лезвие меча, взвизгнув, раскрошило дерево рядом со щекой Калашникова – кожу неприятно обжег горячий металл.

– Дать ему в рыло? – поинтересовался Малинин.

– Будь любезен, – ответил Калашников, осыпаемый градом ударов.

Взяв трезубец с обратной стороны, Малинин треснул гладиатора древком по голове – в самый центр железного шлема. По арене, услаждая слух зрителей, разнеслось нечто похожее на колокольный звон. Меченосец сполз на песок – Малинин, размахнувшись, от души врезал ногой ему под дых с серией доселе неизвестных ему, но весьма примечательных слов на литературной латыни.

…Трибуны было притихли, но сейчас же снова заволновались. Прозвучали поначалу несмелые, но потом все более громкие хлопки, переросшие в бурную овацию. «Кланяйся», – толкнул Калашников Малинина в бок, и оба, подражая звездным актерам после премьеры, степенно поклонились беснующейся в амфитеатре толпе. Пресыщенное лицо человека в бело-красной мантии выразило некоторую заинтересованность, он поднес к глазу предмет, похожий на стекло, – по арене весело побежал солнечный зайчик.

– Какие мы крутые, повелитель, – гордо заметил недалекий Малинин.

– Это еще не все, братец, – предостерег бывалый Калашников.

Его предсказание сейчас же сбылось. Ворота ощерились, выплюнув на арену амфитеатра сразу пятерых дюжих африканцев. У двоих гладиаторов «болевые точки» тела прикрывали пластины кожаных доспехов, трое были закованы в железную броню. Сквозь прорези в шлемах проглядывали покрасневшие, контрастировавшие с черной кожей белки напряженных глаз.

– Плохо дело-то, – побледнел Малинин.

– Об чем и речь, – уныло заметил Калашников, прижимаясь к барьеру. – Даже если этих вдруг покалечим, то знай – в запасе пара тигров дожидается.

Малинин повалился на колени, безвольно уронив меч. Один из гладиаторов подбежал к нему, занося копье. Спустя долю секунды он получил в глаза порцию песка, потерял два зуба и растянулся на арене.

– Нормально, Серег! – крикнул Калашников. – Уже четыре осталось.

Гладиаторы моментально извлекли урок из сокращения своих рядов. Грамотно разделившись (по двое на каждого противника), они насели на опасных конкурентов справа и слева. Публика на трибунах ревела громче тигров – букмекеры не успевали принимать новые ставки, на камни со звоном сыпались серебряные денарии. Пыль, поднятая на арене амфитеатра дюжиной сандалий, взвилась в воздух столбом: сквозь мутные облака мелькали редкие проблески – лучи солнца хватались за лезвия мечей.

– Повелитель! – орал Малинин, уворачиваясь от атак наседающих негров. – Какого хрена они к нам привязались? Мы им что – денег должны?

Два меча соединились у его горла: удар высек длинную искру.

– Видишь ли, братец! – крикнул Калашников, проводя серию обманных выпадов. – Надо делать скидку на античные времена! Гладиаторский бой – это не к теще на блины зайти. Публике необходима кровища: билеты-то платные, а за свои деньги хочется увидеть кишки. Это нормальное коммерческое предприятие, вроде как кинцо посмотреть. Народу здесь толком заняться нечем: телевизора нет, игральных автоматов – тоже, пивных нормальных – и тех толком не существует. Ну и где им прикажешь развлечений искать? Только публичные казни да тупая резня на арене.

Алексей так увлекся монологом, что это едва не стоило ему жизни: он прозевал ловкую атаку справа. Меч соперника рассек кожу на левом плече, на доспехи Калашникова брызнула алая кровь. Нападающий оскалил ослепительные зубы в улыбке, что-то выкрикнув на гортанном языке.

– Как вы там, повелитель? – с беспокойством рванулся к нему Малинин.

– Утомляет, – признался Калашников. – Недружелюбный в этом городе народ.

…Человек в бело-красной мантии смотрел на бой на арене, задумчиво постукивая по перилам пальцами в перстнях. Внезапно его лицо озарилось мыслью – он нетерпеливым жестом подозвал дежурившего у ложи коренастого военного в доспехах центуриона. Приблизившись, подчиненный склонил голову так, чтобы ухо оказалось у самых губ начальства: человек что-то быстро сказал ему, кивнув в сторону клубящейся пыли. Отвесив поклон, центурион сейчас же поспешил вниз, по-мальчишески прыгая через вырубленные в мраморе ступеньки. Уже через минуту он добрался до распорядителя боев – развалившегося на дырявом коврике потного толстяка в покрытой сальными пятнами тунике. Пара жестких фраз, и тот повернулся лицом к арене. В воздух взлетела рука, рогаткой распялив два лоснящихся, жирных пальца. Оказалось, что этот на первый взгляд безобидный знак хорошо знаком гладиаторам – один из них, содрогнувшись в ужасе, инстинктивно обернулся назад. Калашников сейчас же скользнул к нему. Сверкнув солнечным бликом, стиснутый в его руке меч воткнулся в щель между пластинками брони на животе противника. Негр со стоном свалился, обеими руками зажимая рану. Его атакующий напарник, оставшись без поддержки, потерял решительность, он уже не нападал, а лишь защищался. Калашникову открылся вид на ворота. Однако увиденное ему не понравилось.

…На арену, облизывая перемешанный с кровью песок, бархатной поступью величаво выходили бенгальские тигры. Человек в ложе изобразил на каменном лице подобие улыбки. Щелкнув пальцами, он поднес к глазу ограненный изумруд, дабы внимательно рассмотреть происходящее.

– Желаете воды, прокуратор? – спросил вернувшийся к ложе центурион.

– Лучше вина, Эмилиан, – ответил тот. – Сейчас начнется самое интересное.

ФРАГМЕНТ № 2 – В СЕРЕДИНЕ ПУСТОТЫ

(место и время неизвестны)

…Разноцветные пятна плавно разорвали кромешный мрак точечными мелкими брызгами. Сумерки дернулись, корчась в судорогах. Тьма липко растаяла, как сливочное мороженое, растекшись в сладкую лужу. Свет. Долгожданный свет. Но не такой, какой резал ножом зрачки чуть раньше – неприятный, дергающий, ослепляющий. Напротив, мягкий, осторожный, словно спрятанный – напоминающий отсвет отбрасывающей тень лампы с домашним абажуром. Его действие оказывается еще сильнее, фальшивая любезность – замаскированный обман. Один за другим лопаются оба глаза, конвульсивно источая снопы шипящих искр, в высохшее лицо тугим усилием бьет теплая волна, состоящая из множества шевелящихся, как муравьи, точек. Едва достигнув кончика носа, они рассыпаются в прах, радостно взвиваясь вверх сплошным серым торнадо. Воздуха нет – что-то толстое и мягкое плюшевой подушкой забивает легкие, глуша дыхание, притупляя безмолвный крик. Чудо. Настоящее чудо. Глаз нет – он уже полностью слеп: но отчего-то продолжает все видеть. Свистящая карусель из сине-зеленых треугольников, воющих надрывными голосами гиен, вращается вокруг него, сливаясь и окутывая, как шерстяное одеяло, плотно обволакивает горло и черепные кости, издавая невыносимый, кровельный скрежет.

…Горы Инге-Тсе больше нет. Смешно распялив конечности и откровенно напоминая лягушку на школьном уроке биологии, он плавает в пустом пространстве, как бы вися внутри огромного блестящего шара, украшенного снаружи осколками зеркал. Шаровая поверхность движется, одни зеркала пытаются заползти на другие, квадратики ярко искрятся, гневно кидаясь друг в друга режущими отблесками. Слух забивает тихое и ровное гудение – кажется, голоса тянут букву «аааааааааааа» или «ууууууууу», но разорванной ужасной болью голове все же трудно разобрать, что это такое. Нудный звук, вызывающий вязкую сонливость. Ничего вокруг – только воздух, прозрачнейший, чистый воздух – как будто он взлетел высоко-высоко, не видя даже снежных кончиков горных вершин. Лишь белое, свистящее и воющее пространство, в момент превратившееся в голодного зверя. Он смотрит на свои руки, и не видит их… они исчезают, исчезают, исчезают… кожа рассыпается на черные песчинки, становятся видны кровеносные сосуды, потом тоненькие вены, желтоватый костный мозг… он пытается коснуться носа, но кожи на нем уже не существует.

…В мозг медленно, жирным гнусавым ревом, словно граммофонную пластинку прижали пальцем, слизняками вползают мысли – КАААК ЭТООО МОООЖЕЕЕТ ПРОИСХОДИТЬ? Наверное… человеческое тело разделяется на молекулы… проносится в континууме и потом снова соединяется? Чих-чих-чих… уууууу… Шорох песка, шорох, шорох… шшшшш… Но… ааааа… если воду пропустить через банную губку, то она становится влажной: часть воды остается на преграде, никуда не исчезая. Фрагменты его молекул тоже наверняка задержатся здесь – не все они смогут пройти тудшиш. Соберется ли туловище полностью? Или он предстанет перед обитателями улиц и площадей монстром из американских комиксов – с ушами на спине и пальцами, растущими из языка, бегающими глазами, въевшимися в бок… ааааааааааа… Страшно, как же страшно. Опять слышно, как сыплется песок. Ожидание в одиночестве не пугало, а сейчас все тело трясет от ужаса, зубы бьются друг о друга с противным костяным стуком. Но ведь зубов уже неееееееееееет… Почему же он слышит, чувствует и видит, если только что весь его организм рассыпался в сплошной песок, крутящийся в бешеном вихре внутри зеркального шара? Хахахаха-хааа! Аааааа, вот в чем дело. Он превратился во множество маленьких собственных копий, каждая песчинка – это он сам, в полном объеме, поэтому чувства и не исчезают… на него работают миллионы глаз и ушей… кожа осязает всю теплоту доброй Вселенной. Среди песка – не только почки, мозг и печень… тут и пистолет, и патроны, и одежда из обветшавшей мешковины… они все смешались в единое целое. Шар усиливает скорость – вертится все быстрее…

…Он ясно видит чье-то лицо. Огромное, довольное, улыбающееся. Каждая ресница на веке этого лица – толщиной с его ногу, морщины – как громадные каналы, следы от вырванных волосков похожи па кратеры от падения метеоритов. Гигант игриво пересыпает песчинки из ладони в ладонь и пристально рассматривает их, словно любуясь зернистым песком. Поднеся руку к огромному смеющемуся рту, великан начинает дуть: поднимается невообразимой силы ветер – сильнее любого земного урагана. Его втягивает вместе с братьями-песчинками в большую, быстро завинчивающуюся воронку, мерно дышащую черными жабрами. Шар рассыпается на крохотные кусочки, монотонное гудение исчезает: лица перед ним больше нет. Все улетучивается, пропадает, стирается прочь из закоулков разума. Он все забыл – не помнит скулящую гиенами карусель, толстые губы великана и то, как превращался в песчинку. Все вокруг плывет, вспыхивает, меркнет. В мозгу ничего не остается.

НИЧЕГО. НИЧЕГО. НИЧЕГО.

Волна из искрящихся точек снова накрывает с головой. Он чувствует удар огромной силы, словно тело с размаху бросили об асфальт. Боль. Страшная, чудовищная боль, от которой хочется безумно орать.

АААААААААААААААААААААА!

…Он открывает глаза. Он лежит спиной на земле, над ним – голубое небо, без единого облачка. Он кашляет, тягуче сплевывая кровавую слюну. Щека прислонилась к чему-то горячему. Приподнимается. Кругом – выжженная, безводная земля, прорезанная приземистыми горами. Желтая, пыльная и бездушная. Сердце наливается страхом. Ведь это не город, который ему был нужен! Ничуть, ничуть, ничуть.

…Да, черт возьми… НО КУДА ЖЕ ТОГДА ОН ПОПАЛ?

Глава 9

Черная молитва

(Священная Римская империя, маркграфство Майссен – Эрфуртский университет, 1482 года спустя)

Стоя в середине пурпурной пентаграммы, доктор полоснул лезвием десертного ножа по большому пальцу. Заточенный металл без труда вспорол изнеженную кожу врача, темно-красная кровь не брызнула, а жеманно выступила наружу – так, как из спальни по утрам выходит проснувшаяся королева. Капля задержалась на ногте, дрогнула, сорвалась и упала в круг, где вниз головой на черном конском волосе покачивалось распятие. Боль, хотя и несильная, заставила скривиться. Массируя крохотную ранку, лекарь прочел завывающее, грозное заклинание на латыни… Он умолк, слыша стук собственного сердца… Прошла минута… за ней вторая и третья… потом седьмая и десятая…

…Ничего. Опять ничего. Вот же проклятие! На большом пальце левой руки виднелись пять зарубцевавшихся порезов: все прошлые попытки тоже не принесли успеха. Низенький, пухлощекий, тучный мужчина, с растрепанными волосами и лицом, обрамленным жиденькой бородкой, уныло уткнул подбородок в кружевное жабо. Подумать только – монахи со школы учат, что силы зла сидят за каждым углом. А на деле получается, что продать свою душу не так уж легко. Ровно шесть раз он вызывал властелина тьмы, строго соблюдая все инструкции «черной молитвы» из «Молота ведьм»[13]. Однако тот не торопился являться на зов.

– Ты звал меня, Фауст? – раздался сзади безжизненный голос, и лекарь подпрыгнул от неожиданности. На дубовой скамейке, примостившейся в самом дальнем углу каменной комнаты, сидел белолицый брюнет в черном плаще: седые волосы волной ниспадали на плечи. Заложив ногу за ногу, он достал изо рта продолговатый предмет, извергший тонкую струйку дыма.

– Кто вы такой? – залепетал врач, отступая из пентаграммы.

– Ты клинический идиот, Иоганн, – сочувственно покачал головой Шеф, раскуривая «кохибу». – Извини, были неотложные дела. Я не call-girl и не в состоянии каждые пять минут летать на вызовы. Намного приличнее было бы устроить запись по телефону. Впрочем, пока телефон не изобрели – придется обойтись своими силами. Ты еще не веришь, что это именно я пришел к тебе? Забавно. А тебя разве не шокирует, что таинственный незнакомец вдруг материализовался изнутри помещения, закрытого на замок?

У лекаря голова шла кругом. Неужели это и в самом деле князь тьмы? Сомнительно. Один лишь черный плащ – свидетельство в его пользу. А вдруг бледный брюнет – агент инквизиции, который только и ищет повод, дабы забросить его тельце на сложенные вязанки хвороста и смеяться, слушая, как лопается на пышущих жаром углях обугленная кожа?

– Но… – вяло промямлил врач. – Это непостижимо… а как же рога… запах серы… страшная пасть… я требую от вас минимального соответствия…

Шеф с откровенной ненавистью бросил окурок на холодный пол.

– Я так понимаю, рога теперь для меня – это как официальный костюм, – процедил он. – Между тем, дорогой Фауст, я способен принимать любой облик. Сегодня у меня меланхолическое настроение. А при желании я запросто превращусь хоть в невинную девушку, мне вовсе не сложно. Тебе необходима классика – хвост, козлиная бородка и копыта? Ладно, я уступлю. Копыто появится в тот момент, когда нужно оттиснуть печать на договоре о продаже души. Демонстрировать же его сейчас нецелесообразно. Сера же – элемент тотальной пропаганды, лживая информация из рекламных роликов Небесной Канцелярии. Ангелам, знаешь ли, очень выгодно распространять точку зрения, что мой запах неотличим от дохлого скунса. Уверяю тебя – все гораздо проще. Лично я предпочитаю парфюм от Дольче Габбана.

Доктор Иоганн Фауст мрачно молчал. Повисла неловкая пауза.

– Вот темный народ-то у вас в Средневековье, – злобно сказал Шеф, отворачиваясь от лекаря. – Отлично, будь по-твоему. Сера так сера.

Он извлек из кармана коробок охотничьих спичек, щепотью выгреб оттуда двадцать штук – и разом зажег их, лихо чиркнув об коричневую полоску.

– Ну что? – спросил Шеф с издевкой. – На этот раз сомнения отпали?

По «каменному мешку» пополз сильный запах серы.

– Оооо… – застонал доктор, падая на колени. – Оооо… повелитель зла.

– Дошло, – обрадовался Шеф. – Удивительно, до чего человечество обожает театральные эффекты. И почему народ всегда впадает в экстаз от плохо пахнущей серы, рогов и декоративных полетов голых ведьм на метле? Мы просто посидеть и выпить пива не можем? Фауст, ты какое предпочитаешь?

Фауст тупо мычал, с немым обожанием глядя на Шефа.

– Никакое, – огорчился тот. – Тогда культурная программа закончена, переходим к делу. Чего ты желаешь в обмен на свою бессмертную душу?

Доктор с изяществом ящерицы подполз к шефским ботинкам.

– Значит, так, – сказал он, загибая мизинец. – Хочу денег…

– Эк удивил, – заметил Шеф с некоторой усталостью. – Думаешь, ты один такой? Деньги – понятное дело. Это все?

– Нет-нет, – поспешно завертел головой Фауст. – Мне нужно удивлять людей. Хочу иметь возможность совершать те чудеса, которые творил Кудесник. Ходить по воде, кормить толпу пятью хлебами, воскрешать мертвых.

– Это не ко мне, – отрезал Шеф. – У Кудесника на такие штуки пожизненный копирайт, поэтому извини, он меня засудит за нарушение авторских прав. Давай лучше сделаем по-другому. Ты сможешь с серьезным лицом врать о своей гениальной способности изгонять бесов и улучшать экономику. А люди станут безоговорочно верить в каждое твое слово. Доказывать делами необязательно. Обычно взамен души такую фишку у меня просят видные московские и американские политики. Но для тебя – без проблем.

– Ты употребляешь странные слова, – воззвал с пола очухавшийся Фауст. – «Копирайт», «фишка», «политики»… это особые фразы для вызова демонов?

– В некотором роде, – небрежно согласился Шеф.

Доктор прищурился.

– А тот ли ты, за кого себя выдаешь? – ткнул он крючковатым пальцем в направлении собеседника. – Боишься Кудесника… я-то думал, ты всемогущ.

…Его тело взвилось в воздух, врезавшись затылком в неровный потолок, в лицо дохнуло пламенем – волосы бороды свернулись в колечки от жара. Горло сжала когтистая лапа, глаза лекаря выкатились из орбит: гость, тихо восседавший на скамейке, вдруг обернулся двухметровым монстром.

– Не тебе, смертное ничтожество, сомневаться в моем могуществе! – клыкастая пасть Шефа раскрылась, обдав Фауста смрадом гниющих трупов.

Помещение наполнилось запахом гари, стены, крошась, задрожали.

– Нет, нет, Хозяин! – отчаянно, по-заячьи заверещал Фауст. – Прости меня! Пожалуйста, прости! Ты велик, а я жалок. Пощади своего глупого слугу!

…Шеф разжал когти, и доктор плюхнулся на каменный пол, сотрясаясь в сухом кашле. Вытерев лапу о волчью шерсть на груди, руководитель Города вернулся на прежнее место. Его глаза горели красным огнем, длинные желтые клыки торчали из-под верхней губы, как у дикого кабана. За горбатой спиной полукругом раскрылись перепончатые крылья с острыми шипами.

– Дебилы, – бесился Шеф. – Попсу им подавай – иначе не верят.

Хрестоматийное обличье повелителя зла умиротворило Фауста: он честно полагал, что уверенность стоит и синяков на горле, и жестоких ушибов.

– Я могу продолжать? – подобострастно спросил он.

Шеф снисходительно моргнул.

– Я хочу иметь отличную память, – вякнул доктор, громко чихая от запаха серы. – Такую, чтобы запоминать наизусть целые книги.

– Не вопрос, – пожал плечами Шеф. – Успех у женщин добавить?

– Нееее, ну их, – скривился Фауст. – Будут деньги – появится и успех. И, пожалуйста, присовокупите чуточку магии.

– Приятно, – оживился Шеф. – Вот знаешь, в XXI веке никто не станет заказывать магию – всем подавай бабло и карьеру, никакой творческой фантазии. Будь добр, конкретизируй свои магические способности.

– Они специфические, – помялся доктор. – Скажем, мне необходимо, чтобы я во время странствий мог превращать своего слугу в собаку – и обратно[14].

– Это еще зачем? – изумился Шеф, чьи глаза слегка порозовели.

– Круто, – в тон ему лаконично пояснил Фауст.

На боковушке увесистой дубовой скамейки прямо из воздуха появился пергамент, его гладкая поверхность сейчас же покрылась убористыми багровыми строчками, в которых лекарь распознал классическую латынь.

– После этого для удобства сделаем копию контракта на немецком, – Шеф раздвоенным языком слизнул кляксу с пергамента. – А то знаю я вас, умников. Явишься потом за душой, начинается концерт. «Ах, неужели четверть века прошло? Ах, я не читал условий контракта, ах, забыл латынь… ах, я смухлевал – не своей кровью подписывал, а куриной – идите во двор, с курочкой разбирайтесь». Все эти скучные хохмы, камрад, я уже слышал.

…Фауст с огорчением изучил истерзанный палец.

– А кровь обязательна? – жалобно спросил он.

Шеф хлопнул себя по копыту и громоподобно расхохотался.

– Нет, это уже изврат, – давился он смехом. – То есть рога, серу и красные глаза вы просто мечтаете увидеть, а что касается крови – каждый норовит увильнуть и желает подписывать слюнями. Доктор Фауст, я не приемлю суррогатных вариантов. Кровь – знаковая вещь. Фильм «Пила II» смотрел? Ах да… В общем, там есть такая интересная фраза: «Oh yeah, there will be blood»[15]. Не жлобствуй, ты все же душу продаешь, а не инжир на рынке.

Шеф протянул лапу к контракту.

– Суммируем – деньги, отличная память, превращение слуги в собаку.

– А способности в области алхимии? – взялся за ножик лекарь.

– Превращать свинец в золото? – усмехнулся Шеф. – В типовой пакет услуг при покупке души это включается автоматически. Ты можешь готовить всякие зелья, зависать в воздухе, глотать огонь и так далее – стандартный набор. Учитывая твой возраст, мы подписываем договор на двадцать лет. Через этот отрезок времени, секунда в секунду, я приду за твоей душой или пришлю курьера. Только попробуй сбежать – найду везде.

…Не колеблясь более, доктор Фауст жестом тореадора воткнул в руку крохотный клинок – на многострадальном большом пальце появилась седьмая отметина. Поджав палец, чтобы кровь капала быстрее, он макнул гусиное перо в вишневую лужицу и, резко выдохнув, размашисто расписался на обоих экземплярах пергамента. Шеф, не мешкая, с костяным стуком приложил к подписям копыто – печать вспыхнула прозрачным пламенем по всей окружности, однако документ так и не загорелся.

– Вот и все, – подышал Шеф на контракт. – Теперь объясню, зачем, собственно, я пришел к тебе лично. Я социологический опрос провожу…

– Простите, – перебил его Фауст, порядком уставший от набора непонятных демонических фраз. – Неужели вы не посвящаете все свободное время соблазнению грешных душ? Это несколько отличается от моих прежних представлений. Недавно я проводил отпуск в деревне, и одна местная дурнушка тщетно мечтала стать ведьмой. Рисовала пентаграмму, приносила в жертву черного петуха, мастурбировала после полуночи, произнося инфернальные заклинания. Не получив желаемого, она с горя вышла замуж Когда муж возвращается домой поздно, засидевшись с друзьями в корчме, дурнушка нещадно лупит его деревянной скалкой, с удовольствием слушая вопли: «Чтоб тебе сдохнуть, проклятая ведьма!»

– По статистике, примерно половина женщин мастурбирует после полуночи, – зевнул Шеф, выражая откровенную скуку. – Я что – сантехник из порнофильма, чтобы являться ко всем сразу? Шторы задернут, и начинается – пентаграммы, жертвы, черные петухи, оргии – «Еl diablo, mi amor, приди ко мне сию же минуту!» Ага, сейчас. Пожалуй, в Сан-Марино, где двадцать тысяч населения, эта ситуация и осуществима – но никак не по всей планете. Предложение душ превышает спрос. Зачем стараться, если человек совершает убийство? Его душа и так автоматически переходит в мою собственность. В среднем я получаю по сто тысяч вызовов за ночь. Что же, мне следует, не отдыхая ни секунды, молнией метаться между клиентами? Думаю, нет. Моя деятельность на Земле основана по принципу работы сетевых предприятий – закусочных «Мудоналдс» и кофеен Starfucks. А их президент не приносит заказчику кофе в постель – этим занимаются дилеры. Поэтому скажи своей несостоявшейся ведьме, пусть обратится в адское представительство и заключит контракт о продаже души с моими агентами.

– Я нигде не встречал ваших агентов, – растерялся доктор.

– Плохо смотрел, – отбрил его Шеф. – Политики, например, поголовно работают на меня. Хочешь продать душу? Здесь и контракт не нужен – изберись депутатом Госдумы и гарантированно будешь гореть в Аду. Однако VIP-клиентов, особо значимых в истории людей, я предпочитаю навещать лично. К моей радости, вас не так уж и много. Наша сегодняшняя встреча, дорогой доктор, получит широчайшую известность – о тебе сложат легенды.

– Правда? – вздрогнул Фауст, ощутив приятность славы.

– Еще как, – подтвердил Шеф. – Напечатают множество оккультных трактатов с описанием продажи души. Тебя окутает завидный ореол мистики и таинственности. Через двести лет баснописец Гёте напишет пьесу, и популярность образуется бешеная – имя Фауста станет нарицательным. А опера чего стоит! Да будешь потом в Аду, не жалей времени – в двадцатом веке специально заходи ко мне послушать Шаляпина. Таким голосищем выводит: «Люди гибнут за металл» – у меня японский фарфор в буфете трескается.

Он начертил в воздухе горящую линию, и окурок сигары на полу исчез.

– Я перехожу к вопросам. Пора лететь на шабаш.

– Угу, – пробубнил Фауст, водя пальцем по строчкам контракта.