Тезей и Ариадна. Нить любви Павлищева Наталья

Царь Тезей

Он был царем уже третий месяц.

Когда приплыли в Пирей, поразились встрече, вернувшихся домой счастливых беглецов встречали с траурным видом.

– Что у вас случилось, где царь? Или вы нас не узнали?

Один из советников царя Леонт кивнул Тезею на парус:

– Это у вас что случилось? Мы думали, ты погиб…

У вернувшихся афинян вырвался единый крик – парус на их мачте был черным!

– Мы плыли под пурпурным парусом царя Миноса…

Встреча получилась странной, им верили и не верили, многих родные просто не узнавали. Рассказывать о том, что произошло в Кноссе, а потом на Тире и Наксосе не хотелось.

– Где царь Эгей? – пытался выпытать Тезей.

Леон нехотя ответил:

– На мысе Сунион, где же еще? Он и царство забросил, все дни там проводит.

– Идас, ты не видел, какого цвета был наш парус, когда мы шли мимо мыса?

– Нет, я смотрел только чтобы не налететь на камни, вы все время гребли криво.

Сердце у Тезея сжало дурное предчувствие, он бросился сам в сторону мыса. Дойти не успел, навстречу спешили старые рабы отца. Увидев сына Эгея, замерли, словно каменные изваяния.

– Что случилось, где отец?!

– Царь… господин, мы ничего не успели сделать?

– Да что с ним?!

– Царь Эгей увидел черный парус над кораблем и прыгнул вниз с мыса Сунион…

Тезей схватился за голову.

Тело царя Эгея так и не нашли, в его честь море назвали Эгейским, хотя нашлись, кто твердил, что это от криков гребцов: «Эгей!».

Через день к Тезею пришел Леон с придворными:

– Ты теперь царь, приказывай, что делать.

– Какой я царь?

– Настоящий.

Пришел и Антий:

– Тезей, не твоя вина, что цвет парусов изменился, это колдовство. Но ты царь и должен помнить об этом, иначе Паллантиды быстро захватят власть в Афинах.

– Я не царь. Я вернусь в Трезен. Только сначала на Наксос забрать Ариадну. Понимаешь, это наказание за то, что оставил там Ариадну одну.

Если она жива, то увезу в Трезен. Дед и мать поймут и помогут.

– А нас оставишь Паллантидам? Они же уничтожат всех, кто был вместе с Эгеем и тобой.

– Поплыли со мной в Трезен, дед всех приютит.

– Тезей, послушай меня. Тот, кто сменил цвет парусов, не оставит ни тебя, ни нас в покое, неважно где мы будем, в Трезене или здесь. Уйти с тобой смогут немногие, даже если позовешь, у всех родные и близкие люди в Афинах или около. К тому же ты так хотел применить в Афинах то, что видел в Кноссе и на Тире. Неужели все эти мечты пустое только потому, что у тебя больше нет поддержки старого Эгея? А мы, те, кто все это видел и столько перенес с тобой вместе? Мы готовы поддержать тебя. Не только мы, все афиняне поддержат.

Тезею спросить бы, откуда кузнец знает, что именно он видел на Тире, но новому царю оказалось не до вопросов. Только один задал:

– Как забрать с Наксоса Ариадну?

– Заберем, когда придет время, – заберем, клянусь тебе.

Кузнец разговаривал с молодым царем так, словно сам был царем или хотя бы его наставником. Но Тезею была нужна в тот миг именно такая поддержка.

Афины требовали правителя, и Тезей начал править.

С Крита уже который месяц не приплывали суда. Зато пираты, временами приплывавшие в Пирей под видом мирных торговцев, рассказывали небывалые вещи.

Тира действительно почти вся ушла под воду, а то, что осталось, засыпано пемзой и залито расплавленными камнями. Афиняне не верили таким россказням, разве камни могут плавиться? Тезею очень хотелось сказать, что вполне могут в Тартаре, но он держал язык за зубами, ни к чему пугать людей раньше времени.

А еще говорили, что очень пострадал Крит, все города и поселения на побережье смыла огромная волна, Кносский дворец почти разрушен, а флота… знаменитого, самого сильного в мире флота царя Миноса больше не существовало! Корабли либо выбросили на берег, либо потопили волны невиданной высоты.

– Тезей, другой возможности захватить Крит и Кносс у нас не будет, – внушали ему окружающие. – Собирай флот.

Но кораблей у афинян было мало, пришлось приглашать к себе других царей, договариваться, самому отправляться в поднимающиеся Микены к царю Агамемнону… Ехать в Спарту, в Арголиду, к деду в Трезен, в Коринф, в Иолк, в Мегару…

Царские заботы почти не оставляли ему времени для друзей, Тезей даже с Идасом и Перибеей виделся нечасто. Никто из бывших товарищей по несчастью не настаивал на близости к царю, все понимали – Тезей теперь правитель. Кое-что, увиденное в Кноссе и на Тире, Тезей попытался ввести сразу, многое не получилось, Афины еще не были тем огромным городом, каким стали позже, – еще было далеко до афинского Акрополя – и пока не нуждались ни в разветвленной сети канализации, ни даже в городском водопроводе. Афины еще только начинались…

Если честно, то Тезей, Идас и Перибея не стремились общаться друг с другом, словно боялись вспомнить оставленную на Наксосе Ариадну. Тезей боялся, что сам не заметит, как проговорится о Тифоне и Зевсе в пещере.

Шли дни, складываясь в месяцы, они вернулись с Крита осенью, но прошла зима, а Тезей так и не собрался на Наксос, как намеревался в первые дни своего правления. Каждодневные мелкие дела затягивают сильней редких, но важных. Спрашивал об Ариадне у Идаса, но тот ничего не знал, Идас был весь захвачен идеей постройки нового флота Афин, а потому пропадал в Пирее безвылазно. Узнавать у Перибеи не поворачивался язык, Тезей еще не забыл о жгучей ревности подруги к дочери Миноса.

Перибея сначала тосковала, но потом смирилась, она ведь всегда понимала, что для Тезея всего лишь подруга, а если возлюбленная, то временная. Любил ли он Ариадну? Наверное, но когда пришлось выбирать между остальным миром и своей любовью, Тезей выбрал спокойствие многих других людей. Может, любовь не была такой сильной?

Перибея тренировала руку, бросая дротик в мишень. Заканчивалась весна, было жарко, высоко в небе висела крошечная птичка, что-то выглядывая в траве с высоты. Привычно шумело вдали море, вжикал раскрученный ремень дротика и свистел выпущенный камень… Привычные звуки, привычные дела.

Девушка тосковала по движению, по необходимости рисковать жизнью, прыгая через быка или хотя бы через деревянное его подобие. Иногда мелькала мысль, что лучше бы остаться в Кноссе и поступить в группу прыгунов, чтобы продолжить эти занятия. Перибея пыталась организовать подобную группу и в Афинах, однако все быстро развалилось.

Афинские быки не были такими огромными, как критские, перепрыгнуть через них удавалось легко, но местные быки были много сообразительней и подвижней тупоголовых критских чудовищ. Они не стояли и не ждали, когда возьмутся за рога и прыгнут на спину, принимались гоняться за прыгунами, лишь появившись на арене, причем быстро разгоняли всю группу и добивали акробатов по одному. Играть с ними не удавалось.

Сердце забилось тревожно, когда девушка увидела, что в ее сторону движется рослая фигура – Антий. Чего ему нужно и почему так решительно?

– Где царь?

– Отправился на мыс Сунион, чтобы принести дары своему божественному отцу Посейдону.

Антий смотрел властно, Перибея почувствовала, что у нее сводит внутренности от этого взгляда. А еще понимала, что подчинится Антию, что бы тот ни приказал.

Так и есть:

– Вы с Идасом пойдете со мной!

Идас, который почему-то оказался рядом, тревожно уточнил:

– Куда?

– На мыс Сунион. Пора поговорить всем вместе.

– Кому это и о чем? – это уже Перибея.

– Не теряй время, оно дорого.

Перибея не слишком уверенно чувствовала себя верхом на лошади, но спорить не решилась, надеясь только на то, что не свалится со спины гнедой кобылы после первой же стадии пути.

К седлу ехавшего впереди Антия была приторочена большая овца, очень похожая на тех, какие они видели на острове. Перибея и Идас тревожно переглянулись, но промолчали.

Тезей действительно был в храме Посейдона. Он уже вознамерился принести свою жертву, когда от входа раздалось приветственное «Хайре!».

– Антий? Перибея, Идас? Что случилось?

Антий остановился, расставив ноги, от него не укрылось, что рука Перибеи легла на рукоять клинка, Идас повторил движение подруги. Видя беспокойство друзей, напрягся и Тезей.

– Успокойтесь. Будь я Тифон, разве вы бы справились со мной вот этими клинками?

Все трое слушавших Антия друзей обомлели, не в силах вымолвить ни слова. А тот продолжал, насмешливо окидывая взглядом троицу:

– Овцу мне передал для вас тот самый пастух, на которого вы так глазели на Наксосе. И кое-что рассказал. Вы так старательно скрывали друг от друга, что все помните, что это сильно осложнило вам жизнь. Зевс не отбирал у вас память, просто каждому сказал, что двое других все забудут.

Антий спокойно положил овцу на жертвенник и шагнул назад.

Первой опомнилась Перибея.

– Откуда нам знать, что ты не он?

– Я не люблю лягушек! – Видя недоверчивое лицо подруги, рассмеялся: – Это мне Зевс посоветовал сказать. Но я не для того позвал вас сюда. Да что это такое, вы мне все еще не верите?!

Конечно, не верили, ведь друзья знали, что Тифон может вселиться в любого.

Сбоку, там, где темнота в храме была погуще, вдруг появилось светлое пятно. Зевс!

– Антий четвертый, вернее, первый, он знал все еще там, на острове. И знал, что вы все помните. Тезею нельзя покидать Афины, а вам предстоит многое сделать. Так что, слушайте Антия. Пора начинать искать Тифона.

– Но?..

Они не знали, что именно спросить, просто стояли, оглушенные услышанным, даже когда светлое пятно растворилось и темнота снова окутала этот угол.

– Простите, друзья, я должен был наблюдать за вами, прежде чем мы начнем действовать. Тезей, тебе действительно не время покидать царство, нужно собрать флот и разгромить Миноса, пока он сам не сделал обратное.

– Минос жив?

– Конечно, хотя Кносс основательно разрушен. Но Крит силен и может снова собрать флот. Тиру жаль, хорошие города были…

– Как же мы узнаем Тифона? – вернул разговор к чудовищу Идас.

– У него драконьи глаза.

– Какие?

– Как у ящерицы. И он вовсе не любит лягушек, – рассмеялся Антий, пытаясь разрядить напряженность. – Перибея, ты не пропустишь чудовище, хотя я очень надеюсь, что смотреть в эти глаза нам не придется.

– Антий, скажи честно, кто ты сам?

– Вы умеете держать язык за зубами, потому кое-что скажу. Я сын Зевса и тоже бессмертен. Но с Тифоном мне одному не справиться, потому Зевс привлек вас.

– Что мы должны делать? – Идас вовсе не собирался до следующего землетрясения обсуждать поступки Громовержца.

– Скоро родит Ариадна. Если Перибея права, то мы должны быть там в это время. Ребенка нужно убить, как только он откроет глаза, если эти глаза окажутся драконьими.

Ариадна на Наксосе вовсе не была одна, но пока компанию ей составляли местные жители. Остров постепенно возвращался к обычной жизни, расчищались пашни и виноградники, приводили в порядок немногочисленные дороги, чинили жилье. Она жила уже не в пещере, а в настоящем доме, хотя в тысячу раз меньшем, чем дворец в Кноссе. Зато здесь не было слышно страшного рева по ночам, не стоило бояться козней Верховной жрицы, не нужно соблюдать тысячу и одно правило поведения. Здесь она хоть и была царской дочерью, но могла оставаться сама собой.

Не хватало только Тины, но о погибшей рабыне Ариадна старалась не вспоминать, как и об остальном, это вызывало жгучую боль в груди. Убеждала сама себя, что то, что случилось, – лучший выход, потому что рождение нового Минотавра ни в Кноссе, ни в Афинах невозможно. Готовилась умереть при родах, не зная, как сказать помогавшей ей по дому девушке о своей беде.

Ребенок внутри вел себя спокойно, он шевелился, но не рвал внутренности, не приносил какой-то особенной боли. Ариадна тосковала по тем, кого оставила в Кноссе, и кто сам оставил ее на Наксосе. Вдруг оказалось, что дурнушка Федра вовсе не дурнушка, а очень даже забавная девчонка, которую стоило бы многому научить. И царь Минос при всех его недостатках бывал очень добрым и любящим отцом, во всем потакавшим своим дочерям.

Да и мачеха Идия терпима, а что вмешивалась в ее дела, так она же хотела как лучше, мечтала выдать Ариадну замуж за своего брата Тавра, потому и следила за каждым шагом падчерицы.

И даже противная старуха Гекала – Верховная жрица теперь не казалась невыносимой. Наверное, она просто боялась потерять власть, вот и злилась на всех.

В последний раз Ариадна видела их всех тогда на арене, когда состоялась смертельная игра Тезея с Быком. Теперь все казалось таким далеким и невозможным! Тезей оставил ее на Наксосе, прислушавшись к словам, сказанным сгоряча, испугался везти в Афины дочь Миноса с будущим Минотавром под сердцем.

Это Ариадна понимала, но ее обижало другое: Тезей даже не попрощался и за столько месяцев не прислал ни единой весточки, не узнал о том, жива ли она, не родила ли, не нужна ли ей помощь. Обидно быть покинутой, а тем, кого любишь, особенно. Но еще обидней, когда о тебе забывают те, с кем прожила трудные дни.

Когда на Наксос вдруг приплыли Перибея, Антий и Идас, Ариадна была несказанно удивлена и рада. Даже ревнивой Перибее рада, потому что общаться с неразговорчивым и редко появляющимся в ее доме стариком-пастухом, а также со служанкой, не умеющей правильно произнести и пяти слов, было невозможно. Ариадна боялась, что просто разучится разговаривать.

Неужели друзья прибыли, чтобы забрать ее в Афины?

Ариадна даже забыла о своем решении никогда в Афинах не показываться.

Когда Перибея поинтересовалась, как скоро ей рожать, царская дочь поняла, что вовсе не ради того, чтобы забрать ее к Тезею, приплыли эти трое, их пугали предстоящие роды, а вернее, тот, кто должен родиться. Ее пугали тоже, но неужели даже перед своей смертью она больше не увидит Тезея?

– Ариадна, ты понимаешь, что у тебя может родиться чудовище?

Несчастная юная женщина кивнула в ответ на слова Перибеи, старательно скрывая слезы:

– Да, понимаю. Когда-то отец выбрал спасение в родах сына, родился Минотавр. Если у меня будет то же, не жалейте ни сына, ни меня. Если бы приплыл Тезей, чтобы просто попрощаться, я бы после того бросилась в море и больше не доставляла беспокойства.

Перибея покачала головой:

– Я ходила к пифии, она сказала, что ты не просто проживешь долго, но станешь бессмертной.

Перибея и впрямь ходила к прорицательнице, скрывая имя той, о судьбе которой хотела узнать. Но на то пифия и была пифией, сразу сказала, что царская дочь проживет долго.

– Значит, вы убьете моего ребенка?

– Если это будет чудовище, то да, – вздохнула бывшая подруга Тезея.

– Но выв., дадите мне хотя бы посмотреть на него? Даже если это будет маленький Минотавр, я смогу посмотреть на свое дитя?

У Перибеи на глаза навернулись слезы, но как могла она сказать несчастной будущей матери, что из ее чрева может появиться Тифон, а не Минотаврик?! Как могла произнести обещание убить дитя, даже если у него не будет бычьей морды, но будут всего лишь глаза, похожие на драконьи?

В тот же вечер сама Перибея рыдала на груди у Антия:

– Я не смогу, не смогу!

– Сможешь, потому что это не для тебя, а для всех и не только нас.

Ариадна интересовалась, как дела у Тезея и Перибеи. Девушка старательно округляла глаза:

– Какие у нас с ним могут быть теперь дела? Это в Кноссе мы были акробатами и просто афинянами, а в Афинах он царь.

– Вы не вместе?

– Что тебе взбрело в голову? Нет, конечно.

– А с кем Тезей?

– Ни с кем. Занят делами с утра до ночи! – раздражение в голосе Перибеи подсказало Ариадне, что девушка не лжет. Ей смой стало чуть легче. Тезей занят, он правит, потому ни разу и не заглянул на Наксос, хотя разум подсказывал, что можно прислать кого-то, как прислал сейчас. Но что она могла? Только ждать своего часа.

Ариадна не принимала помощи от Перибеи и парней из гордости, хотя в ней нуждалась, но они окружили поддержкой, и истосковавшаяся по простому общению несчастная царская дочь была рада хоть такой перемене в своей судьбе.

Удивительно, но Ариадна и Перибея подружились. Теперь у них не было причин для ревности, зато нашлось много общего. Как жаль, что так скоро все трагически оборвется!..

Они сидели вечером, глядя на звезды, которые отражались в водной глади, и болтали о всяких глупостях.

– Перибея, если у тебя будет дочь, обещай назвать ее моим именем.

Девушка хотела сказать: «А ты моим», но подумала, что это будет слишком жестоко, и лишь согласно кивнула:

– Обещаю.

– Нет, лучше именем моей младшей сестры Федры. Она была хорошей девочкой, я зря не замечала ее.

– Хорошо, вторую дочь я назову именем твоей сестры. Только не проси назвать сына Миносом.

– Минос не имя для простых людей, это царское имя Крита. А сына тебе лучше назвать именем твоего собственного отца, так будет честней.

Так болтали две юные женщины, которые совсем недавно были соперницами, даже врагами, потому что боролись за внимание одного мужчины. Но Тезей не выбрал ни одну из них. Однако Перибея чувствовала, что объединило их вовсе не невнимание царя Афин к обеим, а судьба Ариадны. Боги обошлись с дочерью Миноса слишком жестоко. Ее мать поплатилась жизнью за порочную страсть к быку, но за что расплачивалась дочь? Всего лишь за то, что была добра и терпелива к брату, в уродстве которого не виновата?

– Знаешь, я не всегда понимаю богов, – пожаловалась однажды Перибея Антию.

– Не всегда? Я их не понимаю куда чаще, чем понимаю. Почему Минос жив и здоров, а Ариадна должна погибнуть? Почему Минотавр словно выбрал для своей мести людям ту, которая была к нему так добра?

– Антий, у нас с тобой одинаковые мысли.

– Ты еще и умеешь думать? – рассмеялся Антий.

В другой раз Перибея набросилась бы на друга с кулачками, но сейчас ее слишком занимала судьба несчастной Ариадны, и чем ближе была развязка их ожиданий, тем сильней.

– Знаешь, я никогда не убивала людей просто так, а уж младенца…

– Не думай об этом, тебе не придется убивать, все сделаем мы с Идасом.

Перибея только вздохнула, хоть от этого освободили…

Медея снова разглядывала дымку в шаре. За ее спиной стоял молодой человек со странными, словно драконьими глазами.

– Что ты там видишь?

– Почему ты не видишь? – чуть повернула в его сторону голову Медея.

– Потому что я не колдун. Расскажи, чтобы я знал, что происходит.

– Ариадна вот-вот родит, но эти трое начеку, они готовы убить ребенка с драконьими глазами. Может, подождешь, ты ведь ждал столько тысячелетий?

– Ты не знаешь, что такое ждать хоть один лишний день.

– Знаю, я ждала не меньше.

– Но не в Тартаре!

– И ты теперь не в Тартаре. А месть – блюдо, которое лучше подавать холодным, тогда ею наслаждаешься сполна.

Драконьи глаза сузились, превратившись в щелки, ноздри точеного носа тоже приобрели странный вид, дыхание стало горячим.

– Эй, осторожней, ты спалишь мой дом! – воззвала к своему собеседнику Медея.

– Моя месть будет страшна.

– Не сомневаюсь, – пробурчала себе под нос колдунья.

– А за что ты мстишь людям?

– Не всем, только ахейцам.

– Так за что? – узкие глаза буравили ее лицо тяжелым взглядом.

Взгляд Медеи остановился, она словно видела что-то вне шара и этой комнаты.

– За предательство. Меня предал Ясон, привезя в Иолк и потом предпочтя другую. Предали в Фивах, предали в Коринфе, предал Эгей в Афинах… Все они должны быть уничтожены твоим огнем в первую очередь. Ты обещал.

– Конечно.

– Антий, Идас, Ариадна рожает! – глаза Перибеи готовы вылезти на лоб. Такой испуганной Идас ее еще не видел.

Он задал вопрос кивком, она поняла, помотала головой:

– Нет, не знаю. Пока ничего не знаю. Ей нужно помочь уйти подальше от людей в горы.

Ариадна действительно едва переводила дыхание от скручивающей внутренности боли. Перибея и Идас подхватили под руки и потащили в гору. Антий шел следом, пытаясь понять, не преследует ли их кто-нибудь.

– Потерпи немного, уже скоро, – успокоила Перибея, а Идас поинтересовался:

– Ариадна, ты не могла бы прекратить это на время, пока мы не доведем тебя до хижины?

– Идас! – взвыла Перибея, – разве ЭТО можно прекратить или начать по своему желанию?!

Сама молодая женщина идти уже не могла, ноги подкашивались. Их догнал Антий, косо посмотрел на замершую от боли Ариадну, кинул свою сумку Идасу и, дождавшись короткой передышки у мучавшейся женщины, решительно подхватил ее на руки:

– Так будет быстрей.

Ариадна до крови закусила губу, чтобы не кричать.

Они успели добраться до приготовленной хижины, но стоило Антию опустить Ариадну на ложе, как сдерживаться она больше не смогла.

Теперь наступало самое страшное.

Подле роженицы на коленях стояла Перибея, которая должна принять ребенка, и Антий с Идасом с мечами наготове! Убить едва рожденного младенца, если его глаза окажутся похожими на драконьи… два друга были готовы к этому. Да и сама будущая мать готова к убийству ее дитя, если то будет чудовищем. Разница только в том, что друзья ждали появления Тифона, а Ариадна копии Минотавра.

Мгновения показались вечностью, хотя роды дальше пошли стремительно.

Закушенной губы уже не хватало, пришлось вцепиться зубами в край пеплоса, но Ариадна молодец, не издала ни звука, лишь тихонько стонала.

Перибея видела, как принимают роды, но сама этого никогда не делала, впрочем, она была настолько уверена, что сейчас родится чудовище, что не задумывалась, что делать с ребенком, разве что перевязать пуповину, чтобы спасти жизнь матери.

И вот… Лицо Ариадны побагровело от натуги, но с губ не сорвался даже стон, она терпела из последних сил.

В руках у Перибеи головка крохи. туловище. дитя открыло глаза.

Антий и Идас даже не поняли, что произошло – Перибея хохотала, как сумасшедшая.

Ариадна родила девочку с голубыми, как весеннее небо, глазами!

Сама мать лежала, уставившись на крошечный комочек, который держала в руках Перибея. Она тоже ничего не понимала. У крохи не было бычьей головы, рогов или копыт.

Девочка заплакала, требуя материнского внимания, Перибея положила малышку на грудь матери:

– Это твоя дочь, Ариадна. Она хочет кушать.

– Дочь? – растерялась молодая мама.

– Да, и глаза у нее голубые.

Ариадна не поняла, почему слову «голубые» так обрадовались двое присутствовавших при родах мужчин, но ей было не до Антия и Идаса, даже не до Перибеи, не до всего остального мира, потому что ее дочь крепко схватила крошечным ротиком сосок и не намеревалась его отпускать, пока не насытится.

– И нечему радоваться… – проворчал, стараясь скрыть улыбку, Антий. – Значит, нам придется начинать поиски сначала.

– Зато Ариадна не виновата! – рассмеялась ему в лицо Перибея. – А Тифона найдем, обязательно найдем!

Далеко-далеко, глядя в свой прозрачный шар, Медея усмехнулась:

– Поищите.

Была ли Атлантида?

Прошло много столетий, и страшные события этих лет стерлись из памяти, люди должны забывать ужас, как забывают свои детские страхи, иначе жизнь станет невыносимой.

Вернее, память о них сохранилась, но стала мифом, и даже не одним.

Один миф сохранил для потомков рассказ о том, как нашелся сын Эгея, как он отправился на далекий и богатый Крит к жестокому царю Миносу, чтобы убить проклятое чудовище – Минотавра, как влюбившаяся в него Ариадна вручила герою моток красной нити, чтобы не потерялся в Лабиринте, построенном гениальным Дедалом, как Тезей победил Минотавра и увез с собой Ариадну, но почему-то оставил несчастную влюбленную девушку на Наксосе…

Второй рассказал о прекрасно организованной жизни на Тире, о том, сколь гармоничным было общество тирян, какие у них удивительные достижения, но главное, о гибели Тиры, о том, как море всего за один день поглотило прекрасный остров и почти всех его жителей.

Тезея, реально жившего царя Афин, в Аттике знали многие, а вот Тиру… Что-то слышали… кто-то видел… У египетских жрецов сохранились записи о Тире и ее благоденствии.

Через много столетий этот миф настолько поразил Платона, что тот по-своему изложил услышанное, вероятно, кое-что додумав. В своих диалогах «Тимей» и «Критий» Платон попытался описать прекрасную страну, назвав ее Атлантидой, но не сказав, где же та находилась.

С тех пор много веков люди то называют Атлантиду выдумкой Платона, то доказывают, что она существовала и вот-вот будет открыта заново. Где только не размещали потомки Атлантиду Платона! Но идет год за годом, а уверенности, что это именно ее камни нашли под водой очередные искатели, все нет.

Может, беда в том, что до Платона дошел не один, а два или больше мифов о прекрасной стране, которую поглотило море, и он просто соединил эти истории воедино (не подозревая, что соединяет)? Кольцеобразный остров, где перемежались земля и вода, за одни сутки поглощенный морем, с погибшей на нем развитой цивилизацией вполне мог быть той самой Тирой (Ферой), которую сейчас называют Санторином.

Вулкан Санторин взорвался, практически уничтожив цветущий остров, который был хотя и меньше, но богаче Крита. Он именно такой – с чередованием кольца суши и воды с вулканом посередине. Первые же раскопки на Санторине у Акротири дали потрясающие результаты, открыт город с многоэтажными домами, мощеными улицами, штукатуркой на стенах снаружи и великолепными фресками внутри, с городским водопроводом, канализацией и туалетами (даже Великий Рим узнал о таком гигиеническом «излишестве» лишь через тысячу лет).

Но это «на выселках», ближе к южному берегу острова Тира, а что же поглотил вулкан и что он засыпал восьмидесятиметровым слоем пепла и лавы? Остается только фантазировать, сколь обустроенной и налаженной была жизнь богатейшей Тиры в центре острова и что человечество потеряло с гибелью Тиры.