День курсанта Миронов Вячеслав

И поэтому глаженье сапог проходило, когда население казармы либо спало глубоким сном или когда был точно уверен, что у тебя все пройдет гладко. Умельцы, набившие руку на глажке, очень высоко почитались, не каждому было дано освоить это не простое ремесло, да, и не всем оно и надо было. Например, как мне. Что мне приходилось приспускать голенища, делать «гармошку», икры полные, это и даром не нужно.

Про «гармошку» на сапогах тоже стоит остановиться. Одно дело, что просто замял голенище сапога, и все. Сверху немного ровно, а внизу — «гармошка».

Можно сделать художественную, геометрически правильную гармошку. Голенище вначале размечается на сектора. Они представляют собой ромбики, квадратики, стоящие на угле. Затем пассатижами защипываются — надламываются углы этих геометрических фигур. Придается лишь контур линиям, они сами образуются в процессе эксплуатации, но в то же время были любители, которые полностью заламывали кубики. Здесь существует опасность, что можно продырявить голенище. Колька Панкратов со своим другом из местных Завалишиным («Завал») умудрились не только погладить сапоги, но и до утра наломать кубики на голенище. Смотрелось очень красиво, но как-то боязно, вдруг офицеры не оценят их изысканного вкуса в армейской обуви и заставят на присягу топать в подменных гавнодавах?

Плюс к утру надо было подстричься, иметь чистый носовой платок. Подшить и погладить х/б. Дел много. Ночь коротка, спишь ты или не спишь — никого не волнует. Задача поставлена, в лепешку разбейся, но выполни. Любой ценой. Как? Никого это не волнует.

Утром — подъем, физзарядка, умывальник, завтрак. Все по распорядку. С одной поправкой, что подняли на два часа раньше, чем все училище.

Снова строевой смотр. Все невыспавшиеся, злые как собаки. То, что ночью казалось пришито правильно и верно, а также красиво и эстетически привлекательно, за пять минут до строевого смотра кажется убогим, неверным, похабным, не по Уставу. Твою мать!!! Офицеры сейчас порвут всех и вся.

Орут все и сразу. Я ору на подчиненных и командиров отделений. «Комоды» — на подчиненных. Курсанты орут, что они видели в гробу и в половом органе мамы старшины всю армейскую систему, когда все роты батальона получили парадку вовремя и за два — три дня днем спокойно ее оборудовали, а мы, как макаки, в карты проигранные, должны совершать подвиг за одну ночь. И этот подвиг никому на хрен не нужен. Я хоть и разделяю их чувства, но рекомендую всем заткнуться.

На удивление, строевой смотр прошел спокойно. Отдельные замечания были, но это — мелочи.

Те, кто наклеил шевроны и курсовки на ткань были наказаны отрыванием своего художества. Хреново. Ладно бы отдали, так офицеры, кто просто, буднично, как Вертков, Земцов, а кто с издевкой, как Тропин, Баров, отрывали слои ткани. Ладно, если отрывались хорошо, у некоторых, они рвались вместе с шевроном, курсовкой.

Сами виноваты. Говорили же, что все это можно в отпуск наклеить, но не перед присягой, когда будут трясти, как осину.

Да, и в отпуск не стоит. Есть такой начальник строевой части в училище подполковник Корнеев. Этот гад редкостный. Он строит отпускников, проверяет соответствие формы уставным требованиям. Вплоть до длины шнурков. И плевать ему, что у тебя билет на руках, что убытие транспорта через пару часов. Не устраивает его что-то и все — устранять выявленные недостатки. Следующее построение через сутки, в 17:00.

Говорят, что наши предшественники после выпуска пришли к Корнееву домой, одели противогазы и… ввалили ему по самое не хочу. Почти все зубы вынесли. Теперь Корнеев, как Брежнев, говорит с присвистом и причмокиванием, как вурдалак, и много золотых зубов во рту. Но, все это байки училищные, а, может, и правда. Но то, что Корнеев лютует перед отпуском, знает все училище. Мы его еще в глаза не видели, но уже боялись и ненавидели. Как впрочем, и все курсанты.

После строевого смотра — полчаса на устранение недостатков, получить оружие, и на плац. Строевая подготовка и тренировка присяги. Репетиция.

Потом снова репетиция. И еще одна. Прохождение торжественным маршем. А потом еще раз. Все вместе. Все сначала.

Если в училище построение на большом разводе было хоть и по батальонам, но по старшинству курсов. Четвертый курс (первый батальон), потом — третий курс (третий батальон), второй курс (второй батальон), первый курс (четвертый батальон) — мы. То на присяге наш батальон шел первым в училище, первым проходили торжественным маршем мимо трибуны с высоким командованием.

Присяга на главной площади города, мы не должны опозориться. Там будет все училище. Там будет полгорода. Сначала было волнение, затем наступила усталость, за ней — равнодушие.

Постоянные тренировки, казалось, выбили все эмоции, только усталость и смертельное желание спать, спать, спать.

И вот построение всего училища на большом плацу, пара напутственных слов, и все училище выдвигается на центральную площадь славного города Кемерово.

Первыми — сорок первая рота.

Через пару кварталов случилась какая-то заминка. И команда по цепочке «На крышки люков не наступать!»

Нам-то это было очевидно, но какому-то задроту из сорок первой эта аксиома была неведома. Итог — утащили в сторону. Перелом голени. Присягу будет принимать в больничной палате, пижаме полосатой расцветки.

— Интересно, ему автомат дадут?

— Ну, да, на живот положат!

— Кто ему автомат в больницу потащит?

— Ага, прикинь, лежит какой-нибудь дедушка с кислородной подушкой, тут толпа военных топает, да все с оружием.

— Тут и пиздец дедушке настанет!

— Только «ап-ап» успеет прошептать!

— Таким идиотам из сорок первой нужно не автоматы давать, а снегоуборочные лопаты.

— Почему снегоуборочные, а не совковые?

— Совковые — железные, сами убьются на хрен, да и других искалечат. Поэтому только из фанеры. Ущерб минимальный, да, и кто вокруг — выживут. — Женька Поп ухмылялся.

Вдоль строя прохаживался Земцов. Начищенный, наглаженный, подтянутый, подбородок задран — картинка из «Строевого Устава ВС СССР». Красавец.

— Разговорчики в строю. Всем смотреть под ноги. Шепотом предупреждать товарища о грозящей опасности. Не спать на ходу. Думать, просчитывать ситуацию! Не наступать в лужи, масляные пятна. Одним словом — думать. Считать последствия! — вполголоса он инструктировал роту.

За внешним его лоском и спокойствием чувствовалась напряженность. Волнуется ротный. Мы все волнуемся. Вот и показалась площадь.

Построились. Доклад начальнику училища полковнику Панкратову. И началось принятие присяги.

Во рту пересохло. Все стояли, не шелохнувшись, ждали, когда тебя вызовут для принятия присяги. Никто не хотел опозориться.

Боковым зрением видели, как в четвертом взводе сорок первой роты кто-то упал. Не вынес напряжения.

— Слабаки, — кто-то шепотом за спиной произнес.

— Они и присягу-то принять не могут как курсанты. Стоя в строю, а не на больничной койке.

— Падают, как подрубленные.

— Не рота, а группа инвалидов, поступивших в училище по блату.

— А ну-ка! Всем тихо! — уголком губ прошипел я.

Тем временем курсанты принимали присягу. Те, кто возвращался в строй, были с потными лицами, пунцовыми щеками.

— Поздравляю!

— Поздравляю!

— Молодец!

— Спасибо, парни!

Все полушепотом. Мы искренне радовались, что все шло ровно и гладко, как учили. Никто не споткнулся, не перепутал ни текст присяги, ни долго выходил из строя. Это тоже целая наука. Когда стоит колонна по три человека, все с оружием, как правильно, грамотно выйти из строя. Кто-то должен сделать шаг вперед, кто-то шаг в сторону. Тоже не все так просто. И при этом, чтобы все было четко, ровно. Не зацепи стволом автомата рядом стоящего товарища. Сложно. Но нужно сделать как нужно! И мы делали. И гордились собой. Мы — курсанты! И кто принял присягу, подписал ее текст, стал полноправным членом огромного коллектива под названием АРМИЯ!

Был период в жизни, когда всерьез рассматривал возможность стать археологом. Изучал много литературы. В том числе изучил Библию и Евангелие. С точки зрения истории. Есть там фраза: «Имя мне — легион». Там шла речь о каком-то бесе, что вселился в какого-то мужика, и разговаривал с окружающими, мол, нас много бесов.

Легион древнеримский, в зависимости, где дислоцировался, был от двух до шестнадцати тысяч. То есть от полка до дивизии.

И мы сейчас становились частью громадной машины — армии. И мы могли все. Пока мы в армии, нам не страшен ни черт, ни дьявол. Самый страшный для нас — командир. Он — вершитель наших судеб. И Бог, и Дьявол в одном лице.

Вон он ходит Земцов, принимает рапорта у командиров взводов, что взвода приняли присягу.

Потом выступили те, кто на трибуне. Вроде и слова банальные, в другой раз и не слушали, а сейчас… сейчас они были обращены к нам — взволнованным, ловящим каждое слово новообращенным.

Команда для первокурсников «Разойдись». Подбежали родственники, друзья, к кому приехали на присягу.

Цветы, поздравления. Есть возможность размять спину, ноги. Поправить форму. И снова в строй.

Прохождение торжественным маршем. Шагает взвод, рота, училище. Кажется, что здание обкома партии подпрыгивает от нашего марша. Стекла дрожат. Идут курсанты! Мы — единое целое, единый организм! Порвем всех и вся!

Шеренга держит равнение, колонна держит равнение. И как говорит капитан Баров, «квадратно-гнездовым способом» тоже поддерживается равнение.

В училище идем аккуратно. Не хватало еще после присяги, перед первым увольнением свалиться в колодец и переломать себе ноги. Тогда вообще неизвестно когда в увал пойдешь.

Каптер роты был из моего взвода, бывший солдат Юра Алексеев.

В увольнение положено идти в ботинках. Только вот нет моего размера — сорок пятого. Обидно, аж до слез.

— Юра! Твою мать за ногу! И мне что теперь в увольнение не идти, что ли? Из-за того, что ты не нашел ботинки? Просил же, как человека, с другими ротами поговори, может, как у нас это заведено, где-то есть то, что ему даром не надо, а он держит!

Юра, хоть из бывших солдат, а толковый парень. Без гонора, мы с ним как-то быстро сошлись.

— Командир! Замок! Славян! Честное слово — спрашивал. Ну, нет таких лыж на тебя. В каждой роте такие большие ботинки носит только по два — три человека. А у нас в роте — два, да, и то нет их. Вот, самый большой — Егорова, сорок четвертый. Напяль, иначе будешь здесь торчать, вместо увала.

Кто-нибудь пробовал натянуть новенькие, ни разу не надеванные армейские парадно-выходные ботинки на размер меньше на растоптанные, обросшие сухими мозолями ноги? Фиг! Думаю, что когда в средневековье инквизитор придумал пытку «испанский сапог», то вдохновил его на это, средневековый каптер, который, сволочь, не мог подобрать своему товарищу по оружию нужную пару обуви!

Штаны от парадки быстро все гладили внизу, пока были в сапогах помялись. Построение. Инструктаж, который никто и не слушал. И так все уши уже прожужжали. Не пить, не курить на ходу, честь воинскую отдавать и прочее. Или как говорят в армии: «Дисциплину не хулиганить! Водку не пьянствовать! Вести себя с честью и достоинством! С гражданским населением вести себя мирно! Милиционеров не обижать!»

Кто собирался в увал в одиночку, то, памятуя о дерзком местном населении, одевал под рубашку поясной ремень. Черт его знает, чем обернется встреча на незнакомых улицах славного города Кемерово.

Кто хотел — ушел до утра в увал, кому некуда было идти или робок в знакомстве с девушками — до отбоя.

Поутру все делились впечатлениями от первого увольнения. Некоторые, конечно, врали о своих любовных подвигах. Кто хотел — верил россказням.

Я с великим наслаждением снял — содрал эти чертовы ботинки. За сутки научился ходить на внешнем ранте ботинок. Как косолапый медведь.

Надев сапоги, я понял, как я их люблю. Готов бегать, прыгать, как в кроссовках! Были бы крылья — взлетел бы!

— Я с такой классной девахой познакомился! Рядом живет. Студентка из Политеха!

— А я зашел сначала в пельменную, что на Кузнецком, на углу, выпил стопку водки и съел тазик пельменей, — отрыгнул, помахал рукой, разгоняя запах. — До сих пор рыгаю ими. Класс!

— В «Цыплятах табака» кормят как у мамы! Советую, парни!

— А ты, Полянин, чем в своем первом увольнении занимался? — Гурыч толкнул Вадика.

— Да, так, — Вадик смутился, попытался уйти.

— Ну, давай, давай, колись!

— Куда пошел! Иди сюда!

— Ну, давай, рассказывай!

— Я — это… — огромный медведь Полянин смущенно отводил взгляд.

— Нашел тетку, которая тебя сначала накормила, а потом изнасиловала?

— Нет, сначала изнасиловала.

— Лишила девственности Полянина?

— Она тебя изнасиловала?

— Группой!

— В извращенной форме с особым пристрастием?

— С особым цинизмом!

— А это как?

— Сейчас Поляна и поведает нам. Ну, давай, не томи! Рассказывай!

— Отстаньте.

— Ну!

Полянина дергали из стороны в сторону, требуя рассказать, как он провел увольнение. Наконец он рассказал:

— Я… Я…

— Чего заикаешься?

— На трамвае катался, — быстро, глотая слова произнес Вадим.

Казалось, что курилка в туалете разрушится от всеобщего смеха.

Катался на трамвае все увольнение. Пока не зашли они в парк, оттуда Полянин добрался пешком до училища. Благо, что проезд для курсантов и солдат в общественном транспорте бесплатный. Еще одно проявление заботы государства о своих защитниках.

Быстро молва о Полянине и трамваях облетела весь батальон. На Поляну приходили смотреть с соседних рот. Офицеры батальона также рассматривали курсанта Полянина.

Для парня из глухой сибирской деревни трамвай казался диковинкой. А он нам казался диковинкой. Потратить первое увольнение на катание на трамвае!

Еды принесли много, и какой там завтрак в столовой! Хлеб, чай, масло. Все остальное — съедим в казарме.

Только после занятий нас ждало жестокое разочарование.

Пока были на учебе в казарме прошел шмон. Продукты питания исчезли, как сказали дневальные, их выбросили. Часть, они сами признались, слопали, ну, а «вшивники», которые мы притащили из увольнения, офицеры порезали, и они возвышались большой кучей посреди «взлетки».

— Рота, строиться в центральном проходе! — орал дневальный.

— Бля! — тихо, разочарованно произнес Лунев.

— Тихо! — через плечо бросил я.

— Что, «тихо»! Что, «тихо»! — шипел Лунь. — Они нашли мой тельник и снова его искромсали! Варвары! Крысы сухопутные! Триста акул Земцову в задницу, кальмарьи кишки!

— Еще раз сошьешь, — философски заметил Смок.

Валерка еще попытался поворчать, но его быстро утихомирили.

Ротный нам прочитал лекцию, что Родина нас обеспечивает всем необходимым, включая питание и теплую одежду.

Из строя шепотом раздавались реплики, которые комментировали отдельные высказывания Земы.

Итогом монолога ротного, а потом и командиров взводов было, что все, было уничтожено офицерами лишь во благо нам же.

От домашней, несбалансированной пищи — холера, понос, дизентерия, чума, сыпной тиф, водянка мозга, прогрессирующий дебилизм.

От «вшивников» — вши, включая лобковых, импотенция, сибирская язва и снова — прогрессирующий дебилизм, плюс гидроцефалия.

И все вместе не позволит выполнить боевую задачу. Жрем мы в антисанитарных условиях, стирать все равно толком не будем, в казарме нет горячей воды. Поэтому нет — домашней еде, нет — теплым вещам и носкам из дома! А в противном случае — мы шпионы НАТО и Всемирного Империализма и оказываем нашим врагам неоценимую помощь в снижении боеспособности нашей армии!

Был один интересный момент. Лежали продукты, которые не успели припрятать, стащить.

Бударацкий, пользуясь служебным положением, медленно прохаживался, стараясь, не мешать речи ротного.

Из третьего взвода зашептали:

— Смотри за Будой!

На рябом дегенеративном лице было написано, что он что-то замыслил. Взгляд прикован к куче продуктов. Руки непроизвольно сжимались в кулаки, а пальцы вытирали ладони. От основания ладони вниз. Непроизвольно, часто. Было видно, что руки потеют. Как кот, который подкрадывается к птице, старшина почти на цыпочках, в сапогах, мелкими шагами шел к куче.

Мы почти не слушали Земцова, а следили за Колей. Он боком-боком, как краб, завороженно глядя на кучу, подкрадывался.

Когда Земцов отвлек внимание роты, Бударацкий быстро кинулся к куче продуктов и коршуном схватил коричневый кусок, величиной с большого голубя, и скрылся в проходе между кроватями.

— Что за кусок говна Коля украл?

— Не знаю.

— Это мой шоколад!

— Такой здоровый?

— Горький, мама с фабрики принесла. Чтобы силы восстанавливать. На полигон же идем!

— Мудак старшина!

— Чмо!

После того как подали команду «Разойдись!», Лунев коршуном кинулся к куче тряпья, выбирая лоскуты драгоценного его сердцу тельника.

Каптер Юрка Алексеев рассказал, что Бударацкий кусок горького шоколада собирается подарить своей девушке. Тщательно обтер тряпкой от налипшего мусора и пыли, спрятал в коробку из-под солдатских ботинок и в ближайшем увольнении готовился подарить.

После обеда на самоподготовке Боцман уселся за последний стол и начал собирать мозаику.

— Брось, Валера!

— Купишь новый или пришлют.

— Пойдешь в увал, зайдешь в Военторг — там и возьмешь!

— Да как вы понять не можете — тельник этот от моего дядьки — настоящего моремана. Этот тельник море видел. Вещь с историей! Это как в Англии продаются обычные трубки из вереска, по цене пять копеек, условно, конечно, а рядом — по десять рублей. На вид, — дядька рассказывал. — Одинаковые. Что подороже, даже страшнее. Но те, что дорогие, выдавали морякам, и те в море их курили, что придает трубке навсегда неповторимый вкус. Потому что — море!!!

Валера вдохновлено смотрел вдаль.

— Море!

Казалось, он сейчас видел море. Глаза смотрели вдаль, расширенными ноздрями вдыхал морской бриз, а лицо было покрыто соленой водой.

Казалось, что в аудитории послышался шум океана.

— Сейчас бы в каюту капитана с молодой мулаткой!

— Свечи оплывают в серебрянных подсвечниках.

— Легкая музыка.

— Юная полуобнаженная мулатка.

— На мебели из красного дерева стоят бокалы с коктейлями…

— Лучше с пивом.

— С шампанским.

— С водкой!

— Давайте расскажу историю про красное дерево, — взял инициативу в свои руки Правдоха.

— Давай, — Гурыч махнул рукой. — А то они сейчас подерутся, что лучше пить с мулаткой пиво или водку!

— Настоящие моряки пьют только ром! Рыбий глаз! — Лунь уколол себе палец и отсасывал кровь из пальца.

— Так вот, — Правдюков начал повествование. — У меня папа воевал летчиком, они как-то остановились в замке древнем в Германии.

— Захватили, что ли?

— Нет, бля, их в гости немцы пригласили на экскурсию. Заодно пожить, пива попить, хозяйскую дочку за титьки подергать! — съязвил Гурыч.

— Эх, пива бы сейчас!

— Да, заткнитесь вы уже! Дайте человеку рассказать!!! Правдоха, продолжай!

Олег продолжил.

— Ну, да, освобождали, рядом аэродром — немецкий автобан, вот и захватили дорогу. Рядом — замок. Роскошный замок был, как отец рассказывал. Только холодно было. Вот они и нашли в строении рядом большое количество красного дерева на просушке. Очень много. Ну, наши летчики и техники стали топить камины им. Повара стали топить печки этим деревом. Долго стояли советские летчики, почти весь запас дерева перевели.

— И что?

— Дерево сушилось для музыкальных инструментов. Для фаготов. Так вот герр Фагот запретил после войны поставлять фаготы в СССР.

— Во, дела!

— Ну, и гад этот Фагот!

— Обиделся!

— А что ему делать было?

— Ну, привез бы пару телег дров, чтобы военные не мерзли, заодно пару флягу шнапса и мяса, — подал голос Поп.

— Ага, и две телеги шлюх!

— Хочу пива, мяса и две телеги шлюх!

— Сам говорил, что тебя невеста дома ждет!

— Не давите мне на совесть. Ее там нет! Я же только мечтаю, а не изменяю! Хотя… Пиво, мясо и шлюхи… Не устоял бы…Дома устоял бы, а тут — нет! Хочу! Здесь, сейчас и немедленно!

— Наши инженеры потом отомстили Фаготу. Сделали противотанковый ракетный комплекс и назвали его «Фагот».

— И когда будем фигачить немцев и все НАТО из «Фагота», мы им припомним, как он нам не поставлял в Союз музыкальные инструменты!

— Войну закончим, и все музыкальные инструменты они сами нам будут поставлять по контрибуции!

— Видимо, что-то и Гобой нам какую-то гадость сотворил, коль наш военпром сообразил в отместку гранатомет с таким же названием.

— Ну, да у советских инженеров свой особенный юмор!

— Чтобы никто не догадался!

— Как в «Операции «Ы».

Лунь тем временем собрал из лоскутной мозаики подобие переда, а может, и зада тельника. Прихватил крупными стежками. Поднял на свет, рассматривая.

— Зема если еще раз его найдет, то присвоит тебе почетное звание «швея-мотористка 42 роты».

— Лучше бы он не нашел.

— На полигон пойдем — там все вшивники пригодятся. Холодно будет!

— Как бы офицеры не провели шмон на построении и не отобрали. А, то хана будет.

— Это точно.

— А две телеги шлюх — это сколько?

— Поп, ты из деревни, сколько на две телеги баб поместится?

— Ну, это… Телеги бывают разные, бабы тоже. Тощие, толстые, мясистые.

— Поп, ты рассуждаешь, как о свинине. Мясистая порода или жирная.

— Главное, чтобы сиськастые были!

— И жопастые!

— Мне больше стройные нравятся!

— Ну, а также, — продолжал Швейк, — как их укладывать. Если просто рассадить по краям телеги — мало. А если вилами, да, телеги с наращенными бортами для сена или навоза — то много.

— Тьфу, Поп!

— Шлюх в телегу для навоза!

— Две телеги мертвых шлюх!

— Ну, ты и сволочь!

— Так их же потом и разгружать придется! — Женька оскалился на весь свой щербатый рот. — И тоже вилами!

На секунду повисла пауза.

И многие голоса, не сговариваясь, начали материть Попа.

— Это же надо! Такую мечту обосрал!

— Пиво, шнапс! И …две телеги… мертвых шлюх!!!! Тьфу!

— Мерзость!

— Мне шлюх жалко!

— Прикинь, какую надо яму выкопать, что их там закопать!

— Можно и в траншею! — подал снова голос Поп.

Страницы: «« ... 678910111213 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Научно-популярный труд «Плавание на „Веге“» посвящен первому в истории человечества прохождению Севе...
Животный мир Земли многолик и многообразен. И это неудивительно, если учесть насколько различны усло...
«Жил в нашем заводе старик один, по прозвищу Кокованя. Семьи у Коковани не осталось, он и придумал в...
Не британские «коммандос» и не гитлеровские «бранденбурги», а диверсанты Сталина по праву считаются ...
«Жил в нашем заводе парень Илья. Вовсе бобылем остался – всю родню схоронил. И от всех ему наследств...
Русский сказочник Павел Петрович Бажов (1879–1950) родился и вырос на Урале. Из года в год летом кол...