Безупречный шпион (сборник) Корецкий Данил

Глава 1

Неизвестный враг

Вена известна ароматным кофе, вкусными пирожными, Моцартом и шпионажем. Первые три составляющие городского имиджа проявляют себя дразнящими запахами и возвышенной музыкой, которая, правда, в тех местах, где бродят стада неукротимых туристов, слышится реже, чем попадаются на глаза конфеты и ликеры «Моцарт». Настолько реже, что не отягощенный устаревшим классическим образованием заезжий молодняк обоснованно приходит к выводу, что «Моцарт» – это просто торговая марка: название заполонивших прилавки бухла и закуси, хотя, как можно приторное пить и сладким же заедать, остается непостижимым для самых изощренных и пытливых умов.

Шпионаж, как и положено, никак себя не проявляет. Для обычных граждан его вроде бы и нет. Да и профессионалы, особенно старого поколения, положа руку на бестрепетно стучащее сердце, должны признать, что с этим делом в последние десятилетия стало пожиже. После войны в австрийской столице переплетались интересы европейских разведок: западные резидентуры исправно скачивали информацию с Востока, а восточные, соответственно, – с Запада. Впрочем, в те годы точно такое положение наблюдалось и в обоих Берлинах, и в Париже, и в Брюсселе…

Военные вихри, взбаламутившие Европу, постепенно улеглись, накал страстей остужался размеренной температурой холодной войны и, скорей всего, снизился бы до нуля, но тут через Вену открыли «еврейский канал», по которому граждане СССР с упречным пятым пунктом листка по учету кадров под предлогом возвращения на историческую родину – в Израиль получили возможность выбраться в свободный, а главное изобильный западный мир. От первых же глотков свежего воздуха демократии репатрианты прозревали и меняли планы: вместо малоизвестной исторической родины с непереносимо-знойным климатом пустыни, арабским окружением и постоянной угрозой войны многие выбирали конечной точкой маршрута Германию, Бельгию, Францию или Соединенные Штаты…

Но я хорошо чувствую запах шпионажа. Настолько отчетливо и остро, что в носу свербит, словно от амброзии. Обычные люди не ощущают ее запаха, а аллергики начинают морщиться и сморкаться, едва приблизятся к зловредному растению на расстояние пистолетного выстрела. Кстати, если на ствол навинчен глушитель, то это расстояние здорово сокращается. Об этом обычные люди тоже не знают. Ну, это так, к слову. Вернемся к аллергии…

Конечно, было бы ханжеством утверждать, что я страдаю аллергией на деятельность, которой всю жизнь профессионально занимаюсь. Тут уместней другое сравнение: запах серы неискушенные светские граждане и экзорцисты, каменно укрепившие дух и плоть в многократных схватках с нечистым, воспринимают совершенно по-разному.

И опять-таки, я вовсе не претендую на лавры святости и непогрешимости противостоящих дьяволу священнослужителей. Я грешен, слаб телом и духом, я неоднократно и, надо признаться, часто с удовольствием, нарушал библейские заповеди, словом, я бы никогда не предложил себя молодому поколению в качестве примера для подражания…

Но сейчас я прибыл в Вену именно в качестве экзорциста – изгоняющего дьявола. Операция называется «Неизвестный враг». Моя задача: разорить осиное гнездо – тайную враждебную организацию, доставляющую в последнее время много беспокойства нашей Службе. Иван так и сказал: «Вырви с корнем эту сорную траву, нам сразу станет легче дышать!»

Хорошо сказал – образно и красиво. Наверное, под влиянием забытых ныне плакатов из времен нашей молодости: «Сорную траву – с поля вон!» И крепкая рука в закатанном рукаве рабочего комбинезона, захватывающая под корень поганкоподобных спекулянтов, тунеядцев, стиляг и прочий нетрудовой сброд…Тогда эта задача решалась легко: через парткомы, трудовые коллективы и единогласные профсоюзные собрания.

Как мне следует выдернуть враждебную организацию, Иван не пояснил. Тем более что неизвестно кому она принадлежит, где находится и из кого состоит.

Собственно, известно вообще только три факта. Два месяца назад в отеле «Европа» у российского гражданина Извекова украли портфель из крокодиловой кожи, месяц спустя российский гражданин Торшин был обнаружен без сознания в парке Праттер, а перед самым Новым годом российский гражданин Малахов вышел вечером прогуляться по Кертнерштрассе и вообще бесследно исчез! Факты, как вы понимаете, совершенно вопиющие: пострадали три российских гражданина! Это ли не повод бросить против неведомого врага всю мощь государства!

Конечно, сотни российских туристов, ограбленных, обворованных и избитых в Турции, Таиланде или Египте и убедившихся, что никто и пальцем не шевельнул, чтобы их защитить или восстановить нарушенные права, очень удивятся столь активной позиции и невиданному заступничеству родной отчизны. Да и кто угодно из людей, знающих реалии российской действительности, удивится тоже.

Но если добавить, что Извеков был главным инженером КБ «Авиакосмос» и кроме несомненно дорогого портфеля утратил чертежи новейшей ракеты для полета на Марс, капитан Торшин являлся сотрудником австрийской резидентуры, расследовавшим пропажу секретных материалов, а специально присланный из Москвы майор внешней контрразведки Малахов шел по следам Торшина, то все станет на свои места, и повод для удивления исчезнет напрочь: безопасность россиян – это одно, а государственная безопасность России – совсем другое! Хотя, наверное, большой пропасти между этими понятиями быть не должно, ибо второе складывается из совокупности первых. Во всяком случае, в цивилизованном государстве…

Я стою у окна отеля, смотрю на черепичные крыши, готические шпили и на резной фасад собора Святого Штефана. За стеклом зловеще кружатся огромные черные мухи, некоторые угрожающе, хотя и бесшумно, бьются в стекло. А через несколько метров картина меняется: отвратительные страшные мухи исчезают, на фоне ярко освещенного собора водят хоровод легкие снежинки. Обычные снежинки, ничего зловещего в них нет. Просто снег и метель – ничего больше. Стоит только выйти из тени, и картина меняется…

Разведчики это знают лучше других: половина их жизни скрыта завесой секретности и конспирации, а вторая проходит на виду у всех, под пристальным вниманием и подозрительными взглядами заинтересованных лиц и организаций. И это самая опасная часть жизни. Ибо пока разведчик не проявляет активности, он невидим. А стоит начать делать свое дело, как шапка-невидимка слетает и безжалостные лучи контрразведки противника высвечивают тебя целиком!

Через час я выхожу на свет. В прямом смысле это будет яркий свет посольских люстр и разноцветных огоньков елочных гирлянд. Рождественский прием в российском посольстве. Все трое пострадавших с этого начинали. Под какой свет они попали в том, втором, переносном смысле, я не знаю. Но каждый последующий случай имел более тяжкие последствия, чем предыдущий… Кража – отравление – похищение человека… Если логически продолжить эту цепочку, то меня должны просто убить!

Просторный зал приемов полон, многоголосый гомон и звуки музыки гулко отражаются от высокого потолка с золоченой лепниной. Пушистая елка переливается разноцветными огоньками, создавая особую атмосферу новогоднего праздника. По протоколу сегодня все в смокингах. Торжественные официанты, проворно разносящие выпивку и закуску, – в белых, гости – в черных. Если поставить вперемешку – получится черно-белая рояльная клавиатура. А если выстроить друг против друга, то получится нечто вроде шахматной доски… Кто же играет на ней очередную партию? Кто, кроме меня?

Я – основной игрок сегодняшнего дня. Это ради меня организован сегодняшний прием. Ради меня перед торжественной частью посол вручил благодарственные грамоты нескольким дружественным австрийским политикам и журналистам, работникам посольства, осуществляющим связи с общественностью, консулу и новому главному инженеру «Росавиакосмоса» Игорю Сергееву. Это мой оперативный псевдоним на нынешнюю операцию. Грамоту я якобы получил за большой вклад в организацию международной выставки высоких технологий, успешно прошедшую в Вене два месяца назад. Как раз тогда, когда произошла неприятность с портфелем господина Извекова. Таким образом, я был ненавязчиво введен в игру и представлен всем присутствующим, в том числе тем, которые были осведомлены о последствиях прошедшей выставки больше других…

Я стою в углу, у резной колонны, и беседую с Виктором Ивлевым – атташе посольства. Он в полосатом шевиотовом костюме и в оранжевых штиблетах, как и еще четырнадцать человек, незаметно перемешавшихся с гостями и вроде бы растворившихся в общей массе.

Шутка. Такая история имела место в тридцатые годы: молодой сотрудник иностранного отдела НКВД получил направление в нью-йоркскую резидентуру, а заодно ордер на приличную одежду, которая в советских магазинах никогда не продавалась, а распределялась исключительно среди «номенклатуры». На первой же вечеринке в посольстве новичок был шокирован: его неискушенная в тонкостях конспирации жена легко раскрыла всех коллег-разведчиков! Потому что они… Правильно: были облачены в одинаковые шевиотовые костюмы и оранжевые ботинки! Этот казус уже много лет включается в учебники по конспирации разведдеятельности…

Сейчас времена изменились, и одинаковые наряды канули в Лету. Но одинаковые манеры остались. Поэтому те, кому это интересно, могут легко вычислить сотрудников венской резидентуры, пытающихся раствориться среди «чистых» дипломатов. И все заинтересованные лица знают, что Виктор Ивлев – атташе только по должности прикрытия… Профессионалам хорошо известны даже биографии и послужные списки иностранных коллег.

Ивлев в смокинге и с бокалом. Я тоже в смокинге, хотя у меня его отродясь не было. Это смокинг Торшина. Он почти моего размера и почти новый. А сантименты в нашей профессии не приветствуются.

– Хороший коньяк, рекомендую, – с улыбкой говорит Ивлев, резко меняя тему при приближении официанта. – Это испанский, выдержанный в бочках из-под хереса…

Я беру пузатый бокал, который, по меркам русского человека, скорее пуст, чем полон, и вежливо киваю. Я вообще не люблю коньяк.

– Нет десяти человек с первого приема, восьми со второго и семи с третьего, – с той же улыбкой и тем же тоном продолжает Ивлев основную тему. Он подтянут, худощав и безлик, как, собственно, и требует кадровый стандарт любой разведки мира.

– К тому же, на втором присутствовали пятеро отсутствовавших на первом, а на третьем – десять, которых не было ни на первом, ни на втором. Но в целом на девяносто два процента состав совпадает…

К нам подходит полноватый, но крепкий мужчина средних лет, с низким широким стаканом в руке и улыбкой на холеном лице. Он похож на бульдога, надевшего маску веселого добродушия.

– Добрый вечер, Виктор! – обращается мужчина по-английски к моему спутнику.

По акценту можно определить, что это американец. Второй секретарь американского посольства в Вене, а в действительности – глава местной резидентуры ЦРУ Марк Уоллес. Я бы с удовольствием сказал, что все это я тоже определил по его акценту, но боюсь, что мне никто бы не поверил. И в первую очередь, – сам Уоллес, хотя сейчас он старательно делает вид, что верит во все: и в то, что это самый обычный прием, и в то, что Виктор Ивлев действительно атташе посольства, и в то, что я – подозрительный новый фигурант – действительно заслужил грамоту за труды на ниве науки. И уж конечно, он искренне верит, что сам он «чистый» дипломат и не имеет никакого отношения к ЦРУ!

– Здравствуйте, Марк! – Капитан Ивлев корректно наклоняет голову в европейском поклоне. – Знакомьтесь, это наш земляк Игорь Сергеев, он ведущий специалист «Авиакосмоса»…

Улыбка добродушного бульдога становится еще шире.

– Привет, Игорь! Я Марк. Вы надолго в Вену?

– Как пойдут дела. Думаю, на неделю…

Мы обмениваемся рукопожатиями. У Марка крепкая и сухая ладонь.

– Здесь есть замечательный ресторанчик, лучший в городе, давайте сходим на днях, я приглашаю! – Марк излучает доброжелательность и полнейшее радушие. Это компанейский парень, который всегда рад новым знакомствам, симпатизирует каждому, с кем знакомится, причем настолько, что готов сразу раскошелиться на стол в дорогом ресторане! При этом он не переигрывает и ухитряется не выглядеть идиотом… Да, Уоллес настоящий профессионал!

– Спасибо, Марк, но если мы примем ваше приглашение, то с условием – платим поровну! – смеется Ивлев.

– Я давно не вижу Виталия Викторовича, – добродушный бульдог пригубляет свой стакан с плавающими кубиками льда. – Он обещал мне интересную марку…

В шумном зале будто лопнула туго натянутая струна. Мужчины, похожие в своих смокингах на деловитых воробьев с белыми грудками, продолжали склевывать бутерброды и рюмки с проплывающих подносов. Глубоко декольтированные дамы, безуспешно подражая Монне Лизе, загадочно улыбались поверх бокалов с шампанским. Деликатно играл небольшой оркестр, и звука лопнувшей струны никто не услышал, хотя для нас с Ивлевым вопрос прозвучал как замаскированный глушителем выстрел. Потому что Виталий Викторович – это не кто иной, как капитан Торшин – один из участников чрезвычайных происшествий, потрясших венскую резидентуру российской разведки! Интерес к нему резидента ЦРУ не может быть случайным, и такие вопросы случайно не задаются, значит, обнародованный интерес имеет прямую и явную цель, которая нам пока непонятна…

– Виталия Викторовича вызвали в Москву, – ровным голосом сообщает Ивлев, не переставая улыбаться. – Он будет учиться в Дипломатической академии.

Хрен там, в академии! Нарушение норм поведения в стране пребывания, расконспирация, несоблюдение личной безопасности… В лучшем случае, попадет на курсы машинистов метрополитена!

Я тоже улыбаюсь.

Уоллес кивает.

– А смокинг он, очевидно, продал Игорю?

– Что?! – переспрашивает Ивлев.

Я успеваю сдержать аналогичный вопрос, так как он не имеет смысла. Это не вопрос, а проявление эмоций. А следовательно – слабости. Лучше сделать вид, что не расслышал последнюю фразу.

– Здесь на рукаве небольшая дырочка, – поясняет Уоллес и показывает пальцем. – Я сам ее случайно прожег. Сигарой.

– Думаю, на многих смокингах есть дырочки от сигар, – Ивлев продолжает улыбаться. – Вряд ли они отличаются друг от друга…

– Вы правы, – соглашается Уоллес. – Просто до нас дошла информация о том, что у вас возникли некоторые проблемы…

– Да нет, – атташе Ивлев недоуменно приподнимает бровь. – Никаких проблем!

– И они связаны с недавней выставкой передовых технологий, – американец чуть поклонился в мою сторону. – Думаю, что присутствие здесь Игоря подтверждает эту информацию.

– Не знаю, о чем вы говорите, Марк, но мое присутствие здесь вызвано предстоящими переговорами с австрийским правительством, – вступаю в разговор я. – И больше ничем. Во всяком случае, ни о каких иных причинах мне ничего не известно.

– Отлично! – Уоллес допивает свой виски и откланивается. – Возможно, я что-то неверно понял. Но в любом случае, если вам понадобится помощь, я буду рад сделать все, что в моих силах.

– В наших силах, – уточняет он, подчеркивая, что выступает не как частное лицо, а как представитель серьезной государственной структуры.

– Спасибо, дружище! – Ивлев ответно поднимает свой бокал на уровень глаз, будто салютуя.

Некоторое время мы молчим. С одной стороны, надо запомнить каждую фразу американца: интонации, порядок слов, соответствующее им выражение лица. С другой – обсуждать происшедшее здесь и сейчас нельзя. Это будет специальное – очень важное обсуждение.

– Здравствуйте, я журналист, вот моя карточка, – выныривает откуда-то сбоку маленький худощавый мужчина семитского вида. У него волнистые волосы и заметная плешь. – Меня интересует русско-австрийский проект космических телекоммуникаций. Вы могли бы дать интервью по этому вопросу?

– Возможно, – киваю я. – Но не в индивидуальном порядке. И не раньше, чем пройдут переговоры. Речь может идти о пресс-конференции, когда договор будет подписан.

– А какова максимальная зона покрытия спутника-ретранслятора? – не унимается он. – При достаточной ширине встает вопрос о привлечении к проекту и других стран. Так диктует экономическая целесообразность…

– Сотрудники группы подготовки переговоров не уполномочены обсуждать с кем-либо конкретные детали, – строго говорю я. – Ждите официальных заявлений.

Журналист исчезает.

– Вы замечательно входите в роль, – говорит Ивлев, улыбаясь. Но улыбка явно вынужденная – чувствуется, что он сильно озабочен.

– Поскучаете немного без меня? – спрашивает он. – Я должен доложить резиденту о подходе Уоллеса.

Полковник Фальшин стоит в стороне – коренастый седой мужичок с колючими глазами. Смокинг сидит на нем как на корове седло, да и весь его вид – настороженный и подозрительный – чужероден крутящемуся вокруг веселью.

– Чуть позже. Сейчас вы мне нужны здесь. А минуты в этом деле ничего не решают.

Получилось суховато и слишком по-командирски. Но Виктор не обиделся. К тому же у меня действительно широкие полномочия.

Прием идет как обычно: лица участников все больше краснеют от выпитого и возбуждающей атмосферы элитарного праздника, сильнее пахнет дорогим парфюмом, потянуло сигарным и трубочным дымом, несколько пар уже кружатся в вальсе…

Неподалеку появляется громоздкий, как колонна, дородный господин: властное высокомерное лицо, прекрасно сидящий смокинг, уверенные манеры. К нему немедленно подбегают официанты с подносами, он берет коньяк и, игнорируя бутерброды, по-хозяйски осматривается. Движением руки подзывает к себе какого-то австрийца, выслушивает что-то похожее на короткий доклад, потом делает знак сотруднику посольства, и тот почтительно спешит навстречу… Удивительно! Можно подумать, что это посол или кто-то из его заместителей…

Забыв про этикет, толкаю Ивлева локтем в бок.

– Что это за чудо в перьях?

– Где? А-а-а… Это господин Курц, – настолько торжественно поясняет атташе, что я испытываю раздражение. Почему наши склонны прогибаться перед богатыми иностранцами?

– Ну и что?!

– Разве фамилия вам незнакома?

– Я знаю только, что «курц» – это «короткий». Так обозначают патроны: «браунинг» девять миллиметров, курц. И что с того?

Если я хотел вывести капитана из себя, то мне это не удалось.

– Господин Курц – очень богатый и влиятельный человек в Вене, – пропустив мою фразу мимо ушей, спокойно поясняет Ивлев. – Он считается другом России и пока оправдывает это мнение… Пойдемте, я вас познакомлю.

– По крайней мере свою фамилию он не оправдывает, – бурчу я. – Ему следовало быть толстым коротышкой…

Курц уже разговаривает с высокой стройной дамой в строгом черном, под горло, платье. У нее длинные рыжие волосы до плеч, в руке сандаловый веер, она многозначительно улыбается и строит собеседнику глазки. Плешивый журналист и еще несколько человек столпились вокруг и ждут своей очереди, чтобы побеседовать с влиятельным господином. Но, увидев Ивлева, Курц сразу переключает внимание на нас. Мы знакомимся, маска высокомерия бесследно растворяется в радушной улыбке.

– Будем совместно запускать спутник? – спрашивает он, крепко тряся мою руку. – Я вложил три миллиона в этот проект, надеюсь, он принесет хорошую прибыль! Давайте за это и выпьем! Кстати, какая там зона покрытия?

Черт!

– По памяти не скажу, – я чокаюсь и делаю первый за вечер глоток. Коньяк действительно хороший. – Надо смотреть документы.

Курц весело хохочет.

– Я думаю, что все документы есть в вашей голове!

Скромная улыбка, которую можно истолковать как угодно, – вот весь мой ответ.

– Но она заперта, как сейф! И это вполне понятно: сейчас ведь бал, а не деловые переговоры! Извините мою бестактность. Лучше развлекайтесь, потанцуйте с Иреной – она почти русская!

– Прекрасная идея! – я поворачиваюсь к рыжеволосой. – Вы позволите?

Она поощряюще смеется.

– С удовольствием!

Мы идем к пятачку для танцев. Черное платье оказалось строгим только спереди, сзади эта строгость компенсирована некоторым легкомыслием, и сейчас я рассматриваю узкую женскую спину, обнаженную до копчика. Мне даже кажется, что я различаю начало межягодичной ложбинки, но тут Ирена поворачивается и перехватывает мой взгляд.

– Кажется, вы изучаете анатомию? – Она смотрит мне прямо в глаза. И в этом взгляде столько же скромности, сколько в задней части черного платья.

– Я вообще очень любознателен, – говорю я чистую правду и начинаю уверенно кружить даму в вальсе. – Почему господин Курц сказал, что вы почти русская?

– Я полячка, – поясняет она. – В Европе не делают различий между славянскими народами. Хотя я родилась и выросла здесь…

У Ирены тонкая талия и узкие бедра, кожа на спине горячая и чуть влажная. Она танцует легко и грациозно, не отстраняясь, когда я прижимаю ее немного сильнее, чем допускают правила приличия. Так создается иллюзия доступности, которая должна «заводить» мужчину и способствовать тому, чтобы он потерял голову. Но искушенного в боях с нечистой силой экзорциста это не касается: он привык не поддаваться на дьявольские уловки.

– У вас роскошные волосы! – Я слегка растрепываю густую рыжую гриву. И, чтобы как-то оправдать такую вольность, добавляю:

– Если верить рекламе, это исключительно заслуга шампуня…

Ирена заливисто смеется.

– Ложь! Все, что есть у женщины, – это подарок природы. И гены родителей! Вы прибыли на предстоящие переговоры по коммуникационному спутнику?

– Да, – я прижимаюсь щекой к ее гладкой горячей щеке, и мой жаркий шепот наверняка щекочет изящное маленькое ушко. – Скажу вам по секрету – я один из главных экспертов…

Тяжелый аромат дорогих духов кружит мою склонную к наслаждениям голову, и я даже на миг утыкаюсь носом в обтянутое тонкой тканью плечо. Получилось: вот он – длинный волосок, отливающий золотом на космическом мраке черной супершерсти –350… Я аккуратно цепляю его пальцами, чтобы при первой возможности опустить в карман.

– А вы чем занимаетесь?

Ирена слегка отстраняется и принимает официальный вид.

– Я работаю в министерстве культуры.

– Вот как?!

Это непритворное удивление. Я бы дал сто процентов, что Ирена – светская львица, дама полусвета, профессионально вращающаяся в кругах, где бывают богатые мужчины. И, как все такие дамы, не имеющая определенного рода занятий.

– Что вас так удивило?

– Вы не похожи на чиновницу…

Она снова смеется и опять становится похожей на… на саму себя.

– На самом деле я и не чиновница. Просто это мое хобби. А у вас есть хобби?

Еще бы! Но рассказывать о большинстве из них не рекомендуется или даже прямо запрещено. Хотя есть у меня и безобидные увлечения.

– Я коллекционирую кортики и стилеты. И изучаю отражение национального характера в форме и способе применения оружия.

Ирена смотрит несколько удивленно.

– И как одно связано с другим?

Я старательно и, надеюсь, успешно изображаю интеллектуала:

– Французская дуэльная шпага честна и откровенна, как и сам благородный поединок; итальянский стилет хотя и мал, но хитер и быстр – он легко прячется в складках одежды и в самый неожиданный момент разит насмерть, без труда проскакивая между кольцами кольчуги; кривой иранский кинжал полон восточной таинственности и коварства – он таится в рукаве халата, а когда чай выпит и рахат-лукум съеден, может блеснуть вместо ослепительной улыбки хозяина и перехватить горло гостя от уха до уха…

– Да вы поэт! Я много читала об оружии, но таких выводов нигде не встречала!

Я склоняю голову в скромном жесте благодарности.

– Это очень интересная тема! В споре о силе меча Ричард Львиное Сердце разрубил окованное железом копье, а султан Саладин положил на изогнутую египетскую саблю тонкий шелковый платок, дунул – и две его половинки разлетелись в стороны… Так чей меч сильнее? Только на миг задумайтесь над этим и поймете разницу между европейским и восточным менталитетом…

Мои познания не из очередной вызубренной «легенды»: я действительно могу говорить об оружии часами, и здесь меня никто не собьет и не поймает на неточностях.

– А как характер нации проявляется в русском оружии? – лукаво улыбается Ирена.

– Прекрасный вопрос!

Действительно, задать его могла только умная женщина. А ответить – умный мужчина, познавший философию оружия.

– Русичи использовали прямой широкий меч, мощную булаву, самострел – для обращения с ними нужны сила и удаль, а тактика боя открыта и проста: вперед, и рази врага! Но и хитрость нам отнюдь не чужда: засапожный нож прятался в голенище, как оружие последнего шанса – в тесной рукопашной схватке его неожиданно втыкали в бок противнику…

– Здесь это называют славянским коварством, – говорит Ирена.

Музыка закончилась, и я, взяв ее за гладкое предплечье, веду обратно.

Ирена доверительно наклоняется ко мне.

– Моя работа тесно связана с вашим увлечением. Приходите завтра в пять тридцать в музей замка Хоффбург, в рыцарский зал. Я лично проведу для вас интересную экскурсию. Вам понравится, уверяю…

Последняя фраза прозвучала многообещающе. Но я бы пришел в любом случае.

Через несколько минут я незаметно передал Виктору Ивлеву свой аккуратно сложенный и тщательно отглаженный носовой платок. Внутри находился волос Ирены.

– Сопоставительная экспертиза. Вначале по общим признакам, потом на генетическом уровне. Напиши: «Особо срочно!»

Ивлев кивнул. Он был в теме.

А Ирена остаток вечера кружилась в танце с полковником Фальшиным: запрокидывала голову, смеялась, будто невзначай поглаживала морщащийся на его спине смокинг. И строгий резидент уже не был похож на подозрительного мужичка-боровичка – веселый и галантный кавалер, ценитель женской красоты, искренне отдыхающий на дружеской вечеринке. Или это мастерство конспиративного перевоплощения, или… я даже не знаю, что подумать!

Когда гости расходились, Ирена помахала мне, как хорошему приятелю. И я ответил ей очень дружески и с искренним восхищением. Потому что результаты сопоставительной экспертизы еще не готовы. И доподлинно неизвестно, совпадает ли волос Ирены с тем волосом, который нашли на пиджаке Торшина. Хотя по виду они очень похожи.

Утро. Легкий снежок, еще более легкий морозец. Я иду в полицейский участок. Вопреки распространенным мифам о безупречном европейском порядке, тротуары покрыты снегом. Только у офиса Австрийских авиалиний и возле отделанного гранитом «Дрезден банка» все расчищено до асфальта. В остальных местах невидимые дворники ограничились тем, что вместо песка рассыпали мелкую гальку. Не удивлюсь, если весной ее соберут, вымоют и отвезут на склады до следующего сезона. Европейцы – народ экономный…

Покрытые снегом машины вдоль тротуаров топорщатся острыми усами стеклоочистителей: рачительные австрийцы заботятся, чтобы они не примерзли к стеклу. Снег здесь вроде стихийного бедствия, и автовладельцы мигом пересели на общественный транспорт. Если кто-то все же рискует сесть за руль, то машину не очищает: только лобовое стекло обмахнет да так и едет, словно в сугробе…

Прохожих немного, почти все в куртках, легких пальто и без головных уборов – сразу видно, что зиму здесь не воспринимают всерьез. Сквозь витрину кафе видны немногочисленные посетители, греющие ладони о фарфоровые чашки. Я на миг останавливаюсь, но смотрю не на них, а на свое отражение. Купленное на распродаже в Париже серое кашемировое пальто – хит прошлого сезона, и в нынешнем сидит безукоризненно. Это очень радует: значит, оторванные от сердца восемьсот евро потрачены не зря. И кстати, никто не идет за мной следом, что радует не меньше.

К черному ходу продуктового магазина два молодых человека в белых халатах везут на колесной тележке подвешенные на цепях бело-розовые туши свиней, чистые и гладкие, как тела девушек в дорогом стриптизе.

А вот и здание полицейского участка. Оно имеет такой же респектабельный и цивильный вид, как какой-нибудь банк. Почти такой же. И работа в нем организована четко, как в банке. Объясняю цель своего визита, доброжелательный и компетентный дежурный мгновенно вызывает инспектора, который ведет розыск пропавшего господина Малахова. Это крупный широкоплечий мужчина лет сорока двух, с иссиня-черными волосами, зачесанными на пробор, и такими же безупречными усами. Мои усы заметно отливают рыжиной, но это значения не имеет: все усачи испытывают симпатию друг к другу – я неоднократно убеждался в справедливости подобной закономерности.

– Гуго Вернер, – белозубо улыбается инспектор, протягивая руку. Он вполне цивильно одет и лишен той замордованности, которой страдают отечественные сыщики.

– Игорь Сергеев. Российский «Авиакосмос».

– Пройдемте ко мне в кабинет. Кофе?

– Не хочу отрывать у вас лишнее время…

– Значит, кофе…

Какой иностранец мог бы рассчитывать на столь любезный прием в обычном милицейском отделе? Да никакой! Только если бы его принимал крупный начальник. Значит, выведенная мною закономерность подтверждается очередной раз! Правда, мог сказаться тот факт, что я еще и представитель солидной зарубежной компании, но думаю – главную роль играют все-таки усы!

– Вашим соотечественникам в последнее время не везет… Месяц назад сотрудника посольства отравили какой-то гадостью… Но это фатальное совпадение, не больше! Вена любит своих гостей, а к русским мы относимся с большим уважением…

– Мы в этом никогда не сомневались…

Обмен любезностями занимает минут пять.

У господина Вернера отдельный, вполне приличный, хотя и не очень большой кабинет: письменный стол с компьютером, приставной столик, несколько стульев, стальной шкаф со множеством ящичков, шифоньер, жалюзи на окне, есть даже подставка для зонтов… Все новое, добротное, качественное. Есть у него и помощник, который через несколько минут приносит не какой-то растворимый, а свежесваренный ароматный кофе.

Тем временем Гуго Вернер нашел в своем компьютере нужный файл и жестом успешного фокусника повернул ко мне монитор. Но ничего для себя нового я не увидел. Только фотографию майора Малахова. Ту, которую посольство представило в полицию одновременно с заявлением о розыске.

– Мы приняли все возможные меры, – комментирует инспектор. – Но пока успеха достигнуть не удалось.

Эти цирковые номера мне хорошо знакомы. Когда нет результатов, в ход идут общеизвестные факты и обнадеживающие заявления. Похоже, в определенных ситуациях все полицейские мира одинаковы.

– Вы, наверное, знаете, уважаемый господин Вернер, что в настоящее время наши страны обсуждают очень перспективный совместный проект космического сотрудничества…

Полицейский кивает. Да, это все знают. Сообщения о чудо-спутнике не сходят с полос австрийских газет.

– Господин Малахов, а это мой друг и коллега, играл в разработке этого проекта не последнюю роль… Его скорейшее обнаружение – вопрос не просто текущей политики, а вопрос успешного долговременного сотрудничества между Австрией и Россией…

Вернер очень внимательно выслушивает, как будто он не полицейский, а дипломат.

– Господин Сергеев, позвольте вас заверить, что австрийские полицейские власти понимают всю сложность ситуации…

И говорит он как дипломат. Я бы даже заподозрил совершенно невероятное – подмену полицейского на контрразведчика, но только что он продемонстрировал навыки оперативника криминальной полиции. А их привить гораздо сложнее, чем обучиться дипломатическому этикету.

Короче, на первый взгляд, мой визит кончился ничем. Если не считать, конечно, кофе. Но его не считать нельзя – это было бы несправедливо: во рту еще долго сохранялся вкус отборных, хорошо прожаренных зерен.

Мы обменялись визитными карточками и тепло распрощались. Каждый был доволен собой.

Гуго Вернер был уверен, что я приходил «подтолкнуть» розыск земляка и коллеги, а также что-нибудь разнюхать. Он, почти не затратив усилий, показал себя с наилучшей стороны и сделал все, чтобы меня удовлетворить, а если не достиг цели, то по вине объективных обстоятельств.

А я, хотя и изобразил на лице легкое недовольство, уходил вполне удовлетворенным. Потому что приходил сюда не для того, чтобы активизировать ход расследования – по вполне понятным причинам местная полиция и так должна носом рыть землю, хотя вполне возможно, они обходятся обычными лопатами. И не для того, чтобы узнать новости: как только новость появится, ее немедленно сообщат в посольство. Я приходил в полицию, чтобы обозначиться еще на одном направлении возможной утечки информации. И познакомиться с господином Вернером, чтобы при случае использовать его в своих интересах. Так что в действительности мой визит отнюдь не был бесплодным.

Глава 2

Оживший рыцарь

Летом в парке Праттер много людей, особенно в районе аттракционов. Центральные аллеи плотно забиты гуляющей публикой, медленно вращается гигантское колесо обозрения, в кабинки которого можно заказать обед, с визгом пролетают сквозь водопады брызг лодки с туристами, орущие от ужаса вагончики с лязгом проносятся по перекрученному монорельсу американских горок, в многочисленных открытых кафешках пьют пиво с обернутыми копченым шпиком колбасками…

Но сейчас здесь царят тишина и запустение. Тихо поскрипывают голые, с обледеневшими ветками деревья, почти на каждом – птичья кормушка; аттракционы покрыты шапками снега; медленно порхают в хрустальном воздухе пушистые снежинки – долетев до земли, они укладываются в сугробы, которые и здесь никто не торопится убирать. Только слева, за колесом обозрения, совсем по-русски шоркает лопата в руках крепкого чернокожего парня – в наших краях мне таких дворников видывать не доводилось. Неспешной походкой подхожу ближе, добродушно улыбаюсь и обращаюсь к нему по-английски:

– Привет! Небось, не часто приходится возиться со снегом?

– Не знаю. Я здесь первый год, – отвечает дворник, не прекращая своего занятия. Желтая куртка муниципального рабочего надета прямо на куцее пальто, на ногах – высокие ботинки. Копна густых волос утепляет голову лучше кроличьей шапки.

– А у нас в Канаде снега полно, – я достаю пачку «Винстона». – Передохни, покурим!

Вообще-то я не курю. А сигареты ношу для установления контакта: угощение – уже дружеский жест, а совместное курение сближает, как и любое совместное занятие, кроме, пожалуй, драки. Это как раз тот редкий случай, когда небольшие материальные затраты приносят хорошие моральные дивиденды.

Дворник выпрямляется, отставляет лопату, зачем-то оглядывается по сторонам и только потом берет сигарету.

– Значит, вы из Канады? – Он выпускает дым через широкие ноздри плоского носа. Черная кожа на фоне снега кажется еще чернее.

– Да. Журналист. А ты откуда?

Я более-менее правдоподобно имитирую процесс курения.

– Из Франции. То есть вообще-то из Сенегала. Приехал в Париж, но работы не нашел, вот перебрался сюда…

Одной затяжкой дворник скуривает сигарету на четверть.

– Я как раз пишу о трудовой миграции. Могу и о тебе написать.

Он качает головой.

– Зачем? Лучше не будет, только хуже. Я когда вас увидел – подумал, что еще один полицейский…

– Еще один? Они что, часто сюда ходят?

– Последний месяц часто. Там человека нашли – без сознания…

Сенегалец показывает рукой куда-то в сторону.

– Да ну?! И что с ним произошло?

На черном лице отражается недоумение.

– Не знаю. Но никакого криминала не было. Не убили, не ограбили. А полицейские все ходят, все расспрашивают…

На место происшествия выходили и Ивлев, и ребята из службы охраны посольства, и Малахов. Всех их, очевидно, сенегалец относит к полиции.

Крохотный окурок летит в только что насыпанный сугроб, дворник опять берется за лопату. И замирает, видя перед лицом… нет, не ствол пистолета, что за глупости! Обычную купюру достоинством в десять евро.

– Покажи мне место, где нашли этого несчастного. Может быть, получится интересная статья. Читатель ведь любит загадки!

Лопата летит вслед за окурком и втыкается в сугроб, как широкое сенегальское копье.

– Пойдемте. У каждого своя работа…

Выглянуло тусклое, как старый пятак, зимнее австрийское солнце. Сразу же послышалось чириканье повеселевших птичек. Мы неспешно движемся по заснеженной аллее, я проваливаюсь по щиколотки в холодную белую вату. В меховых полуботинках становится мокро.

– Почему здесь никто не убирает?..

– Зачем? Само растает…

Вполне знакомый мотив. Судя по всему, очищать эту аллею должен именно мой новый друг.

– Тоже правильно! – одобряю я, чтобы усилить расположение сенегальца. Тот запрокинул голову к солнцу и широко улыбается.

– Как тебя зовут? – спрашиваю я, укрепляя дружбу. Ибо ничто так не располагает человека, как интерес к его делам. Впрочем, из этого правила есть много исключений, но касаются они, в основном, нашей специфичной работы.

– Ифрит.

– Ифрит? Это джинн, который сидел в кувшине?! – вспоминаю я сказку про старика Хоттабыча.