Александр Галич. Полная биография Аронов Михаил

Не составляет труда узнать, что министром иностранных дел Грузии при Гамсахурдиа был Георгий Хоштария, которого 19 августа 1991 года, в день путча, Гамсахурдиа отправил в отставку вместе с премьер-министром Тенгизом Сигуа.

Косвенным подтверждением причастности КГБ к гибели Галича являются два свидетельства. Сотрудник радио «Свобода» Израиль Клейнер рассказывал о ходивших после смерти Галича слухах: «…говорили, что его жена в это время находилась в другой комнате и услышала, как захлопнулась входная дверь: кто-то выбежал из квартиры»[2016]. А редактор журнала «Время и мы» Виктор Перельман вспоминал: мюнхенская любовь Галича Мирра Мирник в интервью одной из французских газет вскоре после его гибели заявила, что у нее имеется «на этот счет своя точка зрения, не совпадающая с той, которую высказывают русские газеты: так вот, ей доподлинно известно, что Галича убили агенты КГБ, которые за ним давно охотились»[2017]. Показателен также тот факт, что сотрудники этого ведомства незадолго до отъезда Галича за границу предлагали ему… сымитировать самоубийство: чтобы он просунул голову в веревочную петлю, а они бы его героически спасли! В эту дикую историю вряд ли можно было бы поверить, если бы не рассказ самого Галича, записанный его близкой знакомой Майей Муравник, эмигрировавшей во Францию в 1975 году: «Значит, дело было так. Наступил момент, когда мы от всех треволнений, мучений и тревог уже еле дышали. Я валялся в приступах, Нюша заболела… Однажды к ночи к нам в дверь вдруг позвонили. Я пошел открывать, потому что мне было уже все равно. <…> В общем, вошли. Два заурядненьких типчика в одинаковых пальто и шляпах. Какие-то мутные близнецы. Поздоровались, присели за стол. Затеяли общий треп… То да се, ля-ля, бу-бу. А время идет. Стрелка ползет к двенадцати. Я от них дико устал, голова разболелась, и, главное, не могу понять, куда они клонят? Гляжу, один из них нервно так передернулся:

— Ну, к делу! Нам, Александр Аркадьевич, нужна от вас одна милость.

— МИЛОСТЬ?

— Не то чтобы милость, но совсем чепуховая штука… Симулируйте, пожалуйста, самоубийство.

У меня даже челюсть отвисла.

— Какое, — спрашиваю, — самоубийство? Вы что, спятили, что ли?

А он очень оживился и даже стал похож на человека:

— Мы, Александр Аркадьевич, предлагаем вам отличный выход. Лучше ничего не придумаешь. Да еще при вашем отчаянном положении. Мы же знаем, что вы того… И мы очень хотим вам помочь. А все можно поправить самым обычным трюком…

Другой подхватил:

— Вот именно, что простым. Совершенно простым! И, главное, все будет проходить в секрете. Что называется, никакой комар носу не подточит.

Я глядел на них бессмысленно, а первый вошел в настоящий азарт. Он вскочил со стула:

— Вы только повиснете — мы тут же входим… Сразу вытаскиваем вас из петли — и лады. Полная гарантия здоровья. Не хотите?!

Я уставился в угол. Он присел.

— Жаль. Тогда погодите… Имеется еще один вариант. Правда, похуже. Можно натереть шею мокрой веревкой… Но это больно, да и ссадины останутся. Зачем это вам? А так — моментально вынем из петли и сразу в больницу. Потом все устроим в лучшем виде. И никакого ареста не надо. Так что вы думаете? Не хотите?! Все равно не хотите?!

Тут голос у него прокис, и лицо поскучнело. Он кивнул напарнику, и они направились к дверям. И уже у выхода он сказал:

— Напрасно это вы, Александр Аркадьевич. Напрасно, говорю, отказались. А ведь такой замечательный ход был!»[2018]

Однако даже такую ситуацию Галич старался воспринимать с юмором. В воспоминаниях Елены Невзглядовой зафиксирован следующий эпизод, относящийся к 1973 году: «Помню, он представлял сценку, как в узком кругу, в застолье, следившие за ним гэбэшники под огурчик рассуждают между собой: “Что это мы с ним чикаемся? Может, его…” Нет, не тюкнуть, а как-то иначе он сказал, какое-то другое слово из арсенала уголовников. Он говорил об этом так весело и изображал так забавно, что мы заливались громким смехом!»[2019]

А уж после своей эмиграции Галич давал властям сдачу по полной программе. Григорий Свирский рассказывал о совместной работе с ним на радио «Свобода» в Мюнхене: «Представляя меня российским слушателям, Галич не скрывал, что ему доставляет особое удовольствие “лупить советскую власть по роже”. Он и в самом деле лупил ее с такой яростью и остервенением, что я со своими литературными героями — писателями, убитыми или изгнанными из СССР, казался самому себе робким заикающимся интеллигентом… Отвернув в сторону микрофон, он заметил вполголоса, что ему представляется сейчас в лицах ненавистная ему сановная Москва — полудохлый Суслов, вождь КГБ Андропов и другие “гуманисты”, которые простить себе не могут, что выпустили Галича на волю, не сбили грузовиком…

Уж кто-кто, а я понимал его…

Прощаясь с Галичем, спросил его, есть ли у него охрана?

— А у тебя, что ли, есть? — яростно, еще не остыв от передачи на Россию, спросил он.

— У меня? — удивился я. — Я высказал свое и… улетел. Ищи-свищи… А ты остаешься на одном и том же месте. В Мюнхене. Или Париже. На тебя может запросто и потолок упасть…

Он усмехнулся недобро:

— Гриша, я их и там в гробу видел! — Взглянув на мое посерьезневшее лицо, взмахнул рукой: — Э, да чтоб они сдохли!..»[2020]

А если вспомнить, что в 1967 году, в аккурат к 50-летию Октябрьской революции, власти собирались убрать Галича с помощью «автокатастрофы», то рассматриваемая версия будет выглядеть еще убедительнее. Тем более что, как вспоминает политолог Дмитрий Шушарин, «в разгар перестройки один мелкий идеологический чиновник в разговоре со мной все удивлялся тому, что он услышал на закрытой встрече с чином повыше из Пятого управления КГБ. Тот прямо так и заявил: “Нейтрализация Галича и Амальрика — наше большое достижение”»[2021].

Свидетельство бесценное еще и потому, что прозвучало в узком кругу — только для «своих». Хотелось бы, конечно, услышать подробный комментарий на эту тему от бывшего начальника 5-го управления КГБ Бобкова, однако ожидать от него каких-либо публичных откровений вряд ли придется, учитывая его чистосердечное признание: «Я не знаю ни одного случая, чтобы мы кого-то убивали или подстраивали автокатастрофы»[2022]. По сути, он здесь повторил высказывание главы советской психиатрической школы академика А. В. Снежневского: «Выступая на процессе [Якира и Красина] в качестве свидетеля, видный психиатр, действительный член Академии медицинских наук СССР А. В. Снежневский заявил, что за пятьдесят лет работы в советском здравоохранении он не знает случая, когда бы здоровый человек попал в психиатрическую больницу»[2023]. Как же они все банально одинаковы!

Поскольку на жаргоне КГБ «нейтрализация» означает «убийство», то отсюда следует, что и известный диссидент Андрей Амальрик был убит[2024]: по официальной версии, он погиб в автокатастрофе 12 ноября 1980 года в испанском городе Гвадалахаре. Убийство это было настолько изощренным, что даже правозащитница Людмила Алексеева не могла в него поверить: «Это было Мадридское совещание по Хельсинки[2025], а Андрей жил во Франции и хотел попасть на это совещание, но ему не дали визу. Документы-то у нас у всех были беженские, без гражданства, а он хотел обязательно попасть, и ему объяснили, как можно проехать из Франции в Испанию, минуя пограничные кордоны… А под Гренадой на узком шоссе встречный грузовик — может быть, они немножко его задели, ну не так, чтобы была авария… Но у него борт был обшит такими тонкими железными полосками. Видно, эта полоска немножко отставала, и когда ее задели, то она оторвалась и пробила стекло и попала ему в сонную артерию… И никто в машине не пострадал, машина не пострадала. А он вот так вот на руль склонился, и все… А потом нашли эту железную полоску. Говорили, что КГБ подстроило, — этого не может быть, такие вещи нельзя подстроить»[2026]. Оказывается, можно.

23 июля 1980 года в «автокатастрофе» погибла Ирина Каплун, жена диссидента Владимира Борисова, насильственно выдворенного за пределы СССР 22 июня. Рассказывает его друг Виктор Файнберг (один из семи участников демонстрации на Красной площади 25 августа 1968 года): «Жена Володи Борисова Ирина тоже была вынуждена покинуть Москву в машине своего кузена, оставив своей матери 11-месячную дочь. И вот однажды утром в нашей парижской квартире зазвонил телефон. Незнакомый голос из Москвы сообщил: машина, в которой ехала Ирина со своим кузеном, его женой и его дочкой, была раздавлена встречным грузовиком. Находившиеся при ней материалы о незаконном аресте и высылке ее мужа бесследно исчезли»[2027].

Кстати, Борисов и Файнберг через несколько месяцев будут ехать на Мадридскую конференцию по сотрудничеству и безопасности в Европе вместе с Амальриком, который загадочным образом погибнет во время этой поездки…

В октябре 1981-го, тоже в «автокатастрофе», погиб друг Андрея Амальрика, бывший отказник Виталий Рубин, который ехал на своей машине в Израиле по шоссе между Беер-Шевой и Арадом. А 14 июня 1979 года в Лондоне в возрасте 49 лет внезапно скончался Анатолий Кузнецов, автор книги «Бабий Яр». После того как в 1969 году Кузнецов, сумев выехать в командировку в Лондон, не вернулся в СССР, КГБ завел на него уголовное дело по статье «Измена Родине», которая, кстати говоря, предусматривала высшую меру наказания[2028]. Как вспоминает Ицхак Мошкович, находившийся в отказе с 1979 по 1981 год: «Один майор уже перед нашим отъездом напомнил: “Не забывайте, что руки у нас длинные, так что вы там, на той стороне, не того…”»[2029]

Примечательное свидетельство принадлежит известному певцу Никите Джигурде: «Даже ребята из КГБ, которые сначала ломали мне пальцы, а потом признавались в любви: “Ты пойми, нам жалко будет, если ты пропадешь. Ты в открытую лепишь такие вещи, которые ни Высоцкий, ни Галич себе не позволяли. И ты знаешь, чем закончил Галич”»[2030]. Мол, если будешь продолжать в том же духе, сделаем с тобой то же, что и с Галичем… Кстати, случай Джигурды был вполне типичен для тех времен. Михаил Шемякин вспоминал о репрессиях со стороны органов: «Расправлялась ГБ, но ребята, которые иногда арестовывали мои выставки, говорили: парень, а нам твои работы нравятся»[2031].

Такая же ситуация возникала со многими известными писателями и деятелями искусства — например, с Эрнстом Неизвестным: «Часто следователи, которые нас терзали, лучше относились, чем конкуренты. Например, мне следователь сказал: “А у меня есть ваши гравюры Данте”. А у Галича попросили автограф»[2032].

Вскоре после гибели Галича в Советском Союзе стало появляться огромное количество разгромных публикаций, которые оставили далеко позади даже прижизненную травлю. Вот для примера три материала:

Кассис В., Колосов Л. Плесень: Беседа с сотрудником ЦРУ полковником Ралисом // Известия. 1979. 9 июня.

Кассис В., Колосов Л. Анатомия предательства. М.: Известия, 1979.

Впечатляет оглавление этой брошюры: «В стране радиодиверсантов», «“Посев” сеет зло», «Оборотень», «Плесень», «Их превосходительства торгуют на паперти», «Подлые души», «Эмигранты», «Черное, не белое…».

Колосов Л. Странная смерть «барда» // Колосов Л. Голоса с чужого берега. М.: Сов. Россия, 1979.

Последний материал один в один повторяет статью С. Григорьева и Ф. Шубина «Это случилось на “Свободе”», опубликованную в газете «Неделя» (17–23 апреля 1978 года), из чего следует, что «Григорьев» и «Шубин» являются псевдонимами Колосова и Кассиса[2033]. Причем эти ребята успели поучаствовать в травле Галича еще при его жизни, и как минимум дважды:

Кассис В., Колосов Л., Михайлов М., Пиляцкин Б. Пойманы с поличным. М.: Известия, 1976. С. 23.

Кассис В., Колосов Л., Михайлов М., Пиляцкин Б. Совершенно секретно. М.: Известия, 1977. С. 49.

В первой из этих книг перепечатан фрагмент статьи В. Кассиса и М. Михайлова «Их ждет свалка истории» («Известия», 29 августа 1976): «Еще один из этой братии — А. Галич, бросивший одну за другой двух жен и дочерей, — беспросветный пьяница, выехал в Израиль после того, как принял православие. Поначалу он осел на севере, а позднее на западе Европы. Галич и там остался пропойцей, влез в долги».

А во второй — фрагмент статьи В. Апарина и М. Михайлова «Контора г-на Шиманского: Клеветники под крышей радиостанции “Свобода”» («Известия», 25 февраля 1977): «Этот “русский бард”, напевающий на пластинки кабацко-антисоветские песенки, умудрился поселить в своей квартире сразу двух жен и ждет переезда третьей. Одно лишь печалит его: он прокутил свои заработки за полгода вперед, а посему представители соответствующего учреждения не только наложили арест на его жалованье, но и описали все имущество».

Перепечатки глав или фрагментов из указанных публикаций встречаются и во многих других сочинениях Колосова, например: «Нам удалось встретиться в Париже с некоторыми русскими эмигрантами. Одни утверждали, что Галич покончил жизнь самоубийством, другие уверяли, что его убили. Кто? “Те, которые не хотели его возвращения в Союз…” — “А он хотел вернуться в СССР?” — “Хотел? А кто не хочет из тех, кому стало неуютно здесь?” — “А Галичу стало неуютно?” — “Да. Он очень тосковал по Москве, по оставшимся друзьям. И потом, здесь у него накопилось много долгов, Александр запутался в делах — и в финансовых, и в любовных. Но он хотел иметь гарантий от вас”. — “Какие?” — “Что его не будут преследовать…”»[2034]

В книге Колосова и Кассиса «За фасадом разведок» есть раздел под названием «С чужого голоса», в который входит глава «Отравители эфира», и в ней перепечатана из «Анатомии предательства» история посещения авторами парижского отделения Международной литературной ассоциации (МЛА): «Устраиваемся: два стула — вполне подходящая меблировка для данной ситуации. <…> На стенах рекламные плакаты очередного “биеннале” (“Известия” и «Неделя” в свое время рассказывали о таких “фестивалях”, где главными действующими лицами являются отщепенцы и уголовники). Рядом портрет сбежавшего в Париж, ныне покойного, “барда” А. Галича с гитарой»[2035].

Есть и другие материалы, но все они написаны в том же стиле — достаточно открыть коллективный труд «Тирания вещей», в котором есть глава «На побегушках у ЦРУ», написанная лично Колосовым: «Небезынтересно отметить, что все упомянутые лица собираются, как правило, “дружной семьей” по поводу всевозможных событий. В свое время представители НТС устроили, к примеру, в здании христианского Союза студентов в Мюнхене вечер Александра Галича, на которого очень большую ставку делали американские шефы “Свободы”, в том числе и мистеры Лодейзен, Коди, Ралис… Надежды эти, как известно, провалились. Галич запил в Париже и отправился в последний путь на одно из тихих парижских кладбищ. Заокеанские хозяева “Свободы” не любят, когда их слуги начинают себя вести слишком свободно. Не потому ли так заискивает перед мистером Лодейзеном и г-н Вейдле? Ему-то известно, как печально завершилась жизнь Александра Галича, посмевшего препираться из-за денег с Джоном Лодейзеном и Максом Ралисом…»[2036]

Прошло некоторое время, и вдруг Колосов начал рассказывать нам о том, как в последний год жизни Галича он ездил к нему в Париж по поручению КГБ, чтобы уговорить его и Виктора Некрасова вернуться в СССР в обмен на покаяние, да вот только опоздал на три дня[2037]. 15 сентября 1998 года в «Вечерней Москве» появилась статья Колосова «Последний провожающий. Как я опоздал на свидание к Галичу», а в 2001 году вышли его мемуары «Собкор КГБ. Записки разведчика и журналиста». Здесь он чуть ли не объясняется Галичу в любви, однако то, с какой ненавистью он по-прежнему отзывается об «антисоветчиках» и, в частности, о радиостанции «Свобода», говорит о том, что этот человек ничуть не изменился.

Судя по многочисленным деталям, которые недоступны рядовому журналисту, Колосов действительно ездил к Галичу. Но тогда можно только поражаться его хладнокровному лицемерию: вскоре после выхода книг «Пойманы с поличным» и «Совершенно секретно» Галич погиб, и Колосов съездил в Париж, где без тени смущения объяснился Ангелине Николаевне в любви к песням ее мужа, в травле которого он только что поучаствовал: «Ангелина Николаевна, приношу вам искренние соболезнования в связи с несчастьем. Я очень любил стихи вашего покойного супруга, несмотря ни на что»[2038] (то есть несмотря на то, что травил его в печати?). Эту наглость, впрочем, объясняет его собственное признание, сделанное в 1992 году: «…врать, смело глядя в глаза собеседнику, меня научили еще в разведшколе»[2039]. А вскоре после возвращения в СССР Колосов опубликовал статью «Это случилось на “Свободе”» и еще ряд подобных материалов, в которых продолжил поливать грязью Галича и других эмигрантов.

Для того чтобы понять истинную причину поездки Колосова в Париж, обратимся к уникальному свидетельству Алены Галич, которым она поделилась с автором этих строк.

Весной 2008 года она встретилась с бывшим сотрудником ЦК КПСС, который назвался Олегом. Он сообщил, что сейчас находится без работы и вынужден скрываться, после чего рассказал такую историю. В середине 1970-х в ЦК были две противоборствующие группировки: одна (которую составляли закоренелые сталинисты и антисемиты) была за то, чтобы ликвидировать Галича, а вторая (более прагматичная) выступала за возвращение его и Виктора Некрасова в СССР в обмен на публичное покаяние. Так вот, обе цековские группировки долго спорили между собой, но так и не пришли к единому решению[2040].

Если принять эту версию, то всё становится на свои места. И совсем не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы сопоставить ее с вышеприведенными фактами и сделать единственно возможный вывод.

Если записка-предупреждение матери Галича: «Принято решение убить вашего сына Александра» — была обнаружена в почтовом ящике в декабре 1975 года, то очевидно, что к этому времени в Политбюро уже приняли решение об убийстве поэта. Однако в ноябре 1977 года, незадолго до назначенной даты, КГБ решил подстраховаться и воспользовался вторым вариантом, обсуждавшимся в Политбюро, отправив в «творческую командировку» своего сотрудника Леонида Колосова, чтобы тот убедил родных и близких Галича в том, что его гибель — не операция КГБ, а несчастный случай: мол, о каком убийстве вы говорите, если меня направили в Париж, чтобы переговорить с Галичем и Некрасовым по поводу их возвращения! (И именно такие разговоры, судя по воспоминаниям Колосова, ему пришлось вести в Париже.) В случае же неудачи с запланированным убийством вступал в действие второй план — попытка уговорить Галича и Некрасова вернуться в СССР[2041].

Кроме того, сама собой сложилась очень удобная для советской пропаганды версия: сотрудник КГБ Колосов не успел встретиться с Галичем, потому что ЦРУ не хотело его возвращения на родину и решило его убить (версия, конечно, бредовая, но кое-кто верит в нее и по сей день).

В своих мемуарах Колосов пишет, что осенью 1977 года он предложил заместителю начальника 5-го управления КГБ Василию Шадрину отправить его в ряд европейских стран, чтобы «потом можно было бы тиснуть целую серию контрпропагандистских статей. Основной моей задачей были отнюдь не контрпропагандистские операции, а возможность прорубить для себя заколоченное недругами окно в Европу»[2042]. Шадрин передал эту информацию начальнику 5-го управления Бобкову. Тот связался с Андроповым, который одобрил эту идею, после чего Бобков встретился с Колосовым. «Особо хотел бы попросить вас, Леонид Сергеевич, — сказал в заключение генерал, — побеседовать с Александром Галичем и Виктором Некрасовым об их возможном возвращении на родину. У нас есть сведения о том, что оба они затосковали по русской земле[2043]. Можете от имени “компетентных органов” и под свое честное слово предложить им вернуться. А мы, в свою очередь, возвратим им советское гражданство, все звания и регалии, которые они заслужили здесь, в Советском Союзе. Остальные детали вам расскажут наши ответственные сотрудники во время совещания, которое проведет Василий Павлович»[2044].

По словам Колосова, 5-е управление КГБ активно использовало его в области «контрпропаганды». Суть этого термина разъяснил ему тот же Бобков: «Контрпропаганда — это работа против вражеской пропаганды, а также беспощадная борьба с диссидентами и отщепенцами всех мастей»[2045]. Вот для этой борьбы «против центров идеологических диверсий, особенно активизировавшихся в Германии и Франции» и «злобных “центров”», как Колосов именует радиостанции «Свобода» и «Свободная Европа», а также журналы «Грани» и «Посев», он и предложил кагэбэшному начальству отправить себя в командировку под предлогом написания статей о перспективах развития с капиталистическими странами экономических и политических взаимоотношений.

А вскоре после этого Колосов начал уверять нас, что, оказывается, он большой поклонник творчества Галича: «Я всегда любил стихи и песни Галича. Он никогда не был для меня антисоветчиком. Его просто горько обидели и не удержали в России. Может быть, была в этом и вина Бобкова. Но и тогда и сейчас мне этот бард очень нравится»[2046].

В этой связи любопытно прочитать воспоминания племянника Галича, кинооператора Анатолия Гришко (сына Валерия Гинзбурга и актрисы Елены Гришко). В них Анатолий Гришко рассказал о своей работе в середине 1980-х годов над картиной «Досье человека в мерседесе», которая снималась по заказу КГБ: «…это просто смешно вспоминать, но в те годы они, как тогда говорили, курировали картину, консультировали, советовали, как лучше построить отношения советского разведчика и шпионов из-за бугра. Сценарий написали известные в то время журналисты-известинцы Кассис и Колосов, которые специализировались на диссидентах того времени, на обличении капитализма.

Меня, честно говоря, даже удивило, что мне доверили эту работу, поскольку так никогда и не был коммунистом, плюс мои родственные отношения с Александром Галичем, который приходится мне родным дядей — он брат моего отца. А вот эти журналисты — Кассис и Колосов — писали просто жуткие статьи о Галиче в “Известиях”, врали о нашей семье. И тут нам вместе работать пришлось… Но они про меня не знали, потому что я-то ношу фамилию Гришко — фамилия моей матери, которую я получил в 16 лет по настоянию моего деда, который сказал, что в этой стране лучше быть Гришко, чем Гинзбургом. Когда закончили съемки, на заключительном банкете я поинтересовался у этих журналистов загадкой смерти Галича. Они неприятно удивились, что я оказался его племянником. А потом кто-то из них ответил: он не может сказать, убили Галича в Париже или это был просто несчастный случай»[2047].

Что же касается статьи 1978 года «Это случилось на “Свободе”», то ее авторы (Колосов и Кассис) сразу же исключают версии самоубийства и несчастного случая и переводят все стрелки на ЦРУ: «Самоубийство? Но смущает в этой версии слишком странный способ самоубийства… “Загнанных лошадей пристреливают, не так ли?” Название этого американского фильма мы вспомнили не случайно. Галич действительно напоминал в последние месяцы своей жизни загнанную лошадь. И мистеру Рональдсу стало бы наверняка неуютно в своем директорском кабинете на PC, если бы бард и менестрель действительно запросился обратно домой…

Впрочем, мы ничего не утверждаем. Видимо, об истинных причинах гибели Галича лучше осведомлены мистер Рональдс, мистер Ралис и мистер Ризер. Они все же сидят на двух креслах… Для нас ясно лишь одно: человек, изменивший своей Родине, становится предателем. А предатель — он везде предатель. И когда оказывается не нужен, от него стараются избавиться, как от загнанной лошади».

Выделенные курсивом фрагменты восходят к статье Генриха Боровика «Загнанных лошадей пристреливают, не так ли?» с подзаголовком «Об одной Венской операции ЦРУ», опубликованной 17 августа 1977 года в «Литературной газете». Эта статья была посвящена международному скандалу, разгоревшемуся после исчезновения и гибели двойного агента Николая Артамонова-Шадрина.

В 1959 году капитан ВМФ Артамонов убежал в Швецию, оттуда переехал в Америку и стал работать на ЦРУ. Так вот, автор статьи утверждает, что в 1975 году Артамонов захотел вернуться обратно и даже написал заявление в Верховный Совет СССР, но тут американская разведка его и прикончила. Однако десять лет спустя перебежавший на Запад полковник ПГУ КГБ Виталий Юрченко рассказал, что похищение и ликвидация Артамонова были организованы советскими спецслужбами, а вскоре это подтвердил в своих мемуарах «Прощай, Лубянка!» и сам начальник Управления «К» ПГУ КГБ Олег Калугин, руководивший этой операцией и получивший за нее от начальника ПГУ Крючкова орден боевого Красного Знамени[2048].

Точно такая же история повторится со статьями Колосова и Кассиса о Галиче: они будут утверждать, что Галич хотел вернуться в СССР, но об этом узнало ЦРУ и его убило. Так, может быть, найдется когда-нибудь еще один Юрченко или Калугин, который признается в организации убийства Галича и получении за это высокого ордена — скажем, «За заслуги перед Отечеством» первой степени?

В этой связи будет уместно разобрать еще одну публикацию.

Через несколько месяцев после гибели Андрея Амальрика в московской газете «New Times», издававшейся для иностранцев, появилась статья, которая называлась «Эта автомобильная авария». Ее авторы — некие Л. Азов и В. Барсов[2049].

Что-то фамилии совсем неизвестные… Ба, да это же наши старые знакомые — Л. Колосов и В. Кассис! Тем более что и манера изложения материала, и речевые обороты совпадают буквально[2050]. Итак, о чем же они пишут?

Вначале приводится сообщение радиостанции «Голос Америки» о гибели Амальрика, а затем следует такой пассаж: «В конце концов, ряды эмигрантов-антисоветчиков были достаточно редкими. Некоторые из них спились и умерли, другие умерли от инфаркта, а третьих аккуратно убирали сами американские спецслужбы, когда они переставали служить целям западных рыцарей плаща и кинжала, как это было в случае с предателем Галичем».

Так и сказано: the renegade Galich.

Но все это пока только прелюдия, которая должна подготовить читателя к главной новости — оказывается, «Амальрик всегда был американским агентом и не представлял никого, кроме ЦРУ»[2051]. Но НТС, дескать, находится в глубоком кризисе, и ЦРУ хочет лишить эту организацию финансирования. «Неудивительно, что нынешний вождь НТС Романов однажды положил глаз на Амальрика, но последний, согласно эмигрантским источникам, ответил на это буквально так: “Я не собираюсь иметь ничего общего с этими слабоумными маразматиками, которые сами голодают”. Как сообщают, Романов пришел в ярость и пообещал проучить Амальрика».

Вероятно, читатель уже догадался, что далее Евгению Романову будет предъявлено обвинение в том, что он подстроил Амальрику автокатастрофу. И действительно, мы с интересом узнаём, что «диссиденты являются помехой для НТС, поскольку забирают у него хлеб изо рта. <…> Трудно сказать, думал ли Амальрик о своих противниках из НТС, когда ехал в Мадрид. Но там был грузовик, несущийся в противоположном направлении. И не машина Амальрика наехала на него, а грузовик внезапно вынырнул из переулка и ударил “защитника прав человека” в левый брызговик.

Мы, конечно, ничего не утверждаем[2052]. Но когда кусок мяса бросают стае голодных волков, они не щадят друг друга. А здесь был вопрос долларов».

Во-первых, мы должны поблагодарить авторов статьи за то, что они подтвердили версию о насильственной гибели Амальрика: не он наехал на грузовик, а грузовик — на него (не поверить столь осведомленным людям невозможно!). А во-вторых, эти сотрудники сдали свою организацию, что называется, с потрохами. Потому что какой же нормальный человек поверит в то, что антисоветчика Амальрика устранили антисоветчики из НТС, а антисоветчика Галича — антисоветчики с радио «Свобода»? Есть только одна организация, которая люто ненавидела обоих диссидентов.

Длинные кагэбэшные уши торчат из этой статьи настолько неприлично, что хочется обратиться к ее авторам словами известного персонажа Достоевского: «Вы и убили-с».

И только в таком контексте становится в полной мере понятной радость безвестного сотрудника 5-го управления КГБ: «Нейтрализация Галича и Амальрика — наше большое достижение».

Видно, никто им так не насолил, как эти двое…

Обратим внимание еще на одну важную деталь.

КГБ считал Галича врагом и предателем не только из-за того, что он был автором сценария о чекистах, а потом стал воевать с КГБ, начал работать на радио «Свобода» и вступил в НТС, но и из-за того, что был активным участником журнала «Континент» и даже состоял в его редколлегии.

В конце 1974 года КГБ составил уже цитировавшийся выше «План агентурно-оперативных мероприятий по разработке “Паука”, участников журнала “Континент” и их связей», из которого мы процитируем здесь еще один пункт: «16. Ориентировать органы государственной безопасности социалистических стран о характере и направленности разработки участников “Континента” с целью координации и использования имеющихся у них агентов из числа эмигрантов. В случае необходимости разработать совместно мероприятия по пресечению враждебной деятельности участников “Континента”».

Последняя фраза из этого фрагмента настолько важна, что мы выделили ее курсивом. Дело в том, что в переводе на нормальный язык «пресечение враждебной деятельности» означает только одно: физическую ликвидацию[2053]. То, что она была обычным делом для КГБ, подтверждают не только вышеприведенные факты, но и так называемая советская разведывательная доктрина, утвержденная в 1974 году по приказу Андропова. В одном из пунктов этой доктрины («В области специальных операций, используя особо острые средства борьбы») говорилось, что КГБ «проводит специальные мероприятия в отношении изменников Родины и операции по пресечению антисоветской деятельности наиболее активных врагов Советского государства»[2054] (сравним с «пресечением враждебной деятельности участников “Континента”»). И, судя по всему, именно такая операция была проведена с Галичем[2055]. Кроме того, обращает на себя внимание одно странное совпадение по времени. Упомянутый «План агентурно-оперативных мероприятий по разработке “Паука”, участников журнала “Континент” и их связей» был составлен в конце 1974 года, и уже через год мать Галича обнаружила в своем почтовом ящике записку: «Принято решение убить вашего сына Александра», а летом 1976 года под руководством начальника ПГУ КГБ В. Крючкова было подготовлено убийство Солженицына («Паука»), Процитируем в этой связи документальный фильм «А. Солженицын. Жизнь не по лжи» (2001): «Покушение на меня готовилось и в Цюрихе. Я имею сведения, что Крючков персонально готовил, и уже было все подготовлено, но я совершенно неожиданно, не зная того, незаметно уехал из Цюриха. Никакого публичного объявления не было, что вот я переезжаю в Вермонт. Провалился прямо с семьей — ловко мы сделали, чтобы от корреспондентов [спрятаться]. Из-за этого вся подготовка крючковской операции тоже повисла и лопнула у них. И я открылся через два месяца уже в Вермонте».

Что же касается версии о причастности к гибели Галича западных спецслужб, то ее помимо Колосова и Кассиса продвигали и многие другие авторы, выполнявшие заказ КГБ: «Кривые биографий и “труды” других “борцов за идею”, вроде небезызвестных “поборников прав человека” Плюща и Амальрика, клеветников и дезинформаторов Демина, Максимова, Нудельмана или уже отдавшего (не без помощи американских благодетелей) богу душу автора кабацко-антисоветских песенок Галича, ничуть не привлекательнее, что еще лишний раз со всей убедительностью доказывает давний постулат о том, что у неправого дела могут быть только неправые адвокаты»[2056].

Или вот еще — фрагмент пропагандистского фильма «Плата за предательство» (1978), который фактически является кратким пересказом статьи «Это случилось на “Свободе”», опубликованной в том же 1978 году: «В сети американской разведки попал и Александр Галич. Когда у него вдруг наступил творческий кризис, он принялся за сочинительство и исполнение под гитару полублатных и антисоветских песен, а потом начались пьянки, дебоши, разврат. Галича предупреждали друзья и официальные лица, его пытались спасти, но патологическая жадность к деньгам, честолюбие, зависть толкнули Галича в стан врагов. Он выехал в Израиль, а оказался в объятиях искусствоведов из Центрального Разведывательного Управления. Он был им очень нужен как поэт-антисоветчик. Пришло время, и вдруг Галич запросился обратно в Россию. Испугались в Госдепартаменте, испугались в ЦРУ: а вдруг и впрямь вернется этот бард? И, как писали парижские газеты, в трагической смерти Галича не было ничего таинственного — она явилась делом рук ЦРУ. “Загнанных лошадей пристреливают” — так, кажется, принято говорить в Америке».

В 1978 году отметилось и издательство АПН (входившая в него редакция политических публикаций принадлежала Службе «А» ПГУ КГБ, занимавшейся дезинформацией): «Вокруг имен Н. Горбаневской, В. Максимова и умершего недавно А. Галича тоже создан ореол “выдающихся литературных деятелей”. Этих эмигрантов определенные круги на Западе используют для подрывной антисоветской деятельности.

Что это за “писатели” и “идейные борцы”, можно судить хотя бы по тому, что, проживая в СССР, Галич написал пьесу “Под счастливой звездой” и киносценарий “Государственный преступник”, в которых клеймил изменников Советской Родины, сотрудничавших с гитлеровцами во время войны. Оказавшись за рубежом, он сразу же сделал поворот на 180 градусов и рисовал жизнь в СССР только черными красками. Таковы советские “инакомыслящие” — люди, которые нужны только тем, кто ведет психологическую войну против СССР, против социализма, против международной разрядки»[2057].

В марте 1978 года издававшийся Министерством юстиции СССР журнал «Человек и закон» опубликовал восторженную рецензию на разгромную книгу об НТС, и там можно было прочесть, например, такую фразу: «От антисемита-гестаповца Самарина-Соколова до крестившегося сиониста Галича — вот набор типов, ставших членами НТС»[2058].

Вскоре по эмигрантам проехался журнал «Звезда»: «Изо всех сил роясь в памяти и в старых блокнотах, льют грязь, извращают и передергивают факты, отрабатывая свой кусок пирога. С уверенностью можно предсказать, что все они придут к бесславному концу. Как бесславно пришел к концу небезызвестный бард и небесталанный в прошлом драматург Галич…»[2059]

А через некоторое время ростовский литературный журнал «Дон» сообщил, что благодаря своему стремлению к антисоветскому образу жизни «нашли общий язык энтээсовское издание — журнал “Грани”, издательство “Посев” с радиостанциями “Свобода” и “Свободная Европа”. Ведь именно в их стенах нашли каждый в свое время приют и поддержку наиболее яростные клеветники на Советское государство Солженицын, Буковский, Амальрик, Гинзбург, Галич, Левитин-Краснов, Коржавин, Марам-зин, Вернер, Удодов и прочие подонки, именующие себя “борцами за демократию и свободу”»[2060].

По словам Алены Архангельской, «Ангелина Николаевна не верила, что муж погиб из-за неосторожного обращения с электричеством. Она хотела докопаться до истины. И через некоторое время получила красноречивое предложение: вы не продолжаете расследование и получаете от радио “Свобода” пожизненную ренту, в противном случае денег вам не видать. Вдобавок ей в завуалированной форме угрожали высылкой из Франции. Выбора не было, и она приняла условия ультиматума. За это ее “осчастливили” квартирой в бедном арабском квартале»[2061].

Хотя этот арабско-еврейский квартал Парижа, словно нарочно названный «Бельвиль» («Прекрасный город») и вправду был бедным, Ангелину поселили в новом комфортабельном доме со всеми удобствами. Квартира стоила немалых денег, но и Ангелина получала от «Свободы» приличную пенсию.

Сергей Чесноков вспоминал «вечер у Юры Шихановича дома 20 декабря 1977 года, когда звонила Ангелина из Парижа и говорила, что назначена комиссия тогдашним мэром Парижа Жаком Шираком и комиссия склонялась к тому, что это несчастный случай. Но вот эта аккуратная формулировка “склонялась” — она так и осталась формулировкой, которая повисла и за которой могло быть действительно все что угодно…»[2062].

Здесь необходимо уточнить важную деталь: Жак Ширак был избран мэром Парижа 20 мая 1977 года, то есть за полгода до гибели Галича, и ему никак не нужен был скандал в том случае, если бы следствие пришло к выводу о насильственной смерти барда. (Кроме того, Ширак, возглавлявший партию «Объединение для республики», рассчитывал победить на выборах 1978 года, о чем и сам говорил[2063]; соответственно, он был вынужден всячески избегать громких скандалов.) Не нужен был скандал и президенту Франции Жискару д’Эстену, который, хотя и проводил либеральную политику внутри страны, но вместе с тем активно развивал отношения с Советским Союзом: вспомним про Хельсинкские соглашения, про так называемое Общество франко-советской дружбы и про давние связи генсека французской компартии Жоржа Марше с Брежневым.

Но главное — что сама французская полиция не хотела проводить объективное расследование! Слово Ефиму Эткинду: «Одного моего молодого знакомого, молодого физика, вызвали во французский КГБ (у французов тоже есть КГБ, но он по-другому называется — ДСТ). Его вызвали в ДСТ, и его принял генерал, который сказал ему: “Месье, я хочу вам сообщить, что мы с сегодняшнего дня снимаем за вами наблюдение”. Он спросил: “А за мной наблюдали?” Генерал сказал: “Спасибо. Вы подтвердили, что наши люди хорошо работают”. Мой молодой знакомый спросил: “А по какому случаю за мной наблюдали?” Генерал сказал: “Могу вам показать донос”. И показал. Донос был напечатан на машинке (в отличие от советских доносов французские печатались на машинке). Донос был от некоего профессора очень известной школы бизнеса. Мой приятель сдавал там экзамены, сдавал блестяще и говорил на очень хорошем французском языке. И вот этот профессор заподозрил его в том, что он агент, и сообщил о своих подозрениях “куда следует”. И за Яшей Иоффе стали наблюдать. Подслушивали телефонные разговоры, ходили за ним. Когда генерал кончил этот разговор, Яша спросил: “А можно я задам еще вопрос? Мы потеряли недавно очень для нас важного человека, замечательного поэта-песенника Александра Галича. Может быть, вы можете нам разъяснить что-нибудь по этому поводу?” Генерал помолчал и сказал: “По моим сведениям, это самоубийство. Большего я вам сказать не могу. До свидания”. Мы не поверили этому. Единственное, что было для нас важным в этом разговоре с генералом, — это что он не сказал того, что мы предполагали, а сказал, что это самоубийство. Наверное, вот почему: тогда были отношения с Россией такие, что сказать “убийство” значило бы их осложнить. Я думаю, это было убийство»[2064].

Версия Ефима Эткинда получила неожиданное подтверждение.

В июле 1981 года во Франции попросил политическое убежище 48-летний Йордан Мантаров, работавший помощником атташе по торговле в болгарском посольстве в Париже. Вот что сообщала об этом официальная советская печать: «Службы французской контрразведки держали в полной тайне факт бегства Мантарова во Францию, таким образом американское ЦРУ узнало об этом совсем недавно. Йордан Мантаров заявил агентам французской разведки, что заговор с целью убийства папы был разработан советским КГБ и болгарскими тайными службами. Мантаров считает, что этот план был составлен, так как руководство обеих разведок отводило папе ключевую роль в стремлениях США подорвать устои польского правительства и оторвать Польшу от коммунистического блока»[2065].

Эту информацию Мантаров получил от своего близкого друга Димитра Савова, сотрудника болгарской контрразведки, сообщившего ему подробности плана КГБ об убийстве понтифика. Впервые информация на данную тему была обнародована лишь весной 1983 года[2066].

Так вот, если даже в случае с покушением на папу римского (событие мирового масштаба!) французские контрразведчики молчали почти два года, то что уж говорить про «какого-то» советского диссидента-эмигранта…

Видимо, крепко в них засел страх перед КГБ.

Через девять лет после смерти Галича, 30 сентября 1986 года, в Париже трагически погибла и его жена Ангелина. По официальной версии, это произошло после того, как она приняла изрядную дозу алкоголя и заснула в постели, не потушив сигарету. Помимо различных документов, из ее квартиры пропали заграничные дневники Галича, а также, вероятно, продолжения романов «Блошиный рынок» и «Еще раз о черте». Первой это обнаружила Исса Панина[2067] — подруга Ангелины. Когда прибыли полицейские, то сразу же открыли лежавшую на столе записную книжку и вызвали первого попавшегося человека — ее. Потом Исса Яковлевна говорила дочери Галича: «Алена, я ничего не могу сказать, кроме того, что, когда я вошла к Ангелине, я сразу поняла: нет многих книг, нет каких-то бумаг. Я же не знаю — что. Но я поняла, что нету. А чего нет — не могу тебе сказать»[2068].

Итак, в целом обстоятельства гибели Александра Галича достаточно ясны. Однако уточнить некоторые детали, а также роль, отведенную в этом деле полковнику КГБ Леониду Колосову, можно будет лишь после обнародования всех секретных документов: в первую очередь, из архивов ФСБ, СВР, Президентского архива (бывшего архива Политбюро ЦК КПСС), ДСТ и архива французской полиции, где хранится «дело Галича», засекреченное на пятьдесят лет.

Часть четвертая
Посмертная судьба

Последний путь

В первом номере журнала «Посев» за 1978 год был напечатан редакционный некролог: «Отпевали Галича 22 декабря в переполненной русской церкви на рю Дарю. Присутствовали руководители, сотрудники и авторы “Континента”, “Русской мысли”, “Вестника РСХД”, журнала и издательства “Посев”, писатели, художники, общественные деятели, друзья и почитатели; многие прибыли из-за границы, например, из Швейцарии и даже из далекой Норвегии. Вдова Галича, Ангелина Николаевна, получила большое количество телеграмм, в том числе от А. Сахарова, Л. Копелева и от ссыльных А. Марченко и Л. Богораз»[2069].

Вот тексты присланных ими телеграмм: «Соболезнуем вместе с вами и с друзьями. Всей семьей скорбим об утрате дорогого Саши» (семья Сахаровых); «Разделяем горе утраты, соболезнуем коллегам и семье Александра Галича» (Лариса Богораз и Анатолий Марченко); «Оплакиваем дорогого Сашу со всеми вами. Обнимаем Нюшу. Больно. Горько» (Копелевы)[2070].

В знаменитый собор Александра Невского, расположенный на рю Дарю, в тот день пришли все три волны русской эмиграции, а это случалось довольно редко. Поминальная служба по Галичу началась в 13 часов 45 минут[2071]. Когда отпевание закончилось, закрытый гроб (его не открывали и во время службы — таков французский закон, введенный еще при Наполеоне) вынесли во двор и поставили рядом со ступеньками храма. Все присутствующие растерянно смотрели друг на друга. Майя Муравник вспоминает: «Нюшу держали под руки. Рядом стоял Володя Максимов с женой Таней. Я с ними поздоровалась, Володя никого не видел, закаменел. Кто-то рядом сказал: “Умер Галич, а Максимов убивается, словно сам умер”»[2072].

Сохранилось подробное описание этих похорон: «<…> На отпевании в Александро-Невском Соборе в Париже храм был переполнен молящимися, друзьями, знакомыми и почитателями покойного. Служил митрофорный протоиерей Николай Оболенский в сослужении с о. Анатолием Раковичем, протодьяконом о. Михаилом Стороженко и диаконом о. Борисом Ждановым. Пел хор Е. Евеца.

В кратком слове о. Анатолий отметил главное в судьбе и личности покойного: он был одним из тех, о которых написано: “Блаженны изгнанные за правду…” В ограде храма, над гробом, выступил один из ближайших друзей поэта, Виктор Некрасов — проводить Галича собрались все три эмиграции, все его любили, хорошо умирать любимым. <…> Друзьям Галича сообщили по телефону, что в Москве было отслужено несколько панихид по покойном»[2073].

Как рассказывает Валерий Лебедев, «на следующий день после его кончины сразу в двух московских театрах — на Таганке и в “Современнике” — в антрактах были устроены короткие митинги памяти Галича. Еще в одном театре — сатиры — 16 декабря после окончания спектакля был устроен поминальный вечер. Стихи Галича читал Александр Ширвиндт»[2074].

Но больше никаких вечеров памяти Галича не было — вплоть до 1987 года, когда в стране, наконец, стали происходить благотворные перемены.

Через два дня после похорон Владимир Максимов написал письмо Эрнсту Неизвестному, который с 1977 года жил в Нью-Йорке:

24.12.1977, Париж

Дорогой Эрнст!

Как ты, наверное, уже знаешь, погиб Саша Галич. Погиб нелепо, если вообще объяснимо. В связи с этим у меня к тебе есть просьба. Не мог бы ты найти решение его памятнику и воплотить это решение в материале? Разумеется, «Континент» оплатил бы работу, правда, в посильных для нас размерах. Сейчас мы начали сбор средств на такой памятник, а недостающую сумму мы покроем сами.

Что-то от тебя давно не было вестей. Как у тебя все? Напиши.
Обнимаю. В. Максимов[2075].

После этого деньги на памятник стали присылать со всего мира: израильское посольство во Франции, французское правительство, парижские эмигранты, американские сенаторы и бизнесмены, фонд Льва Толстого… Был даже один человек из Советского Союза, которого звали Эдуард Засохин (возможно, это был псевдоним)[2076]. Свою лепту в сбор средств внес и корреспондент «Русской мысли» Кирилл Померанцев: «Некоторые общественные организации и частные лица Русского зарубежья обратились ко мне с просьбой взять на себя труд по сбору пожертвований для надгробного памятника покойному поэту.

Принимая на себя эту обязанность, прошу направлять взносы по следующему адресу: С. Pomerantzeff, 17-bis, rue Erlanger. Paris 75016. France»[2077].

В результате идея Владимира Максимова была реализована 27 июня 1979 года, когда на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа состоялось открытие памятника Галичу[2078]: над надгробной плитой (прямоугольным куском черного мрамора с черной мраморной розой) появился большой черный крест. На плите к тому времени уже была выгравирована надпись: «Александр Аркадьевич ГАЛИЧ. 19.Х.1919 † 15.XII.1977. Alexandre GALITCH». А чуть ниже — изречение из Нового Завета в церковнославянском переводе: «Блажени изгнани правды ради», то есть: «Блаженны изгнанные за правду».

Вечера памяти

После кончины Галича большинство западных средств массовой информации стало уделять ему значительную часть своего времени, однако в Советском Союзе на официальном уровне долгое время публиковались лишь разгромные статьи и выпускались такие же разгромные фильмы. Поэтому поминали Галича в основном частным образом — как, например, Александр Мирзаян: «Кто-то слушал “Би-би-си”, и сказали [о смерти Галича]. Народ собрался в лаборатории, мы подняли поминальную чарочку за упокой души. На работе! У меня работа была хорошая — Институт теоретической и экспериментальной физики все-таки»[2079].

В годовщину смерти Галича на квартире его мамы Фанни Борисовны, которая жила на Малой Бронной, собралось человек пятьдесят отметить эту дату. Среди них были Александр Мирзаян, Владимир Бережков, Николай Каретников и другие.

Однако ни о каких публичных вечерах, а уж тем более об официальном признании Галича не могло быть и речи. Поэтому вечера проводились исключительно подпольно, да и они были сопряжены с серьезной опасностью, так как стукачи могли проникнуть повсюду.

В декабре 1977 года на квартире у Петра Старчика состоялся концерт памяти Галича, который упомянул диссидент Вячеслав Игрунов: «Галич только-только погиб, и буквально через день или два, самое большее — через несколько дней, у Петра Старчика состоялся вечер Александра Галича, где я и познакомился с Валерой Абрамкиным»[2080] (последний был одним из создателей КСП, а с 1978 года — членом редколлегии самиздатовского альманаха «Поиски», за что в 1979 году ему дали шесть лет лагерей, а после освобождения — еще три года ссылки).

Однако находились смельчаки, которые, вопреки запретам и очевидным последствиям для себя, публично исполняли песни Галича. Автор-исполнитель Ибрагим Имамалиев в своей книге «Барды» описал вечер, непосредственным участником которого был он сам. Этот вечер состоялся менее чем через год после гибели Галича: «Однажды утром, на одном из горслетов КСП, ко мне подошел Боря Гольдштейн и сказал: “Ибрагиша! Понимаешь, какое дело… Сашка (Ткачев) давно не появлялся на слетах, и народ просто жаждет услышать его песни, попроси его. Тебе, как другу, он не откажет…”

Отвечаю — “Запросто!” Как только я обратился — Ткач тут же взял в руки гитару. Мы с ним сидели у самого входа палатки. После того как Саша взял 2–3 аккорда, невесть откуда набежала толпа в 200–250 человек, и среди них было человек 15 магнитофонщиков. Увидев эту катавасию вокруг нас, Ткач протянул мне гитару, — “Вот ты и начнешь”. Но я, помня просьбу Бори, возразил — “Ты начинай, а я подхвачу!”

— А что петь?

Я наклонился к нему и сказал на ухо:

— Посвящение Галичу, — и добавил, — конечно, без объявления…

<…> Саша пристально посмотрел мне в глаза, потом развернулся к

слушателям и, чеканя каждое слово, произнес: “Памяти Александра Аркадьевича Галича посвящается!”

Это было “приглашение к танцу” для меня. Тут же, поняв, какую сейчас программу песен мы с Ткачем “выдадим”, в середину круга вышел Гольдштейн и сказал: “Обращаюсь к совести и чести магнитофонщиков! Запись категорически запрещена!!!” (Нас — авторов — тогда берегли!)

Вздох разочарования вырвался одновременно из 15-ти уст… Мы в то утро пели с Сашей так, как будто соревновались, кто из нас двоих быстрее попадет на собеседование в ГБ (!) Потом я этот импровизированный концерт назвал “Утро диссидентского романса”!»[2081]

С началом перестройки ничего кардинально не изменилось. Несмотря на объявленную гласность и все прочие замечательные вещи, чиновники и сотрудники следственных органов хотели «перестраиваться» меньше всего — первые два года КГБ продолжал изымать все, что связано с Галичем. Так, например, в 1986-м органы пришли с обыском домой к журналисту Марку Дейчу: «…у меня забрали то, что называется самиздатом, забрали мою работу об Александре Галиче, с его правками и автографами. И потом, когда я, спустя несколько лет, пытался это найти, написал запрос в КГБ, мне ответили, что все это было сожжено. Хотя это неправда, поскольку дата сожжения была та же, что и дата обыска. А этого никак не могло быть. Поскольку если они намеревались на меня возбуждать какое-то дело, то как же можно было сжигать улики? Но потом я понял, что, скорее всего, их библиотека таким образом и пополняется».

Другой яркий пример. Одессит Петр Бутов в 1982 году был осужден областным судом за хранение целого ряда изданий. Их перечень начинался со сборника стихов «Поколение обреченных», в котором, как утверждало обвинительное заключение по его уголовному делу, «А. Галич с антисоветских позиций возводит грубую клевету на коммунистов, органы правосудия и управления СССР, извращает политику партии и Советского государства в области внешней политики. Вся книга проникнута ненавистью к Советской власти»[2082].

В феврале 1987 года Бутов вышел из лагеря, а в начале 1989-го ему на глаза попался свежий номер газеты «Вечерняя Одесса» за 21 января, в котором была напечатана статья Евгения Голубовского «Возвращение А. Галича». Статья была посвящена готовящейся премьере спектакля «Матросская тишина» в Одесском украинском музыкально-драматическом театре имени Октябрьской революции. В связи с этим 6 февраля Бутов написал письмо главному редактору газеты — мол, как же так: мне было инкриминировано по статье 62 ч. 1 УК УССР хранение антисоветской книги Галича, и этот приговор до сих пор не отменен, а творчество Галича по-прежнему официально запрещено. Вы же публикуете о нем статью, то есть, получается, занимаетесь антисоветской пропагандой и вводите в заблуждение читателей, так как с точки зрения правоохранительных органов творчество Галича до сих пор является преступным и за него легко можно привлечь к уголовной ответственности.

Отправив это письмо, Бутов через некоторое время зашел к своему другу Борису Херсонскому, и тот спросил его, как должна поступить с письмом редакция газеты и правильно ли будет, если она отправит его в областную прокуратуру. Бутов согласился и вскоре получил оттуда потрясающий ответ за подписью прокурора В. В. Дацюка: «Сообщаю, что в связи с поступившим от Вас заявлением, адресованным в редакцию газеты “Вечерняя Одесса”, по делу, по которому Вы были осуждены в 1982 году, проведено расследование.

Установлено, что в процессе предварительного следствия нарушений законности не допущено, все процессуальные действия проведены в соответствии с требованиями Уголовно-процессуального кодекса УССР.

По делу имелись достаточные основания для привлечения Вас в 1982 году к уголовной ответственности и осуждения в соответствии с действующим законодательством».

Вот так. Один — про Фому (то есть про законность публикации статьи о Галиче), другой — про Ерему (о том, что Бутов был осужден правильно).

Тем не менее переломным в отношении Галича стал 1987 год. «В марте провели конкурс песни, заключительный концерт которого прошел в ДК МИСиС[2083], — вспоминает Игорь Каримов. — В начале вечера я показал слайд-программу, в которой звучали песни ушедших авторов, и среди них впервые за двадцать лет открыто прозвучал голос Александра Галича. Он пел “Когда я вернусь”. Для всех для нас это была победа. Правда, в МГСПС[2084], идя на компромисс, уговаривая разрешить показ, я пообещал, что имя Галича при этом звучать не будет. <…> Но достаточно было только появления фотографии Галича на экране, как в зале раздались аплодисменты (его фото было не первым, там были и другие авторы, но аплодисменты — только Галичу)»[2085].

Официально его творчество все еще находилось под запретом, но уже подул ветер перемен, и его дыхание ощущали все. Вместе с тем чиновники на местах по-прежнему не решались взять на себя ответственность за проведение вечеров памяти поэта. Атмосфера этого переходного времени лучше всего показана в письме Александра Сопровского Бахыту Кенжееву от 6 мая 1987 года: «Думал ли я, например, что буду ходить по исполкомам и общаться с героями Галича, пробивая вечер памяти Галича в зале на 900 мест?.. Пока неясно, выйдет ли, никто не спешит брать на себя ответственность — но, что характерно, никто не хочет и запрещать, а частным порядком все партийные и советские чиновники хором твердят: любим, знаем, как замечательно. Вот какие времена. Месяца уже четыре только и делаю, что бегаю, звоню по телефонам, пишу речи да толкаю их с кафедр»[2086].

Но вскоре ситуация начала меняться. «Лето 1987 года, — вспоминает Елена Вентцель, — первые попытки ввести Галича в круг упоминаемых. Нет. Запрещение. Запрещали впрямую. Но и те, кто склонен был “разрешить”, тоже колебались: “Мы-то не против, но там-то… Понаведайтесь туда-то…” Нигде разрешения на вечер памяти Галича не давали. Первые вечера памяти проводились под какими-то туманными заголовками, вроде “Из театрального прошлого”. И все равно люди узнавали об этих вечерах»[2087].

Между тем первый полуподпольный вечер состоялся 11 июня 1987 года. Своими воспоминаниями на нем делились: Владимир Соколовский (полковник, школьный товарищ Галича)[2088], Елена Вентцель (И. Грекова), Фазиль Искандер, Юрий Карабчиевский, Юлий Ким, Александр Мирзаян, Александр Сопровский. Некоторые участники (Петр Старчик, Сергей Чесноков, Дмитрий Межевич, Максим Кривошеев) исполнили песни Галича.

По иронии судьбы, это мероприятие проводилось в Доме культуры типографии «Красный пролетарий», который располагался по улице Делегатской, дом 7 (метро «Цветной бульвар»). Как сообщает первый выпуск информационного бюллетеня «Гласность» (июнь 1987 г.), выступали «“неофициальные” литераторы Карабчиевский и Сопровский, Юлий Ким и П. Старчик со своими песнями[2089].

В некоторых выступлениях были заметны попытки “оправдать” Галича, отрицалось, что его можно считать эмигрантом, заявлялось, что он “не был антисоветчиком”[2090].

Предыдущие попытки организовать вечер не удавались из-за отказа отдела культуры Мосгорисполкома и других инстанций разрешить вечер, хотя, по словам их представителей, сейчас такое время, что и запретить они не могут[2091]».

В 1980-е годы в типографском клубе «Красный пролетарий» часто проходили подпольные вечера — в том числе рок-певцов. Художественным руководителем этого клуба был Владимир Зубрилин. Он и организовал вечер, посвященный Галичу (вскоре Зубрилина сняли с должности), так как, по словам Юлия Кима, «имел право устраивать концерты на этой сцене. И он договорился, что после какого-то местного районного административного совещания вечером будет вечер песен 60-х годов. Так он назывался[2092]. Хотя все исключительно знали, что это будет вечер памяти, будет вечер песен Галича. Это не было нигде широко объявлено. Реклама шла только по телефону от знакомого к знакомому»[2093]. Кроме того, проведению этого вечера сильно противился член Политбюро Егор Лигачев, который в то время был секретарем ЦК КПСС по идеологии[2094].

Однако вечер состоялся, и зал был забит до отказа. Как вспоминает Валерий Гинзбург, «в зале, вмещавшем человек двести, собралось в два-три раза больше людей. Причем вечер не афишировался, но, как известно, беспроволочный телеграф работает обычно у нас в России значительно лучше, чем, так сказать, официальный. Сидели по двое — по трое на одном стуле. И этот первый вечер, на котором выступали многие люди, вела Нина [Крейтнер]»[2095]. Другие сведения о количестве зрителей назвал Юрий Карабчиевский: «Первый вечер памяти Галича прошел в 1987 году, в июне, в маленьком зале на шестьсот человек. Набилось человек девятьсот. Сидели, стояли, чуть не лежали. Вечер провели в девять часов, как бы чтобы никто не знал. Нигде ничего не объявляли, никаких билетов, никаких афиш»[2096].

В этом мероприятии принимал участие и Юлий Ким: «Я присутствовал при первом вечере, посвященном Галичу, в Москве. Дело было в июне. Стояла жара отчаянная. Забыл, к сожалению, фамилию этого человека — Володя, помню, его звали, — который заведовал бардами в некотором клубе, по-моему, Крупской, за спиной театра Образцова (был такой шикарный клуб), и он первый осмелился провести вечер памяти Галича, его так специально не объявляя, а назвав его скромно: “Вечер, посвященный бардам 60-х годов”, но вся Москва знала, что это будет о Галиче, и поэтому весь президиум уже был из тех, кто близко знал Галича, — там, в частности, сидел и Сережа Чесноков, и сидел Фазиль Искандер, и сидела писательница знаменитая Грекова, которая тоже очень хорошо знала Галича. И вечер начался в девять часов вечера, и битком был народ[2097], все окна были нараспашку, и шло это без перерыва, потому что перерыв было невозможно объявлять — так было тесно и много народу. Этот вечер так три часа подряд и прошел»[2098].

А вот что рассказывал Ким на самом вечере 11 июня 1987 года: «По моим данным, этот вечер должен был состояться сначала 12 мая, потом 17-го, потом 20-го, но все откладывался и откладывался». А когда организаторы захотели выяснить, в чем дело, чиновники им сказали: «Вы подождите. Должна быть публикация, а после нее будет концерт»[2099]’. Имелось в виду упомянутое Кимом интервью Булата Окуджавы газете «Московские новости», где тот сказал: «Александр Галич был поэтом, в творчестве которого появились две струи: “вообще” поэтическая струя и струя разоблачительная, где он был очень силен»[2100]. Вскоре было опубликовано еще одно похожее высказывание Окуджавы: «Был я, был Шпаликов, был Галич, чья судьба так трагически оборвалась — на чужбине, среди чужих людей; а он был весь из нашего языка, нашей поэзии, Корней Чуковский называл его преемником гневной музы Некрасова. Десять лет прошло с его смерти, и сегодня мы, я думаю, обязаны объективно оценить его поэзию — дух нашего времени таков…»[2101]

Этими двумя публикациями чиновники как бы подготовили почву для первого («пробного») вечера Галича.

Следующий большой вечер также был проведен в Москве, но лишь четыре месяца спустя — 14 октября. Согласно воспоминаниям Юрия Карабчиевского, прозвучавшим на первом в Советском Союзе вечере издательства «Посев» и журнала «Грани» 10 января 1990 года в Большом зале ЦДЛ, на афише второго вечера Галича было написано: «Вечер, посвященный 125-летию К. С. Станиславского»[2102]. Обстановку вокруг этого события обрисовал писатель Руслан Киреев: «Елена Сергеевна [Вентцель] позвонила 13 октября. Это был вторник. Деловым, непривычным для моего слуха тоном осведомилась, свободны ли мы с женой завтра вечером. Разумеется, мы были свободны. Тогда она тем же суховатым тоном сообщила, что завтра, если ничего не произойдет, состоится вечер памяти Галича. Организует его Политехнический музей, но в целях конспирации проводит подальше от центра, во Дворце культуры завода имени Владимира Ильича. До последнего момента не было известно: запретят? не запретят? Не запретили… Выступали Фазиль Искандер, Юлий Ким, ну и, конечно, Елена Сергеевна»[2103].

Во время своего выступления Елена Вентцель говорила о совместной работе с Галичем над пьесой «Будни и праздники»: «Я не драматург. Все, что было драматургического, было галичевское, а не мое. Я стесняюсь несколько, но когда говорю, что это была великолепная пьеса, то отношу это только на счет Галича; у меня был рассказ, и не больше…»[2104]

В тот же день — в среду, 14 октября 1987 года — состоялся первый вечер памяти Галича в подмосковном Троицке, в клубе Физического института. На этот вечер ездила Елена Боннэр[2105]. И вообще подобные вечера стали проходить уже по всей стране.

А 13 октября в Большом зале московского ДК имени Зуева состоялось открытие Театра авторской песни, который организовал автор-исполнитель Юрий Лорес вместе со своими друзьями Иосифом Фишманом и Сергеем Ходыкиным. В декабре, к 10-летию со дня гибели Галича, на сцене этого театра был проведен большой концерт, где выступили Владимир Бережков, Виктор Луферов и Александр Мирзаян. «Декабрьская программа называлась по строчке В. Бережкова “Своих ушедших оживим”, — вспоминает Лорес. — В ней звучали песни и стихи В. Высоцкого, Ю. Визбора, Л. Губанова, Н. Матвеевой и посвящения им. Но главное — песни и стихи еще остававшегося под запретом А. Галича. И оттого, что все неугодные уже разрешены, а он еще нет, фигура А. Галича в программе вырастала до гигантских размеров или, может быть, становилась центром, вокруг которого все движется. И, несмотря на то, что Володя, Витя и Алик рассказывали про А. Галича, которого знали лично, главной песней в программе было посвящение М. Кочеткова “Русский барин в норвежском кафе”. Может быть, именно эта песня выражала идею программы?

После этой премьеры мы с С. Ходыкиным были вызваны “на ковер” сначала в районный Отдел культуры, потом в РК КПСС, потом в МГК КПСС. С нами беседовали, делали строгие лица, но напрямую наложить запрет никто уже не смел»[2106].

А чуть позже состоялся вечер в Доме медиков на Большой Никитской, где только что обосновался литературный клуб «Московское время». Руководитель этого клуба Александр Сопровский приложил максимум усилий для проведения вечера Галича. За подробностями обратимся к рассказу Юлия Зыслина, чья родная тетя Пера Исааковна Зыслина (ее мужа звали Михаил Борисович Гинзбург) была знакома с мамой Галича, Фанни Борисовной, и близко общалась с ней и с Аркадием Самойловичем Гинзбургом вплоть до своей кончины в 1961 году: «На моих глазах та же поэтическая галичевская бомба взорвалась и в 1988 году в популярном Московском клубе ЦДМ — Центральный Дом Медиков, что расположен на улице Герцена (ныне снова Большая Никитская) недалеко от Московской консерватории и совсем рядом с Театром имени В. В. Маяковского. Отмечалось десятилетие со дня смерти Галича. <…> И вот вечер памяти Галича, как я теперь понимаю, — для узкого круга. Показывали редкие киносъемки. Центральными сюжетами были “Баллада о Януше Корчаке” и песня “Памяти Пастернака”. Съемки не очень качественные, но голос и гитара звучали отчетливо и воздействовали очень сильно. Атмосфера была тоже соответствующая — торжественная, эмоциональная, наэлектризованная. <…> Небольшой уютный зал ЦДМ, заполненный, по-моему, наполовину, просто замер»[2107].

Отступление цензуры

В августе 1987 года в Киеве проходили съемки документального фильма «Барды наших дворов». В 1988-м он вышел на экраны под названием «Игра с неизвестным». На съемки приехал уже популярный к тому времени Александр Башлачев. На втором этаже гостиницы Киностудии имени А. Довженко с ним познакомился участник съемок Александр Брагин, который помимо этого знакомства описал подробности «сдачи» картины чиновникам из Госкино: «Его привел в мой номер кинорежиссер Петя Солдатенков. Представил: “Знакомься — Саша Башлачев. Как и ты — череповецкий”. Мы обменялись сдержанными рукопожатиями. <…> Фильм киностудией Довженко был принят. Но дальше — почему-то? — мы должны были сдать его Госкино РСФСР. В Госкино нас приняли враждебно. Им не понравилось решительно все, кроме Дольского. Не по сердцу пришелся им разрушенный храм. С ухмылкой: “Боженьку проповедуете”. Не по душе оказались Шевчук с Башлачевым. — “Кто они такие, эти ваши? Их никто не знает. И никогда не узнает”. <…> А уж от Александра Галича, от его “молчание — золото” просто взвились: “А еврея зачем помянули по христианскому обычаю?” А мы действительно помянули Галича. Минута тишины. На столе рюмка водки. На ней ломтик хлеба. Отвечаем. “Но он — православный!” — “Убрать Галича!” Аккуратно подрезали эпизоды с Галичем. Остальное не тронули. Второй просмотр. “И откуда вы такие непонятливые! Галича убрать! Со-всем! И Шевчука с бардом христовым тоже”. Спасая картину, вырезаем Галича. Шевчука и Башлачева решили ни за что не сдавать. На третьем просмотре, которого мы добиваемся с трудом, нам с Петром снисходительно растолковывают: “Вам уже было указано на дверь, а вы — в окно”. <…> Сценарист и педагог ВГИКа Танюша Куштевская подсказала мне, к кому следует обратиться. Она фильм посмотрела и высоко его оценила. Секретарь Союза кинематографистов СССР, член редколлегии газеты “Правда” Андрей Плахов был как раз тем человеком, который вроде бы мог помочь, так как он являлся еще и председателем конфликтной комиссии по вопросам кино и телевидения. Мы были шапочно знакомы. Кажется, благодаря все той же Танюше. Плахов тотчас откликнулся и назначил день просмотра в Доме кино. Явились члены конфликтной комиссии, пришли из любопытства несколько секретарей союза.

В зале оказались и опальный кинорежиссер Геннадий Полока со своей спутницей, актрисой Аленой Архангельской, дочерью Александра Галича. Алена, мы с ней позже приятельствовали, откуда-то проведала, что в фильме должен быть отец. Они с Полокой досмотрели фильм. И, как две тени, выскользнули из зала. У нас с Петром уши горели от стыда. Горе малодушным! Конфликтная комиссия, даже не удаляясь на совещание, посчитала, что фильм достоин любого экрана. И сие бесспорно, как дважды два, Солдатенкова поздравили с хорошей творческой работой. Но мы рано радовались. Госкино отмахнулось от мнения конфликтной комиссии. И тупо стояло на “не пущать”. В пересказе наши многомесячные мытарства умещаются на двух страницах. В феврале 1988-го трагически оборвалась жизнь Саши [Башлачева]»[2108].

А об отношении Башлачева к Галичу сохранилось свидетельство экс-директора рок-группы «Гражданская оборона» Сергея Фирсова: «По крайней мере, я Башлачева на одну песню точно навел — “Петербургская свадьба”. Он как-то у меня сидел, и я его все заставлял Галича слушать. Он послушал “Петербургский романс” и потом написал “Петербургскую свадьбу”. Совершенно точно. <…> Галича он не очень хорошо знал, но я его подсадил на Галича»[2109].

Хотя цензура и не допустила появление Галича в фильме «Барды наших дворов», но с течением времени она все больше слабела, и Галич стал возвращаться на советские экраны. Начало было положено в том же 1987 году — когда вышел документальный фильм «Два часа с бардами», где двое ведущих, историк Натан Эйдельман и бард Александр Розенбаум, а также писатель Фазиль Искандер рассказывали о своем восприятии феномена Галича и комментировали некоторые факты его биографии.

Сохранился рассказ Эйдельмана о том, как проходили съемки эпизодов, посвященных Галичу: «Кинофильм снимали “Два часа с бардами”. И там у меня спросили о Галиче (это было еще в 86-м году). И я сказал, что я готов говорить о каких угодно недостатках Галича, только пусть сначала государство скажет о своей вине перед ним: как его довели, как выкинули с родной земли. А Розенбаум на другой день совершенно независимо от меня сказал (и нас вместе смонтировали): “Нет, я не согласен с Натаном Яковлевичем. Нельзя бросать Родину. Вот Высоцкий ее не бросил!” Вот такая у нас полемика вышла. Хотели выкинуть этот кусок. Мы умоляли не убирать»[2110].

Начиная с 1988 года возвращение Галича приобрело уже необратимый характер: коллегия Госкино СССР сняла с полки 60 ранее запрещенных фильмов, среди которых были и «Верные друзья». На Центральной студии документальных фильмов (ЦСДФ) выходит совместный советско-болгарский фильм Василия Катаняна и Тончо Бебова «Чем больше людей с гитарами», где Галичу посвящен отдельный рассказ. А в марте 1989 года на студии «Фора-Фильм» режиссер Иосиф Пастернак заканчивает съемки документального фильма «Александр Галич. Изгнание»[2111], премьера которого состоялась в апреле во Франции, а 2 июня — в Московском доме кино. В январе 1989-го на фирме «Мелодия» выходит первая пластинка «Когда я вернусь» с одиннадцатью песнями Галича[2112], и следом за ней — двойной альбом, составленный на основе архивных записей 1971–1972 годов.

Параллельно в театрах вовсю ставятся спектакли по песням и пьесам Галича. В июле 1988-го Школа-студия МХАТ имени Немировича-Данченко под руководством Олега Табакова поставила дипломный спектакль «Моя большая земля» по пьесе «Матросская тишина». Спектакль игрался на новой сцене МХАТа имени Чехова, и вскоре Табаков повез его на гастроли в США, которые прошли триумфально.

Режиссер Михаил Левитин написал сценарий спектакля «Галич. 18 историй для друзей» и поставил его в московском театре «Эрмитаж». Премьера на сцене «Малого Эрмитажа» состоялась 8 сентября 1988 года, а в марте 1989-го театр, вслед за студией Табакова, отправился со спектаклем на гастроли в Америку.

Отдельно стоит остановиться на спектакле «Когда я вернусь», который в марте 1988 года в московском театре-студии песни «Третье направление» поставил режиссер Олег Кудряшов. Постановщиком пластики в этом театре работал тогда Виктор Шендерович. Он и рассказал, как удалось получить разрешение на постановку спектакля: «Блистательный Олег Кудряшов поставил спектакль по песням Галича — и мы искали, где бы этот спектакль показать. А времена были, как вы помните, промежуточные: за Галича уже не сажали, но и запрета на него еще никто не отменял.

И вот — один отказ, другой… Пришли во Всесоюзное театральное общество, главой которого был в те годы Михаил Ульянов. И Ульянов сказал: играйте! И мы сыграли спектакль в Доме актера. И выяснилось, что Галич — это уже можно. Кажется, чуть ли не через неделю после этого в печати появилась первая публикация стихов Александра Аркадьевича… Галича разрешил — Михаил Ульянов! Не разрешил бы — так и было бы нельзя, до тех пор, пока эту ответственность (вместе с этой честью) не взял бы на себя кто-то другой. <…> Дама, передававшая мне отказ, явно испытывала неловкость за решение руководства. Я попросил ее передать означенному руководству, что когда оно будет лежать лицом вниз, то должно, по крайней мере, знать, что само приблизило такой поворот событий»[2113].

Однако, согласно версии Юлия Кима, Михаил Ульянов (равно как и Василий Лановой) как раз ничего не сумел добиться, а помогло в этой ситуации письмо самого Кима, отправленное им не кому-нибудь, а второму человеку в государстве, «архитектору перестройки» Александру Яковлеву: «В феврале 88-го уже готов был в песенном театре “Третье направление” целый спектакль (и замечательный!) по песням Галича (режиссер и автор композиции — Олег Кудряшов), в “Новом мире” и “Знамени” готовились подборки знаменитых песенных текстов, а в Политбюро на идеологии сидел не ретроград Лигачев, а либерал Яковлев.

“Третье направление” тогда обреталось в клубе Чкалова, что на улице Правды. И вот собирается полон зал публики, приходит местное и городское начальство, и при общих приветственных плесках происходит как бы официальное и общественное принятие спектакля. Теперь, стало быть, пойдут премьерные аншлаги, и касса театра — а он на хозрасчете — воспрянет. Не тут-то было. Назавтра директриса объявляет, что пустит спектакль на сцену только после того, как его посмотрит, а посмотрев, одобрит, некий Мишин (не то Михеев? не то Мишкин?) из горкома партии[2114]. Театр и его друзья на дыбы: какой-то Мишкин! подумаешь! не те времена! Даешь театральных генералов! Михаил Ульянов звонит, Василий Лановой звонит — с Мишкина как с гуся вода. И смотреть, подлец, не идет, и на сцену не пущает. А театр, напоминаю, хозрасчетный, и, кроме Галича (так вышло), играть нечего, на Галича вся надежда. Опять писать, опять звонить — и посреди этого перезвона уселся я как-то с перышком над листочком и написал либералу Яковлеву послание. “Глубокоуважаемый Александр Николаевич”, — проникновенно начал я, ну, и далее, что-де, всячески понимая ничтожность нашей проблемы на фоне Вашей огромной занятости… тем не менее, тщательный анализ показывает: именно Вы и есть ближайшая инстанция, способная разрешать вопрос, то есть спектакль. И в самом деле: кто превыше Московского горкома? Политбюро, всё. А дальше — только Горбачев. Отослал и забыл. Дней через 10 в моей квартире звонок: “Здравствуйте, с вами говорит Мишкин (не то Михеев) из МГК…” (Какой, к черту, Мишкин?) “Вы нам писали?..” (Я — Мишкину? когда?). “Ну что там у вас с Галичем?” (У кого у нас? При чем тут Галич?). “Почему не играете?” (А-а-а!.. ну, теперь ясно наконец. Сработал мой листочек. Однако что же мне Мишкину ответить на его искреннее недоумение?..). И дня через два Москва потянулась в клуб Чкалова смотреть и слушать Александра Аркадьевича, и еще три года ходила после этого»[2115].

Более того, даже несмотря на вроде бы официальное разрешение, фамилия Галича на афишах по-прежнему отсутствовала! Вот что рассказала в своей рецензии на этот спектакль сотрудница израильского журнала «Время и мы» Елена Гессен, специально прилетевшая в Москву: «…на афише красным по белому было объявлено совсем другое — “Не покидай меня, весна” по песням Кима. И вначале я была даже несколько обескуражена: “Смотрите, сегодня — Ким”. Пока не услышала, как кто-то сказал: “Нет, нет, это они специально — спектакль по Галичу еще не разрешен, вот они так и написали”». И далее: «За две недели, что мы были в Москве, дважды проносился слух об отмене спектакля, потом появилась небольшая рецензия в “Московском комсомольце”, эти слухи опровергнувшая[2116]. Потом вроде бы неотмененный, но вместе с тем и неразрешенный — спектакль получил высочайшее соизволение и как будто играется до сих пор»[2117].

Всего в спектакле было два отделения. В первом отделении действие происходит на лагерной зоне, а во втором — в психушке.

Валерий Лебедев вспоминал о сильнейшем впечатлении, которое произвела на него эта постановка: «Когда шел номер со Сталиным (“Вижу: бронзовый генералиссимус шутовскую ведет процессию… им бы, гипсовым, человечины, они вновь обретут величие”), в конце из-за трибуны появлялся Он и говорил в зал, что все было неплохо. Скоро Он еще вернется, и станет еще лучше. Весь зал сжался: было такое ощущение, что сейчас всех актеров вместе со зрителями отведут в ожидающий на улице “воронок”. Но нет, нас, нескольких человек, сразу же после спектакля пригласили на обсуждение. Владимир Лукин, в то время заведующий отделом МИДа (потом посол в США, а ныне глава думского комитета по иностранным делам), отозвался о спектакле очень похвально»[2118].

За более подробным описанием спектакля обратимся вновь к рецензии Елены Гессен: «Первое действие построено на противопоставлении казенщины и живого таланта, на каждодневном противоборстве чиновников и поэта, палачей и жертв. <…> Под руководством Вождя, который то и дело меняет наряды, появляется на сцене то в гимнастерке, то в кожаной куртке, то во френче, но при этом всегда узнаваем, хор выкрикивает “Марш Осовиахима” с его замечательной строчкой: “А вместо сердца — пламенный мотор” и бодро запевает: “Мы рождены, чтоб сказку сделать былью”. Вождь в своей очередной ипостаси объявляет очередной номер программы: “Пролетарский вальсок”, и по сцене начинают кружиться пары, упоенно распевающие:

Всё наладится, образуется,
Виноватые станут судьями,
Все безумные образумятся,
Всё наладится, всё забудется,
Сказки — сказками, будни — буднями,
Никаких грехов не останется…

Сникает музыка, распадаются, расходятся по разным углам пары, и на фоне шлягера 30-х “Все стало вокруг голубым и зеленым…” возникает новая тема спектакля: актеры выстраиваются в шеренгу, вдоль которой проходит Вождь. В наступившей тишине четко звучит вопрос: “Год, статья, срок”, и неслышно шелестит ответ человека, на секунду выходящего на шаг из ряда. Не слышно — потому что ответ не важен, потому что это лагерь, в котором сидит вся страна — архипелаг ГУЛАГ, раскинувший свои щупальца по всей карте, захватывающий всех и каждого, мир, в котором даже луна вызывает ассоциации с неволей — “над блочно-панельной Россией, как лагерный номер, луна”.

Над сценой вдруг нависают темно-зеленые, огромные, непонятного назначения полотнища: актеры срывают их с места, носят по сцене, закутываются в них, как в плащ-палатки, а потом расставляют — так, что зритель видит нечто похожее одновременно и на чудовищные пугала, и на виселицы.

Самый пронзительный номер спектакля — песня “Караганда”, монолог дочери врагов народа, которым “дали высшую”, а сама она, проскитавшись по всем кругам ада, застряла в Караганде. Горький ее рассказ идет под гитару, струны которой лениво, не в лад, перебирает парень уголовного вида, в застиранной майке — шоферюга, чужой муж, единственная утеха в одинокой женской судьбе: “А что с чужим живу, так своего ведь нет!”

Лейтмотивом второго действия как бы становится строчка: “А кто не псих? А вы — не псих?” Здесь тональность резко меняется: перед нами явно сумасшедший дом. Безумие царит и в Белых Столбах, куда приезжает герой “на братана и на психов посмотреть”, и в истории Семена Петровича Мальцева, чудом излечившегося от диабета, которую распевает разудалый хор (“лишь при советской власти такое может быть!”), и в хождениях по инстанциям ударника коммунистического труда Клима Петровича Коломийцева, тщетно добивающегося почетного звания для своего “выдающего” цеха (производящего колючую проволоку), и в суете и страданиях “красного треугольника”. <…> И, как в первом действии, на сцене постоянно появлялся человек во френче, гимнастерке, кожанке, так и здесь действием заправляют двое: дама в белой блузке и черном жакете, губки бантиком, папка в руках, — партийная функционерка, “товарищ Парамонова”, и сопровождающий ее бывший Вождь, сменивший френч на обычный костюм, но нисколько не изменивший своей сути»[2119].

Впечатление от спектакля еще и потому было столь мощным, что фактически впервые в столь резкой форме происходило публичное обличение сталинско-брежневско-андроповского режима, тем более в самом центре Москвы! И хотя основатель Советского государства формально здесь упомянут не был, но все равно спектакль «Когда я вернусь» воспринимался как обличение всего советского строя. Неудивительно, что постановка Олега Кудряшова два сезона шла на аншлагах.

Восстановление в союзах

Через несколько лет после начала перестройки Алена Галич решила восстановить своего отца в Союзе писателей и в Союзе кинематографистов.

В феврале 1988-го Валерий Лебедев от имени Алены написал прошение о восстановлении Галича в обоих союзах. Текст был одинаковым, за исключением, понятно, названий союзов и дат исключения. Предыстория этого письма также известна от Валерия Лебедева: «Перед написанием мы с Аленой поехали на прием к секретарю Союза писателей Ю. Верченко для консультации. Он принял нас очень доброжелательно (нет, положительно процесс пошел). Но очень напирал на то, что прошение о восстановлении должно исходить от частного лица, притом ближайшего родственника. Дело это семейное, дочь хочет восстановить имя отца, несправедливо, гм…, ну сами найдите формулировку. Только помягче. И особенно подчеркните, что ситуация ущемляет вас материально: нет возможности получать гонорары от проката, публикаций, постановок и пр. Наверху этот мотив поймут. А политики давайте поменьше.

Я так и сделал. Но немножко не удержался, написав в начале “Исключен он был за свое поэтическое творчество, за его сатирическое содержание, которое, как теперь ясно, имело некоторое основание”.

Секретарь Союза кинематографистов А. Смирнов был еще более радушен. Давно, мол, давно пора»[2120].

Однако все произошло далеко не сразу. Сначала Алена отнесла заявление к кинематографистам, которые позиционировали себя как самые «прогрессивные». Но стоило ей туда прийти, как началась обыкновенная бюрократическая волокита — Алене постоянно говорили: «В другой отдел зайдите — туда передали заявление» или «Это в другом отделе лежит — туда звоните». Алена говорит: «Я звонила, там никто не отвечает»[2121]. Причем каждый раз она слышала одну и ту же фразу: «Ну что за глупость такая — восстанавливать?!» Так продолжалось около трех месяцев. И однажды, когда председатель Союза кинематографистов Элем Климов спросил ее: «А зачем вам это надо?», Алена не выдержала: «Знаете, я не для него восстанавливаю — для вас. Вы все кричите о покаянии, так начните с себя!»[2122] Положила заявление на стол и ушла.

А ведь и в самом деле: хотел бы Галич восстановления в одной компании с теми, кого он называл «духовными мертвецами»? Ведь членство в Союзе писателей и Союзе кинематографистов нужно было ему лишь постольку, поскольку давало возможность легально зарабатывать себе на жизнь литературным трудом. Так что восстановление Галича нужно было в первую очередь тем, кто состоял в этих союзах.

Оставив заявление у Климова, Алена обратилась к своему знакомому режиссеру-документалисту Владимиру Двинскому (старшему брату ее школьного приятеля Александра Двинского): «Володя, мне надоело к вам туда ходить. Либо вы сразу откажите, либо примите какое-то решение». Тот пообещал разобраться[2123].

12 мая Алена весь день провела на дне рождения у своих друзей, а в ночь на 13-е ей позвонили домой Владимир Двинский и Всеволод Шиловский: «Ты где шляешься? Мы тебя поздравляем. Твоего отца восстановили!»[2124]

Как же происходило это восстановление?

15 мая 1988 года в газете «Известия» была напечатана коротенькая заметка «В Союзе кинематографистов СССР»: «Секретариат правления Союза кинематографистов СССР на заседании 12 мая единогласно отменил решение от 14 февраля 1972 года об исключении из членов Союза кинодраматурга и поэта Александра Галича[2125]. По сценариям Александра Галича в свое время были созданы фильмы: “На семи ветрах”, “Трижды воскресший”, “Бегущая во волнам”, “Верные друзья” (совместно с К. Исаевым), “Дайте жалобную книгу” (совместно с Б. Ласкиным) и другие.

— Это восстановление справедливости, — сказал председательствовавший на заседании секретарь СК СССР Андрей Смирнов».

Сразу бросается в глаза, что в заметке не сказано ни слова о том, почему Галич был исключен из Союза кинематографистов и почему был восстановлен. Впрочем, это понять можно. Не будут же они подробно рассказывать о своем позорном участии в этом деле и о том, какими мотивами при этом руководствовались. А зачем? Хорошо хоть сообщили о восстановлении. Это правда. Но не вся. За восстановление Галича в СК проголосовали не единогласно — нашелся один человек, который проголосовал против. Это был кинорежиссер Алексей Симонов, ныне председатель «Фонда защиты гласности». Послушаем его аргументы: «Год примерно 88-й. Секретариат Союза кинематографистов восстанавливает в союзе когда-то исключенного из него, а к тому времени покойного Александра Галича. Это было при Климове, а вел заседание мой товарищ Андрей Смирнов. Люди, входившие в секретариат, сами в своем творчестве сделали немало для преодоления и развенчания легенд прошлого. Но иммунитета к созданию Легенд так и не выработали. И по вопросу о восстановлении Галича секретариат в полном составе проголосовал “за”. Для приличия спросили: кто против? И, ко всеобщему изумлению, поднялась одна рука. Я попытался товарищей своих убедить, что нельзя изменять историю задним числом, что мы не имеем права навязывать Галичу охватившее нас прекраснодушие, что, в конечном счете, это за счет Галича восстанавливается репутация союза и, наконец, что само решение похоже на эпитафию из анекдота: “Спи спокойно. Факты не подтвердились”. Мне кажется, что меня услышали, но решение-то было принято»[2126].

Это версия 1999 года, а вот как Симонов излагал эту историю в 1991-м: «Когда четыре года назад Галича возвращали в Союз кинематографистов, Андрюша Смирнов в три минуты все доложил, проголосовали, ну, для приличия спрашивает: “Кто против?” — “Я”. — “Почему?” — “Ну что вы делаете с историей? — говорю. — Ну что? Кому это нужно? Галичу? Вам? А вы его исключали из союза? А может, наплевать ему было на наш союз?! А через десять лет и всем наплевать будет — включали, исключали…”»[2127]

Логика в этих словах, несомненно, есть. Однако если бы Галича не восстановили, то получилось бы, что кинематографисты по-прежнему одобряют его исключение. Такая вот противоречивая ситуация. К тому же ни «через десять лет», ни в настоящее время исключение Галича не забыто — по крайней мере, теми, кто хочет знать историю своей страны.

А 11 июля 1988 года было принято постановление секретариата Союза писателей о восстановлении Галича, и 13 июля в «Литературной газете» появилась заметка под названием «В секретариате правления СП СССР»: «Секретариат правления СП СССР отменил решение от 14 января 1972 года об исключении А. А. Галича из Союза писателей СССР»[2128].

И это всё! Ни о том, почему секретариат отменил решение, ни о том, что это было за решение, конечно же, не сообщалось. Но это и понятно, ведь главным редактором «ЛГ» по-прежнему оставался А. Маковский, под чьим чутким руководством в 1970-е годы газета публиковала разгромные статьи в адрес многих достойных писателей и деятелей культуры. Да и состав редколлегии с тех пор мало изменился. Недаром эти жалкие несколько строчек, сообщающие о восстановлении Галича, они запихнули в середину газеты — чтобы их можно было отыскать лишь с большим трудом.

Более того, в постановлении секретариата СП от 11 июля указывалось: «Основание: заявление дочери Архангельской (Галич) А. А. от 5.07.88 г.»[2129].

Без этого «основания» руководители союза сами бы ни за что не шелохнулись, о чем красноречиво говорят воспоминания руководителя литературно-музыкальной студии «Прямая речь» Юрия Гончарова, который в 1987 году поставил по своим сценариям литературно-музыкальные композиции «Быть притчей на устах у всех» и «Мы — дети времени застоя»: «В обеих композициях исполнялись песни нереабилитированного тогда члена СП СССР А. Галича. Попытки студии залитовать вечер памяти А. Галича в Едином научно-методическом центре Главного управления культуры Мосгорисполкома в 1987 году успехом не увенчались — зам. директора тов. Еврухин остроумно ответил в официальном письме, что ЕНМЦ литует только членов студий и объединений, СП СССР на запрос о реабилитации тоже в то время “отшутился” — документы имеются»[2130].

Вот какова была цена их реабилитации в 1988 году: дешевле ломаного гроша…

В СП Алена пришла вместе с литературным критиком Александром Шаталовым. Их принял секретарь союза и автор ряда поэтических сборников Владимир Савельев и отвел к первому секретарю правления СП Владимиру Карпову. Тот взял заявление и сразу же начертал на нем резолюцию: «Восстановить». Тогда же Савельев сказал Алене: «Через три дня придешь, я подпишу другое заявление — о создании Литературной комиссии»[2131] (по правилам бюрократии нельзя в один день подписывать два разных заявления). И комиссия была создана, но лишь четыре месяца спустя — в начале октября….

27 мая, через две недели после восстановления Галича в СК, состоялся грандиозный вечер его памяти в Центральном доме кинематографистов[2132]. Благодаря сохранившейся фонограмме этого вечера мы имеем возможность окунуться в его атмосферу.

Ведущими были Эльдар Рязанов и Нина Крейтнер. Помимо них, выступали: Андрей Макаревич, Максим Кривошеев, Наталья Рязанцева, Михаил Козаков, Леонид Агранович, Сергей Чесноков, Борис Чичибабин, Юлий Ким, Никита Богословский и Дмитрий Межевич.

Страницы:

Читать бесплатно другие книги:

Легенды Львова. Том 2

Винничук Юрий

Писатель, переводчик, краевед Юрий Винничук впервые собрал под одной обложкой все, что удалось разыс...

Учитель. Том 1. Роман перемен

Беседин Платон

«Учитель» – новое призведение одного из самых ярких писателей Крыма Платона Беседина, серьезная заяв...

Проклятие феи

Маккинли Робин

Злая фея жаждет мести за обиду, нанесенную ей четыреста лет назад. А тут еще и новое оскорбление: ее...

Хроника города Леонска

Парин Алексей

Леонск – город на Волге, неподалеку от Астрахани. Он возник в XVIII веке, туда приехали немцы, а пот...

Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение

Юрчак Алексей

Для советских людей обвал социалистической системы стал одновременно абсолютной неожиданностью и чем...

Энциклопедический словарь советской повседневной жизни

Беловинский Леонид

Книга посвящена истории повседневной жизни советского человека с 1917 г. до конца советской эпохи – ...