И смех, и слезы, и любовь… Евреи и Петербург: триста лет общей истории Синдаловский Наум
Но мы отвлеклись. Основателем Петербургской консерватории был видный композитор, пианист и дирижер Антон Григорьевич Рубинштейн. В Петербурге он считался одной из центральных фигур музыкальной жизни 1860–1870-х годов.
Антон Рубинштейн родился в приднестровском селе, он был третьим сыном в состоятельной еврейской семье. В 1831 году 35 членов семьи Рубинштейн приняли православие. Толчком к крещению, по воспоминаниям матери композитора, стал Указ императора Николая I о призыве детей на 25-летнюю воинскую службу кантонистами.
Современникам Рубинштейн запомнился человеком «небольшого роста, коренастым, с огромной гривой волос». Он напоминал портреты знаменитого композитора Людвига ван Бетховена. Бетховен умер в 57-летнем возрасте за два года до рождения самого Рубинштейна. Несмотря на это, в Петербурге Рубинштейна искренне считали незаконным отпрыском немецкой знаменитости. Рубинштейн не спорил. Видимо, ему, как композитору и музыкальному деятелю, льстила эта невероятно популярная легенда.
Надо сказать, у него, как и у Бетховена, и в самом деле внешний вид был демоническим. Неслучайно и его самого, и одно из самых знаменитых его произведений – оперу «Демон» – в Петербурге называли: «Демон Антонович». Это необычное прозвище имеет легендарную историю. Случилось так, что в дирекцию Императорских театров одновременно принесли две партитуры опер: «Демон» и «Тамара». Обе были написаны по поэме Лермонтова. Одну из опер сочинил Антон Григорьевич Рубинштейн, другую – известный в то время музыкальный критик и композитор-любитель барон Борис Александрович Фитингоф-Шель. Утвердили и приняли к постановке оперу Рубинштейна «Демон». Справедливости ради скажем, что в 1886 году в Мариинском театре состоялась премьера и оперы Фитингофа-Шеля «Тамара». Но в петербургском городском фольклоре с тех пор авторов этих опер стали различать по их прозвищам: Антон Григорьевич стал «Демоном Антоновичем», а Борис Александрович – «Демоном Борисовичем».
Антон Григорьевич Рубинштейн
Кажется, свою гениальность Антон Рубинштейн чувствовал с раннего возраста. Его брат Николай рассказывал, как в детстве, когда Антону было 12 лет, они несколько дней провели в доме одни, без взрослых, и очень голодали. И Антон однажды сказал ему, протягивая несколько копеек, завалявшихся в кармане: «Николаша, я знаменитый артист, и мне неудобно, сходи в лавку и купи хлеба и огурцов».
Он действительно рано стал знаменитым. Однажды, во время гастролей по России знаменитого Ференца Листа, композитору представили молодые дарования – Антона Рубинштейна и его младшего брата Николая. Листа они восхитили. Об этом стало известно всему музыкальному Петербургу, и с тех пор Антона прозвали «Листком», а Николая – «Листочком».
Среди доброжелателей Антон Григорьевич пользовался неизменным уважением и непререкаемым авторитетом. Иначе как уважительным «Антон» его не называли. Ссылка на его имя чаще всего становилась последним аргументом в спорах. «Антон сказал», «Посмотрите у Антона», «Сравните с Антоном» и прочие подобные фразеологизмы можно было услышать в коридорах и аудиториях основанной им Консерватории, в залах и за кулисами Филармонии, на заседаниях Музыкального общества и даже в салоне боготворившей его великой княгини Елены Павловны.
Рассказывают, как однажды кто-то обратился к Антону Григорьевичу с вопросом, почему он, обладая мировой славой, все же продолжает ежедневно по несколько часов в день упражняться в игре на рояле. «Это просто необходимо, – будто бы ответил композитор. – Если я не упражняюсь один день, это замечаю я сам, два дня – заметят музыканты, три – вся публика». Вот почему, если верить фольклору, благодарный призрак композитора под звуки его собственной музыки, льющейся из окон дома, где он жил, время от времени появляется на улице его имени.
Антон Рубинштейн представлял так называемое западное, то есть европейское, направление в музыке, противопоставлявшее себя квасным патриотам и откровенным националистам из лагеря апологетов «Могучей кучки». Понятно, что это не оставалось безнаказанным. Рубинштейна называли «Тупинштейном» и «Дубинштейном». Не брезговали при этом и антисемитскими выходками.
Понятно, что недоброжелателей и просто мерзавцев, хватающихся за любую возможность проявить свой антисемитский дух, хватало. Хотя в фольклоре хорошо известны примеры высокого благородства русских интеллигентов. Например, исключительной порядочностью отличался Илья Ефимович Репин. Рассказывают, как на одной из художественных выставок к нему подошли несколько антисемитов. Один из них обратился к художнику: «А что, господин Репин, вас, кажется, Илья Ефимович зовут, уж не из евреев ли вы?» – «Из евреев я, из евреев, – ответил Репин, – неужели я хуже Левитана и Антокольского?»
Прежде чем продолжить изучение еврейской темы в петербургском городском фольклоре, несколько слов о двух ярких представителях русской культуры, евреях по происхождению, с которыми позволил сравнить себя Илья Ефимович Репин. В заданных рамках этой книги мы не можем посвятить им отдельные подробные сюжеты по той причине, что один из них, к сожалению, не петербуржец, а другой – петербуржец, но, опять же, к сожалению, обойденный городским фольклором. Но при этом не забудем, что выпускник Петербургской академии художеств скульптор Марк Матвеевич Антокольский прославился, кроме всего прочего, созданием скульптурных образов таких значимых для русской истории личностей, как Нестор-летописец, Ярослав Мудрый, Иван Грозный, Ермак Тимофеевич. Кстати, по заказу Горация Гинцбурга Марк Антокольский специально для петербургской синагоги создал статую императора Александра II, и только религиозная традиция не позволила установить ее там. Напомним, что текст Второй, основополагающей Заповеди, данной еврейскому народу Богом на горе Синай: «Не сотвори себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли», – налагает категоричный запрет на всякие изображения человека в синагогах. Что же касается одного из первых отечественных мастеров «пейзажа настроения» Исаака Львовича Левитана, то махровые антисемиты называли его «ИмпресСИОНИСТОМ», не имеющим права писать на русские темы. А нам остается только напомнить этим ревнителям чистоты крови, что именно Левитан создал широко известное живописное полотно «Над вечным покоем», многими критиками заслуженно признанное «самой русской» из всех когда-либо написанных на тему России картин.
А теперь ненадолго вернемся к Антону Рубинштейну. В 1929 году имя выдающегося композитора, пианиста и дирижера было увековечено. В ознаменование столетия со дня его рождения Троицкую улицу переименовали в улицу Рубинштейна, а на доме № 38, где композитор жил с 1887 по 1891 год, была установлена мемориальная доска.
Надо сказать, что талант Рубинштейна появился в атмосфере все возрастающего интереса петербургской публики к исполнительскому искусству великих композиторов и дирижеров. В середине XIX века музыкальная жизнь Петербурга в буквальном смысле слова кипела и бурлила. Мы уже упоминали о гастролях в Петербурге венгерского пианиста Ференца Листа. К этому можно добавить, что в это время Петербург познакомился и с талантом великого австрийского композитора, скрипача и дирижера Иоганна Штрауса.
Штраус был старшим из шестерых сыновей в семье знаменитого венского композитора и дирижера. Его прадед, Иоганн Михаэль Штраус, был будапештским евреем, принявшим в свое время католичество. Судьбе было угодно, чтобы наш герой еще раз поменял веру. В 1882 году Иоганн Штраус женится в третий раз, на Адели Дойч. Она была еврейкой и не хотела переходить в христианскую веру. В католической церкви их бы не стали венчать, поэтому для оформления развода и нового брака Штраус становится протестантом-евангелистом. Но и о еврейском происхождении ни Штраусу, ни его потомкам забыть не дают. Уже после его смерти, при гитлеровском нацистском режиме, была сделана попытка обнаружить еврейские корни Иоганна Штрауса. Избежать этого удалось только с помощью фальсификации документов.
Иоганн Штраус
Штраус рано стал музицировать. Свой первый вальс он написал в шестилетнем возрасте и очень скоро превзошел своего отца в этом удивительном музыкальном жанре.
Как утверждают исследователи музыки и биографы композитора, в Петербурге Штраус оказался совершенно случайно. Однажды в 1855 году, восстанавливая силы после перенесенной болезни на водах в Бад-Гастайне, он случайно познакомился с управляющим Царскосельской железной дороги, и тот сумел уговорить композитора приехать в Петербург на гастроли.
Павловский вокзал
К тому времени уже более полутора десятилетий в России действовало регулярное движение пассажирских поездов между Петербургом и Павловском. На конечной станции, в Павловском парке по проекту архитектора А. И. Штакеншнейдера было сооружено здание вокзала, где, по выражению строителя железной дороги Ф. Герстнера, пассажиры могли не только приобрести билеты, но и получали «приятный отдых и разумное развлечение на лоне прелестной природы Павловского парка».
Вскоре для привлечения избалованной петербургской публики в вокзале, который стали называть Курзалом, то есть помещением, предназначенным не только для ожидания поезда, но и для отдыха и проведения культурно-развлекательных мероприятий, начали устраивать музыкальные концерты. Мода на них распространилась мгновенно. Поехать в Павловск «на музыку» стало признаком хорошего тона. Центр музыкальной жизни столицы переместился в Павловск. Лучшие музыканты Европы считали честью для себя выступить на подмостках павловского Курзала. Здесь побывали многие звезды европейской музыки. Целый период музыкальной культуры России конца 1830-х – начала 1840-х годов в обиходной речи получил название «Павловская музыка», а понятие «на музыку» стало идиомой, которой широко пользовались петербуржцы. Например, один из современников писал: «Однажды вечером в Павловске на музыке /разрядка – Н. С./ появился знаменитый Бальзак». По-видимому, тогда понятия «Павловский парк» и «Павловск» дистанцировались друг от друга, и в сознании петербуржцев приобрели самоценность каждое в отдельности. Интересно проследить эволюцию понятия «Павловская музыка». Как отмечает исследователь этого периода музыкальной культуры Петербурга Александр Сергеевич Розанов, сначала это была так называемая «Садовая музыка» для развлечения скучающей и не очень искушенной публики, и только потом стала исполняться «серьезная классическая музыка».
Свой первый концерт в Павловском вокзале Штраус дал 6 мая 1856 года. С тех пор в течение десяти лет, вплоть до 1865 года, композитор выступал здесь с оркестром каждое лето.
Концерты Штрауса пользовались ошеломляющим успехом. Он был кумиром публики, особенно ее женской половины. Популярность Штрауса дошла до того, что в цветочных магазинах составлялись букеты, которым присваивались названия его вальсов и маршей, в знатных домах гостей волновал аромат папирос «Штраус», парикмахеры укладывали волосы своих клиентов в прически «А-ля Штраус», а в продаже появились кольца и броши с изображением музыканта, которые мгновенно раскупались восторженными поклонницами. Штраус не оставался в долгу и одно за другим сочинял музыкальные произведения, в названиях которых навсегда сохранились яркие меты петербургских реалий: «Кадриль на стрельнинской террасе», «Прощание с Петербургом», вальс «Воспоминания о Павловске», «Полька-Нева».
Летняя жизнь Штрауса в Павловске сопровождалась легкими романтическими приключениями и страстными влюбленностями. Если верить фольклору, порою это заканчивалось маленькими светскими скандалами. Однажды его даже вызвали на дуэль. Некий офицер будто бы поставил композитору в вину, что его жена каждый день посылала музыканту роскошный букет цветов. Говорят, Штрауса спасло только его врожденное остроумие. Он пригласил молодого человека к себе в комнату, полностью заваленную цветами. «Все это мне подарили в последние два дня, – весело сказал композитор. – Я готов дать вам удовлетворение, если вы покажете букет, подаренный вашей женой». И в этом не было никакого преувеличения. Газета «Северная пчела» писала: «Штраус скоро будет в состоянии ходить от своей квартиры до эстрады по ковру, сплетенному из женских записок восторженных поклонниц».
Штраус становился героем дружеских шаржей, где его изображали играющим на скрипке в окружении пылающих сердец в кринолинах, и анекдотов, где его немецкая фамилия превращалась в русскую двусмысленность: «Посмотрите, Аннете, какие огромные яйца у этого страуса», – сказала маменька своей дочке, прогуливаясь по академическому музею. «Ах, маменька, это у того самого страуса, что играет так мило вальсы в Павловском Вокзале?» Надо напомнить, что в концертных программках и на афишах композитор представлялся как Иван Страус, а в народе его называли или «Иван Иванович», или «Танцующий Страус», по манере дирижировать, пританцовывая.
Девятнадцатого сентября 1865 года в Павловске состоялось последнее выступление «Короля вальсов», как называли Иоганна Штрауса во всем мире. Как считают специалисты, с его отъездом завершился целый период музыкальной жизни Петербурга XIX века.
Кроме евреев, перешедших в христианство, которых тем не менее среди евреев евреями определяют не по вере, но по крови, были и евреи, происхождение которых находилось в области сомнительных или маловероятных легенд. Так, например, в народе говорили о еврейском происхождении балерины Анны Павловой.
Согласно официальной историографии, легендарная балерина Мариинского театра Анна Павлова происходила из бедной семьи и была дочерью рядового солдата и обыкновенной прачки. Сама о себе она говорила более чем скупо, а об отце вообще никогда не упоминала и не любила своего якобы родового отчества «Матвеевна». Будто бы сама настаивала на варианте «Павловна», произведя его из собственной фамилии.
Из раннего детства балерины известны ее дворовое прозвище «Швабра» и легенда о том, что подлинным отцом девочки был видный еврейский банковский, промышленный и общественный деятель, московский меценат Лазарь Поляков. Так это или нет, с полной уверенностью сказать невозможно, но многие до сих пор считают, что «заслуги Лазаря Полякова перед русским балетом неоценимы». То же самое утверждают ее современники, в том числе, если, конечно, верить фольклору, двое ее единокровных братьев – В. Л. и И. Л. Поляковы.
Впрочем, в Мариинском театре бытовала и другая легенда. Она утверждала, что настоящим отцом великой балерины был уроженец Евпатории, караим по происхождению, Шабетай Шамаш, носивший в Петербурге имя Матвей. Он происходил из семьи потомственных музыкантов. Приехав в Петербург, он открыл собственное прачечное заведение. Там и познакомился с будущей матерью балерины, Любовью Федоровной Павловой. Поскольку крымских караимов, представителей одной из ветвей иудаизма, власти не жаловали, то об этом родстве говорилось шепотом. Однажды, как об этом пишет Александр Васильев, хореограф Касьян Голейзовский в разговоре с Майей Плисецкой раскрыл «великую тайну», но просил не разглашать ее.
До самой смерти Анна Павлова скрывала свое происхождение. Ее мать Любовь Федоровна родила дочь, обвенчавшись перед рождением ребенка с отставным солдатом Преображенского полка Матвеем Павловым. Между тем импресарио балерины Сол Юрок в своих мемуарах писал, что Анна Павлова разрешила ему после своей смерти огласить ее еврейское происхождение.
Есть еще одно, правда, косвенное, подтверждение еврейского происхождения балерины. Когда в январе 1914 года скончался Лазарь Поляков, в русской печати появилась небольшая заметка, где говорилось, что «после долгого отсутствия и, к сожалению, на очень короткое время прибывает в Россию по весьма печальному обстоятельству знаменитая русская балерина Анна Павлова». Никто не сомневался в том, что она приехала проститься со своим отцом.
Впервые Анна Павлова появилась на петербургской сцене в 1899 году в балете «Спящая красавица». Она исполняла маленькую, почти незаметную роль вилисы Зюльны. Однако уже тогда была отмечена публикой. Хотя и довольно странным образом. Если верить одной петербургской легенде, на том первом ее спектакле присутствовала известная в театральном мире графиня Бенкендорф. Будто бы именно тогда эта «старая ведьма», как называли престарелую графиню в балетном закулисье, напророчила будущую судьбу юной танцовщицы. «Эта от нас упорхнет, – возвестила она в антракте, – у нее крылья будут лебединые. А любовь свою она найдет через тюрьму. И судьба знаки станет ей подавать. Даже перед смертью знак будет». И действительно, все три пророчества «старой ведьмы» в конце концов сбылись.
Анна Павлова
Между тем партию Одетты в «Лебедином озере», о которой долго мечтала юная Анна, ей так и не удалось исполнить. Зато Михаил Фокин, застав однажды Анну вконец разобиженной и расстроенной, за одну ночь сочинил для нее хореографический этюд «Умирающий лебедь» на музыку Камиля Сен-Санса. Очень скоро этот номер прославил Анну Павлову на весь мир. Как и предсказывала графиня Бенкендорф, на крыльях сен-сансовского лебедя Анна «упорхнула» из России. В 1909 году по приглашению Сергея Дягилева она приняла участие в его парижских «Русских сезонах». С 1910 года Анна Павлова гастролировала во многих странах мира с собственной труппой. Так исполнилось первое предсказание старой графини.
За границей Анна неожиданно узнала, что ее давний, еще петербургский поклонник Виктор Дандре, от предложения руки и сердца которого она в свое время отказалась, арестован в России. Дандре принадлежал к старинному дворянскому роду французов-эмигрантов, занимал в Сенате очень высокий пост, был холост, имел блестящее образование, огромное состояние и неотразимую внешность. Кроме всех этих достоинств, Виктор увлекался искусством и считал очень модным и престижным покровительствовать балерине. Положение мецената и тайного любовника блестящей балерины Анны Павловой устраивало его. Но когда Анна осознала, что она вовсе не возлюбленная, а обычная содержанка и ничего другого ей не светит, женская гордость оказалась сильнее любви, и балерина порвала отношения с Дандре.
И вот, она узнает, что этого человека обвинили в крупной растрате казенных денег. Анна тут же бросила все свои дела, возвратилась в Петербург и неожиданно явилась к Дандре в тюрьму. Там, как и предсказывала петербургская ведунья, она вдруг поняла, что без Дандре жить не сможет. Анна внесла огромный залог и избавила своего возлюбленного от тюрьмы. Затем они тайно покинули Россию и, едва оказавшись за границей, будто бы так же тайно обвенчались. Так сбылось второе предсказание театральной пророчицы.
Анна Павлова в костюме лебедя
И, наконец, третье, самое странное пророчество о неких таинственных знаках, которые судьба станет подавать в конце жизни уже всемирно знаменитой балерине. Если верить преданиям, Анна Павлова «всю жизнь не любила красные розы». Она с откровенной неохотой принимала их от поклонников, осторожно обходила букеты ярких роз в цветочных магазинах, пугливо остерегалась цветущих кустов в садах и парках. Об этом хорошо знали ее друзья. Одна из ее русских подруг во Франции даже высадила в своем саду специально для Анны роскошный куст белых роз. Однажды, находясь в гостях у подруги, благодарная Анна залюбовалась прекрасными белоснежными бутонами и не заметила, как приблизилась к ним на опасно близкое расстояние. Вдруг она вскрикнула от боли. В палец вонзился шип. Ничтожная капля алой крови так поразила балерину, что она тут же вспомнила старое пророчество. «Это знак судьбы, о котором говорила графиня, – воскликнула она. – Мы теперь с этой розой одной крови». Через несколько дней подруга Анны, прогуливаясь по саду, пришла в ужас, обнаружив, что «куст белых роз покрылся белыми наростами». В тот же день ей сообщили, что во время гастролей в Гааге скончалась великая русская балерина Анна Павлова.
«Дом-сказка». Английский проспект, 21 / улица Декабристов, 60. 1910-е годы
Сохранилась легенда о том, что, умирая, Анна Павлова попросила принести ей костюм лебедя. Если это так, то остается только удивляться тому, как правы были современники, называя великую балерину «Вечно живым умирающим лебедем».
На самом деле Анна Павлова скончалась в Гааге, во время гастролей, 23 января 1931 года от пневмонии. Несмотря на желание балерины вернуться на родину, урна с ее прахом находится в закрытом колумбарии крематория Голдерс-Грин, в Лондоне. Рядом с ней покоится прах ее верного друга, мужа и импресарио Виктора Дандре.
«Дом-сказка». Английский проспект, 21 / улица Декабристов, 60. Современный вид
Кроме Мариинского театра, в котором служила Анна Павлова, память о ней сохраняет малоприметный доходный дом № 21 на Английском проспекте, построенный в 1909–1910 годах по проекту малоизвестного петербургского зодчего А. А. Бернардацци. В свое время этот дом в народе назывался «Домом-сказкой». Такое прозвище он получил за причудливое смешение различных романтических стилей – от намека на готику до псевдорусского. Сочетание яркой мозаики и природного камня в облицовке фасадов позволили архитектору создать на фоне рядовой застройки старой Коломны волшебное зрелище, напоминавшее ослепительную театральную декорацию.
Близость Мариинского театра в значительной степени определила состав первых жильцов этого примечательного дома. В основном это были театральные служащие и актеры. Здесь жила и великая русская балерина Анна Павлова, давшая дому еще одно фольклорное имя: «Дом Анны Павловой». Бывали здесь балетмейстер Михаил Фокин и поэт Самуил Маршак, крупнейшие профессора Консерватории, композиторы, актеры, режиссеры.
В блокадном 1942 году в доме произошел пожар, который за несколько дней уничтожил большую часть здания. Тушить было некому. Послевоенный ремонт свелся к возведению стен на старом фундаменте, без восстановления внешнего облика. Строгая, более чем скромная архитектура отстроенного дома уже ничем не напоминала сказочную композицию, рожденную в живом воображении зодчего. Однако воспоминания о «Доме-сказке» столь устойчивы, что и сегодня жители Коломны именно так называют ничем не примечательный дом на углу улицы Декабристов и Английского проспекта.
Дела общинные
До строительства Большой Хоральной синагоги единственным зримым напоминанием в городской архитектуре о еврейском присутствии в русской столице, как бы это парадоксально ни звучало, был православный Троицкий собор в Измайловской слободе. Его небесно-голубой купол с шестиконечными звездами буквально парил над малоэтажной Коломной.
Обратимся к истории появления собора. В царствование Екатерины II на территории между набережной Фонтанки и Обводным каналом по обе стороны современного Измайловского проспекта строится солдатская слобода для лейб-гвардии Измайловского полка, с одинаковыми полковыми домами, манежем, офицерскими квартирами и прочими необходимыми строениями. В центре слободы в 1828–1835 годах по проекту архитектора В. П. Стасова возводится полковой Троицкий собор.
По одному из преданий, собор построен на месте деревянной часовенки, в которой прошло тайное венчание Петра I и бывшей ливонской пленницы Марты Скавронской, будущей императрицы Екатерины I. Белокаменный с белоснежными колоннами объем собора венчают синие купола, украшенные многочисленными звездами. Цвет куполов, если верить одной из полковых легенд, был выбран по распоряжению самого Николая I, которое будто бы гласило: «Купол покрыть цветом светло-синим, как на воротниках мундиров Измайловского полка». Будто бы и звезды на проекте собора рисовал лично император.
В 1938 году собор был закрыт. Согласно одной из довоенных легенд, его собирались переоборудовать в крематорий. Только начавшаяся Великая Отечественная война будто бы помешала реализации этого безумного плана. Здание церкви сохранилось. Но использовалось в качестве складского помещения. После войны, в 1952–1953 и 1966–1967 годах была осуществлена реставрация внешнего вида собора. С тех пор, в течение более двух десятилетий, над огромным районом социалистического Ленинграда высился голубой центральный купол собора, украшенный советскими пятиконечными звездами, которые якобы должны были олицетворять одновременно и звездный небосвод, и торжество социалистического строя.
Между тем в 1990 году Троицкий собор был освобожден от складского хозяйства и передан русской православной церкви. Через какое-то время в соборе вновь началась реставрация, в результате которой глазам удивленных петербуржцев предстал купол собора, восстановленный по первоначальным проектным чертежам. К немалому изумлению горожан звезды на купольных сводах были теперь уже не пятиконечные, но шестиконечные.
Шестиконечная звезда, или гексаграмма, – это один из древнейших интернациональных языческих символов, который изображается наложением друг на друга двух треугольников, символизирующих симметрию как внизу, так и вверху. Гексаграмма трактуется как соединение и сочетание двух начал: мужского /треугольник с «широкими плечами», направленный вершиной вниз/ и женского /треугольник, направленный вершиной вверх/. Впрочем, существует трактовка и прямо противоположная по смыслу, согласно которой треугольник, направленный вверх, является фаллическим символом, а треугольник, направленный вниз, соответственно, символом женского лона. Еще по одной версии шестиконечная звезда символизирует божественное управление всем миром: землей, небом и четырьмя сторонами света – севером, югом, востоком и западом. Этот знак известен в Индии как Анахата, или Анахата-чакра. Он использовался там задолго до того, как появился на Ближнем Востоке и в Европе. На Среднем и Ближнем Востоке шестиконечная звезда символизировала культ богини Астарты. В древности считалось, что шестиконечная звезда олицетворяет все четыре первоосновы: треугольник, обращённый вверх, символизирует огонь и воздух, в то время как другой треугольник, обращенный вниз, символизирует воду и землю. Символическое значение имеют и все шесть углов звезды. Верхний угол треугольника, обращенного вверх, символизирует огонь, два других – воду и воздух. Углы другого треугольника, обращенного одним из углов вниз, соответственно: милость, мир и благодать.
Изначально специфически еврейским символом гексаграмма не являлась и не имела никакого отношения к иудаизму. Лишь во времена библейского царя Давида шесть концов этой звезды стали означать созданный за шесть дней мир. С тех пор шестиконечная звезда стала называться Маген Давидом, или, в переводе с иврита, щитом Давида. Будто бы щиты его воинов имели шестиугольную форму, и солдаты верили, что это надежно защитит их от неприятелей. Так Маген Давид стал щитом веры.
Лишь в конце XVIII века нашей эры звезда Давида стала изображаться на еврейских надгробиях. Примерно с этого же времени закрепляется отношение к ней как к символу еврейства. Тогда же она появляется как специфически еврейский символ в антисемитских карикатурах.
В христианской культуре Маген Давид появился едва ли не с момента возникновения новой религии. Апостол Павел в 6-й главе Послания к Ефесянам сказал: «А паче всего возьмите щит веры, которым возможете угасить все раскаленные стрелы лукавого». В православии Маген Давид стал символом соединения в Христе божественной и человеческой природы. Объясняется смысл и графического изображения звезды Давида. Оно прочитывается: «Бог становится человеком, чтобы человек стал Богом». «Бог становится человеком» – это треугольник, направленный вниз. «Человек стал Богом» – треугольник с вершиной наверху. Соединяясь, они образуют звезду Давида. В православии это символ самого богочеловека. Именно поэтому этот знак, что многие или не замечают, или о чем даже не подозревают, вписан в крест как еще один символ Христа.
Впрочем, до революции в повседневной жизни обывателя никакого сакрального смысла в звездах Давида не было. Шестиконечная звезда была олицетворением Рождественской звезды, которая в первом веке нашей эры указала волхвам путь в Вифлеем, где родился Иисус Христос. В начале XIX века, когда строился Троицкий собор, такие звезды использовались ради эстетики под влиянием европейской культуры. К выражению христианского учения это никакого отношения не имело.
Лишь в XX веке, особенно после появления на карте мира государства Израиль, на флаге которого стала изображаться звезда Давида, некоторые христианские маргиналы предпочли воспринимать шестиконечные звезды не как христианский, а исключительно как израильский символ.
Мы бы не включили в наше повествование сюжет о православном Троицком соборе, если бы не одно мистическое обстоятельство. В августе 2006 года произошло возгорание строительных лесов, установленных для реставрации купола собора. Возгорание переросло в сильный пожар. Обрушились два из пяти куполов. И этот прискорбный сам по себе факт был тут же использован для антисемитских выходок. Якобы пожар стал неизбежным Божьим наказанием за использование еврейской символики в православном храме.
Троицкий собор Измайловского полка. 1900-е годы
Но вернемся к хронологической последовательности нашего повествования. В 1869 году еврейская община получила высочайшее разрешение на строительство первой в Санкт-Петербурге Хоральной синагоги. До этого еврейские религиозные обряды отправлялись либо в частных домах богатых евреев, либо в так называемых иудейских молельнях. К концу XIX века в Петербурге их насчитывалось четыре: на Песках, в доме № 2 по современному Суворовскому проспекту; на Петербургской стороне, в доме № 23 по Малому проспекту; на Троицкой, ныне улице Рубинштейна и вблизи железнодорожной станции Обухово. Последняя была закрыта, после того как был построен молитвенный дом омовения и отпевания усопших на Преображенском еврейском кладбище.
Но оказалось, что получить разрешение на строительство Хоральной синагоги было не самым сложным. Трудно было найти подходящее место для ее возведения. Открывать еврейские молельные дома вблизи христианских церквей запрещалось. Кроме того, богатые домовладельцы всячески препятствовали строительству, опасаясь, что близость синагоги отпугнет квартиросъемщиков-христиан. В конце концов место было найдено в далекой от центра города провинциальной Коломне на Большой Мастерской улице, ныне Лермонтовском проспекте, на участке А. А. Ростовского, специально приобретенном для этого еврейской общиной.
В 1893 году Большая Хоральная синагога, построенная в мавританском стиле по проекту архитекторов И. И. Шапошникова и В. А. Шретера, была открыта. Интерьеры синагоги оформлены по эскизам Льва Исааковича Бахмана, кстати, первого еврея, окончившего Императорскую Академию художеств. Говорят, что уже в проекте будущая синагога выглядела столь роскошной, что правительство приказало переделать проект, опасаясь, что синагога по красоте будет конкурировать со стоящим неподалеку православным Никольским собором. Тем не менее и сегодня среди петербургских евреев живет легенда о том, что их синагога самая большая и самая красивая в Европе и что она построена на земле самого убежденного антисемита в Петербурге. Между прочим, выбор мавританского стиля для синагоги в процессе обсуждения проекта подсказал В. В. Стасов.
После революции 1917 года предпринимались неоднократные попытки закрыть синагогу. Иногда это удавалось. И тогда в помещениях молельного дома размещалось то овощехранилище, то Дом политпросвета, то какой-то районный клуб. Но как только ситуация менялась, в Хоральной синагоге вновь начинали проводить ежедневные молитвенные собрания. Они ни на один день не прекращались даже во время Ленинградской блокады.
Большая Хоральная синагога. 2014 год
Петербургские евреи гордятся синагогой, в стенах которой они особенно остро чувствуют свое кровное национальное единство. На протяжении всей своей истории, несмотря на внешнюю лояльность к властям предержащим, синагога являлась территорией независимости и суверенности и отстаивала эти качества даже перед лицом явной опасности. Почти как пословица «В чужой монастырь со своим уставом не суйся» выглядит охранительная формула евреев на территории синагоги: «Это же синагога, а не Зимний дворец, который вы захватили».
Большая Хоральная синагога выстроена стараниями барона Горация Евзелевича Гинцбурга. Гинцбург был видным петербургским общественным деятелем, известным покровителем искусств, банкиром и золотопромышленником. Он проживал в Петербурге с 1859 года. В 1868–1872 годах занимал почетную должность консула Гессен-Дармштадтского герцогства в русской столице. В 1874 году грамотой великого герцога Дармштадтского был возведен в баронское достоинство, которое высочайшим указом Александра II было подтверждено. При этом право пользоваться баронским званием распространялось и на сыновей Гинцбурга.
До 1892 года Гинцбург состоял гласным Петербургской городской думы. На протяжении сорока лет он был бессменным главой еврейской общины в Петербурге. Барон Гинцбург сыграл огромную роль в жизни петербургской еврейской общины. Особенно много он сделал для формирования достойного самосознания евреев. Сохранилась легенда о том, как однажды барон ехал в карете с императором Николаем II. Проходивший мимо мужик не смог сдержать удивления: «Надо же, жид с царем едет!» Мужика схватили и хотели было препроводить в кутузку за оскорбление барона. Но Гинцбург попросил не наказывать простолюдина и даже подарил ему золотой. «За что же?» – спросил его Николай. «За то, что он лишний раз напомнил мне, что я еврей».
Гинцбург скончался в 1909 году. Согласно завещанию почившего, его прах был перевезен в Париж и погребен рядом с могилой его отца. Между тем в Петербурге, на Преображенском кладбище сохранилась «внушительного вида гранитная плита, наклонно лежащая на постаменте и украшенная каменными гирляндами», которая, согласно фольклорной традиции, считается своеобразным памятником знаменитому барону, установленным еврейской общиной Петербурга в 1909 году в память об умершем.
Еврейское отделение Преображенского кладбища на проспекте Александровской фермы, где находится символический памятник барону Горацию Гинцбургу, было открыто в 1875 году. На кладбище сохранилась любопытная могила, считающаяся первым захоронением. По древнейшей еврейской традиции, это захоронение двойное. Обрекать души умерших на одиночество в загробной жизни иудаизм запрещает. Долгое время естественного повода для двойного захоронения не находилось. И только после того, как 28 февраля 1875 года на Охтинском пороховом заводе произошел взрыв, такой повод появился. Среди погибших оказались два лаборанта еврейского происхождения – Берка Бурак и Мошка Фрисна. Стараниями петербургской еврейской общины они были погребены в одной могиле. Их имена высечены на русском и еврейском языках на невысокой надгробной стене в виде скрижалей.
Надгробие М. М. Антокольского на Преображенском кладбище
На еврейском участке Преображенского кладбища отмечен городским фольклором и период Ленинградской блокады. Известно, что погибших от бомбежек и артобстрелов и умерших от голода ленинградцев хоронили в общих могилах. Однако сохранились и индивидуальные захоронения, которые родственники умерших могли приобрести только в обмен на хлеб. До сих пор в народе эти захоронения называют: «Хлебные могилы».
В петербургском городском еврейском фольклоре советского периода кладбище называлось «Линией Маннергейма», по аналогии с одноименной системой оборонительных сооружений вдоль границы Финляндии с Советским союзом, считающейся в военной истории исключительно надежной. Намек на то, что только на кладбище можно «поселиться» навеки, не опасаясь изгнания или выселения.
Накануне революций
После принятия в 1905 году первой русской конституции, продекларировавшей равенство всех народов России независимо от их религиозных убеждений и национальной принадлежности, евреи получили свободный доступ к профессиям, ранее для них закрытым. Такими профессиями стали литература, издательское дело и журналистика. Известно, что евреи – народ книжный, пишущий, и поэтому нет ничего удивительного в том, что они тут же воспользовались неожиданно предоставленным им правом. В Петербурге одно за другим открывались книжные издательства, владельцами которых или главными редакторами были евреи. Стали выходить книги еврейских авторов, газеты на языках иврит, идиш и русском, рассчитанные исключительно на еврейских читателей. Достаточно сказать, что к концу XIX столетия в России выходило около 40 русско-еврейских газет и журналов. Из них 21 издание приходилось на Петербург.
Но литературная жизнь тогдашнего Петербурга проходила не только в издательских и редакционных кабинетах. Были и другие популярные центры общения и культурной жизни Петербурга. Одним из них в те годы стало литературно-артистическое кабаре «Бродячая собака», открытое в новогоднюю ночь с 31 декабря 1911 на 1 января 1912 года в подвальном этаже дома на Михайловской площади, 5. У истоков «Бродячей собаки» стояли антрепренер, «доктор эстетики», неутомимый и деятельный выдумщик, театральный режиссер и актер Борис Константинович Пронин, которого с тех пор стали называть «Собачьим директором», режиссер Всеволод Эмильевич Мейерхольд и художники Н. Н. Сапунов и С. Ю. Судейкин. Прототипом петербургского кабаре стало известное к тому времени парижское артистическое полубогемное кафе на Монмартре «Черный кот» /Le Chat Noir/. Видимо, и название «Бродячей собаки» навеяно ассоциациями с «Черным котом». Говорят, авторство названия петербургской «Собаки» приписывали себе все, от самого Бориса Пронина до режиссера Николая Евреинова и писателя Алексея Толстого.
Как и кафе в Париже, кабаре в Петербурге стало символом авангардной культуры нового времени. И тут, и там среди посетителей кафе были наиболее яркие представители искусства обеих столиц. В Париже – Альфонс Доде, Поль Верлен, Клод Дебюсси, в Петербурге так называемые «Собачьи заседания» регулярно посещали Анна Ахматова, Константин Бальмонт, Николай Гумилев и многие другие. Правда, была и довольно существенная разница. Парижское кафе выглядело не более чем элитарным питейным заведением, и только, в то время как в «Бродячей собаке» не ограничивались приемом питья и пищи. Здесь устраивались публичные диспуты и лекции по вопросам теории и практики нового искусства, читались футуристические стихи и поэмы, разыгрывались спектакли, организовывались выставки. Постоянным посетителям присваивалось почетное звание «Друг Бродячей собаки».
Понятно, что богемные сходки не обходились без скандалов. Один из них связывают с посещением «Бродячей собаки» Владимиром Маяковским. Именно здесь он бросил в лицо присутствовавшим свое знаменитое:
- Вам, проживающим за оргией оргию,
- Имеющим ванную и теплый клозет!
- Как вам не стыдно о представленных к Георгию
- Вычитывать из столбцов газет?
В прессе поднялся невероятный шум. «Собаку» обвиняли в «разгуле безнравственности» и требовали ее закрытия. Наконец в марте 1915 года появился удобный повод. Кабаре закрыли якобы за продажу спиртного в военное время, запрещенную в рамках объявленного царским правительством так называемого «сухого закона».
Однако знамя артистических кафе-кабаре, или кабаре-театров, так эффектно поднятое создателями «Бродячей собаки», и так бесславно упавшее, через год было подхвачено. В 1916 году гостеприимно распахнуло двери новое артистическое кабаре. Оно находилось в подвале дома, построенного архитектором Д. Ф. Адамини в 1823–1827 годах на Марсовом поле вблизи реки Мойки и Екатерининского канала /ныне канал Грибоедова/. Этот образец доходного дома первой половины XIX века, выполненный в лучших традициях классицизма, в архитектурной истории Петербурга известен под именем его автора – Дом Адамини. Хорошо вписанный в архитектурное пространство, он, с одной стороны, как бы продолжает линию главного фасада Павловских казарм, с другой – являет собой совершенно самостоятельный архитектурный объем, обращенный на Марсово поле и набережную реки Мойки.
Дом Адамини. Набережная реки Мойки, 1
Дом Адамини имеет богатые культурологические традиции. В 1910-х годах здесь находилось так называемое Художественное бюро Добычиной, которое организовывало выставки художников объединения «Мир искусства». Так что кафе, названное «Привалом комедиантов», очень быстро нашло своих посетителей. Среди завсегдатаев этого кабаре были такие энтузиасты «интимного искусства», как Всеволод Мейерхольд, Георгий Иванов, Михаил Кузмин и многие другие представители петербургской художественной и артистической богемы предреволюционной поры. Известно, что «Привалу» одно время благоволил Луначарский.
А в том, что «Привал комедиантов» был, если можно так выразиться, прямым наследником и правопреемником литературно-артистического кафе «Бродячая собака», можно легко убедиться по фольклору:
- В «Привале» зарыта «собака»,
- Но духа ее не зарыть.
- И каждый бродячий гуляка
- Пусть помнит собачию прыть.
Легко уловимые исторические ассоциации поддерживались даже в советские времена. О Доме Адамини известны озорные стихи:
- Не ходите, девки, в мини
- Мимо Дома Адамини,
- А то выскочит собачка
- И укусит вас за ср…
К сожалению, и «Привал комедиантов» просуществовал недолго. В 1922 году он был закрыт. Жила, правда, в городе постоянная память о нем, и едва только рухнула советская власть, как деятельность артистического кафе под тем же названием возродилась в том же самом доме.
Одним из завсегдатаев «Бродячей собаки» был композитор Артур Сергеевич Лурье. Его настоящее имя Наум Израилевич Лурья. Он родился в Могилевской губернии в семье инженера Израиля Хацкелевича Лурьи и его жены Анны Яковлевны Лурьи, в девичестве Левитиной. С 1899 до 1909 года Лурье жил с родителями в Одессе и учился в коммерческом училище. В 1909 году поступил в Петербургскую консерваторию. В это же время принял католичество и имя Артур-Викентий Людовикович Лурье. Злые языки утверждали, что Артур – в честь одного из самых известных мыслителей Артура Шопенгауэра, а Викентий – в честь не менее известного французского художника Винсента Ван Гога. Почему Лурье выбрал отчество Людовикович, фольклору не известно, хотя можно легко предположить виновниками такого выбора и французских королей Людовиков, и всемирно знаменитого композитора Людвига ван Бетховена.
Артур Сергеевич Лурье
В 1910-е годы Артур Лурье сблизился с футуристами. Он активно участвует в художественной полемике, в издании манифестов, посвященных новому «свободному искусству». Его популярность достигает апогея. В начале века имя этого композитора и музыканта гремело не меньше, чем имена Прокофьева или Стравинского. Он был звездой кафе «Бродячая собака». Когда Артура Лурье впервые представили приехавшему из Москвы Маяковскому, тот патетично всплеснул руками и воскликнул: «Тот дурье, кто не знает Лурье!»
Если пользоваться терминологией свободной энциклопедии Википедия, Артур Лурье – российко-американский композитор и музыкальный писатель, теоретик, критик, один из крупнейших деятелей музыкального футуризма и русского музыкального авангарда XX столетия. Однако на самом деле репутация Лурье как композитора была далеко не однозначна. В то время как его поклонники утверждали, что не кто иной, как он, Артур Лурье, призван открыть собою новую эру в музыке, другие наградили его прозвищем: «Халтур Дубье». Не было общего мнения и у композиторов. Например, Игорь Стравинский называл его единственным соперником в музыке, а Сергей Прокофьев одному из своих корреспондентов тогда же писал о Лурье: «Та сволочь, которую вы так куртуазно называете Артуром Сергеевичем…»
В 1918 году Лурье назначается всероссийским комиссаром по музыкальным делам, а точнее – заведующим музыкальным отделом Народного комиссариата просвещения (Наркомпроса).
Но нам Артур Сергеевич Лурье более всего интересен тем, что он стал одним из возлюбленных Анны Андреевны Ахматовой, одним из вдохновителей ее творчества и адресатом любовной лирики. Они познакомились в «Бродячей собаке». Их роман возник мгновенно. Жили они втроем: Ахматова, Лурье и подруга Ахматовой, знаменитая балерина Ольга Глебова-Судейкина. Тогда это было модно. Но в 1922 году после смерти Блока и расстрела Гумилева, Лурье и Судейкина покидают Россию. Ахматова остается. У нее появился новый муж – друг Лурье по футуристической деятельности и Наркомпросу, искусствовед Николай Пунин.
Первоначально Лурье поселился во Франции, но затем переехал в Америку. Умер в 1966 году. По мистическому совпадению – в один год с Анной Андреевной Ахматовой.
В те же первые годы XX столетия еще одним крещеным евреем, отмеченным вниманием петербургского городского фольклора, стал поэт-сатирик Саша Черный. Подлинное имя человека, который подписывался таким псевдонимом, Александр Михайлович Гликберг. Он родился в Одессе, в еврейской семье аптечного провизора. Сохранилось семейное предание, согласно которому в семье воспитывалось пятеро детей, двое из которых почему-то носили одно имя – Саша. Один из них был светлым, другой – черненьким. И чтобы их легче было различать, блондина называли Белым, брюнета – Черным. Будто бы отсюда и литературный псевдоним.
Саша Черный
Чтобы дать ребенку возможность поступить в гимназию, родители крестили его. Однако в гимназии Александр проучился недолго. Мальчик сбежал из дома и начал бродяжничать. Атмосфера в доме была нездоровой. Неуравновешенная мать отличалась истеричным характером, отец безжалостно расправлялся с детьми за любую шалость и невинную игру. В доме постоянно слышались крики и ругань. О бездомной судьбе мальчика даже писали в местной житомирской газете. Там же появилась и первая публикация Саши за характерной подписью «Сам по себе».
В 1905 году Саша Черный приехал в Петербург и сразу же стал сотрудником одного из лучших столичных сатирических журналов «Зритель». В этом журнале впервые и появился псевдоним Саша Черный. Так было подписано сатирическое стихотворение «Чепуха». Затем печатался в знаменитом «Сатириконе» и других массовых изданиях. Был необыкновенно популярен в либеральных и демократических кругах. Одна за другой вышли две его книги сатир.
С одной стороны, популярный псевдоним Саши Черного родился из обыкновенной моды на такие фамилии. Достаточно вспомнить Андрея Белого, Максима Горького, Демьяна Бедного, Артема Веселого. Но, пожалуй, у Саши Черного на такой псевдоним были большие основания, чем у многих других. По воспоминаниям Александра Куприна, он действительно был «настоящим брюнето с блестящими черными непослушными волосами». Между прочим, когда к пятидесяти годам он утратил эти физиологические природные особенности и стал седым, то сам отказался от своего, ставшего уже знаменитым псевдонима. «Какой же я теперь Саша Черный? Придется себя называть поневоле уже не Сашей, а Александром Черным». И стал с тех пор подписываться: А. Черный.
Революции Саша Черный не принял и даже напророчил конец советской власти через семьдесят лет после ее захвата большевиками в октябре 1917 года:
- Революция – очень хорошая штука,
- Почему бы и нет?
- Но первые семьдесят лет —
- Не жизнь, а сплошная скука.
В 1920-х годах Саша Черный уехал из советской России. С 1924 жил за границей. Умер во Франции, в собственном доме, от сердечного приступа. Был одинок. Сохранилась легенда о его собаке Микки, которой и от имени которой Саша Черный написал не одну прозаическую и поэтическую строчку.
- Фокс Микки,
- Собака-поэт,
- Умнее которой в мире нет…
- По веранде ветер дикий
- Гонит листья все быстрей.
- Я веселый фоксик Микки,
- Самый умный из зверей!
Когда Саша Черный умер, верный пес лег ему на грудь. И лежал до тех пор, пока не умер. Говорят, тоже от разрыва сердца.
На целых сорок лет имя Саши Черного было вычеркнуто из русской культуры. О нем просто забыли. Только в 1960 году по инициативе К. И. Чуковского в исключительно популярной серии «Библиотека поэта» был издан первый при советской власти сборник его стихотворений. Впечатление, которое произвело это издание на читающую публику, было подобно взрыву. Советская интеллигенция увидела в его стихах отдушину, хоть все они и были посвящены царскому времени. Однако это был тот эзопов язык, которого так не хватало советским интеллектуалам. Стихи заучивали наизусть. Их передавали из уст в уста. В интеллигентской среде они стали своеобразным паролем в системе «свой – чужой». С ними происходило примерно то, что в свое время случилось с грибоедовским «Горем от ума». А когда Галина Вишневская исполнила ораторию Дмитрия Шостаковича на слова наиболее известных сатир Саши Черного, то в фольклоре появилась удивительная формула, отражающая отношение интеллигенции к социалистическому реализму в советской культуре: «Нет у нас ни Черных, нет у нас ни Белых – одни серые».
В 1882 году в Санкт-Петербурге родился поэт, публицист и литературный критик, переводчик и литературовед, детский писатель и журналист Корней Иванович Чуковский. Его настоящие имя и фамилия – Николай Васильевич Корнейчуков. Матерью Николая была крестьянка из Полтавской губернии Екатерина Осиповна Корнейчукова, работавшая горничной в Санкт-Петербурге в еврейском семействе Левенсонов. Она проживала в гражданском браке с сыном семейства, студентом Эммануилом Соломоновичем Левенсоном.
Корней Иванович Чуковский
Вскоре после рождения Николая студент Левенсон оставил свою незаконную семью и женился «на женщине своего круга». Кстати, в метрике у Николая, как у незаконнорожденного, отчества не было вообще. В других документах дореволюционного периода его отчество указывалось по-разному – «Васильевич», «Степанович», «Эммануилович», «Мануилович», «Емельянович». С началом литературной деятельности Корнейчуков использовал псевдоним «Корней Чуковский», к которому позже присоединилось фиктивное отчество – «Иванович». После революции сочетание «Корней Иванович Чуковский» стало его настоящим именем, отчеством и фамилией.
Детские годы Чуковский провел в Одессе, куда была вынуждена переехать Екатерина Осиповна. Литературную деятельность Чуковский начинал как издатель. Параллельно сотрудничал в журналах, где публиковал критические статьи о писателях и литературе. Но сегодня Корней Иванович Чуковский более всего известен своими произведениями для детей. Он автор таких сказок как, «Айболит», «Тараканище», «Муха-цокотуха» и многих других знаменитых детских стихов. А после появления детской сказки «Мойдодыр» его иначе как «Мой до дыр» не называли. Все эти произведения подписаны его новым именем, которое записные пародисты не могли оставить без внимания:
- В своих исканиях упорен,
- Идет – чем больше, тем верней,
- Литературы детской корень,
- А может быть, еще Корней.
В петербургский городской фольклор Чуковский навсегда вошел легендой о происхождении Бармалеевой улицы. Как известно, среди узких романтических улиц Петроградской стороны есть одна, чудом избежавшая переименования и сохранившая свое странное сказочное название «Бармалеева». Мнения исследователей по поводу происхождения этого необычного городского топонима расходятся. Одни утверждают, что он восходит к широко распространенной в Англии фамилии Бромлей, представители которой жили когда-то в Петербурге. Они-де и превратили английскую фамилию в русскую: Бармалеев. Другие ссылаются на Толковый словарь Владимира Ивановича Даля, где есть слово «бармолить» в значении «невнятно бормотать». Вполне вероятно, утверждают они, производное от него «бармалей» могло стать прозвищем человека. От него будто бы и пошло название улицы.
Однако в городе бытует легенда о том, что Бармалеевой улица названа по имени страшного разбойника-людоеда из сказки Корнея Чуковского. У этой легенды совершенно реальная биография с конкретными именами родителей и почти точной датой рождения. Корней Чуковский рассказывал, что как-то в начале 1920-х годов они с художником Мстиславом Добужинским, бродя по городу, оказались на улочке с этим смешным названием. Посыпались шуточные предположения и фантастические догадки. Вскоре сошлись на том, что улица получила имя африканского разбойника Бармалея. Тут же, на улице, Добужинский нарисовал портрет воображаемого разбойника, а у Чуковского родилась идея написать к рисункам художника стихи. Так появилась знаменитая сказка.
В 1925 году издательство «Радуга» выпустило ее отдельной книжкой и, благодаря необыкновенной популярности, как у детей, так и у взрослых, имя Бармалея стало известно всей стране. Ленинградцы не сомневались, что обращение Ванечки и Танечки к Крокодилу, проглотившему разбойника:
- Если он и вправду сделался добрее,
- Отпусти его, пожалуйста, назад!
- Мы возьмем с собою Бармалея,
- Увезем в далекий Ленинград, —
– имело конкретное продолжение, и бывший африканский людоед, – подобревший и любвеобильный – ныне проживает в одном из домов Петроградской стороны, на тихой улице своего имени.
Бармалей. Рисунок М. Добужинского
Между тем авторская сказка об африканском чудовище, сочиненная Чуковским, на самом деле имеет фольклорное происхождение. По воспоминаниям современников, в 1920-х годах в Ленинграде была широко известна уличная песенка «с примитивным текстом и разухабистой мелодией», которая начиналась запоминающимися словами: «По улицам ходила большая крокодила». Чуковский не мог не знать о ней. С ее славой и популярностью могла соперничать, разве что, песенка о жареном цыпленке, который тоже «пошел по Невскому гулять».
Другая сказка Чуковского, «Тараканище», породила фольклор иного свойства, тот, что вполне мог искалечить судьбу писателя. После появления сказки в печати по стране заговорили о том, что Чуковский в образе усатого таракана изобразил Сталина. Сам Сталин будто бы узнал себя, был разгневан, и это обстоятельство якобы явилось следствием того, что поэт долгое время находился в опале, его перестали печатать, и даже его детские, совершенно безобидные стихи исчезли с прилавков магазинов. На самом деле недоверие партийных чиновников к Чуковскому действительно существовало, но связано это было с другим. Оказывается, Чуковский никогда не был замечен в травле своих собратьев по перу. Когда его просили подписать какое-нибудь гневное осуждающее письмо, отшучивался, мол, подписывает только свои собственные произведения. Этого ему простить не могли.
Судьба детской поэзии Чуковского сложилась драматично. В феврале 1928 года в «Правде» была опубликована статья Н. К. Крупской «О „Крокодиле“ Чуковского». В статье Крупская писала: «Такая болтовня – неуважение к ребенку. Сначала его манят пряником – веселыми, невинными рифмами и комичными образами, а попутно дают глотать какую-то муть, которая не пройдет бесследно для него. Я думаю, „Крокодила“ ребятам нашим давать не надо…»
Выступление вдовы Ленина фактически означало в то время запрет на профессию, и в среде записных партийных критиков и редакторов вскоре возник уничижительный термин – «чуковщина».
В декабре 1929 года в «Литературной газете» публикуется письмо Чуковского с отречением от сказочных сюжетов в своих произведениях. И действительно, после этого он не напишет ни одной сказки.
Памятная доска на доме 6 по Манежному переулку
Но не только благодаря легенде о Бармалеевой улице и сказке «Тараканище» имя Чуковского осталось в городском фольклоре. В начале XX века петербургская фразеология обогатилась таким замечательным словом, как «Чукоккала». Так Корней Иванович обозвал знаменитый самодельный альбом, где многочисленные посетители его дачи в финском местечке Куоккале, куда он переехал в 1906 году, могли оставить свои остроумные автографы, дружеские шаржи, шутливые приветствия, искрометные эпиграммы, афоризмы – словом, все, что хотели и на что были способны. Благодаря тому, что в гости к Чуковскому сходились и съезжались лучшие и талантливейшие люди того времени, альбом превратился в уникальное собрание экспромтов. Ныне о «Чукоккале» знают все. Альбом издан отдельной книгой массовым тиражом. Но, может быть, не всем известно происхождение такого замысловатого названия. Оказывается, эта необычная грамматическая конструкция является аббревиатурой. Ее первая часть состоит из начальных букв фамилии писателя – ЧУКОвский, а вторая – из последних пяти литер исторического названия финского дачного местечка КуоККАЛА, переименованного в 1948 году в поселок Репино.
С 1938 года Чуковский жил в Москве. Однако в городе на Неве помнят адреса его проживания: в Академическом и Лештуковом переулках, на Коломенской улице и в доме № 6 по Манежному переулку. О последнем его ленинградском адресе напоминает мемориальная доска, укрепленная на фасаде здания.
В 1902 году впервые в Петербург приехал будущий поэт и переводчик Самуил Яковлевич Маршак. Здесь до 1904 года он учился в гимназии. Маршак родился в семье, принадлежащей к одному из древних еврейских родов известного раввина и талмудиста Аарона Шмуэля Кайдановера, жившего в XVII веке в городе Кайданов, недалеко от Минска. Ныне это город Дзержинск. Собственно фамилия «Маршак» является аббревиатурой, означающей на иврите «Наш учитель рабби Аарон Шмуэль Кайдановер».
Маршак с детства считался вундеркиндом. Он прекрасно знал английский язык. Его переводы английских и шотландских народных баллад, стихов Роберта Бернса, Уильяма Блей-ка и Уильяма Вордсворта считаются образцами классического перевода.
Но более всего Маршак стал известен по стихам для детей. Строчка из его стихотворения «Вот какой рассеянный с улицы Бассейной» давно уже вошла в золотой фонд петербургской фразеологии. В зависимости от обстоятельств она до сих пор выступает то в академическом статусе народной поговорки, то в роли детской дворовой дразнилки, то в качестве своеобразного топонимического памятника улице, в свое время переименованной в улицу Некрасова.
Это удивительное стихотворение имеет не менее удивительную историю. Как известно, Маршак был на редкость щедрым, доброжелательным и совестливым человеком. Сохранилось предание о том, как он встретил только что вернувшегося из ссылки и бедствовавшего поэта Владимира Пяста. Он предложил ему написать детское стихотворение для издательства «Радуга». Пяст отказался, ссылаясь на то, что никогда детские стихи не писал. Тогда Маршак выхлопотал для него в издательстве аванс под будущую книгу, а потом написал ее сам за него. Книга вышла под названием «Лев Петрович» и с именем Владимира Пяста на обложке. На самом деле, как утверждают литературоведы и знатоки творчества Маршака, это было не что иное, как самый первый вариант маршаковского стихотворения «Рассеянный с улицы Бассейной».
На его «Рассеянном с Бассейной», «Почте», «Мистере Твистере» и других широко известных детских стихах воспитывались многие поколения детворы. Неслучайно среди его фольклорных прозвищ самым известным было шутливое звание: «Маршак Советского союза». Сейчас уже трудно сказать, что первично: фольклор, использованный Михаилом Светловым в эпиграмме, или эпиграмма, подарившая Маршаку это почетное звание:
- На свете множество дорог,
- Где заблудиться может муза.
- Но все распутья превозмог
- Маршак Советского союза.
Сохранилось и другое его прозвище, придуманное для него известнейшим художественным критиком Владимиром Васильевичем Стасовым, с которым Маршак был знаком. Это прозвище было произведено Стасовым от имени поэта – Самуил. И хотя грамматически правильным производным от Самуила считается «Сэм», знаменитый критик называл молодого поэта уважительным «Сам». Прозвище прижилось и сопровождало Маршака всю его жизнь.
Самуил Яковлевич Маршак
Маршак был одним из основоположников и лидеров советской детской литературы. Его авторитет был так высок и непререкаем, что остальные детские писатели с легкостью признавали его право на монополию в этом сложном литературном жанре. Говорят, когда Алексей Толстой увлекся идеей переработать для детей сказку итальянского писателя Коллоди «Пиноккио», то сам себя поторапливал: «Надо написать, пока этого не сделал Маршак». Правда, кажущаяся при знакомстве с творчеством Маршака легкость, с которой он якобы писал, подвигла многих поэтов на эпигонство и подражание. В городском литературном фольклоре их называли «Подмаршачниками».
Одновременно с Маршаком в детской литературе успешно работал и Корней Иванович Чуковский. Понятно, что без творческого соперничества не обходилось. «Прибавьте зарплату, Самуил Яковлевич!» – попросила однажды Маршака уборщица. «Голубушка, детские писатели сами копейки получают, – отговаривался жадноватый Маршак. – Приходится по выходным подрабатывать». – «Где?» – «Да в зоопарке. Я – гориллой, Чуковский – крокодилом». – «И сколько ж за такое платят?» – «Мне – 300 рублей, а Корнею – 250». Когда эту шутку пересказали Чуковскому, он неожиданно рассердился: «Почему это у Маршака на 50 рублей больше?! Ведь крокодилом работать труднее!»
Однажды Чуковский с Маршаком поссорились всерьез. Корнею Ивановичу вернули из издательства рукопись «Одолеем Бармалея», Самуил Яковлевич на этот раз помочь отказался, сочтя сказку неудачной. «Маршак открылся предо мною как великий лицемер и лукавец!» – жаловался Чуковский. Маршак, славившийся своей обидчивостью, не здоровался с «неблагодарным Корнеем» целых 15 лет! Не эта ли ссора послужила поводом для известной в то время эпиграммы:
- Уезжая на вокзал,
- Он Чуковского лобзал,
- А приехав на вокзал,
- «Ну и сволочь», – он сказал.
- Вот какой рассеянный
- С улицы Бассейной.
В самые опасные годы сталинских репрессий Маршак работал в детском отделе издательства ОГИЗ, которое помещалось в здании Дома книги на Невском проспекте. Здесь было безопаснее. Детские сказки в стихах – что может быть безобиднее? Недаром однажды Чуковский написал Маршаку:
- Могли погибнуть ты и я,
- Но, к счастью, есть на свете
- У нас могучие друзья,
- Которым имя – дети.
По воспоминаниям современников, это государственное издательство иначе как «Редакцией Маршака» не называли. Но и Маршак не обманывался относительно собственного творчества, он хорошо знал себе цену. Во время войны Уолт Дисней обратился к нему с предложением сделать мультипликационную экранизацию его сказки «Двенадцать месяцев». Маршак понимал, что самостоятельно ответить на предложение американца он не может. Надо было испросить разрешение у литературных генералов. В то время он уже жил в Москве. Решение пришло сразу. Следовало обратиться в комитет по печати, который тогда возглавлял ныне всеми забытый литературный чиновник по фамилии Большаков. Маршак пришел в комитет, где его вежливо встретили и попросили подождать. Прошло полчаса, час, еще полчаса. Его поили чаем, успокаивали, просили не нервничать. Но к Большакову все никак не впускали. Наконец Маршак не выдержал, встал и, раздосадованный, ушел. Но своему литературному начальнику оставил записку:
- У вас, товарищ Большаков,
- Не так уж много Маршаков.
Памятная доска на доме 14 по улице Пестеля
Несмотря на то что Маршак значительную часть своей творческой жизни провел в Москве, он по праву считается петербуржцем. И не только потому, что здесь он творил, или потому, что сюжеты многих, особенно детских его стихов разворачиваются в декорациях узнаваемых ленинградских реалий, но по образу его поэтического мышления. Чего стоят строчки, сумевшие вместить в себя практически всю литературную энциклопедию Петербурга:
- Давно стихами говорит Нева,
- Страницей Гоголя ложится Невский,
- О Блоке вспоминают Острова,
- Весь Летний сад – Онегина глава,
- И по Разъезжей бродит Достоевский.
Понятно, что в этих стихах нет имени самого Маршака, но петербуржцы его чтут. В доме на углу Литейного проспекта и улицы Пестеля в 1970 году установлена мемориальная доска из гранита с рельефными буквами и пальмовой ветвью, исполненная по проекту архитектора Т. Н. Милорадович. На доске надпись: «В этом доме с 1927 по 1938 год жил и работал выдающийся советский писатель Самуил Яковлевич Маршак».
С 1925 по 1934 год в Ленинграде проживал еврейский поэт, писавший на иврите, Хаим Соломонович Ленский. Он был лидером группы молодых еврейских поэтов и до сих пор считается лучшим советским поэтом, писавшим на иврите – древнем еврейском языке. Четырежды за свою сравнительно короткую жизнь в Ленинграде Ленский арестовывался. Один раз в связи с убийством Кирова. Прожил он всего 37 лет, столько же, сколько и любимый им Пушкин.
Смерть Ленского окутана тайной. По одним источникам, он умер в тюрьме, по другим – во время перемещения из одного места заключения в другое. Будто бы, когда заключенные переходили по мосту через какую-то речку, охранник просто столкнул Ленского с моста. Еще по одной легенде, Ленский в лагере был совершенно истощен и не мог выполнять норму. Зачастую он не получал даже похлебки, только 400 грамм хлеба. Можно предположить, что больной и обессилевший Ленский был «актирован», то есть попросту выброшен за ворота лагеря, где вскоре и умер от голода.
Октябрьский переворот
Драматичный для России 1917 год начался с Февральской революции. Революция была с восторгом принята петербургской общественностью, в том числе еврейской. На нее возлагались надежды. Ее воспринимали как «чудесное освобождение», ссылаясь на то, что календарно она удивительным образом совпала с ветхозаветным еврейским праздником Пурим, который в Библии трактовался как праздник освобождения. Напомним, что праздник Пурим был установлен в память об избавлении евреев от Амана, жестокого правителя, грозившего истреблением всех иудеев. Понятно, что Романовы ассоциировались с ветхозаветным Аманом. Февральскую революцию называли еще и «Революционной Пасхой». Говорили о ней как об «историческом» чуде. Причем, в повседневной речи слово «историческое» чаще всего заменяли словом «Божье». Напомним, что еврейская Пасха празднуется в память Исхода евреев из Египта и расценивается так же, как освобождение. Еврейское название праздника Пасхи – Песах – в переводе означает «проходящий мимо». Оно связано с событием, когда Бог убил в Египте всех первенцев, кроме иудейских, жилище которых он различил по условному знаку, и прошел мимо.
Впрочем, революционный восторг длился недолго. Октябрьский переворот, совершенный большевиками, и начавшийся вслед за ним красный террор, перевернувший сознание российских граждан, на значительную, особенно думающую часть из них, подействовал отрезвляюще. Среди наиболее дальновидных и трезвомыслящих оказались старейшие члены еврейской общины, умудренные многовековым опытом жизни евреев в рассеянии среди иноверцев. Во главе переворота стояли Владимир Ленин и Лев Троцкий. В этом смысле, несмотря на многочисленные публичные декларации большевистского интернационализма, еврейское происхождение и того, и другого не могло не сказаться на дальнейшей судьбе всего еврейского народа.
Хорошо известно, что после «победы социалистической революции» антисемитизм в Петрограде усилился. В первую очередь старались подчеркнуть массовое участие евреев в революции. Правда, на эту тему еще с революции 1905–1907 годов ходили анекдоты в виде сообщений с мест, якобы опубликованных в газетах: «Варшава. Расстреляно 11 анархистов. Из них 15 евреев». Тем не менее в 1917 году штаб революции, разместившийся в Смольном, называли «Центрожид», по аналогии с Центральным Комитетом Балтийского флота Центробалтом. В уголовном мире появилась новая блатная татуировка: ОРВЕА, которая расшифровывалась: «Октябрьская Революция – Величайшая Еврейская Авантюра». А появление буквенного обозначения Российской Советской Федеративной Социалистической Республики – РСФСР – объяснялось тем, что так, мол, было легче читать: слева направо – русскому Ленину, каковым в то время считали Владимира Ильича, а справа налево – очевидному еврею Троцкому. Известно, что даже более или менее осведомленный Максим Горький, борясь с антисемитизмом в послереволюционной России и выступая против тех, кто обвинял всех евреев «за грехи двух или семерых большевиков», вполне искренне заблуждаясь, называл Ленина «чистокровным русским». Хотел того Горький или нет, но даже в его словах можно уловить намек на сложность и запутанность ситуации. Более откровенным и прямолинейным оказался еврейский историк и общественный деятель, один из создателей научной истории еврейского народа Семен Дубнов, который на еврейском митинге 9 июня 1917 года, обращаясь к своим единоверцам, сказал: «Из нашей среды вышло несколько демагогов, присоединившихся к героям улицы и пророкам захвата. Они выступают под русскими псевдонимами, стыдясь своего происхождения, но скорее псевдонимами являются их еврейские имена. В нашем народе они корней не имеют».
И это правда. Как это ни удивительно, послереволюционному антисемитизму во многом способствовали сами титулованные евреи. Так, например, объективно антисемитом вполне можно считать Л. Д. Троцкого, хотя он сам искренне верил в обратное. Однажды, если верить фольклору, к нему пришли видные представители петроградской еврейской общины. Они прямо заявили, что проведением так называемого красного террора, в котором он принимает активное участие, он как еврей наносит непоправимый вред собратьям по вере. Не зря, говорили они, в Петрограде на каждом шагу можно услышать один из самых популярных куплетов того времени:
- Чай Высоцкого,
- Сахар Бродского,
- Россия Троцкого.
Если верить фольклору, Троцкий на это ответил: «Я не еврей, я – интернационалист».
Причем, надо отметить, что ни поставщик чая Высоцкий, ни сахарозаводчик Бродский не были абсолютными монополистами в своей сфере коммерческой деятельности. Да и Россия в то время была не под Троцким, а под Лениным, считавшимся, как мы уже говорили, русским. Но по старой как мир антисемитской традиции в сознании обывателя евреем считается любой носитель отрицательных качеств, кем бы он ни был на самом деле. Например, этнический поляк террорист Игнатий Гриневицкий, бросивший бомбу в Александра II, в официальном правительственном докладе описывался как «типичный русский с круглым полным лицом и широким носом», а некоторые петербургские газеты, в том числе небезызвестное «Новое время», с издевкой писали о Гриневицком как о «человеке восточного типа с крючковатым носом». Фольклору известен пролетарский лозунг горячих предоктябрьских дней 1917 года: «Долой еврея Керенского, да здравствует товарищ Троцкий». Когда надо, и русский Керенский становился евреем. К сожалению, евреи ответили гораздо позже пословицей, которую Троцкий уже не мог услышать: «Революцию делали Троцкие, а расплачиваются Бронштейны».
В контексте нашего исследования еврейской темы петербургского городского фольклора эта пословица требует особого рассмотрения.
С формальной точки зрения происхождение Александра Федоровича Керенского не вызывает сомнений. С отцовской стороны его предки происходят из среды русского провинциального духовенства. Дед Керенского Михаил Иванович служил священником в селе Керенки Пензенской губернии. От названия этого села и происходит фамилия Керенских. Отец Керенского женился на Надежде Адлер – дочери начальника топографического бюро Казанского военного округа. По отцовской линии Н. Адлер была дворянкой русско-немецкого происхождения, а по материнской – внучкой крепостного крестьянина, который еще до отмены крепостного права сумел выкупиться на волю и впоследствии стал богатым московским купцом.
Однако, как утверждает свободная энциклопедия Википедия, слухи о еврейском происхождении Керенского по материнской линии периодически возникали в антисемитских кругах как в предреволюционный период, так и в годы Гражданской войны и в эмиграции. Особенно популярна была версия, что «Керенский, сын австрийской еврейки Адлер, бывшей замужем в первом браке за евреем Кирбисом, до крещения носившим имя Арона. Овдовев, его мать вышла второй раз замуж за учителя Керенского». Петербургская черносотенная правомонархическая газета «Гроза», издававшаяся с перерывами с 1 октября 1909 года по ноябрь 1917 года как «ежедневная литературно-политическая и общественная» газета национально-патриотической направленности, переиначив фамилию Кирбиса, писала о «жиде Куливере», ставшем во главе государства. Позднее в той же газете утверждалось, что некая Куливер, овдовев, вышла замуж за учителя Керенского, который усыновил и крестил пасынка, получившего фамилию отчима.
Насколько широкое распространение приобрели эти слухи, можно судить по дневниковой записи историка Г. А. Князева: «Про Керенского распускают самые дикие слухи. И еврей-то перекрещенный он, и пьянствует в Зимнем дворце, валяясь на кровати Александра III /хотя Александр III и не жил в этом дворце/, и развелся со своей женой, женясь на артистке Тиме, и свадьба их была в дворцовой церкви, причем над ними держали те самые венцы, которые употреблялись при царском венчании. И эти дикости повторяют всюду, и даже интеллигенты. Сегодня я слышал эти мерзости еще от людей очень правого оттенка, а на улице от заведомого большевика-рабочего слышал такую оброненную им фразу: „Это только жиду Керенскому под стать так трусить“».
Александр Федорович Керенский
Понятно, что все эти слухи не соответствуют действительности, но исключить их из истории петербургской мифологии невозможно. Тем более что и сам Керенский давал к этому многочисленные поводы. Он активно отстаивал права евреев на конституционное равноправие, категорически выступал против еврейских погромов, решительно противодействовал антисемитизму и посвятил делу Бейлиса статью, опубликованную в журнале «Северные записки».
Присяжный поверенный Александр Федорович Керенский впервые появился на политической арене Петербурга в качестве депутата 4-й Государственной думы от Саратова. Его заметили. А в 1913 году, после резкого выступления в адрес Польши, за ним закрепилась репутация крупного политического деятеля. Этому способствовал и едва не разразившийся в Думе скандал. Один из депутатов вызвал Керенского за это антипольское выступление на дуэль, но тот вызова не принял, так как был принципиальным противником дуэлей, за что целый ряд политических партий и отдельные общественные деятели выразили ему свое особое уважение. С марта 1917 года Керенский входил в состав Временного правительства, а с 8 июля того же года стал его председателем.
С этого момента судьба Керенского пришла в тесное соприкосновение с судьбой другого политического деятеля той эпохи, лидера большевиков В. И. Ленина, идеологическому и пропагандистскому натиску которого Керенский должен был противостоять по должности. Впервые линии их жизней пересеклись заочно. Отец Керенского преподавал в той же гимназии, где учился будущий вождь русского бунта. У них было много общего. Они были земляками, оба – юристы по образованию, оба мечтали о смене политического и общественного строя в России, но пути к этому видели по-разному. Конституционный демократ Керенский, даже подписав указ об аресте лидера большевиков, не смог обеспечить исполнение этого указа, в то время как вождь мирового пролетариата Ленин вообще никогда не останавливался перед выбором средств для уничтожения своих противников.
Чего только не говорили о председателе Временного правительства среди дезертировавших с фронта солдат и полуграмотных мужиков, поверивших обещаниям ленинских комиссаров! О нем сочиняли пословицы: «Керенский плут, моряков впрягал в хомут, в Питере бывал, на полу спал, как бы не упал», придумывали прозвища, самым мягким из которых было «Херенский», распевали частушки:
- Я на бочке сижу,
- А под бочкой виноград.
- Николай пропил Россию,
- А КерЕнский – Петроград.
Одним из первых распоряжений Временного правительства Керенского было освобождение из тюрем двадцати тысяч уголовников, которых тут же прозвали «Птенцами Керенского». Оказавшиеся на свободе, эти «птенцы» превратились в коршунов, наводивших панический ужас на законопослушных обывателей. Даже многие годы спустя ленинградцы помнили этих уголовников по стандартной угрозе, сохранившейся в городском фольклоре: «Жалко, не попался ты мне в семнадцатом году!» А женщин 1-го Петроградского батальона, в октябре 1917 года посланных по распоряжению Временного правительства на защиту Зимнего дворца, прозвали: «Суки Керенского».
А. Ф. Керенский на улицах Петрограда в 1917 году
Между тем сам Александр Федорович был о себе исключительно высокого мнения. На публике старался появляться с рукой, заложенной за обшлаг сюртука. Говорят, этот наполеоновский жест появился у него после того, как, ежедневно здороваясь с тысячами людей, однажды он повредил кисть и решил использовать это «счастливое» обстоятельство в своих целях. А после того, как в Петрограде родилась легенда, что председатель Временного правительства Александр Керенский заказал обеденный сервиз с монограммой «Александр IV», за ним надолго закрепилось это царское прозвище. Четвертым в народе он числился после императора Александра III.
Одновременно в Петрограде распространились легенды о том, что, перебравшись в Зимний дворец, Керенский полюбил спать на кровати императрицы. Его прозвали «Мадам Керенский» или «Александра Федоровна». Помните, у беспощадного Владимира Маяковского в поэме «Хорошо!»:
- Завтра, значит. Ну, не сдобровать им!
- Быть КерЕнскому биту и ободрану!
- Уж мы подымем с царевой кровати
- Эту Александру Федоровну.
Маяковский не был одинок в желании изменить гендерный статус Керенского. «Дедушка русской революции» Георгий Валентинович Плеханов окрестил его: «Сара Бернар из Царевококшайска», совместив в одной безжалостной метафоре ослепительную на тот момент политическую славу Александра Федоровича с его якобы провинциальным происхождением. До 1919 года Царевококшайском назывался город Йошкар-Ола. Есть и другие довольно любопытные свидетельства о бытовавшем в народе женском прозвище Керенского. Вот, например, 22 октября 1917 года группа петроградских футуристов под руководством Велимира Хлебникова выпустила манифест, в котором фамилия председателя Временного правительства дана в женском роде: «Считать Временное правительство временно несуществующим, а главнонасекомствующую А. Ф. Керенскую находящейся под строгим арестом».
На долгие годы сохранилась легенда, сделавшая Керенского в глазах победившего пролетариата жалким трусом, предателем, в самый ответственный момент покинувшим своих товарищей. Суть легенды сводилась к тому, что вместо незамедлительного принятия решительных мер по спасению страны от большевиков Керенский бежал, переодевшись в женское платье. Или, как утверждает современный детский школьный фольклор, убегая из Петрограда, «Керенский превратился в женщину».
- Сбежал в униформе женской
- Буржуйский холуй КерЕнский.
Частушки на эту пикантную тему распространялись в Петрограде с бешеной скоростью:
- В последних числах октября
- Скандал невиданный случился.
- С постели бывшего царя
- КерЕнский кубарем скатился.
Эта, как оказалось впоследствии, насквозь лживая легенда пережила самого Керенского, умершего в эмиграции в 1970 году. На самом деле, о чем пишет сам Керенский, он всего лишь «решил прорваться через все большевистские заставы и лично встретить» подходившие, как ему казалось, верные Временному правительству войска. И далее: «Вся привычная внешность моих ежедневных выездов была соблюдена до мелочей. Сел я, как всегда, на свое место – на правой стороне заднего сиденья в своем полувоенном костюме, к которому так привыкло население и войска».
Однако легенда оказалось исключительно живучей. Скорее всего, причиной ее возникновения стали многочисленные предвиденные и непредвиденные обстоятельства, в народном сознании слившиеся в одно целое. Во-первых, в охране Зимнего дворца стоял женский батальон, о котором мы уже знаем. Во-вторых, из Гатчины Керенский действительно вынужден был бежать с британской визой на британском судне, переодевшись то ли в форму британских матросов, то ли сербских солдат. И, наконец, в-третьих, фольклору известна легенда, скорее, похожая на анекдот, причем придуманный в более позднюю эпоху. Согласно этой легенде, или, если хотите, анекдоту, когда в октябре 1917 года толпа разгоряченных солдат и матросов ворвалась в Зимний дворец, Керенского там уже не было. Он действительно уехал в Гатчину.
Здесь следует сделать одно немаловажное отступление об этой легенде-анекдоте. В то время в Зимнем дворце размещался военный госпиталь. Он был организован в царской резиденции еще в самом начале Первой мировой войны. Известно, что в дни Февральской революции вооруженные солдаты выпытывали у медсестер, где они спрятали царских министров. Их искали под кроватями, в баках с грязным бельем и даже в спальнях самих медсестер. То же самое произошло и в октябре 1917 года. В одном из залов дворца стояли больничные койки с солдатами, раненными в головы. Целые ряды постанывающих забинтованных голов. Революционным матросам это показалось подозрительным. А не скрывается ли среди них хитрый Керенский? Недолго думая, они начали срывать бинты с несчастных раненых солдат. Поднялся страшный крик, в котором с трудом можно было разобрать только одно: «Он еще вчера переоделся медсестрой и сбежал». Видимо, и среди раненых такая молва бытовала. Остается добавить, что уже 28 октября госпиталь в Зимнем дворце вообще закрыли, а раненых начали перевозить в другие лазареты города.
Еще по одной известной нам легенде, Керенский накануне большевистского восстания спокойно покинул Зимний дворец, воспользовавшись одним из подземных ходов, который будто бы вел в дом Военного ведомства на Адмиралтейском проспекте. Там его ожидал управляющий делами Временного правительства В. Д. Набоков. Оттуда будто бы Керенский и уехал в Гатчину, надеясь привести войска для усмирения взбунтовавшегося народа.
Так или иначе, но, как иронически утверждает городской фольклор, «Прораб Керенский досрочно сдал Зимний дворец к ноябрьским праздникам».
Этот пассаж требует объяснения. Вплотную к государственному перевороту 1917 года Петербург приблизился в начале октября, когда скрывавшийся после драматических июльских событий сначала в Разливе, а затем в Финляндии Ленин вернулся в Петроград. С этого момента начинается деятельная подготовка большевиков к вооруженному восстанию. К концу октября разногласия по поводу времени начала восстания среди заговорщиков прекращаются. Точку в споре единомышленников поставила знаменитая фраза: «Вчера было рано, завтра будет поздно». Правда, если верить фольклору, Ленину, как это нам внушали в течение семидесяти лет, она не принадлежит. Согласно городской мифологии, эту фразу уже потом придумал английский писатель Джон Рид, ставший свидетелем тех событий и описавший их в своей широко известной книге с эффектным названием «Десять дней, которые потрясли мир». А что же Ленин? У фольклора на этот счет есть свой ответ: Некоторые большевики хотели сделать Октябрьскую революцию летом под предлогом того, что в это время года юнкера всегда уходили в отпуск. Но Ленин с ними не согласился. Он сказал: «Раз Октябрьская – значит осенью. А праздник будет ноябрьский».
Никто в мире так и не понял этой изощренной большевистской логики. В одном из современных анекдотов разговаривают два младших научных сотрудника. Русский и американец. «Послушай, Вась, что такое социализм?» – «Понимаешь, Джон… Это когда октябрьские праздники справляют в ноябре. И так всё».
Между тем Керенский прожил долгую жизнь. Оказавшись за границей, остановился в Париже, где ему какой-то французский пэр подарил старинный перстень, возраст которого исчислялся чуть ли не двумя тысячами лет. Перстень овеян древними легендами, согласно которым, его обладатели кончали жизнь самоубийством. Керенский посмеивался, каждый раз намекая на свой почтенный возраст. Умер он в нью-йоркской клинике в возрасте 89 лет. Последние два месяца отказывался от пищи. Врачи пытались вводить питательный раствор через капельницу, но он с маниакальной настойчивостью вырывал иглу из вены. Так что смерть бывшего председателя Временного правительства с полным основанием можно считать самоубийством.
Революцию Керенский так и не принял. За несколько лет до смерти будто бы связался с советским правительством с просьбой посетить родину. Ему поставили единственное условие: признать революцию. Керенский отказался.
О собственной роли в событиях 1917 года говорил он сам в одном из интервью. На вопрос корреспондента: «Можно ли было избежать победы большевиков в 1917 году?», – бывший первый Председатель правительства свободной России Александр Федорович Керенский ответил: «Можно было. Однако для этого надо было расстрелять одного чело века.» – «Ленина?» – «Нет, Керенского».
Но вернемся к Льву Давидовичу Троцкому. Его подлинная фамилия Бронштейн. Троцкий – революционный псевдоним. О том, как появился этот знаменитый псевдоним, сохранилась легенда. Однажды он попал в тюрьму, где надзирателем оказался однофамилец. Надзиратель Бронштейн был человеком исключительно жестоким и крайне грубым. Его все боялись и ненавидели. В тюрьме в основном сидели политические, товарищи по борьбе, и Лев Давидович Бронштейн решил, что по выходе на свободу они унесут с собой память о ненавистном надзирателе, фамилия которого будет ассоциироваться с ним. Тогда он будто бы и решил взять себе партийный псевдоним – Троцкий. По другой версии той же легенды, его покорил надзиратель Троцкий, который своим спокойствием и властностью крепко держал в узде всех заключенных.
Троцкий был одним из крупнейших политических деятелей революционной России XX столетия, наиболее яркой фигурой первых лет советской власти. Он был активным участником Октябрьской революции 1917 года, руководил Петроградским советом, возглавлял наркомат иностранных дел, занимал другие важнейшие государственные должности. Троцкий внес значительный вклад в создание Красной армии и в организацию обороны страны в Гражданскую войну. О том, какой популярностью пользовался Троцкий, говорят его прозвища: «Красный Лев», «Лев революции», «Красный фельдмаршал». Частушки, героем которых становился Троцкий, отражают все сферы деятельности этого незаурядного и неоднозначного человека:
- Посмотри-кось ты на стенку,
- Этта Троцкого потрет.
- На носу очки сияють,
- Буржуазию пугають.
- Троцкий, Троцкий, где ты был?
- В Бресте с немцем водку пил.
- Эх, Россия, моя мать,
- Продают тебя опять.
- Ленин Троцкого спросил:
- Для чего муку купил?
- Чтоб жидам была маца.
- Ламца – дрица – лам – ца – ца.
- Сидит Троцкий на заборе,
- Ленин выше, на ели.
- До чего же вы, товарищи,
- Россию довели.
До сих пор во всем мире главенствующая роль Троцкого в октябрьских событиях 1917 года не подвергается ни малейшему сомнению. Вот как ее описывают иностранные студенты, обучающиеся в русских вузах: «Троцкий гарцевал на белом коне по Иорданской лестнице. За ним бежали большевистские войска. Они хотели арестовать Керенского и набить карманы яйцами Фаберже». Напомним, что Иорданская лестница – это парадная лестница Зимнего дворца, по которой на Крещение спускался крестный ход из Большой церкви Зимнего дворца, чтобы через Иорданский подъезд выйти на Дворцовую набережную Невы, где у Иорданской проруби проходил обряд водосвятия. По одной из революционных легенд, 25 октября 1917 года по этой лестнице большевики ворвались в Зимний дворец, хотя на самом деле они проникли во дворец через неприметный боковой вход.
Впрочем, Троцкий играл ведущую роль не только в октябрьских, но и в послеоктябрьских событиях. Так, наряду с Лениным и Зиновьевым, он был инициатором и организатором реквизиции церковных ценностей «в пользу революции». Вот как расшифровывались в фольклоре фамилии этих трех крупнейших деятелей революции, превращенные в обыкновенные аббревиатуры, которыми они в целях секретности якобы пользовались в телеграммах друг другу: ТРОЦКИЙ – Ленину: «ТРудное Ограбление Церквей Кончено. Исчезаю. Исчезаю». ЗИНОВЬЕВ – Троцкому: «Зачем Исчезать. Нужно Ограбить Все, Если Возможно». ЛЕНИН – Троцкому: «Лева, Если Награбил, Исчезай Немедленно».
Высокой была популярность Троцкого и в партийных кругах. Судя по фольклору тех времен, она значительно превосходила репутацию Сталина. «Лучше быть в хвосте у льва, чем в заднице у сапожника», – говаривали умудренные опытом старые большевики, за что, кстати, потом расплачивались ссылками, тюрьмами, жизнями. Напомним, что «Сапожник» – одно из многочисленных и далеко не лицеприятных прозвищ Сталина.
Лев Давидович Троцкий
Во внутрипартийных дискуссиях Троцкий был непримирим, всегда имел собственное мнение, за что в конце концов был подвергнут острой критике, исключен из партии и выслан сначала в Алма-Ату, а в 1929 году – за границу. С легкой руки Сталина у Троцкого появились новые прозвища: «Иудушка Троцкий» и «Демон революции». В его облике, поведении, да и в биографии и в самом деле было нечто мистическое, потустороннее. Достаточно напомнить, что родился Троцкий в тот же день календаря, в который спустя 38 лет свершится большевистский октябрьский переворот – 25 октября /7 ноября/, и в один год – 1879-й – со своим будущим непримиримым соперником, Иосифом Сталиным.
Между тем в провинциальной России 1930-х годов большинство крестьян слыхом не слыхивали о Троцком, тем более не имели никакого представления о нюансах внутрипартийной борьбы. И никак не могли понять, за что их арестовывали. А арестовывали только за то, что путали труднопроизносимую фамилию с не менее трудным названием своей профессии и называли себя «Трактистами», то есть трактористами. Антонов-Овсеенко вспоминает, как на пересылках и в лагерях на вопрос, за что сидишь, эти бедолаги заученно отвечали: «Трактист я».
В 1939 году, живя в изгнании, Троцкий основал 4-й Интернационал, что в Советском Союзе было расценено как покушение на завоевания Октябрьской революции и дискредитацию большевистской партии. Троцкий превратился в опаснейшего врага партии и государства. В 1940 году в результате террористической акции, организованной и успешно проведенной тайными сотрудниками НКВД, Троцкий был убит ледорубом в личном кабинете, в собственном доме в Мексике.
Странным образом современный американский фольклор связал именем Троцкого две страны – латиноамериканскую Мексику и евроазиатскую Россию. Известно, что американцы настоятельно рекомендуют своим гражданам не пить за границей сырую воду. Это, утверждают они, может привести к серьезным желудочно-кишечным заболеваниям. Учитывая их, выходцев из Европы, многовековой опыт взаимоотношений с Мексикой, этому можно поверить. Пятьсот лет назад испанский конкистадор Кортес в ответ на гостеприимство короля ацтеков Монтесумы заключил его в тюрьму и таким образом завоевал Мексику. С тех пор разнообразные желудочные проблемы, с которыми сталкиваются туристы, непривычные к мексиканской кухне и тамошней сырой воде, американцы называют «местью Монтесумы». Этот опыт американский фольклор, как всякий фольклор, чуткий к сопоставлениям, ассоциациям и аналогиям, перенес на Россию. И не только потому, что русскую сырую воду, качество которой вызывает серьезные опасения за состояние американских желудков, они называют «Местью Троцкого», убитого в Мексике по указанию из Москвы, но еще и потому, что начальные буквы фамилии Льва Давидовича Троцкого «trots» по-английски означают «понос».
Троцкий был пламенным и талантливым оратором. На его выступления собирались тысячи слушателей. Однако к тому, что он говорил, относились с известным недоверием и подозрительностью. В 1920-х годах среди пролетарского населения советской России было широко распространено крылатое выражение «Свистит, как Троцкий». Впрочем, оно не вполне точно отражало подлинное отношение слушателей к ораторам, подобным Троцкому. В арсенале городского фольклора имеется другой вариант этого выражения, где слово «свистит» заменено более точным, хотя и вульгарным синонимом. Кстати, в Большом словаре русского жаргона фамилии Троцкий соответствует синоним «Болтун». Понятно, что к многочисленным однофамильцам того самого, конкретного Троцкого этот синоним никакого отношения не имеет.
В Петербурге с Троцким связана любопытная легенда, которая витает над одним из крупнейших универмагов города – Домом ленинградской торговли, или ДЛТ, как его привычно называют петербуржцы. История этого торгового заведения восходит к 1909 году, когда на Большой Конюшенной улице, 21–23, по проекту архитектора Э. Ф. Вирриха было построено здание для магазина Гвардейского экономического общества. В дореволюционном Петербурге его хорошо знали по обиходному названию «Гвардейская экономка». Выпускники военных училищ и офицеры гвардейских полков пользовались здесь некоторыми преимуществами.
В 1927 году в этом здании открывается универмаг ДЛК, или Дом ленинградской кооперации. Аббревиатура ДЛТ появилась в 1965 году, когда на базе нескольких магазинов по продаже промышленных товаров была организована разветвленная торговая фирма «Дом ленинградской торговли».
Между тем интригующая аббревиатура, легко сходящая за известные инициалы Льва Давидовича Троцкого, породила множество ассоциаций. Появилась легенда о том, что в середине 1920-х годов строгие ревнители русского языка вряд ли могли допустить такую лингвистическую небрежность. Уж если и называть таким образом торговое заведение, то уж никак не Дом ленинградской торговли /ДЛТ/, а Ленинградский дом торговли /ЛДТ/. Но, как назло, Лев Давидович Троцкий объявляется врагом народа и изгоняется из священных рядов большевистской партии. И если оставить безупречно правильную аббревиатуру ЛДТ, то не станет ли это невольным памятником опальному члену ЦК ВКП/б/, да еще в недавнем прошлом и председателю Петросовета? За это можно и поплатиться. И тогда, в тех непростых условиях идеологической борьбы, якобы и пошли на дешевый трюк, поступившись общепринятой логикой и обыкновенными правилами грамотного письма.
Есть в Петербурге и еще одно курьезное напоминание о Троцком. Это памятник Михаилу Ивановичу Калинину, открытый 20 ноября 1955 года на площади перед кинотеатром «Гигант». Скульптурный облик «всесоюзного старосты», как официально называли Калинина в советских средствах массовой информации, запечатленный в бронзе скульптором М. Г. Манизером, вполне соответствовал мифологическому образу этого человека, сложившемуся в народе. Его знали как крупного государственного деятеля, доброго и отзывчивого по характеру, но который решительно никакого серьезного значения в коридорах партийной власти не имел. Поэтому и фольклорные характеристики памятника так диаметрально противоположны. Его называют одновременно «Дедушка Калинин» и «Чучело старого козла».
Памятник Калинину был практически первым монументом, установленным в Ленинграде после смерти Сталина и последовавшего затем разоблачения культа его личности. Это было время, когда в обществе впервые предпринимались попытки переоценить прошлое, взглянуть на него по-другому. На этом фоне рождались самые невероятные и фантастические легенды. Говорили и о том, что памятник Калинину на самом деле – скрытый памятник Троцкому, невинно оклеветанному и жестоко уничтоженному Сталиным. И как бы это ни выглядело неправдоподобно, что-то общее в облике Троцкого и Калинина, изображенного скульптором, уловить можно.
Если с этническим происхождением Троцкого все ясно, о Ленине сказать это было нельзя. Образ Ленина, искаженный и доведенный стараниями партийных функционеров до глянцевой плакатной безликости, может быть, как никакой другой, нуждается в особом, дополнительном взгляде, ракурсе, который многие десятилетия был не просто предосудительным, но зачастую и далеко не безопасным.
Так, например, костью в горле большевиков стояла национальность вождя всемирного пролетариата. Примириться с тем, что его кровь являла собой гремучую смесь, включавшую в себя кровь нескольких национальностей, в том числе калмыцкую, чувашскую, немецкую, шведскую, советские интернационалисты просто не могли. А уж говорить о капле еврейской крови в его священных жилах было вообще запрещено. По стране ходили легенды о жертвах собственной любознательности – людях, которые позволили себе не только изучение, но и обнародование результатов исследований генеалогии Ленина. Говорили, что за это серьезно поплатилась Мариэтта Шагинян во время работы над художественной биографией вождя. Кажется, только у фольклора на этот счет не было сомнений. Встречается на том свете Карл Маркс с Лениным. «Вы какой национальности, Владимир Ильич?» – «Я русский». – «Да, да, конечно. А я немецкий». Да, уж! – добавим мы в свою очередь. «Русский», «немецкий» – какая разница, главное, что не «еврейский», а наш:
- У людей великой нашей нации
- Его имя вот уже давно
- Будит три таких ассоциации,
- Как «Аврора», кепка и бревно.
Знал бы Карл Маркс, что сон разума может породить и не таких чудовищ. В 1920-х годах в Югославии вышла книга откровенно антисемитского содержания, в которой утверждалось, что на самом деле было два Ленина. Один из них, сын каторжника, был усыновлен Ильей Николаевичем Ульяновым. Он вырос и стал агентом сразу двух охранок – русской и прусской. И когда неожиданно в 1912 году умер в Берлине, то был заменен другим агентом, необыкновенно на него похожим. Понятно, что все они были евреи.
Фольклор, связанный с еврейским происхождением Владимира Ильича Ленина, начинается с легенды о рождении его старшего брата Александра, который в 1886 году стал членом террористической фракции «Народной воли» и считается одним из активных участников подготовки покушения на императора Александра III. В связи с этим Александр Ульянов был арестован, судим, приговорен к смертной казни и повешен во внутренней тюрьме Шлиссельбургской крепости вместе с четырьмя другими участниками подготовки покушения.
Владимир Ильич Ульянов (Ленин)
Александр Ульянов стал героем петербургского городского фольклора благодаря одной из самых нетрадиционных фольклорных версий случившейся Октябрьской революции. Оказывается, его брат, Владимир Ильич Ленин, якобы задумал и осуществил революцию как месть Романовым за казненного Александра. Довольно последовательная и стройная легенда представляла собой сентиментальную историю о том, как мать Ленина, Мария Бланк, по происхождению еврейка, приняла крещение. Ее родителями были: врач-физиотерапевт Александр Дмитриевич Бланк, по разным и довольно противоречивым данным русского, еврейского, или немецкого происхождения, и его жена Анна Иоганновна Гроссшопф. Обряд крещения был совершен в 1835 году в церкви Святого Спиридония Тримифунтского в Петербурге, в Главном Адмиралтействе.
Мария Александровна Бланк (Ульянова)
Став фрейлиной великой княгини, жены будущего императора Александра III, хорошенькая Мария Бланк завела роман с наследником престола и вскоре забеременела. Во избежание скандала ее срочно отправили к родителям и «сразу выдали замуж за скромного учителя Илью Ульянова, пообещав ему рост по службе». Мария благополучно родила сына, назвав его Александром. Будто бы в честь биологического отца.
Александр Ильич Ульянов
Далее события, как и положено в легенде, развивались с легендарной скоростью. Александр, будучи студентом, узнал семейную тайну и поклялся отомстить за поруганную честь матери. Он примкнул к студенческой террористической организации и взялся бросить бомбу в царя, которым к тому времени стал его отец. В качестве участника подготовки этого покушения Александр Ульянов был судим и приговорен к смерти. Накануне казни к нему приехала мать. Перед посещением сына, согласно легенде, она встретилась с императором, который будто бы согласился простить «своего сына», если тот покается. Как мы знаем, Александр Ульянов каяться отказался и был казнен.
После этого Ленину будто бы ничего не оставалось, как мстить не только за мать, но уже и за брата.
Впрочем, если верить еще одной, столь же невероятной легенде, отцом Александра Ульянова был не император Александр III, а известный террорист Дмитрий Каракозов. Как известно, Каракозов был учеником Ильи Николаевича Ульянова. Их семьи жили в одном доме, и роман Каракозова с Марией Александровной Ульяновой в то время ни для кого не был секретом. Мальчик родился за четыре дня до выстрела Каракозова в Александра II. По рассказам современников, Илья Николаевич Ульянов его не только не любил, но даже не признавал своим сыном. Александр родился шестипалым, а это в народе считалось дьявольской метой. Кроме того, в результате падения с обрыва он стал горбатым. Есть свидетельства того, что и мать его не жаловала, и будто бы именно она однажды в порыве ненависти, сама «случайно обронила его с крутого берега». Все это не могло не сказаться на характере мальчика. В нем родились два противоположных чувства: ненависть к одному предполагаемому отцу и восхищение «подвигом» другого, впрочем, тоже предполагаемого. Такая раздвоенность и привела его к террору.
В 1922 году память о революционере-народовольце Александре Ильиче Ульянове была увековечена. Траурная улица, что проходит вблизи Охтинского кладбища, была переименована в улицу Ульянова. В 1987 году это название было уточнено. Ульяновых было много, и, дабы ни у кого не было сомнений в выборе имени для улицы, она стала называться улицей Александра Ульянова.
Между тем и увековечение памяти брата Александра Ульянова, вождя революции Владимира Ульянова / Ленина/ началось еще при его жизни. Имя Ленина присваивалось улицам и площадям, городам и местечкам, заводам и фабрикам. Но монументальные памятники ему в количестве, не поддающемся подсчету, появились только после его смерти. В одном только Петрограде, а затем в Ленинграде, их было более ста. Однако отношение к ним ленинградцев, если судить по городскому фольклору, было далеко не однозначным, если не сказать, однозначно негативным. Фольклор монументы Владимиру Ильичу не жаловал.
Памятник В. И. Ленину у Финляндского вокзала. 1950-е годы
Первым в Ленинграде был установлен памятник у Финляндского вокзала. Это произошло вскоре после смерти вождя революции, в 1924 году. Первоначально памятник воздвигли в непосредственной близости к южному фасаду Финляндского вокзала, в память о прибытии Ленина в Петроград в апреле 1917 года. В 1930 году от памятника к Неве была проложена аллея, а в 1945 году памятник перенесли на 180 метров ближе к набережной и установили на более высокий фундамент. Вокруг памятника был разбит сквер.