И смех, и слезы, и любовь… Евреи и Петербург: триста лет общей истории Синдаловский Наум

Еще более заметный след в петербургской мифологии оставило другое библейское имя – Самсон. Так звали ветхозаветного героя, прославившегося своими подвигами в борьбе с филистимлянами. Из Книги Судей о Самсоне известно, что однажды «сошел на него Дух Господень, и он растерзал льва, как козленка; а в руке у него ничего не было». Этот героический сюжет был использован при оформлении Большого каскада в Нижнем парке Петергофа. В представлении склонного к символам и аллегориям человека XVIII столетия каскад олицетворял выход России к морю – идею, реализации которой посвятил всю свою недолгую жизнь Петр I. Семнадцать водопадных ступеней Большого каскада и канал, который идет от него к морю, украшены сорока одной бронзовой статуей, двадцатью девятью барельефами, четырьмя бюстами, семью маскаронами и ста сорока двумя струями бьющей в небо хрустальной воды. В центре всей этой грандиозной композиции высится фигура библейского героя Самсона, олицетворяющего новую Россию.

Первоначально вызолоченную свинцовую фигуру «Самсона, раздирающего пасть льва», исполненную по модели скульптора Бартоломео Карла Растрелли, установили на Большом каскаде в 1734 году, в 25-ю годовщину Полтавской битвы, хотя сохранилась легенда, согласно которой Самсон был установлен гораздо раньше, еще при Екатерине I в 1725 году. Будто бы именно она, едва став императрицей, задумала увековечить великую битву в виде аллегорических фигур – Самсона и льва. Библейский герой символизировал Россию, а лев, изображение которого является частью шведского герба, – побежденную Швецию. Впрочем, есть предание, согласно которому Самсон установлен еще раньше. Будто бы сам Петр посвятил его памяти Гангутского сражения – первой крупной морской победе русского флота над шведским.

Со временем свинцовая фигура «Самсона» оплыла. В 1802 году ее заменили бронзовой отливкой, выполненной по модели скульптора М. И. Козловского. Во время Великой Отечественной войны скульптура Самсона была похищена немецкими оккупантами и вывезена в Германию. Найти ее не удалось. В 1947 году по модели скульптора В. Л. Симонова, сделанной на основе сохранившихся фотографий, она была воссоздана. Впрочем, бытует на этот счет одна любопытная легенда. Будто бы в начале войны скульптуру «Самсона» закопали в землю, но свидетелей не осталось. В машину с рабочими попала бомба, и все до одного погибли.

В XIX и тем более в XX веках яркий и образный язык символов, которым прекрасно владели в XVIII веке, был забыт, а затем и вовсе исчез из привычного обихода. Некогда грандиозные художественные аллегории превратились в обыкновенные скульптурные украшения. Такая судьба постигла и знаменитый фонтан «Самсон». В связи со столетием со дня рождения В. И. Ленина фонтан в народе получил название «Струя Ильича». Еще через два десятилетия на страну обрушилась эпидемия телевизионного знахарства. С утра до вечера два телегероя тех незабываемых лет, Кашпировский и Чумак, заряжали своей целительной энергией бутылки с водопроводной водой и останавливали кровь при полостных операциях на расстоянии тысяч километров. Их «подвиги» во благо человечества не остались незамеченными в ленинградском городском фольклоре. Фонтан «Самсон» в народе получил характерное прозвище: «Кашпировский, разрывающий пасть Чумаку». Оба телевизионных экстрасенса и в самом деле были непримиримыми врагами. Затем, когда имена телезнахарей стали выветриваться из памяти неизлеченных обывателей, «Самсон» превратился в обыкновенный «Памятник стоматологу». Эпоха победного наступления капиталистических отношений на социалистическую систему хозяйствования наложила свой отпечаток и на современный фольклор. Вот и в композиции «Самсона» острословы разглядели символ превосходства капиталистической экономики Южной Кореи над безнадежными социалистическими экспериментами Северной и окрестили петергофский фонтан: «Самсунг, разрывающий пасть Ким Ир Сену». «Самсунг» – это название одного из крупнейших промышленных концернов в Южной Корее, который оказался не по зубам даже Ким Ир Сену – основателю и первому руководителю северокорейского государства.

Отметим одну особенность, замеченную проницательным фольклором. Из Ветхого Завета известно, что Самсон носил длинные волосы, служившие источником его необычайного могущества, и что с их утратой силы его иссякнут. Но однажды Самсон поддался страсти к коварной филистимлянке Далиле, обещавшей своим соотечественникам за вознаграждение выведать, в чем сила Самсона. После трех неудачных попыток ей удалось узнать секрет его жизненной силы. «И усыпила его на коленях своих, и призвала человека, и велела ему остричь семь кос головы его. И начал он ослабевать, и отступила от него сила его».

Так погиб библейский Самсон. Что не грозит, как уверяет городской фольклор, русскому Самсону, так как в петергофской скульптуре он изображен с короткими волосами.

Между тем в еврейской истории, особенно в эпоху рассеяния евреев по миру, архаичная этимология имен и названий мистическим образом сыграла с ними недобрую шутку. Уничижительное клеймо «пришельцев», а значит «чужаков», следовало за евреями повсюду, не давая забывать, кто есть кто в стране их пребывания, будь то в первом, втором, пятом или в более отдаленных от первого поколениях. Причем напоминания о том, что евреи чужаки, приобретали все более и более изощренные, уродливые формы, эволюционируя от первых итальянских еврейских гетто, русской черты оседлости и первых немецких концентрационных лагерей до последующих фашистских лагерей уничтожения. В этих сложнейших обстоятельствах рассеяния по миру История поставила перед евреями вопрос не только о собственном физическом выживании, но и о сохранения нации, народа, веры. Сегодня мы знаем, что даже в таких порой нечеловеческих условиях евреи выжили, сохранили и Народ, и Нацию, и Веру.

Но при этом имеем ли мы моральное право с высоты нашего современного знания и социального устройства судить тех, кто ради выживания был вынужден пойти на принудительную или даже добровольную духовную ассимиляцию? Тем более когда речь идет о культурной ассимиляции, позволяющей собственной производительной, общественной или творческой деятельностью обогатить культуру титульной нации, среди которой живешь, и при этом сохранить в себе этнические и духовные ценности родного еврейского народа, независимо от того, сменили ли твои предки или ты сам вероисповедание и какое количество еврейской крови течет в твоих жилах. Как утверждает доктор исторических наук Елена Носенко-Штейн в статье, опубликованной в книге «Евреи России. Неизвестное об известном», по «свидетельствам статистики», «доля людей, рожденных в смешанных браках, в которых только один из родителей еврей, – в полтора или даже в два раза превышает долю людей, у которых оба родителя евреи». Понятно, продолжает она, «называть таких „половинок“ евреями не всегда корректно, если не восклицать вслед за персонажем фильма Никиты Михалкова «12»: „Евреев наполовину не бывает!“» И это правда. Мы в своей книге следовали исключительно этому принципу.

И последнее. Петербургу всего чуть более трехсот лет. Столько же лет петербургскому городскому фольклору. Однако его систематизация и исследование как самостоятельного и самодостаточного жанра городской культуры начались поздно. Первая книга о петербургском городском фольклоре, отмеченном петербургской исторической, географической, топонимической, архитектурной или какой-либо иной специфической метой, появилась только в конце 1994 года. Это произошло по разным причинам. В XVIII веке региональной историей вообще не интересовались. В XIX – среди петербуржцев сложилось убеждение, что, поскольку их город непростительно молод, возник на пустом месте, не имеет ни корней, ни истории, то по определению не может иметь собственного фольклора. В XX столетии, особенно в советский период его истории, фольклор, по-своему комментирующий и объясняющий события, происходящие вокруг, считался чуть ли не диссидентством. Он противоречил официальной, канонизированной на всех этапах всеобуча коммунистической идеологии государственной истории и потому был опасен. Достаточно напомнить, что даже за рассказ анекдота с едва заметным политическим подтекстом можно было поплатиться карьерой, свободой, а то и жизнью.

Серьезное систематическое и свободное изучение городского фольклора стало возможным только с падением советской власти. И тогда, к немалому удивлению самих исследователей и их читателей, выяснилось, что его много. Только в нашем собрании насчитывается около двенадцати тысяч единиц петербургского городского фольклора. Это легенды и предания, пословицы и поговорки, стихи и песни, анекдоты и частушки, аббревиатуры, неофициальные названия, прозвища и многое другое, имеющее отношение к устному народному творчеству.

Среди всего этого богатства не последнее место занимает многочисленный фольклор со специфическими метами национальных меньшинств, издавна населяющих или посещающих Петербург. Финны, немцы, татары, голландцы и другие народы оставили свой след в городском фольклоре. Евреи в этом смысле исключения не составляли. Более того, количество фольклора, героями и персонажами которого были этнические евреи, оказалось достаточным, чтобы сквозь его призму посмотреть на всю трехсотлетнюю историю еврейского присутствия в Петербурге. Этому и посвящена книга, которую автор выносит на суд читателя.

В книге рассказано о 74 этнических евреях, обессмертивших свои имена, в том числе уже и тем, что оставили несмываемые следы в арсенале петербургского городского фольклора. Это легендарные персонажи всеобщей мировой истории и известные реальные общественные и политические деятели России, банкиры и предприниматели, поэты и писатели, художники и композиторы, актеры и научные работники, скульпторы и архитекторы, спортсмены, обыкновенные обыватели и просто горожане. Имена многих из них, что называется, у всех на слуху, имена других – менее знамениты, а некоторые вообще неизвестны широкому читателю. Но всех их объединяет одно немаловажное обстоятельство. Они стали героями или персонажами петербургской городской мифологии, а значит, являются безусловной частью более чем 300-летней истории Петербурга, его повседневной жизни и героической биографии. Не знать мозаичные фрагменты этой истории – значит разорвать цепь, удерживающую нас в едином всемирном историческом процессе, гарантирующем наше общее существование во времени и пространстве. А это не только опасно, но и, что гораздо важнее, непростительно.