Такие разные миры (сборник) Шекли Роберт
– Самое время! – рявкнул Моррисон.
– Пожалуй, – молвил Рамакришна. – Но почему не начать с обычного сумасшедшего?
На предложение Моррисон ответил свирепым взглядом.
– Чтобы это дурачье заявило, будто я выбрал кого попроще? Ни за что. Я возьму самого трудного. Вообще неисправимого. Его излечение полностью докажет мою теорию.
– И кого же вы выбрали? – спросил Рамакришна.
– Слышали о Карнаже?
Еще бы Рамакришна не слышал! Да и кто о нем не знал? Клетус Кэседи уже был знаменитым серийным убийцей и отбывал тюремный срок, когда у него состоялась роковая встреча с инопланетным существом. Он слился с этим пришельцем и приобрел смертоносную оболочку, способную изменять свою форму. Надевая этот костюм, он называл себя Карнажем, а Карнаж был маньяком намного страшнее прежнего Кэседи.
Его пробовали лечить. В компании «Лайфстрим текнолоджиз» попытались физически устранить чужеродную сущность из крови Кэседи; в Институте Равенкрофта[15] опробовали психотерапию. Оба учреждения потерпели полное фиаско.
Рамакришна решил, что если теория Моррисона подтвердится на Карнаже, то она пригодится кому угодно.
Начальником доктора Моррисона был капитан Флинн Бакстер из Национальной комиссии полицейских экспертов в Вашингтоне, округ Колумбия. Бакстер сделал образцовую карьеру и как криминалист, и как действующий коп. Он руководил работой полиции в двух самых криминальных городах Америки – Детройте и Восточном Сент-Луисе. Когда он оставил собственно сыск, президент назначил его главой новой государственной комиссии полицейских экспертов. Бакстер всегда был убежденным сторонником взглядов доктора Моррисона на возможность перевоспитать преступников. Но нынешний план был настолько дерзок, что у него захватило дух.
– Вы хотите переделать суперзлодея? – спросил он. – Наметили кого-то конкретного?
– Клетуса Кэседи, – кивнул Моррисон.
– Карнажа?! Это уж чересчур, Чарли, – возразил Бакстер. – Нельзя ли выбрать для начала кого-нибудь попроще?
– Вот и мой ассистент спросил о том же, – подхватил Моррисон. – И я отвечу вам так же, как ему. Моя теория может и будет работать. А чтобы заткнуть критиканов, нам нужно нечто особенное. Сенсация для первых газетных полос, чтобы добиться приличного финансирования действительно эффективной программы.
– Мы даже не посадили Карнажа, – сказал Бакстер. – По-вашему, он явится сам, если вы заявите, что хотите его переделать?
– Думаю, я до него доберусь, – ответил Моррисон.
– Как?
– Мой план основан на заметке, которую я прочел несколько дней назад. Похоже, что сколачивают команду из самых опасных убийц; их забирают из тюрем по всей стране и свозят в Санта-Розу, штат Калифорния, в особый «мозговой центр». Специалисты собираются их изучить, чтобы предотвратить новые преступления.
– Я тоже об этом слышал, – сказал Бакстер. – Но при чем тут Кэседи?
– Пока ни при чем. Но будет, когда я приведу в действие мой план.
– Чарли, никто не знает даже, где Кэседи живет и шляется. О его привычках вообще ничего не известно – разве что он ненавидит Человека-Паука. Как же вы собираетесь с ним связаться?
– Предоставьте это мне, сэр. Могу ли я считать, что заручился вашим одобрением?
– Я вас и раньше прикрывал, – отозвался капитан Бакстер. – И прикрою снова, если настаиваете. Но, Чарли, подумайте хорошенько. Ваша затея кажется мне очень опасной.
– Значит, вы даете «добро»? – повторил Моррисон.
– Даю, даю, можете действовать.
– Благодарю вас, сэр. Вы первый ознакомитесь с результатами.
Услышав от Моррисона, что план исправления Карнажа одобрен, Рамакришна встревожился не на шутку. Идея была такова: надо скормить Карнажу одну из очищенных вытяжек, полученных Моррисоном. Это вещество было слишком сильным для обычного человека и, скорее всего, убило бы его. Но Моррисон получил из Равенкрофта биологический профиль Карнажа и понял, что тот выживет благодаря уникальному инопланетному метаболизму. Проглотив субстанцию супер-эго, которое является основой совести, Карнаж станет другим человеком, преображенным изнутри и не способным продолжать свои чудовищные зверства.
По крайней мере, в теории.
Но опыт все равно оставался рискованным. Подобраться к Карнажу было практически невозможно. Однако рискнуть стоило, ибо террор, устроенный суперзлодеем, внушал такой ужас, что казалось разумным попробовать что угодно – лишь бы остановить его.
За несколько следующих дней социальный эксперимент, задуманный в Санта-Розе, привлек к Калифорнии намного больше внимания, чем ожидали его авторы. Благодаря связям Бакстера в средствах массовой информации о нем кричали на всех крупных новостных телеканалах. За его подготовкой пристально следили газеты. Внезапно этот малопонятный эксперимент превратился в величайшую акцию столетия против преступности.
Моррисон готов был поспорить, что Клетус Кэседи, где бы тот ни находился, прослышит об этом и заинтересуется.
В этом смысле теория ученого подтвердилась. Кэседи, затаившийся в предместье Далласа, услышал об эксперименте и действительно заинтересовался. Мышление существа, в которое он превратился, было таким же непредсказуемым, как и его лейтмотив. Мысли были сумбурны и представляли собой дикую окрошку из воспоминаний о прошлом и образов будущего. Но даже у такого разума, зачастую неуправляемого, есть свои слабости. Карнажа влекло к преступлению. В том уголке сознания, где до сих пор обитал маленький мальчик, вынашивались мечты о подвиге. Еще ему нравилось объявляться во всем кошмарном великолепии своей мутации.
В новостях, которые смотрел Кэседи, фигурировали отвратительные отчеты о деяниях всевозможных серийных убийц. Дескать, первый предпочитал старых и немощных, второй был охотником и следовал за жертвой по пятам, третий специализировался в истязании домашних животных. Один был хуже другого.
Карнаж сделал вывод: «С такими ребятами можно и потягаться».
Недавно Кэседи выпал случай узнать о своей способности перемещаться в киберпространстве, и он оценил полезность компьютеров. У хозяев его нынешнего жилья (их трупы уже начали вонять в ванной) была новейшая модель, и Кэседи собрал кое-какие сведения о городке Санта-Роза. Тот находился в центральной части Калифорнии. Население насчитывало двадцать тысяч человек, а до ближайшего крупного города было больше сотни миль. Местечко славилось безмятежностью.
«Это ненадолго», – подумал Кэседи.
Он изучил планы здания, которые были целиком выложены в газетах, и заметил, что самый удобный момент наступит сразу после прибытия убийц в институт. Конвой – бронированная стража, призванная из Вольта[16], – удалится, сменившись куда меньшим отрядом местной охраны.
«Самое время туда зарулить», – решил Карнаж.
Он ощутил растущее возбуждение. Метаморфировав в черно-красную оболочку своей инопланетной ипостаси, он приготовился действовать.
Серийные убийцы стекались со всех концов страны. Пока не прибыл последний, их держали под охраной в надежном помещении аэропорта. Затем под зорким присмотром стражей посадили в автобус, чтобы провезти последние сто двадцать миль до института. Их было шестьдесят семь: одним едва перевалило за двадцать, другие находились в преклонном возрасте. Перед поездкой все они прошли доскональное соматическое и психиатрическое обследование, после чего были погружены в глубокий наркосинтетический гипноз для дальнейших тестов.
Автобус прибыл в Санта-Розу. Институт представлял собой комплекс из низких белых зданий за оградой под высоким напряжением. Когда автобус остановился перед главным корпусом, его встретил новый отряд охранников, нанятых учреждением. Они, вооруженные высокотехнологичным оружием от «Щита»[17], препроводили душегубов внутрь.
Карнаж наблюдал за происходящим из купы деревьев. Его неземная черно-красная кожа пульсировала от волнения. Он пребывал в приподнятом настроении, искренне радуясь предстоящей вакханалии в компании единомышленников. Электрический ток, струившийся по забору, едва щекотал его преображенную плоть. Теперь Карнаж просто выгадывал подходящий момент, чтобы приступить к действию.
В институте же Рамакришна спросил у Моррисона:
– А вдруг Карнаж не придет?
– Тогда придумаем что-нибудь другое, – ответил Моррисон. – Мы потратились на шумиху, но это ерунда. Вот если он явится, тогда начнутся проблемы. Проблемы и успехи.
– Будем молиться, чтобы все получилось, – произнес Рамакришна.
Под бдительным присмотром охраны убийц провели по коридорам главного корпуса в конференц-зал. Там их приветствовал Моррисон.
– Мы приступим к опытам через час, – объявил он. – До этого времени вы останетесь здесь. А когда начнем, то убедительная просьба ничего – я подчеркиваю, ничего – не трогать в лаборатории. Там находятся психотропные вещества, которые могут привести к непредсказуемым последствиям.
После этого Моррисон покинул сцену.
Его слова привлекли внимание убийц и вызвали ажиотаж. «Они набили лабораторию первоклассной дурью! Вот бы нам поживиться!»
Мешала охрана. Не такая опасная, как стражи, но с лучеметами, тогда как убийцы были безоружны и закованы в наручники, а потому никто не сумел бы даже выйти из зала.
Среди них был один, который не участвовал в общем приглушенном гомоне. Это был молодой человек с рыжими волосами и отрешенным, почти сонным взглядом. Наконец он повернулся к говорившим и осведомился:
– Ребята, вам действительно нужна эта дурь?
На него посмотрели. Никто его не узнал. Этого типа точно не было в автобусе! Или был?
– Ты кто? – спросил один.
– Ну, таким вы меня не признаете, – ответил чужак. – Но если я нацеплю рабочую шкуру, то, может, и сообразите.
Его одежда и наручники пошли рябью и начали менять цвет и форму. На глазах у всех он окрасился в черное с красным, и его моментально узнали.
– Карнаж! Боже, да это Карнаж!
Те, что находились ближе, отшатнулись. Они слишком хорошо знали о смертоносной непредсказуемости Карнажа.
– Не разбегайтесь, братва! – воскликнул Карнаж. – У нас будет праздник!
Серийные убийцы переглянулись. Послышался шепот:
– Это Карнаж, крутейший чувак! Первый среди мокрушников! Самый знаменитый серийный убийца всех времен!
– Эй, народ, а ну-ка послушайте меня! – крикнул Карнаж. – Вы знаете мой девиз. Ничто не мерзко, если весело. Я прав или я все равно прав?
Аудитория разразилась бешеными аплодисментами.
– А коли так, – вскричал Карнаж, – устроим полный отрыв! Давайте-ка навестим эту лабораторию и узнаем, что за соблазнительная химия там припасена!
Они хлынули из конференц-зала в коридоры и поспешили вверх по лестнице. Охрана скрылась. Моррисон предупредил ее о возможности бунта и велел временно отступить. Охранникам разрешили стрелять на поражение только при возникновении угрозы для их собственной жизни. И честно говоря, они были рады убраться подальше от твари, которая была не совсем человеком.
Карнаж, будучи в полтора раза выше других убийц, возглавил ораву и увлек ее на последний этаж.
Оказавшись на месте, они помедлили, осваиваясь и приходя в себя. Затем увидели табличку «Лаборатория № 1» и бросились к двери. На той значилось: «Посторонним вход воспрещен», и она была заперта.
Карнаж протолкался к ней, подергал ручку и заявил:
– Если дверь заперта, то это значит, что внутри что-то ценное.
С презрительной легкостью он обрушился на нее и сорвал с петель. Потом вошел в лабораторию, сопровождаемый толпой по пятам. И там остановился.
В дальнем конце комнаты на небольшом возвышении стоял доктор Моррисон в длинном белом халате и с двумя сверкающими пробирками в поднятых руках. За его спиной прятался Рамакришна.
– Мое почтение, док, – произнес Карнаж. – Очень милый прием. Что это у вас в руках? Наверное, что-нибудь необычное.
– Весьма необычное, – спокойно ответил Моррисон.
Он поднял одну пробирку повыше. Ее содержимое было ярко-голубым, кобальтового оттенка.
Карнаж осклабился:
– Уж не восхитительное ли там психотропное вещество, о котором я так много слышал?
– Оно самое, – молвил Моррисон. – Это уникальный образчик умственной функции, известной как суперэго. Мы полагаем, что он усиливает другую, которая называется совестью.
– Совесть в посудине! – воскликнул Карнаж, расплывшись в острозубой улыбке. – Я в восторге!
– В случае успеха, – продолжил Моррисон, – это вещество станет самовоспроизводящимся корректором ваших антисоциальных наклонностей.
– То есть мне больше не захочется убивать? – насмешливо уточнил Карнаж.
– Если выразиться лаконично, то да. Оно дарует вам преображение, по которому, я знаю, вы стосковались в сокровеннейших родниках своей души.
Карнаж гадко расхохотался и этим лучше всяких слов показал, как относится к мнению Моррисона.
Доктор бесстрашно заговорил дальше:
– Я уверен, что любое разумное существо томится по искуплению, добру и приличному месту в обществе.
– Знаете, док, – сказал Карнаж, – вы ничем не лучше ослов из Равенкрофта. По-вашему, я тайно мечтаю быть добрым? Дайте-ка сюда эту дрянь!
– Осторожнее! – предупредил Моррисон. – Это великая редкость! Бесценная!
– Да неужели?
Карнаж схватил пробирку и раздавил ее в кулаке. Затем под бешеные рукоплескания убийц приспустил костюм со своей рыжей башки и втер липкое вещество в кудри.
– Мне всегда хотелось иметь хорошие волосы, – признался Карнаж. – Авось хоть это поможет. А что в другой пробирке?
– Ничего интересного, – ответил Моррисон, прикрывая пробирку с ярко-красной жидкостью.
Карнаж выдернул ее из пальцев ученого.
– Говорите, док, и не вздумайте врать. Поверьте, я догадаюсь.
– Мне бы это и в голову не пришло, – сухо произнес Моррисон. – В красном веществе находится основа, из которой мы выделили субстанцию супер-эго.
– Основа? Что вы имеете в виду?
– Для извлечения супер-эго сначала нужно получить вытяжку эго.
Карнаж присмотрелся к пробирке на свет.
– Эго, вы говорите?
– В чистом виде. Но у вас его и так полно. Подозреваю, что даже с избытком.
– Бросьте! – возразил Карнаж. – Эго слишком много не бывает.
– Подождите! – сказал Моррисон. – Препарат еще не испытан на людях!
– Ничего не поделаешь! Так или иначе я не совсем человек. Я проведу для вас испытание, док. И если мне не понравится…
Карнаж подмигнул душегубам, и те зааплодировали, когда он поднял пробирку и выпил содержимое до последней капли.
Наступила тишина. Собравшиеся в лаборатории уставились на Карнажа, пытаясь угадать по странным жестам, что происходит у него в голове.
Рамакришна, следивший за этой сценой, предположил, что конечности не могут выразить всего, что творится в сознании Карнажа. Никакой жест не в состоянии передать внезапного наплыва чувства, которое, должно быть, испытывает Карнаж: чувства самости – абсолютной карнажности!
Самоощущение Карнажа расширилось, как будто взмыл занавес, обнаживший его подлинное «я». То, что Карнаж почитал за данность, предстало во всей ослепительной непосредственности – насколько он драгоценен, какой он особенный, неповторимый, уникальный, незаменимый, невоспроизводимый. Купаясь в ярком внутреннем свете чистого эго, он узрел, до чего прекрасно его тело, как хитроумно оно выточено, сколь изящно оформлено. И увидел это не в сравнении с чужими телами – какое ему дело до чужих? – но сугубо в своем существе, несравненном и несравнимом, где каждый волосок и каждая пора блистали квинтэссенцией его самости.
И коли таково его тело, то каково же сознание? Если бы существовали степени уникальности, его сознание было бы сверхуникальным, чудом за гранью сопоставимого – не потому, что оказалось бы тоньше, глубже или умнее других; другие сознания не имели значения. Главным было то, что именно это сознание, это тело, это сознание-тело принадлежали ему одному – нечто, чего мир не видывал и не увидит впредь.
Карнаж был настолько очарован собой, что мог лишь стоять столбом, погрузившись в самосозерцание. Затем он мало-помалу осознал присутствие убийц, которые так и толпились на пороге лаборатории, подзуживая: «Давай, Карнаж, покончим с этим!», «Не пора ли совершить малюсенькое убийство, а, Карнаж?», «Пора убивать, пора убивать, пора убивать!».
Карнаж припомнил, что когда-то – кажется, давным-давно – он прославился кровавой резней. И пусть он обладал неимоверной силой и почти сверхчеловеческими способностями, он все равно снова и снова рисковал своей жизнью в безумных эскападах умерщвления. Карнаж страдал, его неоднократно ранили люди вроде Человека-Паука и Венома, и он постоянно как-то выкручивался, излечивался и возвращался, чтобы опять убивать и рисковать собой.
– Эгей! Карнаж! Начинай же!
Карнаж тупо уставился на бесновавшихся убийц. Они хотели, чтобы он возглавил их в очередном забеге. В новом походе через адскую вакханалию и кровопролитие. Они желали, чтобы он снова подверг себя риску. Поставил под удар великолепное тело и превосходный ум. Рискнул потерять все то чудесное, чем он является. И ради чего?
Теперь он вспомнил минувшее, те самые времена диких убийств. Как ему было хорошо! Но сейчас стало лучше. Просто чудесно. Он не мог представить себе ощущения краше, чем чувство понимания и любви к тому, кем и чем он являлся.
Переход к действию лишь свергнет его с этого пика. Не вознесет! Он уже на вершине! Выше некуда!
– Док, – обратился он к Моррисону, – эти люди спятили. Похоже, что я и сам был таким, пока не познал себя по-настоящему. Но теперь… нельзя ли как-нибудь вывести меня отсюда?
– Можно, – ответил Моррисон. – Но надо поторопиться. Эти убийцы осатанеют, когда поймут, что вы их предали.
– Ну и что? – сказал Карнаж. – Эти дебилы ничего не смыслят. Я знаю, как лучше. Лучше, когда я балдею от собственной персоны, а не лезу в дурацкую ситуацию, где могу пострадать.
– Идемте, – пригласил Моррисон.
Он тронул кнопку на стене. Отъехала потайная панель. Они с Карнажем нырнули внутрь и отгородились прежде, чем убийцы пустились вдогонку.
Рамакришна тоже был там. Нажав другую кнопку, чтобы вернуть на место панель, он поспешил за Моррисоном и Карнажем по длинному, тускло освещенному коридору. Эта же кнопка включила сирену, подав сигнал охранникам. Они возьмут негодяев в кольцо.
– Куда вы меня ведете? – спросил Карнаж.
– В место, где вам, я полагаю, понравится, – ответил Моррисон.
В конце коридора была дверь. Моррисон отворил ее и пропустил Карнажа вперед.
Карнаж очутился в залитом светом помещении. Оно было сплошь зеркальным – стены, пол и потолок. Карнаж уставился на свои отражения.
Он был заворожен своим видом со всех сторон. Он увидел себя в бесчисленных ракурсах, вдали и вблизи. Все образы были хороши и отличались друг от друга.
Он и знать не знал, насколько прекрасен. Лицо выражало незамутненную красоту, душа испытывала беспредельный восторг. Взирая, он еще глубже проникал в собственное сознание, еще дальше вторгался в волшебную и незаменимую самосущность.
Похоже, эксперимент Моррисона удался. Все шло безупречно, за исключением одного.
– Док.
– Да, Карнаж?
– Здесь слишком людно. Вы не могли бы убраться ко всем чертям?
– Разумеется, – сказал Моррисон. – Больше ничего не хотите?
– Я получил все, что нужно. Себя!
Моррисон кивнул и движением головы велел Рамакришне выйти. Ассистент подчинился.
– Уже лучше, – отметил Карнаж, оставаясь прикованным к своим отражениям. – Но как насчет вас?
– Сейчас уйду, потерпите минутку, – отозвался Моррисон. – Мне только хочется задать вам несколько вопросов.
Рамакришна наблюдал за происходящим через смотровое окошко. Он слышал разговор благодаря акустической системе, которой была оборудована комната.
До него донеслись слова Карнажа:
– Я не хочу отвечать ни на какие вопросы.
– Это займет всего минуту, – настаивал Моррисон. – Мне нужно для отчета.
Карнаж, продолжавший пялиться в зеркало, раздраженно хрюкнул. Рамакришна решил, что дело в Моррисоне, который отражался позади маньяка.
Это подтвердилось следующей репликой Карнажа.
– В зеркале место только для одного! – взревел преступник.
Он развернулся и вдруг навис над Моррисоном, огромный и ужасный.
Моррисон метнулся к двери. Но не успел он добежать, как Карнаж настиг его. Расправа была невероятно жестокой. Темная кровь Моррисона забрызгала зеркала. Ее вид вернул Карнажа в помраченное состояние. Он набросился на дверь.
Рамакришна кликнул охранников, но те опоздали. Карнаж восстановился. Убийство доктора Моррисона, кровь на зеркалах – все это вернуло его подлинное естество. Он вырвался из зеркальной комнаты и был таков.
Охрана без труда утихомирила убийц, и ход эксперимента продолжился обычным порядком.
Доктора Моррисона похоронили в закрытом гробу.
Все это Рамакришна поведал, выступая в Венеции без малого через год.
– Терапия доктора Моррисона, – заключил Рамакришна, – не годится для обычного человека. Но для суперзлодея вроде Карнажа она подошла идеально и доказала теорию, которую впервые выдвинул Зигмунд Фрейд: насилие возникает не вследствие избытка эго, а при его недостатке. При крайнем усилении функции эго организму больше незачем самоутверждаться посредством агрессивных импульсов. На этой стадии он переходит в состояние, которое можно назвать последней стадией нарциссизма. Этот парадоксальный эффект субстанции эго был тайным оружием доктора Моррисона, и Карнаж пал его жертвой.
– А как вы охарактеризуете эту последнюю стадию, доктор Рамакришна? – спросили из зала.
– Как абсолютный нарциссизм – состояние, отличающееся пассивностью и непрерывным самосозерцанием. Субъект пребывает в нем постоянно, пока находится в зеркальной комнате, которую принимает за убежище, однако на самом деле это тюрьма. Вот что должно было случиться и почти случилось.
Помедлив, Рамакришна добавил:
– Именно поэтому я назвал метод доктора Моррисона успешным, несмотря на провал. Все было бы хорошо, если бы он обуздал свое желание задать еще несколько вопросов. Если бы он сразу оттуда ушел. Если бы Карнаж не увидел кровь доктора на зеркалах.
Кто-то спросил:
– Вы думаете, что этот метод можно испытать еще раз?
– Не вижу причин считать эксперимент проваленным, – ответил Рамакришна. – Но сомневаюсь, что его удастся повторить. Для обычного человека он не подходит. А Карнаж теперь знает о нем и больше не позволит себя обмануть. Эксперимент был успешным, леди и джентльмены, но пациент не излечился.
У каждого старинного рода есть уникальная черта, которая передается из поколения в поколение, и наследственная черта Крафтеров – магическая сила. Творить опасные заклинания и добиваться от потусторонних сил сотрудничества для них дело обычное – как и защищаться от обвинений в колдовстве, и вступать в противоборство с другими, не столь человеколюбивыми чародеями. Рассказ «Печать Соломона» был написан для сборника «Крафтеры», составленного Кристофером Сташеффом и Биллом Фосеттом в 1991 году.
Печать Соломона
Перевод Илоны Русаковой
1685 год от Рождества Христова
Проходя по Брайдлпасу, Самона услышала, что в доме Эдвина Лэпторна кто-то плачет – негромко, но очень горько. Она постучалась, но ей никто не ответил. Самона стояла на пороге и не знала, что делать.
Они с Эмером поженились три года назад. Когда должен был появиться на свет их первый ребенок, они оставили любимый домик Эмера в горах и переехали в небольшой Рок-Харбор, который располагался к югу от Бостона. В городе были доктора для их малютки, а близость Гарвардского колледжа позволяла Эмеру пользоваться старинными книгами и рукописями для изысканий в области магии.
Крафтеры вели замкнутый образ жизни. Меньше всего им нужны были проблемы с соседями на почве колдовства или алхимии. И особенно не хотелось связываться с Эдвином Лэпторном. Сомнительная репутация сопутствовала этому ювелиру, как вонь скунсу.
Но в доме Лэпторна плакал ребенок.
Самона снова постучалась, на этот раз громче.
– Эй? Есть кто-нибудь дома?
Самона почти ничего не знала о Лэпторне, но в том 1685 году в Рок-Харборе о нем ходило много слухов. По слухам, в Англии у него были проблемы. Какого рода проблемы, никто не знал, но поговаривали, что дело было предосудительное и даже попахивало потусторонними силами. Он успел сбежать из-под носа у королевских констеблей – сел на борт барка «Дора» и отбыл из Плимута в Бостон. Лэпторн тихо жил на окраине Рок-Харбора, но отчего-то он не пришелся горожанам по душе. Может, им просто не нравилось его вытянутое лицо с ввалившимися щеками, черные сросшиеся брови и бескровные губы, которые он кривил в неискренней улыбке.
У Самоны не было желания связываться с этим человеком, но в его доме плакал ребенок, и она встревожилась, не случилось ли с малышом чего плохого.
Она должна войти и выяснить!
Самона расправила плечи. Высокая красивая молодая женщина с длинными черными волосами и темными глазами. Лицо надменное и притягательное, а фигура так хороша, что самое скромное платье не может скрыть все ее достоинства. Самона толкнула дверь, и та оказалась не заперта.
Она вошла в старый дом с высокими потолками.
Вышла Самона спустя десять минут. Она была потрясена до глубины души. Немедленно вернувшись домой и убедившись, что ее малышка Эми, которой тогда было год и два месяца, спокойно спит в своей кроватке, Самона прошла в гостиную и рассказала Эмеру о том, что ей довелось пережить. Муж, хоть и не был настроен, слушал историю о человеческой жестокости и все больше мрачнел.
– Я поговорю с этим господином, – в итоге сказал он.
После чего Эмер надел плащ и шляпу и вышел из дома на поиски Эдвина Лэпторна.
Лэпторна Эмер обнаружил в момент, когда ювелир выходил из таверны Джосайи на Стейт-стрит. Раньше они только раскланивались, но никогда не разговаривали.
– Сэр, – обратился к Лэпторну Эмер, – случилось так, что некоторое время назад моя жена проходила мимо вашего дома. Она услышала плач ребенка и взяла на себя смелость войти…
– В мой дом, сэр? Она просто взяла и вошла в мой дом?
– Именно так, сэр.
– Она и впрямь взяла на себя слишком большую смелость, – проворчал Лэпторн.
Ювелир был очень высок, имел волосы черные, густые и жесткие, как проволока. Ходил он в треуголке. Лицо у него было обветренное, плохо выбритое и с красными пятнами на скулах – он злоупотреблял спиртным. Тонкая верхняя губа была вздернута шрамом, который тянулся вертикально по щеке, и из-за этого казалось, что Лэпторн постоянно ухмыляется.
– Ваша жена не имела права входить в мой дом, сэр.
– Возможно, сэр. Но она обнаружила, что ребенок, который живет с вами, оказался в плохой ситуации.
– Дуглас в плохой ситуации? Этот ребенок вполне способен о себе позаботиться.
– Когда Самона нашла его, он висел вниз головой, зацепившись ногой за верхнюю ступеньку лестницы, что ведет в погреб, и кричал как резаный.
– А я-то думал, что он и дверь открыть не сумеет! Толковый мальчишка, хоть и идиот! Вряд ли он пострадал. Этот малый сделан из каучука.
– Он из плоти и крови, сэр, – сухо заметил Эмер. – Как и все мы. Ваш ребенок заслуживает того, чтобы о нем лучше заботились.
– Видите ли, этот идиот не мой ребенок, – сказал Лэпторн. – Он достался мне от бывшей экономки. Та внезапно померла от лихорадки, а я по доброте душевной согласился за ним присматривать. Он питается лучше, чем многие в этом городе. Но даже если бы я морил его голодом, сэр, или сек, это бы вас не касалось. То, что происходит в доме, – дело хозяина. Ваша жена не имела права.
– Безопасность ребенка была под угрозой, – упорствовал Эмер.
– Даже если и так, это не ваша забота. Если вы только сами не решили, что это так.
Эмера очень удивила жестокость собеседника и его неожиданно агрессивная реакция. Лэпторн сжал кулаки, шрам на щеке налился кровью. Ситуация грозила выйти из-под контроля. Было ясно, что Лэпторн не подарок и напрашивается на неприятности. Стоило ли ради маленького идиота, который ничего не понимает, продолжать разговор, который мог очень плохо закончиться?
– Это мое последнее слово, – сказал Лэпторн. – И передайте вашей жене, чтобы держалась подальше от моего дома. Если она снова войдет без приглашения, может случиться, что подвешенным за ногу окажется уже не Дуглас.
Эмер весь подобрался. Он был худой, черноволосый и упорный. Напряжение его тела было направлено вперед и явно несло угрозу для собеседника. Голубые глаза Эмера сверкали, а волосы, казалось, встали дыбом.
– Сэр, вы сейчас угрожали моей жене? – понизив голос на пол-октавы, спросил он.
Двое мужчин несколько секунд молча смотрели друг на друга. Шея Эмера начала краснеть, вены вздулись от злости, он уже с трудом себя сдерживал. Но тут Лэпторн рассмеялся и отвел взгляд.
– Это была шутка, сэр. Я бы никогда не стал угрожать леди. Но надеюсь, что ваша супруга больше не переступит порог моего дома без приглашения, в противном случае ее может ждать крайне неприятное испытание. И это будет не моих рук дело. В моем доме, сэр, существует система защиты, которую я не использовал до этого инцидента. Но теперь я ее применю. Я вас предупредил. Хорошего вам дня, сэр.
Лэпторн приподнял шляпу и зашагал прочь.
Эмер вернулся домой и рассказал Самоне о своей встрече с Лэпторном. Самона надолго задумалась. В глазах у нее была грусть, она смотрела куда-то вдаль, небрежно ворошила веткой угли в камине и не сразу заметила, когда та загорелась. Она бросила ветку в огонь и сказала:
– Мне интересно, что он там скрывает.
– Свое бездушие и жестокость по отношению к Дугласу. Так, я понял, зовут ребенка. Что же еще?
– Сомневаюсь, – произнесла Самона.
– Почему?