Темные изумрудные волны Московцев Федор
– Я молчал, – думал, что ошибка сама обнаружится, – шумно засопев, выдохнул Еремеев. – Считаю, что Разгон здесь ни при чем. Приличная семья, хорошая характеристика с работы. Следователь Сташин пристрастен. Учась в следственной школе, он имел плохую успеваемость на кафедре экономики и международного права, которой заведует профессор Разгон.
Его поддержал Каданников:
– Андрей Разгон – обычный парень. Остался не у дел. Были небольшие сбережения, заработанные в экспертизе, за последние три месяца он их спустил. Никаких накоплений и сверхдоходов. Он непричастен к тому, что ему инкриминируют.
– Откуда такие сведения, Влад?
– Абсолютно точные сведения, Иосиф Григорьевич. Подруга с ним жила три месяца. Прощупала его карман как следует. Нет у него денег. Не виноват он. Всё у него ровно.
– Вай ана-саны, мы собрались истину искать, или фигуранта? – вмешался Кекеев.
Каданников пожал плечами:
– Причастность его к убийству Кондаурова – это дичь. То, что он оборонялся в камере – молодец, мужчина.
Дверь шумно отворилась, и, словно спецназовец в помещение, захваченное террористами, в кабинет вломился Рубайлов.
– Что вы натворили, Бадма Калгаевич! – с порога крикнул он. – Я ведь ясно указал, что деятельность преступной группировки, которую вы накроете, должна быть антиобщественной, глубоко антиобщественной и антиправительственной с националистическим и террористическим оттенком. Кого вы арестовали?! Сына почтенных родителей и певицу из музкомедии, которая прошла конкурс в миланскую оперу «Ла Скала», и должна на днях вылететь в Италию. Городская общественность ощущает тягостное недоумение. Люди взволнованы трагическими картинами, которые рисует пресса. Общественное мнение требует привлечь к ответственности организованную преступность, аферистов, обирающих население, рецидивистов, погрязших в убийствах и грабежах. Общественность недоумевает, почему власти ищут виновников в мире искусства, и среди социальных работников.
Он умолк, чтобы перевести дух, этим воспользовался Кекеев:
– Арест стал итогом громадной оперативной работы. Мы располагаем неопровержимыми уликами. Преступники во всём сознались. Убийство на глазах двадцати свидетелей…
– Вы делаете мне смешно! – перебивая, саркастически воскликнул вице-губернатор, посмотрев в окно. – Знаю я ваши «признания». Вы выходите на улицу, ловите прохожих, переходящих улицу на красный свет, и дубинками выбиваете показания.
Рубайлов расхаживал по кабинету, словно гроза над морем.
– Теперь так… – продолжил он, подойдя к столу. – Профессор Разгон делает мне докторскую диссертацию. Жена его, моя бывшая сотрудница, главный специалист жилкомхоза. Она единственный в городе человек, кто досконально разбирается в вопросах коммунального хозяйства. Единственный, кто может точно сказать, куда течет дерьмо, а куда – деньги. Если Андрей Разгон и Альбина Евсеева через полчаса не будут на свободе, я отключу всем сидящим здесь господам воду, свет, и электричество.
Водворилась настороженная тишина. Взгляды всех присутствующих устремились на хозяина кабинета, заместителя прокурора области. Кекеев невозмутимо смотрел в глаза Рубайлову.
В этот момент в кабинете появился Сташин, вызванный по внутреннему телефону.
«Как поступит зампрокурора?» – гадал Иосиф Григорьевич.
Совершенно понятно, что Кекеева не волнует ни общественность, ни сам Рубайлов. Руками заместителя прокурора снимали и арестовывали вице-мэров, начальников департаментов городских и областных администраций, руководителей силовых ведомств. Не вступая в коалиции с областными чиновниками, он был свободен от каких бы то ни было обязательств. Его слово не имело обратной силы. Если он что-то решил, то шел до конца, невзирая на возможные в любом деле ошибки.
Однако, слово Рубайлова также не имело обратной силы. И будучи избранным депутатом Госдумы – а в этом мало кто сомневался – мог надавить на Кекеева по линии Генпрокуратуры.
Иосиф Григорьевич не выпускал из поля зрения Бадму Калгаевича. И по его взгляду, обращенному на вошедшего следователя, понял, кто станет жертвенным бараном.
– Что же ты хулиганишь, Константин педэр-сухтэ? – простодушно спросил Кекеев.
– Пока я ездил в командировку, – продолжил заместитель прокурора, вот уже десять лет не выезжавший за пределы города, – ты арестовываешь невиновных, шьешь дела. Ай-яй, некрасиво это, подло. Вот Юрий Иванович распекает нас, как мальчишек.
– Бадма Калгаевич, – пробормотал, задыхаясь, следователь, которому вся кровь бросилась в голову, – я не знал всех тонкостей…
– Лахавлэ! – нетерпеливо перебил Кекеев. – Не знал вопроса так же, как не знаешь экономику и международное право?
Рубайлову, очевидно, пришлась не по вкусу разыгрываемая сцена. Он обратился к заместителю прокурора со следующими словами:
– Вы делаете мне большое удивление. Неужели вы не в курсе того, что творится в вашем учреждении?
Буравя взглядом ошеломленного следователя, рассчитывавшего получить сейчас чрезвычайные полномочия, Кекеев возмущенно проговорил:
– В последнюю минуту узнаю о превышении полномочий, вызванном пристрастным твоим отношением к подследственному. Ты ссоришь меня с моими сегодняшними и завтрашними друзьями. Может быть, ты арестовал Андрея Александровича, чтобы под пыткой выяснить, спал ли он с твоей женой? Хотел узнать, не рогоносец ли ты? На этот счет не сомневайся: ты рогоносец, и это известно всему Волгограду. Но ты работаешь в прокуратуре не для того, чтобы вымещать свои личные обиды.
Совещавшиеся, пораженные таким поворотом разговора, нетерпеливо ждали развязки, стараясь не смотреть на старшего следователя Сташина, затрясшегося, как в лихорадке.
– Бадма Калгаевич, – пролепетал он, – я честный человек.
В ответ раздался окрик, взметнувшийся, как дротик:
– Ты болван и вдобавок деревенщина! Теперь, сын сожжённого отца, слушай сюда: если через двадцать минут Андрей Разгон и Альбина Евсеева не будут на свободе, я сотру тебя в порошок. Можешь идти.
После того, как закрылась дверь за следователем, присутствующие в кабинете с минуту молчали, стараясь не смотреть друг на друга.
«Ловко вывернулся!» – подумал Иосиф Григорьевич, глядя на Кекеева, сохранявшего олимпийское спокойствие.
Еремеев зачем-то вытирал платком глаза. Искоса поглядывая на потолок, Каданников раскачивался вперед-назад. Рубайлов обалдело смотрел на Кекеева, напоминая быка, уставившегося на огонь. Силясь сдержать гнев и неуместное веселье, он посмотрел на дверь, и сказал:
– …И пошёл он ветром гонимый, солнцем палимый.
– Рогатый и побитый, – добавил Иосиф Григорьевич.
Взрыв хохота потряс кабинет. Еремеев, взвизгивая, тряс платком, мокрым от обилия весёлых слёз.
– Попал парень под раздачу!
– … к сатане под мохнатый хвост!
– Ха-ха-ха!
– Хи-хи-хи!
– Бадма всегда рассмешит!
И только Кекеев сохранял спокойствие, бесстрастным взглядом осматривая присутствующих. Рубайлов, пройдясь по кабинету, посмотрел на часы, и, сославшись на нехватку времени, удалился.
Все как-то разом притихли, когда он вышел. Некоторое время напряженно молчали. Наконец, Иосиф Григорьевич нарушил тишину:
– Придется нам произвести замену объекта. Мои оперативники набрали целый пул…
– Профессорских детей, мошенников-соблазнителей, деятелей искусств, – ехидно перебил его Кекеев.
Тут все чуть не попадали со стульев от нахлынувшего смеха. Иосиф Григорьевич кусал губы, Игнат Захарович всхлипывал, даже Бадма Калгаевич улыбнулся. Когда все, насмеявшись, замолкли, Давиденко обратился к заместителю прокурора:
– Видит болотный рак, следователя Сташина заменят на менее пристрастного…
– И менее рогатого, – вставил Еремеев.
– Мы произведем замену и сообщим вашим людям, – ответил Кекеев. – Будем работать в прежней связке.
Многозначительно переглянувшись, все поднялись со своих мест. Стало ясно: чтобы успешно завершить начатое дело, нужно тщательнее собирать анамнез у фигурантов, и особенно внимательно следить за тем, чтоб эти объекты никак не были связаны с вице-губернатором.
И, довольные друг другом, они, попрощавшись, разошлись.
Глава 51
Уже больше часа сидел Сташин, бледный, онемевший, в своём кабинете. Посмотрев на злополучный календарь с изображением вице-губернатора, задрожал и до боли сжал голову. Все пережитое предстало перед ним, как наяву. Подумалось, уже никогда не пересилить нравственную муку, никогда не вычеркнуть из памяти тяжелый разговор в кабинете заместителя прокурора. Неужели Рубайлов настолько влиятелен, что всесильному Кекееву пришлось отказаться от своих планов? Оперативники сразу трех ведомств выследили Трегубова и Разгона, и теперь вся работа псу под хвост!?
Однако, черт с ним, – начальство на то оно и начальство, сегодня трахает так, что шуба заворачивается, а завтра представит к награде. Хуже прилюдной выволочки был откровенный плевок в душу в связи с изменой Вики. Беспринципному Кекееву наплевать на чужие чувства, лишь бы половчее выкрутиться в щекотливой ситуации, когда по-другому не получается. Но откуда он узнал? Разгон? Следовательское чутьё подсказывало, что нет, не он.
«Неужели… лейтенант Бойко?!» – неожиданно мелькнула мысль.
Сопоставив некоторые данные, следователь Сташин решил: да, это Бойко! Впервые он подумал о лейтенанте, когда тот ухмыльнулся и спешно ретировался из кабинета во время допроса Разгона, когда тот произнёс это проклятое «О да, милый». Хотя не прочь был еще поиздеваться над подследственным, – это он никогда не пропустит. Конечно, больше некому проболтаться! Недаром эти слова мерещились Сташину всякий раз, когда он проходил по коридорам родного учреждения. Вся прокуратура смеялась над ним!
Так что же получается – Бойко… тоже знает, что означают эти слова?! Он тоже… с Викой?!
Какой ужас! Занесенный грозно кулак бессильно опустился на стол. Мысли заметались. Что делать? Развестись? Этот вопрос решен однозначно. Уволиться? Сташин задумался. Нет, черта с два! После несправедливой выволочки Кекеев обласкает, – конечно, извиняться не будет, но, может, выдаст премию, отправит в отпуск, предоставит бесплатную путевку на море, потом даст перспективные дела. Грамотных следователей он бережет, особенно тех, кто не поддается искушению, не берёт взятки. Тех же, кто «решает вопросы» мимо него, безжалостно увольняет при первой же возможности.
Да, – сделал вывод Сташин, – плевать на сплетни и смешки. Он останется на работе, будет таким же твёрдым и сильным, как зампрокурора. Бойко… надо забыть на время, потом уничтожить. Разгон… Жалкий ебаришка!
Сташин посмотрел в окно, задумался.
Странно, что из этих двух людей он вдруг испытал невольное уважение к подследственному, которого еще утром планировал добить, а потом был вынужден закрыть дело, и отозвать оперативников из областной больницы; а смазливого красавчика Бойко вдруг возненавидел. Да по-мужски разобраться – кобель не вскочит, пока сука не захочет. Но если один повел себя достойно, то другой разболтал об этом всей прокуратуре, – так, что дошло до Кекеева.
…Он долго сидел у окна, задумавшись. Рабочий день подходил к концу. Домой не хотелось. Надо пройтись пешком, обдумать финальный разговор с женой. Когда же пройдёт это мучительное чувство, когда будет ясность в голове? Хотя бы какие-нибудь мало-мальски приятные эмоции!
Повернувшись к столу, он открыл средний ящик тумбочки. Блокнот подследственного! С него всё началось. И, слава богу, – раскрылась измена, пусть дорогой ценой! Он начал медленно листать, внимательно всматриваясь в строчки. Сразу видно, кто для хозяина блокнота важен, а кто так себе. Близкие люди вписаны на ту букву, на которое начинается имя, остальные – по фамилии.
Буква «К»… Катя Тр. Что за Катя? Третьякова! Та самая! Рассматривая шесть букв, обведенных красным фломастером, Сташин стал вспоминать оперативную информацию об этой девушке, которой поделился с ним Галеев.
Через осведомителей выяснено, что у неё была связь с самим Кондауровым, после его смерти – роман с Разгоном, своим соседом. Они отдыхали в Сочи, вернулись в Волгоград в начале сентября – есть данные с железной дороги. Неизвестно, правда, когда уехали, – вот это интересно.
Она пробыла в городе пять дней. Встречалась с Солодовниковым на набережной, неподалёку от «офиса». Туда пришла пешком, после непродолжительной беседы Солодовников отвёз её на машине домой. На пятый день своего пребывания в городе она уехала на поезде в Санкт-Петербург.
«Ого! – подумал Сташин. – Тут даже указан петербургский номер!»
Он снял трубку, стал набирать номер, еще не понимая, что ему сейчас нужно, когда дело уже закрыто. Ответили сразу, оборвав первый же гудок. Нетерпеливо ждали чей-то звонок?
Сташин представился – назвал должность, фамилию, имя, отчество, адрес учреждения, и обратный номер телефона. Растягивая слова, обдумывал, как поведет разговор. Когда он закончил свою вступительную речь, грудной женский голос ответил не очень вежливо:
– Ну и что, чем обязана?
– Вы не могли бы представиться для начала?
– А что, вы не знаете, кому звоните?
– Попробую угадать… Екатерина Третьякова?
– Она у аппарата.
– Меня интересует Андрей Александрович Разгон, о нём бы хотелось поговорить.
– Что с ним случилось? – спросил встревоженный голос.
– Он находится в СИЗО.
– Охренительная новость, лучше скажите, с какого перепуга он там находится.
– Следствие пытается установить степень его причастности к некоторым… преступлениям.
– Он ни в чем не виноват.
– Спокойно, девушка. Если он невиновен, мы его отпустим. Сейчас я кое-что спрошу у вас, сопоставлю данные…
– Ничего я вам не скажу. И вообще – почему я должна вам верить?
– Ваше право. Тогда мы закончим разговор, я буду выяснять интересующие меня вопросы в других местах, всё это время Андрей Александрович будет находиться в СИЗО.
Повисла пауза. Девушка на том конце провода молчала. Подумав, она ответила, отрывисто бросая фразы:
– Что же вы хотите выяснить, – для того, чтобы Андрея поскорее выпустили из изолятора?
– Судя по вашей заинтересованности, вам небезразличен этот человек.
– Да, небезразличен. Я – его девушка.
Сташин удовлетворённо покачал головой.
– О, да!.. Не сомневаюсь. Так утверждает каждая первая девушка, проходящая по этому делу.
– Давайте оставим ваши следовательские штучки. Говорите по существу.
Следователь Сташин не знал, что сказать по существу, – Третьяковой и Кондауровым занимался Галеев. Связь Третьякова – Разгон никогда его не интересовала. Он ответил:
– Есть такая Альбина Евсеева, подружка Андрея Александровича. Так же, как и он, она находится под стражей. Вместе с ним… совершала… некоторые мошеннические действия, не могу по телефону всё сказать, это тайна следствия. Выгораживая его, наговаривает на себя, мотивируя тем, что она – его девушка.
– Чушь!
Сташин принялся листать блокнот. «Где же тут найти не чушь…»
– Есть ещё…
«Что бы такое сказать? – подумал он. – Не называть же Вику! Где еще имена девушек, подчёркнутые фломастером?»
– М-м-м… – задумчиво произнёс он.
– Как вы сказали?! – спросил нетерпеливый голос. – Маша?
Сташин открыл страницу на букву «М». Есть!
– И она тоже. Маша Либерт. Судя по её рвению, она готова сесть вместо Андрея Александровича, взяв на себя его вину. Она показала, что…
Тут он точным движением выудил из папки нужную бумагу, посмотрел дату отъезда Третьяковой в Петербург, и сказал:
– … провела с ним три ночи подряд, – 9-го 10-го и 11-го сентября, – в… гостинице «Волгоград». Мы проверили, оказалось, что это правда, есть соответствующие записи, и персонал подтверждает. Вот хотелось бы знать, сможете ли вы дать аналогичные показания.
Сформулировав мысль, он задал вопрос:
– Вы были с ним… в июне месяце… в ночь с…
Сташин задумался, какую бы дату назвать. Тут он услышал щелчок, и короткие гудки. Разговор прервался.
Спокойным движением собрав бумаги в папку, он аккуратно завязал верёвочки, и положил ставшую ненужной папку в тумбочку. Затем встал, и вышел из кабинета. На душе стало немного спокойнее. Он испытал небольшое, но всё-таки удовлетворение. Получены долгожданные положительные эмоции, так необходимые для трудного разговора с женой.
Глава 52
- Части меня под землей и на небе.
- Хотела сама кусочек хлеба.
- Умирала от голода, не зная еды.
- Хлеб вкушала не чуя беды.
- Меня разрывает на части вечности.
- За окном машины – полосы встречные.
- Буду петь на углях в белом аду.
- Растут кресты у меня в саду.
- Нужно проснуться из света во тьму.
- Я очень сильная, я смогу.
- Бред моих рук, стон моих глаз,
- Кончился этот безумный рассказ.
- И на земле нет больше нас…
Глава 53
Двое суток Андрей провёл в реанимации. Обезболивающие кололи каждые четыре часа, а укола хватало на три. В начале четвертого часа боль подкатывала, мучила почти час – до момента, пока подействует следующий укол. Болело под мышкой – в месте операционного разреза, ломило в ребрах, голова раскалывалась на части, болел позвоночник. Мучили кошмары. Одна-единственная мысль жгла, не отступала: что с Катей?! Как поговорили с ней домашние, что сказали? Как она поймёт его отсутствие? Забываясь в наркотическом сне, он думал о том, что Катя, зная о его неприятностях, поймёт, что невыход на связь связан с серьёзными проблемами, будет ждать, может быть, даже вернётся в Волгоград. Очнувшись ото сна, снова почувствовав боль, думал, что вдруг Катя неправильно поймёт, боялся, что родители, или брат, ответят ей что-нибудь не то.
Когда состояние улучшилось, его перевели в отделение. Родители и брат навестили его, сообщили, что дело закрыто, и неприятности закончились. Проведено служебное расследование, и двенадцать слушателей высшей следственной школы, виновные в ночном избиении подследственных, отчислены из ВУЗа, возбуждено уголовное дело. Что касается противозаконных действий следственных органов – тут бесполезно жаловаться, надо радоваться тому, что дело закрыто, всё могло быть гораздо хуже.
Выслушав, Андрей нетерпеливо спросил, звонила ли Катя, и что ей ответили. Оказалось, что Катя беспрерывно звонила, и ей отвечали всё, как есть: ночью забрала милиция, свидания запретили.
Андрей попросил, чтобы в больницу принесли его блокнот. На это ушло два дня – оказалось, что все личные вещи забрали при обыске. Наконец, брат привёз блокнот, который не без проволочек вернул следователь. Андрей тут же стал звонить с телефона-автомата в Петербург. Длинные гудки, никто не брал трубку. Брат не знал, когда Катя звонила в последний раз. Андрей позвонил родителям, они не могли вразумительно ответить на этот вопрос. Не помнят, было не до этого. Последние три дня она точно не звонила. Странно, – до этого дозванивалась и в два, и в три часа ночи.
В отделении скучать не приходилось. Приезжали Второв и Трезор, Маша навещала каждый день. Трезор сказал, что таких сложных случаев, как этот, он не видел никогда. Если с дознавателями договорились сразу, то дальше начались непонятные проблемы. Коридорные и опера в СИЗО наотрез отказались сотрудничать, мол, сделают всё, что угодно в плане режимных поблажек для любого другого подследственного или заключённого, но только не для Разгона. Это было особое указание начальства. И только в самом конце, когда были задействованы высокие инстанции, дело удалось сдвинуть с мёртвой точки. Солодовникову удалось договориться с коридорными и охранниками. И однажды ночью некий Хлюпиков задушил Фролкина, и наутро сознался в содеянном, взяв на себя ещё тех двоих – Оглоблина и Шишакова. Ну, такая ночная сомнамбула – бродит в ночи, всех душит. Сокамерники это подтвердили.
Решающую роль, конечно же, сыграл Рубайлов. Без его вмешательства всё остальное не имело бы смысла – ни свидетельские показания, ни появление «двойников», предлагавших микросхемы.
Дожидаясь ухода очередного посетителя, Андрей торопился к телефону-автомату. Три дня никто не походил к телефону. Наконец, на исходе третьего дня безрезультатных звонков трубку подняла женщина. Андрей поздоровался, попросил позвать Катю. Женщина представилась хозяйкой квартиры и сообщила, что девушка Катя действительно проживала здесь, но несколько дней назад она неожиданно съехала. Обидно, конечно – приятный человек, сказала, что собирается арендовать квартиру минимум на год, и вдруг такая незадача. Сейчас хозяйка пришла показывать квартиру новым жильцам.
Закончив разговор, Андрей позвонил Людмиле Николаевне, Катиной бабушке. От неё он узнал, что Катя улетела во Владивосток. Причины внезапного отъезда неизвестны. Что касается домашнего телефона, его нет – Сергей Владимирович переехал на новое место, дом не телефонизирован. Андрей трижды переспросил, будто это могло что-то изменить, и при очередном вопросе Людмила Николаевна ответила бы по-другому. В палате до него дошло: Катя его бросила. Словно чинка подсекла ему ноги, он почти упал на кровать. Сдвинулся мрак, пошатнулись стены, Андрей ударил кулаком по стене, сожалея, что находится не в камере, и никто здесь на него не нападает. Припадок ярости быстро прошёл, и ему показалось, что жизнь по каплям вытекает из него.
Глава 54
Туманным осенним утром Владимир с Артуром шли по территории аккумуляторного завода «ЭлектроБалт». Это было пространство, заполненное прямыми линиями, пространство прямоугольников и параллелограммов, рассекавших землю, осеннее небо, туман. Гробами выстроились заводские корпуса. Протяжно выли заводские гудки, дым заводских труб сливался с серой мглой. Время от времени из тумана появлялись серые тени, бледные пятна человеческих лиц – шли рабочие.
Дорогу преградили железнодорожные пути. По ним двигался маневровый тепловоз, подавая вагоны на склад готовой продукции. Туда же спешили автопогрузчики. Моргали серые просветы между вагонами, и вот, снова пространство и осенний утренний свет соединились из рваных лоскутов в туманную серую мглу. Путь был свободен.
– Почему мы не можем поставлять что-нибудь на этот завод, почему должны вечно возиться на строительстве бараков? – проворчал Владимир, перешагивая через рельс.
– Не гони волну, – ответил Артур. – Всё будет, мы только устроились.
– Всё будет… Надо заранее продумывать. Во всём нужна плановость.
Они подошли к корпусу, переговорили с прорабом, обозначили дневной объём работ, дождались приезда машины с материалами, и направились в сторону заводоуправления. Там, поднявшись на второй этаж, прошли в кабинет коммерческого директора. Их встретил Евгений Витальевич Барышников, невысокий мужчина средних лет, плотный, с порывистыми движениями, с сединой в черных волосах, с мягкой располагающей улыбкой и бегающими глазами. Когда посетители расположились на предложенных им стульях, после расспросов о том, как продвигаются дела на объекте, после обычного для петербуржцев разговора о погоде, коммерческий директор без плавного перехода рассказал, что часы на его столе когда-то были вмонтированы в панель танка, рассказал о сегодняшней отгрузке танковых аккумуляторных батарей, затем спросил:
– Ну и как, не надоело вам кормить вашего татарина?
Владимир с Артуром озадаченно переглянулись. Барышников имел в виду компанию, в которой они работали – «Базис-Стэп», в которой «татарин», Зарипов Фарид Касимович, был директором.
– Есть предложения? – хитро взглянув на Барышникова, спросил Владимир.
– Просто цены он ломит невъебенные.
С этими словами коммерческий директор взял со стола стопку счетов-фактур, и передал собеседникам.
– Полюбуйтесь, – продолжил он, рассматривая лежащие перед ним документы, – почему мы должны оплачивать заготовительно-складские издержки? Зачем в счете-фактуре на цемент указаны эти издержки, указаны транспортные расходы и наценка?
И добавил иронически:
– Почему наценка двадцать процентов, а не все сто?!
Барышников передал Владимиру документ, который только что рассматривал. Владимир тоже недоумевал, – зачем в счетах-фактурах показывать всю экономику сделки, особенно непонятно, зачем указывается наценка.
– Директор хочет, чтобы всё было правильно, – дипломатично ответил Артур. – С точки зрения закона к нему не подкопаться.
– А нам надо числом поболее, ценою подешевше, и чтобы по бумагам был порядок. Вы же волгоградские ребята?
Артур с Владимиром закивали.
– Мы хотим поработать с иногородними. А то наши местные подохуели, дерут с нас три шкуры. Тоже мне, монополисты невъебенные.
Владимир развёл руками, – что ж, законное желание. В продолжение беседы Барышников рассказал о планируемой реконструкции одного из старых корпусов, находящегося в аварийном состоянии.
– Можем осмотреть объект прямо сейчас. Вы составите свою смету, я сравню её с татарской и отдам на подпись генеральному.
– Интересное предложение, Евгений Витальевич, а можно мы посмотрим объект завтра утром, и устаканим все детали? – скороговоркой произнёс Владимир, – а то мы торопимся на станцию разгружать вагон.
– Фарид припряг, – подтвердил Артур.
– Он заставляет вас грузить вагоны? – удивленно спросил Барышников.
Владимир безнадёжно закивал, – мол, приходится, куда деваться.
– А нам впиздячивает свои накладные расходы! – возмущенно продолжил коммерческий директор, потрясая стопкой документов.
И он выругался длинно, забористо, фигурно. Выслушав гневную тираду в адрес своего работодателя, Владимир с Артуром попрощались с Барышниковым, и, предупредив, что придут завтра утром осматривать объект, вышли из кабинета.
По территории завода они шли молча, время от времени многозначительно переглядываясь. И только пройдя через проходную, усевшись в машину, обсудили ситуацию.
– Это пробивалово, Вовок! Этот лис нас прощупывает. Он работает с Фаридом много лет, они друг друга знают, как облупленных.
– Какая-то ебатория, – кивнул Владимир.
Некоторое время они сидели молча, наблюдая за фурами, въезжающими на завод.
– Витиеватая схема, мы на неё не подпишемся, – сказал, наконец, Владимир.
– Этот гребень нам проехался по ушам, а когда мы вышли, стал наяривать Фариду. Надо было сразу отказаться.
– Мы его опередим, – ответил Владимир, и вынул из кармана мобильный телефон. – Хотя я так не считаю. Барышников не будет звонить татарину.
И он изложил свои соображения. Соглашаться не имеет смысла по следующим причинам. Во-первых, самим брать объект резона нет, стройку они не знают так, чтобы работать в качестве прорабов. Нанимать сторонних прорабов рискованно – можно засыпаться на первом же серьёзном объекте.
Во-вторых, Фарид узнает, кто перешёл ему дорогу – завод кишит его рабочими. А если не доложат рабочие, Барышников проболтается – тот ещё пиздлявый ящик.
В-третьих, стройки – немного не то, чем хотелось бы заниматься. Работа со стройматериалами и большими массивами трудовых ресурсов – занятие рискованное и хлопотное. Заниматься этим серьёзно – нужна своя компания, лицензия, свой, а не сторонний, персонал. Вот поставка сырья на завод, продажа заводской продукции по дилерским ценам – совсем другое дело. Отгрузка – оплата, и все дела. Деньги вложил и тут же вытащил с прибылью.
Поэтому нужно поступить так. Сначала надо поставить в известность Фарида, выработать вместе с ним общую линию поведения. Как договорились, приехать на завод, обсчитать объем работ, составить смету, – так, чтобы она отличалась в меньшую сторону от директорской. На самом деле в смете № 1 будут обычные цены, а в той, что предоставит Фарид – сильно завышенные. Барышников примется распекать татарина – мол, полюбуйся, есть люди, готовые выполнить объем за меньшие деньги. Тот будет пожимать плечами – что ж, повезло вам, где бы мне найти таких дураков.
На самом деле весь объем выполнит «Базис-Стэп», документы будут от сторонней организации. Провернув эту нехитрую комбинацию, удастся расположить к себе Фарида, доказать свою лояльность; и предотвратить поползновения Барышникова к поиску других подрядчиков. Так же, это будет способствовать развитию доверительных отношений с коммерческим директором и другими заводчанами. Конечная цель – выйти на поставки сырья. А когда начнутся крупные поставки, можно будет плавно увести их на свою компанию – так, что никто не заметит.
– Стройки татарин пусть оставит себе, – резюмировал свои рассуждения Владимир, провожая взглядом фуру, выехавшую из заводских ворот.
– Рассуждаешь, как взрослый пацан. Только где мы тут помочим клювик? Или предлагаешь ждать вагонных поставок сырья в следующей пятилетке?
– Чисто… накрутим сверху наш интерес. Все равно Барышников не побежит пробивать цены по другим фирмам. Увидит разницу с «Базис-Стэпом», и успокоится. Логично?
– А если начнет пробивать цены?
– Пробивать цены… Вот ты сиди у него в кабинете с утра до вечера, следи, чтоб никому не звонил! Работать надо лучше – с людьми и обстоятельствами. Чтобы татары сидячим не накрыли.
Закончив на этом обсуждение, Владимир набрал номер Фарида, чтобы договориться с ним о встрече. Приехав в офис, они, как обычно, для отвода глаз устроили ссору – чтобы мнительный директор не заподозрил сговор двух земляков, затем Владимир уехал, а Артур остался для обсуждения вопроса.
Вечером встретились в пивбаре, расположенном на первом этаже ЛДМ, по соседству с оранжереей. Из магнитофона доносились пространные гитарные разработки вкупе с напевами а-ля «древнерусская тоска». Бросив взгляд на корпулентных неухоженных дам за соседним столиком, хлеставших пиво, Артур начал свой рассказ.
Фариду идея понравилась. Он увидел в ней возможность дополнительного заработка – иначе не стоит и связываться. Не дослушав до конца, принялся что-то считать на калькуляторе, затем показал результаты расчетов. К обычным своим ценам директор планирует привинтить тридцать процентов, половину сверхприбыли забирает себе, половину дает Артуру в качестве бонуса.
Владимир рассеянно слушал, что-то тихо напевая себе под нос – он уже продумывал новую схему. Увидев приближающегося Игоря, Артур сказал официантке, чтобы принесли три кружки пива.
Поздоровавшись с братом, Владимир сказал:
– Фарид никому не платит, кроме гендиректора, – поэтому заместители его не любят.
– Никому, – подтвердил Артур, а туда – он поднял кверху указательный палец, – он заносит десять процентов.
– Надо в какой-то степени поощрить Барышникова. Дадим ему что-нибудь?
– Если позолотим ему ручку, Вовок, совсем другой лавандос у нас получится. Прогонит он татарина быстрее, чем мы думаем.
– Гендиректор не позволит. А нам и не надо, чтоб прогоняли. Пускай.
– Как дела, братишка?! – обратился Владимир к Игорю.
– Ничего.
– Говорят, ты в Волгоград собрался, – спросил Артур.
Да, подтвердил Игорь. Уже были две ознакомительные поездки, пора переезжать, вместе с семьёй. Получено приглашение на должность заведующего кардиохирургическим отделением во вновь построенный кардиоцентр. Предложена высокая зарплата, квартира в собственность. Нужных специалистов волгоградская медакадемия не готовит, в прошлом году на двухлетнее обучение в Москву отправлена группа выпускников – это будут рядовые врачи. На должности заведующих и ведущих специалистов приглашены опытные специалисты из других городов, в основном из Петербурга.
– Уезжать собрался… – неожиданно встрепенулся Владимир. – Ты Катьку пристроил на работу, или мне тут самому отдуваться?
– Ты спроси, как я перед людьми за Катьку отдувался! – возмутился Игорь.
Не успев даже пригубить, он отставил кружку пива в сторону, и принялся рассказывать.
Через Эрнеста Адамовича удалось договориться сразу в двух местах. Катя побывала в обоих, взяла день на обдумывание. Потом она решила, где ей больше нравится, и поехала конкретно договариваться, – это была редакция модного женского журнала. Там её хорошо приняли. На эту должность претендовал один из работающих сотрудников, ему отказали, сочли, что Катя больше подходит. Тот обиделся, написал заявление. А в назначенный день, когда Катя должна была выйти на работу, она не появилась. Нигде её не найти, по домашнему номеру никто не отвечает. Игорь стал звонить Третьякову, тот извинился, сказал, что изменились обстоятельства, дочь спешно выехала во Владивосток.
– Чисто кидалово… – произнёс Владимир. – Она над нами посмеялась, брат.
– Нездоровая эпидерсия, меня выставили полным идиотом. Эрнест, педовка лютая, начал меня агрессивно журить.
– Начал, зачал… Скажи Третьякову, пусть неустойку платит.
Посмотрев на братьев Быстровых, Артур сказал:
– У молодых девушек бывают обстоятельства – серьёзные личные обстоятельства, с которыми они не могут работать.
Глава 55
Давиденко как в воду смотрел. Да и сам Галеев предполагал, что пропавший рано или поздно найдётся. И дело попадёт к нему, как связанное с делом Кондаурова.
В начале июля в Городищенском районе, в песчаном карьере был обнаружен труп мужчины. Он был засыпан песком, на него наткнулись люди, приехавшие искупаться. Труп находился в стадии гнилостного разложения. Мужчина был без верхней одежды, в одних трусах. В черепе имелось пулевое отверстие. По данным судебно-медицинской экспертизы, время наступления смерти – начало июня.
Удалось составить примерный портрет погибшего, впоследствии показанный по телевидению, но никто его не опознал.
По факту обнаружения трупа районной прокуратурой было возбуждено уголовное дело. Но оно так и повисло – труп остался неопознанным, ничего не дал опрос местных жителей и отдыхающих, регулярно приезжавших искупаться на карьер.
В начале сентября в Волгоград на поиски брата прибыла гражданка Белоруссии Лиманская. В заявлении она указала, что вот уже два с половиной месяца брат не выходит на связь, на телефонные звонки не отвечает. Рабочий телефон его неизвестен, место работы она указала точно – «Волгоградский индустриальный банк». Ей были предложены фотографии неопознанных трупов, среди них она выбрала портрет найденного в карьере купальщика. Сотрудники банка также опознали его.
Дело было передано в ГУВД, в отдел по расследованию убийств. Перипетии поисков Лиманского были отлично известны Галееву, который уделял этому вопросу особое внимание по личной просьбе Давиденко. В очередной раз Галеев поразился разобщённости различных милицейских служб – больше двух месяцев одни ищут человека, а другие имеют на руках нужную информацию; контакт друг с другом не налажен.
Когда Давиденко сообщили о карьерной находке, он первым делом связался с Ариной Кондауровой, и она написала заявление о пропаже из банковской ячейки двухсот тысяч долларов. Теперь нужно было объединить разрозненные сведения, присовокупить туда протокол вскрытия, и… продолжить поиски, которые вели безопасники банка. В успех которых уже мало кто верил.
Дело начиналось так.
Арина Кондаурова сообщила, что отправилась в банк после похорон мужа. Каково было её удивление, когда она обнаружила, что ячейка пуста. В последнее своё посещение Арина по поручению мужа собственноручно клала туда деньги, там должно было находиться чуть больше двухсот тысяч долларов.
Сотрудники банка уже знали о том, что в ячейку лазил посторонний. Они сидели, как на иголках, в ожидании хозяев, и молили бога, чтобы пропажа оказалась незначительной. Кондаурову провели к управляющему, и он рассказал ей то, что ему удалось выяснить. В начале обеденного перерыва, в 12–30, когда депозитарий закрыт для клиентов, и в нём находился только один дежурный охранник, туда пришел Лиманский. Он приказал своему подчиненному открыть обе железные двери, и прошел вовнутрь. Дежурному, который по инструкции не имел права никого впускать до конца обеденного перерыва – до прихода специального контролёра – Лиманский объяснил свои действия таким образом. У него есть постановление прокурора на изъятие содержимого ячейки номер тридцать пять. По этому постановлению начальник службы безопасности банка выдал разрешение на вскрытие ячейки. Разрешение это завизировано администратором, который выдал ключ от ячейки. В интересах следствия выемку нужно произвести немедленно – милиционеры ждут возле банка. В подтверждение своих слов Лиманский показал два документа. Постановление охранник не рассмотрел, а на разрешении, написанном по установленной форме, увидел знакомые подписи – начальника службы безопасности и администратора. Согласно правилам, необходимо было привлечь двоих понятых из числа сотрудников банка, не работающих в службе безопасности, однако Лиманский заявил, что времени нет, все необходимые документы он оформит лично после обеденного перерыва.
Охранник вернулся на пост, почти сразу за ним вышел Лиманский – выемка была произведена очень быстро. После этого он вышел из банка. Больше его никто не видел.
Обеденный перерыв закончился, начальник смены всё не возвращался. Передав по смене пост, дежурный охранник направился к администратору, Елене Калмыковой, и напомнил об оформлении протокола выемки, в котором должны быть подписи понятых. Калмыкова удивилась: что за выемка? Так вскрылся обман. Вместе они отправились к руководству и доложили о случившемся. Начальник службы безопасности также впервые услышал о выемке.