Темные изумрудные волны Московцев Федор
– Ну, а ты?
– Как обычно – невеста без места.
Краем глаза он увидел, что Мариам, облокотившись, напряженно следит за всем происходящим, переводя взгляд с одного на другого. Краснов, прикрыв лицо ладонью, отвернулся.
Как изумление доходит до рассудка, до Андрея дошёл весь смысл ситуации. Мариам, безусловно, всё ясно, она лишь выжидала, как поведёт себя муж.
– Что же мы не веселимся? – спросила Катя. – О, с таким вином… Что это, Италия? Это я не поддерживаю. Андрюша, ты же сам говорил, что такое вино только для мытья раковин. На свете нет никакого вина, кроме абхазского. Если ты ещё хоть раз попробуешь его, уверена: никогда в жизни не притронешься к любому другому…
Он увидел в её глазах отражение безмерной тоски и нарастающего бунта души, которую уже ничто не повернёт к нему. Она – муки сомнения растерявшегося человека, не имеющего твёрдых желаний. Не видя Мариам, Андрей явственно чувствовал её взгляд, парализовавший его, сковавший по рукам и ногам, прилепивший язык к нёбу.
Затянувшись сигаретой, выдохнув дым ему в лицо, Катя сказала отрывисто, в своей обычной манере, стаккато:
– Ну, знаешь… Ты что, не хочешь со мной разговаривать?
Андрей посмотрел на Мариам. Её переполненный подозрением взгляд ещё больше ошеломил его. Никогда не был он так растерян и напуган, – ни перед поединком с более сильным противником, ни в кабинете у следователя, ни в камере перед уголовниками, собравшимися его опустить. Растерянность была так велика, что Андрей подумал: пусть как угодно всё закончится, лишь бы поскорее.
Он повернулся к Кате, и силы начали возвращаться к нему. Нельзя отпустить её, не объяснившись. Но как это сделать в присутствии жены?
Тошное чувство охватило его. Там, где требовалась сила, он ощутил эту непонятно откуда взявшуюся хлипкую, мотыльковую субтильность. Мариам победила, он спасовал перед ней. Пришла к концу его мечта о возврате в гиперреальность, где они вдвоём – он и Катя – и их большая, как небо, любовь.
Катя помахала кому-то рукой, и неуклюже поднявшись с места, чуть не уронив на пол пепельницу, направилась к выходу. В этот момент она казалась лёгкой тенью, следовавшей за уходящей жизнью. Андрею стало ясно, что её не вернуть, как вчерашний день. Он не только не найдёт в себе силы, чтобы пойти за ней, под взглядом Мариам он даже не посмел посмотреть Кате вслед.
Как ни в чём не бывало, Мариам продолжила свой рассказ об Израиле. Краснов заказал ещё вина, а также десерт, предупредив официантку: «принесите то, что быстрее всего готовится».
Окончание вечера было ужасным. Никогда Андрей не видел столько фальшивых улыбок, и никогда не улыбался так фальшиво сам. Инцидент был забыт – и всем было ясно, что на время. О нём напоминала лишь истлевшая сигарета в пепельнице, застывшей у края стола.
Андрей вспоминал прошлое лето, – их с Катей лето. Внезапно обожгла мысль: «У неё послезавтра день рождения!»
Когда вышли на улицу, Краснов сказал, что хочет прогуляться, и до гостиницы дойдёт пешком. И его рослая, сильная фигура тотчас стала удаляться в сторону центральной лестницы, ведущей с набережной к фонтану «Дружба» и к Аллее Героев.
Мариам с притворной нежностью взяла Андрея под руку, спросила, не помешала ли она своим присутствием интимному разговору со старой подругой. И уточнила, сколько же ей лет, выглядела она кошмарно. Он что-то ей ответил в тон, она снова что-то спросила. Так продолжался разговор, в котором жена награждала соперницу, вступившую на её территорию, всяческими нелестными эпитетами. Андрей не пытался пресечь, понимая, что возмущение это законно. В конце концов, за всё время их знакомства, кроме неумелых попыток вызвать ревность, Мариам ни разу ни в чём не провинилась перед ним. Идеальная супруга, его вторая половина!
Он же был кругом виноват перед ней.
Они поднялись в гору, и весь путь до дома – четыре остановки – дошли пешком. И только у подъезда Мариам позволила себе по-настоящему возмутиться. Как эта образина посмела приблизиться к ним, начать дурацкий разговор, так смотреть на её мужа!? Что она себе позволяет? И почему он не прогнал её сразу, чего он ждал?
Тут Андрей понял, как же Мариам боялась, что он встанет и уйдёт с Катей. Это был бы крах её любви, её надежд. Всё то, что она с таким упорством создала – семейный очаг, общественный статус, зависть подруг – всё это могло рухнуть в одночасье, ведь даже если б он вернулся, гордость не позволила бы ей принять обратно мужа, ушедшего непонятно с кем.
И осознание вины соединилось в нём с другим чувством. Странно осознавать настоящее чувство к жене спустя полтора месяца после свадьбы. И странным показалось то, что он так легко отрёкся – сначала на деле, а потом и на словах – от женщины, которой целый год клялся в любви, обещал ждать сколь угодно долго.
«Неужели двоих люблю?» – пронзила сознание мысль.
Его действиями руководили чувства, и все они были искренними. А где же в это время его разум? Что это – безмозглость, инфантилизм? Человек с двумя сознаниями? Или это два разных человека, и у каждого своё, несхожее со вторым, сознание?
Вот он подсмеивался над Машей, заводившей многочисленные знакомства, чтобы, общаясь с разными людьми, найти, понять себя. Она казалась ему незрелой, инфантильной, а теперь получается, что она оказалась прагматичной, сознательной, а он ведёт себя, как подросток. У неё хватило сил сделать выбор и прямо сказать об этом, а он это сделать не может. Выходит, верен её диагноз: «Тебе суждено всю жизнь гоняться за призраками»?
Ночью Андрей долго лежал с открытыми глазами, не мог спать, – слишком о многом надо было думать. Но оглушённая внезапной встречей голова – столь долгожданной встречей, к которой он оказался не готов – не могла думать, виски сдавило. В черепе стояла мёртвая зыбь, – всё кружилось, качалось, плескалось в мутных волнах, не за что было ухватиться, начать тянуть мысль.
Ни одной звезды на чёрном небе, ни одного огонька в погасших окнах. Тёмным покровом глубокая ночь окутала землю. Где-то далеко морские волны разбивались о берег, а там, куда им не добраться, владычествовали горные ветры. В завесе тумана открывался один просвет за другим. Горы расступались, теряли высоту. Открывался залитый солнцем пейзаж. Береговые отроги горной реки обрывались скалами, упираясь в широкую долину. А между ними вдали виднелась всхолмленная даль, прикрытая холодной просинью чёрных лесов. За ближней стеной деревьев тонкая струйка дыма сверлила просторное небо. Откуда, не видать, но чувствовалось тепло чужого очага.
Ярко-красное солнце медленно спускалось к хребту. Облака, волнуясь, ползли следом за ним, волоча по земле свои лохматые тени. В воздухе разлилась вечерняя прозрачность. Звонче раздавались голоса певчих птиц. Внезапно ухнула сова и в испуге шарахнулась обратно в лес. Доносилось цоканье белок. С реки тянуло свежестью. В зареве заката бесчисленные отроги казались окаменелыми волнами разбушевавшегося океана. Мутная синева сумерек сгущалась с каждой минутой. Одна за другой зажигались звёзды.
Между толстыми корнями деревьев примостилась девушка. На ней было тёмное платье, делавшее её похожей на тень, а глаза похожи на озёра, так как в них никогда не высыхают слёзы.
Подземный огонь вдруг вздыбил землю. Одетая, как в панцирь, в вулканические громады, стала отторгать она от них скалы, обрушивая их на гремучие горные реки, придавая им цвет тревоги и жизни: багряный и зелёный. И в огромных огнедышащих впадинах забились горячие источники, вещая о грозной силе, заключённой в насыщенных клокочущим пламенем недрах.
Словно раскалённое железо обожгло лицо. Сквозь пламя, застилавшее глаза, он увидел ЕЁ. Бросившись к ней, прижал к себе, стал покрывать бесчисленными поцелуями. Она, словно очнувшись ото сна, отозвалась, поддаваясь его ласкам.
– Что с тобой, ты же не хотел…
– Катя… моя Катя… Ни блеску благополучной жизни, ни королевам красоты, не затмить волнующий поток твоих кудрей и изумрудные озера глаз!
Она оттолкнула его.
– Что… как ты меня назвал?
Он властно привлёк её к себе.
– Катя, как же ещё! Нашла время для шуток. Иди ко мне, наконец мы вместе.
– Уходи! – услышал он жёсткий голос Мариам. – Переночуешь на диване, утром чтоб убрался отсюда.
Взгляд его просветлел, он понял, что совершил ужасную ошибку. Поднявшись с кровати, поплёлся в зал. Это был конец его недолгой семейной жизни.
Глава 116
- Выпейте кубок печали,
- Страсти потухшей бокал.
- Забудьте о том, что шептали
- В мерцании зеленых зеркал.
- Забудьте, о чем напел вам
- Лунной ночи прибой,
- Осталась одна лишь пена,
- Не смытая звездной волной.
- Вы что-то кричать пытались
- И стрелки остановить.
- Вы богом тогда казались,
- Но бога нельзя любить.
- По краю всегда ходили,
- Решая: вверх или вниз.
- Сомнением нас убили.
- Свобода – каждому приз.
- Так пейте шипящую нежность,
- Остатки былого огня.
- Пусть лечит вас мира безбрежность.
- Простите, забудьте меня…
Глава 117
Первый свет подсинил склоны неба. Чуть блеснуло скрытое опаловым маревом солнце. Ранний рассвет нежно коснулся верхушек высоких тополей. На листьях дрожали росинки, опустили ветки примолкшие деревья, всколыхнулся было и замер предутренний ветерок. Какая-то особенная тишина, – солнце ещё не жалило, птицы не пели, пыль лежала, не шелохнувшись. Величественно парила чайка над позолоченными солнцем волнами. Она одинока, и может, радость ей заменяли простор и солнце.
Поливальные машины выехали на ещё сонные улицы. Засновали прохожие. К пристани подплыл катер, матрос бросил швартовы. Пассажиры засуетились возле трапа.
Андрей встретил рассвет на набережной. Дождаться хотя бы восьми часов, потом поехать к ней.
Иногда затаённая сила, томившаяся в крови, неожиданно выплёскивается, и человек сам с удивлением прислушивается к её буйству. Сомнений не оставалось – в неудачное время судьба была нагружена не на ту колесницу, поэтому разгружена непонятно где. Всё, что происходило с ним без Кати – муравейник суеты и призрак счастья. Наконец двери надежды распахнулись перед ним, и всего-то нужно – вложить в слова приветствия пламень возвышенных чувств, придав им форму искусно отшлифованного алмаза.
Будет ли это завершительный разговор, или же продолжение начатого год назад совместного путешествия по волнам океана, зовущегося «жизнь», не имело значения. Катя к нему приехала, он к ней идёт. Они поймут друг друга. Их объединяло нечто большее, чем близость мужчины и женщины, чем просто дружеская привязанность, взаимные симпатии, знакомая с детства привычка. Это такое чувство, без которого сердце мёртво, как рухнувший в пропасть обломок скалы.
Она поймёт его, не сможет не понять. Почувствует, что совсем из другой руды выплавлены чувства других людей по отношению к ней – родительские, братские, может быть, случайных попутчиков, каких у каждого человека может быть много. Их привязанность и любовь не могут быть такими глубокими, как у него. Для него мир был в Кате, для них Катя была лишь частью мира.
Так думал Андрей, мысленно обращаясь к женщине, ждавшей его.
«Больше никуда одну не отпущу, хоть убей».
Он поставил машину во дворе, направился к подъезду. Вместе с предвкушением встречи ощущал он в себе свежесть моря, пряный запах леса, прохладу горных вершин; улыбался светлым воспоминаниям. Андрей шёл к ней, вспоминая прошлый год – тот день, когда пришёл к ней впервые после семилетней разлуки. Казалось, бездна лежала между тем и этим днём, между тем и этим человеком, а шёл он такой же, он же, один и тот же человек.
Только дни были разные.
«Будешь моей, – сказал он, заходя в подъезд. – Будешь моей».
На лифте Андрей поднялся на седьмой этаж. Вышел, постоял у двери, потянулся к звонку. И тут заметил, что дверь немного приоткрыта. Удивлённый, осторожно открыл дверь, прошел в темный коридор. Тишина. Зеркало в прихожей занавешено простынкой. Сердце ёкнуло.
«Людмила Николаевна… Царство небесное…»
Ступая как можно тише, прошёл по коридору. Дойдя до зала, приблизившись вплотную к двойной двери, заглянул внутрь комнаты. Всё то же самое – стенка, мягкая мебель, пианино, ворсистый ковер, телевизор, развесистая люстра. На журнальном столике возвышалась хрустальная ваза. Окна почти полностью занавешены, и в полутемной комнате душно от спёртого воздуха. Какие-то люди, на их лицах – печать сострадания и скорби. Он узнал соседей по двору.
Тут Андрей увидел улыбающееся Катино лицо – на фотографии, стоявшей на пианино, угол её был перевязан чёрной лентой.
Глава 118
Тяжесть сдавила грудь, в глазах потемнело. Пошатнувшись, Андрей отступил на два шага, прижавшись спиной к стене, стал медленно сползать по ней.
«Что случилось… Как… Не может быть… Тут какая-то ошибка…»
В комнате по-прежнему было тихо. Все молчали, боясь вспугнуть священную тишину, которая навсегда смежила молодые глаза Кати. Из комнаты бесшумно выскользнула Рита, в чёрном платке, с красными заплаканными глазами. Поднявшись, Андрей пошёл за ней на кухню. Безвольно опустившись на табурет напротив Риты, приготовился слушать.
Катя приехала из Москвы два дня назад. Сразу по приезду направилась к Андрею. Дверь открыла мама, сказала, что он женился, и здесь не живёт, и сообщила номер его домашнего телефона.
Вечером этого дня Катя встретилась с Ритой. Они долго сидели во дворе, разошлись далеко за полночь. Рита боялась ей что-либо советовать, только успокаивала – Катя была очень расстроена, выглядела бледнее тени. Потом посоветовала позвонить Андрею, встретиться с ним, как-то объясниться. Разговор всё решит. Катя сказала, что подумает. На этом они расстались.
Она позвонила на следующий день около пяти часов вечера и предложила встретиться. Рита ответила, что приглашена на день рождения к Алле, их общей подруге, и позвала Катю с собой. Катя согласилась с условием – сначала они где-нибудь посидят, ей нужно было поговорить, прежде чем идти туда, где много людей, и всем весело.
Они направились в одно кафе, потом в другое, третье. Кате не нравились заведения, которые ей предлагали. На самом деле она высматривала Андрея, надеялась его встретить, решив, наконец, что если сейчас не увидит, то обязательно позвонит.
В конце концов, они попали в «Август», и сразу же увидели Андрея. Оставаясь незамеченными, заняли дальний столик. Катя заказала двойное виски… потом ещё… Она долго не могла решить, что делать. Рита предложила: попросить какого-нибудь мужчину вызвать Андрея в коридор, и там поговорить. Катя возразила: нет, всё должно быть открыто, в присутствии жены. Но на это она тоже не могла решиться. Время шло, а Катя всё ещё была в сомнениях. Рита предложила оставить всё, как есть, поехать на день рождения, что называется, отпустить ситуацию. А утром решение само придёт. Ничто не потеряно – ведь есть домашний адрес, номер телефона, и номер пейджера нетрудно узнать. Катя вошла в ступор. Ей нужно было решить всё прямо сейчас, но она не могла себя заставить выйти из-за стола.
Наконец, после долгих колебаний и очередной порции виски, она решилась.
… После состоявшегося разговора с трудом дошла до выхода, Рите пришлось вести её за руку. Катя сказала, что в какой-то неуловимый момент силы вдруг покинули её, и она не довела дело до конца. Почти бесшумно ругалась, называя Андрея предателем, слюнтяем, тормозом, подкаблучником. Как мог он оказаться в подчинении у какой-то смазливой куклы? Были и покрепче выражения. Катя сказала, что сейчас же уезжает в Москву; потом приняла решение остаться, ждать Андрея, а если не появится, самой пойти к нему. Новые сомнения, новые решения. Она возмущалась и говорила решительные слова каким-то неясным полушёпотом, у неё не было сил даже на то, чтобы расплакаться.
Они поехали к Алле. Там собралась шумная девичья компания. Рита не выпускала из виду Катю, они вдвоём выходили покурить на балкон, обсуждали, что дальше делать. Мысли уже двигались по кругу – одни и те же сомнения, одни и те же решения.
В начале первого за одной из девушек, Диной, заехал её парень, и предложил подвезти, – если кому-то нужно в центр. Катя заявила, что поедет. Рита с Аллой стали отговаривать – веселье в самом разгаре. Что за спешка, потом все разъедутся на такси. Катя упорствовала, тогда Рита отвела её в пустую комнату, и, оставшись с ней наедине, снова попыталась отговорить, ей не хотелось отпускать подругу в таком состоянии, а самой не хотелось уезжать, так как муж в командировке, и когда ещё можно будет так повеселиться. Однако, чем больше она упрашивала, тем больше Катя раздражалась, замыкалась в себе. Ей казалось, что весь мир ожесточился против неё. Во что бы то ни стало ей нужно уехать, чтобы побыть одной, наедине со своими грустными мыслями. Рита сдалась.
Стоя на балконе, они с Аллой ещё раз – стараясь не напрягать своим тоном – ненавязчиво попросили Катю подняться. Она лишь махнула рукой, устраиваясь на заднем сиденье тёмно-зелёной БМВ.
Через полчаса после отъезда Рита позвонила Людмиле Николаевне, та ответила, что Катя ещё не появлялась. Дине передали сообщение на пейджер. Прошло ещё полчаса. Никто не перезвонил – ни Катя, ни Дина. Алла принялась успокаивать Риту – мол, они катаются по городу, парень Дины купил недавно машину, хочет похвастаться. Это прибавило Рите решимости немедленно ехать домой. Сделав ещё один звонок Людмиле Николаевне – также безрезультатный – она вызвала такси.
Алла проживала в Краснооктябрьском районе, на 39-й Гвардейской. Выехав на проспект Ленина, водитель повернул вправо, в сторону центра. На этом участке дороги встречные полосы разделяет широкий газон. В том месте, где газон заканчивается, стоит светофор, сразу за ним находится площадь Возрождения, вправо уходит улица Герцена. Основная магистраль – проспект Ленина – загибается влево.
Светофор не работал, и скопление машин перед площадью удивило водителя, по ночам обычно это место все пролетают на скорости. Когда они подъехали поближе, всё стало ясно. По правой стороне, за перекрёстком, у столба, бесформенной грудой железа лежала разбитая машина. Судя по задним фарам – БМВ. Милиционеры осматривали место происшествия, вокруг скопилось множество автомобилей, люди выходили, спрашивали друг друга, что произошло.
Рита остановила такси и побежала к месту аварии. Подробности удалось выяснить у единственного очевидца происшествия, водителя белой «девятки», которого только что отпустила милиция, предварительно сняв с него показания.
Он ехал в сторону центра со стороны Краснооктябрьского района. Двигался быстро, со скоростью примерно сто двадцать километров в час. Подъезжая к площади Возрождения, немного притормозил, чтобы вписаться в поворот, потом, мало ли, кто вылетит справа, с второстепенной дороги. До светофора оставались считанные метры, когда его, «как стоячего», обогнала тёмная БМВ. Свидетель уверяет, что, судя по его собственной скорости, скорость иномарки была не ниже, чем сто пятьдесят километров в час. Не войдя в поворот, БМВ врезалась в столб. Сидевший на переднем сиденье пассажир вылетел через лобовое стекло.
Остановившись у телефона-автомата, водитель «девятки» вызвал «скорую помощь» и милицию. Прибыв, врачи констатировали смерть водителя БМВ и двоих пассажиров. Был вызван автобус похоронной службы, тела увезли в морг. Рита отправилась в Бюро СМЭ, где и опознала тела погибших. Ими оказались Катя и Дина.
…Рита тихо говорила, словно теряла слова в тумане, Андрей терпеливо слушал. Он перестал ощущать разницу между землёй и небом. Слова Риты звучали на земле, но они были невесомы в том мире, который открывал перед Андреем ворота вечного холода.
Плотные занавеси на окне преграждали путь солнечному свету, неуместному сейчас, как радость. Колеблющийся огонь свечи рассеивал последние иллюзии. Явь есть явь. Они молча сидели, не глядя друг на друга – Андрей и Рита – каждый с нестерпимым чувством вины. Катя ускользнула, как видение, и осталась, как боль. Кровь горячей волной захлестывала сердце Андрея, обвиненное в том, что оно не что иное, как камень. Он хотел что-то сказать, но отсвет свечи, промелькнув и замерев на занавеси, словно подхватил и унёс с собой его мысль. В ответ на невысказанную мысль он услышал то, что превратилось в муку его памяти: «…Давай же, Андрюша… Чего ты ждёшь? Иди ко мне… Почему нигде не сказано, что делать с медлительными?..»
Не говоря ни слова, Андрей поднялся и вышел в коридор.
– Ты к ней? – услышал он голос Риты.
«А куда ж ещё», – подумал он, выходя из квартиры.
Медрегистратор Самойлова проводила его в подвал, открыла холодильник. Андрей ступил в освещённую холодным светом камеру. Мог ли он представить, что когда-нибудь придёт сюда не по работе. Сразу заметив краем глаза лежавшее на носилках у стены искалеченное тело, стал рассматривать другие тела, всё ещё думая, что вот сейчас посмотрит, как много раз смотрел на них равнодушным взглядом, потом повернётся в ту сторону, а девушки в зелёном платье там не окажется.
Вот старик с восковым лицом. Вот девушка-подросток, съёжившаяся, её светлые растрёпанные волосы рассыпались вокруг бледно-жёлтого лица с кривым окаменевшим ртом. Вот удавленник с высунутым наружу вспухшим черно-фиолетовым языком. Вот сорокалетний мужчина, обнажённый, с синяками от многочисленных инъекций, видимо, из больницы. Он лежал по-птичьему беспомощно, поджав ноги, будто ему холодно.
Тела, полные вечной смерти.
Вот… Нить надежды оборвалась. Страшное видение не исчезло. Андрей почувствовал, как туловище его и конечности стали ватными, невесомыми, ноги сами собой подкосились, он упал на колени перед телом девушки в тёмно-зелёном платье. Взгляд её полузакрытых глаз был устремлён в неведомую даль, словно не стало каменных стен, словно взгляд изумрудных глаз-озёр превратил их в прозрачный хрусталь.
Склонившись над ней, орошая слезами, он умолял его простить и вернуться к нему. Порывы мучительно-отчаянных стенаний потрясали холодные стены.
Чьи-то руки подхватили его, куда-то понесли.
В санитарской его опустили на табурет, влили в рот полстакана спирта. Невидящий взгляд блуждал по комнате. Люди-тени двигались, что-то говорили. «Крепись, дружище». «Держись, друг». Второв и Трезор, они пришли, чтобы поддержать его. Прозвучало слово «похороны».
«Что ещё за похороны? Кого они собрались хоронить?»
Он рванулся вперёд, опрокинув стол.
– Кого вы хоронить собрались!? Нет!!!
Андрея усадили на место, крепкие руки держали его, не давая сдвинуться.
Он почувствовал, как теплый луч, прорвавшись сквозь ледяные кристаллы потухших Катиных глаз, коснулся его. Андрей уже был там, рядом с ней.
Глава 119
- Не бойся остаться один
- Тебе ведь никто в целом мире не нужен
- Ничьей ты лаской не разбужен
- Своей судьбы ты господин
- Пускай растут кресты в твоем саду
- Ничто другое пусть тебе не будет мило
- Ты остальное все найдешь постылым
- Друзья, любовницы – гореть им всем в аду!
- Твой рукотворный сад пусть расцветает
- Ты идеальный зодчий будешь в нем
- И суд и милость нипочем
- А мартиролог пусть страницы прибавляет
- Не бойся остаться один
- Погибнет пусть небесных сил немало
- Сгорит пускай печаль в закате черно-алом
- Для беспокойства нет причин
Глава 120
Это было ранним утром на следующий день после похорон.
Андрей подошёл к могильному холмику и прочёл на дощечке, прибитой к деревянному кресту, имя: «Третьякова Екатерина Сергеевна». В голове адским грохотом отдавались страшные звуки – стук молотков, стук падающих на гроб комьев земли.
Вокруг виднелись другие холмики, стояли другие кресты, стояли памятники, оградки.
Он хотел встречи, и вот как она произошла. Много раз он старался угадать, где его Катя, что она делает, о чём думает – пишет ли стихи, устроилась ли на работу, о которой мечтала, вспоминает ли его. Ему хотелось быть рядом с ней, он был нужен ей. И каждый раз она ускользала, и он не мог найти её. И вот они рядом, но он уже не нужен был ей.
Катя ушла, и обнажилась пустота. Не осталось веры и надежды, есть только этот холм земли и крест. Всё живое – родители, друзья, … Мариам – всё перестало существовать.
Живое стало неживым. Живой во всем мире была лишь Катя. Но какая тишина стояла кругом. Знает ли Катя, что он пришёл к ней…
Андрей опустился на колени, обнял руками холмик. Она всегда с нетерпением ждала, чтобы он обнял её.
– Вот я пришёл, ты, верно, думала, что не пойду за тобой, злилась, почему я такой медлительный.
Андрей заговорил вполголоса, стараясь, чтобы его не услышали проходившие мимо кладбищенские работники. Он говорил с ней, вспоминая события школьных лет, вспоминая события прошлого лета, и эти воспоминания, существовавшие лишь в его сознании, заполняли пространство Катиным голосом, улыбкой, слезами, шелестом тетрадки со стихами, шорохом платья, звоном бокалов, шумом водопада, стуком упавшей на пол туфельки, брызгами морских волн, запахом эвкалипта, мельканием её лица, плеч, груди, протяжным звуком тепловозного гудка, огнями уходящего поезда.
Её радость, огорчение, её движения, походка, поступки, оживлённые его отчаянием, существовали, – выпуклые, осязаемые.
Не воспоминания об ушедшем, а волнения действительной жизни охватили его.
Зачем так торопиться, закончу дела, уедем вместе… Что же, может и вправду всё бросить и уехать прямо сейчас, к чёрту все дела…
Неожиданно у него закружилась голова, в глазах помутилось, и короткое мгновение казалось, что он теряет сознание. Андрей зажмурил глаза, а когда открыл их, мир, оживлённый его страданием, уже исчез, лишь серая пыль, подхваченная ветром, кружилась над могилами; то одна, то другая могила начинали дымиться.
Живая вода хлынула поверх земли и вынесла из тьмы Катю, сбежала, исчезла, вновь отодвинула тот мир, который на миг, сбив оковы, сам хотел быть действительностью, мир, созданный отчаянием любящего человека. Его отчаяние подняло ушедшую из могилы, заполнило пустоту новыми звёздами.
В эти прошедшие минуты она одна жила на свете, и благодаря ей было всё остальное.
Но его сила не удержала огромные людские толпы, моря, дороги, землю, города в подчинении перед погибшей Катей.
Андрей сидел, ссутулясь на земле, смирясь, не по своей воле делая маленькие, первые движения к осознанию того, что Кати нет.
«Как же так, с родителями нет связи – Сергей Владимирович отправился в очередную регату, мать куда-то уехала».
Должно быть, от нестерпимой душевной боли кругом делалось всё темней и темней.
«Сергей Владимирович! Он знал, что так всё получится, поэтому не хотел пускать её в Волгоград!»
Андрея вдруг поразила мысль о вечности его горя – умрут близкие, умрёт всё на земле, а он всё будет горевать. И когда чувство тоски стало так невыносимо, что сердце не могло выдержать её, снова растворилась грань между действительностью и миром, жившим в его душе, и вечность отступила перед его любовью.
Зачем, подумал он, сообщать о смерти Кати её родителям, Василию, Бараташвили и остальным, ведь ещё ничего не известно наверное. Лучше выждать, может быть, всё ещё будет совершенно по-иному.
Он шёпотом сказал:
– И ты никому не говори, ещё ничего не известно, всё ещё будет хорошо.
Потом он забылся, в полубессознательном состоянии продолжая разговаривать с Катей, упрекая её за то, что так долго не звонила и не писала. Очнувшись, укоризненно спросил:
– Зачем ты в «Августе» выпила столько виски? Что это ещё за глупость: «девушки от крепких напитков не пьянеют»!?
Как хорошо, – они, наконец, вдвоём, никто им не мешает. Вот они сейчас соберутся и поедут на море, туда, где повара от бога и прекрасное вино, купят дом на берегу. Она будет писать, он найдёт какую-нибудь работу. Ты не любишь готовить, ну и ладно, побудь в комнате, я схожу, приготовлю еду. Ну, вот, всё готово. Где же ты… Катя, Катя, не оставляй меня одного.
В сознание стали проникать посторонние звуки. Возле соседней могилы стояли люди, о чём-то говорили. Безумие уходило. Андрей сидел рядом с Катиной могилой. Её тело засыпано землёй. Её больше нет.
Он видел свои грязные руки, у него занемели ноги, он ощущал, что лицо его запачкано. В горле першило. Ему было всё равно. Окажись кто-то рядом, заговори с ним, протяни руку, он бы не пошевелился, не ответил бы. Он сидел без тревоги, без мыслей. Всё было безразлично, не нужно. Одна лишь ровная мука сжимала сердце, давила на виски.
Тяжесть вины.
Долгое молчание Кати оказалось драгоценнее слов, произнесённых всеми остальными людьми. Время в её вселенной текло в особенном темпе, словно снятое в рапиде. За всё то время, пока кто-то гулял, знакомился, флиртовал, заводил семью, – то есть случались события, исчезавшие из памяти так же, как исчезает за бортом след от корабля; иными словами, «лишние кадры», – за всё то время в этой удивительной вселенной успевала лишь истлеть сигарета в Катиных руках.
Ну, и что оказалось важнее: «лишние кадры», или эта сигарета?
Глава 121
Читать бесплатно другие книги:
