Безумцы Насибов Александр

— Хватайте его, — вопит Абст, — хватайте и выходите из лодки! — Он оборачивается к Карцову: — Сколько?

— Пять минут и двадцать секунд, — сообщает Карцов. И мысленно добавляет: “А глубина около семидесяти метров!”

— Взял ящик, — докладывает Леонард. — Тяжелый, дьявол, хоть и малыш. Тащу его к трапу…

— Выбирайте слабину, — шепчет Абст помощникам. — Осторожно!

Он раскраснелся от возбуждения, вытирает пот со лба.

И вдруг все цепенеют.

Водолаз начинает петь!

В наступившей тишине дико звучит его голос, высокий, прерывистый:

Ах, мой милый Августин, Августин!

Все прошло, все прошло…

Шланг и сигнальный конец выходят из воды свободно. Это значит: водолаз карабкается наверх, он еще в сознании. Быть может, все обойдется.

Секунды бегут. Карцов представляет себе: с тяжелым ящиком в руках водолаз лезет по отвесному трапу. Он напрягает все силы. А это усиливает действие сжатого азота…

Еще полминуты долой. Динамик звучит не переставая. Но водолаз уже не поет. Телефон доносит хаос звуков.

Глюк помогает Леонарду, осторожно подтягивая сигнальный конец. Но с каждой секундой трос все медленнее выползает из-под воды.

— Еще немного — и он выберется, — бормочет Глюк, взглянув на отметку на тросе. — Еще метра два!..

— Погодите, — едва слышно доносится из динамика. — Дайте передохнуть!

Глюк задерживает трос.

— Отдохните, Леонард, — поспешно говорит Абст. — Крепче держите ящик!

— Держу… О, черт! Он упал. Я выронил его, шеф, и он грохнулся в лодку!..

— Отдыхайте. — Абст раздосадован, едва сдерживается: — Соберитесь с силами — и наверх!

— Пустяки, — хрипит динамик. — Сейчас я вздремну немного, потом спущусь за ним. Это недолго, я только подремлю с четверть часа…

Абст делает знак Глюку. Тот осторожно тянет сигнальный конец.

— Не тащите, — звучит слабеющий голос Леонарда, — я все сделаю сам…

— Восемь минут прошло. — Карцов показывает Абсту секундомер.

— Леонард, выходите наверх! — кричит Абст.

Ответа нет.

Сунув Карцову линь от подводного светильника, Абст спешит к Глюку, хватается за сигнальный конец. Трос не поддается.

— Леонард, за что вы Там держитесь? Немедленно выходите наверх! Слышите меня, Леонард?

Динамик молчит.

— Тянем! — командует Абст. — Вальтер, беритесь за шланг, но — осторожно!

Снова усилие. Абст и Глюк стараются изо всех сил. Трос не поддается. Вальтер застыл, вцепившись в натянутый резиновый воздухопровод.

…В течение последующих пяти часов Абст и его помощники тщетно пытались вытащить водолаза, застрявшего в затонувшей лодке.

Потом Глюк нырнул в кислородном респираторе и на глубине двадцати пяти метров перерезал трос и резиновый шланг.

“Випера” приняла еще одну жертву.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Лес в Восточной Пруссии, неподалеку от Растенбурга. Бурые в полтора обхвата сосны стоят ствол к стволу. Изредка по косогорам взбегают цепочки берез. Плотный подлесок и непроходимый кустарник в оврагах. Все это засыпано снегом, окоченело. Так пронзительно холодно, что кажется — не вторая половина марта сейчас, а самый разгул зимы, которая в этих краях нередко по-настоящему люта.

Леса, леса!.. С самолета, только что вынырнувшего из серебристой морозной дымки, видны еще и широкие круглые проплешины, тоже под снеговой толщей, — замерзшие озера.

Убран газ Мотор едва рокочет. Самолет все ниже. Что ищет он в этих глухих местах, где не видно ни единого домика?..

Но вот на снегу вспыхнул огонек. Замигал светлячок и на самолете.

И тотчас под ним зажглись два пунктира огней — взлетно-посадочная полоса. Машина идет на посадку, мчится по полю, вздымая фонтаны снега, и — исчезает.

И вновь тишина.

В бетонном укрытии, куда с ходу зарулил самолет, наготове стоит “мерседес”. Канарис и Фегелейн пересаживаются в автомобиль. По пологому пандусу он выскакивает на дорогу, замаскированную в чащобе, стремительно набирает скорость.

На пути — ни строения, ни прохожего. И аэродром, и лес, и это шоссе — зона ставки верховного главнокомандующего германскими вооруженными силами, глубоко засекреченной берлоги Гитлера, красноречиво именуемой “Вольфшанце”.

Первая проверка документов — перед широким рвом, за которым высится пятиметровая проволочная стена. Второй контроль у стены из железной сети — и “мерседес” въезжает на территорию собственно ставки.

Конечно, посты многочисленной охраны, кольцами окружающие убежище Гитлера, знают, кого везет личный автомобиль начальника штаба вермахта фельдмаршала Вильгельма Кейтеля. Но ни Кейтель, ни Канарис здесь не хозяева. Охрану ставки фюрера несут люди Гиммлера — особо тщательно отфильтрованные подразделения СС.

Канарис и Фегелейн выходят из машины и спускаются в бетонную траншею, косо врезающуюся в подножие большого холма.

Снова проверка документов. Два шарфюрера СС из батальона лейб-штандарта “Адольф Гитлер” тщательно изучают удостоверения посетителей, обшаривают взглядом одежду Канариса и Фегелейна: нет ли оружия? И наконец — разрешающий кивок в сторону лифта.

Приняв пассажиров, железная клеть мягко скользит, вниз.

Служебный бункер Гитлера. Стены в дубовых панелях, высокий лепной потолок, яркий свет специальных ламп создают иллюзию солнечного дня. Не скажешь, что это глубокое подземелье и над ним многометровый слой стали, бетона, земли, который не пробить никакой бомбой.

Гитлера еще нет.

Вызванные опускаются в кресла неподалеку от письменного стола.

Прямо перед ними — портрет Фридриха II, точно такой, как в кабинете фюрера в берлинской новой имперской канцелярии.

Канарис глядит на портрет. Он вспоминает. 21 марта 1933 года. Потсдам, гарнизонная церковь, известная тем, что в ней похоронен король-завоеватель. Сейчас здесь блестящее собрание высших военных чинов, видных функционеров НСДАП, финансовой знати. В центре — дряхлый Гинденбург в полном парадном облачении и в каске и бледный от волнения Гитлер. Первый сдает власть, второй принимает ее.

Оба спускаются в склеп с гробницей.

Когда несколько минут спустя новый канцлер, вытирая влажные глаза, выходит из усыпальницы Фридриха, толпа кричит, неистовствует.

Одетый в черное фюрер говорит речь. Она посвящена Фридриху II, патриарху прусской политики войн и завоеваний. Цвет германского генералитета, вся знать империи, сам Канарис всегда были горячими приверженцами этой политики, ни на шаг не отошли от нее и ныне.

Фридрих — их кумир. Он — кумир Гитлера. Канарис знает: фюреру, который слаб глазами, частенько читают главы из жизнеописания великого короля…

Да, так оно было в год, когда нацистам досталась власть. А теперь группа генералов и сановников рейха задумала убрать своего вождя.

Поистине неисповедимы пути господни!

Шаги за дверью прерывают размышления Канариса. Адъютант генерал Шмундт распахивает двери и, посторонившись, пропускает в кабинет Гитлера и следующего за ним Гиммлера.

Канарис и Фегелейн встают. Адмирал не сводит глаз с фюрера. Сейчас все решится.

Тот молча идет к столу — опущенная голова, руки перед грудью, левая обхватила правую. Он в черных брюках и сером кителе, — слишком длинном, что должно скрадывать дефект фигуры фюрера — чрезмерно развитый таз.

Генрих Гиммлер — в своем обычном черном мундире. И если по виду Гитлера легко определить его настроение (сейчас он раздражен, озабочен), то рейхсфюрер СС, как всегда, непроницаем: одутловатое с желтизной лицо, забронированные толстыми стеклами очков водянистые глаза…

Гитлер садится за стол, движением руки приглашает сесть Гиммлера, поднимает голову и кивком здоровается с вызванными.

Канарис докладывает — очень коротко, тщательно подбирая слова, чтобы не сказать лишнего. С главой испанского правительства были обстоятельные беседы, на него оказан нажим, как того и требовал фюрер. Франко сочувственно отнесся к посланию вождя нации, его симпатии по-прежнему целиком на стороне Германии, он срочно консультируется с кабинетом…

Взгляд Гитлера, блуждавший по комнате, останавливается на спутнике адмирала. Тот поспешно кивает, что должно означать: он, Фегелейн, принимал деятельное участие в переговорах, все обстоит так, как говорит Канарис.

— Хватит! — Гитлер морщится, откидывает со лба прядь волос. — Хватит, я уже все понял: он отказывается. Садитесь!

Прибывшие опускаются в кресла. И хотя Гитлер зол, Канарис чувствует: это не из-за отказа Франко. В сущности, фюрер и не мог надеяться на вступление Испании в войну. В данной политической и военной обстановке, когда германские армии терпят на Востоке одно поражение за другим, все больше откатываясь к границам своего государства, — в этой обстановке официальное вступление Испании в войну на стороне держав оси для Франко было бы равносильно самоубийству.

И еще. По ряду признаков Канарис определил, что Гитлер не знает о бомбе. Чем же тогда вызван гнев фюрера?

— Где универсальные взрыватели для торпед? — спрашивает Гитлер. — Где это удивительное, необыкновенное, фантастически важное изобретение американцев, о котором мне прожужжали уши? Сколько лет еще ждать, пока вы наконец раздобудете его, господин адмирал?

Канарис бросает косой взгляд в сторону главы СС. Тот равнодушно вертит в руках карандаш. Даже чуточку отвернулся, будто вообще не имеет касательства к разговору. Но можно не сомневаться: это он, Гиммлер, посоветовал послать Канариса в Испанию, хотя наперед знал, что миссия обречена на неудачу. Он же напомнил фюреру и о затянувшемся поиске новых торпедных взрывателей американцев…

— Мой фюрер, — отвечает Канарис, — я уже докладывал: пока удалось лишь уничтожить самолет с ведущими инженерами проекта и основными чертежами изобретения. В итоге работа над новинкой сильно задержалась. Комбинированные взрыватели только теперь начинают поступать на вооружение подводного флота противника. Это немалый выигрыш. А скоро в наших руках будет и само изобретение.

— Скоро, скоро!.. — Гитлер грудью ложится на стол, в упор разглядывает шефа своей военной разведки и вдруг спрашивает: — Вы ничего не утаиваете от меня?

Канарис проглатывает ком в горле. От всех, в том числе и от фюрера, скрыта не только тайна гибели “Виперы”, но и показания ее командира. Канарис рассудил, что прежде следует добыть сейф с чертежами взрывателя, а уж потом заниматься докладами на эту тему.

Он с трудом выдерживает тяжелый взгляд фюрера. Вздохнув, Гитлер принимает прежнюю позу.

— Мы еще вернемся к этому разговору… А пока извольте ответить. Знакомо вам такое имя: Альберт Эйнштейн?

— Конечно, мой фюрер.

— Как же случилось, что этого человека выпустили из страны?

Канарис разводит руками:

— Физик Эйнштейн эмигрировал из Германии в Соединенные Штаты Америки лет десять назад. Мой фюрер, вы назначили меня главой военной разведки лишь два года спустя. И потом. Эйнштейн — еврей. Он должен был либо уехать, либо погибнуть.

— Погибнуть!.. — Гитлер подносит руки ко рту, прикусывает кулак. — Ну, а физик Бор? Где он?

Канарис мог бы ответить: Нильс Бор, крупнейший датский ученый, руководитель института теоретической физики Копенгагенского университета, тоже не числится за абвером. Учеными в оккупированных Германией странах занимаются гестапо и СД. Но Канарис молчит. В кабинете фюрера надо уметь молчать…

— Где сейчас Бор? — продолжает Гитлер. — А, вы не знаете! Так я просвещу вас. Он тоже удрал. Не так давно Нильса Бора вывезли сперва в Англию, оттуда в Америку. И сейчас, приняв новое имя… — Гитлер останавливается, вопросительно смотрит на Гиммлера.

— Николас Бейкер, — подсказывает тот.

— Да, под именем Николаса Бейкера он преспокойно разгуливает за океаном… Нет, черт возьми, не разгуливает, но в компании с Эйнштейном и другими как одержимый трудится, чтобы создать атомную бомбу и обрушить на наши головы… Вот кому вы дали возможность бежать, адмирал!

— Мой фюрер, Нильс Бор тоже отнюдь не ариец, — осторожно возражает Канарис. — Он не ариец, и он ученый. Им должна была заниматься служба Адольфа Эйхмана, который, кстати, своеволен, упрям и уже не раз подводил господина рейхсфюрера СС.

Это ловкий ход.

Теперь Гитлер ждет, что ответит Генрих Гиммлер.

— Я разберусь, — невозмутимо говорит тот. — Видимо, господин адмирал прав. Конечно же, побег Нильса Бора — промах службы Эйхмана.

Гитлер поднимается с кресла, в молчании пересекает кабинет и останавливается у противоположной стены, где висит большая карта мира.

Канарис и Фегелейн, вставшие, как только поднялся Гитлер, видят: взгляд фюрера устремлен на Северную Америку. Вот он протянул к карте руку, постучал по ней согнутым пальцем, обернулся к руководителю абвера.

Штат Нью-Мексико, определил Канарис.

— Здесь, — говорит Гитлер, — здесь или где-то неподалеку американцы работают над созданием новой сверхбомбы… Знаете вы об этом, господин Канарис?

Генрих Гиммлер снимает очки, платком протирает стекла и, близоруко щурясь, глядит на того, к кому обращен вопрос. Данные о важном секрете врага добыты заграничной разведкой РСХА, к которому абвер не имеет отношения. Именно поэтому он, глава РСХА, так спокойно проглотил пилюлю, преподнесенную ему несколько минут назад. Ну-ка, что ответит Канарис, как выкрутится?

— Да, мой фюрер, кое-что мне известно, — заявляет адмирал. И это так неожиданно, что Гитлер растерянно опускает руки.

— Вы знали об этом? — переспрашивает он. — Знали и не проронили ни слова!

— Я действую, мой фюрер. Не в моих правилах бежать к вам после первого донесения агента, как бы ни было важно это донесение. Я не новичок в разведке. Уж мне-то известно, что многие агенты — самые большие лжецы, их сообщения нуждаются в строгой проверке…. Но в данном случае господин рейхсфюрер СС может не тревожиться: его сведения точны. — Канарис тепло улыбается Гиммлеру. — Да, американцы в компании с англичанами работают над бомбой. Вот здесь, — он подходит и показывает на карте, — близ города Санта-Фе, на плато, которое, кажется, носит название Лос-Аламос, создан комплекс секретных лабораторий и предприятий. Шифр проекта: “Манхеттен”.

— Работы развернулись? В какой они стадии? Руководители — Эйнштейн и Бор? — Гитлер нервничает, выстреливает вопросы, как пулемет.

— Как далеко продвинулся проект, трудно сказать. Видимо, это только начало. Моя служба занята уточнением… Да, Альберт Эйнштейн и Нильс Бор — в числе его участников. Но руководят не они.

— Кто же?

— Хозяин проекта — Юлиус Роберт Оппенгеймер.

— Немец? — кричит Гитлер.

— Сын эмигранта из Германии. Учился у нас, в Гехтингене, где шестнадцать лет назад защитил диссертацию на степень доктора. К одному из помощников этого человека я и пытаюсь найти ключи… Я действую, мой фюрер. Делается все, что в человеческих силах.

Гитлер идет к столу. Сейчас он похож на слепца: шаркающие по ковру ноги, выставленные перед грудью ладони… Вот он сел в кресло, опустил голову. Боже, какие глупцы окружают его! Они неустанно нашептывали: “Яйцеголовые, день и ночь копающиеся в своих формулах, — это пустые мечтатели и прожектеры. Бомба, в которой действует энергия атома? Химера и чушь! Даже если она и будет создана, то лишь в отдаленном будущем и, уж конечно, немецкими учеными! Но до этого фюрер сто раз выиграет войну: его армии покорили Европу, они на берегу русской реки Волги! Стоит ли распылять силы, тратить деньги, бесцельно загружать промышленность, которая должна давать только то, что требуется сегодня, сейчас, немедленно!..”

Авторитетные советчики были настойчивы, дела на фронте шли успешно. И он подписал приказ, запрещавший работу над проектами, которые нельзя реализовать в течение одного года и получить немедленный эффект на войне.

Вспомнив об этом, Гитлер стискивает кулаки, стучит ими по столу. Его начинает трясти. Глупцы, трижды глупцы! Сейчас он так ясно видит тупое лицо Кейтеля, его оловянные глаза: “Мой фюрер, не оставляйте Сталинград!” А Геринг? Чем лучше Герман Геринг, целиком разделявший точку зрения командования ОКВ: “Группа войск на реке Волге всем необходимым будет обеспечена с воздуха, ручаюсь, мой фюрер!” Он, Гитлер, был доверчив, покладист, слушал их, соглашался. И вот результат: германский проект создания атомного оружия — в зачаточном состоянии, время упущено, его не вернешь. На Волге разгромлен и уничтожен цвет вермахта — сотни тысяч офицеров и солдат!.. Боже, боже, где взять верных, способных людей, которые сумели бы облечь его, Гитлера, волю в свершения и привести страну к долгожданной победе на Востоке?..

— Хорошо же, — бормочет Гитлер, — хорошо!.. Если не вы, то я — сам, все сам!..

Просторный, ярко освещенный кабинет.

За столом — напряженно сгорбившийся человек. В дальнем углу, у стены с картой, три неподвижные фигуры. Жарко натоплено. Душно. Гнетущая тишина.

— Подойдите, — говорит Гитлер. — Подойдите и сядьте.

Все так же глядя в стол, он сообщает: Генеральному штабу приказано разработать окончательную схему летнего наступления на Востоке. Это будет гигантской мощи удар, который протаранит оборону противника в центре России, расчленит и уничтожит его главные силы. Цель предстоящего наступления — Москва и Кавказ. Итогом будет завершение войны на Востоке.

— Но это не все, — продолжает Гитлер. — Скоро оружие “Фергельтунг” будет передано на заводы. В сентябре с конвейеров сойдет первая сотня ФАУ. В декабре мы будем делать их по тысяче штук в день. На подходе проекты других, еще более мощных образцов такого же оружия.

— Цель — Англия, мой фюрер? — Фегелейн наконец-то осмелился подать реплику.

— И Америка, — торжественно объявляет Гитлер.

Он видит: присутствующие удивлены, быть может, даже сомневаются! Палец фюрера вдавил кнопку звонка.

— Шмундт, — говорит он вошедшему адъютанту, — пригласите господина фон Брауна!

Вернер фон Браун входит. За последнее время он сильно изменился. При первой встрече с Гитлером, четыре года назад, инженер выглядел этаким робким штатским из чиновных низов. Теперь перед фюрером бравый офицер с серебряными витыми погонами и серебряными молниями в петлице френча: уже давно фон Брауну присвоен чин штурмбанфюрера^[47] СС.

Гитлер встречает его посреди комнаты, пожимает руку, усаживает в кресло, с которого догадливо встал Фегелейн.

Фон Браун докладывает. Обстрел Англии снарядами ФАУ-1 можно будет начать, если ничто не помешает, уже в нынешнем году. Что же касается бомбардировки Американского континента ракетами большого радиуса действия, то, вероятно, это произойдет позже — требуется много времени для подготовки. Предстоит переоборудовать несколько океанских подводных лодок, которые будут транспортировать ракеты. На континенте Америки необходимо иметь радиомаяки наведения. Желательно установить их на небоскребах крупнейших городов — скажем, Нью-Йорка. Тогда бомбардировка даст наибольший эффект.

Отвечая на вопрос Гитлера, фон Браун подтверждает: да, обстрелу могут быть подвергнуты многие точки Америки, штат Нью-Мексико тоже. Все дело в искусстве командиров подводных лодок, которые должны вывести свои корабли с ракетами точно в назначенные пункты у побережья.

Закончив, инженер встает.

— Вы летите сегодня? — спрашивает Гитлер. От его дурного настроения не осталось и следа. Сейчас он сияет.

— Я бы хотел немедленно, мой фюрер. Меня ждут в Пенемюнде^[48].

— Да, да, я понимаю… Шмундт, приготовьте самолет инженеру фон Брауну!

Вернер фон Браун выходит.

В течение нескольких минут Гитлер взволнованно шагает по кабинету. Он что-то бормочет, временами улыбается. Затем возвращается к столу и начинает говорить. Итак, он убежден: летом положение на Восточном фронте коренным образом изменится. Эта кампания в России будет последней. Разгром русских армий неотвратим. На Западе тоже произойдет решительный поворот в ходе войны. Цель будет достигнута жестокими бомбардировками Англии, в частности Лондона, снарядами ФАУ-1, затем такая же акция против Америки — уничтожение лабораторий и предприятий Лос-Аламоса, разрушение Нью-Йорка. Кроме того, предстоит организовать устранение президента Рузвельта.

Гитлер снова взвинтил себя. Его вытянутые руки лежат на столе и пальцы подрагивают.

— Все, — говорит он, — тогда все. Цель моей жизни будет осуществлена.

Он продолжает. Сказанное — итог его длительных раздумий о судьбах рейха и всего человечества. Вернер фон Браун был вызван для того, чтобы все убедились: машина запущена, заднего хода она не имеет… Кстати, новая серия океанских лодок, специально приспособленных для транспортировки ракет, уже на стапелях. Работа по конструированию радиомаяков наведения — в разгаре. Дело за опытными и решительными людьми, которые должны переправить их за океан… Особо важная задача — подготовка тех, кому будет поручена террористическая акция. Известны ли кандидаты, которым можно доверить эту работу?

Гитлер смолкает и вопросительно глядит на сидящих перед ним людей.

— Да, мой фюрер, — отвечает Гиммлер, — у меня есть такой человек. Офицер СД, отдел VI-С.

— Где он?

— Здесь, мой фюрер.

— Здесь? — удивленно переспрашивает Гитлер. На лице Гиммлера возникает подобие улыбки.

— Я привез его с собой, ибо полагал, что он может понадобиться. Рекомендую его!

— Я хочу поглядеть на этого человека. Пусть он войдет.

Гиммлер направляется к двери, раскрывает ее.

— Войдите, гауптштурмфюрер^[49] Отто Скорцени! — говорит он.

— Скорцени, — бормочет Гитлер, — Отто Скорцени… Не могу припомнить.

— Он расскажет о себе, — отвечает Гиммлер, возвращаясь к столу. — Кстати, именно Скорцени осуществил операцию “Зоннтаг”^[50].

Гиммлер не случайно обронил это слово. Фюреру не следует забывать, сколько труда вложило РСХА в строительство подземного города, в одном из центральных зданий которого он сейчас находится. И дело вовсе не в том, что сооружение нескольких десятков казематов, электростанции, бетонного укрытия для поезда фюрера, его самолетов и автомобилей было сложной технической задачей. Все это строили рабочие и инженеры. Они же поверх невидимого города насадили лес — вековые ели и дубы и бутафорские деревья из металла и пластических масс, где настоящие не могли приняться. Главной задачей секретной службы рейха было обеспечение абсолютной тайны всего, что относилось к объекту. С рабочими поступили просто — их уничтожили: сперва лагерников, затем землекопов, бетонщиков, электриков, столяров, лесоводов, работавших по вольному найму. Но не так-то легко было “убрать” инженеров, среди которых имелись известные всей стране люди. И тогда гестапо провело операцию “Зоннтаг”. Разработал ее сам Гиммлер, осуществил Отто Скорцени. В день окончания строительства “Вольфшанце” было объявлено: фюрер приглашает к себе в Берлин всех без исключения инженеров, чтобы лично поблагодарить их и наградить. В воскресенье к подземному городу подали самый большой транспортный самолет. Инженеры, набившиеся в его вместительном брюхе, были взволнованы близкой встречей с “вождем партии и государства” и предстоящими наградами. Что ж, Гитлер сдержал слово. Каждого из строителей “Вольфшанце” он наградил, но… посмертно. Ибо, поднявшись в воздух, самолет взорвался.

В кабинет входит гигант — почти два метра роста, мясистое лицо, атлетический торс, сильные ноги.

— Хайль Гитлер! — Рявкнув приветствие, он застывает на пороге с вытянутой вперед рукой.

Гитлер с любопытством разглядывает офицера. Его внимание привлечено шрамами на левой стороне лица Скорцени — один от угла рта к подбородку, другой на щеке.

— Шмисс?^[51] — спрашивает Гитлер.

— Еще и сабельный удар, полученный на вашей службе, мой фюрер!

Гитлер улыбается. Ему нравится дерзость Скорцени.

— Давно в НСДАП? — задает он новый вопрос.

— Год вступления — тридцать второй. Член СС — год вступления тридцать четвертый, — отчеканивает Скорцени.

Он говорит отрывисто, громко, его зеленоватые глаза не мигая глядят на хозяина кабинета, огромные руки прижаты к бедрам.

— Сколько же вам лет?

— Тридцать четыре года и девять месяцев, мой фюрер!

Гитлер обменивается взглядом с рейхсфюрером СС. Он доволен.

Генрих Гиммлер коротко обрисовывает офицера. 1934 год, Австрия, участие в путче и устранении Доль-фуса^[52]. Затем напряженная работа по подготовке нового путча. 1938 год, участие в аншлюссе Австрии — охота за президентом Микласом и канцлером Шушнигом…

— Так вы австриец? — восклицает Гитлер.

— Да, мой фюрер, я ваш земляк.

Генрих Гиммлер продолжает. В дни аншлюсса Скорцени — активный участник операции “Дер роте хаан”^[53]. В дальнейшем — работа непосредственно в СД, отдел VI-С. Главные направления — СССР и Америка. Гауптштурмфюрер СС Отто Скорцени зимой 1941 года во главе особой зондеркоманды был под Москвой. Он ждал, когда падет русская столица, чтобы участвовать в ее разрушении.

Гиммлер поднимает кулак:

— Но это у него впереди, мой фюрер!

— Москвой займутся другие, — ворчливо говорит Гитлер.

Он подходит к офицеру СД, берет его за плечи, запрокинув голову, вглядывается в глаза.

— Вы понравились мне, Скорцени, — говорит он. — На вас будет возложено поручение государственной важности.

— Готов служить, мой фюрер!

— Знаю. А теперь — идите.

За Скорцени затворилась дверь. Гитлер устремляет взгляд на руководителя абвера. Сейчас его очередь. Канарис вздыхает.

— Мой фюрер, — смиренно говорит он, — офицер, только что вышедший отсюда, очаровал всех. Я давно его знаю и высоко ценю. Я огорчу вас, но у меня нет человека, которого можно поставить на одну доску с ним.

Гиммлер настораживается. Он слишком хорошо изучил Канариса, чтобы поверить этому вздоху и этому тону.

— Я позволю себе начать издалека, — продолжает глава абвера. — Итак, 1939 год, март. Ваш гениальный план “Грюн” завершен без единого выстрела. Вы только что вернулись из покоренной Праги, куда я имел честь сопровождать вас. И вот в рейхсканцелярии я показываю вам пачку фотографий: люди верхом на торпедах, люди глубоко под водой — в респираторах и резиновых костюмах, буксирующие мощные взрывные заряды. Итальянские подводные диверсанты, мой фюрер. Напрягите свою память!

— Я не забыл, — отвечает Гитлер. — Но мне помнится и другое…

Канарис поспешно продолжает:

— Да, вы не рекомендовали это оружие для вермахта. Вы мудро рассудили, что армия и флот Германии справятся с противником и без применения человекоуправляемых торпед…

— Это была ошибка, — вдруг говорит Гитлер. — Большая ошибка, господин адмирал. Меня окружают не только умные люди. Немало и глупцов. Благодарите их. Это они уверили меня, что новых видов оружия не потребуется, что и с имеющимся мы проткнем земной шар, как нож протыкает масло.

Канарис облегченно расслабляет мускулы. Он угадал поворот во взглядах Гитлера и точно сыграл па этом. Теперь — действовать решительнее.

— Мой фюрер, — говорит он, — если это была ошибка, то ее можно исправить. Еще в то время я рассудил, что запрет использования торпед с людьми не относится к военной разведке Германии. И я не потерял ни одного дня…

Канарис докладывает о лаборатории “1-W-1” под Берлином, об экспериментах по лишению пловцов воли и памяти, о тайном логове Абста в недрах конической скалы, близ военно-морской базы противника. За все это время он ни разу не взглянул на Гиммлера и Фегелейна, хотя рассказ предназначался не только фюреру. Гиммлер пожелал проникнуть в тайну “1-W-1”? Очень хорошо — вот эта тайна! Но теперь она обесценена: Гитлер знает, кому принадлежит первенство в создании нового оружия, которое будет сейчас в цене!

— Кто же добился этого? — спрашивает Гитлер, внимательно слушающий шефа военной разведки.

— Один из офицеров моей службы. Разведчик, ученый, врач.

— Его имя?

— А еще раньше этот работник отличился в проведении плана “Руге”, — продолжает Канарис, не отвечая на прямой вопрос Гитлера. — Это он совершил казалось бы невозможное — отыскал Франко, когда все надежды найти его были оставлены, отыскал, вовремя доставил на место и ликвидировал всех его конкурентов.

— Кто же этот человек? — нетерпеливо повторяет Гитлер, любопытство которого так ловко разжег Канарис.

— Разумеется, офицер абвера. Его зовут Артур Абст.

— Артур Абст, — повторяет Гитлер. — Он тоже здесь, как и Отто Скорцени?

— Нет, мой фюрер. Корветен-капитэн Абст на своем посту. Кстати, не так давно на упомянутой базе противника был подорван крейсер и поврежден большой док…

— Я помню, адмирал.

— Операцию проводил Артур Абст. Он сам подвесил заряды к килю корабля. Первый эксперимент, осуществленный в боевой обстановке. А сейчас обучены люди его специальной группы. Они готовы верхом па торпедах ворваться в гавань врага. Они будут одержимы одной мыслью — выйти к указанным целям, таранить их!..

— Но пловцов могут выловить — и все раскроется!

— Исключено, мой фюрер. Водитель не в состоянии покинуть торпеду. На случай, если она почему-либо не достигла цели, автоматически срабатывает ликвидатор, торпеда взрывается. Как видите, все предусмотрено. Но допустим невероятное: торпедист все же попал в руки врага. Его допрашивают, а он молчит. Молчит, потому что ничего не помнит! Проходит час—полтора — и он погибает: перед выходом в море ему сделана инъекция медленно действующего яда…

Гитлер покраснел от волнения.

— Это тоже заслуга вашего офицера? — восклицает он.

— Да, мой фюрер. Но я не закончил.

Канарис кладет на стол две фотографии. Первый снимок сделан под водой. Спиной к объективу — человек в респираторе, плывущий за буксировщиком, на котором смонтирован серебристый цилиндр. Второй план — дельфины, веером удирающие от преследующего их пловца.

На другом снимке запечатлен пляж. В воде, у его кромки два десятка дельфинов. Они выглядят так, будто напуганы и спешат выброситься на сушу. В море виден пловец с буксировщиком, цилиндр которого направлен на животных.

— Что это? — спрашивает Гитлер, рассматривая снимки.

— Новинка, мой фюрер. На фото показано действие опытного экземпляра нового оружия.

Канарис бросает иронический взгляд на Фегелейна. Догадался ли бывший жокей, что сейчас раскрыта тайна клетчатого саквояжа? Нет, сидит рядом со своим шефом и пялит глаза на фюрера…

Адмирал продолжает объяснения. Снимки, которые рассматривает фюрер, показывают действие никем еще не виданной пушки. Первое фото — начало охоты. Снимок на пляже — финал.

— Что за энергия действует в пушке?

— Краткое объяснение — на обратной стороне карточки.

Гитлер поворачивает фотографии, читает.

— Тут утверждается, что пушка способна воздействовать на любых обитателей моря?

— Да, когда она будет окончательно отработана. Это вопрос месяцев.