До свидания, Рим Пеллегрино Ники
– Подать в суд?
– Ну, выпиваю я немного вина между дублями. А как иначе продержаться целый день?
– Значит, не надо было торчать у них на глазах! – Бетти повысила голос. – Почему ты не прятал выпивку?
– Да прятал я – переливал в бутылку из-под кока-колы. Все равно узнали. Кто-то настучал.
– Все из-за твоего пьянства! – кричала Бетти. – Все наши беды!
Она разразилась целым потоком брани – ничего подобного я в жизни не слышала. Раздался звук бьющегося стекла – какой-то предмет швырнули через всю комнату, а вслед ему еще один.
– Ты меня не любишь! – кричала Бетти. – Тебе на нас плевать! Как ты мог? Ты же все испортил!
– Я тут ни при чем! Это все Ломбардо!
– Что нам теперь делать? – рыдала она. – Пронюхают газетчики, люди узнают – и тут, и в Америке… это какой-то кошмар…
– Они все против меня, – хрипло произнес Марио. – Обычная история. Плетут интриги, строят козни. Может, Аллазио донесла, а может, и сам Роуланд.
– Ты должен заставить их передумать. Марио, ты должен!
– Чего ты от меня хочешь? Молить, чтобы меня взяли назад?
– Да… не знаю… ну, если сам не в силах, позвони Алу Тайтельбауму. Пусть с ними поговорит. Он ведь твой менеджер, в конце концов.
Марио ответил так тихо, что я не разобрала слов, даже приникнув к двери.
– Действительно, почему бы не выпить еще? – злобно ответила Бетти. – Да напейся хоть до смерти, только уйди с глаз моих!
Услышав звук шагов, я поспешно ретировалась и, юркнув в другую комнату, наблюдала, как Марио нетвердой походкой выходит из спальни Бетти, ослабляя галстук, и отправляется на поиски бутылки «Шивас Ригал». Не к такому Марио Ланца я привыкла, и столь резкая перемена меня потрясла. Его злость, жалость к себе, пьяный вид, крики Бетти – все это было неожиданно и мерзко. А если съемки действительно отменили, значит, неизвестно, какое будущее всех нас ждет.
Тут-то мне и вспомнились слова Пепе о катастрофе.
Cosi Cosa[27]
В тот вечер мне не захотелось оставаться на вилле. Я лежала, зажатая между сестрами – ни пошевелиться, ни выспаться как следует. Но я была рада оказаться дома. В нашей квартирке все оставалось по-прежнему, и это вселяло уверенность. Правда, без меня некому было навести порядок: разобрать валяющиеся на туалетном столике украшения и флаконы с духами и аккуратно расставить мамины туфли под кроватью. Рядом с раковиной возвышалась груда немытой посуды, а грязное белье уже не влезало в корзину. Зато в остальном ничто не изменилось. И, конечно, не изменится. Я даже представить себе не могла, что когда-нибудь в этих двух комнатах будет жить кто-то другой.
Маму мой приход удивил, ведь я уже давно не бывала дома. Они с Розалиной обняли меня и расцеловали, а Кармела только стояла и молча смотрела – наверное, ждала очередных отговорок, почему я не устроила ей встречу с синьором Ланца. Мне постоянно приходилось изобретать что-то новое: Марио занят, плохо себя чувствует, я почти его не вижу, он в дурном настроении, да и вообще момент неподходящий. В тот день мне впервые не пришлось врать.
– Все кончено. Съемки отменили, – выпалила я, прежде чем сестра успела выплеснуть на меня свое негодование. – Похоже, студия собирается подать на синьора Ланца в суд.
– Что?
– А ты откуда знаешь, Серафина? – нахмурилась мама. – Ты что, сплетничаешь со слугами? Или подслушиваешь?
– Синьор и синьора ссорились, – принялась оправдываться я. – Кто угодно бы услышал, так они кричали.
– И что же теперь будет? – спросила Кармела, наморщив лоб.
– Не знаю. Возможно, Ланца уедут, вернутся в Америку. Пока рано об этом говорить.
В крушении своих надежд Кармела явно винила меня. Весь вечер она дулась, загородившись журналом, и упорно не желала со мной разговаривать. Оттаяла она, только когда мы стали ложиться спать.
– Что думаешь делать? – спросила она. – Поедешь утром на виллу Бадольо?
– Да, конечно. Я ведь все еще там работаю.
– Кто знает, надолго ли это, – холодно отозвалась Кармела. – Когда тебя выгонят, можешь вернуться домой, если хочешь. Розалина обрадуется – ей не хватает твоей пасты-э-фаджоли.
Я попыталась представить, как возвращаюсь к прежней жизни. Смогу ли я снова к ней приспособиться? И тут я ни с того ни с сего разозлилась на Кармелу.
– Тебя все равно не взяли бы в тот фильм! – резко бросила я. – Они уже выбрали другую – Луизу ди Мео, маленькую уличную певицу. Она – единственная девочка в Риме, с которой исполнит дуэт Марио Ланца.
Кармела прекрасно знала, кто такая Луиза ди Мео.
– Врешь! – потрясенно проговорила она. – Зачем ему Луиза ди Мео, когда он мог спеть со мной?
– Он предпочел ее. Теперь понимаешь, почему я не могла тебе помочь?
Я тут же пожалела о сказанном. Зачем было ей говорить? Съемки все равно отменили, и Луиза ди Мео никогда не исполнит дуэт с Марио Ланца. Пленка со сценой вечеринки пропадет зря, словно ничего и не было, и никто не увидит, как я покачиваюсь под проникновенное пение Марио.
– Я тебе не верю. – Кармела была убита горем. – Почему ты не сказала сразу? Зачем было кормить меня пустыми обещаниями?
– Ты так об этом мечтала, я не хотела тебя расстраивать… И потом, у нас все-таки оставался шанс, – добавила я. – Луиза ди Мео куда-то пропала, и я думала, что если ее не найдут…
– Разве ты не понимаешь, что натворила? Я столько времени потратила зря, а могла бы думать над новым планом! Я хочу стать певицей, и если мне не поможет Марио Ланца, значит, я найду кого-нибудь другого.
– Но кого?
– Вдруг у мамы есть подходящие знакомые? Все эти мужчины… у них наверняка должны быть связи…
– Кармела…
Ее слова пробудили во мне все прежние опасения.
– Если хочешь сказать, что я еще маленькая, то не трудись. Я могу казаться гораздо старше, когда захочу. И я готова на все, лишь бы не тратить время впустую.
Обычно Кармела шепталась со мной под одеялом, пока мы обе не засыпали. Но в ту ночь сестра была слишком зла на меня. Она отвернулась и зарылась лицом в подушку, оставив меня наедине с собственными мыслями.
Я с ужасом представляла, что ждет меня на вилле Бадольо: Бетти заперлась и не отвечает на стук, Марио сидит за бутылкой виски, дети словно с цепи сорвались, у гувернанток опускаются руки. Я не хотела возвращаться. Однако остаться дома тоже не могла: зеленое платье в белый горошек красноречиво напоминало о той жизни, которую мне придется тут вести. Оно висело на перекладине и словно ждало своего часа – часа, когда я решусь пойти по маминым стопам.
На следующее утро я отправилась по извилистым улочкам Трастевере к трамвайной остановке. Кармела процедила только: «До свидания», мама все еще спала. Мне было одиноко. Я не понимала, где мое место в жизни, и, в отличие от сестры, не знала даже, чего хочу.
И только кухня Пепе сулила уют и манила ароматами крепкого кофе и поджаристого хлеба. Сам повар готовил настоящее пиршество, отчего пребывал в необычайном оживлении. Вместе со съемками кончилась и диета синьора Ланца; теперь аппетит у нашего хозяина разыгрался не на шутку. Марио заказал Пепе американский завтрак: омлет с луком и сыром, нарезанный тонкими ломтиками жареный картофель с хрустящими краешками, запеченные в духовке мясистые шампиньоны, целую груду тостов и пирожных. Наверх подносы со всем этим великолепием нам пришлось нести вдвоем.
Бетти часто запиралась у себя в комнате. Сначала она вообще не притрагивалась к еде, хотя я оставляла поднос в коридоре перед дверью. Кофе с молоком остывал, хлеб черствел и плесневел, соус на пасте превращался в желе. Иногда я по десять минут стучала и звала ее по имени в надежде, что она все-таки откроет. Даже когда Бетти наконец начала меня впускать, то съедала лишь самую малость.
– Только успокоительное и стакан воды. Больше пока ничего не нужно, – еле слышно говорила она.
Чем меньше ела Бетти, тем сильнее налегал на еду и вино Марио, тупея от обжорства и пьянства. Они оба словно задались целью себя погубить, и наблюдать за этим было невыносимо. День ото дня ничего не менялось, и я все чаще вспоминала, как они стояли у окна поезда и махали толпе, когда приехали в Рим. Что подумали бы собравшиеся на платформе люди, если бы увидели их сейчас? Наверное, не поверили бы своим глазам. Да мне и самой верилось с трудом.
Я подолгу обсуждала хозяев с Пепе, пытаясь понять, что с ними происходит.
– Ничего подобного раньше не видел, – признался повар. – Сначала он отказывается есть, а теперь убивает себя едой: постоянно требует что-нибудь жареное, пиццу, пасту, огромные куски мяса и бутерброды с толстенным слоем масла, да еще и запивает не одной бутылкой вина. Ему все равно, что жевать и глотать, лишь бы было много. Разве можно так есть? Он набивает живот, даже не заботясь о вкусе, а потом заваливается спать, и его не добудиться.
– Но почему? И зачем он так много пьет? – озабоченно спросила я. – Вино, пиво, шампанское, виски. Горничная каждое утро находит закатившиеся под мебель пустые бутылки.
К тому времени мы оба уже знали, чего ждать от пьяного Марио Ланца. После нескольких стаканов он начинал ломиться к жене и требовать, чтобы она открыла. Бетти не отвечала, и тогда Марио шел к телефону и принимался названивать знакомым в Америке – всем, от юристов до менеджера, – и жаловаться на судьбу, не переставая прикладываться к бутылке.
Я всегда находила ему оправдание.
– Во всем виновата студия, – говорила я Пепе. – Отмена съемок – вот с чего это началось. Катастрофа произошла, как ты и обещал.
Я все ждала, когда же вернется настоящий Марио – идеальный отец, кинозвезда, кумир с фотографии. Но Марио продолжал опускаться, и наконец в этом небритом и опухшем человеке не осталось ничего привлекательного. Я с болью наблюдала, как он шаркает по комнатам, мучимый похмельем, допивает на завтрак остатки пива, а потом принимается за графин с виски. Казалось, он охладел ко всему, кроме детей и алкоголя. Однажды я увидела, как Марио с горечью бьет себя кулаками по коленям. «Почему я не могу остановиться?! – зло выкрикнул он. – Почему? Мне же не нравится эта дрянь. Что я с собой делаю?» И, несмотря ни на что, он продолжал пить.
Я проклинала студию «Титанус» и часто плакала по ночам. Сердце обливалось кровью, однако помочь я ничем не могла, поэтому просто наблюдала и слушала под дверями, боясь и за Марио, и за Бетти.
Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы не приехал американец Альберт Тайтельбаум. Чопорный, тонкогубый, он вошел в дом, неся на руке пальто с большим меховым воротником, который так и хотелось погладить. Они долго разговаривали с Марио. Всего я не слышала, но, похоже, Тайтельбаум его успокаивал, и на душе у меня немного полегчало. Если этот богач верит, что и певца, и его фильм еще можно спасти, значит, так и есть.
– Эти итальянцы сами не знают, что делают, – повторял Марио снова и снова. – Какой толк снимать кино, если понятно, что выйдет дрянь? Или мало в моей жизни было второсортных фильмов?
– Они снимают кино не первый год, – отвечал Тайтельбаум. – Просто в Италии работают немного по-другому. Марио, поверь, с фильмом все будет в порядке. Меня больше беспокоишь ты сам. Выглядишь ты отвратительно, и даже страшно представить, в каком состоянии твой голос. Как нам привести тебя в форму?
В ответ Марио пробормотал что-то неразборчивое. Потом раздался звон стекла, и я поняла, что он взял со стола графин.
– Нет, никакого виски, – приказал мистер Тайтельбаум.
– Только пропущу стаканчик…
– Слушай, давай договоримся так. Я разберусь со студией, а ты обещаешь не пить до конца съемок.
В ответ – снова неразборчивое бормотание.
– По-моему, другого выхода у тебя нет. Ты конченый человек, Марио. Я готов остаться в Риме и помочь, но если ты хотя бы притронешься к спиртному, я уеду и больше не вернусь. Ты меня понял? Я серьезно. Совершенно серьезно.
Я была потрясена, что кто-то посмел разговаривать с синьором Ланца в таком тоне, но, к моему удивлению, он нисколько не рассердился. Наоборот, в его голосе слышалась благодарность.
– Ты знаешь, как я ценю твою помощь, Ал, – хрипло произнес он. – И Бетти тоже. Я возьму себя в руки и выложусь на съемках – обещаю. И больше никакого обжорства, только здоровая пища. Начинаю вести праведную жизнь.
– А спиртное?
– Постараюсь больше не пить. Очень постараюсь.
Услышав новости, Бетти наконец-то открыла дверь. Воздух в комнате стоял затхлый, а валяющиеся на прикроватном столике склянки с таблетками заметно опустели.
Бетти так давно ничего не ела, что у нее не было сил даже умыться как следует, и мне пришлось обтереть ее смоченным в мыльной воде куском фланели, как маленького ребенка.
– Я не могу появиться перед Алом в таком виде, – сказала она, дотрагиваясь до грязной кожи и сальных волос. – Серафина, вы должны привести меня в порядок.
Я помогла Бетти добраться до туалетного столика и постаралась вернуть ей прежнюю красоту. На это ушло немало времени, и большую его часть она сидела вялая и молчаливая.
– Ал все исправит, – только и сказала она. – Он должен… он просто обязан…
Day In, Day Out[28]
Из подвала доносился уже привычный звон и крики: Пепе снова был в бешенстве, и его нисколько не заботило, кто может услышать.
– Ну и кто теперь будет все это есть?! Кошмар! Как можно работать в таких условиях?
Уверяя, будто у Пепе ко мне слабость, экономка упросила меня с ним поговорить – сама она немного его побаивалась. Я смело шагнула навстречу горячему воздуху с кухни и столь же горячему нраву повара.
Пепе стоял, обозревая полки до отказа набитого едой холодильника. Щеки у него раскраснелись от гнева, а напряженная поза говорила о том, что буря еще не прошла.
– Пожалуйста, успокойся, – обратилась я к нему, – а то синьор Ланца услышит. Тебя уволят, если будешь так себя вести.
Пепе указал на пучки пожухлого сельдерея, студенистые щупальца осьминога, пышные буханки хлеба.
– Серафина, ты только посмотри! Во время войны этих продуктов хватило бы, чтоб накормить всю мою деревню, а мне приходится наблюдать, как они портятся!
– Кое-что съедят слуги.
– А сколько пропадет почем зря? Я назаказывал продуктов, чтобы заглушить его зверский аппетит, а он снова принялся за самоистязание. Сумасшедший! То обжирается, то морит себя голодом. Почему он не может просто есть и получать от этого удовольствие, как нормальные люди? Нет, мне его не понять… Ты только посмотри, все отправится в помойное ведро…
Жизнь на вилле Бадольо сразу пошла по-другому, словно мистер Тайтельбаум нажал на невидимую кнопку. Он добился всего, на что я надеялась. Остатки виски выплеснули в раковину, а выстроившиеся на буфете графины помыли и убрали. Специально приглашенный парикмахер подстриг и побрил синьора Ланца, и он снова стал похож на кинозвезду. Затянувшаяся пирушка закончилась. Марио снова активно принялся худеть, и только зажатая в пальцах сигарета напоминала по временам о той разгульной жизни, которую он недавно вел.
Мистер Тайтельбаум повсюду сопровождал синьора Ланца и следил за тем, что он ест и пьет. Было в этом человеке нечто отталкивающее: когда он думал, что на него никто не смотрит, на лице его появлялось такое выражение, словно он подсчитывал, чего стоят окружающие люди. От Бетти я узнала, что мистер Тайтельбаум не только менеджер Марио, но и меховщик – именно он подарил ей прекрасный белый палантин, который лежал у нее в шкафу. Мистер Тайтельбаум уже давно дружил с семьей Ланца, и Бетти называла его не иначе как «дорогой Ал» и часто брала за руку, хотя я не понимала, чем он ей так нравится.
Но главное, что Бетти питалась как следует и уже заметно окрепла, Марио бросил пить, а фильм был спасен – только благодаря мистеру Тайтельбауму. По крайней мере, так все твердили. Каждый день они с синьором Ланца отправлялись на студию, и мы часто их сопровождали. Я, может, и предпочла бы остаться на вилле, однако должна была повсюду следовать за Бетти.
На студии всем было довольно тоскливо: Марио сидел со скучающим видом, а мистер Тайтельбаум мерил помещение шагами или писал что-то в блокноте, который всегда носил в кармане. Зато Бетти просто оживала. Думаю, ей нравилось чувствовать себя причастной к созданию фильма и высказывать мнение, как лучше поставить ту или иную сцену. Она излучала уверенность, которой обычно ей так не хватало.
Я надеялась, что Бетти сумеет повлиять на Марио и помочь Кармеле. Пару раз я даже упоминала в разговоре ее имя. Луизу ди Мео так и не нашли. Студия обратилась за помощью в полицию, но, к раздражению Марио, напасть на ее след не удалось.
– Неужели так трудно найти попрошайку? – часто повторял он. – Наверняка она ходит одним и тем же маршрутом.
– Ничего не выйдет, – твердил в ответ мистер Тайтельбаум. – На студии говорят, что она как сквозь землю провалилась. Придется тебе выбрать кого-нибудь другого.
– И слышать не хочу ни о ком другом. Мне нужна только моя маленькая неаполитанка. Она мой талисман.
– Столл все равно считает, что у голоса Луизы слишком маленький диапазон.
– Значит, я буду ей помогать и петь в удобной для нее тональности, если понадобится. Пусть только найдет ее.
– Дорогой, в Италии полно симпатичных девочек с приятным голосом, – увещевала Бетти. – Почему бы тебе не устроить прослушивание?
– Вот сама с ними и пой, раз, по-твоему, они все одинаковые, – только и ответил Марио.
«Если ни жена, ни менеджер не могут переубедить Марио Ланца, какой смысл пытаться мне?» – решила я и, выбрав подходящий момент, обратилась к мистеру Тайтельбауму. Он купил детям лакричные палочки и теперь смеялся над их перемазанными лицами и моими тщетными попытками привести их в божеский вид. На этот раз его веселость казалась вполне искренней.
– Синьоре, а маленькую неаполитанку так и не нашли? – спросила я.
– Увы, – ответил он.
– Возможно, я могла бы помочь.
– Вы знаете, где она? Как ее найти? – оживился Тайтельбаум.
– Кажется, летом Луиза ди Мео выступает на пляже. Но в Риме много пляжей. Она может быть на любом из них.
Он пожал плечами.
– Значит, Марио все-таки придется согласиться на другую девочку. Выбора у него нет.
– У меня есть сестра, ее зовут Кармела. Очень хорошенькая и тоже уличная певица. Может, она подойдет?
– Приведите ее на прослушивание к Джорджу Столлу. Он отвечает за музыку к фильму и ищет подходящую девочку. Почему бы не показать ему и вашу сестру?
– Разве ее должен прослушивать не синьор Ланца? – робко спросила я.
– Нет, вам нужен именно Столл. Поговорите с ребятами из отдела по подбору актеров. Они все устроят.
Знать бы раньше, что все так просто! Я даже не подозревала о существовании «ребят из отдела по подбору актеров» и уж тем более не догадывалась, что они с радостью согласятся послушать Кармелу, особенно когда выяснят, что она много лет выступает на улицах Рима.
– Она правда уличная певица? Кусочек настоящей Италии? – спросила меня энергичная дама средних лет. – Именно это нужно синьору Ланца.
– Да, я знаю. Моя сестра как раз такая и есть, – заверила я.
– Пусть приходит в пятницу. Никаких записей с собой приносить не надо: мы хотим послушать ее голос без аккомпанемента.
– А сестра сможет выступить перед синьором Ланца? – с надеждой спросила я.
– Если понравится мистеру Столлу, – ответила женщина. – Это самый важный музыкальный номер во всем фильме. Сниматься будет только тот, кого одобрит синьор Ланца.
Весь день я упивалась успехом и гадала, как отреагирует сестра. Мне представлялось, что она будет репетировать часами, пока Розалина не заткнет уши. Если в день прослушивания Кармела будет в голосе, то дуэт у нее в кармане. Кто же сможет с ней сравниться – если, конечно, Луизу ди Мео не найдут?
Мне не терпелось поскорее с кем-нибудь поделиться. Я была так взволнованна и горда собой, что еле сдерживалась, и как только мы добрались до виллы и Бетти пошла отдыхать, тут же побежала на кухню.
Как я и надеялась, Пепе был там – готовил фрикадельки детям в суп, катая в широких ладонях мясные шарики.
– Я не обедала, – сказала я. – Есть что-нибудь перекусить? Кусочек сыра или прошутто?
– Да, да, конечно, – сразу оживился Пепе. – Садись, я все принесу.
Обтерев руки, он принялся доставать из холодильника и расставлять на столе тарелки с едой: скользкие от оливкового масла запеченные цукини, приправленные ароматными иголочками розмарина, крошечные луковки, тушенные с коричневым сахаром и бальзамическим уксусом, и целая гора шариков жемчужно-белой моцареллы, такой свежей, что из нее сочилось молоко буйволиц. Я отправила в рот первый кусочек и тут же зажмурилась от удовольствия.
Пепе наблюдал, как я ем.
– По-моему, из всех продуктов моцарелла больше всего похожа на поцелуй, – мягко сказал он.
– Как можно сравнивать еду с поцелуями? – изумилась я.
– Такие же ощущения во рту. Она очень нежная и податливая. Свежая моцарелла любого сделает счастливым, – рассмеялся Пепе.
Я съела весь сыр до последнего кусочка и потянулась вилкой к другим блюдам.
– А у меня хорошая новость, – сказала я, отправляя вилку в рот. – Сегодня со мной произошло кое-что замечательное.
– Правда? Расскажи!
– Моя сестра, может быть, споет с Марио Ланца. Через три дня она идет на прослушивание к музыкальному режиссеру Джорджу Столлу. Здорово, правда? Это я все устроила.
– Твоя сестра певица? – с интересом спросил Пепе. – А какую музыку она исполняет?
– Кармела может петь что угодно. У нее очень необычный голос.
– Все голоса разные, – заметил он. – Одни низкие и по звуку напоминают виски. Они больше всего подходят для джаза. Другие – чистые и прозрачные, как вода, а третьи – глубокие и густые, словно горячий шоколад. Ну и, конечно, есть еще настоящие певцы. Такие должны петь только в опере.
Пепе подал мне бумажную салфетку, и я вытерла рот.
– Откуда ты столько всего знаешь о пении?
– В моей семье все любят музыку – nonno[29], папа, мама. Я вырос на опере. Даже теперь, слушая Верди, я вспоминаю нашу полную звуков музыки кухню и маму, месящую тесто.
– А моей маме больше нравятся американские певцы, – призналась я. – Она любит рок-н-ролл.
– Под рок-н-ролл приятно танцевать, – согласился Пепе. – Но когда хочется по-настоящему послушать музыку, прочувствовать ее, опере нет равных. Поэтому я и не понимаю синьора Ланца. У него огромный талант, безупречная дикция и владение дыханием. У меня мурашки по коже, когда я слушаю его пластинки. А он предпочитает петь для Голливуда.
Пепе всегда говорил так уверенно, что с ним трудно было спорить. И все же я не могла не вступиться за синьора Ланца.
– А что в этом плохого? – спросила я.
– Он выбрасывает талант на ветер, – коротко ответил Пепе.
– Зато так его слышит больше людей, – заметила я. – Голливуд дарит голос синьора Ланца даже тем, у кого нет денег на билет в оперу. Да и оперные театры есть не везде.
– Пожалуй, ты права. Но Марио Ланца мог бы стать одним из величайших теноров своего времени, а вместо этого выбрал карьеру кинозвезды. Жаль, что он не родился уродом: тогда бы в Голливуде на него даже не посмотрели.
– А я рада, что синьор Ланца не родился уродом, – со смехом ответила я. – И вообще, не понимаю, чем опера лучше музыки по радио или в кино.
– Просто ты никогда не бывала в оперном театре.
– Я бы хотела сходить, но как-то не было случая.
– Тогда я тебя свожу, – решил Пепе. – Мы вместе сходим на Пуччини в «Театро-дель-Опера».
– Серьезно? – Предложение звучало заманчиво. – Ты правда меня сводишь?
– Хотелось бы мне посмотреть, как ты впервые слушаешь настоящую оперу, – улыбнулся он в ответ. – Тебе наверняка понравятся и сам спектакль, и нарядные зрители в вечерних туалетах и бриллиантах. Поход в театр – особое событие.
– В вечерних туалетах и бриллиантах? – Сердце у меня упало. – У меня ничего такого нет – только одно выходное платье и то, наверное, недостаточно нарядное.
– Никто не заметит, – успокоил меня Пепе. – Все будут смотреть не на тебя, а на сцену.
Тем вечером я не могла думать ни о чем, кроме обещания Пепе. Может, экономка права и у него правда ко мне слабость?
Бетти отдыхала, а я развешивала ее одежду и расставляла баночки с кремами и косметикой. Невольно я начала напевать – еле слышно, почти про себя, но она все равно услышала, открыла глаза и улыбнулась.
– Golden Days. Чудесная песня. У вас счастливый вид, Серафина, – сонно пробормотала она.
– Да, я и правда счастлива.
– Это хорошо, дорогая. Пожалуйста, продолжайте – мне нравится ваше пение. От него становится радостно на душе.
If[30]
Бетти нравилось что-нибудь отмечать. При мысли о вечеринке она сразу приходила в хорошее настроение, начинала улыбаться, и тогда с ней становилось очень весело. Если повода для праздника не было, Бетти старалась его придумать.
– Что-то скучно, – объявляла она. – Давайте праздновать день рождения.
Если дня рождения тоже ни у кого не предвиделось, она со смехом говорила:
– Ну, значит, отпразднуем не-день-рождения.
– А конфеты будут? – всегда спрашивала сладкоежка Элиза.
– Конфеты, торт и мороженое, – отвечала Бетти. – Все, что захотите, ведь это ваш не-день-рождения.
И начинались хлопоты. Пепе принимался печь торт и взбивать крем, а я помогала гувернанткам одевать девочек в тюль и туфельки на невысоких тонких каблучках. Потом мы надували воздушные шары и заворачивали в цветную бумагу комиксы.
Марио тоже не оставался в стороне: пел по-итальянски Happy Birthday и смеялся от души. Он дразнил Элизу, делая вид, будто хочет съесть ее мороженое, и уверял, что на самом деле комиксы подарили ему, а не Дэймону; катал Марка на спине и покрывал личико Коллин поцелуями.
Я никогда не видела Марио таким счастливым, как на этих шуточных вечеринках, в окружении оживленных детей. Глядя на них, я поняла, чего лишены мы с сестрами – такие моменты бывали у других, но не у нас. Я завидовала этим счастливым детям, ведь у них был папа, который ими гордился. Здорово, наверное, чувствовать себя частью настоящей семьи.
Это были самые счастливые мгновения на вилле Бадольо… Увы, мы уже знали, насколько они мимолетны. Едва дети разворачивали подарки и съедали торт, настроение Бетти могло ни с того ни с сего испортиться, а улыбка Марио потускнеть. И тогда я вспоминала, какая же я счастливая, ведь впереди у меня еще много золотых дней – Кармела идет на прослушивание, а Пепе пригласил меня в оперный театр. И пока я снимала плакаты с поздравлениями и убирала остатки пирожных с кремом, мне было почти жаль Бетти, которой приходилось специально выдумывать поводы для радости.
В день прослушивания я тревожилась больше самой Кармелы и страшно суетилась, пока помогала ей собираться. На этот раз сестра воздержалась от излишнего блеска: ногти не накрашены, волосы свободно перехвачены сзади, на лице – ни следа косметики. Я снова одолжила ей платье в горошек. Кажется, теперь оно сидело лучше, и нам понадобилось меньше ваты.
– Пусть я должна изображать уличную певицу, но не желаю впервые идти на киностудию в чем попало, – заявила она, оглядывая себя в зеркале.
– Ты в себе уверена? Хорошо знаешь песню? Достаточно репетировала? – волновалась я.
– Прекрати суетиться. Когда это я плохо знала песню?
Я поправила ей бретельки и отвела с лица непослушную прядь:
– Ничего, что ты будешь петь не перед Марио, а перед синьором Столлом?
– Не понимаю, почему ты не могла попросить его прийти. Решение-то все равно за ним.
– Если все пройдет хорошо, скоро ты будешь петь вместе с Марио Ланца, – заверила я. – Но ты уж постарайся и для синьора Столла, потому что я не знаю, смогу ли устроить тебе другое прослушивание.
Я отпросилась с работы до обеда, чтобы сходить на прослушивание вместе с Кармелой. Почти не разговаривая, мы сели в трамвай и отправились из Трастевере на студию. Перед самым нашим уходом mamma побрызгала запястья Кармелы своими духами, и теперь я время от времени чувствовала в воздухе их аромат. У меня было странное ощущение, будто сестра меняется, взрослеет прямо на глазах.
– А что, если Луизу ди Мео все-таки нашли? Нас прогонят? – спросила Кармела, начиная нервничать.
– Я бы уже знала, – успокоила я сестру. – Не волнуйся. Может, она вообще вернулась домой в Napoli, и мы больше никогда ее не увидим.
При виде меня швейцар дружелюбно кивнул и приложил руку к фуражке, пропуская нас внутрь. Я повела сестру по запутанному лабиринту коридоров.
– Кажется, нам в эту сторону. Еще слишком рано – наверное, придется немного подождать.
Мы полчаса сидели на деревянной скамейке перед кабинетом. То и дело Кармела вскакивала и принималась мерить шагами коридор, больше не пытаясь скрыть волнение.
– Долго еще? Как думаешь, где они?
– На студии всегда так, – объяснила я. – Вечно приходится сидеть и ждать.
Наконец появилась заведующая отделом по подбору актеров вместе с седеющим мужчиной с крупным носом и в слегка помятом костюме. Кармела вскочила на ноги, но они даже не взглянули в ее сторону. Оба вошли в кабинет и плотно затворили за собой дверь.
Мы просидели в душном коридоре еще минут десять. Я смотрела на бледное лицо сестры, и мне хотелось, чтобы все поскорее кончилось.
Наконец дверь открылась, и Кармелу пригласили войти. Я тоже было поднялась со скамейки, однако заведующая покачала головой.
– Только ваша сестра. Мы готовы ее принять.
Долгое время я не слышала ничего, кроме тишины. Потом Кармела рассказала, что ей задавали целую уйму вопросов, и она даже начала сомневаться, дойдет ли дело до пения. Наконец раздался знакомый голос сестры, но сквозь закрытую дверь было непонятно, хорошо ли она поет. Я скрестила пальцы, молясь про себя, чтобы они остались довольны.
Кармела замолчала, и снова последовала тишина. Наконец она вышла в коридор.
– По-моему, я им понравилась, – сказала она, с трудом переводя дыхание. – Они послушали две песни.
– И что дальше? – взволнованно спросила я. – Когда тебе сообщат?
– Не уверена. Сначала им надо поговорить с синьором Ланца. Теперь все зависит от него. – Она схватила меня за руки и развернула к себе лицом. – Серафина, ты должна устроить так, чтобы он сказал «да».
– Устроить? Как?
– Ты же работаешь у него в доме, и он тебе доверяет, разве нет? Просто поговори с ним.
– Ты не понимаешь. Все не так просто, как тебе кажется.
– Ты только замолвишь за меня словечко. Чем это может тебе повредить?
– Попытаюсь… Но я просто служанка. А вдруг ему покажется, что я пользуюсь своим положением, и он меня уволит?
Сестра нетерпеливо зашипела:
– Ты все время так говоришь. Только вспомни, ты получила эту работу благодаря мне. Из-за меня мы пошли в «Эксельсиор», из-за меня ты попала в номер синьора Ланца!