Следы ведут в прошлое Головня Иван

– Слушай, Миш, а что это Юрки не видать? – спрашивает как бы между прочим Галич.

– Ты о каком это Юрке? – настороженно спрашивает Мишаня.

– О Марченко. О каком же еще?

– Какой еще Марченко? – упирается в Галича мутным взглядом Мишаня.

– Их тут что, десяток? – недоуменно пожимает плечами Галич. – По-моему, Юрка Марченко в Бережанске один.

– Ах, Юрка! – хлопает себя по лбу Мишаня. – Тьфу ты! Как-то не врубился сразу. Котелок с перепою плохо варит. Значит, Юрка?.. А хрен его знает, где он, Юрка. Сам три дня не вижу.

– И я три дня не вижу. Может, милиция замела?

– А тебе он зачем?

– Дело есть.

– Дело, говоришь? – Мишаня умолкает, что-то соображая. В это время возвращается Петька, бережно неся перед собой три бокала пива. – Слушай, Петька, – обращается к нему приятель, – ты, случаем, не слышал, куда запропастился Юрка Марченко?

– На кой он тебе?

– Да вот… человек интересуется.

– Не знаю. Может, скопытился… Сходи к нему, узнай.

– Ходил… – неохотно отвечает Галич.

– Ну и что?

– Юрку жена вытурила из дому… И меня тоже.

– Вот стерва! – качает головой Петька. – Ну, раз нет его дома, значит, он у Хорька.

– Кто это, Хорек? Что-то знакомое, вроде…

– Ты что, друг, с Луны свалился? Он Хорька не знает… – удивляется Петька и толкает локтем в бок приятеля, призывая его в свидетели. – Да его в Бережанске каждая собака знает!

– Так я ведь не собака! – обиженно бубнит Галич.

– Да Хорьков же! Серега! Живет на Ленинградской. Там у него все ночуют – лишь бы с бутылкой приходили. Да! Вспомнил! – оживляется Петька. – Вчера ребята рассказывали, что видели Юрку в «Гастрономе» возле вокзала – покупал бутылку водяры. Видать, деньжатами обзавелся…

Дальнейший разговор с Мишаней и Петькой теряет для Галича всякий интерес и, оставив им свое пиво, он с облегчением покидает «Сосиску».

Звонок восьмой квартиры в доме номер пять по улице Ленинградской оказывается испорченным, и Галичу приходится долго стучать кулаком в дверь, прежде чем ее открывает сутулый мужчина неопределенного возраста с землистым небритым лицом и свалявшимися пегими волосами на голове. От него щедро исходит запах запущенного отхожего места.

– Что нужно? – протирая закисшие глаза, хмуро осведомляется хозяин. Голос у него по-стариковски дряблый и хриплый.

Галич приходит к выводу, что вежливость, равно как и все прочие приличные манеры, в этом жилище не пользуются особым почитанием, а то и вовсе считаются пороком.

– Серега Хорьков – ты? – с трудом подавляя отвращение, развязно, как и подобает «корешу» Юрки Марченко, спрашивает капитан.

– Ну, я… Что надо? – Хорьков громко икает и брезгливо морщится. Похоже, он не успел еще, несмотря на то, что сейчас за полдень, как следует проспаться, и его здорово мутит.

– Что, перебрал вчера? – спрашивает сочувственно Галич.

– Было дело… – ухватившись, чтобы не упасть, за дверной косяк, бурчит Хорьков.

Галич понимает, что неопределенность в разговоре с Хорьковым ни к чему не приведет: в любую минуту тот может захлопнуть дверь. Поэтому на всякий случай капитан ставит между дверью и порогом ногу и спрашивает:

– Юрка у тебя?

– Какой Юрка? – осторожно интересуется Хорьков.

– Какой! Какой! – передразнивает его Галич. – Малеваный! Марченко. Какой еще Юрка?

– Никакого Юрки я не знаю, – неожиданно твердо заявляет Хорьков.

– Ты, кореш, кончай валять ваньку! Тоже мне конспиратор нашелся, – начинает заводиться Галич. – Ты говори, где Юрка! Мне ребята сказали, что он у тебя кантуется.

– Какие ребята? – спрашивает, икнув, хозяин.

Чтобы не задохнуться от распространяемого Хорьковым запаха, Галичу все время приходится держать голову запрокинутой назад.

– Петька и Мишаня, Юркины дружки, – отвечает он.

– А-а… – неопределенно тянет Хорьков, ковырнув грязным пальцем в носу. В который раз смачно икнув, он добрую минуту смотрит в упор на Галича, затем враз протрезвевшим голосом спрашивает: – А ты, случаем, не из легавых будешь?

– А ты, случаем не чокнутый? – не лезет в карман за словом Галич и выразительно крутит у виска пальцем. Подумав, что этого мало, он подносит к лицу Хорька здоровенный кулак и с расстановкой произносит: – Кого обидеть вздумал? Ты хоть знаешь, козявка, с кем имеешь дело?

– Ну ты! Потише тут… – духарится Хорек, но на всякий случай делает шаг назад.

Галич решает, что самая пора переходить к более активным действиям. Он оттесняет едва держащегося на ногах хозяина внутрь тесного и грязного коридорчика и плотно прикрывает за собой дверь.

– Ты чего? – мутные глаза Хорькова расширяются и начинают беспокойно бегать по сторонам.

– Вежливые хозяева обычно приглашают гостей в комнату, – наставительно произносит Галич и уже миролюбиво добавляет: – А с Юркой мы старые кореша. Срок вместе тянули. Понял?

Следуя за бормочущим что-то хозяином, Галич попадает в полутемную комнатушку, обстановка которой состоит из железной койки, какие можно еще увидеть разве что районной больнице или солдатской казарме, изрезанного ножом стола и грязной табуретки. Повсюду раскиданы в беспорядке вещи. Заплеванный пол усеян раздавленными окурками. На кровати – замусоленный дырявый матрац. На нем – мятое байковое одеяло с обгоревшими в нескольких местах краями. Единственным украшением комнаты является приклеенная к давно не беленной стене репродукция картины Рембрандта «Даная».

«Жилище алкоголика-профессионала!» – удрученно думает Галич. Такого убогого человеческого жилья ему еще не приходилось видеть.

Хорьков тяжело опускается на скрипучую кровать и, обхватив голову руками, тихо стонет:

– У-у, че-орт! До чего же трещит чугунок! Сейчас бы стакан чернил… Так ты говоришь, кореша вы с Юркой? Что-то ничего он мне не рассказывал о таком кореше… Как тебя дразнят-то?

– Володей, – говорит Галич и веско добавляет: – Володя Косолапый.

…Вчера, созвонившись с начальником колонии, в которой отбывал срок наказания Марченко, капитан узнал, что вместе с ним там сидел известный рецидивист некто Владимир Косолапов, у которого Марченко был какое-то время чем-то вроде ординарца.

– Не знаю… – пожав плечами, мычит Хорьков. – Трепался Юрка за какого-то Косолапого… А ты чем докажешь, что ты и есть Косолапый, а не легаш?

Задвигав желваками, Галич весь напрягается и угрожающе подается к Хорькову. Тот вбирает голову в плечи и, защищаясь, подносит руки к лицу. Однако до кулаков дело не доходит. Сплюнув в сердцах на пол, гость вынимает из внутреннего кармана пиджака потрепанный блокнот и достает из него фотокарточку.

– На вот, смотри!

Хорьков смотрит на протянутый ему снимок и видит на нем своего гостя и Юрия Марченко, стоящих в обнимку у какой-то балюстрады.

…Над этим снимком фотолаборант Вася Ткачук провозился целых четыре часа. Зато и снимок получился на славу. Как говорится, комар носа не подточит. Сам Марченко не заподозрил бы подлога.

И все же Хорьков не торопится признавать в Галиче друга Марченко. Он долго рассматривает фотоснимок, и капитан начинает уже подумывать, не учуял ли хозяин что-нибудь неладное.

– Ну что? Теперь-то видишь, кто я? – торопит он Хорькова.

– Теперь вижу, – говорит Хорьков, возвращая фотокарточку. В его голосе слышится что-то вроде почтения. Он даже снисходит до того, что предлагает гостю сесть и пододвигает табуретку.

– Рад бы посидеть, да некогда. Спешу, – отказывается Галич. – Так где Юрка?

– Не знаю, – пожимает острыми худыми плечами хозяин квартиры. – Он еще вчера вечером смотался отсюда.

– Квартира, что ли, не понравилась? – насмешливо роняет капитан. – Может, в гостинице решил устроиться?

– Шутник ты, однако! – хмыкает Хорьков. – Марчик – в гостинице!

– Ну и домой он не пошел. Я был у него дома…

– А он и не собирался домой.

– Из-за жены?

– Не только… – не сразу отвечает Хорек. – Вчера вечером какой-то пацан притаранил записку, а в ней было нацарапано, что его, мол, Юрку, ищет милиция. Понял? Потому-то я и спрашивал тебя: не из легавых ли ты?

– Так это, наверное, его сын прибегал, – как бы между прочим замечает Галич, желая выведать, знала ли Вера Марченко, где скрывается ее муж, и небрежно добавляет: – Там у них соседа вроде как задавили. Так, может, Юрку подозревают…

– Марчик, он что, сына своего не знает? – кривится в пренебрежительной усмешке Хорьков. – Сказано тебе: какой-то шкет приходил.

– Н-да-а – сумрачно тянет Галич. – Дело пахнет керосином… Подзалететь может парень, как пить дать. А жаль – хороший чувак. Надо выручать. Так куда он, говоришь, рванул?

– Сколько тебе толковать, что не знаю… Сказал: срываюсь, а куда – хрен его знает!

– А записка эта, случаем, не сохранилась? – стараясь не выдать себя неверной интонацией, небрежно спрашивает капитан. – Может, там адрес какой был…

Хорьков достает из кармана висящего на спинке кровати грязного пиджака мятую пачку «Примы», но она оказывается пустой. Скривившись, вопросительно смотрит на гостя.

– Закурить не найдется?

– Кончились. Только что выбросил пачку, – врет Галич и для пущей убедительности хлопает ладонями по карманам.

– А-а, записка… – похоже, Хорьков уже забыл, о чем только что шла речь. Он подбирает с полу окурок, прикуривает его трясущимися руками, с отвращением выпускает дым, какое-то время сидит с закрытыми глазами и только после этого продолжает: – Нет записки. Там было написано, чтобы ту бумажку сразу сжечь.

– Жаль, что не сохранилась… – говорит Галич. И то сказать, образец почерка неизвестного доброжелателя Юрия Марченко был бы как нельзя кстати.

– Слушай, – тронутый удрученным видом гостя и не менее удрученным тоном его голоса говорит Хорьков, – он, в натуре, не сказал, куда идет. Но я так думаю, что рванул он к Хрине. Друг у него есть такой – Хриня. Когда-то вместе учились в одном классе. Может, знаешь?

– Откуда?

– Да говорю же тебе – Хриня! Киряло похлеще меня. А вот, где живет – убей, не знаю… Слушай! – видя, что гость собирается уходить, спохватывается Хорек. – Будь другом, подкинь рубль!

Хорьков хватает дрожащей рукой протянутый ему рубль и, забыв о Галиче, начинает торопливо одеваться.

Выйдя из комнаты, капитан на всякий случай «ошибается дверью» и заглядывает в кухню. Кухня напоминает заброшенную кладовку, в ней никого нет.

– Где тут у тебя дверь? – спрашивает Галич, заглядывая заодно в ванную и туалет.

– Слева, – заметно повеселевшим голосом отзывается Хорьков.

Оказавшись на улице, Галич полной грудью вдыхает горячий полуденный воздух, который после затхлости и вони Хорькового жилища кажется ему необыкновенно свежим, чуть ли не целебным.

В своем кабинете Галич, как обычно, появляется ровно без четверти девять – по нему можно сверять часы.

Через десять минут приходит инспектор уголовного розыска лейтенант Тимур Ревазович Сванадзе. У них один кабинет на двоих. Едва они успевают перекинуться парой-другой дежурных слов о здоровье, успехах и прочих делах, как их перебивает телефонный звонок. Лейтенант подносит трубку к уху и тут же передает ее Галичу.

– Тебя.

– Галич Александр Иванович? – слышится гнусавый мужской голос. Не иначе, как на том конце провода зажали пальцами нос.

– Он самый.

– Ваш телефон не прослушивается?

– Нет, – отвечает капитан и, прикрыв на секунду свободной рукой микрофон трубки, шепчет, обращаясь к Сванадзе: – Тимка, узнай, откуда звонят.

– И, пожалуйста, не тревожьте понапрасну телефонную станцию, – предупреждает мужчина на другом конце провода – можно подумать, что он всевидящий. – Я звоню из автомата.

– Что вам надо? – спрашивает, не особо церемонясь, Галич: ничего хорошего от таких разговоров ждать не приходится.

– Слушайте и не перебивайте! – торопливо гундосит мужчина. – Тут такое дело… Сегодня в восемь вечера в ресторане «Каштан» за столиком в правом дальнем углу зала вы встретитесь с одной молодой прелестной особой. Вы знаете ее… Она сообщит вам кое-что важное по делу Крячко. Думаю, ее рассказ должен заинтересовать вас. Итак: ресторан «Каштан», восемь вечера, последний столик в третьем ряду.

Галич медленно кладет трубку и упирается невидящим взглядом в висящую напротив карту-схему Бережанска.

– Что случилось, Саша? – беспокоится возвратившийся Сванадзе. – Можно подумать, что тебя пригласили на свидание сразу две девушки, и ты не знаешь, к которой податься.

Несмотря на свои тридцать с гаком, капитан Галич все еще холостой, и его друг не прочь иногда позубоскалить по этому поводу.

– Ты почти угадал, – невозмутимо произносит Галич. – Меня действительно пригласила на свидание девушка. Точнее, – от имени девушки. И не куда-нибудь, а в ресторан.

– Так это же здорово! Радоваться надо, а ты, чудак, приуныл, – на Сванадзе нисходит вдохновение. – Или тебя коробит, что не ты ей, а она тебе назначила свидание? А что ей оставалось делать? Раз гора не идет к Магомету – Магомет идет к горе. Я бы на твоем месте…

– Болтун ты, Тимка! – незлобиво роняет капитан. – Будешь много трепаться – расскажу Алле, она тебе покажет «на твоем месте». Откуда звонили?

– Из автомата, что на улице Королева.

– Стреляный воробей…

– Кто это был?

– Девять ноль-ноль! – вместо ответа говорит капитан. – Пора на оперативку, а то получим взбучку.

Дело об убийстве Крячко на сегодняшний день самое важное в отделе, и потому подполковник Горейко начинает с Галича.

– Чем порадуешь, Александр Иванович? – спрашивает он, когда все усаживаются.

– Минуту назад меня пригласили в ресторан на свидание с девушкой.

– Очень рад за тебя. Надеюсь не подведешь Бережанский угрозыск, – невозмутимо произносит Горейко.

– Постараюсь.

– Тогда рассказывай, – подполковнику не нужно объяснять, о каком свидании может идти речь.

Рассказ капитана Горейко сопровождает мелкой дробью, выбиваемой пальцами о крышку стола.

– И что ты решил? – спрашивает он, когда Галич умолкает.

– Я пойду на это свидание. Хотя меня и смущает кое-что в этой истории… Во-первых, девушка и сама могла позвонить мне. А могла и прийти сюда, в милицию. Почему бы ей не написать мне письмо или, на худой конец, анонимку. Во-вторых, не лучше ли было назначить встречу где-нибудь в парке или просто на улице? Зачем эта показуха: ресторан… и все такое?

– Взятку будут предлагать. Это – как пить дать! – решительно заявляет практикант Роюк.

– Взятку, говоришь? – прищуривается подполковник. – Ты думаешь, что пропойца Марченко имеет для этого деньги? Когда речь идет об убийстве, тут, братец ты мой, взятки исчисляются тысячами, а то и десятками тысяч…

– А выкраденные из квартиры Крячко драгоценности, – напоминает Галич. – Там могли быть и деньги…

– Вполне возможно, – соглашается Горейко и, подумав, продолжает: – Как бы там ни было, а идти на свидание действительно надо. Что-то да даст нам эта встреча… Но пойдешь с прикрытием – леший их знает, что они там затеяли. Возьмешь с собой Сванадзе и Роюка. Что там у нас еще?

Мария Игнатьевна Климюк, бывшая одноклассница Марченко, которую не без труда разыскал Галич, поведала ему, что Хриней дразнили Леньку Хринюка, и жил он неподалеку от железобетонного завода. Стоило Галичу связаться с участковым инспектором, на участке которого находится железобетонный завод, как тот, не задумываясь, назвал нужный адрес: Тупиковая улица, дом пять. Незначительный на первый взгляд факт, что участковый столь цепко держит в памяти этот адрес, говорит о том, что Леонид Митрофанович Хринюк – личность в определенных кругах довольно известная. Если не сказать, широко известная.

Чтобы попасть на улицу Тупиковую, Галичу и Сванадзе долго приходится брести по раскисшей после недавнего дождя грунтовой дороге вдоль нескончаемого высоченного забора железобетонного завода. «Уазик» пришлось оставить на шоссе. Ехать дальше Петрович наотрез отказался, а они не настаивали: лучше уж пройтись полтора километра пешком, чем вытаскивать из грязи застрявшую машину.

Забор наконец кончается, и взору оперативников предстает улица Тупиковая. Состоит она всего-навсего из семи небольших халуп. Почему улочка носит такое название, ни Галич, ни Сванадзе не возьмут в толк: нигде никакого тупика не видно. Наоборот: за халупами виднеется засеянное пшеницей поле и небольшой, чудом сохранившийся лесок.

– Этой улице больше подошло бы название Камчатская, – мрачно шутит Сванадзе.

– А еще больше – Богом и горсоветом забытая, – поддерживает товарища Галич.

Поскольку табличек с номерами на домах не видно, приходится прибегнуть к расспросам. Завидев неподалеку голого по пояс мальчишку, что-то усердно клепающего большим молотком на куске рельса, Сванадзе тихонько свистит и манит его пальцем. Мальчишка неохотно оставляет свое занятие и подходит к незнакомцам.

– Слушай, друг, – наклоняется к нему Галич, – в котором доме живет Ленька Хринюк?

– А вон в том, – тычет мальчуган грязным пальцем в одну из халуп – деревянную, покосившуюся, крытую позеленевшей дранкой.

– Да не тычь ты пальцем! – шипит Сванадзе, заметив, как в одном из окон дома, на который указывает мальчишка, мелькает чья-то голова. – Мог бы и словами объяснить.

– А что? – шепотом спрашивает паренек.

– «Что, что», – передразнивает его Сванадзе. – Все будешь знать, скоро состаришься. У него есть кто-нибудь чужой?

– А у него завсегда кто-нибудь чужой есть. И сейчас один есть… Черный такой, на цыгана похожий, – небрежно отвечает мальчишка и, понизив голос, спрашивает: – А вы, дяденьки, не из милиции будете? А пистолеты у вас есть?

– Ты что, друг? – таращит глаза Сванадзе. – Какая милиция? Какие еще пистолеты? Мы – Ленькины друзья.

– Так бы сразу и сказали! – разочарованно тянет мальчишка и, сунув руки в карманы, со скучающим видом возвращается к прерванной работе.

Наружная дверь дома номер пять оказывается запертой изнутри. На требовательный стук капитана никто не отзывается, хотя за дверью слышится какая-то возня и чей-то возбужденный шепот.

– Хринюк, откройте! Милиция! – кричит, приникнув ухом к щели, Галич. В ответ гробовое молчание. Да еще сквозь щель просачивается подозрительный запах.

– Самогон варят, черти! – определяет капитан. – По-хорошему нам здесь не откроют. Придется выставлять дверь.

Дверь поддается не сразу, но довольно скоро – стоило лишь дружно садануть по ней плечами. В темных сенях им не сразу удается найти дверь, ведущую внутрь дома. К тому же оказывается, что она тоже заперта. Впрочем, эта дверь держится и того меньше – ее запор чисто символичен. Галич и Сванадзе попадают в полутемную грязную кухню, посреди которой стоит в полнейшей растерянности невысокий кряжистый мужчина в мятой рабочей спецовке и держит в вытянутых руках эмалированный бачок, из которого валит густой пар, наполняя помещение вонючим запахом горячей браги. Пар поднимается прямо к лицу Хрини, но тот, кажется, не замечает этого и лишь часто мигает маленькими опухшими глазками. На столе рядом с газовой печкой возвышается хитромудрое сооружение из бачков и трубок, именуемое самогонным аппаратом.

Хринюк – потомственный самогонщик. Благодаря тому, что на Тупиковую редко ступала нога участкового, этим доходным промыслом успешно занимались его бабушка, затем родители. Когда же умерли и родители – а умерли они сравнительно молодыми и в один день, но не от пламенной любви друг к другу, как это случается в сказках, а, оттого, что приняли однажды слишком большие дозы самогона собственного производства, изготовленного из недоброкачественного сырья, – фамильное дело продолжил их сын Леня.

Он живет на доход от продажи своего зелья и, естественно, нигде не работает. И, как ни странно, работать никто не может его заставить. Дело в том, что на сберкнижке у Хринюка имеется триста рублей – положить их в сберкассу его надоумил один знающий человек, – и согласно закону считается, что гражданин Хринюк Леонид Митрофанович располагает достаточными средствами, позволяющими ему жить, не работая.

– Как продукция? – интересуется Сванадзе. – Попробовать-то хоть успел?

– Успеешь тут с вами… – всхлипывает, задыхаясь от пара, Хринюк.

– Где Марченко? – нависает над ним Галич.

– А я почем знаю? – вобрав голову в плечи, подается назад Хринюк. Он все еще продолжает держать перед собой бачок с дымящейся брагой, не зная, что с ним делать. – Не было здесь никого! – и тут же выдает себя, бросив быстрый взгляд в сторону открытого окна.

Галич этот взгляд перехватывает, подходит к окну, высовывается наружу. То, что он видит, подтверждает его наихудшие опасения: в рыхлой, еще не успевшей просохнуть после дождя земле, под окном видны свежие следы мужской обуви.

Не оборачиваясь, Галич кричит:

– Он сбежал через окно! Тимка, займись домом и хозяином, а я попробую догнать этого прохиндея!

Он с трудом – как-никак метр девяносто – пролезает в окно и припускает к леску. Пробегая мимо полуразвалившегося сарая, краем глаза замечает, что крючок на двери тихонечко покачивается. А еще он слышит, как внутри что-то падает. Галич останавливается и облегченно вздыхает: «Здесь он, голубчик!»

Капитан подходит к двери, хватается покрепче за крючок и резко дергает дверь к себе. Внутри что-то трещит, и дверь, истерично взвизгнув ржавыми петлями, распахивается настежь. Капитан одним прыжком попадает в полутемный сарай. При этом он едва не падает, зацепившись за лежащую на полу поломанную лестницу. В сарае, кроме мусора, ничего и никого нет. Озадаченный Галич задирает кверху голову – нет ли в сарае чердака – и от неожиданности вздрагивает: прямо над ним болтаются чьи-то ноги в истертых мужских сандалиях.

«Повесился!» – пронизывает сознание капитана страшная догадка.

Перед входом в ресторан – крошечный скверик, посреди которого возвышается огромный каштан. Он-то, этот каштаний патриарх, и дал название ресторану, избавив таким образом начальство из треста ломать голову над тем, как наименовать свое новое детище.

В скверике – несколько скамеек. На одной из них, среди пенсионеров, обсуждающих свои нелегкие житейские дела, Галич замечает Роюка с раскрытой книгой в руках. В своих стареньких брюках и голубой тенниске он похож на студента-третьекурсника. Впрочем, так оно и есть: Роюк – курсант Львовской школы милиции и сейчас проходит практику в бережанском уголовном розыске. И сидит он здесь не просто так, а прикрывает Галича, делая при этом вид, что не замечает его.

Капитан в строгом темно-синем костюме, в белой сорочке и при галстуке заходит в ресторан и, миновав фойе, попадает в большой зал с тремя рядами столов. Последний стол в третьем ряду свободен, и Галич направляется к нему. За предпоследним столом в среднем ряду он видит лейтенанта Сванадзе. Черный элегантный костюм и галстук-бабочка придают ему эффектный вид – ни дать ни взять артист оперетты. Рядом с ним его жена Алла, полная розовощекая блондинка. Она потягивает через соломинку мутноватый коктейль. Тимур Ревазович, как обычно, смакует пиво. При иных обстоятельствах Алла непременно обняла бы Галича и, притянув его голову, поцеловала бы в щечку. Но сейчас она даже не удосуживает его взглядом. Это говорит о том, что она прошла соответствующий инструктаж своего мужа.

Стол сервирован на двоих. Среди салатниц и тарелочек с изысканными закусками стоит хрустальная вазочка с несколькими поникшими гвоздиками, к которой приставлена табличка с единственным, но зато категоричным словом – «ЗАКАЗ».

Едва Галич садится за стол, как, откуда ни возьмись, появляется официант, ставя перед ним бутылку «Советского шампанского», графинчик с коньяком и тут же исчезает.

Оставшись один, капитан начинает рассматривать находящихся в зале людей. Пока ничего подозрительного. Большинство посетителей сидят парами, попивают шампанское и вина, закусывают и мирно беседуют. И только у окна за двумя сдвинутыми вместе столами располагается шумная компания молодых людей: пятеро юношей и четыре девушки. Стол у них не слишком обильный, но зато там то и дело раздаются взрывы хохота. Едва ли оттуда может последовать опасность…

И тут внимание Галича привлекает появившаяся в зале молодая высокая женщина. Что-то знакомое кажется в ней капитану. Он присматривается внимательнее и узнает: Соломко Марьяна Романовна, деловод покойного Крячко собственной персоной. Не так просто узнать ее в длинном черном платье с белым кружевным воротничком и такими же манжетами.

Соломко на какой-то миг задерживается у входа, обводит взглядом зал, останавливает его на Галиче и направляется прямо к нему. Идет, правда, не совсем уверенно, словно сомневаясь, правильное ли она выбрала направление. Но вот она останавливается перед Галичем и с трудом выдавливает из себя:

– Добрый вечер…

– Добрый вечер! – стараясь казаться спокойным, отвечает капитан. После короткого замешательства он встает и отодвигает кресло напротив. – Прошу! – Краем глаза замечает, как Сванадзе, забыв о конспирации, таращит от удивления глаза и вот-вот поперхнется пивом.

Они садятся, и проходит еще добрая минута, прежде чем Галич берет себя окончательно в руки. Глядя в упор на Соломко, он сухо, как и подобает капитану милиции, спрашивает:

– И что сие все значит?

Эту нелепую в данном случае фразу он вычитал когда-то в одной из книг, и вот она через столько лет каким-то образом всплыла в его памяти. Надо же!

Марьяна Романовна растерянно смотрит на Галича и тихо произносит:

– Я не знаю. Мне позвонили…

– Кто?

– Не знаю, – пожимает она плечами. – Какой-то мужчина.

– Забавно! – вспомнив наконец, что он в ресторане и перед ним не преступник, а симпатичная молодая женщина, усмехается Галич. – Хотелось бы знать, какой это благодетель угощает нас сегодня?

– Может, вам и забавно, а мне – нисколько! – Соломко переходит почему-то на шепот. – Я едва жива от страха.

– Со мной вам нечего бояться! – Галич с удивлением замечает, что в нем просыпается рыцарь, готовый грудью встать на защиту женщины. – Возьмите себя в руки.

– Хорошо, – кивает головой Марьяна Романовна.

– А теперь рассказывайте все по порядку.

– Утром позвонил на работу какой-то мужчина и сказал, что я должна вечером встретиться вот здесь, в ресторане… с вами.

– И вы согласились.

– Нет! То есть да… А что мне оставалось делать? Он угрожал… Сказал, что если я ослушаюсь, то он… то они подстерегут мою дочку. – Глаза Соломко расширяются от ужаса. – Ей четыре годика…

– А ваш муж?.. Как он отнесся ко всему этому?

– У меня нет мужа.

– Понятно, – сдержанно произносит капитан. – И что же тот мужчина велел вам передать мне?

– Он велел передать, чтобы вы перестали заниматься делом Крячко. Вернее, чтобы вы и дальше им занимались, но не по-настоящему. То есть так, чтобы невозможно было найти убийцу. И было бы хорошо, если бы вы оставили в покое какого-то Марченко. Если вы последуете их совету, то получите за это пятнадцать тысяч рублей.

– А если я не последую их совету?

– Тогда в следующий раз тот лихач на «жигулях» будет действовать наверняка. В прошлый раз было только предупреждение.

– Какой лихач? – недоумевает Галич.

– Не знаю, – качает головой Марьяна Романовна. – Он сказал, что вы должны помнить тот случай.

И Галич вспоминает. Так вот оно в чем дело! Выходит, тот наезд зеленых «жигулей» не был простой случайностью, а предупреждением…

Галич задумывается, но не надолго. Пятнадцать тысяч – деньги, конечно, немалые. Но если бы ему пообещали вдвое больше, то и тогда он не пошел бы на сделку с убийцей и своей совестью.

– Я помню тот случай с «жигулями», – кивает он головой.

– Какие страшные люди… – шепчет Соломко, и ее глаза делаются круглыми. – Вы не боитесь?

– Нет! – с преувеличенной беспечностью говорит Галич. – Не так страшен черт, как его малюют.

– Теперь такие люди… На все способны…

– Вы преувеличиваете, Марьяна Романовна.

– Я тоже хотела бы так думать, – говорит Соломко – голос у нее грудной, приятного тембра, волнующий, – и спрашивает: – Так что ему передать? Он позвонит завтра.

– Передайте ему, – веско произносит капитан, – что ни на какой сговор с преступниками я не пойду.

– Так и сказать? – переспрашивает Соломко.

– Только так и не иначе! – еще решительнее заявляет Галич.

– Я так и передам ему! – заметно повеселевшим голосом говорит Марьяна Романовна. Похоже, она сомневалась в капитане.

– Значит, договорились, – ставит точку на этом разговоре Галич. – И раз уж мы оказались в этом заведении… да еще за таким столом… Словом, я думаю, что нам следует воспользоваться случаем и, как принято говорить, культурно провести время. Как вы смотрите на такое предложение? – Галич старается казаться беспечным и галантным, но это ему плохо удается: мешает неизвестно откуда появившаяся скованность.

– Не знаю… – тихо отвечает Соломко. – Может, не надо?

Однако, глядя на ее зардевшееся лицо, нетрудно догадаться, что ей очень хочется посидеть в этом уютном зале, посмотреть на людей, да и себя показать. По-видимому, рестораны она посещает крайне редко, если вообще посещает: постоянные завсегдатаи чувствуют себя в них намного раскованнее. Придя к такому несложному умозаключению, Галич решительно говорит:

– А я думаю: надо! Тем более, что я вижу здесь хороших своих друзей. И если вы позволите, я приглашу их за наш стол, и мы сообща все это уничтожим.

Соломко молча пожимает плечами, и капитан подзывает Сванадзе.

– Тревога ложная, – говорит он на ухо лейтенанту. – Отпускай Роюка гулять, а сами перебирайтесь к нам. Не пропадать же добру.

Не проходит и пяти минут, как Галич знакомит Марьяну Романовну со своими приятелями. Сванадзе открывает «Шампанское», искристый напиток пенится в фужерах.

– А кто тост будет произносить? – спрашивает Алла.