Противостояние «Утомленным солнцем». Кто и зачем ведет войну с фильмами Никиты Михалкова Мультатули Петр
Верьте, никогда не смотрела фильмы о войне. Вчера друг прямо-таки вытащил из постели, и на ночь глядя мы поехали на «Утомленные солнцем-2». Знаете, я впечатлилась по максимуму! Во-первых, уровень съемки: взрывы, кровь, военная техника – все на высшем уровне… никакого перебора зрелищ! Подбор актеров просто великолепен: Михалков и его дочь, Дюжев, Панин, Суханов, из которого получился просто отличный Сталин, «папа-вампир» из «Дозора» и многие другие, чьих фамилий я не знаю и не пыталась запомнить… Мне бы хотелось коснуться темы войны здесь, но никогда – в реальной жизни. Да, мы читали книги, да, мы учили историю на тяп-ляп, да, смотрели фильмы и передачи… но реалистичность этой картины сделала мои руки холодными на весь сеанс. Как это страшно! Каждого персонажа я пропустила через себя и… наверное, так сильно меня потряс только «12» в свое время. А как дрессировали и натаскивали в СССР людей – вот, что такое клонирование! Да они же все как муравьи-солдаты были! Один из примеров в фильме: умирает солдат-летчик, медсестра Надя (Михалкова-junior) делает ему укол, в это время он замечает у нее крестик на груди… Спрашивает: «А ты что, верующая?» Надя отвечает: «Да, верующая и крещеная». Солдат просит прочитать ему молитву, из уст Нади это звучит примерно так: «Пусть воля моя не пересилит волю Его». Солдат спрашивает: «Кого его?» Надя, замирая и шепотом: «Ну Его!» Солдат: «А! Да! Сталина!»… Абсурд! Этот выдрессированный союз просто меня добивает. Очень хорошо вся дрянь союзная (до мелчайших деталей, которые кто-то и не заметит) показана в «УС-2». Актеры все похожи на советских людей. Превосходная актерская игра, тонко проскальзывающая частичка веры и Бога, внушительная идея полюбить своих близких и быть счастливым, что ты здесь СЕГОДНЯ, а также масса впечатлений и пищи для размышлений, если вы любите не только на словах. Рекомендую. Я в восторге! Ночью спала плохо – снилась война, окопы, холод пронимал, просыпалась 4 раза… Самый подходящий подарок ко Дню Победы.
Автор: ilgu.livejournal.com
Дата: 12.05.2011
Праздник жизни, на котором бушует смерть
Я, конечно, понимаю, что то, что я напишу, либо не будет поддержано совсем, либо будет поддержано единицами, но молчать из-за этого я не могу и не буду (тем более после столь продолжительного перерыва).
Начнем, пожалуй, с того, что я один из тех немногих, кому фильм «Утомленные солнцем-2: Предстояние» понравился. Да, фильм не похож на военную хронику, да, в фильме много вымысла, да, в фильме много антиреального, пожалуй, мне не понравилось только то, что Котов – это суперчеловек, который всегда и везде выживает, человек, смерть которому не может своей косой обрезать жизнь, а лишь все время может загибать свою косу о непобедимое его тело. Но давайте размышлять логически, а должны ли быть в художественном фильме все вышеизложенные элементы, безусловно, они были, есть и будут во многих художественных фильмах. Теперь давайте разберемся со второй стороной критики. Все как один пишут, что фильм не принимается ветеранами, но я сам лично имел честь пообщаться 10 мая после просмотра «УС2: Цитадель» с пожилой женщиной, которая прошла всю войну, которая плакала во время фильма и которая заявила мне, что фильм крайне правдив, фильм про то, что действительно было. Так что, дорогие критики, я не знаю, какие ветераны не принимают этот фильм.
Теперь давайте про сам фильм.
Вторая часть дилогии «Утомленные солнцем-2», которая носит название «Цитадель», отличается от первой части, во-первых, сюжет фильма выстроен линейно без скачков во времени. Во-вторых, фильм «Цитадель» носит совсем другое настроение, если «Предстояние» вводило в шок и оцепенение, то после «Цитадели» испытываешь полный катарсис. Фильм «Цитадель», в отличие от полюбившихся нам фильмов времен СССР, не рассказывает нам о том, как советские солдаты героически побеждали войну, фильм «Цитадель» скорее показывает другую сторону войны, фильм рассказывает нам, что война сделала с людьми, что война сотворила со счастьем, с семьями, с любовью…
Безусловно, фильм «Цитадель», как сказал сам Никита Сергеевич, – это фильм о празднике жизни; да, фильм о празднике жизни, но только на этом празднике пока бушует злодейка смерть.
«Цитадель» – это фильм про войну, которая сломала жизнь Котова и в то же самое время помогла Котову вновь обрести свою дочь Надю, которая, как и он, прошла всю войну и заслужила счастье, простое счастье ехать с отцом на танке в Берлин! «Цитадель» – фильм про счастье! Фильм про жизнь и про радость жить! Фильм о любви! ФИЛЬМ О ЖИЗНИ!!!
Автор: poetree.ru/blog
ЦИТАДЕЛЬ
Никогда еще со мной так не случалось, чтобы художественный фильм так глубоко и надолго поселился в сердце. Мне нравятся многие режиссеры, есть фильмы, которые я часто вспоминаю хорошими словами, пересматриваю, но Никита Сергеевич Михалков – режиссер особенный, необычный, он – больше чем режиссер, настоящий философ: на расстоянии, с помощью своих фильмов, ему удается снова и снова зажигать мощный огонь искусства, побеждая время, останавливая время, работая вне законов времени.
В мае 2011 года мы с моей женой Еленой дважды прожили фильм «Цитадель» в кинотеатрах нашего города. 5 мая мы были первыми, кто смотрел «Цитадель» в Тольятти. Но, надо сказать, что премьера состоялась в пустом зале – присутствовало лишь несколько человек.
Через несколько недель, 18 мая, мы снова были в зрительном зале. Удалось взять с собой еще одного тольяттинца, который был нам за это потом весьма и весьма благодарен! Смотрели «Цитадель» уже в другом кинотеатре, но зал снова был пуст и тих – кроме нас, там больше никого не было.
«Цитадель» нужно смотреть на большом экране, а не в домашних условиях, потому что когда можно «остановить» фильм, когда можно убавить звук, отвлечься – теряется атмосфера картины. Атмосфера картины – это еще одна действующая сила этого волшебного фильма. Только в зрительном зале может произойти волшебство. Тайна «Цитадели» не раскроется в тепличных условиях, когда зритель не особенно концентрируется, не может сопереживать тому, что он видит на экране.
Есть люди, которые умеют плавать, и есть люди, которые совсем не умеют плавать. Есть люди, которые уверенно сидят в седле, и есть те, кто ни разу в своей жизни не видел настоящую живую лошадь, настоящего живого коня. Что делать… жители мегаполисов живут на своих заводах и фабриках, у них в жизни нет ничего волшебного и удивительного. Поэтому мне всегда было тяжело смотреть на людей, которые не хотят контактировать с искусством, не желают учиться быть зрителем. Они стремятся уйти в иное место, где тьма и скрежет зубов сопровождается пьяной пляской под африканские ритмы.
Смешно читать «рецензии», где просто пересказывается сюжет, фрагмент, сцена. Какой смысл в том, чтобы рассказать то, что можно потом увидеть? Другое дело – анализ того, что ты видел, твои мысли о том, что ты понял. Что я почувствовал? Что я чувствую сейчас?
Впервые я видел фильм о Великой войне, о трагедии нашего русского народа, который рассказывал не только о войне. Лицом к лицу наш народ столкнулся с тоталитарным режимом, с беспощадным (ко всем и к себе) большевизмом. Каждый русский человек однажды задавался вопросом, а как бы поступил он, если бы жил и работал в то время. Какой бы кто сделал выбор, сейчас трудно сказать. Невозможно сыграть людей, живших в середине прошлого XX века так, чтобы они документально соответствовали исторической правде, потому что играют наши современники, живущие в наше время.
Да, можно показать настоящую войну на экране, и это было бы логично и разумно. Это сделал Спилберг в «Спасти рядового Райана». У него получился фильм о войне, там есть очень много жестоких сцен, живодерских фрагментов, которые вызывают у меня состояние шока и ужаса. Но Спилберг снял фильм об американских солдатах во Франции… Вторая мировая война была не только во Франции, и началась она не в день «Д» летом 1944 года. Уже одного этого факта достаточно, чтобы сказать, что фильм Спилберга «Спасение рядового Райна» преподносит ту войну однобоко, только со стороны одной страны, которая, кстати, вступила в эту общую драку не сразу и не очень охотно. США больше воевали в Тихом океане с Японским флотом, за острова… Весь груз Великой войны упал на плечи нашего солдата и советского народа. Другой правды нет, не может быть и не будет никогда.
Несколько десятилетий назад, на закате СССР снимались самые разные фильмы о войне. Нельзя сказать, что эти фильмы были только отголоском своего времени. Многие из них и сегодня не потеряли своей актуальности, например гениальное полотно Сергея Бондарчука «Они сражались за Родину» – фильм, вызывающий во мне самые глубокие душевные переживания, чувства скорби и в то же время светлой радости за то, что я живу в такой стране, где люди способны на такую самоотверженную любовь к своей Родине! Разве можно поставить рядом эти два фильма? Разве Спилберг и Бондарчук показали одну и ту же войну?
На стороне нашего Отечества историческая правда. И всякий раз, когда на этой земле снимают фильм о войне, мы все должны относиться к этому очень внимательно, потому что это наша историческая боль, – в нашей стране нет семей, которых не коснулась война. Это большое преступление против своего народа, когда ты не благодарен подвигу миллионов солдат, отдавших жизни свои для того, чтобы ты просто жил, дышал. Возможно, именно благодаря их бесчисленным жертвам многие из нас сегодня живы. Например, я. Мой дед прошел две войны: Великую Отечественную войну и войну с Японией… Он вернулся домой лишь осенью 1946 года, но живой!
Фильм «Цитадель» трудно воспринимать разумом на уровне сюжета. Здесь все имеет смысл, и каждый кадр в этом фильме существует не просто так, потому что так, якобы случайно, сделали монтаж. В хорошем смысле происходит постоянное выбивание зрителя из колеи, потому что невозможно предугадать, что случится в следующую секунду, в следующий момент времени. Но все связано невидимыми нитями, эти связи настолько тесные и прочные, что даже простой комарик существует уже для того, чтобы спасти жизнь человеку! Представляете, солдат просто наклонился, чтобы убить насекомое, – которое ему мешает, раздражает его, – и остался жив – именно в этот момент снайпер стреляет в него. Какая-то доля секунды спасает солдата. И вот вопрос: зачем его надо спасать?
Традиционно во многих советских фильмах о войне солдаты, как дрессированные манекены или бревна, организованно валятся и падают в кадре. Зритель все это видит и понимает – это и есть война, потому что на войне солдаты умирают, что ж поделаешь?! Так уже все привыкли воспринимать войну. Многие хотят жестокости и правдоподобия… Например, популярность американского сериала «Пила» не случайна. Существует огромное количество зрителей, которые жаждут крови и страданий героев на экране. И тогда они будут «рады» войне!..
Дилогия «Утомленные солнцем-2» поделила общество на два лагеря, два рода людей. Первый – многочисленный – я могу назвать известным вам словом «большевики», и это не стеб, а справедливое наблюдение. Потому что сегодня фильмы «Предстояние» и «Цитадель» не нравятся только фашистам, предателям отечественного кинематографа, т. е. современным «большевикам». Вторые – это самый настоящий отряд Бесогона, появившийся только весной этого 2011 года, – это разрозненные по разным городам люди, не связанные друг с другом, но всех их объединяет одно – бесогонец сердцем чутко прочувствовал оба фильма. Или только «Цитадель», но и этого уже достаточно!
Это не политическая или религиозная партия и не какая-то секта, где все поклоняются Никите Михалкову. Пусть вас не пугает слово «бесогонцы», оно образовано от имени небесного покровителя Никиты Сергеевича, стратилата Великомученика Никиты – Бесогона (изгоняющий бесов).
Люди, которые отважились прийти в кинотеатры на фильм «Цитадель», бросили вызов «большевикам». Во многих городах России, где транслировался фильм, кинотеатры ограничились несколькими показами, на которые пришло только несколько зрителей. Представьте себе, каково это – сидеть в пустом зрительном зале, как будто ты сидишь дома, и, кроме тебя и фильма, больше уже никого не осталось… Во время такого просмотра появляются такие тонкие духовные переживания, о которых я здесь говорить не буду, потому что не хочу читателю показаться совсем уже странным и непонятным.
«Утомленные солнцем-2» невозможно понять разумом, можно только почувствовать, можно только сопереживать! Он не из тех фильмов, которые могут на время отвлечь от себя и от своей жизни. И «Предстояние», и «Цитадель» надолго проникают в сердце того зрителя, которого я и называю «бесогонцем», происходит чудо рождения нового светлого чувства, которое обладает такой силой и таким потенциалом, что способно еще много месяцев жить в твоем сердце, в твоей душе…
Когда утихнут все эти споры и пройдет какое-то время, новые люди незамутненным взглядом посмотрят эти картины и тоже почувствуют эту тихую мощь большого искусства. Конечно, это таинство произойдет далеко не с каждым зрителем, потому что не каждый зритель хочет большого стиля в нашем российском кинематографе, не каждый зритель хочет русского в России. Но эта история происходит в искусстве постоянно. Большие сильные произведения литературы только потому известны сегодня широкому кругу читателей, что в школах насильно заставляют их читать. Если бы не заставляли детей читать, то литература просто бы исчезла, как исчезали целые города и цивилизации.
«Предстояние» и «Цитадель» – это самые лучшие фильмы Никиты Михалкова, которые он снял. Я советую вам смотреть оба этих фильма только после того, как вы посмотрите «Утомленные солнцем» 1994 года. Эти три фильма – огромный широкомасштабный кинороман, который нужно терпеливо переживать кадр за кадром, никуда не торопясь, не суетясь. Одна из причин, почему людям не понравился фильм, – это спешка. Они постоянно куда-то торопятся, не хотят тратить время на то, из чего нельзя взять что-то лично для себя. А тут им предлагается сопереживать другим, чувствовать, любить… И мне хочется верить в то, что отряд «бесогона» будет расти и что людей, способных на искренние сердечные чувства, будет становится все больше и больше. Нам нужна сильная Россия, мы должны стать нацией, способной уважать достижения прошлого, подвиг нашего русского народа!
Вперед! На Цитадель! Мы снова победим!
Рецензии
Автор: Сергей Шелехов
Зал молчал. Он просто молчал… На экране шли титры, грохотали, уходящие на Берлин советские танки, ошеломляющая музыка Эдуарда Артемьева… Зал молчал… Мой сосед по ряду и товарищ по кинематографическому цеху наклонил голову, опустил глаза… Обернувшись, наталкиваюсь на вопросительный взгляд женщины… Слезы проложили свои влажные пути по ее щекам… Еще глаза, еще… Сотни глаз, переполненных непонятной объединяющей силой… Огромный зал, спустя три часа экранного времени, непостижимым образом, стал частью нации – нации русских людей.
3 мая, на Радоницу, в день, когда все православные христиане поминают своих усопших, Никита Михалков выпустил в нашу жизнь вторую часть дилогии «Предстояние: «Цитадель»…
Что-то происходит в стране?! Прошлым летом – горели леса, горели русские деревни, страна, объединенная полузабытым «мы – народ», лазала по шкафам и кладовкам, собирала самое необходимое погорельцам, чиновники выбрасывали собранное людьми на помойку… На экранах телевизоров шла другая, кем-то навязываемая нам жизнь: пели, кривлялись, травили анекдоты… Ничего не произошло… На скулах премьера Путина, стоявшего на очередном пепелище, нервно двигались желваки… Потемневшие глаза открыто и сосредоточенно смотрели и в телекамеры, и в глаза людям…
В декабре на Ленинградском шоссе убили русского парня Егора Свиридова. Потом – Манежная площадь… И ничего не произошло… Кто-то, вновь, вовремя подсуетившись, грамотно направил вскипевшее «мы» в русло межнациональной ненависти и… драки…
Но в зрительном зале «Цитадели», после фильма, под гром аплодисментов, на моих глазах, вновь рождалась наша нация… Из разрозненных желаний отдельных граждан, пришедших в этот зрительный зал, та самая пассионарность, выпущенная на русские просторы птицей счастья по прихоти гения Льва Гумилева, на глазах у всех обретала неудержимую мощь идеи национального единения… «Он искушаем был не как Бог, потому что Бог не искушается злом, а как человек» (Соборное послание святого Апостола Иакова).
Синяя фуражка Арсентьева мелькает в траншее среди штрафников. Испуганные глаза… Котова. Так построить кадр дорогого стоит, а сыграть… Здесь, на пятачке войны, у передовой, Предательство, Ложь, сокрушающая и необоримая Фарисейская сила, в последнем прыжке и натиске настигает душу бывшего комдива Котова… Хорошо натренированная смертью машинка… сбой, отказ… И эфемерная субстанция, душа, эта невидимая, но вечно живая душа человеческая бросает Котова на бруствер и гонит под смертельный свинцовый ливень… И та же неведомая, непознанная сила возвращает Арсентьева и Котова с того света… Метафизика жизни смотрит в твои глаза…
И уже берег, и белый песок под колесами «виллиса»… Жалкий, беспомощный, в наручниках, Котов… Река медленно несет свои тихие воды… Ключ… На шее Арсентьева висит ключ… Как ключ искупления, как, вдруг, православный крест… Или мгновенное твое наваждение… И трижды окунается с головой Митя в целебную воду… Все. Час настал. Миг пришел. Пошли… Вот сейчас котовская истерзанная душа скинет одежды грешного тела, освободится, и… канет без возврата… после исповеди… И березка, и монашек молоденький, чью головушку снесла когда-то шашка комдива Котова… Русский человек всегда – русский человек, даже если уже слишком поздно. Господи, почему мы такие!
Никита Михалков – драматург?! Да, Никита Михалков – гениальный русский драматург. Зная почти наизусть сотни пьес, читая сотни сценариев, такой пружины, такого накала, не встречал… «Цитадель» – наше национальное, объединяющее нас кино.
Создать такое кино может только русский человек…
Арсентьев возит с собой по фронтам ту самую, из «Предстояния», запечатанную на замок полевую сумку. Что там? Приказ о пересмотре дела… О расстреле Котова… О…
Кувалда крушит котовские пальцы, и алая кровь, и нечеловеческий крик, и рвущая боль… Ерунда, все это чушь… Русский человек это пройдет. Ему это не страшно… Страшно, когда… душу твою… Когда душу нашу…
Арсентьев ведь за душой котовской приехал, за душой… Эй, Котов, ну что комдив, помнишь, как бумажки расстрельные на нее, на свою любимую, на Марусю подписывал, помнишь?! Так вот, знает она все, читала, я сам ей показывал…
Вжик… Ах!.. Душенька, моя душенька, получай…
И фамилию она мою носила, и в постели со мной спала…
Вжик… Ах!.. Душенька моя, получай… За монашка того молоденького, за погибель веры православной…
Ну, комдив, что молчишь?! Герой, красный командир Котов, в профиль и анфас, твою мать, орденоносец, что скажешь?
И заряженный «ТТ» в ладонь – На, бери…
Господи, упаси душу раба твоего, Сергия! И непостижимым образом, не объяснимым, не поддающимся никакой, ни греческой, ни западной, никакой логике Котов… не стреляет в своего искусителя и предателя… Кто так может поступить? – Русский человек.
А теперь мысленный флэш-бэк еще раз: вот Арсентьев нагой идет по белому песку, вот окунается с головой в воду, вот надевает все чистое, вот возвращается, вот протягивает Котову заряженный пистолет, стоп: Митя ведь к смерти готовился…
Философия режиссера, его миропонимание, заставляет нас, обыкновенных зрителей, вставать на духовные цыпочки, дотягиваться до виртуозно изложенных им смыслов: в русском человеке код Божьих заповедей срабатывает онтологически, на генетическом уровне его прапамяти. Так говорил Иван Бунин… Так говорит Никита Михалков…
Финал сцены абсолютно точен – камера глазами Котова медленно сканирует раскрытый планшет с золотыми генеральскими погонами и котовскими орденами… Бог поругаем не бывает!
В какой системе координат можно оценить режиссерский дар? Много лет назад мы запоем смотрели Бергмана, потом Феллини… Нам это было чрезвычайно интересно. Мы пытались понять, освоить их миропонимание, выстраиваемые ими, непонятные нам логические и ассоциативные связи… Мы пытались понять, что помимо человеческой воли есть воля Высшего порядка благая и совершенная. Если это знает художник – рождается искусство! Если это знает кинорежиссер – рождается великое кино!
Арсентьев везет генерала Котова в Москву… «Виллис» катится по фронтовой раздолбанной дороге. Дождь… Дворники на лобовом стекле туда-сюда, туда-сюда… Завершается еще один котовский, фаустовский круг… Машина приостанавливается… Дождь шелестит… Полуторка застрявшая рядом в глубокой колее. Туда-сюда, туда-сюда… Колонна пленных, смертельно уставших от войны немецких солдат… Замешательство… И уже, и русские и немцы по колено в грязи толкают эту полуторку… Туда-сюда, туда-сюда… Гениальная камера приближает картинку, и мы видим, что солдаты… спят. Стоя спят, и раскачиваются с этим грузовичком, туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда… И камера поднимается медленно, и открывается бескрайняя панорама русского поля, и дальнего неохватного леса, и бесконечно-высокого неба… И чувствую, как трудно стало вздохнуть, и набухают влагой глаза… и вспоминаю, что впервые испытал такое в Италии, в Вероне, в маленьком кинозале… тогда я впервые смотрел Феллини…
Котов, тот самый, униженный, стертый в пыль, Фауст в рваном тельнике, бегущий по смертельным кругам апокалипсиса великой войны… Чудо… Метафизика… Он в новой генеральской шинели, в золоте погон…
Утомленное солнце…
И вновь лето, словно и нет войны, и все та же подмосковная дача, те же лица, тот же рояль… Только всюду пыль… За сотни километров отсюда огонь, кровь, смерть… Сюда только пыль долетает… Метафора, аллюзия, мелькнувшая мысль… Это надо просто увидеть…
Нежно с морем прощалось…
В пальцах Котова резиновая игрушка: белый аист – птица счастья… со свистком… Фьють, фьють… Плачущий ребенок… Маруся… Нет, нет, генерал Котов, ничего уже не вернуть, ничего… Здесь все устроилось по-своему прекрасно… Мир разделился, разъехался, распался… Вы – там, а мы – здесь… Как же отчаянно, до какого внутреннего безумного крика… До какой чудовищной, непереносимой боли… Прекрасно… Ничего не вернуть!
В этот час ты призналась, что нет любви…
Сцена на даче словно вшита в ткань фильма талантливой рукой самого Чехова… Последнее испытание, последнее искушение, последняя остановка… Это так страшно и так великолепно… Это эстетический шок! На этой солнечной чеховской, вишневосадовской веранде выстрелили из всего оружия мира в душу русского человека… и он должен умереть? Кто должен умереть?!
Никита Михалков делает потрясающую вещь! Котов мчится на станцию. Он наглухо застегнут. Он собран и взведен, как часовая пружина. Уходящий поезд. Удаляющееся женское лицо в вагонном окне. Все. Отстучала по рельсовому стыку последняя колесная пара. И смолкло. Только солнце. Наглый взгляд бандита за синими очками. Обворожительная котовская улыбка. Стремительный, как свист пули, удар. И крошево синего стекла в крови и соплях на асфальте… Девочка маленькая, солнечная, как этот день… Тебя как зовут? – Василиса… Василиса, почему Василиса? Ни Катя, ни Маша, ни Надя, наконец… Ведь здесь благодарный зритель должен пустить слезу: Ах, он вспоминает о дочери… Василиса – маленький нюанс, мельчайший режиссерский штрих, но… Но в замечательном и мудром кино, как и в гениальной книге, не бывает мелочей! Корневое русское прокалывает бытие иголочкой национальной памяти: Василиса, она же из детства каждого русского человека, она же мудрость народа, она же Премудрая! И в кадр врывается свадьба… Настоящая, будто уже послевоенная, свадьба. Безногий фронтовик-солдат женится! Безногий русский солдат женится на симпатичной русской девчонке. Горько! Стрекочут полевыми кузнечиками подшипники под его тележкой… Толпа, карусель родных лиц, крепких дружеских рук, что поднимают обрубленное его тело над головами. И жар, и страсть, и неуемная радость… инвалида… И абсолютный русский парадокс и загадка для тех, кто пытается нас понять… Нет, нет и нет… Никакой он не инвалид! Он здоровый, полный жизни русский парень. Он – победитель! И над немцем, и над собой, и над этим миром. И не только он, этот солдатик счастливый, на экране вдруг проявляется вся страна, вся Россия… И Котов в этой бесшабашной, веселой карусели, и уже часть, и уже неотъемлемая, нераздельная часть. Ух… И дух захватывает, от удали, от ухарства нашего, от не убиваемой жажды жить, любить русскую женщину, русскую землю, синиц, кукушек, воробьев, всех птиц небесных, и деревья, и поля, и реки, и небо наше синее-синее… И, вдруг, камера тихо так отъезжает и втискивает весь этот необъятный разгулявшийся мир в черную коробку салона довоенного «паккарда»… Все.
Кто это придумал, не знаю. На площадке всегда только один главный… Феллини, конечно, великий Мастер, но, видимо, пришло время для новой любви…
На этой сцене мне захотелось встать со своего мягкого кресла из 21-го века, встать, потому что я ощутил, как внутри меня, где-то глубоко, где живут мои комплексы, правила и нормы, прорывом в настоящее политкорректное, б… демократическое время рвануло мое собственное и частное чувство русскости, нации, народа…
Вот так, последовательно разбираешь по пружинкам, по винтикам, гениальный фильм, а сам думаешь: а для чего ты это делаешь? Умность свою показать? Лесенку к «громадью» Михалкова выстроить? Нет, все правильно. В каждом из нас срабатывает инстинкт соборности… Это генетическая парадигма русского человека: знаешь сам – передай другому… Поделись, объясни, и как в 1612 – на Москву… Фильм – есть, этот разбор – есть… Ну?! Пассионарность – величайшая штука…
Но вернемся в 42-й год… До открытия второго фронта еще два года… Мне так кажется, только кажется… Ведь никто не обратил внимания, что у Михалкова война есть, но в ней нет ни номеров воинских частей, ни географических названий, ни дат… Все, что снято о войне до него, было конкретно и точно. То, что снял о войне Михалков, – много точнее, но точнее в масштабах войны, всей нашей войны. Его фильм о всех фронтах и о всех наших солдатах. О каждом из них, доживших и не доживших, но победивших! Господи, помяни во Царствии Твоем души погибших во славу отечества раб твоих…
Сталин в темноте своего кабинета. Напротив – Котов. Полусвет, полуцвет, шелест сталинских слов, мелькнувшие белки сталинских глаз… Невольно вслушиваешься и вдумываешься… И вместе с Котовым ничего не понимаешь?! О чем говорит Сталин? О том, что Котов зарубил монахов в Бежецке? Знаем, уже знаем… О том, что Котов в Керчи затопил баржи с царскими офицерами?! Во, как?! О том, что в Тамбове удушил газом восставших крестьян?! Уже не волнует… Уже все это пустое, уже пройденное… Все, что мы еще не знаем о Котове, никакого значения уже не имеет… Ты уже сам внутри этого человека и генерала Котова… Да, всякое было, все уже было… Но ты – Я – Котов – русский человек, бесконечно преданный своему народу, вмещающий в себе весь свой народ, и готов жизнь за него положить без остатка и надежды, что кто-то, кроме тебя и вместо тебя, это сможет сделать… Сталин всего лишь говорит, то, о чем ты уже знаешь… Никто, кроме Котова, этого не сделает. Чудовищно, но Сталин говорит о заклании 15 тысяч жизней советских людей, а ты слышишь ушами Котова совсем другое… Как это удается сделать режиссеру я не понимаю, но это так… И думаешь мыслями Котова…15 тысяч жизней, судеб, семей… 15 тысяч… И ты уже все решил, и по-другому уже не будет.
Филигранный перфекционизм построения кадра завораживает, втягивает, всасывает… Этот разговор Сталина и Котова за чаем. Сталин своей рукой подливает чай в стакан Котова… Страшная и явная связь… Но в сцене само собой рождается антидот, противоядие, и сталинским словам, и сталинским мыслям… Котов уже не поступит по-другому… Никогда…
Логика фильма Михалкова безукоризненна по выстроенности своей необъяснимой и непонятной амплитуды. Как это у него получается – не знаю. Знаю одно: когда воспринимаешь фильм на чувственном уровне – никакого 3-D уже не нужно. Все эти фокусы – для аттракциона. А аттракцион и подлинно русское кино – почти несовместимы. Мне так кажется…
Еще не посмотрев финал, не дойдя до него, каким-то странным, метафизическим провидением, я его знал… Траншеи нашпигованные безоружными людьми, несокрушимая цитадель на холме… Режиссеру удалось создать потрясающий образ… Словно накручиваемые на немыслимый чудовищный барабан тысячи, миллионы, парсеки пространств… энергии… Непознанной энергии… Ее сжатие… и ее высвобождение…
Странная ассоциация…
И Котов спокойно и просто, как и может только происходить необъяснимое, оказывается на бруствере… Не взлетает, не вспрыгивает, это очень важно, чтобы понять, как это происходит, он вкарабкивается на это бруствер… и почему-то вспыхивает в мозгу Иерусалим, белый песчаник под ногами… и идет. Идет навстречу Цитадели. И все, что происходит дальше, можно понять только тому, кто не верит в случайности… А Котов в случайности не верит! Прославленный рубака-комдив, невольный палач и верный партиец, низвергнутый со всех пьедесталов своего лукавого величия, пройдя круги ада и тюремного, и фронтового, и личного, – очищен! И под кожей генеральского реглана… белые одежды… И Котов легко идет посуху, и по озеру, как посуху идет… он просто идет… И великий этот шаг, и великий этот путь, и великий этот пример поднимает и майора Лунина (потрясающая точность поведения артиста Маковецкого), и спасенного от расстрела Котовым капитана, и еще одного, и еще, и еще… и всех… А дальше… Дальше надо просто смотреть фильм Никиты Михалкова «Предстояние – Цитадель»… И тогда понимаешь, почему мы, и татары, и украинцы, и белорусы, и дагестанцы, и евреи, и якуты – русский народ, выиграли войну. Почему мы до сих пор живы! Почему до сих пор мы – это Мы!
Автор: Наталья Хлопаева
Технологии кино совершенствуются с гигантской скоростью, но за счет чего сохраняется и развивается само искусство кино? Нужна история, способная поселиться в голове, когда герои становятся родными тебе людьми, о которых ты не вспоминаешь, потому что они всегда с тобой. И нет плохих и хороших. Жалко всех, как и бывает в настоящей драматургии.
«Утомленные солнцем» – это, прежде всего, наполненная оригинальными художественными образами живая дышащая история, живее, чем жизни многих реальных людей.
Любовь долготерпит, Любовь милосердствует.
Многолетний диалог комдива Котова и Мити – это две звенящие правды, без натяжек, без поддавков. И у каждой из этих правд есть своя Родина, Маруся, вера, свой дом-причал, счастье и надежда. И Надежда. А еще у них есть Любовь. Много Любви. И плакать хочется в моменты избытка любви на экране. Эта история заставляет работать те рецепторы, которые у сегодняшнего зрителя редко востребованы, – трудно справиться и вместить столько правды и столько любви.
Сергей Котов – человек большой земной энергии и большого результата. Незаменимый, как чухраевский Алеша Скворцов, тонкая иголочка, сшивающая все прорехи жизни, своей и людей рядом. А не будет его – и все рассыплется. И нужен он всегда, и нельзя без него. И в драке поможет, и в войне победит. Митя ищет компромиссы: пусть тут я наступлю на себя, перешагну через это, но Потом все будет, как прежде, как мечталось! Ему есть, что терять, есть, за что бояться, у него есть Прошлое. Котов живет Сейчас. Слишком все мимолетно, и дорого дается. Он живет каждый миг, и все, что он делает, он делает исчерпывающе. Кто знает, когда еще будет шанс вот так же выбирать стружки из волос любимой. Кто знает, за кем приехал «воронок». Любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует. И Котов, и Митя переходят реку жизни вброд. И пока идет один, другому легче верить, что и у него есть шанс: «я тоже смогу выжить». И за этим сила и бессилие, понимание того, что не имеешь права лишить жизни того человека, что вы на равных испытываете судьбу. Похоже на игру, кто дольше продудит.
Вопросы и упреки из диалога Мити и Котова за футбольным полем – все до одного вернулись в диалог на песочке: «На кой мне такая жизнь? У меня же ничего не осталось – ни дочери, ни жены. Вы ж из меня все выбили тогда!..» Сюжет сказки, рассказанной Митей о себе в первой части, повторился с Котовым. Он тоже потерял все и тоже не видел смысла продолжать. Война спасла и удержала, торжественно вручила смысл жизни вместе с лопатой. Любовь не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла. Если бы не смерть и разрушение, война была бы лучшим временем. Лучшим потому, что на войне люди становятся настоящими. Маски не держатся – весь ты тут, как на ладони. Цена тебе ясна сразу. В любой момент времени понятно, что главное и что неглавное. Работать над собой приходится ежесекундно, потому что победа начинается в головах, когда у людей просыпается чувство собственного достоинства и способность испытывать стыд.
Старший лейтенант Изюмов застрелился не от страха перед положенным ему расстрелом, а от стыда. Он не смог бы подняться и уйти с этого поля, оставив сотни остывающих солдатиков со снежинками на ресницах. «Город Минск, улица Горького, дом девять дробь семь, квартира семнадцать» – Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое… Любовь не радуется неправде, а сорадуется истине. Не сломали Митю тогда в застенках, когда он согласился работать на своих врагов, как и Котова не сломали потом, когда пытками вынудили подписать ложные доносы. Есть плоть и есть дух, и дух первичен. Болевой порог срабатывает, и тело ставит закорючки на бумажках, а душа страданиями только совершенствуется. Но в том и дело, что на закорючках жизнь не заканчивается. Митя долго пытался лавировать – получилось, что за свой счет. А Котов выжил – благодаря Любви. Маруся родила ему дочку, и Кирику родила сына, а от Мити детей не было – потому что от мертвых не рожают. И в «Предстоянии», и в «Цитадели» нет уже Мити. Он остался в той окровавленной ванне, еще в первой части.
Как же так получилось? Любви Котова хватило на всех, а любви Мити не хватило и на него самого.
Любовь все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит.
История «Утомленных» продолжается и после финальных титров третьей части, получая перспективу в воображении. Она не заканчивается победой, или поражением, или свадьбой, как в сказках. Она запускает десятки вопросов к героям и к зрителям.
Как будет дальше? Что будет с Надей? Она будет играть на фортепиано и говорить по-французски? Превратится в алюминиевую комсомолку по примеру Ковко? Сохранит ли иммунитет против всего лишнего и наносного, чтобы переплыть эту жизнь в лодочке, на папиных руках? Как она будет отвечать на вопросы самой себе? Будет ли пытаться жить по двойным-тройным стандартам, как Митя пытался? Носить на шее ключик вместо креста? Говорить одно, думать другое, а делать третье?
Можно гадать, как сложится жизнь главной героини трилогии, но финал ее известен нам всем, как известна судьба СССР. Еще один диалог повторился. Поколению Нади вернули слово в слово все упреки Котова к поколению предыдущему: «Вот вас послушаешь – какая же у вас жизнь была прекрасная! Что ж вы тогда не защитили-то ее?.. Потому что вам предложить было нечего. Вы хотели, чтобы было так, как было. Вы думали, что все рассосется – ан не рассосалось! А теперь воспоминания: ай-ай-ай, какая была жизнь! Как нам было хорошо, как нам было прекрасно!»
Впрочем, возможно, следующему поколению удастся избежать повторения этих упреков в свой адрес: если время маленьких людей уже наступило, упрекать их уже будет не в чем, потому что они не будут способны на большие поступки.
Автор: Далия Витта
Бог троицу любит. Давно известное, из тьмы веков пришедшее выражение так прочно и основательно вплелось в нашу жизнь, что мы практически забыли его сакральный смысл. Произносим – как поговорку, как фольклорную магическую формулу, как защитный словесный оберег. К месту и не к месту…
Но между тем троичность в земной реальности проявляется постоянно, как некий универсальный закон развития. От рождения-бытия-смерти, что каждого человека касается, до экспозиции-разработки-репризы, что известно любому исследователю музыкальной формы. Трилогия как модель построения масштабного творческого материала – к примеру, кинофильма или романа – уже сама по себе совершенна, так как дает возможность высказаться в полной мере. Идея обозначается, растет, преобразуется и ведет за собой посредством осмысленных переживаний, совместных «проживаний». А уж насколько идея окажется сильной, насколько многогранно будет показана, зависит в первую очередь от автора, от Мастера (режиссера, композитора, писателя)…
Трилогию «Утомленные солнцем» кто-то назовет эпической сагой или трехсерийным кино о трагедии советских людей, изломанных войной; однако изначально это единый целостный организм. Эта распростертая во времени и пространстве картина живая сама по себе, не фильм о героях, но сам герой, проходящий испытания зрительским судом. Герой этот трудный, противоречивый, обладающий несомненными достоинствами и столь же откровенными недостатками, впрочем, ничем в этой своей откровенности не отличающийся от любого из нас. И многие, подмечая в жарких дискуссиях удачные или неудачные режиссерские находки, совершают одну простую ошибку – здесь не так уж важно «как». Важно «о чем». Никогда не было, нет и не будет идеального кино. Гениальное, посредственное, самобытное, вторичное – настолько разные у всех критерии, насколько уникален личный жизненный опыт. Поэтому истинная сила произведения искусства измеряется в искренности и честности автора, при этом историческая достоверность как-то вполне естественно отходит на второй план. Есть такое маленькое чудо: показав то, что называется «основано на реальных событиях», четко и беспристрастно, мы рискуем заблудиться в дебрях псевдодокументалистики. Вероятно, кому-то это будет интересно. Но если вложить в произведение свою душу и сердце, свое глубинное отношение – отзовутся все люди без исключения, попадая в резонанс с художником и его видением. Великая Отечественная война уже стала историей, а через сто лет и вовсе превратится в миф точно так же, как битва при Бородино или Октябрьская революция. Важно не то, чтобы помнили исключительно факты, ведь все великие события постепенно обрастают литературными и даже фантастическими деталями. Важно, чтобы помнили. Через эмоции, через образы, притчи и сны. Через старые черно-белые фотографии. Через плывущий в воздухе, чуть дрожащий голос с пластинки: «Утомленное солнце нежно с морем прощалось»…
Вот именно этих пронзительных, проникающих насквозь образов и эмоций в картине Никиты Михалкова столь много, что они образуют дышащую ткань, особое пространство. И удивительно мощно каждая из трех частей пропитана верой – в себя, в семью, в Родину, в Бога. Вера, проходящая испытания огнем и мечом, макрокосмос – Страна Советов, и микрокосмос – человек своей страны. Проверка силы духа искушениями, мытарствами, хождением по мукам. Причем эта хроническая проверка духа окружает всех и повсюду постоянно, независимо от того, в какое мы живем время. Невидимая война призрачного фронта, зашифрованная в самом человеческом существовании, в относительно мирные нынешние годы, вероятно, не так очевидна, не бросается в глаза, однако ей нет ни конца, ни края. Но об этом чуть позже.
Трансцендентные ипостаси христианской Троицы проявляются в картине «Утомленные солнцем» от первого до последнего кадра на языке символов; так измеряются пределы не разума, но души и сердца. Если и то, и другое зачерствело, обмельчало – посмеются над немецкой задницей и миной-спасительницей, над пафосным пулеметчиком-меломаном и пресловутым комариком, ненавязчиво решающим судьбы государств. Посмеются потому, что привычка делить мир на важное и неважное, нужное и ненужное, свое и чужое слишком прочно уже укоренилась на клеточном уровне. Потому что идея Единства всего сущего очень заманчива, но неудобна, ведь тогда лишаются смысла знакомые лозунги «кто не с нами, тот против нас». Осознать свое тождество с комаром, принять кровного врага таким, каков он есть, увидеть глубинную целостность происходящего вокруг – здесь нужно недюжинное мужество. Но слишком страшно тем, кто привык к болотному, потребительскому комфорту в век деградации и обесценивания чистых идеалов, в годы, когда стремительно происходит подмена искренности чудовищной фальшью.
Комдив Котов, Митя Арсентьев, все большие и маленькие герои фильма проходят свою личную Голгофу, свой индивидуальный путь к Единому Целому. Первая часть трилогии – своеобразная обитель Отца, надежная каменная стена, наполненная светом, залитая сиянием. Внутренняя, домашняя родина Котова, вещь в себе, защищенная теплотой и уютом семейного очага. Обитель, уже находящаяся под угрозой, но еще твердая и крепкая, основательная, вечная, словно река, неторопливо несущая лодку. И вот к этой реке, к этой хрупкой гармонии и будет возвращаться Котов постоянно, как к собственному символу веры – сквозь взрывы и танковые атаки, сквозь безумные приказы и ненависть, сквозь холод, отчуждение и предательство. И шаровая молния в финале первой части обозначит только начало пути, но не тронет пока. Лишь явится ненадолго, обдавая жаром фотографии родных и близких. И портрет Сталина не на алом, но на кровавом уже фоне станет одним из первых вестников надвигающейся беды, того дня (или секунды?), когда точка равновесия будет пройдена навсегда.
Во второй части опаленным станет все: уже не одинокой молнией, но великой грозой. Стремительно вырванными за пределы знакомого устойчивого мира окажутся и Котов, и Митя, и Надя, и миллионы людей, чьи имена сотрутся внезапно и беспощадно огненным вихрем войны. Обитель Сына – обреченность страданий, добровольная жертва и отчаянный подвиг – вся вторая часть натянутой струной прозвенит на пределе человеческих сил. Недобрый демонический взгляд вождя, потемневшее над деревенским сараем небо (словно сам воздух потемнел, сгущаясь ужасом), невыносимые крики сжигаемых заживо… Здесь своя атмосфера, но уже не из света сотканная, а сплетенная из грязи, смерти и боли. И мерцающая в полумраке разрушенного храма икона словно предупреждение: держись, комдив, это еще не конец. У тебя еще есть надежда (и Надя), еще есть, за что зацепиться, что вспомнить – маленький островок твоего прежнего мира посреди бушующей стихии. Твоя серебряная река из прошлого.
Но третья часть картины – обитель Духа, и самое суровое испытание, способное сломить даже стальную волю, закаленную противостояниями. Когда один на один оказываешься с… пустотой. Когда видишь до слез знакомый дом, свою крепость, свою собственную Цитадель – но его на самом деле больше нет. Когда стоишь на берегу реки, о которой в адском чаду видел радужные сны, – а она другая. И Котов, на белом коне догоняющий утраченное, уже знает, что догонять ему нечего; только вот знать и принять не одно и то же. Его единственный смысл, последняя соломинка жизни полностью теперь концентрируется на потерянной дочери – и пусть война продолжается, пусть, как в любой русской сказке, нужно выполнить невозможное, лишь бы эта ниточка не оборвалась…
Женщина, пережившая ленинградскую блокаду, сказала однажды, что сейчас – страшнее, чем тогда. Тогда была идея. Было единство как национальная суть, было ясно, за что и зачем. Сейчас, при видимом благополучии все рассыпается и трансформируется в уродливую шутовскую маску, лишенную истинных чувств и эмоций. Мир-перевертыш. Мир бирюлек, завернутых в яркий фантик. Трилогия «Утомленные солнцем» – не ответ, но вопрос: «Во что верите ВЫ»? «Что делаете ВЫ, здесь и сейчас»? Самое время об этом задуматься.
Автор: Александр Кукушкин
На «Цитадель» мы ходили вдвоем, с папой. То есть вообще вдвоем – в зале, рассчитанном на сто человек, кроме нас, никого не было. Это в пятницу второй недели проката, в семь вечера, в накрапывающий дождь, и это на Михалкова. Два человека в зале.
Как в музее.
Там ведь не бывает много людей. Пробегут классом шумные школьники, пощелкают вспышками иностранцы, поулыбаются друг другу парень с девушкой, провинциальный художник повздыхает над чужой удачей, и все. Опять тишина. И шедевры по стенам.
«Цитадель» прекрасна.
Это по-настоящему большое кино, которое надо смотреть на большом экране, но это тот фильм, который хочется смотреть один на один. Авторское кино невиданного размаха. Оно нисколько не предназначено для кинотеатра с его толкотней, светящимися мобильниками и жующе-зевающими завсегдатаями. Завсегдатаи это поняли и на фильм не пошли. А пошли мы.
На нас удивленно хлопала глазами продавщица билетов, с трудом собирая сдачу из пустой кассы; человек у входа в зал сразу закрыл за нами двери, и кто-то в аппаратной раньше времени запустил проектор – все они знали, что больше людей не будет. По музеям не ходят толпы.
Даже если в этих музеях выставляются Репин, Сислей или Михалков…
СМОТРЕТЬ ОБЯЗАТЕЛЬНО!
Трилогия «Утомленные солнцем»
Автор: Гордеева Валентина
Трилогия «Утомленные солнцем» восхищает своей пульсирующей музыкальностью, ее всю пронизывают нити забытых мотивов, вызывающих ностальгическую боль. Орнаментом звучит танго «Расставание» в исполнении известного в предвоенные годы оркестра Александра Цфасмана и певца Павла Михайлова на слова Иосифа Соломоновича Альвека. Текст Альвека разил в самое сердце, пластинка с танго «Расставание» вызвала неистовый, фантастический спрос. Три завода – Ленинградский, Апрелевский и Ногинский – долго не могли удовлетворить тот спрос. И вскоре танго звучало в каждом дворе. Однако, несмотря на народную любовь и признание, а во многом и благодаря ей, идеологи от советской песни развернули кампанию по борьбе с «буржуазностью» и «пошлостью» в песенном творчестве, а популярный текст Альвека стал образцом этой самой «пошлости» и «буржуазного разложения». Иосиф Соломонович был исключен из групкома поэтов, его вычеркнули из всех списков на оплату, не посмотрев на то, что у Альвека были жена и трое детей. Вскоре началась война, голод, а у поэта ни работы, ни продовольственных карточек. Выбора у Иосифа Соломоновича не было, он пошел к известным писателям с просьбой подписать письмо о восстановлении его в групкоме, но так и не найдя поддержки, бросился с последнего этажа в пролет лестницы. Он был одной из миллионов забытых жертв, утомленных солнцем революции. «Очевидно, счастливый чувствует себя хорошо только потому, что несчастные несут свое бремя молча, и без этого молчания счастье было бы невозможно». А. П. Чехов. «Крыжовник»
Первая картина «Утомленные солнцем» переносит нас в потрясающий дом. В этом доме скрипучие полы, круглый сервированный стол на веранде, покрытый кружевной скатертью, залитые солнцем комнаты, развешанные по стенам семейные фотографии. Люди в этом доме носят белые одежды, смеются, пьют чай, читают газеты и ничего не боятся, хотя за окнами предостерегающий 1936 год. Мы видим Всеволода Константиновича, который, читая газету «Правда», спорит с кричащими красными заголовками, смеется над смешными и страшными словами о том, что «признание – мать правосудия», гордится тем, что во время чистки в университете удержался на кафедре, наивно утверждает презумпцию невиновности, с тоской вспоминает о «Вишневом саде», то есть говорит все то неуместное, о чем в ином доме побоялись бы даже подумать. Герои как будто отчуждены от той эпохи, в которой они живут, они словно не слышат ее и не видят. И чем дольше мы находимся в этом доме, тем резче ощущаем, что это тот самый много раз виденный чеховский дом с мезонином, немного изменившийся за 40 лет. Поэтика чеховской драматургии, когда одни пьют чай и разговаривают, а у других рушатся жизни, поэтика скрытого трагизма соединят две абсолютно разные эпохи, чеховскую и сталинскую, необъяснимым ощущением неминуемо и неотвратимо надвигающейся катастрофы.
Вместе с чеховскими героями в этом теплом восхитительном доме поселяется несоразмерный дому и уже несоразмерный эпохе, выпадающий из нее, комдив Котов. Это новый хозяин дома с мезонином, хотя ему этот дом и не по нраву, и не по чину. Мечта о собственном доме уступает мечте о казенной даче, где порядок, все чисто, с заборчиком, беленькими чехольчиками, бильярдом и волейбольной площадкой. Котов – герой революции. Человек искренне верящий в нее, доверившийся ей. Он любит свою советскую страну, отстаивает ее идеалы и принципы и, как чеховский герой, верит в светлое будущее. Он верит, что нужен власти, что вместе с ней он построит то самое пресловутое будущее, в котором дочке его не придется ни от кого бегать, надо будет лишь хорошо учиться, почитать родителей, любить свою родину, свою землю. Почти Библейские заповеди. В романе Достоевского «Братья Карамазовы» Иван Карамазов спросил своего брата Алешу, согласился бы он «построить земное всечеловеческое абсолютное счастье и благополучие на слезе одного замученного ребенка». Алеша не согласился. Но и Котов, и создавшая его революция неоднократно ответили на этот вопрос, и посыпалось здание будущего земного счастья. «Революция губит лучших, Самых чистых и самых святых, Чтоб, зажав в тенетах паучьих, Надругаться, высосать их…» М. А. Волошин
Михалкову удалось создать героя, создать неповторимый образ. Революционер, герой. Но в то же время очень одинокий человек. Свой среди чужих, чужой среди своих. Не сомневающийся в своих политических убеждениях, в своих принципах, в своем деле, он не защищен столь твердо в чувственных отношениях с людьми. И поэтому Мите, человеку из прошлого, а ныне агенту НКВД, было так легко вторгнуться и разрушить эту идиллию еще до самого ареста Котова. У летчиков есть такое понятие – точка невозврата. Так они называют ситуацию, в которой во время взлета нельзя останавливать самолет, даже если возникают технические неполадки. Есть еще одно понятие точки невозврата в авиации: это момент, когда при крушении самолета все дальнейшие усилия по его спасению не имеют больше смысла. Возвращение Мити является точкой невозврата в событийной жизни всех героев. Это тот самый страшный, разрушительный момент в жизни, после которого все идет не так. Когда уже нет сил бороться, нет причин, чтобы выжить, когда нарушены все обещания, когда начинает казаться, что незачем жить.
«Нам нужно было сойти с лестницы, а мы выскочили в окно» – Пьер Жан Беранже об Июльской революции 1848 г.
Митя абсолютный антагонист Котова, но у них есть то общее, что их как раз разъединяет. Они оба одержимы идеей. Если Котов человек созидания, он стремится построить, не скупясь при этом на методы, то Митя человек одержимый бесом разрушения. Митя человек мятежный, яростный, порывистый. Эти его черты тем более усиливаются, когда он приезжает в дом, который был когда-то и его домом, но который он был вынужден покинуть, и видит, что все в этом доме как прежде, только без него. В фильме есть эпизод, когда Митя вспоминает о Гамлете. Гамлет, а теперь и Митя, по сути, движимы одной идеей – идеей отмщения, не зря Котов поймал его на том, что тот приехал обидой своей насладиться. Митя человек склонный к разрушению, к иступленному садизму и мазохизму, стоит только вспомнить о сцене на пляже или о том, как он нарочно, с азартом, с упоением бередит себе раны, постоянно вспоминания прошлую жизнь в этом доме, когда все у него было впереди.
«К 1938 году в НКВД скопился материал, достаточный для того, чтобы арестовать все население СССР». Р. Конквест
Приезд Мити произвел настоящий переполох в доме. Он привез в дом страх, не откровенный – подспудный, когда не боишься, но чувство тревоги и ожидания чего-то фатального захлебывают. Мы видим дрожащие руки Маруси, узнаем о шрамах на тех же руках. За столом уже нет вольных разговоров, появилась вязкая тишина, недосказанность. И только ребенок, обожающий своего отца и искренне верящий в него, не чувствует тревоги. Надя спокойна и весела, как положено маленькой девочке. Она выросла на непререкаемых пионерских идеалах, перед ее глазами пример отца, твердо уверенного в светлом будущем и в благое дело Советов. Тревога и предчувствие, собиравшиеся весь фильм, разрешились в конце фильма оцепеняющей сценой прощания Котова с семьей. Он еще не знает, что это прощание одно из самых последних теплых, любовных воспоминаний его жизни, жизни его семьи. Он еще не знает, как, когда и при каких обстоятельствах он увидится с дочерью. Садясь в машину, он немного напуган, но верит в честность власти, верит, верит, что его, героя революции, никто не тронет. Только потом, избитый своими конвоирами за то, что он воспротивился своему унижению, понимает, что там, куда его везут, и у тех, к кому его везут, другие законы. И это танго… «Утомленное солнце»… Как же больно!
В героев первой картины «Утомленные солнцем» влюбляешься. Каждого из них можно понять. Можно понять Котова, который боролся за благородные и справедливые идеи, провозглашенные русской революцией. Можно понять Всеволода Константиновича и его семью, которые привыкли жить в своем теплом уютном доме, которые далеки от советской действительности, которые пропали и увязли в своей деревенской неге и не хотят выходить из забытья. Можно понять Митю, повязанному по рукам и ногам, которому страшно умирать, который хочет разобраться в том, почему он остался один, остался брошенным и неприкаянным. Можно понять и советскую власть, которая всеми силами пыталась сохранить контроль над страной. Можно понять все, но можно ли это принять? В первом фильме трилогии большевистская власть еще довольно сильна и в силе своей убедительна. Появившись внезапно и так же внезапно захватив власть, перевернув все с ног на голову, она представляла собой редкое явление для истории государства Российского. В фильме большевистская власть отчасти символизируется, олицетворяется с помощью шаровой молнии, редким природным явлением, которое не имеет точного объяснения. Шаровая молния, как и советская власть 1936 года, ярка, помпезна, она пугает своей необъяснимой и пугающей силой. Она живая, всевидящая. На правах хозяйки, она осматривает свои просторы, закрадывается в дома. Она пугает и манит героев, она опасна и последствия ее неотвратимы. Вообще, образ шаровой молнии делает первую картину жесткой, ветхозаветной. Он помогает понять и утвердить принципы, главенствующие в то время: почитание власти, непрощения, кровной мести, око за око, зуб за зуб.
В «Утомленных солнцем-2» шаровой молнии нет и быть ее там не может. После бесчисленных унижений, запугивания и постоянного балансирования на грани жизни и смерти героев фильма за несколько лет их вера в будущее угасла, непререкаемость и красота власти исчезла. Остался лишь страх, желание стать невидимыми, не выделяться, осталась лишь хрупкая надежда на то, что все это ошибка и их жизнь может стать лучше, трудности закончатся и все скоро встанет на свои места. Эта надежда легкой бабочкой мечется в фильме, но потом ее прихлопнут, в одно мгновение. И не останется больше ничего, ни надежды, ни светлого будущего, только горькая тоска.
«Горе тебе, если нарушаешь закон по незнанию, но благо, если ведаешь, что творишь».
Фильм «Предстояние» продолжает с большей силой раскручивать колесо, запущенное в первом фильме. У Александра Солженицына есть потрясающий по своей силе роман-эпопея «Красное колесо» о России 1914–1917 годов. Сам автор определил жанр романа как «повествованье в отмеренных сроках». Трилогия «Утомленные солнцем» это фильм в отмеренных сроках. Фильм о том, что за все сделанное и несделанное в своей жизни придется расплачиваться. О том, что ни Котов, ни Митя не являются жертвами, они заслужили все и платят по своим грехам. И если уж говорить масштабно, то вся страна заплатила за свои грехи. За умерших от страшного голода миллионов людей, за ограбленные деревни, за постыдные расстрелы военных, верных своей присяге, за убитых священников, за снесенные церкви, за убийство миллионов людей, виноватых только в том, что они родились не в том месте и не в то время, да и просто за равнодушие, за нежелание знать, что творится в соседнем дворе, в соседней квартире, в соседней комнате. Каждому воздалось по делам его.
Фильм «Предстояние» – это фильм о разрушении всего того, чем живет и дышит человек. О разрушении армии в самом начале войны, когда из-за неподготовленности, недальновидности, армия осталась абсолютно голая, практически без оружия, без командования, без специалистов. О разрушении семьи, когда дети идут против отцов, брат против брата. Когда не к кому обратиться за защитой и негде найти покоя. О разрушении самого человека, о его моральном разложении, когда не остается ничего святого и становится нормальным убивать детей, когда унизительное положение человека становится нормой жизни, когда важно не столько убить, сколько унизить, а потом еще и убить. Поэтому самое страшное в этой Великой войне была не смерть, а унижение. Унижение и презрение. К фашистским танкам прилеплялись гигантские змеи со свастикой, танки шли на большой скорости, змеи развевались. За ними шла конница, все лошади были в противодымных масках, всадники были в противопыльных масках. Это невероятное зрелище, вызывающее просто животный ужас. С самолетов скидывали ложки, чтобы запугать, чтобы оскорбить и унизить не воина, но человека, показать ему всю его ничтожность. Юрий Нагибин, известный русский писатель, прошедший войну, в своем дневнике описал посещение в 1956 году Бухенвальда, одного из гитлеровский лагерей смерти: «…перед каждой печью – железная тележка на колесах. На этих тележках к печам подвозили трупы, а иногда и полутрупы. Тут же помещение, где расстреливали. В стену вделан прибор для измерения роста. Планка, отмечающая рост, бегала по вертикальной сквозной щели. За стеной, против щели, стоял эсэсовец. Когда планка останавливалась над макушкой узника, он стрелял ему в затылок <…>. В музее Бухенвальда: гора женских и гора детских туфелек. Груда волос. Простреленное сердце в спирту. Блестящие, похожие на зубоврачебные, инструменты, которыми сдирали, а потом обрабатывали человеческую кожу <…>. В Бухенвальде работали крупные немецкие ученые, врачи. Они испытывали на заключенных противочумную сыворотку. Эксперимент долго не удавался, и в жертву науке были принесены более семи тысяч человек. Испытывали также воспламеняющееся вещество, необходимое для производства зажигательных бомб. Капля такого вещества прожигала тело до кости. Испытывали различные яды <…>. Бок о бок с лагерем находился парк, где прогуливались жены охранников и прочего обслуживающего персонала с детишками. Я еще забыл упомянуть о высушенной до размера картофелины человеческой голове, хранящейся в музее. Сушение производилось в горячем песке. Такие головы дарились особо знатным гостям, посещавшим Бухенвальд…» Неужели ЭТО война?
«…Помню Родину, русского Бога, Уголок на подгнившем кресте, И какая сквозит безнадега В рабской, смирной его красоте». Лев Лосев
Но если «Предстояние» это метафизика разрушения, то «Цитадель» это метафизика любви. Простой человеческой любви. Любви отца к дочери, любви к народу, любви к своей стране, к месту, где вырос ты, где выросли твои родители, твои предки, к месту, где будут расти твои дети. «Цитадель» это крик о желании, о потребности любить и быть любимым. Это желание вернуться в дом, в котором тебя ждут, это желание видеть любимые глаза, лишь бы видеть и ничего не надо больше, только дышать свободно и просто жить. Жизнь везде жизнь. И на войне тоже есть жизнь, она никогда не заканчивается. Человек, оставшийся без ног, тоже очень хочет жить и любить, а побывав на войне, хочет этого намного больше, чем здоровые люди. Фильм о том, что человек всегда находит надежду на любовь, даже находясь в самых катастрофических и безвыходных ситуациях. Этого очень не хватает в сегодняшнее время, когда люди погрязли в обывательской стабильности. Не ценится дружба, не ценится любовь, не ценится семья. Все на продажу. Люди погрязли в вещах, в своих мелких страхах и обидах, думая только о том, как бы сделать себе получше, и требуя, чтобы было только лучше, не обращая внимания на то, что где-то рядом, в соседнем доме, живет человек, которому просто физически трудно жить, которому больно, у которого нет надежды, который готов отказаться от всего, лишь бы просто можно было встать с кровати. Фильм Михалкова о войне является прямым продолжением наследия, оставшегося нам с прошлого века. Произведения Константина Симонова, Виктора Астафьева, Валентина Распутина, Анатолия Рыбакова; фильмы Юрия Озерова, Владимира Рогового, Станислава Ростоцкого, Леонида Быкова и многих других талантливых людей, прошедших войну и рассказавших о ней, так же как и «Утомленные солнцем-2» рассказывают о том, что неисповедимы пути Господни: крепость действительно может взорваться из-за неповоротливой мыши, комар может спасти жизнь. Жизнь на войне иррациональна, она не поддается никаким логическим законам и объяснениям сытых людей, никогда не знавших войны и никогда не интересовавшихся ею.
«Я шел к тебе четыре года, Я три державы покорил…» М. В. Исаковский
Последний фильм трилогии «Утомленные солнцем: Цитадель» ставит все на свои места, он связывает все воедино и завораживающим образом перекликается с первым фильмом. Митя снова вторгается на территорию Котова, нарушает его уже сложившуюся военную жизнь и выдергивает его оттуда. Комдив возвращается в свой дом, но это уже не тот чеховский дом, который мы помним. Это какой-то другой дом, советский. С запрещенными разговорами, со снятыми, по причине их неуместности, фотографиями опального комдива, хозяина дома, серыми одеждами и страхом. Это дом, в котором есть ревность, ненависть, скандалы, измены. Это дом без хозяина. Дом, в котором хоть и есть жизнь, но она затхлая, зацикленная на самой себе, неживая. Котов в этом доме лишний, чужой, мешающий, и он это понимает, но он хочет любить. Он готов и простить, и просить прощения, он готов строить, созидать, снова жить. Этим он напугал всю свою бывшую семью. У этих людей своя правда. Они не хотят ни строить, ни любить, ни быть счастливыми. Они хотят жить тихо, незаметно, с краю, по-маленькому, как мышки. Они испугались Котова, как лилипуты испугались Гулливера, испугались тех изменений, которые он может принести с собой. Это маленькие люди. «Вы большой человек, Сергей Петрович, но если бы не было нас, маленьких людей, вы – большие люди – никогда не узнали бы, что вы большие», – кричит Кирик Котову, сбегая. Но здесь нет ни уважения, ни почитания. Есть лишь мелкая злоба маленьких людей, понимание своей ничтожности, нежелание расти, несоразмерное тщеславие и жажда побороть больших людей. Сбиться в стаю и скрутить Гулливера. И это тщеславие свербит, поэтому, понимая, что его не убьют, Кирик кричит: «И вообще, скоро придет время маленьких людей. И тогда большие люди пожалеют, что они не маленькие».
«– Иосиф, кто же ты теперь будешь? – спрашивает мать.
Трудно не знать, кем стал ее сын, чьи портреты развешаны на каждой улице. Она попросту хотела дать ему погордиться. И он погордился:
– Царя помнишь? Ну, я вроде царь.
Вот тут она и сказала фразу, над наивностью которой тогда добро смеялась страна:
– Лучше бы ты стал священником.
Эти слова понравились Сталину и стали тогда широко известны»
Э. Радзинский. «Сталин»
Трилогия «Утомленные солнцем» сильна еще оттого, что она правдива до конца, она не пытается что-то случайно забыть, что-то украсить. Она смело говорит, что в истории нашей страны был такой человек, большой человек, Иосиф Виссарионович Сталин. Действие первого фильма разворачивается в 1936 году, когда советская власть была на взлете своего правления. Портреты Сталина были повсюду, страна засыпала и просыпалась с его именем. Да, где-то пропадали люди, кого-то арестовывали, но народ, так же, как и семья Котова, был уверен, что все идет верным путем. После 1938 года, года великого террора, что-то пошатнулось, появился страх, тревога, но все-таки большинство по-прежнему верили и Сталину и власти. «Утомленные солнцем-2» показывают нам другого Сталина, не того, который был на дирижабле в первом фильме. Не молодого, не мифического отца народов, а такого, каким он был в жизни, каким его вспоминали современники: некрасивого внешне – рябого, желтоглазого, с больной, вечно согнутой рукой, но обладающего какой-то завораживающей исполинской силой, которая сшибала с ног. Уинстон Черчилль вспоминал о Сталине: «Когда он входил в зал Ялтинской конференции, все мы, словно по команде, вставали. И странное дело держали руки по швам. Сталин обладал глубокой, лишенной всякой паники, логической и осмысленной мудростью». Однажды он решил не вставать. Сталин вошел «и будто потусторонняя сила подняла меня с места», писал Черчилль. После войны имя Сталина славилось, но фронтовики, вернувшиеся с войны и ждавшие новую жизнь, были разочарованы, жизнь осталась прежней. На похороны Сталина пришли тысячи людей, одни любили и верили ему до конца, другие были разочарованы, третьи были рады этой смерти. Не нам их судить, у людей, живших в ту эпоху, была своя правда, за которую они отдавали свои жизни. За какую правду сегодня можем отдать жизнь мы? Мой прадед, прошедший всю войну, по воспоминаниям моей мамы, никогда не говорил про войну, очень этого не любил. Дед, которому в 1941 году было 7 лет, потерялся и попал в детский дом, из которого потом сбежал. Он объездил всю страну на поездах, на обозах. Прибивался к каким-то беспризорникам. Он тоже не любил говорить про войну, правда, иногда рассказывал о том, как он жарил на жестяных листах картофельные очистки и ел их. Где-то ему оторвало большой палец руки, но он так никогда и не рассказал, как это произошло. Только до самой смерти он плакал над фильмом «Республика ШКИД», вспоминая свое потерянное, отданное ни за грош детство. У всех прошедших войну, выживший и умерших, есть свои счеты и с той страной, и с той властью, но не нам их сводить. Каждый солдат, понимая и страдая от неправильности и неестественности происходящего, все-таки пытался наполнить пространство войны каким-то своим, не божественным смыслом. И наша единственная задача – помнить их, быть благодарными и напоминать другим, что были когда-то люди, отдавшие свои жизни, искалечившие свои судьбы в том числе и за будущее поколение, за нас. Фильм «Утомленные солнцем-2», как никакой другой фильм про войну, появившийся в последнее время, напоминает о тех днях так реалистично и так правдиво, как того требует сегодняшняя жизнь.
Герберт Уэллс, британский писатель, в 1939 году написал роман «Божье наказание» – о человеке, который предал революцию. Если написать роман о комдиве Котове, то получится роман о человеке, которого предала революция. С каждой минутой фильма все больше и больше влюбляешься в этого человека, даже зная о всех его преступлениях: о том, что он зарубил священника, топил баржи с белогвардейцами, убивал крестьян, любовь не становится меньше. В Евангелии есть притча о блудном сыне, она учит добродетелям покаяния и прощения. Котов есть тот самый блудный сын, который на протяжении всей трилогии видит последствия своей жизни, последствия той идеи, которую он проповедовал и за которую он боролся. Он прошел долгий и мучительный путь, в конце которого он встречает свою дочь, она награда его и крест его. Сцена встречи и одновременно прощания отца и дочери настолько драматична, что перехлестывает дыхание, она страшна своей недосказанностью, своей невыстраданностью, глубоким внутренним трагизмом, который не имеет права вырваться. Перед смертью на лице Котова нет ни страха, ни отчаяния, только тихая боль за остающихся. И эти жуткие мысли: «но если…».
А потом, после взрыва, происходит что-то невероятное. Котов попадает то ли в сон, то ли в рай, с фашистом-идиотом и старухой, его пожалевшей, вместо апостола Петра, со сказочным столбом вместо ворот и главной мечтой всех советских солдат – «На Берлин». Тихая радость наполняет сердце, от этой вдруг появившейся мысли, что может все погибшие солдаты действительно попали в это место, что они все-таки дошли до своего Берлина. Ведь главная боль всех прошедших войну о том, что кто-то не дожил, не дошел, не увидел.
«И только когда я делаю свою работу, я чувствую себя поистине живым». Федерико Феллини
Никита Михалков талантливый и очень смелый режиссер, обладающий великолепным чутьем к боли. Он решился создать фильм невиданных для постсоветской эпохи масштабов. У него получилось собрать блистательную актерскую команду, которая на одном дыхании переносит нас в тяжелые 40–50-е годы. Эпоху запредельно тяжелую, когда приходилось бороться каждый день за свою жизнь, за своих детей, за свою честь, поэтому на протяжении всех трех фильмов не покидает внутреннее напряжение, как натянутая струна. Эпоха великого гнева. В фильме потрясающие батальные сцены, с идеально подобранной массовкой, из которой не выпадает ни один человек, которая работала с полной отдачей. Поражает трудоемкая и кропотливая работа костюмеров, художников, реквизиторов, гримеров. Операторская работа настолько безупречна, что, сидя в кинозале, попусту забываешь, что это кино. Ты оказываешься там, среди героев. Сценарий фильма так хорош, что его можно печатать в журнале, как это делалось раньше и что уже не делается из-за утраченной сценарной школы и жажды быстро снять кино и заработать денег. Благодаря невероятной, кропотливой работе над фильмом авторам удалось создать полифоническое произведение, редкое в нашей культуре. Каждый герой фильма идеологически авторитетен и самостоятелен, он обладает собственной полновесной идеологической концепцией. С ними хочется спорить, разговаривать, хочется их поддержать или обругать. Реализм фильма основывается не на познании, а на проникновении. У Феллини есть потрясающий фильм «Репетиция оркестра», главным героем фильма является оркестр, очень сложный и чувствительный механизм. На протяжении всего фильма музыканты, дирижер, директор, профсоюзный глава ругаются, ссорятся, даже дерутся, отчего оркестр начинает фальшивить. Но только объединенные общим чувством созидания, общей мыслью, общим горем, они начинают играть так искусно, как не играл ни один оркестр. Всех, участвовавших в съемках фильма, можно сравнить с этим самым оркестром, они великолепно сыграли свои партии, так как, может, не сыграл бы ни один оркестр. Поэтому сложно представить, почему фильм, созданный таким трудом, завяз в густой атмосфере злого чувства. Наши люди еще не привыкли к тому, что можно по-настоящему восхищаться, интересоваться, любить, им не свойственно большое поглощающее чувство. Хотя, сидя в просмотровом зале, я чувствовала рядом людей, которые чувствуют, для которых кино – это искусство, а не развлекалово, которые не разбегаются сразу после начала титров, людей всматривающихся, видящих и слышащих. У Гайто Газданова в одной из книг есть замечательная сцена: мать, заходя в комнату, видит своего ребенка, перевесившегося наполовину за окна. Она тихо подходит к ребенку, снимает его с окна, закрывает раму и падает в обморок. Так же действует фильм «Утомленные солнцем», он обрушивается на тебя не столько во время просмотра, сколько после, а потом долго еще не отпускает. Заставляет возвращаться к нему, пересматривать заново, раз за разом. Это необъяснимо. Хочется пожелать всем людям, принявшим участие в создании трилогии, счастья, здоровья, успехов и долгой жизни. Поблагодарить их за титанический, проделанный ими труд. Они сотворили фильм, который, я уверена, войдет в эпоху и будет иметь долгую жизнь.
«Разруха? Это – мираж, дым, фикция <…>. Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе и не существует <…>. Если я, вместо того, чтобы оперировать каждый вечер, начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха. Если я, входя в уборную, начну, извините за выражение, мочиться мимо унитаза и то же самое будут делать Зина и Дарья Петровна, в уборной начнется разруха. Следовательно, разруха не в клозетах, а в головах!» М. Булгаков. «Собачье сердце»
Я, порою, боюсь той пророческой силы, которой наделены наша литература и кинематограф. Ее можно не замечать, можно ничего не знать об этом, но, когда приходит понимание этого, становится страшно. Достоевский, написав «Бесов», напророчил страшную революцию и кровавых революционеров, утопивших в крови целую страну. Гоголь вывел в люди маленького человека, Акакия Акакиевича, который прочно поселился в нашей стране. Грибоедов раз и навсегда утвердил, что у нас в стране от ума одно горе. Советский кинематограф, с его военными фильмами, незаметно для самого себя и для властей открыл простую формулу, что русский человек бывает свободен только в окопе, что жить он по-настоящему умеет только на грани. «Россия должна быть в подмороженном состоянии, иначе она стекает со стола». Толстой писал: «Чтобы жить честно, надо рваться, путаться, биться, ошибаться, начинать и не бросать. А спокойствие – душевная подлость». Во Львове 9 Мая толпа недоумков не дала ветеранам, прошедшим войну, подойти к памятникам, чтобы почтить память павших, в Латвии закрываются русские школы, на Востоке с геометрической прогрессией растет религиозная нетерпимость. Дети, русские мальчики, воспеваемые Достоевским, насилуют и избивают друг друга. Человеческая жизнь перестает быть ценностью. Раскольников с его душевными метаниями не просто непонятен, а он уже смешон нынешним школьникам. Люди воспринимаются как пушечное мясо, включишь телевизор – сотни трупов, никого не жалко. И пошлость! Пошлость везде, во всем. В том, что мы смотрим, в том, что мы читаем, в том, как мы веселимся, в том и над чем мы грустим, как мы думаем, над чем «размышляем». Пошла жизни вообще, в целом. Пошла эта жизнь, когда каждый что-то тащит к себе – надо, не надо – тащит. Пошла эта вещная жизнь. Пошла эта медийная установка, вливаемая ведрами в сознание: не кисни, зависни, расслабься, отдохни. А то все устали! Пошла эта маленькая, удобоваримая, полезная в домашнем обиходе мораль: люби себя, плюй на всех. Леса, поля, деревни запущены настолько, что, кажется, скоро земля начнет стонать и встанет на дыбы. И везде мусор, ругань, грязь. Живем будто на постоялом дворе и вот-вот уедем. И на всем этом фоне полное спокойствие. Спокойствие властей, которые пытаются что-то модернизировать, живя в грязном сарае, где течет крыша, крысы и стены скоро рухнут. Спокойствие людей, на которых ежедневно выливаются бочками нечистоты из телевизора, газет, Интернета. В «Цитадели» есть одна интересная сцена, оставляющая после себя такое вязкое, оцепеняющее ощущение безысходности. Грузовик, застрявший в грязи под дождем пытаются вытолкнуть на дорогу, чтобы ехать дальше. Сначала его сами столкнули в канаву, а потом те же, кто его туда столкнул, и те, кто позволил его туда столкнуть, пытаются затащить его обратно на дорогу. И все это под дождем, в каком-то чаду, и атмосфера полной затхлости и бесцельности происходящего. Вот на этот самый грузовик похожа сейчас наша страна. По шею в грязи мы, засыпая, какими-то вялыми фрикциями пытаемся втолкнуть этот грузовик на дорогу, чтобы ехать дальше в светлое будущее. Но то ли мы ленивы, то ли дорога плоха, то ли грузовик сломался, то ли ехать нам некуда, а может, и все вместе. У Калатозишвили в «Диком поле» мужик, одичавший от скуки и безделья, обреченно вздыхает: «Война б хоть что ли началась». Жаль Россию, жаль народ, которой видит из всех ситуаций один лишь выход – революция, война. Война все спишет. После жизнь изменится, все заживут счастливо, по-честному, хорошо, а сейчас никак нельзя так жить больше. Только опыт показывает, что и через несколько десятков лет мы опять будем просить войны и смерти как милости и видеть в них единственную надежду. Завороженная страна.
«Каждый из нас немного комдив Котов. Просто не всякий себе в этом признается». Н. С. Михалков.
Справедливость по-христиански
Автор: Наталья Легкова
«Предстояние» и «Цитадель» стоило посмотреть уже ради того, чтобы вернуться к «Утомленным солнцем». Фильм вышел в 1994-м (а кажется – вчера…). Помню то время. Оно очень сильно сказывалось на восприятии фильма (да и лет мне тогда было совсем немного, романтизм девичий от уха до уха гулял). Только мученическая смерть в застенках НКВД могла оправдать Котова в моих глазах. Сейчас – смешно. Тогда же сочувствие вызывали только «побежденные». Такие утонченные, интеллигентные, образованные. И тут этот… Мартин Иден по-нашенски, свиное (пардон) рыло, портящее весь калашный ряд по праву сильного. Забравший то, что по праву принадлежало другому.
Вчера ночью пересмотрела первую часть трилогии. Взглядом взрослого человека, давно выросшего из коротких штанишек романтизма. Как можно было столько лет считать Митю положительным страдальцем, невинной жертвой обстоятельств? Все-таки Олег Меньшиков сильно смутил тогда мой девичий покой.
Жила-была счастливая семья: папа, мама и дочка Надя. И обитали они… в Раю, окруженные милыми и смешными Ангелами. Которые не всегда понимали папу, да и маму тоже, но жили дружно. И без страха.
А потом появился дядя Митя. Ангел, который волей обстоятельств много лет скитался в чужих краях. Человек, который уже давно живет в своем собственном Аду. Потому что однажды предпочел предательство смерти. Оборотень на задании, которому мало просто разрушить этот маленький уютный Рай. Ему нужно насладиться мучениями, упиться дьявольским коктейлем из мести и мук совести, чтобы в очередной раз попытаться умереть. Но падшие Ангелы – бессмертны. Не буду врать, известие о том, что Н. Михалков решил снимать продолжение «Утомленных солнцем», меня шокировало. Вроде бы все умерли. Но «воскрешение» Мити в «Предстоянии» выглядит не просто возможным, оно – необходимо. Слишком прост и слишком ненадежен выбранный им способ самоубийства. Слишком уж азартно он играет со смертью, чтобы действительно умереть. Восставший из Ада встанет и из ванны, когда вода остынет. И продолжит свои игры. В отличие от Котова Мите не на что и не на кого опираться. И это дает ему возможность играть со всеми: с Марусей, с Котовым, со Сталиным и даже со следователем в НКВД.
22 июня 1941 года все личные трагедии померкли, начался всеобщий Ад, в просторечии называемый войной. Я не историк, чтобы рыть горы пыльных книг в поисках «блох» в «Предстоянии» и «Цитадели». Я просто смотрю на экран и либо верю героям, либо не верю. С «Цитадели» я вышла с вопросом, которым не задавалась, наверное, со школьных лет: «А что бы я делала в 41-м? Кем бы из героев я оказалась?» Вспомнились бабушка-блокадница, сохранившая в голодном городе детей; дед-связист, соединявший телефонные провода зубами на сорокаградусном морозе под пулеметным огнем; бабушкина сестра (ох, и матерщинница была, ох огонь-баба!), прошедшая фельдшером и Финскую, и Отечественную; мама покойная, которая всю жизнь ненавидела кисель, он ей столярный клей напоминал, фирменное блокадное лакомство… А я-то – кто?
Для меня неприятие этих фильмов широкой публикой – последствие не только и не столько снижения общего культурного уровня в стране, сколько полной дегероизации нашего прошлого и стремительной победы идеологии общества потребления. Для развлекательного кино герои Михалкова слишком сложны и неоднозначны. Но и думающий, и чувствующий зритель нынче очень не любит, когда ему с экрана просто и грубо бьют по морде.
Как хороша была Маруся в исполнении И. Дапкунайте! Ее обаяние делало незаметными небольшие «звоночки» от той Маруси, которую сыграла В. Толстоганова. Но ведь были они, «звоночки» эти, были! И вот: кругом война, а Маруся продолжает свои игры в бесприданницу. И при этом скручивает в бараний рог троих мужиков, не растрепав прически. Абсолютно современная стратегия выживания «женщины-приза», которой все должны, все обязаны, которую все обидели, а она сама ни в чем не виновата.
В первом фильме мы узнаем, что когда-то Ольга Николаевна, мать Маруси, изменяла с ним смертельно больному мужу. Одна фраза, штришок в портрету. Который и в памяти-то не задержался. А так – Ангел как Ангел, до самого конца. До того, как его прорвет бросить в лицо Котову: «Вот когда мы, маленькие люди, придем к власти…». И становится страшно. Потому что через несколько дней такие же плоскостопые, подслеповатые маленькие люди пойдут на верную смерть, штурмуя «Цитадель». И Котов (вчерашний штрафник, фронтовая пыль) – вместе с ними. Митя из всесильного энкавэдэшника превратится в арестанта с расстрельной статьей. А Кирик пересидит войну в тылу и ведь получит вожделенную власть, встав на место погибшего «большого» человека. А если даже не получит, не пропадет. О нем не придет похоронка, за ним не приедет черный «воронок», он так и будет крутить чужое кино, сидя под каблуком Маруси.
В «Предстоянии» великолепно разделены личный героизм и ответственность за свои поступки. Нам, привыкшим, с одной стороны, к безупречным героям военных фильмов, а с другой – к ощущению себя властелинами если не мира, то уж своей жизни точно, просто страшно осознавать, что героизм может быть и бессмысленным, и неуместным, и приводить к множеству нелепых смертей. Мы слишком привыкли к тому, что изо дня в день просыпаемся в одной и той же реальности.
В «Предстоянии» на наших глазах рушится мир, в котором так хорошо жили герои первой части трилогии. И каждый должен сделать свой выбор в этой новой, страшной и беспощадной к ошибкам действительности военного времени. Прошлого – нет, оно осталось где-то «там», где не бомбят, не стреляют, не расстреливают мирное население из прихоти. Котов внаглую бежит из лагеря и согласен воевать где угодно, штрафбат так штрафбат. Митя продолжает жизнь оборотня. Им предстоит встретиться, но – не сейчас. Сейчас же мы видим подросшую Надю Котову, которая еще вчера была немного взбалмошной девицей, чье вольнодумство проходило под покровительством ненавистного, но все же почти всесильного отчима. И вот эта девочка оказывается лицом к лицу с выбором: пробираться в тыл к матери или стать «папиной дочкой», приняв долю фронтовой медсестры… Меня (простите, не представилась, кинокритика – не моя стезя прежде всего потому, что я сама актриса) удивляют претензии к работе Н. Михалковой. Человек, реально делающий дело, тем более – в условиях фронта, не может быть красив глянцевой красотой. Красива – Маруся, мать «папиной дочки». Дочь же становится прекрасна, совершая подвиг смирения ради Победы.
Конечно, образованный зритель не может не уловить диккенсовских мотивов семейной драмы, наблюдая историю отца и дочери. Только Надя верит, что отец мог выжить. Только Котов мог почуять запах родного ребенка от заколки, забытой в сумке медсестры неизвестно где и когда. Но встретиться им предстоит только после того, как Котов принесет искупительную жертву за убийство монаха. И это – второй по-настоящему православный момент фильма (первый – крещение Нади героем С. Гармаша).
Котов, вырванный игрой Мити из числа тех, кто обречен на расстрел, использует свой шанс оказаться полезным Родине. Он уже несколько лет не просто «маленький человек», его, можно сказать, и не существует. И этот уничтоженный человек спокойно делает свое дело. В первой части он открыто признается в том, что никогда не учился воевать. «Университетом» Сергея Котова становится окоп штрафников. Бывший комдив оказывается в рядах «последних», то есть тех, кто первыми принимает удар врага. А когда Сталин (очень смахивающий на ведьму из «Макбета», олицетворение Предопределения) пошлет его приносить в жертву «гекатомбу», 15 000 человек, Котов возглавит атаку заведомых смертников. И окажется, что Бог (для атеистов – Случай или Закономерность) все-таки слышит молитвы грешников. И «Цитадель» падет без единого выстрела. По воле случая?..
Жизнь паучка нам неведома и непонятна. Что он испытывает, когда ползет по стене, почему он внезапно замирает или, наоборот, – стремительно улепетывает от тени, похожей на птицу? Его личная роль в событиях – для нас случайность, за незаметностью героя. Если допустить мысль, что паучки по-своему разумны, то им наши войны, страдания, переделы рынков так же непонятны, как нам – их передвижения по паутине. Но есть Тот, кто сводит в одну точку движение паучка и движение человека. И те, кто готов без страха признать: да, Мир – больше и мира и войны.
Потому что мир людей – только часть огромного Мира, а Бог (или чем там Его подменяют?) милосерд, о чем мы знаем как минимум – из старинных пьес. Где «бог из машины» спасает героев из безнадежной ситуации, а зло – улепетывает, поджав хвост, пожирая своих детей. Котовы, отец и дочь, пойдут на Берлин, не выжигая землю, оставляя в живых сумасшедшего фашиста, усыновленного простой русской бабой (прекрасная работа великой И. Чуриковой!). «Ангелы» всей семьей – уехали в тыл. Митя – доиграл свою роль и арестован. А впереди – Победа!
Нам, современным зрителям, остается только либо погружаться в новую работу Н. Михалкова (хотя я не могу назвать этот процесс безболезненным), либо не погружаться, считая его «барином», радуясь отсутствию «мигалки», роясь в учебниках для средней школы в поисках исторических опровержений… И каждый решает сам, радоваться правде или «правденке». «Из жизни глубины мне слышен голос…»
Рецензия на кинокартину
«УТОМЛЕННЫЕ СОЛНЦЕМ-2: ЦИТАДЕЛЬ»
Елизаветы ЛОГУНЦОВОЙ
Я никогда не писала рецензий на фильмы и вряд ли решилась бы это сделать, если бы меня не задели за живое рассуждения моих друзей о российском кинематографе вообще и фильме Никиты Михалкова «Цитадель» в частности. Меня удивляет духовная леность некоторых представителей нашего народа. Люди верят чему угодно: рецензиям сомнительных кинокритиков, рассказам коллег, знакомых, соседей. Они с радостью принимают чужое мнение, выдавая его за свое собственное. И никому не хочется тратить свое драгоценное время и деньги на то, чтобы составить свое собственное мнение о картине. Практически ни у кого не возникает желание проверить, правы ли их знакомые в своей жесткой критике. Большинство людей принимает ее как аксиому, не подвергая сомнению и не допуская мысли о том, что она может быть ошибочной.
Таким образом формируется общественное мнение о картине. Из ста процентов ее ярых противников примерно лишь десятая часть действительно считает ее провальной, остальные же смотрели ее «не своими глазами», а глазами авторов рецензий и отзывов, которых они начитались перед посещением кинотеатра. Некоторые же не смотрели вообще «из принципа», поддавшись общему веянию.
Перед выходом «Цитадели» я сказала своей однокласснице, что собираюсь сходить на премьерный показ. На что юная девушка с глубокомысленным видом начала разбирать эту картину. Затем с интонациями бывалого кинокритика она заявляет, что «Предстояние» с треском провалилось, и «Цитадель», по всей видимости, будет ему подстать. «Интересно, откуда Михалков взял деньги на съемку этого фильма?» – повторяет она услышанную где-то фразу. Напоследок «бывалый кинокритик» семнадцати лет отроду дает мне дельный совет: «Не ходи ни в коем случае, только зря время потратишь. Ерунда полная».
На вопрос о том, смотрела ли она «Предстояние», я получаю отрицательный ответ. Выясняется, что она не видела даже первую часть дилогии – «Утомленные солнцем» (без комментариев).
Молодежь доверчива. Многие стали сторонниками общественного мнения. А я решила посмотреть, чтобы составить свое мнение. И не пожалела.
К сожалению, большинство современных молодых людей трудно заинтересовать темой войны. У нас сейчас спрос на пошлые пустые комедии, боевики и фантастические триллеры, напичканные спецэффектами. Один мой друг заявил, что будущее мирового кинематографа за компьютерной графикой. Я ужаснулась. Зачем тогда вообще нужны артисты? В подобных фильмах во главу угла ставятся спецэффекты, а актеру достается весьма жалкая роль. Да это красиво, зрелищно, особенно в 3D.
Эти «ожившие» объемные монстры производят сильное впечатление. Но признаюсь, что на таких фильмах я частенько засыпаю, несмотря на происходящие на экране разрушения и дикий грохот. Думается, эти фильмы имеют место быть, но не в таких же количествах. Как правило, за этой зрелищностью скрываются весьма незатейливый сюжет и посредственный сценарий. А всевозможными трюками нередко компенсируется недостаточно сильная игра актеров. Зато такие фильмы собирают залы! За них платят, на них идут миллионы. Потому что над такими фильмами не надо думать. За зрителя уже все разжевали и даже положили в рот, ему осталось только проглотить. Это своеобразный нравственный фастфуд, который многие предпочитают изысканной духовной пище. Много ли найдется здравомыслящих людей, предпочитающих кока-колу дорогому вину многолетней выдержки? А в мире искусства почему-то происходит совершенно наоборот.
Понятно, что до любителей подобных фильмов трудно донести смысл картины «Цитадель». Неудивительно, но то, что это не историческое кино, а фильм-притча, поняли единицы. Многие решили, что Никита Михалков сошел с ума, потому что считает, что паучок и мышка выиграли сражение, и никому из этих людей не приходит в голову, что это символы и в «Цитадели» много иносказаний.
Режиссер показывает, таким образом, присутствие высшего разума, т. е. Бога, без воли которого ничего не может совершиться. Бог не допустит несправедливости и пошлет помощь любым, одному ему ведомым способом, в данном случае через паучка и мышку. Он спас несколько тысяч жизней ни в чем не повинных людей. Посредством комара Он спас от смерти солдата. И так как все у Бога продумано – именно в эту минуту появился на свет комар и, вдоволь налетавшись, остановил свой выбор на конкретном человеке, лежавшем рядом с тем несчастным, который находился под прицелом немецкого оружия. Рождение Нюрой ребенка спасло от смерти раненых и контуженую Надю Котову, находящихся с ней в одном грузовике. Трудно не заметить то, что во всех случаях действует «закон бумеранга», закон высшей справедливости, а именно: сделавшая добро Надя, разрешив поехать с ранеными беременной женщине, была вознаграждена – она встретилась со своим горячо любимым отцом, которого не видела все эти страшные годы и считала погибшим.
В конце картины, пощадив дурочка немца, Надя Котова вновь обрела способность говорить. Сам Котов, изменившийся благодаря тяжелым испытаниям и жестоким ударам судьбы, тоже вознагражден. Он узнает о том, что живы два самых близких ему человека – дочь и жена. И, несмотря на изменения в их доме, на то, что у Маруси есть сын, рожденный от другого, он все же получает внутреннее успокоение и облегчение совести. Ведь он думал, что несколько лет назад под пытками подписал своей жене смертный приговор.
Водитель грузовика, не пожелавший погрузить в машину раненых солдат, поплатился за жестокость, бессердечность и трусость собственной жизнью – он один из сидящих в машине не уцелел во время бомбежки. Немец, стрелявший в начале картины в русского солдата, был убит своим же способом. В первом случае насекомое спасло жизнь русскому солдату, а во втором – лишило жизни покушавшегося на него немца.
Пятнадцать тысяч советских граждан, пошедших с палками на «Цитадель», как на бойню, заведомо обреченных на гибель, тоже спас Промысл Божий. Ведь и прежде в том помещении, где в засаде сидел немецкий снайпер, крутилась пластинка с Вагнером, вертелась в колесе мышка, лежали эти самые очки, через которые она впоследствии пустила свет, лежали ноты, которые потом вспыхнули. Но вся эта сложная и длинная цепь слаженно сработала именно в тот момент, когда обреченные на смерть люди подходили к «Цитадели». Таким образом, вместо невинных советских граждан погибли фашисты, а ненавистная «Цитадель» взорвалась.
В картине есть еще один символ – бабочка, являющаяся олицетворением добра и милосердия. В основном она сопровождает по жизни Дмитрия Арсентьева и является противоположностью символа зла и разрушения – шаровой молнии, преследующей его в первой части «Утомленные солнцем». Молния появлялась тогда, когда он переступал через высшую волю, пытаясь покончить с собой. Бабочка же появляется тогда, когда Арсентьев делает добро – помогает Наде (в «Предстоянии»), приезжает на фронт к Котову, чтобы освободить его. Эта бабочка, можно сказать, играет роль ангела-хранителя и снова показывает присутствие Бога. После того как Котов не выстрелил в Арсентьева, в кадре появляется бабочка. Она символизирует душу, нравственные качества человека. Котов, когда-то зверски убивший священника, пустивший газ на тамбовских крестьян, дрогнул – и не смог убить ненавистного ему человека. Эта же бабочка пролетает в момент встречи Котова с дочерью.
Арестованный Арсентьев, отчаявшись, прихлопывает бабочку – свою душу и убивает все хорошее, что есть в ней. Арсентьев замечает существование этой бабочки. Когда она влетает в окно кабинета следователя, он с горечью говорит ей: «Привет!» Подписав все лжепоказания против себя, а значит, и смертный приговор, Арсентьев убивает бабочку. На вопрос удивленного капитана-следователя он отвечает одним словом: «Все!» – все кончено. Он убил себя духовно, а скоро умрет и физически.
Еще одним символом, перешедшим из «Предстояния» в «Цитадель», является мина. Этот символ означает, что ничто без Божьей воли не может принести вреда человеку. В данном случае в «Предстоянии» мина явилась для Нади Котовой спасательным кругом. Более того, будто бы случайно, вместе с ней выжил и спас ее смертельно раненный священник отец Александр. На мине Надежда Котова приняла святое крещение. И уцелели они вдвоем благодаря молитве отца Александра. Отец Александр умер, успев окрестить Надю. Крещеная девушка впоследствии была оберегаема Богом и, пройдя тяжелыми военными путями, осталась жива.
В «Цитадели» встреча отца и дочери происходит на минном поле. Котов спасает дочери жизнь и за совершенные им добрые дела чудом выживает сам.
Еще в картине прослеживается духовная связь между людьми. Между Сергеем Котовым и дочерью; между, казалось бы, злейшими врагами Котовым и Арсеньевым, между старухой и контуженым немецким солдатом.
И в «Предстоянии» и в «Цитадели» Надя и Котов в самые тяжелые минуты своей жизни, находясь на волоске от смерти, вспоминают один и тот же эпизод из безоблачного довоенного времени, напоминающий детский светлый сон. Солнечный день, тихая гладь реки, легко скользящая по ней лодка, и маленькая дочь на руках у любящего ее отца; ощущение надежности, любви и покоя – и больше ничего не надо.
Надя всей душой любит и боготворит отца. Она нисколько не сомневается в его невиновности. В «Предстоянии», будучи вожатой в пионерском лагере, без страха заявляет о том, что она дочь бывшего советского комдива Котова. Только вмешательство Арсентьева спасает Надю от тяжелой участи дочери врага народа.
Котов часто вспоминает дочь, он думает о ней, она снится ему. Засыпая в машине у Арсентьева, он видит Надю, спящей в своей кроватке. Когда он бежит по полю в «Предстоянии» он видит Надю, бегущую ему навстречу. Эта связь ощущается ими обоими, и особенно остро – Котовым. Незадолго до их встречи на минном поле, перед Котовым снова возникает образ дочери, только на этот раз уже взрослой. Удивительно то, что такой он Надю никогда не видел, он знал ее только ребенком. В этот момент Котов ощутил, что она находится где-то рядом, душой почувствовал ее близость.
Мне очень понравился момент, когда много усталых людей (и среди них немецких военнопленных) толкают машину и спят на ходу. Возникает впечатление, что они качают большую колыбель, и от этой сцены веет миром и покоем. Она воскрешает в памяти Котова образ маленькой Нади, спящей в кровати их дома в залитой солнцем комнате.
Еще более необъяснимая и странная связь существует между Котовым и Арсентьевым. Они – соперники и враги. Каждый в свое время поступил по отношению к другому подло, грубо вмешался в его судьбу, разрушил все то, что долго строилось, что было так дорого, поломал все жизненные основы.
Но, как ни странно, они чувствуют себя в ответе друг за друга. Арсентьев помогает Марусе, которая является в то время женой Котова, «возится» с его маленькой, а потом уже и взрослой дочерью, меняет политическую статью на уголовную, спасая, таким образом, Котова от смерти. Котов же в свою очередь помогает Арсентьеву выжить на поле боя, хотя при этом уверен, что тот пришел для того, чтобы снова заключить его в тюрьму или расстрелять. Он не лишает своего врага жизни, хотя Арсентьев искренне этого хочет и словесно подстрекает Котова, подталкивая к этому шагу. Арсентьев уверен, что Котов убьет его, и перед решающим объяснением купается в речке, подготавливая таким образом себя к смерти. Но тут появляется та самая бабочка – милосердие и сострадание восторжествовало над личной неприязнью.
По внутреннему складу Арсентьев и Котов совершенно полярные люди. Арсентьев – музыкант, обладающий тонкой душой творческой личности и особым мировосприятием. Он человек импульсивный, склонный к порывам, резким движениям души; он несдержан и не умеет владеть своими эмоциями.
Котов – человек более приземленный. Он – воин, реалист. Он целеустремленный, надежный, спокойный.
Ярче всего контраст этих двух сильных личностей просматривается в гневном монологе Арсентьева в машине (в июне 41-го), который, по моему мнению, является одним из самых сильных эпизодов фильма по эмоциональному воздействию на зрителя, наравне с монологом Маруси (Марии Борисовны Котовой).
Романтик и реалист. Этюд Скрябина и яичница с луком. И восприятие войны у них тоже разное: Арсентьев мечтает о смерти и ищет ее, а Котов хочет умереть только после конца войны, считает себя обязанным дожить до победы, делая все, чтобы приблизить ее.
Я считаю очень сильным один из финальных эпизодов «Цитадели», когда старуха затыкает руками направленное на дурочка-немца дуло танка. Она видит в нем живую душу, а не фашиста и врага. И он интуитивно тянется к ней. Она оберегает, защищает его как сына и готова идти с ним на смерть. Этот контуженый немецкий солдат как ребенок, у которого на уме нет ничего дурного, и все поступки его предсказуемы и бесхитростны. Эта сцена меня тронула.
В картине явственно ощущается единство советского народа. Именно благодаря сплоченности, взаимовыручке, умению сообща преодолевать трудности и объединять силы во имя достижения общей цели, советский народ одержал победу в Великой Отечественной войне. Очень силен в эмоциональном плане эпизод, когда вооруженные палками, заведомо знающие, что их ждет гибель, люди идут на «Цитадель»: и музыкант, и бывший легендарный комдив Котов, ныне получивший звание генерал-лейтенанта, и капитан НКВД, и даже командир заградотряда. Все они знают, что погибнут, но идут на смерть вместе. Русский народ вообще отличается жизнелюбивостью, оптимистичным мировосприятием, умением не унывать при самых тяжелых жизненных обстоятельствах. Для него «на миру и смерть красна», а уж если «помирать, так с музыкой», идти на верную гибель под гармошку и с песней!
Так же народное единство проявляется в тот момент, когда в грузовике рожает Нюра. Несколько раненых солдат, испытывающих боль, объединяются ради общего, совершенно непривычного для них дела. Им опять же помогает Бог. В ответственный момент находится и нитка, и бритва, и спирт, и рубаха, а главное – люди, готовые протянуть руку помощи. И все получается. Люди мобилизуются в экстремальной ситуации. На свет появляется новый человек. Отзывчивые, милосердные люди за доброе дело сохранили себе жизнь. А затем в машине среди ужасного военного пейзажа (сотни мертвых тел, валяющихся вокруг на изрытой воронками от бомб земле) неунывающие солдаты «обмывают» появление на свет нового человека, поют песни под гармошку и пускаются в пляс.
Большое впечатление производит свадьба безногого солдата, который, несмотря на то что война сделала его калекой, забыв про свои увечья, «пьет жизнь большими глотками», взахлеб целуется со своей молодой женой и своим оптимизмом и энергией заряжает всех окружающих, в том числе и Котова. Этот солдат духовно сильнее, чем многие люди, войной не покалеченные. Мне кажется, что этот эпизод в жизни Котова в какой-то степени явился предпосылкой к его мужественному поступку, когда он, обязанный вести 15 тысяч безвинных людей на бойню, решил сам принять на себя удар и первым пошел на верную смерть.
Хотелось бы сказать еще о том, как изменился дом Котовых, когда в жизни их семьи наступила черная полоса. Вспомним, каким был дом в первой части «Утомленные солнцем». Залитая солнцем веранда, спокойные разговоры, уют… Не знаю, случайно это или нет, но все обитатели дома сидят за чаем в светлой одежде, преимущественно в белой. Во всем чувствуется покой, царит атмосфера беспечности, безмятежности, счастья и даже какой-то детской наивности… Такое впечатление, что зритель смотрит на мир глазами ребенка – маленькой Нади Котовой.
В «Цитадели» этот же дом предстает перед нами в совершенно ином свете… Мы видим его скорее глазами Марии Борисовны Котовой. Если в прежнем доме царила беспечность, то сейчас во всем ощущается нервозность, натянутость. Создается ощущение, что эта натянутая струна сейчас лопнет. И она лопнула. Этот нарыв, наконец, прорвался гневным монологом Маруси. (Я в полном восторге от Толстогановой. Это было очень ярко, ударило в самое сердце и тронуло душу. Чувствовалась накопившаяся многолетняя боль, ощущение полной растоптанности.)
Очень сильная сцена, когда Маруся бьет Котова по лицу и выплескивает таким образом все наболевшее за эти годы. А потом она плачет у него на груди. Она его любит, он дорог ей. Маруся все это время хранила воспоминания о «погибшем муже». И недаром своего сына она назвал Сергеем, в честь Котова. Их связывает память об общей дочери, которую оба считают погибшей. Почему-то мне хочется провести параллель между приездом Мити Арсентьева в ХЛАМ в «Утомленных солнцем» и возвращением домой Сергея Петровича Котова. И тот и другой хранят воспоминания о доме, который оставил светлый след в их памяти. Спокойная атмосфера, добро, любовь, красивая нежная Маруся…
В первой части «Утомленные солнцем» Митя углубляется в эти воспоминания, разговаривая с Марусей. Он мыслит образами, как любой творческий человек, помнит мелкие подробности, самые незначительные детали. Дом в его сознании имеет собирательный образ, сложившийся из многих аспектов. Эти детали, удивительно переплетаясь между собой, образуют одно целое, общее впечатление.
Как ни странно, в сознании Котова сохранилось нечто похожее на образ, запечатленный памятью Арсентьева… Это тоже впечатление, только он не помнит подробностей – это именно впечатление, как в направлении импрессионизм в живописи или в музыке – важно не цветовое сочетание, не гармонии, на которых строится произведение, а то душевное состояние, которое оно вызывает, тот след, который оно оставляет. Котову помнятся фотографии на стене, маленькая дочь, то, как щелкала на весь дом Маруся и как звонко и радостно хохотала над этим Надюша…
Приезд Арсентьева в «Утомленных солнцем» и возвращение Котова в «Цитадели» одинаково шокируют постоянных обитателей дома. Они стесняются и боятся показать изменения, происшедшие за время их отсутствия. Митя в первом случае врывается в уже устоявшуюся семейную жизнь Котовых, подобно шаровой молнии, образ которой его преследует.
Котов, которого вообще все в этом доме считали погибшим, тоже нарушил уже сформировавшийся без него домашний уклад, привычное течение жизни его обитателей.
Очень сильное впечатление производит сцена отъезда Маруси, когда Котов не сразу отпускает Кирика, когда он медленно достает из кармана нечто напоминающее пистолет, который оказывается детской резиновой игрушкой. Он понимает, что не может серьезно относиться к этому «маленькому», недалекому, больному человеку как к своему сопернику. Поэтому и «отомстил» он ему не взаправду, а понарошку, по-игрушечному: вместо пистолета – резиновый аист. Так – немножко попугал, задержал на перроне и достаточно.
Резиновый аист остался лежать на перроне. Это была единственная вещь, напоминающая Котову о доме. Когда он отдает игрушку маленькой девочке Василисе, он избавляется от некогда светлых, а теперь ставших тяжелыми воспоминаний. Эта девчурка напоминает Котову его дочь и вызывает у него особую нежность.