Никогда не говори мне «нет». Книга 1 Чурикова Лариса
– Максим!
Тишина. Я вхожу в дом и сразу попадаю на кухню. Только здесь горит свет, но никого нет. Расположение комнат, видимо, как и в любом деревенском доме. Из первой комнаты, в данном случае кухни, две двери в другие.
– Есть кто дома? – кричу я громче в темноту комнат.
Раздаётся какой-то скрип, шаги. Он появляется в дверях, ведущих в зал (так бабушка называла свою гостиную), щурясь от света. С удивлением смотрит на меня. Мы виделись неделю назад. Видимо, он меня не узнаёт.
– Алина?!
Надо же, узнал!
– Я привезла лекарства. Ты по ошибке позвонил на номер вызова такси, потом связь оборвалась. Я решила привезти сама, подумала, ты не дозвонишься… – пытаюсь объясниться и оправдаться, не откладывая в долгий ящик. Он трёт руками виски, как будто у него раскалывается голова.
– Что-то я расклеился совсем. Я плохо переношу даже небольшое повышение температуры. Ужасное свойство организма. А в доме как раз ни одной таблетки, дед снова всё повыбрасывал. Сколько я должен?
– Восемьсот сорок, вот чек.
– Возьми сама, вон на столе бумажник, – говорит он и снова исчезает в тёмной комнате.
Я подхожу к кухонному столу. На нём открытый бумажник, веером рассыпано штук десять визиток, среди которых и «Аптека. Доставка лекарств на дом» и моя, вызов такси. Бумажник я не трогаю, потому что на столе разбросано мелкими купюрами где-то около тысячи.
Кладу деньги в сумку и стою в нерешительности. Я всё сделала, надо идти. Но ноги словно приросли к полу. «Да какого чёрта!» – говорю себе и быстро иду в комнату, где скрылся Максим. Нащупываю выключатель, к счастью, в старых домах они всё почти на одном месте.
Он сидит на диване, завернувшись в плед, откинув голову на спинку, закрывая глаза рукой.
– Выключи свет! – почти рычит он.
– Послушай, ты должен принять лекарства, если хочешь, я сделаю укол – это средство быстро снимает жар. А потом нужно лечь в постель под одеяло.
Он никак не реагирует на мои слова. Я понимаю, что ему плохо, очень плохо. Не могу оставить его в таком состоянии. Иду на кухню, беру таблетки, воду, подхожу к нему, сажусь рядом на диван.
– Максим! – я трогаю его за руку, он открывает глаза, смотрит на меня измученным взглядом. – Может, лучше вызвать тебе скорую?
– Терпеть не могу врачей. Да это быстро пройдёт, я знаю странности своего организма. Нужно только сбить температуру.
– У тебя есть аллергия на какие-нибудь лекарства?
– Нет.
– Тогда ты пьёшь эти таблетки, ложишься в постель, а если тебе через час не станет легче, я сделаю инъекцию.
– Почему? – вдруг спрашивает он.
– Что почему?
– Почему ты не уезжаешь?
– Не хочу, чтобы меня уголовно преследовали за то, что оставила человека в заранее беспомощном состоянии, – пытаюсь я пошутить. Он криво улыбается и безропотно глотает лекарства. – Где твоя кровать, я помогу дойти.
Он встаёт, и мы идём в комнату, смежную с залом. Он включает ночник над двуспальной деревянной кроватью и падает прямо в одежде на одеяло.
– Так дело не пойдёт!
Я с трудом вытаскиваю из-под него одеяло и укрываю.
Вдруг он хватает мою руку и, не открывая глаза, хрипло произносит:
– Не уходи.
– Не уйду, спи.
Выключаю ночник и выхожу в зал. Сажусь на диван. Щёки горят, руки дрожат, как будто он и меня заразил своим жаром. Я понимаю, что даже если бы он и не произнёс последних слов, я не ушла бы, пока не убедилась, что с ним всё в порядке.
До меня доходит, что я не предупредила отца. Он с ума сходит, наверное. Но почему он до сих пор сам не позвонил?
На кухне нахожу свою сумочку, достаю телефон. Ну конечно! Здесь нет связи. Так вот почему у него «блэкберри». Его телефон лежит здесь же, на столе, рядом с визитками и бумажником.
Думаю, он не будет возражать, если я воспользуюсь. Набираю номер отца, он сразу поднимает трубку.
– Папа, это я.
– Лина, детка, у тебя всё в порядке? Я уже час не могу до тебя дозвониться, на работе сказали, ты уехала домой.
– Прости, я не могла сразу предупредить. Тут одному человеку понадобилась моя помощь. Мне нужно было отвезти лекарства, а связь здесь мой телефон не ловит. Папуля, я задержусь. Ты не переживай.
– Он хоть нормальный парень? – вдруг спрашивает отец.
– С чего ты взял, что это парень?
– Береги себя и будь осторожна!
– Хорошо. Пока. Спокойной ночи.
Проверяю подопечного. Он лежит в той же позе. Тяжёлое дыхание. От него жар, как от печки. Лекарство пока не подействовало. Я иду в зал на диван, кладу голову на подушку, накидываю на себя плед, в который он кутался. Меня опутывает его запах, пряный, усиленный болезнью. Лежу, глядя в потолок, словно ударенная по голове: ни мыслей, ни чувств. Точнее, они есть, но в такой мешанине, что не хочется и пытаться распутывать. Я просто вдыхаю его запах, прислушиваюсь к его дыханию и, незаметно для себя, засыпаю.
Просыпаюсь с ясным пониманием, где я и зачем. Срываюсь с дивана, бегу к нему в спальню. Создаётся впечатление, что он не пошевелился. Смотрю на часы, я проспала всего двадцать минут.
Кладу руку ему на лоб, меня обжигает. Ему не легче, совсем.
К горлу подступает паника. Почему я не вызвала скорую? Вызвать сейчас? Когда они приедут? Чем помогут? Сделают укол и уедут. Это я могу и сама, благо ампулу и шприц купила, уколы ставить умею, отец не жаловался.
Пытаюсь разбудить, но ничего не получается. Я уже боюсь, что он без сознания от температуры. Ладно, какая разница, спит человек или нет. Правда, спящему я никогда уколы не ставила. Но если этим я его разбужу, то я же так и хотела, а не проснётся – тем лучше.
Иду на кухню в поисках спиртного. В одном из шкафчиков нахожу целый арсенал. От дорогого коньяка, до… фу!.. кажется, самогона. Выбираю водку. Протираю руки, иду в спальню, пытаюсь перевернуть его на бок. С трудом, но получается. Приспускаю резинку спортивных брюк, делаю укол, ввожу лекарство. Он не пошевелился. Всё, остаётся только ждать и наблюдать.
Я ухожу в зал, но на диван не сажусь, боюсь, что усну. Меряю шагами комнату. Чтобы отвлечься от беспокойства, рассматриваю обстановку. Обычная деревенская комната, снова живо напоминает бабушкин дом. На стенах бумажные обои с цветочным рисунком, на потолке люстра с висюльками, старый диван-кровать, полированный стол под окном, покрытый скатертью, стенка – обязательный атрибут в каждой гостиной девяностых годов. На полу коричневый палас, на стене над диваном шерстяной ковёр. Несколько неестественно смотрится среди старой мебели огромная плазма. А так, обычная комната.
За стеной слышу стон. В один миг оказываюсь рядом. Он мечется по постели. Может, температура и спадает, но всё такой же горячий. Пытаюсь укрыть одеялом, он срывает его с себя, что-то невнятно бормочет и снова стонет.
Я холодею от ужаса: вдруг от укола ему становится хуже? Лихорадочно припоминаю, что ещё можно сделать при повышенном жаре. В голову приходит народное средство: вытирать тело уксусом с водкой. Лечу на кухню. Так, водку я нашла, где может быть уксус? Бутылка быстро находится в столе. Смешиваю воду, водку и уксус, хватаю чистое полотенце, и вот я снова в спальне.
Да, незадача! Он же в футболке. Сначала думаю, что снять её будет неразрешимой проблемой, но оказалось, с ней легко справиться. Его руки безвольно подчинились, когда я подняла их вверх, стаскивая одежду. Я вытираю его грудь, плечи, шею, лоб мокрым полотенцем. После победы над футболкой тело уже не кажется мне каменным и неподъёмным, легко переворачиваю его на живот.
– О, Бог ты мой! – вырывается у меня при виде спины. – Милый, кто же ты такой? Где же ты побывал?
Если бы мы жили в средневековье, я подумала бы, что его били розгами, плетьми, прутьями, или чем там ещё проводили экзекуции. Вся спина испещрена шрамами. Одни идут вдоль, другие поперёк, перекрещиваясь, рисуя страшный узор.
Осторожно провожу мокрым полотенцем по спине. Я понимаю, что шрамы старые и сейчас они так заметны, потому что кожа, как и весь он, воспалена. Но всё равно, кажется, что невольно причиню ему боль касаниями. Снова переворачиваю на спину, провожу по животу, укрываю одеялом.
Через двадцать минут повторяю процедуру, а потом ещё. Понимаю, что температура пошла на спад. С него градом катит пот. Уже мокрая подушка и простыня. Он постоянно срывает с себя одеяло. Вытираю влажным полотенцем и снова укутываю. Наконец он затихает.
Бреду на диван. Три часа ночи. Думаю, что имею право поспать хоть немного.
Я просыпаюсь от дикого неестественного крика. Сначала не могу ничего понять, сонно моргая, пытаюсь разглядеть, который час. Стрелки показывают четыре. Я поспала только час. Что за кошмар мне снился? О, нет, это не сон и не кошмар, по крайне мере не мой. Снова слышу крик, который меня разбудил. Он напоминает рык раненного зверя.
Бегу к нему. Он мечется по постели, издавая нечеловеческие звуки. Пытаюсь схватить его за руки. Да где уж мне! Где то расслабленное состояние, когда я могла снять с него футболку, перевернуть на живот? Его мышцы напряжены и напоминают камень. Он сметает мои руки, не замечая их. Кричит: «Нет, не надо!», стонет с каким-то рычанием. Ему снится кошмар.
Я пытаюсь разбудить его, хватаю за плечи, трясу. Он мечется, бьёт меня в плечо, я отлетаю к стене. Больно так, что слёзы наворачиваются. Но обижаться не на кого, он не осознаёт, что делает. Снова стон, снова крик. Я не могу слышать эту боль! Вновь кидаюсь к нему, с ногами забираюсь на кровать, сажусь на него верхом, наваливаюсь всем телом на плечи, чтобы он снова не смёл меня.
– Максим, проснись! Макс, ты меня слышишь, проснись!
Я наклоняюсь к нему очень близко, обхватываю лицо руками, трясу его. Он вертит головой, пытаясь сбросить мои руки. Наклоняюсь ещё ниже и касаюсь губами его губ. Он замирает. Слава Богу! Чувствую себя принцем, спасшим спящую красавицу. Пытаюсь подняться, но не тут-то было. Он обхватывает меня одной рукой за талию, другая за затылок буквально впечатывает мои губы в его.
Его губы уже не безвольные и мягкие. Он целует меня жадно и ненасытно. Не успеваю опомниться, как оказываюсь под ним. Он терзает мои губы, руки блуждают по телу. Мне очень хочется взглянуть, открыты ли его глаза, и понять: то, что он делает – это последствие его кошмарного сна или что-то другое. Наконец наши взгляды встречаются, но не могу разгадать, что означает затуманенное выражение в его глазах. Ладно, потом разберусь.
Отбрасываю все мысли и отдаюсь его страсти. В ней нет места нежности, настолько сильна потребность в слиянии и быстром удовлетворении. В мгновение оказываюсь без брюк и трусиков, моя трикотажная кофточка где-то выше груди, застёжка бюстгальтера, я так понимаю, сорвана. Но моё тело в восторге. Оно содрогается от волн удовольствия, подстраиваясь под его ритм, и с какой-то жадностью впитывает жёсткие, почти болезненные поцелуи и ласки.
Через несколько минут или секунд – во времени я точно потерялась – он замирает, прижимает меня, точнее, моё тело, к себе, укладывается набок и засыпает, не произнеся ни слова. Его нога поверх моих ног, рука поперёк талии. Я не могу пошевелиться под сковывающими объятьями, мне трудно дышать, очень неудобно и жарко. Хотя с удовлетворением отмечаю, что температура его тела приближена к нормальной.
Я знаю, что могу не церемониться, вряд ли его разбужу, но всё же осторожно выбираюсь из-под него. Его тело снова расслаблено. Надеюсь, теперь он спит выздоравливающим сном.
С трудом нахожу свою одежду, бреду в зал, укладываюсь на диван. Спать, и ни о чём не думать! – приказываю себе. И первый раз за сегодняшний вечер поступаю благоразумно: тотчас засыпаю.
Договор
Проснувшись в следующий раз, я не понимаю сразу, где нахожусь, какое время суток, и почему такая тяжесть во всём теле, как будто я всю ночь работала. Открыв глаза, тупо смотрю на потолок, поклеенный обоями, имитирующими плитку, на цветочный узор ковра на стене. Постепенно приходит понимание, где я и почему такое состояние организма. Который час? Светло, но сумрачно. Неужели я проспала весь день до вечера? Я усаживаюсь на диване, потому что иначе не вижу часы, и натыкаюсь на его взгляд.
Он сидит напротив меня в кресле, подперев подбородок рукой, и неотрывно смотрит. Я нервно сглатываю, бросаю взгляд на часы. Ну, ничего себе! Четыре часа! Я действительно проспала почти весь день. Снова смотрю на него. Он молчит. Пытаюсь хоть что-то прочесть в глазах, в его расслабленной позе. Ноль!!!
– Привет, – хрипло выдаю я, видимо, голос ещё не проснулся.
– Почему ты не уехала? – это он вместо приветствия.
Я молчу.
– Не завелась машина?
Он что, думает, все автомобили так же капризны, как и его «семёрка»?
– Э… я… с машиной всё в порядке, – выдавливаю из себя.
Он молча встаёт, уходит на кухню, возвращается со стаканом воды, подаёт мне.
– Благодарю.
Я залпом выпиваю воду. Мне бы кофе, конечно, но и на том спасибо. Возвращаю стакан. Он снова садится в кресло, вертит стакан в руке, задумчиво смотрит на меня.
– Что вчера было, рассказывай!
Я чувствую себя, как на допросе. Да это допрос и есть!
– Что именно тебя интересует? – спрашиваю я.
– Всё! С самого начала!
Ого! Да он ничего не помнит! А я так надеялась, что хотя бы сексом он занимался в сознании.
– Ты перепутал визитки, позвонил мне на номер вызова такси…
– Это я помню. Ты привезла лекарства и, по логике, должна была уехать. Почему ты до сих пор здесь?
Вот это да! А где же я должна быть, после того, как… Впрочем, он же ничего не помнит.
– Я не смогла тебя оставить в таком ужасном состоянии, я должна была тебе помочь.
– И в чём же заключалась твоя помощь?
Он, кажется, спокоен, но в тоне я улавливаю угрозу. Мельком бросив взгляд на его руки, замечаю: он так сжимает стакан, который я вернула, что побелели костяшки пальцев. Он пытается сдерживать какие-то сильные чувства, и, что-то подсказывает, мне очень не понравятся эти чувства. Убирая подробности, как можно жизнерадостней, я рассказываю ему о прошедшей ночи:
– У тебя была высокая температура. Сначала ты выпил таблетки и ушёл спать, где-то через час я поняла, что таблетки не помогают, и сделала тебе укол. Примерно после двух часов ночи температура начала спадать, и я, убедившись, что у тебя всё хорошо, пошла спать сама.
– Это всё? – бросает он с сомнением.
– Да, – тихо отвечаю я и для большей убедительности пытаюсь улыбнуться.
– Тогда поясни мне некоторые детали. Что означает уксус и водка на столе, а также в чашке возле моей кровати?
– А! – нервно хихикаю. – Как же я забыла! После укола тебе не сразу стало легче, я запаниковала и вспомнила бабушкин способ снять жар – протирать тело раствором уксуса с водкой.
– Я правильно понял: ты стащила с меня одежду и очень близко подошла ко мне?
– Ну да, это облегчило твоё состояние.
– Всё? Больше ничего не облегчало моё состояние? Ты рассказала мне всё?!
– Ну да, всё! Что ещё? – пытаюсь вложить в голос как можно больше уверенности.
– Тогда что ты мне можешь сказать об этом?
Он достаёт откуда-то мой разодранный бюстгальтер. Тот качается у него на пальце вытянутой руки, как тряпка. Я открываю рот и снова его закрываю, не выдавив ни звука. Краснею и опускаю глаза. Ну что я могу об этом сказать? Да и как это можно описать словами?
– Детка, – тихо говорит он, но мне кажется, у меня волосы шевелятся от этого голоса. – В тебе есть хоть какие-то инстинкты? Я имею в виду инстинкты самосохранения. Тебе говорили в детстве, что незнакомые мужчины опасны?
Он встаёт и подходит к дивану, возвышаясь надо мной грозной тучей.
– Какого чёрта ты осталась со мной! – рокочет его голос. – Почему не бежала отсюда сломя голову? Ты кто? Авантюристка? Искательница приключений? Ты понимала вчера, насколько опасно оставаться с мужчиной, тем более если он в невменяемом состоянии? – он не кричит, но в его голосе столько гнева и угрозы, что я сжимаюсь в комок.
Он отворачивается от меня, смотрит в окно, трёт виски, молчит. Я тоже молчу.
– Я тебя изнасиловал? – слышу его глухой голос. В нём чувствуется боль и горечь. Или мне кажется?
Я вскидываю голову, и снова, как рыба, только открываю и закрываю рот от неожиданного и глупого вопроса.
Он поворачивается, смотрит мне в глаза.
– Я насиловал тебя? – снова спрашивает он с нажимом.
– Нет! Что ты, нет, конечно! – ошеломлённо смотрю на него.
– Так, значит, ты добровольно легла с незнакомым мужчиной, находящемся в бредовом состоянии!
Теперь он почти орёт, резко хватает меня за руку, почти выдёргивая с дивана, и тащит на кухню. Я ничего не понимаю, пока мы не оказываемся возле большого зеркала у стены.
– И вот это ты нанесла себе сама? – спрашивает он, показывая на лиловый синяк выше локтя. – Здесь ты тоже как-то умудрилась сама себя изуродовать, – он тащит мою кофточку с плеч, показывая синяки на шее.
– Плечо ты задел случайно, когда метался по кровати, а я пыталась тебя удержать…
– Ты… меня… удержать?!! – переспрашивает он, и я в зеркало вижу, как лицо его кривится, словно от зубной боли, поэтому быстро добавляю, пытаясь остудить его гнев:
– Всё остальное не помню, но больно мне точно не было!
– Да зачем вообще было ко мне подходить и успокаивать! Ты понимаешь, что я мог ненароком убить тебя, а утром даже не вспомнить, как всё произошло. Кто тебя просил всё это делать! Мазохистка ты чёртова!
Нет, с меня достаточно. И это после всего, что я для него сделала! Мог бы ограничиться элементарным спасибо, но обвинять меня! Это уж слишком.
– Да пошёл ты!!! – ору я, выдёргиваю руку, которую он сжимает (теперь синяк будет и на другом предплечье), и, гулко хлопая дверью, выбегаю из дома.
На улице идёт дождь. Не дождь, а ливень. Вот почему в комнате так сумрачно.
Я останавливаюсь во дворе. Полосы дождя больно хлещут по лицу и открытым рукам. Одежда моментально промокает. Но мне всё равно. Любая физическая боль лучше той, что затаилась в душе. Я выхожу на улицу и тут понимаю, что вылетела без сумки, в которой ключи от машины. Нет, я не вернусь в клетку к этому зверю. Я лучше пешком пойду до Москвы. Хотя осознаю, что идти никуда не хочу и не могу. Опускаюсь на скамейку возле ворот и сижу, подставив лицо жёстким струям. Где-то глубоко внутри закипающие слёзы находят выход. Как хорошо плакать под дождём, никто, кроме тебя, не заметит.
Сверкает молния, над головой оглушительно грохочет гром. Инстинктивно закрываю глаза, а когда открываю вновь, он стоит передо мной. Эффектное появление, ничего не скажешь! Как в фильме ужасов. Он тоже не потрудился захватить куртку или хотя бы зонт. Он протягивает мне руку. Съёжившись на скамейке, я неуверенно смотрю в его глаза. Как всегда, ничего не могу в них прочесть, поэтому протягиваю руку и не знаю, что меня ждёт.
Он рывком поднимает меня со скамьи, с силой притягивая к себе так, что я бьюсь о его грудь. Его руки обнимают меня за плечи, он низко наклоняется к моему лицу и, сама не понимаю как, но, о Боже, мы целуемся. Дождь хлещет с невероятной силой, вода попадает в рот вместе с поцелуем, но я не хочу это прекращать. Не уходи, мгновение! Страх и гнев исчезают, как и не было. Он отрывается от моих губ и хрипло спрашивает:
– Ты достаточно вымокла, чтобы появился повод вернуться?
– Да, – к словам я утвердительно киваю головой.
Он за руку ведёт меня в дом, размашисто шагая через двор, я почти бегу следом. На кухне он останавливается и сразу же начинает стягивать с меня мокрую кофточку, за ней следуют брюки. Я не остаюсь в долгу, тяну его футболку, но она так плотно обтягивает тело и так прилипла, что не сразу получается, точнее не получается вообще. Он отстраняется от меня, снимет её сам, достаёт откуда-то большое полотенце, набрасывает мне на голову и вытирает мокрые волосы. Мы стоим посреди кухни, я только в трусах, он в джинсах. Продолжение известно любому из нас.
Он подхватывает меня на руки и идёт в спальню. Успеваю заметить, что он поменял постельное бельё. Больше ничего не замечаю. Только он. Его горячие губы, которые обжигают замёрзшее тело. Его сильные нежные руки. Я не могу сдержать стон, я растворяюсь в наслаждении. Я никогда не испытывала подобных ощущений. Почему моё коварное тело получает удовлетворение от того, кого должно опасаться?
После того, как всё закончилось, он молча встаёт с кровати, достаёт из шкафа джинсы, трусы и футболку, одевается. Потом смотрит на меня, в шкаф, снова на меня.
– Выбери что-нибудь сама из моей одежды. Я на кухню. Приходи, поговорим.
Ох, ничего себе! Мне гораздо легче с ним заниматься сексом, чем говорить. Но без разговоров, наверное, не обойтись.
Я подхожу к низкому полированному шифоньеру (кажется, так назывался этот предмет мебели). Шкаф почти пустой, если сравнивать с моим, из которого всё вываливается, стоит открыть дверцу. На полках аккуратно (не то, что у меня!) разложено: наверху постельное бельё, два-три комплекта, на следующей майки и футболки, их также три или четыре, рядом стопка трусов, ещё ниже пара джинсов.
Открываю большое отделение. На плечиках висит куртка и две рубашки, одна джинсовая, другая фланелевая. Не густо! А где пиджаки, брюки, свитера? Я беру фланелевую рубашку в клеточку, натягиваю на себя. Она мягкая, приятная на ощупь. Мельком отмечаю лейбл Gucci. Как я понимаю, у него принцип в одежде: лучше меньше, да лучше.
Рубашка меня сразу согревает во всех смыслах: она тёплая и пахнет им. Я застёгиваю её, подкатываю рукава. Зеркала в комнате нет. Пытаюсь руками разгрести то, что у меня на голове. После сумасшедшей ночи, дождя, его активного вытирания, а потом секса о причёске лучше не думать. Всё, повода медлить больше нет. Бреду на кухню, как на казнь.
Он сидит за столом. В руках дымящаяся чашка кофе. От аромата у меня кружится голова и предательски урчит живот. Он молча достаёт из микроволновки тарелку с омлетом, ставит на стол и указывает на стул. Пока он не хочет со мной разговаривать. Прекрасно! Отсрочка для еды.
Молча поглощаю омлет, передо мной появляется тарелка с нарезкой: сыр и колбаса, большая чашка кофе. Делаю бутерброд и, запивая кофе, проглатываю, почти не замечая вкуса. Наконец-то желудок насыщается и замокает.
– Когда ты ела последний раз? – вдруг спрашивает он.
Я задумываюсь об этом. Вчера был рабочий день, я пообедала, а потом понеслось.
– Почти сутки назад, – отвечаю я.
– Я забросил твою одежду в стиралку, придётся немного подождать, пока высохнет. Заменить мне её нечем, прости, в этом доме ни клочка женской одежды.
– Ничего страшного.
– Как я понял, ты никуда не спешишь, и тебя никто не ждёт.
– Сегодня у меня выходной, а отца я вчера предупредила. Извини, мне пришлось воспользоваться твоим телефоном. Мой не ловит сеть.
– Я знаю. И что же ты сказала отцу?
– Ну… что одному знакомому понадобилась помощь, и я задержусь.
– А что он ответил?
– Чтобы я была осторожна.
– И ты, конечно, его не послушала, – с грустью констатирует он.
– Максим, – я понимаю, что настало время разговора и беру инициативу в свои руки. – Я не знаю, что тебя так разозлило, но ничего страшного вчера не произошло. Ты много себе нафантазировал. Единственно, мне было страшно от того, что тебе очень долго не становилось легче, что бы я ни делала.
– Ты так долго спала, а я медленно сходил с ума, думая, что прибил тебя, придушил или сделал ещё что похуже. Если бы не хорошее знание физиологии и медицины, которое доказывало мне, что ты просто спишь, я бы отвёз тебя в реанимацию.
– До этого у меня был трудный день, а потом бессонная ночь, я устала, как тут не заснуть.
– И скажи на милость, что заставило тебя после трудного дня ехать за сто километров, а потом ещё проводить бессонную ночь с полубезумным маньяком.
– Не говори о себе так. Ты не полу…
– Не уходи от ответа. Зачем ты всё это делала?
Я молчу. Он требует сказать то, о чём женщины предпочитают не говорить. Но, наверное, придётся, иначе он не отстанет. Он выжидающе смотрит на меня.
– Ты… мне… нравишься, – выдавливаю из себя и опускаю голову.
Его реакция, как всегда, непредсказуема. Он хохочет. Я вспыхиваю, поднимаю голову, смотрю на него с обидой:
– Что в этом смешного? Девушки, обычно, не делают таких признаний, но я повторю ещё раз. Ты мне очень нравишься. Мне почему-то захотелось быть рядом с тобой.
Он замолкает, внимательно смотрит на меня.
– Так, давай разбираться, – с улыбкой говорит он. – Я тебе нравлюсь, ты хотела быть со мной. Но теперь это прошло?
– Э… нет, не прошло.
– Прекрасно! И что же тебя привлекло во мне? Секс?
– Когда я вчера ехала сюда, я не знала, какой с тобой секс.
– Ты разочарована?
– Нет, напротив.
– Хоть это радует. Но, видишь ли, ничего, кроме прекрасного секса (если он для тебя действительно прекрасный), я тебе дать не могу. У меня ничего нет, ну, кроме того, что ты уже видела. Вот этот дом, машина, которая вечно ломается, мелкий бизнес. У меня даже нет особых сбережений.
– Почему ты меня считаешь мелочной и меркантильной? Ты можешь мне дать что-то, можешь ничего не давать, я просто хочу быть с тобой, остальное неважно.
– То есть, ты согласна, что я даю тебе только секс?
– Быть рядом, это не только секс.
– Ух, ты! Говоришь так, словно соглашаешься выйти за меня замуж.
– А ты мне делаешь предложение?
– Нет, не делаю. Но если бы сделал, что бы ты ответила?
– Наверное, согласилась бы.
– И ты не побоялась бы из города переехать в деревню? Тебе не страшно?
– Страшно? Знаешь, как мне было страшно в первый раз выехать на автомобиле самостоятельно в город. Но, тем не менее, у меня было огромное желание. Оно и победило страх.
– Интересное сравнение. Но я тебя понимаю. И всё же, ты меня совсем не знаешь.
– Узнаю, если позволишь.
– Кстати, ты вчера раздевала меня и, наверное, видела мою спину.
– Да, видела.
– И где крики: какой ужас, меня сейчас стошнит!
– Макс! Ты много на себя берёшь! Единственное, о чём я подумала, это где можно получить такие шрамы.
– У меня была бурная молодость. Я постоянно попадал в какие-нибудь переделки. Да и сейчас не всё спокойно. Характер у меня невыносимый.
– Позволь мне самой сделать выводы о твоём характере.
– Наверное, позволю. Скажи, что для тебя понятие супружеский брак? Какова роль жены в нём?
Какой неожиданный вопрос. Я молчу, обдумывая ответ, вкладываю в него всё, о чём мечтаю:
– Это совместная жизнь, общее хозяйство, общие проблемы, как там… вместе в горе и в радости. Жена поддерживает мужа, заботится о нём, принимает его таким, какой он есть, со всеми недостатками, помогает решать проблемы, любит его, – незаметно для себя я перехожу на личности и вкладываю в ответ то, что тщетно ждала от своей матери по отношению к отцу. – От мужа, соответственно, тоже ожидается защита, уважение, доверие, любовь.
– Говоришь прекрасно. Попробовать не хочешь? – он хитро на меня посматривает.
– Что попробовать?
– Поиграть в жену и мужа.
– Это как? – удивляюсь я.
– Я тебе нравлюсь, ты мне, кстати, тоже, секс нас устраивает. Но мы плохо знаем друг друга. К тому же ты сказала, что тебе нужен не только секс. Так давай попробуем. Ты притворишься моей женой и покажешь, что подразумеваешь под этим словом на самом деле. А я, в свою очередь, буду играть роль мужа. Не бойся, недолго, всего лишь неделю. Я думаю, за это время можно составить первоначальное представление о человеке, и понять: нужно продолжать дальше или не стоит.
Он рассуждает чётко и аргументировано, размышления кажутся мне правильными, но что-то меня в них коробит.
Я молчу.
– Можешь не отвечать сейчас. Подумай. Если решишься, мы с тобой заключим договор. На неделю. По прошествии недели, если твоё мнение не изменится, я сделаю тебе предложение, или не сделаю.
– Как насчёт твоего мнения?
– О себе я думаю в первую очередь. Если ты меня не устроишь, как жена, мы просто расстанемся. Я даже пообещаю, что при необходимости буду пользоваться услугами только вашего такси. На большее не рассчитывай. Не отвечай, подумай. Завтра воскресенье, действие договора начнётся в понедельник. Если решишься, я жду тебя послезавтра.
– Я должна уйти с работы на это время?
– Ты считаешь, что жена такого человека, как я, не должна работать?
– Нет, не считаю.
– Тогда зачем? Мы должны жить в реальности. Добираться, конечно, далековато, но, может, ты немного разгрузишь свой график. Не хотелось бы, чтобы неделя прошла, а я тебя так и не увидел. У меня тоже, кстати, работа, хоть и свободный график. Но детали обсуждать бессмысленно, пока ты не приняла решение.
– А если я откажусь заключать этот… договор?
Читать бесплатно другие книги:
