Револьвер для адвоката Коннелли Майкл
То, что случилось на автостраде № 15, было ужасно. И все же во всем этом был хороший момент. Вертолет спасателей доставил нас с Эрлом обратно в Викторвилл. Эрла до больницы не довезли, а я после хирурга попал в реанимацию. Когда я пришел в себя, у кровати сидела моя дочь и держала меня за руку. Но чтобы залечить душевные переживания, требовалось время.
Пока я восстанавливался, суд отложили почти на месяц. И больше всего это ударило по Андре: еще месяц заключения, еще месяц чахнувшей надежды. Но он ни разу не пожаловался. Он просто хотел, чтобы я поправился.
– Спасибо, неплохо, – ответил я. – Не могу дождаться начала, наконец-то пришла ваша очередь, Андре. Сегодня мы начнем рассказывать им совершенно другую историю.
– Хорошо, – произнес он без особой уверенности.
– Андре, ради меня, сосредоточьтесь только на одном…
– Да, я знаю, знаю. Убрать виноватый вид.
– Вот именно.
Я понарошку ударил его в плечо здоровой рукой. Эту мантру я повторял с первого дня. Убрать виноватый вид. Если человек выглядит виновным, его виновным и признают.
Конечно, я знал разницу между тем, когда человек выглядит виноватым и когда чувствует себя виновным. Но, как и Андре, я пытался сыграть свою роль. С ночи перед выбором состава присяжных я не взял в рот ни капли спиртного. Даже на выходных.
– Жаль, что Дэвида здесь нет, – прошептал Андре так тихо, что я еле его расслышал.
Я машинально развернулся в пол-оборота и пробежал глазами по галерке зала суда. Как и в начале процесса, людей в зале было немного. В 111-м департаменте судили обвиняемого в серийном убийстве, что и привлекло большую часть СМИ. А дело Лакосса в новостях освещалось скудно. И циник внутри меня решил, что это из-за того, что жертвой была проститутка.
Однако своя группа поддержки была и у меня. В первом ряду сразу за столом защиты сидели Кендалл Робертс и Лорна Тейлор. Лорна в ходе процесса периодически заглядывала на заседания, Кендалл пришла впервые.
Опасаясь, что в зале суда она, возможно, встретит кого-то из прошлой жизни, Кендалл избегала процесса, пока я прямо не попросил ее прийти хотя бы на свою вступительную речь. С апреля наши отношения вышли на новый виток, и я хотел, чтобы своим присутствием она морально меня поддержала.
На заднем ряду сидели двое мужчин, которые ежедневно присутствовали с самого начала выбора состава присяжных. Имен я не знал, но хорошо понимал, кто они. Их дорогие костюмы выглядели здесь неуместно. Крепкие ребята с очень загорелой кожей, так как, по-видимому, большую часть жизни они проводили на улице, а не в залах суда. Атлетичным сложением они напоминали Гектора Мойю, и для себя я называл их просто «ребята Мойи». Они входили в группу защитников, которых Мойа послал за мной присматривать после той автокатастрофы в горах. Тогда в комнате для свиданий я от защиты отказался. Для Эрла Бриггса было уже поздно, но во второй раз такое предложение я отвергать не стал.
Больше за процессом не наблюдал никто. Партнера Лакосса по жизни, Дэвида, в суде не было. Прихватив оставшееся золото, он сбежал из города в канун начала процесса. Эта потеря больше всего отразилась на моральном состоянии Андре.
Я его понимал. Для меня важно было присутствие Кендалл в зале суда, я чувствовал, что у меня есть поддержка, что я не один. Словно в этом сражении у меня был союзник. А вот моя дочь до сих пор в зал суда не ступила ни ногой. И это задевало. Свидания в больничной палате не хватило, чтобы заново выстроить отношения. И школа больше не могла служить оправданием: занятия кончились, когда выступала сторона обвинения. Думаю, я рефлекторно бросил взгляд в зал.
– Сейчас не время об этом беспокоиться, – прошептал я Андре, да и самому себе. – Нужно выглядеть сильным. Быть сильным.
Андре кивнул и постарался улыбнуться. Когда Дэвид, прихватив золотишко, дал деру, он не только Лакосса оставил ни с чем. К тому времени я уже получил чек за второй слиток в качестве дополнительной оплаты. Третий слиток нужен был к началу суда, но к тому времени золото исчезло. Итак, дело, благодаря которому я вначале планировал подняться, превратилось в благотворительность. Команде Холлера больше не платили.
Ровно в десять утра судья вышла из кабинета и заняла свое место. По традиции судья Лего, разглядывая Форсайта и меня, спросила, есть ли дела, которые нужно обсудить до появления присяжных. На этот раз были. Я встал, держа пакет документов, и сказал, что нужно рассмотреть и одобрить поправки к списку свидетелей. Она жестом подозвала меня к столу, и я передал ей копию нового списка, а потом, на обратном пути, кинул копию Форсайту. Я еще не успел сесть на место, как обвинитель поднялся и выдвинул протест:
– Ваша честь, адвокат применяет старый как мир прием, пытаясь скрыть имена настоящих свидетелей в море других имен. И досудебный список был огромен, а сейчас он добавил, по моим оценкам, от двадцати до двадцати пяти имен. Очевидно, что большую часть на самом деле даже вызывать для допроса не будут.
Форсайт указал списком назад, туда, где на стуле сразу за оградой сидел Ли Лэнкфорд.
– В списке появилось имя моего собственного следователя. И давайте-ка пройдемся… фигурирует уже не один, а целых два заключенных федеральной тюрьмы. Один… два… три тюремных охранника. А еще, похоже, имена всех жителей дома, где проживала жертва…
Внезапно он замолчал и швырнул документы, словно не на стол, а в мусорную корзину.
– Обвинение протестует, ваша честь. Мы считаем, что удовлетворить эту просьбу можно только в том случае, если нам дадут время просмотреть имена и установить их связь – если она вообще имеется – с рассматриваемым делом.
Протест Форсайта не стал для меня откровением. Наш продуманный план защиты мы прозвали «Марко Поло» – так и написали сверху на доске, которую водрузила Лорна на кирпичную стену зала заседаний. Открывал наш гамбит как раз список свидетелей. Форсайт прекрасно справлялся со своей ролью, хотя до сих пор – во всяком случае, не вслух – он не акцентировал внимание на одном, самом важном, имени.
Это имя затаилось там, в глубине, готовое взорваться словно бомба, и ждало лишь неверного шага со стороны обвинения.
Поднимаясь, чтобы ответить на возражение, я успел бросить еще один быстрый взгляд назад. Дочери снова не заметил, зато получил улыбку от Кендалл. Переводя взгляд, я на мгновение зацепился за Лэнкфорда. Он смотрел на меня с выражением, в котором шестьдесят процентов было «Какого фига?» и сорок стандартного «Да пошел ты». Я надеялся именно на эти шестьдесят.
– Ваша честь, – начал я, устремив наконец взгляд на Лего, – судя по протесту, мистер Форсайт уже знает, кто эти люди и какое отношение они имеют к рассматриваемому делу. Тем не менее защита рада предоставить время, чтобы проверить новые имена и дать соответствующий ответ. Однако прерывать процесс нет необходимости. Я планирую развлечь присяжных долгой вступительной речью, а потом начать со свидетелей, чьи имена были в исходном перечне и уже одобрены судом.
Казалось, Лего осталась довольной, что ей предоставили такое простое решение.
– Очень хорошо, – сказала она. – Завтра утром и начнем. Мистер Форсайт, к этому времени вам придется ознакомиться со списком и подготовить ответ.
– Спасибо, ваша честь.
Лего вызвала присяжных. Пока они рассаживались, я стоял, изучая свои записи. Судья объяснила, что я заранее просил выступить со вступительной речью в начале судебного процесса. Она напомнила, что мою речь не следует толковать как показания, а затем передала слово мне. Я отошел от стола защиты. Обращаясь к присяжным, я никогда не брал с собой записи, не читал с листа и старался по максимуму поддерживать зрительный контакт.
Судья еще раньше постановила, что во время вступительной речи и адвокату, и прокурору разрешено стоять прямо напротив скамьи присяжных. Все юристы знают, что это место – кладезь, но для меня оно всегда было испытательным полигоном. Испытательным не в юридическом смысле. Я говорю про испытание самого себя перед лицом присяжных, про то, что нужно показать им, кто ты есть и за что борешься. Для начала, если хочешь получить шанс доказать свою правоту, нужно заработать их уважение. Отстаивать обвиняемого нужно горячо, без обиняков.
Для начала я зафиксировал взгляд на присяжном под номером четыре. Мэллори Гледуэлл, двадцати восьми лет, редактор в киностудии – анализирует присланные сценарии. Когда опрашивали кандидатов в присяжные, я сразу понял, что она мне нужна. Я буду рассказывать историю, буду выстраивать логические связи. И ее аналитические способности придутся как нельзя кстати. Ведь в конечном итоге присяжные должны предпочесть мою историю, а не историю Форсайта. И я нутром чуял, что именно Мэллори Гледуэлл перетянет их на мою сторону.
Пока Форсайт представлял линию обвинения, я не сводил глаз с Мэллори. Не скрою, я наблюдал за всеми присяжными, пытался читать по лицам, пытался найти зацепки, которые подсказали бы, какие свидетельства или улики произвели на них наибольшее впечатление, к чему они отнеслись с недоверием, что их разозлило. В Мэллори я разглядел лидера. И догадывался, что ее способности разобрать по косточкам всю историю сделают ее голос значимым, возможно даже решающим в ходе закрытого обсуждения. Поэтому она была первой, с кем я встретился глазами, и должна была быть последней. Мэллори тоже посмотрела мне в глаза и при этом не отвела взгляда; похоже, интуиция меня не подвела.
– Леди и джентльмены, – начал я. – Не думаю, что здесь нужны какие-то официальные представления. Мы хорошо осведомлены об этом судебном процессе, и я уверен, все друг друга знаем. Поэтому я буду краток, так как хочу побыстрее перейти к сути дела. Перейти к правде: что же на самом деле случилось с Глорией Дейтон.
Я сделал два шага вперед, раскинул руки и положил их на ограду перед скамьей присяжных, пытаясь сделать общение между одним человеком и двенадцатью незнакомцами предельно тесным, словно один на один со священником. Каждый присяжный должен почувствовать, что я обращаюсь только к нему:
– Знаете, юристы любят придумывать для всего названия. Присяжных мы зовем «боги вины». Поймите правильно: мы уважаем и религию, и веру, просто это отражает суть. Вы – боги вины. Вы решаете, кто виновен, а кто – нет. Кто свободен, а кто – нет. Выполняете благородное дело и в то же время несете тяжелую ношу. Чтобы принять ответственное решение, вы должны обладать всеми фактами. Вы должны знать историю, правдивую историю. Целиком. И эту историю вы должны интерпретировать самостоятельно.
Я снова взглянул прямо на Мэллори Гледуэлл. Убрал руки с ограждения и отошел на место адвоката так, чтобы двенадцать присяжных и два дублера полностью оказались в поле моего влияния. Продолжая говорить, я невзначай передвигался вправо, чтобы большинство присяжных смотрели на меня слева.
– До сих пор вы слышали эту историю лишь с одной стороны – стороны обвинения. Теперь вы услышите и увидите ее с другой стороны. Вы поймете, что в этом деле две жертвы. Жертвой, конечно же, стала Глория Дейтон. Но Андре Лакосс тоже жертва. Как и Глорией, им манипулировали, им воспользовались. Ее убили, а Андре подставили, сделали его крайним.
Моя прагматичная задача – посеять в ваши умы семена сомнения. А когда дело дойдет до решения, виновен Андре или нет и у вас возникнут обоснованные сомнения, тогда ваша задача – признать подсудимого невиновным. В следующие несколько дней я выйду за общепринятые рамки и поведу вас за собой. Вы узнаете, что Андре абсолютно невиновен. Вы узнаете, кто на самом деле совершил это ужасное преступление.
Здесь я взял паузу, но не отводил взгляда от лиц присяжных. Моя речь их пробрала.
– А теперь, перед тем как закончить, позвольте мне обратить ваше внимание на то, что наверняка беспокоило вас, пока вы слушали обвинение. Сомнение вызывает способ, каким мистер Лакосс зарабатывает на жизнь. Сказать по правде, мне это тоже не совсем нравится. Он, по сути, сутенер, только онлайн. А я, как и многие из вас, отец, и меня беспокоит мысль о том, что кто-то извлекает выгоду из сексуальной эксплуатации молодых людей. Но нельзя считать, что он виновен в убийстве только из-за рода его занятий. Я прошу вас подумать о жертве этого дела, о Глории Дейтон, и спросить себя, разве она заслужила такую смерть, потому что была проституткой? Конечно, вы ответите «нет». И таков же ответ на вопрос, можно ли признавать Андре Лакосса виновным в убийстве лишь потому, что он сутенер.
Замолчав, я устремил взгляд в пол. Настало время для яркой концовки. Когда я поднял голову, то встретился глазами непосредственно с Мэллори.
– Я даю вам обещание, что вы тоже можете с меня спросить. Если я не сумею доказать то, о чем говорю, тогда вперед, признавайте моего клиента виновным. Эту ставку я готов принять, и ее готов принять Андре, потому что мы знаем, где правда. На нашей стороне, на стороне невиновного.
Я вновь замолчал, надеясь, что Форсайт выдвинет протест. Присяжные должны были посмотреть, как он выступает против меня, пытается остановить, чтобы я не сказал правду. Однако обвинитель оказался не лыком шит. Он понял, что происходит, и воздержался, не дав мне то, что я хотел. Я продолжил:
– Защита в дальнейшем предоставит и улики, и свидетельские показания, доказывающие, что мистер Лакосс – всего лишь козел отпущения. Попавший в сети коварнейшего плана. Плана, придуманного теми, кому мы больше всего доверяем, теми, кто ложно обвиняет невиновного человека. Эта история о том, как желание спрятать правду в конечном итоге приводит к убийству и сокрытию. Надеюсь, что мы с вами вскроем эту правду, и вы провозгласите соответствующий вердикт – не виновен. Большое спасибо.
Вернувшись на свое место, я тут же сверился со своими записями: не забыл ли чего. Похоже, мне удалось осветить все основные факты. Андре, наклонившись, прошептал слова благодарности. А я ответил, что это только начало.
– Полагаю, пора сделать перерыв, – сказала судья. – Через пятнадцать минут начнем с представления доводов защиты.
Я встал, когда поднялись с мест присяжные, и наблюдал, как они вереницей выходят через двери в комнату для совещаний. Мэллори Гледуэлл шла с опущенной головой. Потом, в последний момент, уже на полпути к выходу, почти в дверном проеме, она развернулась и посмотрела в зал.
30
Я вылетел из зала, как только его покинула судья и вышли присяжные, потому что хотел в туалет. Я готовился к вступительной речи и не спал с четырех утра, в мыслях был только процесс. Поэтому обильно заливал в себя кофе, чтобы поддерживать работоспособность. И теперь едва терпел.
В коридоре на скамейке сидел Сиско, а рядом с ним – Фернандо Валенсуэла.
– Как тут у нас дела? – бросил я мимоходом.
– Отлично, – ответил Сиско.
– Это точно, – подтвердил Валенсуэла.
– Сейчас вернусь, – сказал я.
Несколько минут спустя я стоял у писсуара. Меня переполняло чувство облегчения. Я даже закрыл глаза, так как прокручивал в голове отдельные моменты из вступительной речи. Я не услышал, как открылась дверь в туалет, и не понял, что кто-то подошел ко мне сзади. Я уже застегивал ширинку, как меня толкнули лицом на кафельную плитку прямо над писсуаром. Пригвоздили руки, и я не мог пошевелиться.
– И где же твои защитнички из картеля?
Я узнал и голос, и запах кофе с сигаретами.
– Отвали от меня, Лэнкфорд.
– Нарываешься, Холлер? Хочешь получить по морде?
– Не понимаю, о чем речь. Но если ты испортишь костюм, я пойду к судье. Мой следователь сидит у входа. Он видел, как ты вошел.
Лэнкфорд резко впечатал меня в дверь туалетной кабинки, которая, к счастью, открывалась в обе стороны. Я быстро оправился, оглядел костюм, чтобы оценить ущерб, и застегнул ремень. Проделал я все это так невозмутимо, словно угрозы меня нисколько не заботили.
– Иди-ка ты обратно в зал, Лэнкфорд.
– Почему я в списке? Зачем я тебе сдался на свидетельской трибуне?
Я прошел к ряду раковин и стал невозмутимо мыть руки.
– А ты как думаешь?
– Тогда в офисе, – начал он, – ты сказал, что видел меня в шляпе. Какого черта ты так сказал?
Я перевел взгляд со своих рук на зеркало и взглянул в него на Лэнкфорда.
– Я обмолвился про шляпу?
Я протянул руку и вытащил несколько бумажных полотенец.
– Да, ты обмолвился про шляпу. С чего?
Я бросил влажные полотенца в мусорное ведро и несколько замялся, словно припоминая что-то из далекого прошлого. Потом взглянул на Лэнкфорда и озадаченно покачал головой:
– Не знаю, что за шляпа. Но знаю, что если ты еще раз меня тронешь, то возникнут проблемы, которые тебе не по зубам.
Я открыл дверь и вышел в коридор, оставив Лэнкфорда в туалете. Я не мог сдержать улыбку, подходя к Сиско, который все еще сидел на скамейке с Валенсуэлой. Первое правило плана «Марко Поло»: противник должен теряться в догадках. Вскоре Лэнкфорду придется волноваться не только о шляпе.
– Все в порядке? – спросил Сиско.
– Что, Лэнкфорд хватал тебя за разные причинные места? – съязвил Валенсуэла.
– Типа того, – сказал я. – Пойдем уже.
Открыв дверь в зал суда, я придержал ее для своих спутников. Они вошли, а я обернулся в поисках Лэнкфорда, но в коридоре его не оказалось. Зато там оказался мой сводный брат, с толстенной синей папкой под мышкой.
– Гарри.
Он узнал меня и остановился.
– Мик, как ты, чувак? Как твоя рука?
– Нормально. Ты на суд?
– Да, в 111-й департамент.
– Эй, так это туда сманили всех журналистов с моего процесса! – притворно вознегодовал я.
– Нераскрытое преступление девяносто четвертого года. Парень по имени Патрик Сьюэлл – тот еще тип. Его привезли из Сан-Квентина, где он сидит пожизненно за другое убийство. На этот раз просят смертную казнь.
Я кивнул и, сделав над собой усилие, пожелал удачи. В конце концов, он работал на другой стороне.
– Есть новости по твоему водителю? – поинтересовался Гарри. – Кого-нибудь арестовали?
Я секунду смотрел на него, раздумывая, вдруг он что-то слышал про расследование в кругах правоохранительных органов.
– Еще нет.
– Очень плохо.
– Ладно, мне пора. Был рад повидаться, Гарри.
– Я тоже. Нужно еще раз попробовать свести вместе наших девочек.
– Конечно.
Наши дочери были одного возраста. Впрочем, его дочь, очевидно, с ним регулярно разговаривала. В конце концов, он сажал плохишей в тюрьму. Это я их выпускал.
Я вошел в зал, распекая себя за дурные мысли. Попытался вспомнить наставления Законника Зигеля – нужно отпустить чувство вины, чтобы суметь защитить Лакосса по высшему разряду.
После того как присяжные заняли свои места, я вызвал первого свидетеля. Валенсуэла прошел к свидетельской трибуне, постукивая по дороге ладонью по ограждению перед скамьей присяжных. Он принял присягу и назвал свое имя секретарю. Я попросил его объяснить присяжным, чем он зарабатывает на жизнь.
– Ну, можно сказать, что я очень одаренный человек. Я – масло, которое позволяет судебной системе не тормозить.
Я хотел поиронизировать, предположив, что он, наверное, имел в виду «жир», однако сдержался. В конце концов, он свидетель защиты. Вместо этого я попросил уточнить, в чем конкретно заключается его работа.
– Прежде всего я лицензированный поручитель, – объяснил он. – Еще у меня есть сыскная лицензия, которую я использую для судебного процесса. А если вы спуститесь в кофейню на третьем этаже, то там я – арендатор. Мы с братом замутили дело. Так что…
– Давайте вернемся на шаг назад, – прервал я. – Что такое сыскная лицензия?
– Частный сыщик. Нужно получить государственную лицензию, если хотите заниматься подобной работенкой.
– Понятно. А что вы имеете в виду, когда говорите, что используете свою лицензию «для судебного процесса»?
– Понимаете, судебный курьер. Когда люди получают статус ответчика или подсудимого, и адвокат оформляет повестку, чтобы человек пришел дать свидетельские показания или заключить сделку.
– Вы доставляете повестку?
– Ну да, примерно так.
Несмотря на все годы, что он смазывал законодательную машину, было совершенно ясно: Валенсуэла не часто свидетельствовал в суде. Он сбивался, давал неполные ответы. Мне казалось, что такого свидетеля допрашивать легко, а на деле пришлось приложить кучу усилий, чтобы выжать из него максимум информации. Не самое лучшее начало для линии защиты, но я не сдавался, больше злясь на себя, чем на него: зря не репитировали заранее.
– Понятно. А по работе в качестве судебного курьера вы никогда не сталкивались с жертвой по этому делу, с Глорией Дейтон?
Валенсуэла нахмурился. Мой вопрос в лоб его ошеломил.
– Ну… да, хотя тогда я этого не знал. В тот единственный раз, когда я с ней виделся, ее звали не Глория Дейтон, понимаете…
– Вы хотите сказать, что у нее было другое имя?
– Да, другое. На повестке, которую я доставил, стояло имя «Жизель Деллинджер». Ей я и вручил повестку.
– Ясно, и когда это произошло?
– В понедельник. Пятого ноября в шесть ноль шесть вечера у входа в вестибюль дома на Франклин-авеню. Там, где она жила.
– Вы довольно точно сказали, когда и где вручили ей повестку. У вас такая хорошая память?
– Я фиксирую все задания – вдруг кто-то не появится в суде. Тогда я смогу доказать адвокату или судье, что повестку вручил. Я показываю запись и демонстрирую фотографию, на которой есть дата и время.
– Вы ее сфотографировали?
– Да, я всегда так делаю.
– Следовательно, вы сфотографировали Жизель Деллинджер после того, как вручили ей повестку пятого ноября прошлого года?
– Именно так.
Затем я предъявил копию фотографии 20 на 25 см с указанной датой и временем, на которой Валенсуэла запечатлел Жизель (урожденную Глорию), и попросил судью принять ее в качестве первого вещественного доказательства защиты. Форсайт выдвинул протест и был готов признать, что Валенсуэла вручил повестку Глории Дейтон. Но я сражался за эту карточку, потому что хотел, чтобы присяжные ее увидели. Судья приняла мою сторону, и я передал фотографию присяжному под номером один, чтобы тот ее изучил, а затем передал следующему.
По большей части за этим я и вызвал Валенсуэлу в качестве свидетеля. Снимок не просто подтверждал сказанное Валенсуэлой. Он был ключевым элементом в защите. В глазах Глории стоял страх, и это выражение нужно было увидеть, а не просто услышать о нем от свидетеля. Валенсуэла щелкнул Глорию в тот момент, когда она подняла голову, прочитав повестку. На конверте она увидела имя Мойи – Гектор Арранде Мойа против Артура Роллинса, начальника федеральной тюрьмы Викторвилл, – и в этот самый момент ее обуял ужас. Я хотел, чтобы присяжные увидели этот взгляд и сами догадались, что это страх. Без моего вмешательства и без помощи свидетеля.
– Мистер Валенсуэла, для кого вы вручили повестку? – спросил я.
– Я работал на адвоката по имени Сильвестр Фулгони-младший.
Я почти ожидал, что Валенсуэла станет распространяться на эту тему и добавит, что Фулгони именно тот адвокат, который решил «пооспариваться» в суде, но, к счастью, он избавил присяжных от этой информации. Наверное, в конце концов освоился с ролью свидетеля.
– А по какому делу проходила эта повестка?
– Дело Мойа против Роллинса. Осужденный торговец наркотиками Гектор Мойа пытался…
Форсайт выдвинул протест и попросил разрешение подойти к судье. Судья жестом подозвала нас и включила шумовой вентилятор.
– Ваша честь, к чему все это? – поинтересовался Форсайт. – Уже первым свидетелем мистер Холлер пытается увести нас к другой, не связанной с ним тяжбе. Я долго воздерживался от возражений, но сейчас…
Я отметил это его «нас», как будто он и судья разделяли ответственность за то, чтобы держать меня в узде.
– Ваша честь, – начал я, – мистер Форсайт хочет все остановить, потому что точно знает, куда я веду. А веду я туда, где все его доказательства полетят в тартарары. Ходатайство, из-за которого Глории Дейтон вручили повестку, чрезвычайно уместно в ходе данного дела и в ходе данного судебного процесса, на нем строится вся линия защиты. Я прошу разрешить мне продолжить, и вскоре вы поймете, почему обвинение хочет закрыть эту тему.
– «Чрезвычайно», мистер Холлер?
– Да, ваша честь, чрезвычайно.
Лего секунду обдумывала услышанное, потом кивнула:
– Отклоняется. Можете продолжать, мистер Холлер. Но побыстрее переходите к сути.
Мы вернулись на свои места, и я снова задал Валенсуэле тот же вопрос.
– Как я уже сказал, Мойа против Роллинса. Роллинс – начальник тюрьмы в Викторвилле, где Гектор Мойа отсидел уже лет семь или восемь. Мойа пытается доказать, что УБН подставило его, подбросив…
Форсайт снова запротестовал, чем, похоже, вызвал у судьи раздражение. Он снова запросил беседу между судьей и адвокатами, однако Лего отказала. И ему пришлось высказывать протест в открытую.
– Ваша честь, свидетель, не являясь адвокатом, дает юридическое толкование дела, связанного с «хабеас корпус», и сейчас станет излагать голословные утверждения, содержащиеся в иске, как факты. Всем известно, что в иске можно написать что угодно. И то…
– Довольно, мистер Форсайт, – сказала судья. – Думаю, вы ясно изложили суду свои возражения.
Теперь я пожалел, что он не добился разговора с судьей. Форсайт мастерски использовал протест, чтобы подорвать доверие к показаниям Валенсуэлы еще до того, как он их даст. Он оперативно напомнил присяжным, что Мойа против Роллинса – всего лишь гражданский иск, который содержит домыслы, а не доказанные факты.
– Я отклоняю протест и разрешаю свидетелю закончить ответ, – сказала Лего.
Я попросил Валенсуэлу ответить на вопрос, и он подвел итог основному обвинению в ходатайстве Мойи – что пистолет, из-за которого его в конце концов упекли пожизненно, подбросило УБН.
– Спасибо, – поблагодарил я, когда ответ наконец-то был дан и занесен в протокол. – А что вы сделали после того, как вручили повестку Жизель Деллинджер?
Этот вопрос смутил свидетеля.
– Я, ну… наверное, сообщил мистеру Фулгони, что дело сделано.
– Понятно. А вы когда-нибудь снова встречались с мисс Деллинджер? – спросил я.
– Нет, больше никогда. Только в тот раз.
– А после пятого ноября вы что-нибудь слышали о мисс Деллинджер?
– Наверное, неделю спустя услышал, что ее убили.
– И где вы об этом услышали?
– Мне сказал мистер Фулгони.
– Что еще вам стало известно про ее смерть?
– Еще я прочитал в газете, что арестовали какого-то парня.
– Вы сейчас говорите про Андре Лакосса, которого арестовали за убийство Жизель?
– Да, так было написано в газете.
– И какова была ваша реакция на такую новость?
– Ну, я почувствовал некоторое облегчение, потому что выходило, что мы тут ни при чем.
– А при чем тут…
Форсайт снова запротестовал, ссылаясь на существенность. А я парировал, что реакция Валенсуэлы на известия об убийстве и аресте существенны, потому что линия защиты строится на том факте, что повестка, которую вручили Глории Дейтон, и спровоцировала убийцу. Показания свидетеля прервали, однако Лего позволила мне возобновить эту тему и продемонстрировать ее значимость. Для меня это была победа со звездочкой. Даже если судья в дальнейшем удалит показания Валенсуэлы из протокола, она не сможет вычеркнуть их из памяти двенадцати присяжных.
– Продолжайте, мистер Валенсуэла, – попросил я. – Объясните присяжным, почему вы почувствовали облегчение, когда услышали, что по подозрению в убийстве арестовали мистера Лакосса.
– Ну, потому что, выходит, это не имело отношения к другому делу. К делу Мойи.
– А почему это вас вообще волновало?
– Потому что Гектор Мойа состоит в картеле, и, думаю, вы понимаете…
– Пожалуй, здесь мы остановимся, – сказала Лего. – Теперь мы вышли за рамки знаний и квалификации свидетеля. Пожалуйста, еще вопрос, мистер Холлер.
У меня вопросов больше не было.
Несмотря на некоторую шероховатость подачи, Валенсуэла оказался свидетелем высшего класса, и я чувствовал, что мы неплохо справились. Я передал слово Форсайту для перекрестного допроса, но у него хватило ума отказаться. Допрос Валенсуэлы ему ничего не дал бы, только лишний раз повторили бы вещи, которые подтверждали теорию защиты.
– Вопросов больше нет, ваша честь.
Судья отпустила Валенсуэлу, и он вышел из зала суда. Лего велела мне вызывать следующего свидетеля.
– Ваша честь, – сказал я, – сейчас самое время прерваться на обед.
– Правда, мистер Холлер? – удивилась Лего. – А что так? На часах двадцать минут двенадцатого.
– Понимаете, ваша честь, мой следующий свидетель еще не пришел, и если бы вы дали мне этот час, я уверен, что смог бы его отыскать к началу дневного заседания.
– Хорошо. Присяжные свободны до часу дня.
Пока присяжные гуськом покидали зал суда, я пошел к столу защиты. Когда я проходил мимо Форсайта, он бросил на меня взгляд и покачал головой.
– Ты не понимаешь, что сейчас натворил, да? – прошептал он.
– О чем ты?
Он не ответил, и я прошел мимо.
За столом я стал собирать свои блокноты и документы. Я не так глуп, чтобы оставлять что-то во время перерывов в судебном заседании на столе.
Когда дверь за последним присяжным закрылась, в зале прогремел голос судьи Лего:
– Мистер Холлер.
Я поднял глаза.
– Да, ваша честь.
– Мистер Холлер, не хотите ли присоединиться к своему клиенту и пообедать в камере?
Я растерянно улыбнулся.
– Ну, компания неплохая, но бутерброды с сыром не в списке моих кулинарных предпочтений, ваша…
– Тогда позвольте вас уведомить, мистер Холлер. Не смейте предлагать обеденный перерыв, да вообще любой перерыв, перед моими присяжными. Вам ясно?
– Теперь да, ваша честь.
– Это мой зал, мистер Холлер. Не ваш. И мне решать, когда делать перерыв, а когда нет.
– Да, ваша честь. Приношу извинения. Подобное больше не повторится.
– А если повторится, то будут последствия.
Затем судья в гневе вышла. На лице Форсайта блуждала подленькая улыбка. Он явно уже работал на процессах с Лего и знал ее личные правила этикета. По крайней мере она дождалась, пока выйдут присяжные, прежде чем разносить меня в пух и прах.
Сиско расхаживал по коридору рядом с лифтами с телефонной трубкой у уха.
– Где, черт возьми, этот Фулгони? – задал я вопрос.
– Понятия не имею. Говорил, что придет. Я пытаюсь связаться с его офисом.
– У него есть один час. И лучше бы ему объявиться.
31
Кендалл уехала еще до того, как объявили перерыв, и отправилась в Долину, в студию йоги «Гибкость», а мы с Лорной зашли в ресторанчик «У Пита». Всю дорогу я оглядывался, проверяя, на месте ли охрана. Ребята Мойи нас сопровождали.
Обслуживали здесь быстро и подавали отличные сандвичи с беконом, латуком и томатами. К сожалению, этот ресторан, расположенный всего в паре кварталов от здания полицейского управления, облюбовали сотрудники отдела по грабежам и убийствам. Пришлось обменяться кивками с несколькими парнями, которых я знал по предыдущим делам и судебным процессам. Наконец удалось найти столик, закрытый от взгляда большинства посетителей ресторана широкой колонной.
Мне стало казаться, что в поисках сандвича с беконом, латуком и томатами на тосте из непросеянной муки я забрел во вражеский стан. Лорна деликатно поинтересовалась, не помолчать ли ей, пока я планирую послеобеденное заседание. Но я сказал, что нет никакого смысла разрабатывать план на день, пока не станет ясно, придет ли в суд Слай-младший. Поэтому, сделав заказ, мы коротали время, пытаясь обнаружить в моем бизнес-календаре оплачиваемые часы. Наши финансовые ресурсы истекали. Пока не стало известно, что золотых слитков от Андре Лакосса мы больше не дождемся, я хорошо потратился на подготовку к суду и следствие. Расходов оказалось больше, чем прибыли.
Читать бесплатно другие книги:
