Санкта-Психо Теорин Юхан
Идиот.
— Я забыл одну вещь… — говорит он.
— Что? — спрашивает Ханна, но Ян уже в кухне. — Забыл положить на место карточку?
Ханна стоит у него за спиной. Она даже не сняла кожаное пальто. Щеки немного побледнели.
— Именно так… — Ян задвигает ящик и выпрямляется. — Отводил ребенка, и вот…
— Со мной тоже такое было.
Поверила? Может, и нет, но что он может сделать? Ничего. Попрощаться и уйти. Слава богу, конверт не забыл. Конверт лежит в рюкзаке.
Он распечатал конверт, даже не раздеваясь. Метод уже известен: аккуратно снять скотч, благо не очень клейкий, и тонким ножом поддеть клапан. Дрожащими пальцами перебирает письма… не то чтобы он очень нервничал, но… а вдруг он уже получил ответ от Рами?
Так оно и есть. Вот оно, письмо. Имени отправителя нет, но адрес стоит его, тот, который он указал. Даже если Реттиг его видел, наверняка не обратил внимания — подумаешь, адрес. Один из многих.
Ян откладывает его в сторону. Остальные двадцать два письма кладет на столик в прихожей. Ночью он их отправит. Но первым делом надо прочитать ответ.
В конверт вложен один-единственный лист. Три предложения, написанных с нажимом графитовым карандашом.
БЕЛКА ОЧЕНЬ ХОЧЕТ ПЕРЕЛЕЗТЬ ЧЕРЕЗ ОГРАДУ.
БЕЛКА ОЧЕНЬ ХОЧЕТ ВЫСКОЧИТЬ ИЗ КОЛЕСА.
А ЧТО ХОЧЕШЬ ТЫ?
Письмо лежит у него перед глазами. Он достает чистый лист бумаги и начинает писать ответ. Но как к ней обращаться? Алис? Мария? Рами?
Так и не придумав, он пишет несколько коротких предложений:
Я хочу свободы, хочу быть солнечным лучиком, на котором можно развесить чистые простыни. Я мышь, прячущаяся в лесу, сторож маяка, пастух для заблудившихся детей.
Меня зовут Ян.
Пятнадцать лет назад мы жили по соседству.
Помнишь ли ты меня?
И все. Пока все — он все равно не может ответить ей, пока не получит следующий конверт.
Должна же Рами помнить, где они были соседями и когда.
Должна помнить то время в Юпсике. Должна помнить цитаты из ее собственных песен.
С тех пор Ян всегда носил сорочки и футболки с длинными рукавами. А сейчас он закатывает правый рукав и смотрит на розовую полоску поперек запястья. Его собственная метка. Память о школьных годах.
С таким же успехом он мог бы закатать и левый рукав. Бритва оставила след и там.
Первое, что услышал Ян, очнувшись, — грустную музыку.
Минорный гитарный аккорд. Совсем рядом. Из-за стенки. Кто-то сидел там и брал один и тот же аккорд. Раз за разом.
А сам он лежал в кровати. Огромная, устойчивая кровать с шершавой простыней.
Открыл глаза и увидел широкую спинку из никелированных трубок. И стены — высокие, белые.
Больничная палата. Он слушал и слушал этот проклятый аккорд, но не мог пошевелиться — не было сил. Болела голова, и болел живот.
Горло саднило — он смутно вспомнил гибкие шланги, которые совали ему в глотку. Вкус желчи, запах прокисшего молока.
Промывание желудка, вот как это называется. Мерзее не придумаешь. Промытый желудок тоже болел, ему казалось, что он раздут, как воздушный шар. Хорошо бы вырвать, но он не мог поднять голову.
И голоса. Он слышал приближающиеся голоса, хотел что-то сказать, но закрыл глаза и потерял сознание.
Когда он пришел в себя в следующий раз, гитара смолкла. Открыл глаза и увидел склонившегося над ним высокого длинноволосого мужчину с вьющейся каштановой бородой. Он был похож на Иисуса в своей футболке с большим желтым смайликом на груди.
— Как дела, Ян? — Голос его болезненно отдавался в ушах. — Меня зовут Йорген… ты меня слышишь?
— Йорген, — прошелестел Ян.
— Именно так, Йорген. Я санитар здесь, в больнице… тебе лучше?
Ян кивнул, хоть и чувствовал себя хуже некуда. Санитар… Что это еще за санитар?
— Твои мама с папой уехали домой, но они вернутся. Ты помнишь, как их зовут?
Ян задумался. Странно. Он прекрасно помнил голоса мамы и отца, но имен вспомнить не мог.
— Не помнишь? А тебя как зовут?
— Ян… Хаугер.
— Хорошо, Ян. Хочешь принять душ?
Ян обмер.
Только не душ. Он отрицательно покачал головой.
— Нет? Ну что ж… тогда спи.
Йорген отплыл назад. Стены комнаты мелко вибрировали.
Время шло. Когда он в следующий раз открыл глаза, увидел: дверь в палату приоткрыта, и в проеме кто-то есть. На него уставилась высокая тоненькая девочка примерно его возраста. Белые, совершенно белые, как мел, волосы и карие глаза. Стояла и смотрела — совершенно равнодушно. Без симпатии, но и без злости.
Ян попытался проглотить слюну. Во рту пересохло. Он с трудом поднял голову:
— Где я?
— Юпсик, — сказала она.
— Пупсик?
Девочка покачала головой:
— Не пупсик, а Юпсик.
Ян не понял, что это значит, но промолчал.
И она молчала. Молчала и смотрела. Потом вдруг достала откуда-то небольшой черный ящичек и направила на Яна. Сверкнула вспышка, и он зажмурился.
— Что ты делаешь?
— Подожди немного.
Из ящика вылез квадратный плотный листок. Она сделала несколько шагов и положила его на подушку:
— Это ты.
Ян поднял белый плотный квадратик, и на нем довольно быстро стали возникать контуры. Поляроид. Снимки проявляются сами по себе. Бледное лицо и худое тело под простыней. Его фотография. Одинокий, несчастный мальчик в больнице.
— Спасибо, — сказал он тихо и поднял глаза.
Девочка исчезла.
Несколько минут полной тишины, потом он опять услышал гитарные аккорды.
Ян сел в постели. Он чувствовал себя немного лучше. Лампа под потолком погашена, гардины задернуты. Палата оказалась маленькой, почти как тюремная камера. Голые стены, небольшой письменный стол и стул, на котором висели его футболка и джинсы. Башмаки на полу, но кто-то вытащил из них шнурки.
Он хотел почесать руку и тут же обнаружил, что обе руки плотно забинтованы, как у мумии.
Кто-то его спас, и вот теперь он проснулся, хотя охотнее всего продолжал бы спать. Спать, спать и спать. Что еще делать в Юпсике?
Юпсик — прозвище, он узнал это через пару дней. Длинное название «Детская и юношеская нервно-психиатрическая клиника» постепенно укорачивалось и укорачивалось, пока не превратилось в Дюпсик, а потом и в Юпсик.
Так она и называлась, эта клиника. Юпсик. Дом для заблудших и психически неуравновешенных подростков.
Ян шел во главе маленькой группки полицейских и воспитателей. Он провожал их в лес, но через несколько сот метров начал уводить все дальше и дальше от того места, где дети играли в прятки.
Командир полицейского наряда остановился на тропе, расставив ноги. Глаза у него пронзительные, отметил про себя Ян.
— Значит, здесь он и исчез?
Ян кивнул.
— Ты совершенно уверен?
— Да.
Высокий, метр девяносто, не меньше. Черные сапоги, темно-синий комбинезон. С ним еще пятеро — подъехали в трех патрульных машинах.
Отца Вильяма с ними не было — он поехал за женой. Ян только мельком видел его полные ужаса глаза.
Командир не отводил взгляда:
— Значит, когда вы начали игру, с тобой было девять детей… и восемь, когда закончили?
— Да. Именно так. Девять мальчиков.
— И что, ты не заметил, что одного не хватает?
Ян отвел глаза — слишком уж пристально полицейский на него уставился. И потом, ему не надо было изображать, что он нервничает, — он и в самом деле нервничал.
— Нет… дети шумели, бегали… И по дороге туда, и по дороге обратно. Мы же в лесу были. И потом, этот мальчик, Вильям… он не «рысенок».
— Рысенок? В каком смысле?
— Моя группа так называется. «Рысь».
— Но ты же все равно отвечаешь за него, если берешь на прогулку.
— Да… — Ян виновато кивнул. — Я и Сигрид.
Сигрид стояла в десяти метрах от него, испуганная и заплаканная. Почти сразу, как только полиция начала задавать вопросы, она сорвалась, у нее началась чуть ли не истерика, поэтому вопросы задавали только Яну.
— И когда Вильям должен был прятаться… куда он побежал?
— Вон туда. — Ян показал на юг, точно в противоположном направлении. Хотя птичьего озера и не было видно, он знал, что оно там.
Командир послал одного из помощников осмотреть детский сад и все вокруг него и кивнул остальным:
— Хорошо, ребята, начинаем шевелиться.
Группа начала прочесывать лес. Ян знал, что времени у них не так уж много: осенью темнеет рано, а уже было начало шестого. Солнце недалеко от горизонта, в кронах елей уже притаился ночной мрак. Через полчаса стемнеет, а через час небо будет черным.
Он шел между елями, делал вид, что ищет. Так же, как и другие. Звал Вильяма и прилежно осматривался, хотя прекрасно знал, что идут они не туда. Он звал Вильяма и мысленно представлял толстые бетонные стены бункера.
27
Следующий конверт Ян получил от Реттига только через четыре дня. Но еще до этого Ян познакомился с ночным посетителем «Полянки».
В последние дни непрерывно сияло солнце, и жить стало легче — мрачные тени «Рыси» и Юпсика бледнели, а иногда и просто исчезали. Сам Ян считал, что он стопроцентно надежный работник. Он популярен и среди детей, и среди сотрудников. Контрабанда писем в Санкта-Психо никак не снижает его профессиональных качеств. Он — замечательный воспитатель.
Он же любит детей. Может быть, работать так самозабвенно его заставляют чувство вины и страх разоблачения? Или он и в самом деле, как говорили на одном из бесчисленных курсов повышения квалификации, трудится в целях «душевного и физического здоровья детей, создания прочного фундамента для воспитания ответственных, мыслящих в этических категориях граждан»? Другие иногда стараются улизнуть — покурить или просто подышать свежим воздухом, отдохнуть от крика, но не Ян. Он, Ян, всегда с детьми. Он их выслушивает, успокаивает, шутит с ними, вытирает слезы и разбирает ссоры. Особенно много времени он уделяет Лео. Ему кажется важным завоевать именно его доверие.
Иногда, в разгаре игры, он замечает, что между ним и детьми не такая уж и большая разница. Прожитые годы облетают, как шерсть при линьке, и он опять становится пяти- или шестилетним ребенком, ребенком, умеющим жить только настоящим. Никаких требований, никакого беспокойства перед будущим, никакой тоски, никакого одиночества. Только веселые выкрики и теплое чувство принадлежности к клану — клану детства. Жизнь продолжается, вот она — здесь и сейчас.
Но потом он бросает случайный взгляд в окно, видит, как кто-то прогуливается за ограждением Санкта-Патриции, и начинает думать о Рами.
Зверомастер Рами. Зверомастер и в то же время зверек в клетке.
В зоопарке есть и хищники, и травоядные. Но разница между опасными и кроткими зверями эфемерна. Самые кроткие звери могут стать смертельно опасными, если их довести до отчаяния.
Белка хочет на свободу, написала она. А он хочет проникнуть на территорию клиники и повидать ее. Поговорить, как в прежние времена.
— Ян! Посмотри сюда, Ян! Скорее!
Конечно. Рано или поздно кто-то из детей хватает его за руку и возвращает к действительности.
Дело к вечеру. Солнце то прячется за стволами дубов, то вспыхивает ярко в оголенных кронах. Скоро стемнеет. Последнее вечернее дежурство, а потом четыре дня отгулов.
Он укладывает детишек спать. В полдесятого его должны сменить. За несколько минут до этого он смотрит в окно и видит мужчину и женщину. Идут рядом.
Женщина — Лилиан, он ее сразу узнал в свете фонаря. А кто мужчина? Они так тесно прижались друг другу, будто жених и невеста… но Лилиан ведь разведена?
Мужчина нежно обнимает ее у порога и исчезает.
Несмотря на только что состоявшееся жаркое объятие, Лилиан особой радости не выказывает. Наоборот, на лбу пролегла морщинка. Ян совершенно спокоен. Никакой вины он за собой не чувствует — весь день без остатка посвящен детям.
— Холодно на улице?
— Что? А… да, очень. Скоро зима.
— Типичный случай. У меня несколько дней отпуска, хочу съездить кое-куда.
— Замечательно.
Она даже не спрашивает куда. Чем-то очень обеспокоена. Вешает куртку, устало смотрит на часы и поднимает глаза на Яна:
— Я немного поторопилась… неважно. Ты можешь идти.
Ян внимательно смотрит на нее и тихо говорит:
— Я могу остаться, помочь. Если хочешь.
— Ну что ты… Иди, иди. Я справлюсь.
Прошмыгнула мимо него в кухню. Морщинка на лбу так и не разгладилась. И не единого вопроса о детях.
Ян провожает ее взглядом:
— Ну что ж… тогда я пошел. Пока!
— Пока. — Лилиан даже носа не показала из кухни.
Он закрывает за собой дверь. И вправду очень холодно. Пока светит солнце — замечательно, но не успеет оно скрыться за горизонт, откуда ни возьмись, подкрадывается стужа. И стоит только выйти за пределы освещенной наружными фонарями площадки, точно ныряешь в черный пруд. Но глаза постепенно привыкают к темноте, и он различает фигуру в темном пуховике с капюшоном. Кто-то сошел с автобуса и направляется к «Полянке».
Ян инстинктивно отходит в сторону, прячется за сараем с принадлежностями и ждет. Прислушивается.
Скрипнула калитка. Открылась и закрылась входная дверь.
Можно больше не прятаться.
Слева от сарая медленно покачиваются на ветру качели. Три штуки. Он садится в самые большие, сделанные из старой покрышки от грузовика.
Руки в карманы — и ждать. Чего? Ян и сам не знает. Но одет он тепло, можно немного подождать.
Оглядывается на больницу — ограждение освещено, кое-где светятся окна. А в «Полянке»? В окне столовой промелькнула Лилиан. Судя по всему, она одна. Никаких посетителей не видно.
Уже четверть одиннадцатого. Ничего не происходит. В домах за лугом одно за другим гаснут окна — уставшие родители уложили детей и сами ложатся спать. Яна начинает пробирать озноб, но он не двигается с места.
Еще через десять минут он начинает мерзнуть по-настоящему. Надо идти. Но как раз в этот момент дверь «Полянки» открывается.
Та же фигура на крыльце.
Это не Лилиан. Пуховик с капюшоном. Гибкая фигура, быстрый шаг. Стук каблуков в ночной тишине кажется неправдоподобно громким.
Не оглядываясь, незнакомка проходит через двор, открывает калитку и останавливается. Смотрит на освещенные окна Санкта-Патриции и прикуривает.
И в свете пламени от зажигалки он видит лицо ночной посетительницы. Ханна.
Ханна Аронссон. Самая молодая и самая тихая среди воспитателей. После того пьяного вечера в баре они ни разу толком не разговаривали. Скорее всего, это была его инициатива. Он избегал Ханну после того, как ни с того ни с сего выболтал ей историю про «Рысь» и маленького Вильяма.
Велосипед он возьмет потом. Ян тихо следует за Ханной, стараясь не попадать в маленькие оазисы света от фонарей.
Она идет к будке автобусной остановки и прячется там от ветра, время от времени затягиваясь сигаретой.
Он тоже останавливается. До остановки метров пятьдесят.
Что делать дальше? Надо решаться, иначе придет автобус и шанс будет упущен. Он быстрым шагом идет к будке и останавливается перед Ханной. Напряженно улыбается:
— Привет, Ханна!
Ее голубые глаза сверлят его так, что Яну становится не по себе.
— Привет.
Он выдыхает:
— Вот и смена кончилась.
— Да…
— А ты? Чем ты занималась сегодня?
Она молча смотрит на него, не говоря ни слова.
— И куда ты сейчас?
Ханна бросает окурок на асфальт и придавливает носком сапога:
— Домой.
— Навещала больного? — Он понижает голос, хотя на остановке никого, кроме них, нет.
Молчание. Где-то слышится шорох шин приближающегося автобуса.
Они входят в салон, и Ханна быстро идет в самый конец, поглядывая через плечо, словно хочет уйти от него подальше. Но он следует за ней и садится рядом.
В автобусе ни одного пассажира, но он все равно почти шепчет:
— Надо бы поговорить, Ханна.
— О чем?
Ян кивает в сторону громады Санкта-Патриции:
— О том, что ты делаешь там, наверху.
28
По ее предложению они пошли в «Медина Палас». Ночной клуб помещался в подвальном этаже единственного в Валле пятизвездочного отеля «Туреборг», высокого здания из стекла и стали. Освещенные окна запотевали, и по ним стекали тонкие ручейки, похожие на слезы. Как будто «Туреборг» плакал от неудовлетворенного желания стать небоскребом.
Одежда воспитателей детского сада, явившихся сюда прямо с работы, вряд ли соответствовала статусу клуба. К тому же свитер Яна украшали белые пятна — Матильду угораздило опрокинуть на него стакан молока за завтраком. Вышибала в черном костюме с бабочкой посмотрел на них с плохо скрытым сомнением, но все же пропустил.
— Ты здесь бываешь? — тихо спросил Ян.
— Иногда…
Пока они шли от автобуса, Ханна успела выкурить две сигареты. Не поднимая глаз, отвечала на его вопросы.
Они вошли в клуб. Большая комната для игр, подумал Ян.
Он никогда в жизни не бывал в настоящем ночном клубе, даже в Гётеборге. Высокий черный потолок с псевдохудожественным переплетением согнутых труб из нержавейки, стены с холодным металлическим отливом. Зачем он сюда пришел? Впрочем, в четверг вечером посетителей мало, и музыка — то, что надо. Достаточно тихая, чтобы разговаривать, не повышая голоса, и достаточно громкая, чтобы за соседним столиком не подслушивали.
Ян выбрал маленький стеклянный столик в углу, отдельно от остальных. Специальный столик для шпионских разговоров.
— Хочешь что-нибудь?
— Что-нибудь с соком.
Он пошел к стойке. Выбор заметно больше, чем «У Билла», — и коктейли разнообразнее, и шампанское, и коньяк.
Он заказал два апельсиновых сока, но когда Ханна поднесла бокал к губам, на лице ее появилась гримаса разочарования.
— Я же просила что-нибудь с соком.
— Что?
— Что-нибудь успокаивающее.
— Ты имеешь в виду спиртное?
— Конечно.
Через пять минут они сидели каждый со своим бокалом и молчали.
— Значит, ты за мной подглядывал… — произнесла она в конце концов.
— Подглядывал — не то слово… может, и подглядывал, но не намеренно. Мне показалось, Лилиан немного не в себе, и я решил подождать немного во дворе. Хотел понять, в чем дело.
— И ты знал, что я там… наверху? — Ханна упорно смотрела в бокал.
— Нет… но я знал, что кто-то там был и потом ушел через «Полянку», так что повод для размышлений был… Ты там много раз была, да?
Ханна делает большой глоток водки с апельсиновым соком, точно это какой-то оздоровительный напиток после сауны.
— Несколько раз… я не считала.
— И давно уже ты туда ходишь?
— С мая. К тому времени я уже работала в «Полянке» четыре месяца.
— А Лилиан знает, когда ты там?
Ханна невинно моргает своими голубыми красивыми глазами. Похоже, взвешивает — говорить или не говорить.
— Да, — решается она. — Мы же подруги, и она меня типа подстраховывает. Я хожу наверх, только когда у нее вечерняя смена.
— Не только, — качает головой Ян. — Ты как-то была там, когда работала не Лилиан, а я. Я слышал, как ты приехала на лифте. А потом прошла через школу.
— Да… я в тот вечер задержалась, и ты уже сменил Лилиан.
— И сегодня ты была там? В комнате свиданий?
Она молча кивает.
— А что ты там делаешь?
Молчание.
— Ты с кем-то встречаешься? С охранником?
Она опять отпивает немного и заглядывает в полупустой бокал, точно обнаружила там что-то интересное.
— Я так устаю от детей порой, — меняет она тему. — Иногда, конечно, с ними весело… но когда это продолжается долго… Все время одно и то же, одни и те же забавы, одни и те же игры…
Ян вдруг вспомнил, что ни разу не видел, как Ханна играет с детьми. Она чаще стоит и смотрит, как играют они. Но на всякий случай кивает.
Читать бесплатно другие книги:
