Кремль 2222. Коломна Посняков Андрей
Нет, ну точно! Внизу явно кто-то стонал! Кто-то нуждался в помощи, очень возможно – в срочной. Наверное, выжил кто-то из раненых, быть может, даже кто-то знакомый, и тогда… тогда многое можно будет узнать.
Покинув рубку, Ратибор сделал пару неслышных шагов по палубе и осторожно заглянул в наполовину приоткрытый люк. Никого не увидев, юноша, сжимая в руке обнаженный тесак, осторожно спустился по узенькой металлической лестнице – трапу.
В трюме царили полутьма и затхлый запах плесени. Затаив дыхание, Рат немного постоял, дожидаясь, когда привыкнут глаза… И снова услышал… нет, вовсе не стон, а довольное урчание и чавканье. Совсем рядом, за какими-то ржавыми бочками кто-то что-то жевал. Подобравшись ближе, молодой человек выглянул из-за бочек…
Жующий сидел к нему спиной, у него оказались широченные плечи борца и маленькая приплюснутая голова, почти напрочь лишенная шеи. Никакого намека на одежду существо не имело, кожа на плечах его была покрыта наростами, а между пальцами опытный взгляд проводника заметил перепонки…
Болотник! Именно такую тварь, мертвую, пожираемую изнутри плотоядным червем, Рат повстречал тогда, на болотном островке в виду Маринкиной башни. Правда, этот был вполне живым и казался куда крупнее, по крайней мере – раза в два выше и массивнее Ратибора.
Болотник…То ли зверь, то ли нелюдь-мутант, обычно питавшийся кровью плотоядных деревьев, но при случае не брезговавший и человеческой. Вот как сейчас.
Словно почувствовав на себе человеческий взгляд, существо обернулось и, углядев юношу, злобно рыкнуло, отбросив в сторону обглоданную человеческую кисть… Юноша цинично улыбнулся – теперь ясно, куда делись трупы. И ясно, почему шам не смог почувствовать тварь – болотник все ж не человек, мозгов почти нету.
А вот для того, чтобы немедленно напасть, мозгов у твари хватило. И это казалось странным – болотники первыми обычно не нападали, а вот этот… видать, потому что чувствовал свою силу, наглее других оказался, увереннее… или добычу не хотел уступать.
Подскочив к бочкам, чудовищное существо взмахнуло когтистой перепончатой лапой, целя Ратибору в голову и устрашающе раскрыв усеянную мелкими острыми клыками пасть.
Ага, попал, как же! Не для того воинов башен тренировал покойный воевода Твердислав, чтоб их запросто рвали на куски какие-то там безмозглые болотные твари.
Уклоняясь, Рат тут же совершил выпад, стараясь достать вражину острием тесака. Не тут-то было! И передние лапы болотника оказались слишком уж длинными, да и тесак – не меч, все ж был коротковат, да и, честно говоря, неудобен… Эх, знать бы, так добрый пятницкий клинок шаму бы не оставил. Вот ведь дурень – помешал ему меч, видите ли. Сейчас бы как раз пригодился. В самую бы пору… достал бы!
Однако сокрушаться и бить себя ушами по щекам сейчас абсолютно не было времени – проклятый болотник его не давал. Нападал, гадина водяная, скалил похожую на капкан пасть, да все пытался ухватить перепончатой лапищей.
По ней и получил тесаком – от души. Завыл, отпрянув и едва не окатив Ратибору лицо зеленовато-бурой, дурно пахнущей кровью. Схватив бочку, в ярости метнул ее парню в голову, не попал, но тут же схватил другую, а за нею – и следующую… В узковатом трюме бочки гремели, как пушечные ядра, и Ратибор едва успевал уворачиваться, подобраться к разъяренному не на шутку болотнику у него теперь не осталось никакой возможности. И тот рано или поздно все ж достал бы его, просто бочками завалил бы, но…
Отпрыгнув в глубину трюма, Ратибор освободил проход к трапу и одновременно издал столь воинственный и громкий клич, что болотная тварь, вообще-то, не отличавшаяся особенной храбростью, аж присела… Присела, оглянулась… и, схватив в охапку недоеденный труп, метнулась на палубу – путь-то теперь был свободен.
– Ну и скатертью дорога, – ухмыльнулся Рат. – Барабан через плечо, ветер в широкую спину. Давно бы так.
Распахнутый наверху люк вновь накрыла тень… отпрянув в угол, юноша приготовил тесак…
– Ты жив, друг мой? Эй? – заглянув в трюм, громко поинтересовался Наг.
– Да жив, – убирая в ножны тесак, Ратибор нервно рассмеялся. – Повздорили тут кое с кем… по поводу пищи.
– И… кто это был? Я видел, как что-то такое большое проскочило по палубе в воду. Да там и осталось.
– Это… это атаман Иван Заруцкий, любовник Марины Мнишек, чьим именем башня названа, – подходя к трапу, пояснил воин, и озадаченный шам воспринял его слова на полном серьезе.
– Кто-кто?
– Да болотник это, расслабься! Обычный болотник, только уж очень крупный, большой. Интересно, не моего ли знакомого приказчика он с собой утащил, а?
Все то же асфальтовое шоссе, вернее, его остатки, стелилось под ногами путников. Слева и справа от дороги густо разрослись высокие пирамидальные тополя, липы и клены, сквозь которые, иногда почти полностью закрывая само шоссе, пробивались буйные заросли краснотала, бузины и малины. Шам уже шагал сам, правда, пока не очень-то быстро. Если б он по-прежнему оставался у Ратибора на шее, тогда бы скорость передвижения беглецов была выше, но безопасность – куда ниже. Здесь необходимо было реагировать на каждый звук, на каждый шорох.
Вот слева зашевелились ветки старой вербы, зашевелились просто так, ветер-то к вечеру стих. Рат ткнул локтем Нага, кивнул – мол, будь готов, бродяга! Одноглазый поудобнее перехватил тесак и, глянув на своего спутника, хмыкнул: слишком уж воинственно тот выглядел. На шее бинокль, за поясом меч, тесак, нож, еще и револьвер системы Нагана, правда, незаряженный, да и меч нынче не в ножнах – в руке. Хороший клинок, родной, доброй работы кузнецов Пятницкой башни.
Едва до подозрительного дерева осталась пара-тройка шагов, как в кустах что-то поползло, полезло… А поперек шоссе, чуть ли не на головы беглецов, упал толстый тяжелый сук – попал бы и по головам, если бы путники не были так осторожны. Упав, сук вдруг ожил, и, словно древняя тропическая змея анаконда, с неожиданным проворством бросился на Ратибора. Хорошо, парень был начеку, и нанес упреждающий удар сразу.
Рубанув, молодой человек ощутил, как лезвие его меча с чавканьем вошло вовсе не в дерево, а во что-то живое. Из раны – именно так, из раны! – вдруг брызнула буровато-зеленая жидкость, и Рат поспешно отпрыгнул – сок хищной вербы вполне мог быть ядовит, как, например, у борщевика.
Почти полностью перерубленный сук, изгибаясь в судорогах, прекратил атаку, зато из кустов полезли, хлынули неудержимой волной, серовато-коричневые щупальца-ветки. Не прошло и мига, а они уже ухватили шама за ногу, опутали, оплели, повалили…
Отбившись от веток, Ратибор тут же бросился на выручку, быстро сменив меч на тесак – тем было куда удобнее рубить хищные ветви. Вот парень и рубил – резко, наотмашь, не боясь повредить об асфальт тяжелый, грубой заточки, клинок. Работал, как дровосек, только щепки летели, да и Наг помогал, как мог, перерезая тонкие ветки ножом…
– Уходим, – освободив приятеля, Ратибор схватил его за руку, помогая подняться. – Бежим!
Да, только это их сейчас и спасло – быстрота ног. Не одна верба здесь оказалась хищной, а почти весь лес, или, уж по крайней мере, подлесок. Все эти шипящие кусты, папоротники…
Лес, густой темный и злобный, неожиданно встал за беглецами стеной, в буквальном смысле слова пытался их остановить, норовя ухватить хищными лапами корней и веток. Слава Атому, этот кошмар продлился недолго – лес все же оказался не очень-то подвижным хищником, точнее, вовсе не подвижным: он мог лишь поджидать и хватать добычу.
Совсем скоро впереди посветлело. Выбравшись из леса, дорога пошла среди широких полей, заросших пожухлой желтой травой, чертополохом и гигантской – в рост человека – крапивой, явно хищной. Быть может, это именно она не пускала на поля лес.
На вершине невысокого холма Рат остановился возле трех узловатых корявых сосен, переводя дух и осматриваясь, да заодно поджидая отставшего по пути напарника, взбиравшегося на пригорок уже из последних сил. Вечерело. Позади, за лесом, неторопливо садилось скрытое кучевыми, золотисто-алыми облаками солнце, впереди, километрах в двух, блестел пологий изгиб реки, близ которого виднелись какие-то полуразрушенные строения, тянувшиеся вдоль дороги к разрушенному остову моста. Мосты через Москву-реку – и прочие Оку, Коломенку, Истру – во время Последней Войны разрушили все… или почти все. Быть может, лишь в самой Москве что-то осталось, да и то вряд ли – даже шам этого точно не знал – не ведал. Пристально глядя в бинокль, Рат насчитал семь более-менее сохранившихся зданий, одно из которых выглядело гораздо крупнее и нарядней других даже сейчас, несмотря на отвалившуюся там и сям штукатурку.
– Прекрасный образчик позднего классицизма, – приложив окуляр к единственному глазу, непонятно пояснил Наг. – Белые колонны, фронтон, пилястры…
Ратибор недоверчиво прищурился:
– Это все – заклинания?
– Это – архитектура, друг мой. Всего лишь архитектура… которая когда-то была, – шам задумался, помолчал и – уже себе под нос – добавил: – Когда этот мир станет нашим, мы восстановим все.
– Архитектура, – негромко повторил юноша. – Удивительно, – облезлый вожак нео Ксарг тоже знал это слово.
Одноглазый, опуская бинокль, рассмеялся:
– Ничего удивительного. Я ж тебе говорил – нео не такие уж и дикари, они очень хорошо обучаемы. Было бы кому учить. Тем более, Ксарг, судя по всему, прожег себя в красном Поле Смерти – и получил не только выдающиеся физические способности, но и острый, совсем не дикарский, ум… Так мы заночуем здесь, на лугу?
– На лугу?
Рат задумался. К вечеру заметно похолодало, а ночью вполне могли грянуть и первые осенние заморозки. Ночевать в чистом поле не очень-то хотелось, ибо разводить там костер, даже очень небольшой, значило сообщать о себе всей округе. А спать без тепла, на голой, покрытой инеем, травке – весьма сомнительное удовольствие, без которого лучше бы обойтись, коли уж есть такая возможность. А возможность была – поселок казался необитаемым.
– Как твои способности, Наг? – юноша искоса посмотрел на шама.
– Пока никого там не ощущаю, – пошевелив глазными щупальцами, отозвался тот. – Но мы еще слишком далеко. А подобные селения я раньше видел, даже ночевал как-то – их тут полно.
– И что, все заброшены?
– Почти все. Но надо смотреть.
– Надо – так пошли, глянем!
Усмехнувшись, Рат повесил на шею бинокль и решительно свернул в поле.
Путники подобрались к заброшенному поселку с околицы, где оказалась еще одна дорога, на этот раз – железная. Правда, уже почти уничтоженная деятельными усилиями развязавших Последнюю Войну людей и дикой мутировавшей природы. Кое-где сохранившиеся рельсы проржавели до такой степени, что при первом же прикосновении рассыпались в прах, так что на месте железнодорожного полотна остались только шпалы, и то – далеко не все.
Припав к окулярам, Ратибор жадно шарил глазами по стоявшим уже так близко зданиям, старательно примечая любое движение, любую мелочь, что указывала бы на присутствие здесь каких-либо разумных существ – людей или мутантов. Разумность – означала враждебность, любой чужак рассматривался как враг. Неразумные – хищные деревья, лесное зверье и прочие твари – тоже были врагами.
– Никого здесь нет, – отряхнув от налипшей грязи колени, тихо сказал Наг. – Пусто. Я чувствую… то есть, как раз – не чувствую.
Рат усмехнулся:
– Того, на барже, ты тоже не чувствовал.
– Так у болотников почти нет мозгов. Да и железо кругом было.
– И все равно, лучше будет забраться во-он в тот крайний дом как можно более незаметно. Задача ясна? Тогда все. Идем.
Понравившийся Ратибору домишко выглядел похуже других: скособоченный, неказистый, со съехавшей на бок крышей из серого древнего материала – шифера, – куски которого валялись по всему двору. В доме, как и заверил шам, не оказалось ни единой живой души, как и во всем поселке, и в ближайшей округе. Вообще ни одного живого существа, если не считать росшего невдалеке плотоядного леса. Даже воробьи с воронами не летали, не щебетали, не каркали, лишь высоко-высоко в небе, распластав крылья, парила какая-то большая хищная птица.
Никого вокруг не было. И все же, Рата терзало какое-то смутное предчувствие, юноша словно чувствовал на себе чей-то пристальный и недобрый взгляд, будто кто-то наблюдал за беглецами от самого леса. Делиться своими сомнениями со спутником молодой человек не стал – слишком уж они были смутными, на уровне одних только ощущений, весьма слабых и исчезнувших сразу же, как только путники оказались в заброшенном доме.
От мебели давно осталась одна труха, лишь старинный комод в углу небольшой комнаты высился все так же непоколебимо, как двести и триста лет назад. Вытащенные и выброшенные ящики комода валялись тут же, некоторые – разбитые в щепки. Видать, когда-то давно кто-то заглянул сюда в надежде на поживу, да, ничего не отыскав, в ярости растоптал ящики сапогами… или порушил дубиною. От обоев на стенах уже давно ничего не осталось, зато оказалась вполне исправной большая беленая печь, которую беглецы и затопили, как только дождались темноты. На дрова пошли ящики комода, остатки стульев и… старинные книги, обнаруженные в соседней комнатушке с зияющим провалом в стене. Провал – это было хорошо, всегда неплохо иметь запасные пути к отступлению. Найденные книги в большинстве своем годились только в печку: сильно тронутые плесенью и грибком, распухшие, со слипшимися страницами, они не вызывали никакого желания взять их в руки даже ради праздного любопытства. Иногда, однако, попадались и редкие более-менее уцелевшие экземпляры в строгих тисненых переплетах, но без картинок: Лесков, Толстой, Бунин. Кто это такие, не ведали ни шам, ни Рат, лишь предполагали, что, наверное, умные люди, раз сочинили такие толстые книжки… читать которые было, увы, некогда – да и темнело быстро. Впрочем, парочку более-менее сохранившихся юноша прихватил – так, полистать – из любопытства.
Расположившись и растопив печь, беглецы устроили скудный ужин. Ратибор, искоса поглядывая в книжку, скромно довольствовался орехами и остатками браги, а вот его одноглазый спутник за обе щеки уплел вяленые уши, хозяйственно прихваченные им к качестве трофеев от дикарей нео. Вообще, как давно заметил Рат, новый дружок его отличался завидной всеядностью и неразборчивостью в пище. Шаму было все равно, кого есть, а людей – так даже предпочтительнее, поскольку какой-то там «метаболизм».
– Ты точно не будешь? – насытившись, одноглазый протянул приятелю надкушенное ухо. – Попробуй – вкусно!
– Тьфу! – Рат сплюнул и выругался. – Ты меня-то сонного не сожрешь, чудо?!
– Не сожру, – со спокойной серьезностью уверил шам. – Мы ведь друг другу нужны – забыл, что ли? Кстати, что ты в книге вычитал?
– А вот! – поднеся раскрытые страницы к дрожащему свету горевших в печи дров, Ратибор отозвался довольно охотно, правда, при этом спрятал ухмылку, и громко, с выражением, зачитал: «Эх, набил бы я тебе морду! Да только Заратустра не велит».
– Все бы тебе шуточки! – оскорбился шам. – Морду-то мне за что бить, а?
– А ни за что! Была бы морда…
Спать, естественно, решили по очереди. Кинули на пальцах жребий – первые полночи выпало шаму, вторые, самые трудные, Ратибору, тут же и завалившемуся на печку. Дрова давно уже догорели, лишь краснели угли, давая приятное тепло, что пришлось весьма кстати. Быстро наступившая ночь выдалась холодной, зеленовато-синей, с тускло мерцавшими звездами и медно-красной, словно разбухшей от крови, луною.
Ратибору приснилась Ясна. Взявшись за руки, они, нежась на солнышке, лежали на нежно-зеленом июньском лугу, тут и там покрытом цветочным разноцветьем. Розовый пахучий клевер, мохнатые одуванчики, желто-белые солнышки ромашки, синие васильки, колокольчики, фиалки (любимые цветы Ясны) – каких только здесь не росло! Девушка сплела венок из васильков и ромашек, надела на голову, и, обняв Рата, обдала жаром блестящих светло-карих глаз, больших, глубоких, как лесное озеро, с озорными золотистыми чертиками. Посмотрела прямо в глаза и негромко спросила:
– А хочешь, я тебя сейчас поцелую?
«Зачем ты спрашиваешь?» – хотел было закричать юноша, вот только изо рта его вместо слов вырвалось лишь какое-то шипение, а светлый облик возлюбленной вдруг отдалился, став зыбким и невесомым. Подхваченная налетевшим ветром, Ясна вдруг взлетела к небу, так что Рат едва успел схватить любимую за руку…
– Руку отпусти, друг мой! Больно же! Хватка-то у тебя – медвежья.
Ратибор вздрогнул: вместо милого девичьего личика над ним склонилась жуткая физиономия шама.
– Приснилось что? Между прочим, твоя очередь караулить, – дождавшись, когда Рат, что-то бурча, спустится на пол, одноглазый проворно забрался на печку и тут же захрапел. Даже не сказал – может, во время его дежурства что-нибудь необычное было? Хотя если б было, так обязательно доложил бы.
Примостившись у разбитого окна, Рат принялся смотреть на улицу, ближе к разрушенному мосту выходящую на небольшую площадь, на которой как раз и располагалось то самое большое и когда-то красивое здание, обозванное шамом «поздним классицизмом». Чернело, мигая желтыми холодными звездами, небо. Залитые медно-серебристым светом луны улицы и остовы зданий тоже казались серебряными… как и трава, и торчавшие тут и там столбы с давно снятыми проводами. Не серебро это было – иней. Похолодало нынче резко, вступала в свои права осень, не за горами было зима – самое опасное время в коломенских башнях, захваченных дикарями не без его, Рата, участия.
Эх, Сгон, Сгон… Подлый предатель! И что же Ратибор так повелся на его фальшивое дружелюбие, на лживые слова? По молодости, да по глупости? Не совсем. А потому повелся, что где-то в глубине души всегда считал себя чуть лучше других. Не то чтобы самым лучшим, но… Потомок жителей далекого московского Кремля, Рат и в самом деле был и сильнее, и выносливее, и умнее многих своих сверстников. Правда, хватало ума этого не выказывать, да и покойная матушка всегда учила быть тактичным – не хвастать, не выпячивать себя, не показывая без нужды ни силу свою, ни воинское уменье, ни ум. Рат и не выказывал ничего такого. Лишь только обидно посмеивался про себя, потому что где-то в глубине души знал – именно он, Ратибор, из всех людей коломенских башен и есть самый лучший! Не зря же самая красивая девушка – Ясна – дарила ему свою любовь!
Да, бывали и там, в башнях, парни – даже куда моложе, – что в чем-то превосходили Рата. Хоть тот же Велесий в маскировке, а многие – в стрельбе из лука и еще кое в чем. Наверное, было бы вовсе не зазорно чему-то поучиться у них, но… Ратибор ведь считал себя первым. Пусть даже – в глубине души. Считал – и просчитался, брошенные коварным предателем семена упали на подготовленную почву. И что можно было сейчас исправить? Да ничего. Надо было либо давно сгинуть – что Рат, верно, и сделал бы, если б не Ясна, – либо научиться жить с ощущением собственной великой вины за все, что случилось. Вот молодой воин и жил. Ради Ясны… и ради того, чтоб вернуть все назад. Отыскать Ясну, собрать войско, отбить у дикарей башни – почему нет? Он же еще так молод и все может успеть. Главное сейчас – отыскать как можно скорее любимую, а затем… затем можно подумать и о другом. Обязательно! Так и будет! Так!
За окном послышался какой-то шорох, едва-едва различимый, словно бы где-то проскользнула, протопотала лапками, мышь. Юноша насторожился, тихонько вытащил меч… Нет, все вроде бы спокойно – никого. Все так же тихо кругом, все так же призрачно и беззвучно мерцают в холодном ночном небе луна и звезды. А внизу – серебряная от инея трава. Как вот здесь, под окнами… Черт!!!
Ратибор тряхнул головой, словно бы отгоняя наваждение – как и тогда, на барже, ему снова вдруг показалось, что здесь что-то не так. И что было тут не так, на пустынной-то улице? Никого и ничего! Пусто! Все так, да, но за последнее время молодой человек научился доверять своим чувствам, что не раз уже спасало не только его самого. Вот и сейчас он чувствовал какую-то неосязаемую опасность, исходившую снаружи. Что-то там было не в порядке, и зоркие глаза молодого воина это видели, вот только сообразить он пока никак не мог, что же его беспокоит.
А ну-ка, внимательней! Кусты далеко – не спрячешься, в чертополохе тоже, летних буйных зарослей уже нет, одна лишь пожухлая, тронутая инеем, травка.
Опа! Иней! Вот он везде лежит ровно и серебристо. А от зарослей чертополоха к дому тянется какой-то след. Нет, не след даже, а… словно тонкий провод лежит… И не лежит. Ползет! Двигается! Хотя… нет, никто не ползет… Показалось…
Разрешая сомнения, юноша выскочил в окно. Нет, не провод, просто какое-то растение. Даже вот, листочки – обычный плющ. Обычный… Однако же – почему он не в инее? И тянется… тянется на крышу, к прорехе… к печной трубе…
Та-ак! А ну-ка, скорее!
С мечом в руке молодой человек вихрем ворвался в дом и, подскочив к печке, рубанул уже полностью оплетшие напарника заросли. Целый зеленый клубок.
Плющ-удав – вот кто это был! Плотоядный и хищный, он незаметно подбирался к жертве – обычно спящей, – обхватывал, обвивал, ломая кости и выжимая все соки так, что от несчастного бедолаги оставалась лишь мумия.
– Вот тебе, тварь, вот! – закаленный клинок кромсал стебли в клочья. – Эй, Наг! Как ты?
А шам уже почти не дышал…
Нет, вот все-таки встрепенулся, открыл око… И принялся резать коварное растение ножом, кромсать, иногда забываясь и задевая собственную кожу.
Пару минут – и остатки хищника покрыли пол плотным зеленовато-бурым ковром.
– Плющ-удав, – сбрасывая с себя стебли, покачал головой Наг. – Не думал, что они сейчас есть.
Ратибор вскинул глаза:
– Почему же нет? Судя по тем милым деревцам, здесь кто только не водится.
– Все так, но… – одноглазый пощелкал пальцами, видимо, соображая, как поскорей объяснить. – Плющ-удав любит тепло, лето. Сейчас, осенью, он, как и все растения, засыпает и никакой активности не должен бы проявлять.
– Этот вот проявил!
– То-то и странно, – глянув в окно, шам устало пошевелил щупальцами. – У плюща может быть хозяин. Кстати, дампы используют его во время ритуальных казней.
– Кто использует?
Рат сейчас чувствовал себя дураком – выходило, что он еще не знал очень и очень многого.
– Дампы? Ты мне о них не рассказывал.
– А ты не спрашивал, – огрызнувшись, Наг быстро пришел в себя. – Дампы – это… понимаешь… их еще называют – народом мусорной кучи. Сильно обезображенные человекообразные мутанты, прикрывающиеся всяким разноцветным тряпьем. Я как-то с такими сталкивался, ставил туман, и они не обманули, заплатили щедро. Вообще, это довольно злобный, но в чем-то простодушный и честный народ. Ближе к Москве много их бродячих отрядов… Ладно, что-то мы заболтались. Если плющ напустили дампы – плохи наши дела. Надо думать, как выбираться отсюда, и как можно незаметнее и быстрей.
– Ты же говорил, что никого не чувствовал? – не преминул заметить Рат.
– Не чувствовал, – одноглазый опустил веко и пошевелил щупальцами. – И сейчас не чувствую.
– Зато я чувствовал! – взорвался молодой человек. – Будто бы кто-то всю дорогу за нами наблюдал.
– Наблюдал?! – обиженно подскочил шам. – Да что ты можешь чувствовать, ты!
– Сейчас вот как дам в морду!
– Во-от! Только и умеешь – в морду да мечом помахать. Идеальный воин для дампов!
Оба разом замокли, утихомирились, и вовсе не потому, что вдруг заметили новую угрожавшую им опасность, а просто – чего было зря орать-то? Невидимых врагов тешить? Если они и правда есть.
Серебрилась тронутая морозным инеем трава. На востоке, за лесом, светлело небо. Пора было идти дальше, ибо задерживаться в столь негостеприимном месте путникам не очень-то хотелось. Да и некогда было – догнать бы поскорей маркитантов… ну, а если не догнать, тогда уж прямиком в Москву. Наг ведь не зря уверял, что именно в Москве и стоит искать заказанную торговцам девушку – Ясну.
Выглянув из провала в стене, Ратибор в три прыжка добрался до растущего на противоположной стороне улицы чертополоха, где и распластался, укрываясь за чахлыми стеблями, осмотрелся вокруг, да махнул рукой напарнику – мол, давай. Шам тоже шмыгнул в чертополох, после чего беглецы быстрым шагом направились к остаткам железной дороги, уже хорошо различимой в свете начинавшегося дня. Первые лучи солнца золотили редкие медленно проплывающие облака, за которыми, в недостижимой выси, вновь маячила большая хищная птица.
– Там, у старой станции, повернем к реке, – указав пальцем, Наг вдруг резко повалился наземь, потянув за собой и Ратибора. Оба услышали громкую барабанную дробь, рвущую в клочья тишину раннего осеннего утра.
Упали они вовремя – что-то вспенило землю совсем рядом, вонзаясь, поднимая фонтанчики из старой травы и почвы.
– Очередь! – вспомнив древнее слово, юноша приподнял голову… и тут же опустил – барабанная дробь послышалась снова, и снова вспенили стылую землю фонтанчики пуль.
– «Калашников»!
– «Калашников»? – шам неожиданно рассмеялся, хотя для смеха сейчас было не самое подходящее время. – Нет, друг мой, боюсь, дело хуже – это крупнокалиберный пулемет! Возможно, бережно кем-то хранимый со времен Последней Войны, возможно – прожженный в красном Поле Смерти. Но – пулемет. И бьет он с моста… вон с той опоры.
Рат рванул с шеи бинокль, глянул… На высокой опоре моста и впрямь кто-то таился, водил длинным, блестевшим тусклым металлом, жалом. Целился! Но тут же… километра два, не меньше!
– Не знаю, какова у него прицельная дальность, – оглядываясь, тихо промолвил Наг. – Но нас он достанет, это точно! Если только рвануть к лесу…
– Ага! В хищные лапы – забыл? – Ратибор зло сплюнул и тихо приказал: – Значит так, единственный наш шанс – это тот самый красивый домик. Как ты говорил – «поздний классицизм». Туда и рванем. Разом. Но в разные стороны, ты – направо, я влево. Там и встретимся… На раз-два… и… Дернули! Оп!
Одноглазый то ли не посмел возразить, то ли не успел – да Рат бы его и не послушал, сейчас он здесь был за командира, потому и рванул первым, показывая пример, как только улеглись очередные фонтанчики пуль… и слыша, как, что-то крича от страха, выскочил из своего укрытия шам.
Новая очередь не заставила себя ждать, только теперь стрелок вынужден был распылять внимание. Как видно, он хотел срезать сразу двоих, но не успел, промахнулся, а теперь было уже поздно – выскочившие кузнечиками беглецы рванули в разные стороны, проворно скрываясь за разрушенными домами.
Глава 9
Проникнув в здание через правое крыло, Ратибор рыбкой нырнул в оконце. На лету перевернулся, пружинящее приземлился на ноги и, выхватив из ножен меч, встал, полностью готовый к отпору… Однако никаких врагов перед юношей не было, а, если и были, то где-то прятались, скрывались, и, быть может, пристально следили, выбирая наилучший момент напасть. Небольшая комнатенка, набитая каким-то хламом – обломками стульев, столешницами, рассыпавшимися от старости шкафами, – выглядела страшно пыльной, так что молодой воин едва не чихнул. Вряд ли здесь кто-то прятался, вряд ли!
Сейчас нужно было осмотреться в помещении, отыскать где-то в левом крыле друга Нага, и думать – что делать дальше. Тот стрелок на старой опоре разрушенного моста явно не был один.
Сжимая в руке верный клинок, Рат выглянул из комнаты. Узкий, с выбитыми стеклами высоких окон, коридор вовсе не показался ему подозрительным, поскольку был пуст, как тупая башка дикаря. Сделав пару шагов и свернув за угол, молодой человек пригнулся, стараясь, чтоб его не увидели через окна, и быстрыми перебежками добрался до широкой двухстворчатой двери, одна из створок которой, жалобно поскрипывая, держалась лишь на честном слове. За дверью обнаружился зал, по всей видимости, когда-то использовавшийся для собраний: расставленные вдоль стен кресла, трибуна с непонятным гербом, выцветшие от старости портреты на стенах. Сразу за трибуной чернел дверной проем. Внимательно оглядывавший зал Ратибор вдруг заметил там какое-то движение и негромко позвал:
– Наг! Это ты, бродяга?
– Я, – тут же послышался отклик.
– Так выходи же, что там застрял? Или…
Юноша не успел произнести фразу до конца. Из проема вдруг вынырнули четверо странно одетых существ, завопили, вращая над головою дубинами и кусками заточенной арматуры, и все разом бросились на Рата.
Швырнув в нападавших котомку, воин с ходу снес голову первому, ранил в левую руку второго, третьему же попытался отрубить кисть с толстыми и костистыми пальцами. Однако хмырь оказался весьма увертливым – отпрыгнул, метнул в Ратибора дубину и, прокатившись по полу, прыжком вскочил на ноги, вновь готовый к атаке. Тем временем четвертый, чернокожий, с безобразно приплюснутой лысой башкой, почти без замаха швырнул в юношу сразу пять ножей подряд. Один Рат отбил, поспешно сбросив куртку, от остальных уклонился, для чего пришлось здорово попотеть. И все же одно из лезвий располосовало плечо до крови, и разозленный воин, сжимая в правой руке меч, а в левой – тесак, с яростным криком бросился в атаку…
Сообразив, что дела плохи, нападавшие быстро ретировались. Кто-то выпрыгнул в окно, со звоном высадив остатки стекол, кто-то скрылся в проеме. Лишь один – со снесенной башкой – остался лежать в луже темно-бордовой крови. Отрубленная голова его, сморщенная, словно старая луковица, валялась рядом, под креслом. Странная: длинные, с две ладони, мочки ушей, толстый, картошкой, нос, непропорционально большие губы. Редкостный уродец. И, видать, тут таких – целая шайка, расслабляться некогда!
С двумя клинками в руках, Ратибор бросился к проходу… да вдруг резко остановился – забрать заплечный мешок с трофеями, куртку… Повернулся…
Вышибив створки дверей на него ринулись двое. Те четверо, один из которых валялся сейчас с отрубленною башкою, по сравнению с этими казались красавцами! Первый из нападавших, с красной, казалось, совсем без кожи, мордой, посреди которой сверкали круглые белки пылающих ненавистью и злобой глаз, был вооружен алебардой на длинном древке. Второй – высокий, с худым, вытянутым книзу лицом и высоким лбом, с двумя кровототочащими язвами – сжимал узловатыми пальцами двуручный, длиной метра полтора, меч с крестовидной гардой. Прямые, сужающиеся к концам и направленные к концу клинка дужки крестовины, украшенные на концах изображением какого-то цветка, по сути, представляли собой стальной прут, весьма удобный для захвата чужого лезвия. Что нападающий тотчас же и проделал: пропустил скользнувший по лезвию клинок Ратибора и резко повернул меч…
Едва успев вытащить лезвие, юноша отпрыгнул назад, и снова нанес удар, отбитый врагом весьма изящно – не лезвие в лезвие, а чуть повернутой плоскостью клинка. Так было надежней, уж точно – не сломается…
Оп! Рат присел, пропуская просвистевший над головой меч – такие именовались клейморами, о чем как-то говорил воевода Твердислав… Двуручный меч, при всех его достоинствах, имел и недостатки – большой вес, сильную инерцию и тяжесть. Обычно вооруженные подобными клинками воины решали все свои проблемы одним сокрушительным ударом… Как только что попытался сделать враг.
Рат увернулся, в свою очередь совершив выпад. И явно достал бы урода… Если б не второй, с алебардой. Разящий топор на длинном древке неожиданно прилетел сбоку, из-за спины мечника, ударил с такой силой, что славный пятницкий клинок вылетел из руки юноши, упав на пол с жалобным звоном.
Поднырнув под длинное древко, Ратибор тут же перекинул тесак из левой руки в правую, сразу же нанес удар, поразив алебардщика в бедро… Завыв, враг отскочил назад… И снова разящее лезвие клеймора со свистом пронеслось над головой беглеца… угодив острием в пол.
Тем временем, быстро придя в себя, рванулся вперед раненый краснорожий алебардщик… Рат швырнул в него тесаком, ту же подхватив валявшийся на полу меч, ударил врага, размахивающегося клеймором… На этот раз попал в правый бок, увидев, как белые глаза врага налились жуткой усталостью и болью.
Ага! Вот вам!
Теперь добить! Обоих!
За окном прозвучала пулеметная очередь. Или то был «калашников», юноша не смог бы сказать наверняка, не слишком-то в древних огнестрелах разбирался, да и не до того сейчас, честно-то говоря, было.
Вспенив старую штукатурку, пули рикошетили от стен во все стороны, и молодой воин, пригнувшись, со всех ног бросился к дверному проему, зияющему холодной подвальной чернотой.
Узкий коридор, узкая, со сбитыми ступеньками, лестница, запах сырости и тлена. И – полутьма, свет в подземелье попадал сверху, едва-едва проникая сквозь узенькие оконца под самым потолком. Кругом, как в коридорах и в зале, валялся всякий ненужный хлам – какие-то ржавые поддоны, обломки досок, бочки. Рат затаился, переводя дыхание, и какое-то время напряженно ожидал появления тех, кого еще не убил. Однако по коридору никто не бежал, не топал…
Ну так ведь конечно же! Стреляли-то вовсе не в них, а в Ратибора! Так зачем же им куда-то бежать, тем более – раненым? Ведь куда легче запереть неведомого воина здесь, в подвале, перекрыв все выходы, а потом просто взять измором или выгнать прямо на пулемет.
В подвале стояла мертвая тишина, прерываемая лишь каким-то бульканьем – где-то что-то капало или лилось. Дождевая вода, что же еще-то? Если так, то, может быть, удастся расширить протоку так, чтоб можно было пролезть. Оглянувшись, Рат пошел на звук, аккуратно обходя завалы из досок и бочек. Впереди посветлело – вода лилась тоненькой струйкой прямо из оконца, выходившего во двор на уровне каких-то не по-осеннему зеленых кустиков… или лопухов, что ли. Вполне можно было пролезть, лишь аккуратно выломать пару кирпичей – всего-то и дел. Ускользнуть незамеченным, выбраться, да поискать, наконец, шама – интересно, жив ли он? Или лежит с простреленной башкой, мертвый либо раненый, либо вообще угодил в плен к неизвестным.
Внизу, прямо под оконцем лежало что-то блестяще черное, лаковое, с раскрытой – с черно-белыми клавишами – пастью. Рояль! Старинный музыкальный инструмент, про который рассказывала покойная матушка, да и Рат и сам такие на картинках видел. На нем играли музыку – джаз, блюз, фуги. Но этот экземпляр, увы, для музыки уже не годился – рассохся, да и лежал прямо на брюхе, без ножек, словно умирающий жук-медведь, застигнутый пулей удачливого охотника прямо в своей берлоге. Пахло от рояля почему-то – фиалками. Юноша улыбнулся, вспомнив любимые цветы Ясны. Привстав, протянул руку к кирпичу… и тотчас же отдернул, вдруг – а с чего бы здесь фиалкам-то пахнуть? Чай, не лето!
Крышка рояля дернулась, приподнялась на миг, на какой-то сантиметр, и опять опустилась, тихонько, едва-едва заметно, словно бы внутри инструмента кто-то прятался или чего-то выжидал. Ратибор, конечно же, заметил движение – на то он был и воин, и охотник не из самых плохих. Заметил, отпрянул…
…и, выхватив меч, с размаху опустил на рояль тяжелое закаленное лезвие.
Запах фиалок исчез сразу же, как и не было, разрубленная крышка словно сама собою взорвалась, разлетвшись в щепки. Послышался жуткий рев, сразу же перешедший в злое шипение… И выпрыгнувший из рояля плотоядный моллюск изрядных размеров щелкнул перерубленными створками перед самым носом вовремя отпрянувшего парня. Щелкнул, дернулся и затих, безвольно выбросив из раковины окровавленные отростки.
Рат перевел дух – неплохой вышел удар! Да и вообще, хорошо, что беглец вовремя почувствовал опасность. Еще немного, и плотоядный, неведомо как оказавшийся в подвале, моллюск, испускавший приятный Ратибору запах, парализовал бы незадачливую жертву токсином, разорвал бы на куски створками, да переварил в перламутрово-розовой утробе до самой последней косточки. Про таких коварных тварей юноша слышал от воеводы, но сам пока что не сталкивался – и вот, довелось.
Что ж, путь, похоже, свободен. И нечего больше в этом подвале сидеть.
Взобравшись на разрубленную почти точно пополам раковину, парень осторожно вытащил парочку кирпичей и высунулся наружу. Прислушался. Осмотрелся.
И, не заметив ничего и никого подозрительного, резко, рывком выскользнул из подвального тлена…
Пахнуло свежестью. Ударили по глазам лучи выглянувшего из-за облаков солнца, и чьи-то легкие шаги послышались вдруг совсем-совсем рядом. Резко вскочив на ноги, Ратибор выхватил меч…
– Неплохо ты уделал моих дампов! – раздался звонкий, издевательски-веселый голосок. – И моллюска заметил вовремя. Что ж, поглядим на что ты еще способен. Держи удар!
Рат едва успел отпрыгнуть в сторону, уклоняясь от разящего смерча. Фламберг, именно так именовался этот тяжелый двуручный меч с волнообразным – «пламенеющим» – лезвием, наносящий страшные незаживающие раны. Основным преимуществом фламберга в сравнении с обычным мечом являлось существенное уменьшение поражающей поверхности при контакте: благодаря тяжести меча и изгибам клинка, значительно усиливался удельный разрушительный эффект на единицу площади, выгнутая кромка имела лучшие рубящие свойства за счет концентрации ударного воздействия клинка. То есть, во фламберге сочетались эффективность меча и сабли. Но и сражаться им нужно было уметь, не всякому воину это было по силам, вот потому-то Рат и опешил, увидев перед собой не богатыря, а…
…хрупкую темноволосую девчонку! Такая обычная девочка, на вид вряд ли старше давешнего морока – Оленьки Василь. И такая же симпатичная, сероглазая, стройненькая, с тоненькими ручками-ножками и еще не до конца оформившейся девичьей грудью, едва заметной под красной матерчатой безрукавкой с какими-то непонятными буквами. Совсем юная, легонькая, в белых кожаных башмачках и узких бледно-синих штанишках, девочка орудовала фламбергом, словно настоящий – и невероятно сильный – боец!
Вот вновь ударила, так, что Рат едва успел отразить, поставив клинок плашмя, отпрыгнул… И снова удар, и еще… и еще. Раз за разом, безо всякого отдыха – градом, непостижимо сверкающей мельницей! Откуда только силы брались у этой тщедушной девчушки?
Оп!
Пролетевший кривой клинок содрал кожу с левого плеча Ратибора. Не обращая внимания на рану, юноша бросился в контратаку…
Выпад – укол! Отбив! Снова выпад… а теперь – «мельница» и – рубящий удар по плечу… все так же ловко отбитый девчонкой.
Любой фламберг весил уж никак не меньше четырех килограммов, а уж этот, особо массивный, и все шесть. И что – как, каким образом управлялось со столь грозным и тяжелым оружием это хрупкое с виду созданье? Никакими тренировками такого достичь невозможно – уж Рат-то в этом понимал…
Девчонка снова нанесла удар… и парень нарочно замешкался. Самую малость – проверить… Точно! В последнюю секунду прямой конец фламберга взлетел миллиметра на три вверх, срубив с макушки Рата целый клок волос. Вот теперь парню стало понятно – с ним сейчас не сражались, с ним – играли. И возможно даже – тестировали.
Отбив очередную бешеную атаку, юноша с усмешкой воткнул меч острием в землю и, скрестив на груди руки, дерзко взглянул девчонке в глаза – жемчужно-серые, нереально красивые, большие.
– Зачем ты бросил меч? – недобро прищурилась дева. – Хочешь, чтоб я отрубила тебе голову?
– Нет. Хочу спросить – кто ты? И зачем я тебе нужен?
– Умный? – брошенный расслабленным движением фламберг полетел влево, где его почтительно подхватили вооруженные арбалетами и алебардами оборванцы с гнусными физиономиями висельников. Среди этого воинства юноша краем глаза заметил и своих старых знакомцев – чернокожего и тех двоих, раненых, уже кстати, заботливо перевязанных тряпицами и лопухами.
– Ну, допустим, умный… – Ратибор точно знал, что сейчас никто на него нападать не будет, что главный разговор еще впереди. – А ты…
– Зови меня – Раста, – улыбнувшись неожиданно дружелюбно, девчонка сделала несколько шагов вперед и протянула юноше руку. – А тебя как зовут?
– Вообще-то, с этого обычно и начинают, – молодой человек пожал хрупкую и жутко холодную ладошку… в которой дремала мощь древнего танка. – Я – Ратибор. Можно коротко – Рат.
– Очень, очень приятно!
«Какая она красивая!» – неожиданно подумал беглец. Просто нереально красивая – гладкая кожа, тонкие черты лица, пропорции тела – все без изъяна, вот только грудь… Так ведь сколько этой девочке лет-то? Вырастет еще грудь, ничего.
– Вижу, я тебе понравилась, – с обаятельной и озорной улыбкою Раста совершенно по-детски захлопала в ладоши. – Понравилась, понравилась, да! Ну, что ты покраснел-то! Кстати, сейчас тебя покормят и перевяжут раны, я распоряжусь, ага.
Она повернулась к оборванной своей свите и истинно по-королевски махнула рукой:
– Исполнять!
– Я вижу, они тебя слушаются, – хохотнул Ратибор.
Девушка улыбнулась, так, что мороз пробежал по коже:
– Конечно, слушаются. Знают, что я в любой момент могу их убить. Они же меня – нет. При всем их желании. Кстати, ты тоже будешь меня слушаться… Об этом поговорим вечером, – иди пока.
– Послушай-ка, а мой друг… – обернулся на полпути юноша.
Раста презрительно хмыкнула:
– Одноглазый бродяга-шам? Ну ты и нашел себе друга! Пострашнее не мог выбрать? Ты разве не знаешь, что все шамы – ублюдки? Завтра я его казню – и ты тоже будешь при том присутствовать.
– Но…
– Молчать! Я сказала. Ступай!
Взбалмошная, возомнившая о себе невесть что королевна! Странное существо, обладающее невероятной красотой и нечеловеческой силой. Кто бы это мог быть? Мать что-то такое говорила, но так давно, в ту пору, когда совсем еще ребенок Ратибор воспринимал все ее рассказы как дивную волшебную сказку.
В сопровождении двух вооруженных шестоперами воинов, жутких краснорожих страхолюдин, уродцев с испещренными язвами лицами и выпученными глазами без век, Ратибор обогнул правое крыло здания и, поднявшись по широкому крыльцу, оказался в просторном холле, украшенном остатками позолоты, лепнины и снежно-белыми, вероятно, тщательно отчищенными, статуями, изображавшими мускулистых мужчин и нереальной красоты женщин. Ни одной целой статуи Ратибор так и не отыскал, тем более жуткомордые охранники не особенно-то давали ему глазеть по сторонам, все время куда-то подталкивали, чуть ли не пинали.
Повернув влево, вся процессия пошла по широкому гулкому коридору, зиявшему выбитыми стеклами высоких стрельчатых окон. В простенках висели какие-то картины в потемневших от времени рамах, что на них изображено, – разобрать было почти невозможно, да пленник и не тратил время на такую ерунду – его больше интересовали окна да ходы-выходы.
– Шюда, – указав шестопером на дверной проем, прошепелявил один из стражей. – Там вше сделают.
– Ити, ити, быштро, – подтолкнул в спину второй… тоже оказавшийся шепелявым.
Что это – совпадение? Нет, вряд ли, скорее – одинаковое поражение органов речи. Или просто раса у них такая – страхолюдно-язвенно-шепелявая?
Руки беглецу не связали – отобрали только оружие и заплечный мешок. Рат, конечно, мог бы попытаться сбежать – оттолкнул бы уродцев, да прыгнул в окно… угодив под пулеметную очередь. Или – под «пламенеющий» двуручник той дикой красотки, которая, похоже, тут всем и заправляла. Царевна, блин, недорезанная.
К тому же нужно было поскорей отыскать и постараться выручить из беды Нага, которого держали где-то здесь и уже завтра собирались казнить, если верить «царевне». Отнюдь не в принципах коломенских воинов было бросать товарищей в беде – тогда какие ж они, к черту, воины? Так, обыкновенные, озабоченные только собственной алчностью, страхами и инстинктом размножения, людишки, обыватели, каких всегда и везде большинство. Но в том-то и дело, что Ратибор-то – не обыватель, а воин: вот он и поступал как положено воину. Бросить товарища ради спасения собственной шкуры – позор, и воин после этого – не воин, а подлая тварь.
Пригнувшись, пленник миновал проем, оказавшись в довольно просторном помещении с железной, пышущей жаром, плитой, уставленной какими-то большими котлами, чанами, кастрюлями, в коих что-то парилось, тушилось, варилось, распространяя такой вкусный запах, что Рат чуть было не подавился слюной.
У плиты орудовал юркий черный парень с буйной, заплетенной в многочисленные, перевязанные разноцветными ленточками, косички, шевелюрой и щекастым плосконосым лицом, бесформенным, как кусок спекшегося или смерзшегося угля, но вполне добродушным с виду. Парень то и дело снимал с кастрюль и чанов крышки, нюхал, помешивал, что-то подсыпал, при этом пританцовывал и вполголоса напевал какую-то ритмичную песню.
– Шигги! – окликнув, краснорожий указал шестопером на пленника. – Хозяйка фелела перефясать ему раны и накормить.
– Перевяжем, накормим, – чернокожий повар – ну, а кто же еще-то? – махнул поварешкою и с неожиданной строгостью погрозил стражникам кулаком: – Все сделаю, а вы ступайте. До ужина еще далеко!
– Ухотим, ухотим, уше! – воины повиновались беспрекословно, лишь один, уходя, обернулся, щепеляво спросив, что сегодня на ужин?
– Кролик в собственном соку, фрикасе из удава, жареные болотные пиявки под грибным соусом… да! И самое главное блюдо – паштет из моллюска! – повар горделиво приосанился. – На этот раз всем хватит, моллюск-то большой.
– Жнаем, што большой, – желтые капли слюны упали из разорванного рта краснорожего на пол. – Шами же его и ташшыли. Та, ушин путет славным, та.
– Да идите уже, – выгнав стражников, черный повернулся к Рату: – Меня зовут Зигги, а тебя?
– Ратибор. Можно – Рат.
– Что ж, Рат, – тряхнув косичками, Зигги указал поварешкою в дальний, у до половины заложенного кирпичами окошка, угол. – Вон там вода, видишь?
– Угу.
– Мойся. Потом посмотрим раны.
Ранения оказались не такими уж серьезными, к тому же на Ратиборе, носителе кремлевского D-гена, все заживало, как на собаке, быстро. И тем не менее, повар, с успехом выполнявший и обязанности лекаря, приложил к ранам зубчатый целебный лопух – зобух, после чего, усадив парня за стол, бухнул перед ним большую миску вкуснейшего, тушенного с какой-то крупой, мяса и кружку с ягодным киселем.
Смолотив все за пару минут, пленник нахально попросил добавки, а уж, управившись и с ней, поинтересовался – а что он вообще ел?