Гуд бай, Берлин! Херрндорф Вольфганг

19

Ночь на воскресенье. Четыре часа. Чик сказал, что это лучшее время. Четыре часа утра. Я почти не спал, только подремал полночи и моментально проснулся, услышав шаги на террасе. Я побежал открывать дверь – на пороге в сумерках стоял Чик с холщовым рюкзаком на плече. Разговаривали мы шепотом, хотя было и незачем. Чик оставил рюкзак у нас в коридоре, и мы выступили в поход.

На обратном пути из Вердера он поставил «Ниву» туда, где, по его словам, она всегда стояла. Это всего в десяти минутах от нашего дома. Прямо перед нами в сторону центра города пробежала лиса. Мимо с шумом проехала поливальная машина. Старушка, громко кашляя, шла нам навстречу. Вообще-то в ночи мы выглядели куда подозрительнее, чем днем. Метров за тридцать до «Нивы» Чик сделал мне знак остановиться. Я вжался в кустарник изгороди и стал слушать, как колотится у меня сердце. Чик вытащил из кармана желтый теннисный мячик. Он прижал его к замочной скважине на дверце «Нивы» и стукнул ладонью сверху. Я терялся в догадках, зачем это нужно, но Чик шепнул: «Профи в деле!», открыл дверь и тут же махнул мне рукой, чтобы я залезал внутрь.

Потом он снова покопался в проводах, завел мотор и попытался выехать с парковочного места, расталкивая бамперами машины впереди и сзади нас. Я сидел, съежившись на переднем сиденье рядом с Чиком, и разглядывал теннисный мяч. Абсолютно обычный теннисный мяч, только с дыркой диаметром в палец.

– И что, так можно с любой машиной?

– Не с любой. Только если центральный замок. Делаешь вакуум – и все.

Он пытался выскрести машину с парковочного места, а я крутил и сжимал мячик в руках, ничего не понимая. «Русские», – подумал я.

Через десять минут мы уже грузили вещи в машину. У нас есть прямой ход из дома в гараж, и мы стащили туда все, что нам казалось хоть как-то разумным взять. Прежде всего, взяли хлеб, консервы, хрустящие хлебцы и то, что можно на все это мазать – плавленый сыр, джем, паштет и всякое такое. Мы рассудили, что в поездке иногда будем есть. А для этого нам, конечно, понадобятся тарелки, ложки и ножи. Еще мы взяли трехместную палатку, спальные мешки и пенки. Правда, пенки мы тут же выложили и положили вместо них надувные матрасы. Сначала мы полдома снесли в машину, а потом начали все выбрасывать – большинство вещей совершенно не нужны. Мы таскали эту кучу вещей туда-сюда. Например, поспорили, надо ли брать ролики. Чик считал, что они могут понадобиться, если у нас закончится бензин – чтобы доехать до заправки. А я говорил, что в таком случае можно сразу брать складной велосипед или уж вообще путешествовать на велосипедах. В конце концов, мы придумали взять с собой ящик воды. Как потом оказалась, это было самой лучшей или вообще единственной разумной нашей идеей. А все остальное было совершенной фигней: мы взяли бадминтонные ракетки, огромную кипу манги, четыре пары обуви, отцовский ящик с инструментами и шесть замороженных пицц. Чего мы не стали брать, так это мобильников.

– Чтобы всякие говнюки не определили, где мы находимся, – объяснил Чик.

И дисков мы тоже не взяли. В машине были огромные колонки, но проигрыватель только кассетный – он был обит войлоком и прикручен под бардачком. Честно сказать, я был даже рад, что не буду слушать Бейонсе еще и в машине. Двести евро мы, конечно, взяли с собой, и все остальные мои деньги тоже, хотя мне было не совсем ясно, что мы с ними собираемся делать. Мне представлялось, что мы поедем по безлюдным просторам, чуть ли не по пустыне. Я не посмотрел в Википедии подробно, что там творится вокруг Валахии. Но я сомневался, чтоб жизнь там кипела.

20

Я выставил руку из окна, а голову положил на руку. Мы ехали со скоростью 30 километров в час среди полей и лугов, над которыми медленно вставало солнце, где-то за Рансдорфом. Это было самое прекрасное и самое странное, что со мной когда-либо происходило. Что в этом было такого странного, трудно сказать, потому что мы всего лишь ехали на машине, а я уже кучу раз в жизни ездил на машине. Но одно дело, когда рядом сидят взрослые и разговаривают о разных видах бетона и Ангеле Меркель, и совсем другое – когда они рядом не сидят и никто не разговаривает. Чик тоже выставил левую руку из окна со своей стороны, а руль держал правой. Мы взбирались на небольшой пригорок, и ощущение было такое, будто «Нива» сама по себе катится среди полей – это совсем другая езда, другой мир. Все казалось больше, краски – ярче, звуки – как в Dolby Surround, и я, честно сказать, не удивился бы, если б перед нами сейчас возник Тони Сопрано, динозавр или космический корабль.

Мы съехали с прямого выезда из Берлина, оставив позади набирающее обороты утреннее движение, и рассекали теперь по пригородам, выбирая второстепенные шоссе и пустынные проселочные дороги. И тут вдруг выяснилось, что у нас нет карты. Только схема дорог Берлина.

– Карты – это для слабаков, – заявил Чик, и, конечно, был прав. Но как добраться до Валахии, если не знаешь даже, где находится Рансдорф? В общем, начала вырисовываться небольшая проблема. Поэтому для начала мы просто решили ехать на юг. Ведь Валахия – в Румынии, а Румыния – на юге.

Следующая трудность заключалась в том, что мы не знали наверняка, где юг. Еще до полудня на небе появились плотные грозовые тучи и закрыли солнце. Жара была – не меньше сорока градусов. Воздух был еще раскаленнее и душнее, чем вчера.

У меня был такой маленький компас-брелок – я его когда-то вытащил из автомата со жвачкой, – но в машине он упорно не желал показывать на юг. Да и снаружи показывал, куда заблагорассудится. Мы специально остановились, чтобы удостовериться в этом. А когда я залезал обратно в машину, то заметил, что под резиновым ковриком у меня под ногами что-то лежит. Аудиокассета. На ней было написано: «The Solid Gold Collection. Ричард Клайдерман». Оказалось, что там даже не музыка, а так – бренчанье на пианино, Моцарт всякий. Но ничего другого у нас все равно не было. Мы надеялись, что на кассете может еще оказаться что-нибудь приличное, поэтому прослушали все до конца. Сорок пять минут. Блин. Но должен признаться: как следует протошнившись по поводу Кляйдермяна и его музыки, мы послушали и вторую сторону, где оказалось то же самое. Но это все-таки лучше, чем ничего. Серьезно, я не стал говорить этого Чику, да и сейчас мне не особо приятно об этом вспоминать, но все это минорное говно страшно меня загрузило. Я стал думать о Татьяне и о том, как она посмотрела на меня, когда я ей вручал рисунок. А потом мы понеслись по автобану под «Балладу для Аделины».

На самом деле мы как-то запутались на подъездах к автостраде, и Чик, который водить в общем-то более-менее умел, но на немецкий автобан еще никогда выезжал, яростно вцепился баранку. Когда после съезда нужно было влиться в поток, он затормозил и остановился, потом снова подбросил газа, потом снова затормозил, некоторое время катился со скоростью пешехода по полосе торможения, и только потом ему удалось перестроиться влево. К счастью, в нас никто не въехал. Я изо всех сил упирался ногами в пол и думал, что если мы сейчас умрем, это будет из-за Кляйдермяна и его пианино. Но мы не умерли. Бренчание становилось все более и более одухотворенным, и мы с Чиком сошлись на том, что нужно валить с автобана на ближайшем съезде и дальше ехать только по тихим шоссе и проселкам. Тут случилась еще одна неприятность: на дороге слева от нас внезапно появился какой-то мужик на черном «мерседесе». Он пялился на нас и яростно жестикулировал, как будто пытаясь что-то нам втолковать. Сначала он вроде показывал цифры пальцами, потом вытащил мобильник, и вид у него был такой, будто он записывает наш номер. Я от страха чуть в штаны не наложил, а Чик только пожал плечами: мол, он благодарен этому типу, обратившему наше внимание на то, что мы до сих пор едем с включенными фарами. Потом мы потеряли его в потоке машин.

Чик действительно выглядел немного старше своих четырнадцати. Но уж точно не на восемнадцать. Правда, мы не знали, как он выглядит на скорости и через грязные стекла. Чтобы это проверить, мы поставили парочку экспериментов на пустой дороге между полей. Я стоял на обочине, Чик раз двадцать проезжал мимо меня, а я смотрел, при каком раскладе у него самый взрослый вид. Он клал спальник на сиденье, чтобы быть повыше, надевал мои солнечные очки, поднимал их на лоб, брал в рот сигарету, а под конец даже приклеил себе пару кусочков черной изоленты на лицо, чтобы изобразить бородку в стиле Кевина Кураньи. Но выглядел Чик при этом вовсе не как Кевин Кураньи, а как четырнадцатилетний мальчишка, налепивший себе изоленту на лицо. В конце концов, он отлепил все это художество и приляпал маленький квадратный кусочек ленты под нос. С этой штукой Чик стал похож на Гитлера, но с расстояния это выглядело действительно лучше всего. А так как мы были еще только в Бранденбурге, политических конфликтов в связи с этим можно было не опасаться.

Но проблема с выбором направления оставалась. Нам попадались указатели на Дрезден. Дрезден, я почти уверен, находится на юге, и мы для начала решили ехать в ту сторону. Но когда нужно было выбирать между двумя дорогами, мы по возможности выбирали ту, где было меньше машин, а там быстро становилось очень мало указателей, а те, что были, указывали направление на ближайшие деревни, а не на Дрезден. На юг – это на Буриг или на Фрайенбинк? Пришлось кинуть монетку. Чику страшно понравилось кидать монетку, и он сказал, что дальше мы будем выбирать дорогу только так. Орел – направо, решка – налево, ребро – прямо. Естественно, монетка никогда не вставала на ребро, поэтому ехать вперед не удавалось вовсе. Скоро мы бросили это дело с монеткой и стали просто поочередно сворачивать направо-налево-направо-налево. Это была моя идея, но она оказалась не лучше. Может показаться, что если все время попеременно сворачиваешь то направо, то налево, не может выйти, что ездишь кругами. Но нам это как-то удалось. Когда мы в третий раз оказались перед указателем, где налево был Макграфписке, а направо – Шпреенхаген, Чик придумал ехать только в направлении тех населенных пунктов, названия которых начинаются с букв «М» или «Ч», но таких было определенно недостаточно. Тогда я предложил ехать в сторону только тех мест, количество километров до которых – простое число. Но мы тут же неправильно свернули около указателя «Бад Фрайенвальде, 51 км», а когда это до нас дошло (семнадцать на три), мы были уже где-то далеко.

Наконец сквозь тучи проглянуло солнце. Посреди кукурузного поля дорога разветвлялась. Резко налево шла булыжная дорога, направо – грунтовая. Мы заспорили, какая из них ведет на юг. Солнце стояло еще не совсем в зените, не было и одиннадцати.

– Юг там, – сказал Чик.

– Там восток.

Мы вышли из машины и съели по паре шоколадных печенюшек, которые уже наполовину растаяли. Насекомые в кукурузном поле гудели оглушительно.

– Знаешь, что стороны света можно определять с помощью часов? – Чик снял свои часы. Старой российской модели, их нужно заводить вручную. Чик держал часы на вытянутой руке между нами, но я не знал, как с их помощью определить сторону света, и он тоже. Нужно как-то направить одну стрелку на солнце, и тогда вторая укажет на север, что-то в этом роде. Но около одиннадцати обе стрелки указывают на солнце, а там уж точно не север.

– Может, стрелки как раз на юг и указывают? – сказал Чик.

– А в полдвенадцатого юг будет тогда с другой стороны?

– Может, это из-за летнего времени. Может, летом этот фокус не проходит. Давай я переставлю на час назад.

– И что это изменит? За час стрелка проходит весь круг. А стороны света ведь не вращаются туда-сюда.

– Но если компас вращается, может, это волчковый компас?

– Волчковый компас!

– Что, никогда о таком не слышал?

– Слышал. Он еще гирокомпас называется. К волчкам никакого отношения не имеет, и сам не вертится, – сказал я. – Он имеет отношение к спирту. У него спирт внутри.

– Что за бред?

– Я об этом в одной книжке читал. Они там плывут на корабле, и один матрос разбивает компас, потому что он алкоголик. Ну, и они совсем перестают понимать, где находятся.

– Что-то это не очень похоже на книгу, которой можно доверять.

– Вполне можно. Книжка называлась, кажется, «Морской лев» или «Морской волк».

– Ты имеешь в виду – «Степной волк». Там еще про наркотики. Такие книжки читает мой брат.

– «Степной волк»[4] – это вообще-то группа такая, – ответил я.

– Ладно, раз мы не знаем точно, где юг, просто поедем по грунтовке, – сказал Чик, надевая обратно часы. – Там спокойнее.

Как всегда, он был прав. Это было хорошее решение. За целый час нам не встретилось ни одной машины. Мы оказались в таком месте, где домов не видно было даже на горизонте. А на поле лежали тыквы размером с гимнастический мяч.

21

Подул ветер, а потом снова стих. Солнце опять скрылось за темными тучами, и на лобовое стекло упали две дождевые капли. Капли были такие большие, что намочили почти все стекло. Чик поехал быстрее, высокие деревья склонялись под натиском ветра, и вдруг порыв отбросил нашу машину чуть ли не на другую сторону дороги. Чик свернул на ухабистую дорожку между двумя пшеничными полями. Фортепиано забренчало драматичнее. Через километр дорожка оборвалась прямо посреди поля.

– Ну нет, назад я возвращаться не буду, – сказал Чик и, не притормаживая, поехал вперед. Стебли застучали по кузову и дверям. Машина покатилась по пшеничному полю, Чик включил пониженную передачу и прибавил газу. Мотор заревел, и мы поплыли вперед, как ледокол, носом рассекая море желтых колосьев. «Нива» издавала странные звуки, но пересекла пашню без особого труда. Только ориентироваться в поле было сложно, потому что из-за колосьев практически ничего не видно – никакого горизонта. Третья дождевая капля упала на лобовое стекло. Рельеф поля слегка шел вверх. Мы поворачивали туда-сюда и выписывали кренделя, то и дело натыкаясь на борозды, которые сами же сделали минуту назад. Я предложил Чику попытаться написать в поле наши имена, чтобы их можно было прочесть с вертолета или увидеть потом на Google Earth. Но мы тут же запутались, едва начав рисовать поперечную палочку от «Ч». Тогда мы стали просто ездить по полю, потихоньку взбираясь на холм, а когда залезли на самый верх, поле вдруг закончилось. Чик затормозил в последний момент. Зад машины стоял еще в пшенице, а капот высунулся наружу. Перед нами лежало сочно-зеленое коровье пастбище, резко уходящее вниз, и открывался вид на бесконечные поля, рощицы, узкие дорожки, холмы, горы, луга и лес. На горизонте громоздились тучи. На колокольне далекой церкви горел отблеск солнца, стояла мертвая тишина. Четвертая капля разбилась о стекло. Чик заглушил мотор. Я выключил Клайдермана.

Несколько минут мы просто сидели и смотрели. Небольшие светлые облака проплывали под черными тучами. Сине-серые вуали лежали над дальними и ближними холмами. Облака поднимались и волной катились на нас.

– День независимости[5], – сказал Чик.

Мы достали хлеб, колу и джем, и пока занимались устройством пикника в машине, снаружи стемнело. Только недавно перевалило за полдень, но темно стало, как ночью. Тут я увидел, как посреди пастбища упала корова. Я сначала решил, что мне показалось, но Чик тоже это видел. Все остальные коровы повернулись задом к ветру, а эта просто шмякнулась на траву. А потом ветер вдруг стих – так же внезапно, как и поднялся. С минуту ничего не происходило, стало так темно, что невозможно было разглядеть надпись на бутылке колы. Потом нам будто плеснули на стекло ведро воды, и – дождь полил стеной.

Это продолжалось несколько часов. Громыхало, сверкало и лило. Ветка толщиной в руку, прямо с листьями, пролетела через долину, как будто какой-то ребенок запускал змея. Когда вечером дождь наконец прекратился, и мы вылезли из машины, оказалось, что все пшеничное поле полегло, а луга перед нами превратились в болото. Ехать дальше было нельзя – мы бы завязли. Поэтому первую ночь нашего путешествия мы провели на вершине холма. Спать на сиденьях в машине не очень-то удобно, но учитывая, как все вокруг развезло, других вариантов не было.

22

Я почти не спал. И это хорошо, потому что на рассвете я заметил в долине крестьянина на тракторе. Не знаю, видел ли он нас, но я на всякий случай разбудил Чика. Чик тут же завел мотор, и мы не то чтобы поехали, а скорее стали сползать задом с холма. Так, по пшеничному полю, мы выползли обратно на дорогу и двинулись в путь.

Шоколадное печенье затвердело и снова стало съедобным. Мы позавтракали им, а потом Чик стал учить меня водить машину на лугу на опушке леса. Сначала я был не в восторге от этой затеи, но Чик сказал, что глупо красть машины, если не умеешь ездить. Кроме того, он был уверен, что я просто трушу. И был прав.

Чик устроил для меня демонстрационный заезд, чтоб я внимательно смотрел, что он там на самом деле делает, на какую педаль нажимает, как переключает передачи. Конечно, я уже сотни раз все это видел, когда ездил с родителями, но никогда особо за этим не следил. Я даже точно не знал, где какая педаль.

– Слева сцепление. Ты его медленно отпускаешь, подбрасываешь газку и – понимаешь? Понимаешь?

Конечно, я ни черта не понимал. Медленно отпускать? Подбрасывать газку? Чик мне объяснил.

Чтобы тронуться, нужно включить первую передачу. Для этого надо левой ногой нажать на сцепление, правой – легонько на педаль газа, и одновременно отпускать сцепление. Тронуться – это самое сложное. Попытки с двадцатой мне удалось сдвинуть «Ниву» с места, но это меня так удивило, что я тут же снял обе ноги с педалей – машина дернулась и заглохла.

– Просто снова жми на сцепление, тогда не заглохнет. И когда тормозишь тоже: всегда одновременно нужно жать на сцепление, а то заглохнет.

Но до торможения я добрался не сразу. На педаль тормоза нужно нажимать тоже правой ногой, с этим поначалу мне было никак не справиться. Почему-то нажимать на тормоз хотели сразу обе мои ноги. А когда у меня, наконец, получилось сделать так, чтоб машина ехала, и мне удалось проползти на первой передачи вокруг луга – вот это было круто! «Нива» слушалась меня! Когда я поехал быстрее, мотор начал рычать, и Чик сказал, что нужно нажать на сцепление и подержать его секунды три. Я так и сделал, а Чик включил мне вторую передачу.

– А теперь еще газку! – сказал Чик, и я полетел со скоростью тридцать километров в час. К счастью, луг был очень большой. Я потренировался пару часов: столько мне понадобилось, чтобы научиться самостоятельно трогаться, разгоняться до третей передачи и снижать скорость так, чтобы машина постоянно не глохла. Я весь взмок, но прекращать не хотел. Чик лежал на надувном матрасе на опушке леса и загорал. За весь день мимо прошли только два человека, которые не обратили на нас никакого внимания. В какой-то момент я остановился около Чика и спросил, как замыкать провода, чтобы завести машину. Научившись ездить, я захотел разобраться и во всем остальном.

Чик поднял солнечные очки на лоб, сел на водительское место и обеими руками влез в пучки проводов.

– Так, сюда бросаем плюс от аккумулятора, пятнадцатую клемму соединяем с тридцаткой. Вот этот толстый провод. Да, он должен быть толстый. Зажигание, значит, включается. Теперь пятидесятку бросаем, это к реле стартера – и все.

– А что, с любой машиной так можно?

– Ну, лично я только с этой знаком. Но брат говорит – да. Главное – пятнашка, тридцатка и пятидесятка.

– И все?

– Нужно еще замок на руле убить. Но это вообще фигня. Ногой шмяк – и готово. Ну и запитать бензонасос, конечно.

Конечно, «запитать бензонасос». Я не стал ничего говорить. На физике мы кое-что изучали про электрический ток. Что там есть плюс и минус, что электроны бегут по проводам и всякое такое. Но, судя по всему, все это не имело никакого отношения к тому, что происходило внутри нашей «Нивы». Все эти «бросить плюс от аккумулятора» и «соединить пятнашку с тридцаткой» звучали так, будто в машине тек какой-то совсем другой ток, не такой, как в проводах на уроках физики, словно мы оказались в каком-то параллельном мире. Хотя, наверное, это уроки физики были в параллельном мире. Потому что у Чика все работало, а значит, он был прав.

23

Чик снова рулил. После того как мы проехали мимо кафе-пекарни в какой-то деревушке, нам обоим страшно захотелось кофе. Мы припарковали машину в кустах за деревней и пешком вернулись к пекарне. Там мы купили кофе и булочек с сыром и ветчиной. Но в тот самый момент, когда я как раз собирался откусить от своей булочки, кто-то за моей спиной произнес:

– Клингенберг, как тебя сюда занесло?

Лутц Хеккель, слон на спичечных ножках, сидел за столиком сзади нас. Рядом с ним – еще один необъятный слон на спичечных ножках и слониха чуть поменьше с ногами-колоннами.

– Ой, и монгол тоже тут! – удивленно воскликнул Хеккель. Его тон не оставлял никаких сомнений в том, какого он мнения о монголах вообще и о Чике в частности.

– Родственников навещаем, – бросил я и тут же отвернулся. Пускаться в объяснения не хотелось.

– Не знал, что у тебя тут родственники.

– У меня, – объявил Чик и поднял стакан с кофе в его сторону, типа «твое здоровье». – Тут в Цвитове лагерь для мигрантов.

Не припомню, чтоб Хеккель был на вечеринке у Татьяны, но следующее, что он спросил, это – как мы сюда добрались. Чик стал заливать что-то про велопоход.

– Однокашники что ль? – услышал я голос большого слона, а потом долго ничего больше не слышал. Через несколько минут по столику лязгнули ключи от машины, скамейка с шумом отодвинулась, и Хеккель-отец проковылял на своих спичках мимо нас внутрь кафе. Вышел он с огромным пакетом булочек с сыром и ветчиной, четыре штуки положил нам на столик и гаркнул:

– Перекусите хорошенько, и чтоб все спорилось у наших доблестных лисапедистов!

Он постучал костяшками пальцев по дереву, и вся слоновья семья заковыляла через площадь прочь.

– Уф, – выдохнул Чик, а я даже и не знал, что сказать. Мы еще долго сидели перед этой пекарней. Кофе после этого был очень в тему, да и булочки тоже.

Каждые полчаса на площадь заруливал автобус с туристами. Где-то на холме над деревней была небольшая крепость. Чик сидел спиной к остановке, а мне приходилось смотреть на толпы стариков, которые вываливались из этих автобусов. Сплошь старики. Все в коричневой или бежевой одежде, со смехотворными панамками на голове. Проходя мимо нас – там был небольшой подъемчик, – они пыхтели так, будто только что пробежали марафон.

Мне никогда не удавалось представить, что я сам когда-нибудь стану таким бежевым стариком. А при этом все старики, которых я знал, были такими бежевыми. И старухи тоже. Все бежевые. Ужасно сложно вообразить, что эти старушки когда-то были молодыми. Что когда-то им было столько, сколько Татьяне, что они прихорашивались по вечерам и ходили на танцы, где их называли, скажем, красотками или еще как-нибудь в этом духе – лет пятьдесят или сто назад. Ну, не всех, конечно. Некоторые, наверное, и тогда были скучными и уродливыми. Но даже эти скучные и уродливые, наверняка, чего-то хотели от жизни, строили какие-то планы на будущее. И нормальные, не уродливые, тоже строили планы на будущее и уж точно не собирались превращаться в бежевых старушек. Чем дольше я думал об этих стариках, которые приезжали сюда на автобусах, тем хуже мне становилось. Больше всего меня угнетала мысль о том, что среди этих пенсионерок должны быть и те, которые в юности не были ни скучными, ни уродливыми. Наверное, среди них есть и бывшие самые красивые девчонки в параллели, в которых все были влюблены и из-за которых кто-то семьдесят лет назад сидел на своей индейской башне и ждал, когда в их комнате загорится свет.

Эти девушки тоже сделались бежевыми пенсионерками, и их стало невозможно отличить от других бежевых старушек. У всех теперь была одинаково серая кожа, толстые носы и уши, и это так загрузило меня, что мне стало совсем плохо.

– Псст! – шикнул Чик, глядя куда-то мимо меня. Я проследил его взгляд и обнаружил двух полицейских, которые шли вдоль ряда припаркованных машин и внимательно разглядывали номера. Ни слова не говоря, мы взяли свои картонные стаканы с кофе и, стараясь не привлекать внимания, прогулочным шагом направились обратно к кустам, где стояла наша «Нива». Из деревни мы выехали той же дорогой, что приехали утром, выбрались на шоссе, разогнались под сотню и рванули прочь. Спорить о планах на ближайшее будущее не приходилось.

В каком-то перелеске мы нашли парковку, где люди оставляли машины, чтоб пойти погулять. К счастью, там стояло довольно много машин. Однако найти машину, с которой можно скрутить номера, оказалось не так просто – у большинства номера вообще не на винтах крепились. В конце концов, мы отыскали старый «Фольксваген Жук» с мюнхенскими номерами, и на их место прикрутили железки с «Нивы» в надежде, что хозяин не сразу заметит подмену.

Мы пронеслись пару километров по узкой дорожке через поля, потом завернули в какой-то бескрайний лес и припарковали «Ниву» около заброшенной лесопилки. Упаковали рюкзаки и пошли бродить по лесу.

Мы вовсе не собирались бросать машину на произвол судьбы, но ехать было как-то стремно, хоть мы и сменили номера. Поэтому мы решили, что лучше, чтобы «Нива» некоторое время не появлялась на дорогах. Провести денек-другой в лесу, а потом вернуться и посмотреть, как дела – план был такой. Хотя до настоящего плана это не дотягивало. Мы ведь даже не были уверены, что полиция искала именно нас, и не знали, будут ли продолжаться поиски через пару дней.

Мы долго взбирались в горку. Наверху лес стал редеть. Там была обнесенная невысокой стенкой смотровая площадка, откуда открывался классный вид на окрестности. Но самое классное было то, что там стоял киоск, в котором можно было купить воды, или шоколадку, или мороженое. В общем, с голоду тут не умрешь, и мы решили остаться где-нибудь неподалеку от этого киоска.

Чуть ниже по склону горы мы заметили поляну, где отыскали тихое местечко за огромными кустами бузины. Там мы загорали и дремали – так прошел весь день. На ночь мы как следует подкрепились сникерсами и колой, а потом залезли в спальники и стали слушать, как стрекочут цикады. Целый день мимо шастали походники с велосипедистами, и даже автобусы проезжали – куча народу хотела насладиться окрестным пейзажем. Но как только стало смеркаться, никто больше не появлялся. Мы остались одни на горе. Все еще было тепло, чуть ли не жарко. Чик, щедро нагелив себе волосы, все-таки выцыганил у продавца в киоске две бутылки пива и теперь отковыривал с них крышки зажигалкой.

Звезд над нами становилось все больше. Мы лежали на спине, смотря, как между небольшими звездами появлялись маленькие, а между маленькими – совсем крошечные, и чернота как будто уносилась все дальше.

– Потрясающе, – сказал Чик.

– Да, – отозвался я, – потрясающе.

– Это намного круче, чем кино. Хотя кино – это тоже круто. Смотрел «Войну миров»?

– Конечно.

– А «Звездный десант»?

– Это где обезьяны?

– Не, там насекомые…

– А в конце такой типа мозг? Огромный жук-супермозг с такими… с такими склизкими штуковинами?

– Да!

– Потрясающий фильм.

– Да, потрясающий. Представь себе, где-то там наверху, на одной из этих звезд, все так и есть! Там действительно живут огромные насекомые, и в этот самый момент происходит жуткая битва за космическое господство – и никто об этом не знает.

– Никто, кроме нас, – отозвался я.

– Точно. Кроме нас.

– Но об этом знаем только мы. Даже насекомые не знают, что мы знаем.

– А серьезно – ты в это веришь? – Чик поднялся на локте и посмотрел на меня. – Ты веришь, что там еще что-то есть? Ну, не обязательно насекомые. Но – что-то?

– Не знаю. Я слышал, что это можно посчитать. Вероятность, что там что-то есть, жутко мала, но Вселенная бесконечно огромна, и если помножить жутко малое на бесконечно огромное, то получится какое-то число. Это и будет количество планет, где что-то есть. Ведь тут же все получилось. Так что где-то там наверху, наверняка, есть огромные насекомые.

– Я тоже так думаю! Совершенно так же! – Чик снова лег на спину и стал напряженно вглядываться в небо. – Потрясающе, да? – сказал он.

– Да, потрясающе.

– Просто в голове не укладывается…

– А представляешь, у этих насекомых есть свое насекомье кино! Они там на своей планете снимают фильмы, и кто-нибудь сейчас смотрит фильм про двух мальчишек, живущих на Земле, которые угнали машину.

– И это настоящий ужастик! – отозвался Чик. – Мы кажемся этим насекомым отвратительными, потому что мы не склизкие.

– Но все считают, что это только фантастика, и на самом деле нас совсем не существует. Люди и машины – это же полная чушь! В это у них никто не верит.

– Кроме двух юнцов! Они в это верят. Двое юных насекомых, которые где-то учатся и как раз угнали военный вертолет. Летают вокруг своей насекомьей планеты и думают то же самое, что и мы. Они думают, что мы существуем, потому что мы думаем, что они существуют.

– Потрясающе!

– Да, потрясающе.

Я смотрел на эти непостижимо бесконечные звезды, и мне стало как-то не по себе. Я был растроган и испуган одновременно. Думал об этих насекомых, которые теперь сделались для меня чуть ли не видимыми в своей маленькой мерцающей галактике, а потом повернулся к Чику. Он посмотрел на меня, прямо мне в глаза, и сказал, что это все просто потрясающе. Так и было. Это все действительно было потрясающе.

Цикады стрекотали всю ночь.

24

Проснувшись утром, я обнаружил, что остался один. Огляделся. По поляне стелился легкий туман, Чика – ни следа. Но раз его матрас был на месте, я решил пока особо не беспокоиться. Попытался поспать еще немного, но скоро беспокойство заставило меня встать. Я пошел на смотровую площадку и внимательно посмотрел во все стороны. Кроме меня на этой горе не было ни души. Киоск был еще закрыт. Солнце напоминало красный персик в миске с молоком. С первыми лучами солнца на гору стала взбираться первая группа велосипедистов, а потом не прошло и десяти минут, как на склоне появился Чик. У меня как груз с плеч свалился. Оказывается, он просто ходил вниз к лесопилке посмотреть, на месте ли наша «Нива». «Нива» была на месте. Мы чуток посовещались и все-таки решили ехать дальше прямо сейчас, потому что ждать было как-то бессмысленно.

Между тем велосипедисты расположились рядом с нами на стене – около дюжины мальчишек и девчонок нашего возраста и один взрослый. Они завтракали и тихо переговаривались. Выглядели они как-то странно. Для классного выезда их было слишком мало, для семьи – слишком много, для приюта для умственно отсталых на выезде – слишком хорошо одеты. Но что-то с ними было не так. Эти ребята были одеты в такие шмотки… Без всяких там лейблов, но выглядели они вовсе не дешево. Наоборот, слишком дорого и как-то… дебильно. У них были очень, ну очень чистые лица. Не знаю, как бы это описать, но лица у них были какие-то… чистые. А самое странное – их сопровождающий: он разговаривал с ними, как подчиненный с начальниками. Чик поинтересовался у одной из девчонок, из какой психушки они сбежали, и та ответила:

– Не из какой! Мы – «Знать Германии за велокатание».

Она сказала это очень серьезно и очень вежливо. Может, конечно, хотела пошутить, и это был веловыезд сельской школы клоунов.

– А вы – что? – спросила она.

– Что мы?

– У вас тоже велопоход?

– Нет, мы автомобилисты, – ответил Чик.

Девочка повернулась к парню, который сидел рядом с ней, и сказала:

– Ты был неправ. Они автомобилисты.

– А вы кто на самом деле? Знать Германии за велокатание?

– Что же в этом такого примечательного? Разве «автомобилист» звучит менее странно?

– Нет, но – знать Германии за велокатание?

– Да. А для вас подошло бы название «Пролетариат – моторам рад».

Черт, ну и перло же ее! Видно, сельская школа клоунов перед выездом знатно накурилась травы. Чем они занимались на горе, мы так и не выяснили. А чуть позже мы уже на машине обогнали всю эту компанию, рассекая по шоссе. Та девчонка помахала нам, и мы помахали в ответ. По крайней мере, про велики она правду сказала. К тому времени мы опять стали чувствовать себя на дороге жутко уверенно, и я предложил Чику, если нам когда-нибудь понадобится скрываться под вымышленными именами, чтоб он был граф Нива, а я – граф Воображал.

25

Главная проблема того утра состояла в том, что нам было нечего есть.

Консервы из дома мы взяли, а открывалку забыли. Оставалось еще три кусочка хрустящих хлебцев, а масло закончилось. Шесть замороженных пицц растаяли и стали совершенно несъедобными. Я даже попытался поджарить кусочек пиццы на огне зажигалки, но из этого ничего не вышло, и в конце концов шесть летающих тарелок вылетели из окон «Нивы», как космические корабли с горящей Звезды Смерти.

Спасение ждало нас через пару километров. Там показался дорожный указатель налево на какую-то деревеньку, на котором висела реклама: «Норма – 1 км». Огромный супермаркет был виден уже издалека – он был похож на обувную коробку, забытую Гулливером среди полей.

А деревня была крошечная. Мы проехали ее насквозь, припарковались около большого амбара, где нас никто не видел, и пешком пошли назад. Хотя во всей деревне было всего улиц десять, и все они сходились к фонтану на рыночной площади, супермаркет никак не находился. Чик хотел свернуть налево, я предлагал идти по диагонали и прямо. На улице не было ни души, спросить не у кого. Мы довольно долго бродили по пустынным улочкам, а потом наконец встретили мальчика на велосипеде – на деревянном велосипеде без педалей. Чтобы ехать, нужно было отталкиваться ногами. Мальчику было лет двенадцать, то есть он был лет на десять староват для такого велосипеда. Коленки у него задевали о землю. Он остановился прямо перед нами и уставился на нас огромными глазами, как большая долбанутая лягушка.

Чик спросил у мальчика, где тут «Норма», и он улыбнулся в ответ – то ли жутко дерзко, то ли жутко наивно. У него были невозможно большие десны.

– Мы не ходим в этот магазин, – решительно ответил он.

– Понятно. А где он находится?

– Мы покупаем только у Фрёлиха.

– А, у Фрёлиха, – Чик кивнул мальчику, как кивает один ковбой другому, когда не хочет делать ему больно. – Но нас в основном интересует, как добраться до «Нормы».

Мальчик с готовностью кивнул, поднял одну руку, как будто хотел почесать лоб, а второй рукой обвел вокруг себя, указывая в неопределенном направлении. Потом его указательный палец вдруг нашел точную цель между домами. Там на горизонте виднелась одинокая ферма, обрамленная высокими тополями.

– Фрёлих там живет. Мы всегда туда ходим.

– Чдно, – сказал Чик. – А в каком примерно направлении супермаркет?

Мальчик улыбнулся, обнажив гигантские десны, и стало понятно, что рассчитывать на ответ вряд ли стоит. Но на улице больше никого не было.

– А что вы там хотите?

– Что мы там хотим? Майк, Майки, что мы там хотели в супермаркете?

– Купить что-то? Или просто посмотреть? – спросил мальчик.

– Посмотреть? Ты что, в магазин ходишь, чтобы посмотреть?

– Ладно, пойдем дальше, – сказал я. – А магазин этот мы и так отыщем. Мы еды хотели купить.

Я не видел смысла дальше болтать с этим лягушкоглазым мальцом.

В этот момент из дверей одного из домов вышла очень бледная и очень высокая женщина и закричала:

– Фридеман! Фридеман, домой! Уже двенадцать.

– Иду, – отозвался мальчик. Его голос вдруг изменился и стал таким же певучим, как у матери.

– А зачем вам покупать еду? – продолжил расспрашивать нас мальчишка, но Чик уже подошел к женщине и спрашивал у нее, где тут «Норма».

– Что еще за «Норма»?

– Магазин, – объяснил Фридеман.

– А-а, большой супермаркет, – протянула женщина. У нее быо довольно интересное лицо. Очень худое, но при этом какое-то полное. Она сказала:

– Мы туда никогда не ходим. Мы покупаем у Фрёлиха.

– Да, мы уже знаем, – Чик изобразил вежливую улыбку. Это он очень хорошо умел – вежливо улыбаться. Но мне всегда казалось, что он слегка перебарщивает. Впрочем, в остальном он выглядел мрачно, как татаро-монгольское иго, что уравновешивало чуть пережатую улыбку.

– А что вы там хотите?