SPQR IV. Храм муз Робертс Джон
Вероятно, мне следовало объяснить, что Гор – это один из самых отвратительных египетских божеств, к тому же у него на плечах голова сокола.
– Я не заметила. Я пала ниц у его ног в тот момент, когда он начал говорить. Даже дочери царей египетских должны преклоняться перед богами.
– Вполне можно понять, – мне ничего не оставалось, как умерить свой пыл.
– Вы даже представить себе не можете, как я обрадовалась, когда святой Атакс оказался в Александрии и принес весть о пришествии Баала-Аримана! А ведь вел он себя, знаете ли, очень скромно и ненавязчиво! И был просто поражен, когда я сообщила ему о том, что Гор уже объявил мне о его пришествии.
– Да-да, несомненно. И что, он уже успел продемонстрировать свою власть и могущество с тех пор, как здесь очутился?
– Конечно! Он исцелил множество верующих от таких недугов, как глухота и паралич! Он заставляет статуи говорить, и они предрекают Египту блестящее будущее! Но жрец утверждает, что сам не обладает никаким могуществом, что он всего лишь посредник, проводник великой мощи Баала-Аримана.
Когда Береника говорила об Атаксе, ее глаза, как мне показалось, заволокло туманом, словно дочь Птолемея наблюдала что-то такое, что недоступно простым смертным… или вообще потеряла дар зрения.
– Ты сказала «блестящее будущее». А он дал какие-то пояснения насчет природы и сущности этого блестящего будущего?
– Нет, но я верю, что мы узнаем это из божественных речений, которые вскоре услышим из уст самого Баала-Аримана.
У меня было еще много вопросов, но в этот момент возле нас, задыхаясь от спешки, появился дворецкий. Еще один евнух.
– О, владычица и свет Египта, гиппопотам вылез из пруда и напал на критских танцовщиц!
– И они наверняка решили, что это опять явился Зевс в обличье гиппопотама, – встрял я. – И выискивает новую смертную женщину, чтобы ее похитить. Если он найдет среди них добровольцев, на это стоит посмотреть.
– Ой, я непременно должна там быть и все увидеть! – воскликнула Береника. – Сети, позови стражу. Скажи им, чтоб захватили длинные копья. Им, наверное, удастся загнать это животное обратно в пруд. Но ему нельзя причинять вреда! Он посвящен богу Таверету!
– Вот вам и причина, по которой боги с неодобрением смотрят на инцест! – заметил я, когда дочь Птолемея поспешно ушла.
– В Риме тоже полным-полно всяких эксцентричных особ, – оборвала мои рассуждения Фауста. – Хотя в Египте это кажется глупым и смешным.
– Да, наверное. Но если уж Гору вздумалось объявить о пришествии нового бога, то почему он не поведал об этом Птолемею? Почему он избрал для этого его полоумную дочь?
– Как я понимаю, ты считаешь ее рассказ вымыслом, в который нельзя верить?
– Именно так, и никак иначе. Явления богов – обычный сюжет для мифов, но все это по большей части принадлежит давним векам, эпохам богов и героев. Там подобные вещи вполне уместны, даже выглядят правдоподобно. Заметь, моего собственного деда однажды посетили Диоскуры, но это было во сне, к тому же он перед этим здорово выпил.
– Деций, откуда у тебя взялся этот странный и внезапный интерес к религии? Ни за что не поверю, что пребывание в Египте заразило тебя их древними верованиями.
Вот вам истинная дочь Суллы! Фауста не верит ни во что, за исключением, разве что, жадности и жажды власти.
– Религия – мощная и опасная вещь, Фауста. Именно поэтому мы, римляне, еще столетия назад обуздали ее и поставили на службу государству. И именно поэтому сделали жречество частью государственного аппарата. Именно поэтому у нас запрещено пользоваться пророчествами из книг Сивиллы, разве что в самых крайних случаях, да и то только с разрешения Сената.
– И что это должно означать?
– Самый опасный вид религии – это тот, что обычно проповедуют харизматические личности вроде этого Атакса. Эти так называемые пророки слишком эмоциональны и переменчивы в своих видениях. Они как-то умеют делать так, чтобы их краткосрочные предсказания сбывались, заставляя своих фанатичных последователей собственноручно воплощать их в жизнь. Люди в массе своей необычайно доверчивы, их нетрудно убедить. Обрати внимание, Атакс исцеляет глухоту и паралич, а эти недуги нетрудно симулировать. Могу спорить, ему никогда не удавалось восстановить отрубленную руку или ногу.
– Я думаю, ты ни за что не заинтересовался бы этим, если бы не считал, что тут замешано мошенничество, в результате которого Атакс обогащается за счет своих болванов-последователей, – заметила Фауста. – Неужели ты действительно усмотрел в этом некую политическую подоплеку? Очередная игра власть держащих?
– Я просто уверен в этом, хотя пока не понимаю ее истинной природы.
– А почему тебя вообще беспокоят египетские дела? – спросила она.
– А потому что практически все, что здесь происходит, напрямую касается интересов Рима. И что бы ни замышлял этот Атакс, это не принесет нам ничего хорошего. Было бы просто глупо посылать сюда наши легионы, чтобы навести тут порядок, тогда как простое разоблачение, раскрытие заговора может разом решить эту проблему.
Фауста улыбнулась.
– Юлия говорит, что ты хотя и сумасшедший, но очень интересный тип. Кажется, я начинаю понимать, что она хотела этим сказать.
Не успела она закончить эту загадочную фразу, как перед нами возникла та самая упомянутая юная дама.
– Эта толпа, кажется, совсем пошла вразнос, – заявила Юлия. – Деций, я думаю, нам надо возвращаться в посольство.
– Ты так говоришь, как будто вы уже женаты, – заметила Фауста.
– А ты поедешь с нами? – спросила у нее Юлия, даже не удосужившись выяснить, хочу ли я последовать за ней.
– Думаю, мне лучше остаться, – ответила Фауста. – Я много слышала о распутстве и пьянстве при египетском дворе, и вот теперь выпала возможность увидеть все это своими глазами. Езжайте без меня. Здесь достаточно людей из штата римского посольства, чтобы соблюсти должный декорум.
Вообще-то, большинство римлян уже перепились и отключились или были близки к этому. Но я никогда не сомневался в способности Фаусты обеспечить себе полную безопасность.
Мы погрузились обратно на барку и поплыли к дворцу Птолемея.
– Я только что имела интересную беседу с подругой и наложницей парфянского посла, – объявила Юлия.
– Как я понимаю, он явился на прием без жены? – спросил я.
– Да. Жены и дети должны оставаться дома, в Парфии. Вроде как заложниками. Этим обеспечивается должное поведение посла.
– Бедняга. И что же эта утешительница одиноких послов тебе сообщила?
– По счастью, это высокообразованная греческая гетера*. Посол плохо владеет греческим, и она помогает ему читать документы. По большей части это скучные посольские дела, но вот недавно ей достались некие бумаги с чертежами, которые он не только перевел на парфянский язык, но и послал оригиналы царю Фраату в запертом сундучке и под сильной охраной.
Тут я почувствовал знакомый зуд, возникающий у меня всегда, когда удавалось вставить на место важную часть очередной головоломки.
– И что это были за документы?
– Это были чертежи каких-то боевых машин. Моя новая знакомая в этих бумагах почти ничего не поняла, а текст по большей части представлял лишь технические описания, причем таким языком, о котором она не имеет понятия, но это было какое-то устройство, чтобы поджигать корабли, машины, предназначенные для пробивания стен, а также для метания снарядов. Кроме того, там была расписка в получении крупной суммы денег в качестве платы за эти чертежи. Эти деньги были выплачены Ификрату Хиосскому. А еще она добавила, что после этого ученого сразу же убили, и это, как ей кажется, не было простым совпадением.
– Напомни мне потом, что никогда не следует доверять свои тайны болтливым греческим женщинам. Больше она ничего не припомнила?
– Все это она поведала мне, когда здорово разговорилась, рассказывая подробности своей жизни. Я решила, что будет довольно глупо и дальше расспрашивать ее об этих чертежах. Мужчины на Востоке никогда не слушают женщин, а ей до смерти хотелось хоть с кем-нибудь поболтать.
Как оказалось чуть позже, это была самая неудачная тема для беседы.
Глава 6
– Этого человека зовут Эвнос, – объяснил Амфитрион. – Он с Родоса и два года служил личным слугой у Ификрата.
– Он грамотен? Читать умеет? – спросил я.
– Конечно. Все рабы в Мусейоне, назначенные личными слугами, должны соответствовать определенным критериям. В конце концов, если ученый посылает слугу из лекционного зала, чтобы принести ему определенный свиток, тот должен быть в состоянии его найти.
– Разумно, – одобрил я. – Скажи-ка, ты случайно не знаешь, Ахилла или кто-то еще из военачальников часто посещали Ификрата?
Амфитрион посмотрел на меня таким взглядом, словно я, по его мнению, совсем лишился ума.
– Не желая выказать никакого неуважения по отношению к благородным слугам царя Птолемея, должен, однако, сказать, что военные – это малограмотный народ с македонских гор, мужланы, деревенщина. С какой стати им общаться с учеными вроде Ификрата?
– Ификрат когда-нибудь уезжал отсюда на достаточно долгое время? – продолжал спрашивать я.
– Да, конечно. Он ежемесячно путешествовал на лодке вверх по реке, делал промеры подъемов и падения уровня воды, изучал воздействие разливов на берега. Он очень интересовался гидростатикой и гидродинамикой. Ты же видел шлюзовые ворота, которые он конструировал.
– Да, видел. Какова была продолжительность таких путешествий?
– Я не вижу, каким образом твои вопросы могут быть связаны с его убийством, однако скажу, что обычно он отсутствовал дней шесть в начале каждого месяца.
– А здесь это обычная практика?
– Наши ученые пользуются полной свободой – в определенных границах, конечно – проводить свои исследования так, как им представляется наиболее удобным. Они даже не обязаны выступать с лекциями, если того не желают. Здесь, в Мусейоне, наша цель – чистое познание.
– Весьма похвально, – пробормотал я.
У меня начали возникать серьезные сомнения в чистоте помыслов и познаний Ификрата. Тут раздался стук в дверь, и в комнату вошел грек средних лет, одетый в ливрейную тунику служащего Мусейона. Он поклонился Амфитриону и мне, после чего остался стоять и ждать с важностью и достоинством, приличествующими рабам, сознающим свое высокое положение в мире рабов.
– Эвнос, – обратился к нему Амфитрион, – сенатор желает задать тебе несколько вопросов касательно покойного Ификрата Хиосского.
– Эвнос, – начал я, – ты был в этой комнате в тот вечер, когда убили ученого?
– Да, сенатор. Я помогал ему одеться, он готовился пойти в тот вечер на банкет. Потом он меня отпустил. Когда я шел по галерее в свою комнату, он снова меня позвал и велел принести несколько дополнительных ламп. Я сделал, как он требовал, и расставил лампы в его кабинете. Я уже хотел было их зажечь, но он велел мне уйти, и я ушел.
– У тебя не возникло никаких мыслей, зачем ему понадобились дополнительные лампы, если он собирался идти на банкет?
– У него был посетитель, хотя я не слышал, как он пришел.
– Ты успел его рассмотреть? – спросил я.
– Когда я вернулся с лампами, этот человек сидел в спальне, это позади кабинета. Освещение было слабое. Мне показалось, что он среднего роста с темными волосами и бородой, подстриженной на греческий манер. Он не смотрел в мою сторону. Это все, что я видел.
– Ты не припомнишь чего-нибудь еще, что могло бы помочь выяснить, кто это был? Или что-то такое, что Ификрат мог делать, и это было для него необычно?
– Извини, господин. Нет, больше мне нечего тебе сообщить.
Я отослал его и уселся на ближайший стул. Некоторое время я обдумывал услышанное. Меня вовсе не удивило, что этот человек не пришел ко мне раньше. Любой умный раб отлично знает, что лучше не лезть на рожон. Только если позовут и спросят. А вот у Амфитриона было меньше оправданий, что он раньше не допросил раба Ификрата, хотя это было понятно. Опрашивать раба – ниже его философского достоинства.
– Я хочу еще раз взглянуть на апартаменты Ификрата, – сообщил я Амфитриону и поднялся со стула.
– Хорошо, будь нашим гостем, сенатор, но мы вскоре должны будем убрать оттуда вещи Ификрата. Скоро к нам сюда должен прибыть выдающийся и знаменитый ученый-музыковед Зенодот из Пергама, поэтому нам понадобятся эти комнаты.
Асклепиада я нашел среди учеников – он заканчивал лекцию по анатомии. Я убедил его последовать за мной. Мы нашли кабинет Ификрата отлично убранным, а на столе лежала полная инвентарная опись принадлежавших ему вещей. Я взял со стола одну из серебряных чаш.
– Ты говорил, что Ификрат занимался исследованием свойств параболических зеркал, – начал я. – Какими именно свойствами они обладают, помимо того, что они могут концентрировать свет?
– Они еще могут концентрировать тепло, – ответил Асклепиад. – Пошли, я тебе сейчас все покажу.
Как только мы очутились во дворе, мой спутник, прищурившись, посмотрел на солнце, пытаясь определить угол его подъема. Пользуясь чашей как отражателем, он направил луч света на боковину лежавших без дела шлюзовых ворот. Потом начал отводить чашу чуть дальше от дерева, и световое пятно стало уменьшаться, пока не превратилось в очень яркую точку размером с медный асс[54].
– Приложи туда руку и поймешь, что я имел в виду.
Я осторожно провел рукой по деревянной поверхности, пока яркая световая точка не оказалась у меня на ладони. И почувствовал тепло, но отнюдь не жар, причиняющий боль.
– А каким образом эти устройства использовал Архимед? – спросил я.
– Говорят, что с их помощью он поджигал римские корабли.
– Ты считаешь, что такое возможно? Мне кажется, что жар не так уж силен.
– Но это же миниатюрный отражатель. А те, которыми пользовался Архимед, были, вероятно, большего размера, чем обычный щит. И он использовал множество таких зеркал, возможно, целую сотню, и они были установлены на верхней кромке крепостных стен Сиракуз, прикрывавших город со стороны гавани. С таким количеством отражателей, концентрирующих свет, я полагаю, он вполне мог преуспеть в поджигании атакующих город кораблей. А они чрезвычайно легко загораются, сам знаешь.
Итак, мы с ним некоторое время экспериментировали с четырьмя серебряными чашами. С помощью всех четырех, сконцентрировав их свет в одной точке, мы сумели получить несколько тонких струек дыма, поднявшихся с деревянных досок. Потом, вернувшись в кабинет, я стал вновь изучать списки найденных здесь вещей, пытаясь обнаружить хоть что-то, что могло бы дать ключ к пониманию того, чем на самом деле занимался этот проклятый педант, способный кого угодно привести в бешенство.
– Найденные предметы: коробка с разнообразными образцами веревок, каждый образец с ярлычком, – прочитал я. – Как ты думаешь, что это такое?
Мы рылись в вещах Ификрата довольно долго, пока не наткнулись на эту коробку, упрятанную под столом. В ней хранилось множество обрезков веревок. Что меня заинтересовало, так это то, что все они были из разного материала. Каждый образец был с фут длиной, и на каждом болтался ярлычок из папируса с надписью и цепочкой цифр.
Асклепиад взял пригоршню этих образцов.
– Вот эти сделаны из человеческих волос, – объявил он. – Интересно, для чего предназначались такие веревки?
Я читал надписи на ярлычках, пытаясь понять их значение.
– Как считается, человеческие волосы – лучший материал для канатов, которые применяются в катапультах, работающих с использованием энергии скрученных волокон. Женщины Карфагена, к примеру, пожертвовали свои длинные косы для изготовления таких боевых машин во время осады города римлянами. Сципион[55] захватил этот город и обнаружил там сплошь лысых женщин. Эти надписи указывают на то, кому принадлежали эти волосы. У этого бедняги был, видимо, пунктик такой – указывать все мельчайшие подробности.
– А цифры что означают? – Тут даже Асклепиад ничего не мог понять.
Я некоторое время раздумывал над этим.
– Думаю, это данные о весе или усилии, которые могут выдержать эти веревки до того, как лопнут. Как он ухитрился определить эти данные, не имею понятия.
Но если мои догадки относительно надписей на ярлычках соответствовали действительности, то волосы черных африканцев в этом отношении котировались ниже всех остальных, а вот светлые волосы германских женщин были самыми прочными и обладали самой высокой сопротивляемостью прилагаемым к ним усилиям. Никакие другие волокна растительного происхождения или изготовленные из шкур животных не шли ни в какое сравнение с волосами человека. Даже шелк, будучи весьма прочным, имел недостаточную сопротивляемость скручиванию, поскольку оказался, если я правильно расшифровал надпись, «слишком тянущимся». Помимо этого, он был еще и очень дорог.
Я пересказал Асклепиаду то, что сообщил мне раб.
– По крайней мере, теперь у нас имеется описание убийцы, хотя и очень примитивное.
– Среднего роста, темные волосы и греческая борода… это, конечно, сокращает поиск. В Александрии найдется не меньше двадцати или даже тридцати тысяч человек, подходящих под это описание.
– И среди них военачальник Ахилла, – отметил я.
– Связь, притянутая за уши, – и это в лучшем случае.
– Для меня этого вполне достаточно, – уверенно ответил я. – Человек такой наружности находился в апартаментах Ификрата в тот вечер, когда его убили. А на следующий день этот Ахилла является на место преступления без всяких на то причин и без объяснений и возражает против того, чтобы я занимался расследованием этого убийства.
– Убедительный аргумент, но не решающий, – возразил мне Асклепиад.
– Есть и другие. Несколько дней назад я, движимый единственно духом любопытства, забрел на учебный плац перед македонскими казармами. Я увидел там некую боевую машину, которую как раз собирали, и подошел взглянуть поближе. Этот неотесанный мужлан Мемнон прогнал меня оттуда, причем весьма грубо. Могу спорить, что если мы сейчас явимся туда, эту машину там уже не обнаружим.
– Если, как ты, видимо, подозреваешь, Ификрат конструировал боевые машины для Ахиллы, зачем тому было его убивать?
– Это и меня ставит в тупик, – признался я. – Это могло произойти в том случае, если Ификрат предложил свои разработки кому-нибудь другому. А это могло быть нарушением договоренностей между ними. Я узнал, что за некие чертежи этот ученый принял большую сумму денег от Фраата Парфянского.
– И, тем не менее, – продолжал упорствовать Асклепиад, – что касается действий Ахиллы… разве мы знаем, действительно ли они были незаконны? Может быть, это была какая-то провокация?
– Все это могло быть взаимосвязано. Наша внешняя политика – весьма сложное дело. Раз кто-то из союзных нам царей принимает нашу помощь и защиту, мы берем на себя все заботы о военной помощи. Это наше право как самой великой нации воинов во всем мире. И если мы видим, что этот царь предпринимает дополнительные меры обороны, увеличивающие его военную силу, мы обязаны предположить, что это направлено против нас, поскольку при наличии нашей помощи и содействия ему просто некого опасаться.
Асклепиад издал такой звук, словно прочищал глотку, выразив таким образом свое скептическое отношение к моим словам.
– Вполне может случиться и такое, что некоторые цари, бросая вызов здравому смыслу, становятся несколько менее, чем ты, уверенными в своей безопасности, даже находясь под покровительством Рима.
– Ох, да, я могу признать, что иной раз им приходится переживать какую-нибудь массовую резню или грабежи в их городах, прежде чем наши легионы придут им на выручку, но в общем и целом это надежная система помощи и поддержки. Иной раз мы даже принуждаем их снести часть оборонительной стены столицы – в качестве жеста доверия. И тогда, если они начинают восстанавливать эту стену, не предупредив нас сперва об этом, мы сразу понимаем, что они что-то задумали. Соглашение с Египтом не настолько формально, однако этот внезапный интерес к улучшенным системам вооружения крайне подозрителен.
– А разве остались какие-нибудь враги, наличие которых могло бы оправдать подобные приготовления?
– Теперь, когда старик Митридат мертв, а у Тиграна[56] выдернули все зубы, реальных врагов больше нет. А Парфия слишком далеко.
– А если готовится восстание недовольных аристократов? До меня доходили слухи, что некоторые номы вооружаются и готовы бросить вызов Александрии.
– Ну, это работа для пехоты и конницы, – ответил я. – Я проехался по большей части страны, до первого порога. Там нет никаких укреплений, достойных упоминания. Большая часть Египта защищена от любых вторжений пустыней. Единственные города, что окружены стенами, имеются здесь, в дельте Нила, и все они пока что под полным контролем Птолемея.
– Тогда, как мне кажется, у тебя и впрямь есть основательные причины для подозрений. И что же ты намерен делать в этой связи? Твои начальники не из тех людей, кто склонен действовать поспешно.
– Нет, мне сначала нужно собрать больше улик и свидетельств. У меня, к сожалению, имеется совершенно необоснованная репутация нарушителя спокойствия, приносящего одни беды и неприятности, так что мое начальство очень скептически отнесется к тому, какие сведения я им принесу, если только это не будет подтверждено неоспоримыми уликами, а на данный момент ничего такого у меня нет.
– И как ты намерен их добыть?
– Полагаю, придется немного попутешествовать.
Я попрощался с Асклепиадом и отправился в Библиотеку. Ее огромное помещение прямо-таки тонуло в пыли, а воздух был пропитан запахом папируса, к тому же здесь стоял постоянный гул от голосов читающих вслух ученых мужей. Несмотря на размеры и массивность самого здания, в помещении не было темно – свет в изобилии поступал через огромные верхние окна и бесчисленные световые люки в крыше, изготовленные из чистейшего стекла. Все помещение было отделано белым мрамором, что делало его еще светлее. Здесь стояло множество статуй различных богов-покровителей: Аполлона, Афины, египетского Тота с головой ибиса и прочих, а также бюсты великих философов. Стены до самых окон верхнего яруса были уставлены ромбовидными ячейками, в которых лежали свитки, напоминая винные кувшины. Каждая ячейка имела табличку с описанием ее содержимого.
Получив указания служителей, я направился в отдел пергамских свитков, где нашел Эвмена из Элевсина, наблюдавшего за работой писцов, снимавших копии с его драгоценных папирусов.
– Чем могу тебе служить, сенатор? – вежливо осведомился он.
– Надеюсь, ты мне поможешь. Ты говорил, что манускрипт, исчезнувший из кабинета покойного Ификрата, принадлежал Битону и назывался «Боевые машины».
– Да, именно так.
– Могу я взглянуть на его копию?
Ученый мрачно кивнул.
– Да. У нас имеются копии, мы снимаем их со всех книг, хранящихся в Библиотеке. Это помогает нам беречь бесценные оригиналы от чрезмерного использования.
– И тем не менее, Ификрат настоял именно на оригинале?
– Он был крайне настойчив. Заявил, что не желает иметь дело с неизбежными ошибками переписчиков.
– Понимаю. Так могу я взглянуть на копию?
– Конечно, сенатор.
Я последовал за ним в угол, где на полках и ячейках хранились сотни свитков, и с их ручек свешивались ярлычки с надписями. Он окинул свое богатство опытным взглядом и извлек из ячейки нужный свиток. Он был намного меньше, чем массивный оригинал, который я видел в кабинете Ификрата.
– Вся работа на одном свитке?
– Да, это не слишком большой труд. Если желаешь его внимательно изучить, то, пожалуйста, разворачивай свиток поаккуратнее. В него, по-видимому, не заглядывали с момента, когда копия была изготовлена, а это было почти сто лет назад.
– А как получилось, что оригинал оказался в Мусейоне? Работа ведь была посвящена Атталу I, царю Пергама, верно? И, стало быть, должна находиться в пергамской коллекции, не так ли?
Правители Пергама создали собственную библиотеку в подражание александрийской, и в те годы она все же уступала египетской.
– Один из ранних Птолемеев… э-э-э… попросил работу Битона на время, чтобы с нее могли снять копию. И по… недосмотру в Пергам вернули копию, правда, отлично сделанную, но не сам оригинал.
– И часто у вас случаются такие недосмотры? – поинтересовался я.
– Ну, у нас имеется несколько тысяч оригинальных манускриптов из пергамской библиотеки.
Кто бы сомневался. Кого из македонцев ни возьми – хоть царя, хоть простого воина-пехотинца, – все они ворье.
– Есть несколько свободных столов, сенатор, если ты хочешь просмотреть манускрипт прямо сейчас.
– Вообще-то, я бы предпочел забрать его с собой в посольство и почитать неспешно, если это не нарушает ваши правила.
– Мы неохотно выдаем манускрипты на руки, сенатор. А теперь, когда оригинал пропал, это единственный оставшийся у нас экземпляр.
– Если мое расследование закончится успешно, – сказал я, – думаю, весьма вероятно я смогу вернуть вам и оригинал. – И покрепче прижал свиток к себе.
– Ну, хорошо, раз так, да еще и в свете того, что наш правитель желает всемерно угождать Риму любым возможным способом, думаю, мы можем сделать для тебя исключение.
– Я крайне признателен. Благодарю тебя и от имени Сената, и от всего народа Рима, – уверил я ученого.
Вернувшись в посольство, я сразу навестил Кретика. Он был занят – читал сообщения, пришедшие из Рима и с других концов империи.
– Если ты не возражаешь, мой господин, я просил бы предоставить мне отпуск на несколько дней. Хочу поехать поохотиться.
Мой родственник глянул на меня с подозрением.
– С каких это пор ты стал заниматься чем-то, что требует больших усилий, нежели любование гонками колесниц? Что это ты задумал?
– Мне просто нужно немного размяться. В последнее время я веду слишком беззаботную жизнь.
– Ну, ты ведь здесь не так уж и загружен работой. Юлию с собой возьмешь?
– С позволения сказать, не думаю, что такая прогулка будет выглядеть достаточно приличной. Мы ведь еще не женаты.
– Тебя так волнует вопрос респектабельности? Х-мм. Вот теперь я точно знаю, что ты что-то от меня скрываешь! Что тебе уже удалось выяснить в ходе расследования этого убийства?
– Я пока что умолчу об этом. Через несколько дней все тебе расскажу.
– Ну, ладно, тогда отправляйся. Только не вляпайся в какие-нибудь очередные неприятности.
Гермес был ничуть не менее поражен, когда я сообщил ему о своих планах.
– На охоту? – переспросил он. – Ты хочешь сказать, охотиться на диких зверей?!
– А на кого тут еще можно охотиться? Разве что на сбежавших рабов…
– Но ты никогда прежде этим не увлекался.
– Тем больше причин начать сейчас. Ступай, найди все, что потребуется для охоты, Я думаю, что здесь есть все необходимое. Мы отправимся завтра с утра, как только рассветет.
И Гермес отправился выполнять мое поручение, недовольно бормоча что-то себе под нос и покачивая головой.
Я удобно уселся в уголке, прихватив кувшин с вином, и углубился в труд Битона. Снял со свитка жесткий кожаный чехол и начал осторожно разворачивать потрескивающий папирус. Оригинал-то был написан на пергаменте, а вот копию сделали на египетском папирусе – еще одна причина того, что этот свиток оказался гораздо меньшего размера.
Труд Битона начинался с описания истории военной техники и боевых машин. Подобные устройства относительно редко использовались вавилонянами и египтянами, да и были сравнительно простыми по конструкции. Еще меньше они использовались греками на раннем этапе их истории. Войско греков, осаждая Трою, не пользовалось ничем подобным, исключая разве что пресловутого деревянного коня, а это вовсе не то. Но по мере того, как войскам приходилось все больше иметь дело с укрепленными городами, возрастала и потребность в подобных машинах. Сначала это были просто деревянные башни, чтобы с них штурмовать оборонительные стены, потом крытые повозки на колесах, чтобы прикрывать сверху воинов, пробивающих тараном укрепления, а также разнообразные устройства для метания снарядов. Александр Македонский свои сражения проводил по большей части на открытой местности, в поле, он редко прибегал к подобным машинам.
Но потом в дело вступили его наследники, его бывшие полководцы-диадохи. Им не осталось никаких новых земель, которые можно было бы завоевать, вот они и начали непрерывную войну друг с другом за раздел разваливающейся империи, созданной Александром. Эти сражения состояли в основном из захватов портовых городов, крепостей и столиц. И тут-то и понадобились боевые машины, и по этой же причине у всех диадохов возникло маниакальное стремление к гигантизму и сложности, которое они привнесли в строительство своих сооружений.
Самым знаменитым из них был Деметрий, прозванный Полиокретом (эта приставка к имени означает «Осаждающий города»), сын Антигона Одноглазого, диадоха, наместника нескольких стран в Малой Азии, пытавшегося создать из них собственное царство. Деметрий больше всех остальных увлекался военной техникой. Он разработал и сконструировал одни из самых огромных боевых машин, существовавших когда-либо. Он придумал ставить высокие штурмовые башни на два спаренных корабля, чтобы брать стены гаваней. Он строил башни в сто футов высотой, оснащал их десятками катапульт и защищал их железными листами.
Остальные тоже от него не отставали. Дионисий, тиран Сиракуз, создал даже нечто вроде академии военного искусства, в которой трудились лучшие инженеры, придумывая и конструируя боевые машины, боевые корабли и, естественно, новые виды оружия и доспехов.
Но все эти военные эксперименты закончились с возвышением Рима. Мы всех их победили, потому что знали, что самое мощное оружие – это римский легионер и организационное строение римского легиона. Имея это в своем распоряжении, даже не слишком талантливый военачальник способен с монотонной регулярностью одерживать одну победу за другой. А уж талантливый полководец вроде Цезаря (я и сейчас с ненавистью вынужден признать это) может вообще творить чудеса. Что же до диадохов, то они занимались одними только войнами. Это все, на что они были способны. Римляне уважают закон и справедливое правление. Но кое-кто все еще верит, что неизбежное и неотвратимое нашествие Рима можно отбить, повернуть вспять, и надеется, что обладание неким магическим оружием принесет им победу над несокрушимыми римскими легионами.
Потом следовал довольно длинный текст с чертежами различных машин, включая жуткие чудовища Деметрия. В последнем разделе рассказывалось об обороне Сиракуз и о боевых устройствах, придуманных великим Архимедом. Упоминались здесь и зеркала-отражатели для поджигания боевых кораблей, хотя полное описание их отсутствовало. Об огромном кране для вытаскивания кораблей из воды, над которым так издевался Ификрат, вообще не было ни слова. Это, по всей видимости, было изобретением каких-то веселых выдумщиков. Там, правда, упоминался некий краноподобный механизм, предназначенный для того, чтобы переносить через стену порта тяжелые камни и бросать их на вражеские корабли, чтобы эти снаряды пробивали их палубы. Возможно, именно это и послужило отправной точкой для той выдуманной истории.
Когда я закончил изучать манускрипт, дневной свет уже почти угас, а мой кувшин практически опустел. Это было захватывающее чтение, но оно не давало никаких объяснений произошедшим событиям. Я по-прежнему не знал, зачем убийца забрал оригинал этого труда. Он ведь, несомненно, знал, что в Библиотеке хранится копия, да и в других странах они тоже есть. Мог ли Ификрат что-то добавить в оригинальный свиток? Маловероятно. Библиотекари наверняка сочли бы это настоящим святотатством. Этот текст и чертежи могли бы очень пригодиться какому-нибудь начальнику военных инженеров, готовящемуся к осаде крепости или укрепленного города, но я не обнаружил в тексте ничего, что могло бы убедить даже самого легковерного из всех будущих завоевателей в том, что здесь можно найти нечто, способное дать ему хоть какие-то преимущества перед военной мощью и могуществом Рима. Нет, там должно было содержаться что-то еще, в этом исходном тексте Битона, который он более ста лет назад посвятил царю Атталу Пергамскому.
Глава 7
Ранним утром, еще до рассвета, я при свете лампы нарядился в охотничьи одежды, которые Гермес раздобыл в огромных запасниках посольства. Туника была ржаво-красного цвета с двумя оливково-зелеными полосами, спускающимися от плеч до подола. Высокие сапоги из красной кожи были изящно отделаны по верху пятнистой шкурой сервала, а его маленькие лапки болтались над моими лодыжками. Одеяние было настолько изысканным и так поражало воображение, что я даже пожалел, что Юлия не будет иметь возможности меня в нем лицезреть.
Гермес ждал меня снаружи и безропотно последовал за мной. Мы покинули посольство. Мой раб тащил все, что было необходимо для охоты: короткие охотничьи копья, два плаща, под моим руководством он их аккуратно свернул, сумку с провизией и, конечно, гигантский мех с вином.
– Я очень надеюсь, что мне не придется слишком далеко тащить все это, а? – проворчал он.
– Гермес, а как бы тебе пришлось в составе легиона? Ты хоть знаешь, сколько должен на себе нести легионер?
– Ну и что с того? – буркнул он. – Легионеры – это римские граждане. И вообще, могу спорить, что тебе вовсе не приходилось таскать на себе такие тяжести. Ты ж был командиром.
– Отвечаю на твой вопрос. Большую часть нашего путешествия мы проделаем на лодке.
Впрочем, нам все равно довольно долго пришлось шагать пешком. Город в этот ранний час был практически безлюден. Мы миновали македонские казармы – было уже достаточно светло, чтобы рассмотреть, что, как я и предсказывал, боевой машины уже нигде не было видно. Мы вышли на Канопскую дорогу и прошли ее почти всю, через весь город, пока не добрались до канала, который пересекает квартал Ракхот с севера на юг, соединяя Большую гавань с Нилом и озером Мареотис.
На мосту через канал мы остановились, и Гермес, тяжело дыша, опустил свою ношу на землю. Я спустился с моста по лестнице на широкую мощеную дорожку, что тянулась по всей длине канала. К ней были причалены лодки и плоты, в основном принадлежащие крестьянам, привозящим продукты на городской рынок. За ними был причал для прогулочных барок. На них расположились лодочники. При нашем приближении ко мне вышел сторож причала, пялясь на мои одежды.
– Хочешь поехать поохотиться, мой господин? Недалеко отсюда можно легко найти львов, газелей, ориксов…
– На кого я буду охотиться, я еще не решил, – ответил я. – Скажи-ка, могу я видеть того лодочника, который каждый месяц возил философа Ификрата Хиосского в его поездки?
Он крайне удивился, но повернулся к лодочникам и что-то у них спросил по-египетски. Один из тех, кто сидел в барках, встал и сошел на причал. Обменялся несколькими словами со сторожем, который затем обернулся ко мне.
– Этот человек три раза возил Ификрата.
– Скажи ему, что я хочу поехать туда, куда он возил этого скандального грека.
Египтяне еще о чем-то переговорили, и, наконец, мы смогли договориться об оплате. Гермес и лодочник перенесли наши вещи на эту посудину, а я поудобнее устроился на ее носу. Лодочник встал на корме и взялся за свой шест. И вскоре мы отплыли, бесшумно продвигаясь вдоль берега и просыпающегося города.
Лодочник оказался типичным египтянином из каких-то прибрежных земель. Он был небольшого роста, с кривыми ногами; по всей вероятности, он редко ступал на твердую землю. Греческим он владел очень слабо, а латыни не знал вообще. Он невозмутимо отталкивался шестом, сохраняя спокойный и суровый вид, и смотрелся точно так, как будто его нарисовали на храмовой стене.
Вскоре мы оказались в тоннеле, что проходил сквозь дамбу, огораживающую озеро. Перекрывающая его огромная и тяжелая двойная опускная решетка уже была поднята, открывая на весь день путь в город. Большая часть лодок и плотов в этот час следовала по каналу именно туда. Лишь очень немногие двигались в обратную сторону. Мы миновали выход в нильский канал и повернули в сторону озера. Я обернулся назад и обратился к лодочнику:
– Разве Ификрат не плавал по Нилу, не измерял уровни воды, не осматривал берега? – Я не был уверен, что египтянин хорошо поймет мой вопрос.
– Нет, он плавал на озеро, – ответил он.
Вскоре мы оказались в спокойных водах Мареотиса. Берега его были низкими и болотистыми, они густо заросли папирусом. Эти заросли кишели водяной дичью, дикими утками, гусями, а также цаплями, чайками; иногда попадались и бродящие по мелководью ибисы. Мы проплыли мимо болотистого разлива, в котором валялись в воде и грязи гиппопотамы, они разевали пасти, как будто улыбались, комично мотали ушами, прикрывая свою изначально враждебную, агрессивную натуру и скверный характер. У Гермеса округлились глаза от ужаса, когда он увидел этих огромных диких животных так близко.
– Они на нас не нападут? – спросил он.
– Раньше они тебя вроде не пугали, – ответил я.
– Мы тогда были на большой лодке. А эти чудища могут проглотить нас одним глотком.
– Если у них будет такое настроение. Но вообще-то они едят травку. И пока мы их не задеваем и держимся подальше, они к нам приставать не станут. А вот этот, – я указал ему на нечто, напоминающее плавающий сук дерева, – наверняка тебя сожрет, если ты свалишься за борт. – И, словно услышав меня, этот плавучий сук повернулся и уставился на нас блестящими глазами. Гермес побледнел еще сильнее.
– И почему они не истребят этих чудовищ? – задал Гермес очередной вопрос.
– Крокодил – священное животное, он посвящен богу Собеку. Они их мумифицируют и хоронят в криптах под храмами.
– Ох уж эти египтяне! Есть на свете хоть что-то, чему они не поклоняются, не молятся и не делают мумии?
– Рабы, – ответил я. – Здесь нет бога, покровительствующего рабам.
– И римлянам тоже, могу поспорить, – усмехнулся Гермес.
Мы плыли на восток, по направлению к дельте, пока солнце не поднялось почти до зенита. Тут мы обогнули низкий мыс и подошли к берегу, где в воду выдавался каменный причал. Лодочник повернул нос нашей лодки прямо к этому пирсу.
– Что это? – спросил я его.
Читать бесплатно другие книги:
