SPQR IV. Храм муз Робертс Джон
– Сюда ездил тот человек из Мусейона.
На берегу, в некотором отдалении, возвышался большой дом, окруженный возделанными полями.
– Чье это имение?
Лодочник пожал плечами:
– Может, царя, а может, какого-нибудь большого вельможи. – Вполне подходящее объяснение, поскольку здесь все принадлежало либо царю, либо какому-нибудь знатному царедворцу.
– Плыви дальше, – велел я лодочнику. – Я скажу, где пристать к берегу.
Египтянин отвернул лодку от пристани. Я отметил, что на ней никого нет, и, насколько можно судить, нас никто не видел. Это было в любом случае не так уж и важно, поскольку мы были далеко не единственной посудиной, оказавшейся нынче утром на озере. Птицеловы и рыбаки были заняты своими делами, лодки везли продукты с плантаций, расположенных по берегам озера. Барки, подобные нашей, тащили огромные связки стеблей папируса в мастерские Александрии, где из них изготовят материал для письма. Не то чтобы на озере было не протолкнуться, но еще одна лодка не привлекала внимания.
Примерно в миле от причала я заметил небольшой заливчик, выделявшийся среди зарослей камыша.
– Плыви вон туда, – приказал я.
Лодка обогнула песчаную косу, заросшую пальмами, и причалила к берегу. Мы выгрузили свое снаряжение и сложили его под деревьями. Египтянин огляделся вокруг, на его лице было написано большое сомнение.
– Мне кажется, тут не слишком хорошее место для охоты.
– Ничего, мы рискнем, – буркнул я. – Возвращайся за нами сюда завтра в это же время, и я заплачу тебе вдвое больше, чем сегодня.
Египтянину было все равно, и он согласился. Люди во всех землях почему-то считают, что все чужестранцы – сумасшедшие. Так что когда вы попадаете в иноземную страну, вам нетрудно сойти за эксцентричного богача. Лодочник оттолкнулся шестом и погнал лодку от берега. Вскоре его уже не было видно. Мы перетащили свои вещи в местечко, закрытое от всех взоров густыми зарослями кустарника, и устроились отдохнуть в тени пальм.
– Ну, ладно, – нарушил тишину Гермес. – Так зачем мы здесь оказались? Уж конечно, не затем, чтоб охотиться! – При этих словах он вздрогнул, услышав шорох в ближайших кустах. Но когда разглядел, что это всего лишь недовольный нашим вторжением ибис, то успокоился.
– Ификрат имел привычку каждый месяц посещать это место, якобы для того, чтобы измерять уровень воды в реке, его подъемы и спады, а также исследовать берега. А как я теперь понимаю, река его вовсе не интересовала. Он приезжал в это поместье, и я предлагаю выяснить, чем он здесь занимался.
– Если он врал насчет того, куда ездит, значит, у него были на то причины, – заметил Гермес с типично рабской увертливостью. – А это будет опасно?
– Почти наверняка. Именно поэтому я не намерен рисковать больше необходимого. Многие приезжие отправляются поохотиться в подобные дикие места, так что наш отъезд из города не должен был вызвать никаких подозрений. Я намерен обследовать это имение, но очень осторожно. Сейчас еще слишком рано. Мы отправимся, когда солнце опустится пониже.
– Мы? – спросил мой раб.
– Да, мы. Тебе это понравится, Гермес, это будет как раз в твоем духе.
– Ты хочешь сказать, что мне понравится, когда меня схватят и будут пытать как шпиона?
– Нет, Гермес. Тебе понравится то, что тебя не схватят.
Итак, мы устроились поудобнее, насколько это было возможно, и проспали до полудня и добрую часть после него. Когда наступила предвечерняя прохлада, мы разожгли небольшой костерок, и я обжег на огне несколько подгнивших и размягчившихся пальмовых ветвей. После чего мы тут же затоптали костер, чтобы дым от него не выдал наше присутствие.
Несколько лет назад я служил под командой моего родственника, Квинта Цецилия Метелла Пия, в Испании во время восстания Сертория[57]. Тогда не было крупных сражений, вместо этого мы все время вели незначительные боевые операции в горах против местных партизан. Эту кампанию большинство считало скверной войной, поскольку здесь негде было проявить себя блестящим и храбрым командиром в славных битвах, а это считалось необходимым для последующей хорошей политической карьеры у себя дома, в Риме. Но именно там я приобрел кое-какие весьма ценные навыки. Наши проводники и разведчики из иберийских горцев обучили меня основам своего искусства, и этот опыт я и намеревался пустить в ход сейчас, в Египте.
К тому моменту, когда мы закончили свои приготовления, Гермес уже горел нетерпением поскорее взяться за дело. Перед этим он, правда, почти впал в панику. Истинный сын метрополии, типичный горожанин, он был убежден, что любая открытая местность просто кишит дикими голодными зверями, готовыми всех пожрать. Любая рябь на воде казалась ему плывущим крокодилом, готовым выпрыгнуть на берег. Любой едва слышный шорох в кустах представлялся ему ползущей коброй. А громкий треск в зарослях – подкрадывающимся львом. Скорпионы, которыми просто кишела Александрия, по-видимому, были для него гораздо более опасны, однако это было явлением вполне обычным и поэтому нестрашным. По каким-то непонятным причинам большая часть людей боятся погибнуть каким-нибудь необычным, экзотическим образом. То же относится и к рабам.
Я вымазал лицо, руки и ноги сажей от обожженных пальмовых веток и велел Гермесу проделать то же самое. После этого мы поваляли нашу одежду в красноватой глине с берега. Египтяне делят свою страну на Красную и Черную Землю. Красная Земля – это Верхний Египет, на юге, но в любом месте Египта земля относительно красная, исключая сам берег Нила и его дельту. С черными от сажи лицами, руками и ногами и в вымазанных красной глиной туниках мы прекрасно сливались с окружающей средой, особенно в слабеющем предзакатном свете дня.
Я взял одно из наших коротких охотничьих копий и велел Гермесу прихватить второе. Он взял его так, словно это была ядовитая змея, которая может его тяпнуть, но я подумал, что оружие может придать ему решимости. Наконечники мы тоже измазали сажей и глиной, чтобы не слишком блестели, и тронулись в путь.
Первые полмили преодолеть оказалось легко. Камыш и кустарник были такими высокими, что мы могли идти, не пригибаясь. Вокруг так и кипела жизнь, и это скверно сказывалось на нервах моего раба. Мы спугнули семейство диких свиней, потом парочка гиен юркнула в кусты и спряталась там, следя за нами. Шакал наставил торчком свои длинные уши, глядя на нас. Эти небольшие зверьки довольно привлекательны на вид, они чем-то напоминают лис.
– Гермес, – прошептал я, когда он чуть ли не в двадцатый раз испуганно подпрыгнул, – действительно опасные звери по-прежнему еще далеко впереди. Ты сам это поймешь, как только их увидишь – они все вооружены.
Это его немного успокоило.
Пройдя вперед, мы совершенно внезапно выбрались из густых прибрежных зарослей и оказались на краю возделанного поля. Границей зарослей высоченной травы служила земляная насыпь футов десяти в высоту. Она, вероятно, выполняла роль дамбы, защищающей поля от неожиданных разливов озера. Мы взобрались на нее ползком, отталкиваясь ногами и цепляясь руками. Достигнув вершины, я медленно высунулся за край, чтобы рассмотреть, что нас ждет впереди.
По ту сторону насыпи простирались обработанные поля, но они явно были оставлены под пар и заросли травой: похоже было, что уже по крайней мере год или даже два их использовали как пастбище. На этих сочных травах мирно паслись, пережевывая жвачку, пегие египетские коровы с их лирообразными рогами. На дальней стороне поля я с трудом смог разглядеть несколько зданий и еще какие-то странные очертания, включая то, что показалось мне высокой сторожевой вышкой. Нужно было подобраться поближе, но было еще слишком светло, чтобы рискнуть пересечь пастбище, где нас легко могли заметить. В нескольких сотнях шагов слева я увидел фруктовый сад с финиковыми пальмами. Я нырнул обратно за насыпь, Гермес проделал то же самое.
– Мы сейчас не пойдем через это поле, правда? – спросил он. – Там все загажено коровьими лепешками, к тому же у этих животных острые рога.
– Я не вижу тут быков, – ответил я. – Так что не беспокойся. Мы сейчас двинемся вон к тому фруктовому саду и попробуем подобраться поближе под прикрытием деревьев.
Раб возбужденно закивал. Вообще-то, он по своей природе был трусоват и любил действовать исподтишка, но это приключение было явно ему по вкусу, если не считать местную фауну.
Мы двинулись налево, перевалили через насыпь, спустились по противоположному склону и вступили под прохладную и тенистую сень сада. Как и поля, сад оказался заброшенным. На земле валялись фрукты прошлогоднего урожая – обильная пища для свиней и бабуинов. Но обезьяны сновали где-то наверху, жадно пожирая урожай нынешнего года.
– Какая здесь прекрасная, плодородная земля, – заметил я. – Пожалуй, самая плодородная в мире. И как скверно с ней обращаются! Совсем забросили. Очень не похоже на египтян. – И в самом деле, этот вид оскорблял остатки моих римских крестьянских чувств. Гермеса это не трогало, но ведь рабы занимаются только тяжким трудом, а вот землевладельцы, оказываясь на природе, испытывают что-то вроде ностальгии, которую подпитывают легенды о наших добродетельных предках и поэзия пасторальной жизни.
Мы осторожно продвигались вперед через сад, внимательно осматривая окрестности в поисках сторожей. В какой-то момент на нас с воплями и криками набросилась стая бабуинов, швыряя в нас дерьмом и финиками. Эти животные ничем не напоминали ручных, дрессированных слуг при царском дворе: это были гнусные, злобные зверьки, похожие на обросших шерстью карликов с длинными, утыканными клыками пастями.
– Как ты думаешь, этот шум, что они подняли, выдаст нас? – прошептал Гермес, когда мы от них отделались.
– Бабуины все время так орут. Визжат и вопят на любых чужаков, да и друг на друга. Тут наверняка к такому привыкли.
Добравшись до границы сада, мы увидели крыши домов, но трава здесь была такая высокая, что рассмотреть что-то еще было невозможно, разве что чрезвычайно высокую башню, сверкающую ярко-красными стенами в лучах садящегося солнца. Гермес ткнул в нее пальцем.
– Что это такое? – шепотом спросил он.
– Кажется, я знаю, но надо взглянуть поближе, – также шепотом ответил я. – Дальше двигаемся очень тихо и очень медленно. Наблюдай за мной и делай то же, что и я.
После этих слов я опустился на землю, лег на живот и медленно пополз вперед, продвигаясь на четвереньках и таща за собой копье. Ползти таким образом было неудобно и даже больно, но ничего не поделаешь, приходилось с этим мириться. Я отталкивался локтями и ступнями, продираясь сквозь заросли травы и все время осматриваясь на предмет змей, которых в Египте полным-полно. Я не так уж сильно нервничал, как Гермес, но только идиот может не принимать во внимание наличие этих гнусных тварей. В конце концов, когда ползешь на брюхе, подобно рептилии, то, так сказать, вторгаешься в царство змей, и неплохо бы быть готовым к их нападению.
Через несколько минут этого медленного продвижения вперед мы оказались на дальнем краю зарослей высокой травы, и я остановился и подождал, пока Гермес не окажется рядом. Медленно, как актеры в мимическом представлении, мы раздвинули стебли травы и выглянули на лежащее впереди поле.
Перед нами предстали типичные египетские строения из необожженного кирпича, раскинувшиеся вокруг широкого поля, покрытого истоптанной засохшей грязью и напоминающего скорее армейский учебный плац. По сути дела, это и был учебный плац, поскольку обитателями этих сооружений оказались обычные солдаты. Это можно было определить с первого взгляда: хотя ни один из них не был в латах или в шлеме, все они, тем не менее, были обуты в солдатские калиги* и носили на поясе мечи, без чего, видимо, чувствовали бы себя голыми. Это была смешанная толпа, македонцы и египтяне, и все они проходили муштровку и подготовку, упражняясь с самым потрясающим набором боевых машин, когда-либо существовавших со времени осады Сиракуз.
Одна команда работала с неким устройством, которое выглядело как шесть гигантских луков, скрепленных вместе. Сооружение смотрелось очень странно, но оно внезапно с жутким грохотом выпустило шесть тяжелых копий, которые пролетели через все поле и с треском пронзили строй чучел, изготовленных из сплетенных прутьев. Боевая машина при этом подпрыгнула от сильной отдачи, и несколько копий проткнули четыре или больше чучел, прежде чем застрять в последнем.
На другом конце поля воины тренировались в управлении огромной катапультой с тяжелым противовесом, оснащенной длинным, похожим на кран рычагом, на конце которого была закреплена не корзина, как обычно, а праща. Солдаты заложили в эту пращу увесистый камень и отступили назад. По громкому сигналу противовес упал, и длинный рычаг катапульты рванулся вверх, описав крутую дугу. Он ударился о горизонтальный брус со смягчающей веревочной накладкой и замер, а праща пролетела дальше вперед, все ускоряя движение, описала полукруг и выбросила в воздух камень, который взлетел на невероятную высоту и улетел так далеко, что мы не увидели и не услышали, где и как он упал.
Были здесь и другие орудия и машины, выглядевшие более привычно, – передвижные «черепахи», оснащенные подвесными таранами, «баранами» – их оголовки были и впрямь отлиты в форме бараньих голов с закрученными рогами; а еще гигантские «авгуры», установки для сверления стен, небольшие скорострельные баллисты для метания камней и копий и многое другое. Но главным и самым выдающимся здесь была осадная башня, рядом с которой все остальное выглядело мелким и ничтожным.
Она была по меньшей мере двухсот футов в высоту и вся окована ржавыми железными листами. Отсюда и странные красноватые отсветы, которые она отбрасывала. Из ее боков на разной высоте выступали балкончики с установленными на них катапультами, прикрытыми подвижными щитами. Время от времени такой щит поднимался вперед и вверх, и катапульта выбрасывала очередной снаряд, после чего щит тут же падал на прежнее место.
– Вот тебе и ответ на твой вопрос, – заметил я. – Это нечто вроде того мощного изобретения, что использовал Деметрий Полиокрет, но, думаю, эта башня еще больше.
И тут эта колоссальная махина с жутким скрипом и грохотом начала идти. Медленно, с огромным трудом, она рывками продвигалась вперед, каждый раз всего на фут, а воины внутри нее и на верхней площадке радостно вопили и улюлюкали. Конечно, осадные башни должны передвигаться, иначе от них мало проку, но их всегда двигают с помощью быков или даже слонов, в крайнем случае, их толкает целая толпа рабов или военнопленных. Но это чудовищное сооружение передвигалось словно само собой, без каких-либо людей или силовых установок. Кроме того, было нечто неестественное в том, что подобная огромная штука вообще может это делать. Если бы я не был так поражен и не пребывал в столь подавленном настроении, как сейчас, у меня наверняка отвалилась бы нижняя челюсть.
– Колдовство! – завизжал Гермес.
Он попытался подняться, но я ухватил его за плечо и прижал к земле.
– Никакое это не колдовство, болван! Ее двигает какой-то внутренний механизм, лебедка или ворот, некое устройство с шестернями, колесами с зубьями. Я вчера вечером изучал чертежи подобных механизмов.
Вообще-то, я имел самое смутное представление о том, что это может быть. Мне даже обычное водяное колесо казалось чрезвычайно сложным устройством. И тем не менее, я предпочитал считать, что этому феномену имеется какое-то разумное объяснение, что здесь задействована какая-то механика. Я не слишком верил в магию и вообще во все сверхъестественное. Кроме того, если египтяне и впрямь владеют столь мощной магией, то почему мы вертим ими, как хотим?
Прозвучал сигнал трубы, все воины и инженеры побросали свои орудия и покинули боевые машины. День службы для них закончился. Из башни вылезло никак не меньше двадцати человек. После них из ее нутра вывели порядка тридцати волов. Потом появилась толпа рабов с корзинами и лопатами, они начали убирать за волами навоз. Вот вам и колдовство!
– Ну, все увидел? – спросил Гермес.
– Наш лодочник не вернется до завтрашнего утра. А я хочу еще тут кое-что разведать. Пошли обратно в сад. Скоро уже стемнеет.
Мы вернулись по своим следам назад, проскользнули сквозь заросли и оказались в безопасности, под сенью деревьев.
Через два часа мы снова пробрались сквозь траву, на сей раз не ползком, но все же низко пригнувшись. Медленно и с огромными предосторожностями мы добрались до края учебного плаца. Если бы это был римский лагерь, нас бы уже перехватили часовые, но сейчас мы имели дело с варварами, ленивыми и плохо обученными, для которых воинская служба была не более профессиональным занятием, чем обычные межплеменные дрязги и мелкие стычки, привычные в их родных землях. То, что они находились на своей родной земле, а вокруг на тысячи миль не было никаких врагов, их отнюдь не извиняло. Наши легионеры всегда и везде должным образом укрепляют и охраняют свой лагерь, даже если он расположен под самыми стенами Рима. Но в данном случае это было нам на руку.
Боевые машины в мертвенном свете луны были похожи на замерших чудовищ. Мы подошли поближе к ним. Сделаны они были из деревянных брусьев, тщательно обструганных и отполированных песком, иногда окрашенных. Обычно подобные устройства изготавливают прямо на месте осады и собирают из грубо отесанных бревен и брусьев, а потом частенько бросают, когда сражения закончены, сняв с них предварительно кованые железные детали и канаты с веревками.
Даже на мой неопытный взгляд, эти машины были изготовлены гораздо более аккуратно и тщательно. Более того, все их части соединялись с помощью шпилек, шплинтов и клиньев, так что их можно было разобрать для последующей транспортировки. Это, как я догадывался, было новшеством, придуманным Ификратом. В Египте мало дерева, если не считать пальм, но у них мягкое и волокнистое нутро, непригодное для таких дел. Значит, все эти материалы были импортированы, и завезли их сюда не одним грузовым кораблем.
Мы подошли к основанию осадной башни, от которой исходил мощный и крайне неприятный запах.
– Что это так воняет? – спросил Гермес.
– Тут требуется много масла, чтобы уберечь железо от ржавчины, – объяснил я. – А этого железа тут столько, что хватило бы на доспехи для трех легионов. – Я поковырял пальцем лист обшивки, который чуть отошел от деревянной рамы. Это был отличный металл, примерно такой же толщины, как кованый нагрудник. Я обошел башню и осмотрел задний пандус, потом заглянул внутрь, но там было слишком темно, чтобы что-то разглядеть: в оставленные открытыми бойницы проникало лишь немного лунного света. Несмотря на все усилия рабов, внутри здорово попахивало навозом. Эта вонь смешивалась с прогорклым запахом протухшего оливкового масла, и эта смесь в итоге заставила меня быстренько вернуться на свежий воздух.
Осмотрев другие машины, я не узнал почти ничего нового. Они были точно так же искусно и изобретательно задуманы и тщательно, с любовью построены. Я решил, что и более знакомые, обычные устройства включали в себя определенные усовершенствования, придуманные Ификратом. Взять хотя бы возможность их легкой разборки и последующей сборки.
– Что теперь будем делать? – спросил Гермес, когда я спрыгнул с пандуса на землю.
– Можем, к примеру, осмотреть эти здания, – ответил я. – Но это, наверное, просто казармы и склады. Самое главное происходит не здесь, а в Александрии. Здесь же лишь тренировочный полигон и арсенал. – Я немного подумал. – Было бы здорово все это поджечь!
– Так давай подожжем! – по тону Гермеса было легко догадаться, что он улыбается. – Я могу стащить факел, а на складах наверняка полно кувшинов с маслом. Мы можем устроить отличный пожар еще до того, как они поймут, что происходит!
Поджог считается в Риме неслыханным по наглости преступлением, так что ничего подобного у нас дома никому устроить не удастся, никаких шансов.
– Но после они обшарят все окрестности, стараясь обнаружить поджигателей. Они, возможно, не особо выдающиеся вояки, но наверняка хорошо умеют ловить беглых рабов.
– Тогда, наверное, нам лучше ничего такого не делать.
– Кроме того, все это может понадобиться мне в качестве вещественных доказательств.
– Доказательств чего?
Это был хороший вопрос. Рим весьма неодобрительно отнесется к подобным работам, но станет ли Сенат предпринимать какие-то резкие меры? Я в этом сильно сомневался. И какая связь между этими боевыми машинами и смертью Ификрата? Так и не найдя ответов на эти вопросы, мы осторожно вернулись на берег озера.
Глава 8
Одно из непременных условий успешной политической карьеры в Риме – это тягостная, но необходимая подготовка и обучение, начиная с низших ступеней гражданской службы. Никому это не нравится, но за это время, по крайней мере, начинаешь понимать, как работает государство. Именно поэтому цари так часто оказываются скверными правителями. Они получают представление об общественной жизни, лишь наблюдая за ней с высоты трона. Им нравятся некоторые ее стороны, которыми можно любоваться и наслаждаться, например, сражения и гибель врагов, возможность командовать и распоряжаться всеми, и вообще стоять выше закона. Но все остальное наводит на них скуку, и они оставляют это людям, иногда евнухам, у которых вполне могут быть свои собственные амбиции и честолюбивые замыслы. Поскольку цари не знают, как ведутся государственные дела и как функционируют государственные учреждения, они не в состоянии понять, когда их подхалимы и лакеи оказываются некомпетентными, воруют у них или подрывают их власть.
Отмывшись от грязи и сажи и снова переодевшись в приличную одежду, я явился в Земельное управление, располагавшееся недалеко от дворца Птолемея. Я знал, что могу выяснить здесь точные границы и имя владельца любого квадратного дюйма земли во всем Египте. Здесь создали и разработали целое искусство топографической съемки и межевания. Это было сделано по необходимости, поскольку здешние земли каждый год затапливаются при разливах Нила и все границы между земельными владениями и межевые знаки частенько смывает водой. Подобно большинству завоевателей, Птолемеи взяли на вооружение все самые полезные практические навыки и опыт покоренного народа, поэтому в данном управлении, за небольшим исключением, служили только египтяне. В первом же помещении, в которое я вошел, ко мне сразу же бросился услужливый раб.
– Как я могу тебе услужить, господин?
– Где я могу найти карты и документы касательно ближайших к Александрии земельных участков?
– Пожалуй вот сюда, следом за мной.
Мы прошли через несколько комнат, где на полу сидели писцы, скрестив по египетскому обычаю ноги и растянув папирусы на коленях, на своих туго натянутых юбочках. В руках у них были тонкие кисточки, а чернильницы стояли рядом на полу. Другие трудились над картами, разложенными на длинных столах.
– Здесь Управление Царского нома, сенатор, а вот это – Сетхотеп, царский землемер Северной инспекции землеустройства и межевания.
Из-за своего стола встал мужчина и подошел к нам. Местный, одет просто, но я к этому времени уже научился различать статус человека по качеству его парика и по тому, из какой ткани изготовлен его передник, эта египетская юбочка. Сетхотеп явно был чиновником высокого ранга, равный по положению в обществе примерно римскому всаднику*. Нас представили друг другу, и я выдал ему заранее придуманную историю.
– Я занимаюсь работой, связанной с географическими данными о Египте. На латыни таких исследований не появлялось уже более пятидесяти лет, а прежние работы всего лишь переводы с греческого, и, само собой, в них полно ошибок. И я полагаю, нам нужно новое исследование, наше собственное.
– Весьма похвальное начинание, – заметил Сетхотеп.
– Я уже приступил к этой работе и начал с Александрии, и теперь мне необходимо изучить карты и описания близлежащих окрестностей. Я хотел бы начать с озера Мареотис и окружающих его территорий. У вас имеются такие карты? Я предпочел бы иметь дело с топографическими планами, в которых были бы указаны все землевладения и их собственники.
– Конечно, сенатор, – ответил Сетхотеп.
Он отступил к стеллажу, такому же, как в Библиотеке, и достал из него большой свиток.
– Конечно, вся земля в Египте принадлежит царю Птолемею, однако, по древней традиции, наш повелитель жалует права владения крупными земельными участками и имениями своим преданным вельможам.
Именно это я и хотел от него услышать.
Он отнес свиток к длинному столу и извлек его из трубчатого кожаного футляра. Расчищая для него место, он собрал несколько листов папируса, заглянул в них и затем швырнул в большой ящик, стоявший сбоку от стола. Он был наполовину заполнен. Египетские бюрократы портят и выбрасывают в десять раз больше папируса, чем их римские коллеги по ремеслу. В Египте этот материал дешев, так что они даже не пробуют использовать его вторично.
– А куда идет весь этот использованный папирус? – полюбопытствовал я.
– Каждый месяц сюда являются гробовщики и все это забирают, – ответил Сетхотеп.
– Гробовщики?! В самом деле? – Еще одна египетская странность.
– О, да. Дерево в Египте стоит очень дорого, и его мало. Лишь самые богатые могут позволить себе деревянные саркофаги для мумий. А гробовщики заливают использованный папирус клеем и формируют из получившейся массы саркофаги для мумий. Они предназначаются для небогатых или нищих. Пока гробница усопшего остается закрытой и запечатанной, такие гробы сохраняются ничуть не хуже, чем деревянные. Во всяком случае, они так утверждают. Лично я предпочел бы дерево. Моя собственная гробница почти готова, и я уже приготовил гробы для себя и для своей жены. Они изготовлены из лучшего ливанского кедра.
Римляне тоже любят заниматься похоронами и подготовкой к погребальным процедурам, но у египтян, которые верят в радости загробной жизни, это настоящая мания. Дай им только возможность, и они будут болтать на эту тему часами.
– Вот озеро, – объяснял между тем Сетхотеп, разложив карту на столе и придавив уголки чем-то тяжелым.
Озеро оказалось весьма неправильной формы, как это обычно и бывает. Пунктирные линии на карте обозначали границы земельных владений и имений, что располагались по его берегам, но надписи были сделаны скорописью, так называемым демотическим письмом, то есть упрощенными иероглифами, воспроизводящими фонетическое звучание слов подобно греческому или латинскому алфавиту. Такое принято только у египтян, они таким образом обеспечивают себе место на службе у Птолемеев. И только они сами могут читать эти надписи на картах или топографических планах.
– Это имена землевладельцев? – спросил я, указывая на совершенно непонятные для меня письмена. – Я вскоре намерен предпринять поездку по озеру, и, вероятно, мне понадобится посетить кое-кого из них.
– Так, сейчас посмотрим. Если плыть от канала на запад…
– Вообще-то я хотел начать с восточной стороны. Кто, к примеру, владелец вот этого надела? – Я ткнул пальцем в место, где побывал этим самым утром.
Сетхотеп изучил надпись на плане.
– Это владение принадлежит вельможе Кассандру. Он его унаследовал напрямую от своего предка, который был сподвижником Птолемея Сотера, первого из Птолемеев и основателя царской династии.
Это было неприятное сообщение. Я никогда не слыхал об этом человеке.
– Стало быть, именно к этому Кассандру мне следует обратиться, если я вознамерюсь посетить его владение?
– Кассандр уже несколько лет проживает в уединении в своем имении в Арсинойском номе, это в Файюмском оазисе, на берегу озера.
– У него, значит, не одно имение? – спросил я.
– Как и многие другие цари, Птолемеи придерживаются такой политики, что наделяют своих крупных вельмож имениями, разбросанными по всему царству, а не в одном месте, чтобы не создавалось одно большое землевладение. Это смягчает ревность, возникающую среди приближенных к царскому трону, и обеспечивает каждого из них и лучшими землями, и средними по плодородию, и бесплодными.
И еще такая политика заставляет их все время разъезжать от имения к имению и лишает их возможности создать для себя целостную и мощную экономическую и властную базу, подумал я.
– Очень мудрая политика. Так к кому мне следует обратиться?
Сетхотеп поправил парик, который съехал набок.
– За этим имением, вероятно, следит управляющий или кто-то из сыновей Кассандра. Старший из них – Филипп, но он сейчас служит управителем царских каменоломен, поэтому большую часть времени проводит в землях у первого порога. А младший – военачальник Ахилла, его нетрудно найти в Александрии. Ты можешь обратиться в македонские казармы или прямо в его дом в городе, но, я уверен, царь с удовольствием пошлет к нему гонца от твоего имени. Наше всегдашнее самое горячее желание – всячески угождать Риму.
За эту информацию я был готов его расцеловать.
– Я немедленно последую твоему совету, мой друг Сетхотеп. А теперь мне пора.
– Но здесь еще много другой информации об этом озере, – начал было он удивленно.
– В другой раз. У меня назначена встреча в царском дворце, так что мне нужно поспешить.
Сетхотеп выглядел совершенно несчастным, когда я уходил. Можно было даже ему посочувствовать. У бюрократа мало возможностей поговорить с кем-то посторонним, если не считать работяг в его собственной конторе. Да, визит получился весьма удачным. Теперь мне уже было что сообщить наверх.
Кретик мрачно поднял на меня взгляд, оторвавшись от бумаг на столе. По всей видимости, я пропустил вчера очередную вечеринку.
– Недолго же ты охотился. Подстрелил кого-нибудь?
– Нет, но я выследил одного очень опасного хищника. У тебя найдется немного времени? И еще одно: здесь вполне безопасно обсуждать некоторые весьма секретные дела?
– Так. Раскрыл какой-то заговор и жутко доволен? Ладно, пошли, прогуляемся по саду. Подозреваю, что некоторые из посольских рабов не так уж скверно понимают латынь, а только притворяются дурачками.
Гуляя по оливковому саду, я рассказал ему о своих открытиях и подозрениях. Кретик мрачно покивал, но лишь следуя своей обычной привычке. Этому искусству обучен любой римский политик. На самом деле, насколько я его знаю, он в это время вполне мог просчитывать вероятные ставки на следующих гонках колесниц.
– Звучит весьма угрожающе, – признал он, когда я закончил свой рассказ. – Только почему ты так доволен, обнаружив, что этим поместьем управляет Ахилла, и что-то не слишком радуешься, что уложил его заместителя, тогда как этому сообщению втихомолку аплодирует большая часть придворных?
– Да потому, что это означает, что это не Птолемеевы тайные делишки.
– И чему тут радоваться?
– Во-первых, это означает, что царь Египта может контролировать и держать в руках своих враждующих аристократов, и Риму незачем предпринимать для этого какие-то слишком уж откровенные меры, оскорбляя тонкие чувства египтян. И, во-вторых, мне просто нравится этот старый фигляр. Он же совершенно безвреден и отличный компаньон за столом, пока не переберет и не отключится. Не думаю, что он враждебно настроен по отношению к Риму.
Кретик покачал головой.
– Деций, у тебя отличный нос, ты умеешь разнюхать всякие гнусные тайные измены и предательства, но твое понимание очевидной реальности оставляет желать много лучшего.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Туда, говоришь, завезли несколько кораблей леса?
– По крайней мере.
– И эта огромная башня полностью окована железом?
– А ты что, решил, что я преувеличиваю? Да, она вся окована… ох, теперь понял!
– Вот именно. Насколько богат этот Ахилла, как ты полагаешь? В Египте нет аристократов, таких же богатых, как, например, Красс, а единовременная покупка такого количества железа может запросто опустошить всю казну какого-нибудь небольшого царства.
Да, мне следовало об этом догадаться! Когда Сетхотеп сообщил, что Ахилла – младший сын Кассандра, можно было сразу понять, что у этого вояки нет ничего, кроме его личного меча и наглой заносчивости. А за этими боевыми машинами прячется чье-то огромное состояние.
– Но Птолемей ведь нищий!
– Что заставляет гадать, куда деваются все денежки, которые мы ему присылаем, не так ли?
У меня мозги пошли вразнос. Почему-то я никак не мог себе представить Птолемея – даже при всей своей прискорбной привязанности к этому старому пьянице – в качестве инициатора и руководителя этой абсурдной попытки усилить и упрочить свою власть с помощью боевых машин, превосходящих все существующие.
– Может быть, Ахилла лишь прикрытие для тех недовольных сатрапов и номархов, о происках которых ходит столько слухов? – рискнул предположить я.
– Это больше похоже на правду. Только не вижу реального способа, как они сумели бы собрать воедино столько средств, сохраняя все это в строжайшей тайне. Поддержать на словах, пообещать помощь и содействие, союз в случае войны – это я еще могу себе представить. Но расстаться с такой огромной суммой денег? Эти мелкие македонские и египетские землевладельцы слишком ревниво и завистливо относятся друг к другу, чтобы пойти на такое. Каждый в подобном случае будет считать, что дал больше, чем положено, что остальные его просто обманывают. Тебе, Деций, следует понять одну вещь по поводу этих крупных заговоров против власти Рима. Обдумай и учти то, что я тебе сейчас говорю, потому что тебе еще не раз придется столкнуться с чем-то подобным, если проживешь достаточно долго.
Вот так старшее поколение рода Метеллов поучает младшее, так что я слушал его внимательно и с должным уважением. При этом я отлично понимал, что это дьявольски хороший совет, потому что старшие члены нашей семьи разбирались во внутренней и внешней политике государства, как немногие другие.
– Если кое-кто из тех, кто обладает не слишком большой властью, вознамерится объединиться против нас, среди них всегда найдутся такие, кто понимает, что их благополучное будущее зависит от того, чтобы явиться к нам и сообщить об этом, да еще и помочь нам разгромить заговорщиков. Многие маленькие царьки именно таким образом превратились в царей, но не забывай о том, что они все еще подчиняются нам. – В более поздние годы я не раз вспоминал эти его слова, особенно когда столкнулся с Антипатром и его злобным и жестоким, но талантливым сыном Иродом[58]. – А про этот заговор никто нам не сообщал и не выказывал желания заменить собой Птолемея на троне в Александрии.
– Тогда что это может быть? – требовательным тоном спросил я. – Кто-то решил, что власти Рима можно бросить вызов, запасшись этими смехотворными устройствами и потратив на это предприятие целое состояние?
– Ну, это секрет того рода, какие ты, насколько я знаю, хорошо умеешь выведывать и выяснять. Вот и займись этим.
С этими словами мой невольный учитель оставил меня пребывать в глубокой задумчивости среди оливковых деревьев. Там меня и нашла Юлия.
– Ты что-то больно мрачен нынче утром, – сказала она.
– Именно таким я всегда выгляжу, когда меня одновременно одолевает бурная радость и терзают душевные страдания, – ответил я. После чего ознакомил ее со своими открытиями, собранными в предыдущий день и сегодня утром.
– А почему ты не взял меня в эту шпионскую вылазку? – строго осведомилась моя невеста. Вот так, вся она в этом!
– Прежде всего, потому, что у тебя нет опыта партизанской войны.
– Тебе просто вздумалось отправиться на эти приключения в одиночку! – резко бросила Юлия.
– Моя вылазка могла скверно обернуться. Поездка была опасная. Не хотелось бы, чтобы ты пострадала. Род Юлиев никогда не простил бы мне такого.
– Как будто тебя очень заботят дела нашего рода! – После чего, закрепив за собой что-то вроде вербальной победы, она продолжила уже более спокойным тоном: – Ты видел городские улицы нынче утром?
– Кажется, там довольно много народу. Это что, сегодня отмечают какой-то религиозный праздник?
– Много людей прибыло из сельской местности. Кажется, у Атакса опять было еще одно видение. И вроде бы Баал-Ариман скоро будет говорить с народом и откроет новую эру для Египта и всего мира. Вот люди и побросали все свои дела и устремились в Александрию.
– Если возле дворца собрались такие толпы, то что творится в Ракхоте?
– Вот это я и хочу выяснить. Береника и ее немаленькая свита почитателей собирается после полудня посетить этот храм. Она пригласила с собой Фаусту и меня. Хочешь тоже поехать с нами?
– Ни на что не променял бы такое мероприятие! – заявил я.
Юлия чуть прищурилась.
– Могу поспорить, ты рассчитываешь, что тамошние жрицы снова будут заниматься самобичеванием.
– Нет, я далек от этого. Эти бедняги наверняка еще не оправились от предыдущей порки. Нет, у меня другое на уме.
Теперь глаза моей собеседницы были похожи на узкие сверкающие полоски:
– И что именно?
– Дай мне немного времени над этим подумать, и в помощь мне вдохновение муз, – ответил я, сперва даже не заметив двойного значения своих слов.
– Музы? А какая муза покровительствует ищейкам, шпионам и следователям?
– Хороший вопрос! Как я подозреваю, скорее всего, Клио. Она – муза истории, а я как раз пытаюсь выяснить правду, скрытую за лживыми историями. Или, возможно, есть и еще какая-то безымянная муза, покровительствующая таким людям вроде меня.
– Твой гений* очень странное создание. Дядя Гай часто говорил это.
Вечно этот дядюшка Гай!
Я собрал нескольких сотрудников посольства, включая Руфуса, и объявил им о предстоящем развлечении. Мы заказали огромные посольские носилки и нагрузили их достаточным количеством вина и закусок, которых хватило бы на небольшой банкет. В итоге нас собралось шесть человек, и каждый прихватил с собой одного личного раба, чтобы тот его обслуживал. После чего остановились у дворцовых ворот, дожидаясь Беренику и ее свиту.
– Если улицы под завязку заполнены людьми, – заметил Руфус, – этим наземным триремам потребуется несколько часов, чтобы добраться хотя бы до Ракхота.
А Рыжему следовало бы знать, что этой проблемой непременно озаботятся и без нашего участия.
Когда у ворот появилась компания Береники, оказалось, что впереди ее носилок движется летучий отряд из сотни македонских воинов, построившихся клином. Они будут обеспечивать нам свободный проход по городу. Все воины были в сверкающих бронзовых доспехах, а шлемы украшены высокими ярко-красными плюмажами – опознавательным знаком дворцовой стражи. За ними двигался массивный паланкин Береники, в котором сидела она в окружении своих любимцев, включая Фаусту и Юлию, а за ними следовала целая орда рабов, карликов и танцовщиков, не считая немереного количества шипящих гепардов и резвящихся бабуинов.
– Я так рада, что ты решил к нам присоединиться! – заорала мне Береника, стараясь перекричать царящий вокруг шум. – Следуй прямо за моим паланкином! Остальные расступятся и освободят тебе место!
Мы выполнили ее указание, и те, кто ехал в двух других носилках, бросали на нас рассерженные и недовольные взгляды – ведь мы стали преградой к их божеству. Я отметил, какой злобный и яростный взгляд бросил на меня Ахилла, который расположился во вторых носилках. После всех этих перестановок мы, наконец, двинулись вперед, сопровождаемые посвистыванием флейт, грохотом барабанов, переливами арф и звоном колокольчиков.
Даже при том, что солдаты расчищали путь, наше продвижение по улицам Александрии было весьма неспешным. Плотная толпа зевак и праздно шатающейся публики не слишком-то быстро освобождала нам проход. От царского дворца мы двинулись по улице Аргея на юг, к Канопской дороге, потом повернули на запад, напоминая при этом кильватерную колонну боевых кораблей, заходящих в гавань в безветренный день. Толпы громко приветствовали нас и распевали хвалебные песни в честь Береники, несмотря на то, что солдаты прогоняли их копьями с дороги. На нас дождем сыпались цветы, мне казалось, что все в городе украсили себя красочными гирляндами. Кстати, в толпе я заметил и тех, кто умудрился прихватить с собой змей, и я был крайне признателен, что и этот, с позволения сказать, вид украшения не летел в нашу сторону.
– Нынче будет отличный денек, – сказал Руфус, перекрикивая невообразимый шум, царивший вокруг, и поправил слегка покосившийся венок из роз, украшавший его голову.
– В храме, видимо, будет весьма жарко и душно, – заметил я, доставая чашу, которую Гермес тотчас наполнил вином.
– Если так и будем тащиться, можем не успеть к моменту, когда статуя бога заговорит, – заметил кто-то из посольских.
– Не беспокойся, – уверил я его. – Бог не начнет вещать, пока туда не прибудет Береника в сопровождении вельмож и самых высокопоставленных городских сановников.
– Если этот бог столь почтительно относится к персонам царской крови, то почему он действует через этого грязного азиатского пророка? – раздраженно спросил Руфус.
– Чужие боги всегда ведут себя странно, не правда ли? – согласно кивнул я. – Вот наши боги дают нам знать о своей воле посредством предзнаменований, которые они ниспосылают авгурам*. Это упорядоченная и разумная система. Азиатские божества – в целом крайне эмоциональны и иррациональны. Они в основном полагаются на энтузиазм верующих, на неясные и невнятные пророчества и на случайные совпадения. Хотя иной раз эти совпадения могут оказаться весьма удобными для некоторых группировок или каких-нибудь влиятельных лиц.
– Да? – с сомнением спросил Руфус. – Ты опять несешь какой-то вздор, Деций.
– А давай заключим пари, – предложил я. – На пятьсот денариев[59]. Спорим, что этот божок будет предрекать внезапную перемену в египетско-римских отношениях.
– Ты что-то знаешь, Деций! – ответил он. – Меня не проведешь! Ты постоянно делаешь ставки на гонках колесниц или на гладиаторских боях, потому что считаешь себя знатоком в этих делах. И ты не стал бы предлагать мне пари, если бы не заполучил какую-то важную информацию. Так в чем там дело? Ты что, виделся с кем-то из этих жриц или принимал участие в их тайном самобичевании?
– Вовсе нет. – Я оскорбленно скривился. – К такому выводу легко прийти, используя дедуктивный метод.
На этих словах в наших носилках поднялся дикий смех, а кто-то из посольских даже начал свистеть, будто я сейчас выступал в Сенате или на сцене.
– Ты слишком много времени болтался среди этих старичков-философов, Метелл, – заявил один из посольских. – Так что и себя начал к ним причислять. Дедукция! Скажешь тоже!
– Вот что, – начал я, не обращая внимания на их издевки. – Я хочу, чтобы вы все засвидетельствовали потом Кретику, что я это предсказал заранее. А иначе он решит, что его непутевый брат все выдумал уже потом, после случившегося.
– Ты выпил слишком много вина, Деций, – продолжал стоять на своем Руфус. Остальные громогласно с ним согласились и закидали меня розовыми бутонами, которых в носилках уже скопилось великое множество.
– В таком случае, – процедил я сквозь зубы, чувствуя, как закипает кровь, – вы все, полагаю, готовы пойти со мной на спор на пятьсот денариев каждый, раз уж считаете, что я заблуждаюсь.
Это заставило моих спутников на некоторое время замолчать, а затем Руфус согласился на это пари, а остальные, не желая выглядеть скрягами, один за другим присоединились к нему. Гермес наклонился вперед и снова наполнил мою чашу.
– Вот только где ты возьмешь две с половиной тысячи денариев? – пробормотал он мне на ухо.
– Можешь не беспокоиться. Я уже предвижу, как ты будешь у меня их красть.
Когда нас проносили мимо Серапеума, мы отметили, что толпа запрудила даже ступени лестницы перед ним, настолько велик был наплыв народа в эту часть города. И все это, подумал я, лишь результат распущенного кем-то не такого уж неожиданного слуха. Чтобы собрать в Александрии именно сегодня такие огромные толпы народу, требовалась хорошая подготовка, проделанная заранее. Здесь собралось практически все многоязыкое народонаселение Александрии, здесь были представители всех населяющих город народов и племен, и они явились сюда, чтобы полюбоваться предстоящим спектаклем; но присутствовало здесь и огромное количество египтян, гораздо больше, чем можно было бы ожидать даже в таком районе города, как Ракхот. Большинство из них смотрелись как крестьяне, пришедшие прямо с поля, но было также полно горожан – купцов, торговцев, ремесленников, писцов. Единственно кого здесь не было видно, так это жрецов традиционных египетских богов. Впрочем, вполне возможно, что кто-то из них посетил действо, замаскировавшись – благо, все, что им для этого требовалось, это снять головной убор из леопардовой шкуры и напялить обычный парик.
При нашем прибытии к храму Баала-Аримана прислужники и жрицы высыпали наружу, оттеснили толпу в стороны и расчистили место для царской процессии, после чего пали ниц на мостовую и стали возносить хвалы Беренике и всей царской семье. Когда мы не совсем уверенно вылезли из носилок, они стали выкрикивать несколько менее восторженные хвалы в адрес Рима в целом и в наш адрес в частности. Мы прошли, утопая по колено в цветах, по мостовой и поднялись по ступеням в храм.
Внутри беспрерывно играли музыканты, разместившиеся на каменной платформе, перед которой крутились и кривлялись танцовщицы, да так активно, что их скупые белые одежки взлетали и разлетались в стороны. Варварская музыка являла собой жуткий шум, от которого резало уши. Мы остановились на верхней ступени, дожидаясь, когда появится Атакс. Я заметил Ахиллу и протолкался поближе к нему.
– Как я вижу, ты решил на время отставить в сторону свои военные обязанности, дабы укрепить свой дух? – спросил я.
– Если служишь царю, – ответил он, – то обязан исполнять капризы его дочери.
– И ничто иное не в силах привести тебя сюда, а? Есть какие-нибудь идеи насчет того, что нам намерен сообщить Баал-Ариман?
Он нахмурился.
Читать бесплатно другие книги:
