Баллады о Боре-Робингуде Еськов Кирилл

36

Группа (включая раненого цээрушника – в наручниках и с залепленным пластырем ртом) размещается в полицейском джипе-развалюхе с криво натянутым тентом. Робингуд – разобиженному по-детски Чипу с видеокамерой:

– Вольноопределяющийся Крашенинников, отставить разговорчики! Сегодня ваше оружие – камера. Оно, кстати, будет поважнее прочих… А стволов тут и без твоего хватает.

Юный констебль – он за рулем – растерянно озирается вокруг и недоуменно вопрошает у разместившегося рядом «негра»-Робингуда:

– Прошу простить, сэр, но где же ваш русский спецназ?

– Мы и есть – русский спецназ. Самой что ни есть 96-й пробы… Что-то неясно?

– Да, сэр… Вы ведь говорили – это вроде как в кино про «Энтеббе»… По правде сказать – маловато нас, сэр! Я-то думал, мы вроде как передовой отряд…

– Так оно и есть, констебль. Просто у русских десантников бытует такая шуточка: «Пункт первый: уставная задача десанта – продержаться два часа до подхода основных сил. Пункт второй: основные силы, как правило, не приходят вовсе». Так что действовать мы будем – не больно-то рассчитывая на эти самые основные силы… Хочешь выйти из игры? Пока еще не поздно…

– Никак нет, сэр! Я просто для ясности.

– Эт' ты правильно… Ну давай, трогай. Задачу свою помнишь?

37

Смеркается; субмарина солнца уже погрузилась в сапфировые карибские волны на перископную глубину, оставив над поверхностью лишь невесомую золотистую паутину последних лучей… По затянутому лиловатой сумеречной дымкой серпантину, режущему склон под виллой Дракона, с натугою взбирается букашка полицейского джипа. Пулеметчик –тонтон, отслеживающий в бинокль со своей стилизованной под колокольню вышки все подходы к вилле, после звонка вниз («На подъеме чужие, сеньор капитан! Похоже, полиция… Да, слушаюсь!») выпустил джип из перекрестья прицела и теперь с интересом наблюдает за некими приготовлениями во дворе виллы. Там, неподалеку от запертых массивных ворот (танком не высадишь), трое вооруженных головорезов глазеют, как четвертый щелчками витого ременного кнута без промаха сбивает ярких бабочек, порхающих вокруг цветущего куста гибискуса. Появившийся на крыльце виллы Конкассёр нетерпеливо переводит взгляд с наручных часов на кнутобойца, потом на ворота – и опять на часы…

38

Крайне встревоженный Марлоу принимает в своей каюте спутниковую связь:

– …Вариант с десантированием на пляже в бухте Кернкросс отменен? Почему?! Нет-нет, полковник, я понимаю – вы лишь выполняете приказ, у вас свое собственное начальство, и все такое… Ку-у-да-а?!! Послушайте, немедленно отмените это, вы меня слышите – НЕМЕДЛЕННО!!! Вариант свысадкой на летном поле сейчас невыполним – в аэропорту творится черт знает что… Последствия совершенно непредсказуемы, вплоть до вполне серьезной стрельбы!..

Некоторое время вслушивается в безмятежные разъяснения невидимого собеседника и наконец взрывается:

– Ну так найдите того, кто вправе отдать такой приказ, черт бы вас там всех побрал!! И поторопитесь – через полчаса у вас на руках будет куча трупов и международный скандал в придачу! Конец связи.

Бормоча ругательства, набирает другой номер:

– Генерал Атторней? Ч-черт!.. Послушайте, адъютант, мне немедленно нужен ваш шеф. Да, именно что «прямо сию минуту»! Передадите ему такую фразу: «На острове дует зюйд-вест, но мы спутали сокола с цаплей »… нет, это не Шекспир, апароль. И пускай свяжется со мной тут же, не теряя ни секунды, ясно?.. Да, это я уже уразумел: они с помощником президента – в зале для приемов, а вы, со всей прочей свитой, – торчите снаружи… Что значит – «не пропустят»? Сделайте так, чтоб пропустили! – мне, что ль, вас учить придворным примочкам?

…Послушай, парень, не зли меня! Вы там лакаете халявные коктейли, а у нас идет боевая операция. И только что поступили сведения: точку, где должен высаживаться наш спецназ, контролирует противник. Переброску осуществляет не наша Контора, а вояки; перемудрили с перекрестной конспирацией – никаких концов не найти… И вышло так, что наш генерал – единственный, кто может отменить десантирование: у него есть спутниковый код прямой связи с пилотами – помимо всей этой ступенчатой пирамиды… А если он не успеет дать отбой, наши парни выпрыгнут прямиком под пулеметы, и тогда его мундир с большими звездами окажется так густо заляпан кровью, что его не примет ни одна вашингтонская прачечная! Господин генерал получит по заднице мешалкой, а у того, кто займет его кресло, наверняка ведь есть свой собственный адъютант – въезжаешь? Шевелись давай, тараканья немочь!.. Конец связи.

Некоторое время резидент стоит перед разложенной на столе картой, анализируя возникшую на этой шахматной доске позицию; затем решительно, будто бы двинув наконец ферзя за четвертую горизонталь, отпирает несгораемый шкафчик, извлекает оттуда видавшую виды «беретту» с потертым воронением и принимается навинчивать на ствол хитрой формы глушитель.

39

Бронированные ворота виллы Бишопа бесшумно отъезжают вбок, пропуская полицейский джип внутрь ДРАКОНЬЕГО ЛОГОВА, после чего, с каким-то необратимым чмоком, затворяются обратно.

Робингуд, бросив взгляд через плечо на это несокрушимое сооружение, только хмыкает:

– Да, ребята, тут уж точно: вход – рупь, а выход – два…

Джип тормозит: усыпанную гравием дорожку перегородила троица мордоворотов с автоматами «узи»; четвертый – с кнутом, – глумливо ухмыляясь, манит пальчиком водителя.

Констебль Робинсон вылезает из джипа и делает было пару шагов вперед, но тут гравий у него под ногами разлетается в стороны от щелчка кнута, будто от предупредительного выстрела.

– Стой, где стоишь! – с леденящей ласковостью советует кнутобоец. – Ты, сказывают, собрался у нас тут чего-то искать… А документик у тебя на то имеется, али как?

Робинсон послушно лезет в нагрудный карман мундира и извлекает украшенную печатью бумагу:

– Так точно! Вот он, ордер…

В ту же секунду новый щелчок кнута с фантастической точностью разрезает бумагу поперек, оставив в пальцах констебля лишь ее краешек. Секундою погодя опустившийся наземь ордер разлетается в клочки от следующего по счету снайперского щелчка.

– Значится, никакого документа у тебя нету… – удовлетворенно констатирует кнутобоец. – Да, кстати, одно уж к одному: а ты сам-то кто будешь?

– Констебль Робинсон, сэр, – ошеломленно представляется парень.

– Да ты, никак, из полиции? – изумляется тонтон-макут. – Или опять брешешь, как с ордером?..

Констебль охает от внезапной боли – щелчки кнута рвут в клочья мундир на его плечах; крови же, как это ни удивительно, по-прежнему не видно.

– Ежели полицейский, так должон быть в погонах. Ты видишь на нем погоны, Тайсон?

– Никак нет! – готовно откликается правый из автоматчиков. – Какие там погоны, Зорро, – одна рвань какая-то!

– Точно, рвань. Я так понимаю – забрел к нам сюда какой-то бомж. Нарушение прав частного владения, и все такое… Ва-аще-то можно было б его попросту пристрелить на месте – закон позволяет, но по мне так лучше проявить христианское милосердие, – кнутобоец благочестиво крестится на колокольню с пулеметчиком. – Ободрать ему только кнутом всю шкуру с задницы, и пускай проваливает…

– Слышь, Зорро, – оживляется вдруг Тайсон, – у меня идея! А не слабо тебе одним щелчком учинить ему обрезание?

Тут тонтон-макутов просто-таки скрючивает от хохота; за этим весельем они как-то упускают момент, когда с переднего сиденья джипа вылез на дорожку напарник Робинсона– еще один полицейский-негр, высокий и худощавый, лицо которого почти что неразличимо в тени козырька низко надвинутой каскетки:

– А-атставить!

Ржание тонтон-макутов обрывается на раз:

– Ты глянь-ка, смелый! А ну-кась…

Все дальнейшее происходит настолько быстро, что Конкассёр, отвлекшийся от созерцания сей молодецкой забавы буквально на миг (ему понадобилось извлечь из кармана пиджака закурлыкавший вдруг мобильник – экстренная связь), самое интересное-то как раз пропустил и к арене событий обернулся с секундным запозданием – когда выстрел уже прозвучал. Глазам капитана предстает такая картина: пистолет, неведомо откуда возникший в руке высокого полисмена; отвисшие от изумления челюсти автоматчиков; Зорро, вытаращивший глаза на зажатую в кулаке рукоять любимого кнута, кнутовище которого валяется на земле, аккуратно срезанное пулей…

Конкассёр (воздадим ему должное) в мгновение ока смекает, что никому из местных кадров такой стрелковый аттракцион не под силу – обманули-таки, гады, обвели вокруг пальца! С криком: «Гаси обоих!!!» он вполне рефлекторным для профессионала жестом сует руку под пиджак, за пистолетом. Однако в правом кулаке его в этот как раз момент зажат включенный мобильник, и на то, чтоб освободиться от него, разжав пальцы, капитан расходует драгоценные доли секунды.

Это и решает все: Подполковник стреляет со своего заднего сиденья, прямо сквозь ветровое стекло, и пуля сорок пятого калибра опрокидывает Конкассёра навзничь, затылком на ступени крыльца. Темные очки капитана тонтон-макутов отлетают в сторону, и башмак принявшегося «качать маятник» негра-Робингуда с хрустом вминает их в гравий дорожки – невольный парафраз того самого финального кадра…

А вот выпавший из руки убитого Конкассёра мобильник пережил все эти неприятности целым и невредимым, и теперь, испуганно помаргивая изумрудным глазком, ретранслирует в пространство обвалившееся на него стаккато беспорядочной пальбы.

«…Стреляют – все!!!»

40

Марлоу, крутящий «одной левой» баранку обшарпанного форда, невольно отстраняет от уха мобильник, из наушника которого просыпанным горохом раскатываются по кабине звуки далекой перестрелки. Лицо резидента каменеет – опоздал… Форд наддает ходу, опасно вписываясь в повороты грунтовки, петляющей средь тонущего в поздних сумерках кустарника; он чуть притормаживает, лишь когда фары высвечивают на обочине обшарпанный дорожный указатель: «Дорога № 3. Аэропорт – 1 км».

41

Стреляют, как уже было сказано, все – только с весьма различным успехом. Все кончается за считанные секунды; из четверки тотон-макутов уцелел лишь безоружный Зорро, вовремя сообразивший упасть и прикинуться вещмешком, не ввязываясь в происходящее. Пулеметчик с вышки-колокольни сперва не мог вступить в дело без того, чтоб не искрошить за компанию и своих, а потом стало поздно: Робингуд успел добраться до своей трофейной М-16 и пульнуть в «аистиное гнездо» пулеметчика гранату из подствольника – с тем же небрежным изяществом, как Майкл Джордан кладет мяч в корзину броском из-за средней линии.

Тишина наваливается столь же внезапно, как и грохот паьбы; поистине – «скоротечный огневой контакт»… Тайсон перед смертью исхитрился-таки всадить в джип короткую очередь; пули прошли впритирку с Ванюшей, и теперь он, с чувством перекрестясь, ощупывает развороченную пулями спинку сидения:

– Гляньте-ка, товарищ подполковник! Кучно легла – в аккурат между нами!

Подполковник только хмыкает («В генералы метишь, Ванюша? Ну-ну…») и оборачивается назад, к Чипу:

– Все в порядке, вольноопределяющийся?

– Так точно! – с несколько натужной молодцеватостью ответствует тот.

– Заснять что-нибудь вышло?

– Черт его знает – темновато… Но на кнопку жал всю дорогу, не переставая!

– Молодец! – без тени иронии кивает Подполковник. –Объявляю благодарность перед строем.

…В здании виллы никто пока ответного огня не открывает, да и вообще признаков жизни не подает; даже света в окнах, несмотря на позднее время, отчего-то не видать. Команда Робингуда настороженно приближается к дверям: сам он с М-16, Подполковник и Ванюша – с трофейными «Узи» через плечо, Робинсон – с помповиком наперевес, Чип – свидеокамерой.

– Стой! – внезапно командует Робингуд и, оглядясь вокруг, тихонько бормочет под нос: – Черт, что-то мне до крайности не нравится эта тишина…

– Что – мурашки по загривку? – понимающе откликается Подполковник.

– Угу… Будь это компьютерной игрой – самое время СОХРАНИТЬСЯ.

42

Пост тонтон-макутов на дороге № 3: обшарпанный форд Марлоу послушно тормозит перед наполовину перегородившим дорожное полотно джипом-тойо той. Американец – подлинное воплощение пьяного дружелюбия – вываливается из машины и развинченной походкою направляется к джипу:

– Алло, ребята! У вас проблемы?

– У нас – нет. А вот у тебя сейчас будут, – выбирается наружу мрачный Бенджи с автоматом «Узи» на ремне, – если на счет «два!» не уберешься отсюда на хрен. Раз!..

– Понял, не дурак! – широко ухмыляется пьяный, успокоительно помавая воздетыми дланями; похоже, он совершенно не въезжает в серьезность ситуации. – Убегаю-убегаю – как тот белый кролик! Только это… не развернуться мне тут… Может, вы чуток сдадите назад – во-он в тот отнорок меж кустиков?

Ошарашенный такой наглостью Бенджи невольно оборачивается в направлении, указанном рукою Марлоу – и вэтот миг как-то вдруг разом протрезвевший американец прыгает вперед. Тонтон-макут скукоживается от удара в пах; прикрываясь им как живым щитом, резидент выхватывает «беретту» с глушителем и молниеносно всаживает обойму в ветровое стекло бандитского джипа, разрисовывая это темное зеркало затейливыми веерами морозных узоров. Еще мгновение спустя Марлоу, обрушив рукоять пистолета на голову так ине разогнувшегося главаря, уже распахивает дверцу тойоты и методично добивает контрольными выстрелами раненых автоматчиков.

…Очнувшись от подмораживающей обонятельные нервы нашатырной вони из раздавленной ампулы, Бенджи обнаруживает себя лежащим в обширной бензиновой луже: Марлоу не пожалел вылить на главаря тонтон-макутов целую канистру. Сам резидент стоит шагах в пяти – небрежно подбрасывает и ловит плоскую армейскую зажигалку:

– Очухался? Ну так вот – теперь мой черед считать до двух! Мне нужна схема расположения ваших постов у летного поля, их численность и вооружение, позывные раций… Если я не буду всего этого знать на счет «два!», ты обратишься в замечательный бифштекс – с прожаренной, хрустящей корочкой… Раз!.. – щелкает зажигалка.

– Не-е-ет!!! Не надо! – хрипит тонтон-макут. – Все расскажу, все, что знаю! Но только… Какая гарантия, что ты меня не прикончишь?

– Никакой, – пожимает плечами Марлоу. – Просто у тебя нет выбора.

43

Вашингтонская правительственная резиденция: мягкие светильники отражаются в начищенном светлом паркете, стены обшиты панелями из мореного дуба; общий стиль – неброская викторианская роскошь. Перед окованными декоративной красной медью дверьми – высоченный красавец-лейтенант в парадной темно-голубой форме ВВС и трое секьюрити в штатском (служба безопасности президента, подчиненная министерству финансов). Лейтенант отчаянно пытается что-то втолковать старшему из секьюрити, но тот лишь отрицательно качает головой – «Не положено!»

44

В рассекающем тьму карибской ночи «летающем вагоне» – последние приготовления к десантированию: квадратно –гнездовой капитан О'Лири рассовывает по кармашкам своей камуфляжной жилетки, упрятанной под цветастую пляжную хламиду, разнообразный боевой эквипмент – с той же артистической отточенностью движений, как у голливудских боевых роботов Шварценеггера и Ван-Дамма. А вот трое собравшихся в кружок очаровательных амазонок – в бикини, но с автоматами – ведут тем временем между собою разговоры явно неуставные: не то рассказывают неприличные анекдоты, не то обсуждают сравнительные достоинства различных депиляторов… Впрочем, стоило командиру бросить на них укоризненный взгляд, как они тут же посерьезнели, и с должным рвением принимаются за подгонку снаряжения.

– Капитан! – возникает в дверях кабины шлем одного из пилотов. – Через пять минут заходим на посадку. Готовы?

– Мы всегда готовы, – меланхолично откликается ирландец.

45

Позиция тонтон-макутов у бровки летного поля: крупнокалиберный пулемет, автоматы, «Стингер». Над головами – быстро нарастающий гул вертолетных винтов. Старший отчаянно взывает в неоткликающуюся рацию: «Сеньор капитан, сеньор капитан, тревога!.. Да что они там, все померли, что ль?!»

– Эй, Мандела! – окликает старшего наблюдатель с прибором ночного видения. – Чего делать-то будем? Это ж «летающий вагон», не хрен собачий – щас тебе на плешь высыплется десантная рота полного состава, и привет горячий!

– А хрен его знает, чего делать! Велено было – «без приказа в огневой контакт не вступать», ну и где он – тот приказ?

– Слышь, Мандела… – это уже другой тонтон-макут. – У нас, похоже, уже началось дезертирство – дозорный куда-то пропал…

– Что-о-о?!! Идиоты!.. Трево… – но на этом месте вопль не в меру сообразительного командира обрывается странным чмокающим звуком: какая-то тень, мгновенно сгустившаяся из ночного мрака за спиною Манделы, рывком за волосы запрокидывает его голову назад и четко, «в одно касание», перерезает ему оттянутое горло от уха до уха…

Тень, ловко увернувшись от брызнувшего на нее фонтана крови, вершит среди оцепенелых тонтон-макутов свой танец смерти, напоминающий рваный полет летучей мыши. «Пок!.. – пок!.. – пок!.. – пок!.. – пок!..» – выстрелы из «беретты» с глушителем звучат немногим громче хлопка откупориваемого шампанского. Лишь двое или трое людей Манделы успевают хотя бы дотянуться до оружия.

Среди этих «двоих-троих» – и парень со «Стингером» на плече; он, ясное дело, стоял лицом к летному полю, как раз выполняя операцию «захват цели», и не успел даже обернуться к месту побоища. Пуля Марлоу угодила ему в шею, и сведенная судорогой боли кисть тонтон-макута намертво стискивает рукоять, вдавливая в нее пусковую кнопку. Вторая пуля, всаженная ему в затылок, ничего уже тут, разумеется, поправить не может.

…В сторону неразличимой пока во мраке туши летучего дракона взмывает с земли невесомо-стремительная желтоватая искра; подобно акуле, чующей сквозь стометровую водную толщу ничтожный привкус крови, она уже безошибочно унюхала в ночи то, чего вкуснее нет в мире: угарный жар выхлопа вертолетных двигателей…

46

Вашингтонский раут, меж тем, идет своим чередом: дамы в простеньких вечерних платьях по цене лимузина и бриллиантовых колье по цене ядерной субмарины, джентльмены в смокингах, бесшумные стюарды с коктейлями – ну, одним словом, «Династия»… И тут ровный гул изысканно –остроумных разговоров ни о чем разом обрывается, ибо за внезапно приоткрывшимися створками ведущих в зал дверей взорам собравшихся открывается нечто абсолютно немыслимое – Господи помилуй, да это же ДРАКА! А еще мгновение спустя в зал вваливается давешний лейтенант (китель расхристан, полуотованный аксельбант свешивается чуть не до колена) сповисшими на нем секьюрити: чувствуется, что он в том самом душевном состоянии, когда человек способен крушить в щепки дубовую мебель или сворачивать шеи гулящим женам.

– Господин генерал, чрезвычайное сообщение! – взывает он в безмолвную скандализованную толпу, пытаясь стряхнуть с себя цепучих как репьи секьюрити. – На острове дует зюйд-вест, но они там спутали цаплю с соколом!

При этих словах чопорно-индифферентный генерал, смахивающий обликом на свежемороженого хека, вздрагивает так, что локоть его ненароком сшибает с подноса зазевавшегося на скандал стюарда бокал шерри; липкие красные брызги веером разлетаются вокруг – на платья от Валентино и костюмы от Версаче.

47

Липкие красные брызги веером разлетаются вокруг – только это не шерри, а кровь. Взрыв «Стингера» расшвыривает спецназовцев капитана О'Лири по всему «летающему вагону», который, завалившись набок, раскручивается в какую-то дьявольскую карусель. В принципе «Чинук» – очень живучая машина, однако если уж у него полетел движок, то привет: мягко сесть на инерции раскрутки винта, как это делают «Ирокезы» или наши Ми-4, он не может – слишком тяжел…

– Держаться за что только можно! – зычно ревет капитан, левой рукой вцепившись в стенную скобу, а правой – крепко прижимая к себе (ну чистый сексуал-харассмент!) одну из потерявших сознание амазонок. – Держаться!!!

…Громовой удар и душераздирающий скрежет. Электричество в фюзеляже гаснет, но парою секунд спустя непроглядную тьму, затопившую эту мешанину из человеческой плоти и искореженного металла, разгоняют бойкие оранжевые сполохи стремительно разгорающегося пожара.

48

Летное поле – пустое и темное. Языки пламени оконтуривают, наподобие короны солнечного затмения, черный силуэт завалившегося на бок «Чинука» с переломанными винтами; временами они выхватывают из мрака остановившуюся чуть поодаль, на границе освещенного пространства, машину Марлоу с незахлопнутой дверцей. Сам он, вместе с оставшимися в строю спецназовцами, геройствует в охваченном огнем вертолете, вытаскивая наружу раненых. Люди О'Лири действуют четко и слаженно – не пальцем деланы; во всяком случае, никто не тратит время на обмен идиотскими репликами «Ты в порядке?» и не блажит «…Мы ее теряем!!» Лицо резидента перепачкано кровью и копотью, волосы обгорели – он только что ухитрился извлечь из обратившейся в «пещь огненную» кабины намертво застрявшего там пилота с переломанными ногами. И вовремя – внутри «вагона» как раз начинают рваться боеприпасы; «фулл краш» – или, говоря по-нашему, полный шиздец…

Резидент тем временем добирается наконец до миниатюрного латиноса, четко разруливающего ситуацию («Такер, Ли – пулеметы на ту сторону, где деревья, атаки следует ждать оттуда… Всем немедля отступать в темноту – мы на фоне этого чертова костра как мишени в тире! Док, доложите обстановку – что у вас там с медоборудованием?..») и представляется:

– Прошу прощения, сэр! «В Корнуолле все лето лило, как из ведра… »

Латинос стремительно оборачивается:

– «…Но виноград уродился не хуже, чем в Риохе ». Вы – майор Марлоу?

– Так точно. А вы, как я понимаю, капитан О'Лири?

– Я – лейтенант Рамирес. Капитан О'Лири выбыл из строя: повреждение позвоночника, док говорит – инвалидное кресло до конца жизни… Это вы так классно подготовили нам точку для высадки?..

– Нет… – освещенное прыгающим светом пожара лицо резидента кажется постаревшим лет на десять. – Но я не сумел этому помешать, так что вина все равно на мне. Дай мне в рыло – если тебе от этого полегчает… Ладно, к делу. Ваши потери?..

– Трое погибших, семеро тяжелораненых… я имею в виду тех, кто не доживет до утра без нормальной медпомощи. Да, и еще пилоты…

– Я забираю с собой всех боеспособных, включая ходячих легкораненых – операция идет своим чередом. Вы с доком остаетесь с тяжелоранеными, за старшего. Помощь придет не раньше чем через час – держитесь.

– Простите, сэр, – качает головой лейтенант, – но это абсолютно нереально! Нас должны были эвакуировать морем, и «зодиаки» подойдут к бухте Кернкросс только под утро… Слишком поздно!

– Вы получите немедленную эвакуацию воздухом, лейтенант, Богом клянусь, – припечатывает резидент. – Это теперь мои проблемы, а не ваши.

Направляясь к своей машине, он натыкается на уложенных в ряд раненых; коленопреклоненный санинструктор, возящийся с амазонкой в бикини, окликает скрытого темнотой напарника: «Эй, Джо, противоожоговый гель там еще есть – хоть сколько-нибудь?» Налобный фонарик санинструктора высвечивает ТАКОЕ, что даже Марлоу – человек ко всему вроде привычный – невольно останавливается:

– О, Господи! Док, ее лицо… можно будет хоть что-нибудь спасти?

Тот только безнадежно отмахивается – дескать, какое там лицо…

49

В машине Марлоу, на заднем сиденье, давным-давно уже зуммерит спутниковый телефон – будто охрипнувший от крика некормленый младенец; резидент рывком поднимает трубку:

– Генерал? Очень кстати… Надеюсь, вы уже отужинали на своем приеме – а то я наверняка сейчас попорчу вам аппетит. Докладываю: вертолет, как вас и упреждали, сбит при посадке «Стингером» – трое убитых, семь тяжелораненых.

…Обождите, это еще не все; знаете, как говаривали у нас, в морской пехоте: «Если уж высадка мокрая – так и ночевка холодная»… Так вот, полчаса назад на вилле Бишопа имела место быть перестрелка, и Конкассёр с той поры больше не откликается – судя по всему, убит.

…Ну я бы не строил себе иллюзий, генерал: надо полагать, Бишоп либо тоже мертв, либо захвачен – прямо у себя в логове; а как и почему лопухнулась его охрана – это вопрос небезынтересный, но сейчас уже – увы! – неактуальный. Яполагаю, следует немедля штурмовать виллу теми силами, что есть; если этот ваш чертов «некроиндуктор» еще жив – мы его освободим, если мертв – зачистим все концы так, чтоб от этой проклятой виллы даже и не пахло ничем, кроме банальной наркоторговли… Короче, мы сейчас идем драться, а на вас возлагается задача – эвакуировать по воздуху наших раненых с летного поля.

Генерал, видимо, начинает возражать, но резиденту уже море по колено:

– Да срать я хотел на «международные осложнения» – на возмущенные вопли всех этих суверенных героиновых шейхов и кокаиновых президентов! Здесь сейчас умирают РАНЕНЫЕ АМЕРИКАНЦЫ, и чтоб спасти любого из них, я без колебаний выжгу напалмом весь этот остров, провонявший кокаином и коррупцией!

А ты – это ведь ты подвел их под «Стингер»! – заруби себе на носу: если хоть один из этих семерых умрет, не дождавшись эвакуации, то тебе нынешнего Рождества тоже не пережить – это Я тебе обещаю! Генерал, к твоему сведению, может откинуть копыта столь же легко и просто, как и любой штафирка: головокружение на балконе, неисправная электропроводка, грузовик, угнанный наркоманом, – да мало ли что бывает в большом городе. Ты для интереса полистай-ка мое досье на сон грядущий…

Короче – вертолет должен быть тут не позднее чем через час; при посадке пусть на всякий случай отстрелят тепловые ловушки. Конец связи!

Марлоу оборачивается и обнаруживает шагах в десяти политкорректную шеренгу из шестерых спецназовцев (негр, китаец, девушка…) и лейтенанта Рамиреса.

– Извините, лейтенант, но я забираю у вас не только всех боеспособных людей, но и все, что есть, из серьезного вооружения : вам тут могут повстречаться лишь гиены, а мы идем охотиться на тигра-людоеда.

– Само собой, майор! Вот только дать мне вам особо нечего – пара пулеметов да базука… Из вертолета впопыхах успели извлечь единственный «Стингер» – ну не издевательство ли?

– Что-о-о?! «Стингер»? Ну лейтенант, – расплывается во внезапной улыбке Марлоу – это, пожалуй, самая лучшая новость за последние полсуток!

50

Отряд Робингуда – у входа в виллу Бишопа; сумерки сгущаются по-тропически быстро, так, что подъездная дорожка с изрешеченным пулями джипом и телми перебитых охранников уже практически неразличима. Робингуд настороженно всматривается в полуоткрытые двери Драконьего логова – безмолвного и темного, таящего в себе непонятную, но буквально физически ощутимую угрозу (оскароносную музыку из «Омена», плиз!):

– …Будь это компьютерной игрой – самое время СОХРАНИТЬСЯ.

Первыми внутрь проскальзывают, четко прикрывая друг друга, Робингуд с Ванюшей; затем в обширном холле с ведущей наверх парадной лестницей с резной деревянной балюстрадой появляются остальные члены отряда. Архитектура холла производит весьма странное впечатление, какое-то шизофреническое барокко: стены представляют собой чередование колоннообразных выступов и глубоких ниш, – кажется, что находишься на поляне в непроглядно –густом лесу. Электричество горит, но еле-еле, в четверть накала, и это, пожалуй, даже хуже чем полная темнота: кажется, слабенькие красноватые отсветы скрытых светильников (будто угли гаснущего костра) лишь сгущают сумрак у стен.

Свет мигает, и тут скользящий вдоль левой стены Робингуд боковым зрением замечает тень, шевельнувшуюся во мраке меж колонн; молниеносным пируэтом уйдя вбок, он всаживает в неведомого противника короткую очередь из М-16, и в тот же миг за спиною у него эхом отзывается «Узи» Ванюши: тот щедро, от души, поливает свинцом такую же затемненную нишу правой стены. Мрак откликается мелодично-насмешливым звоном стекла.

– Не бей зеркала, Боря, – плохая примета, – доносится сзади невеселый смешок Подполковника.

– Да уж понял, не дурак, – раздраженно откликается атаман. – Похоже, тут кругом зеркала… И при этом никаких охранных систем – ни телекамер, ни фотоэлементов…

– Охранные-то системы ладно, – Подполковник, пожалуй, впервые за все время выглядит столь встревоженным. – Что мне по-настоящему не нравится, так это отсутствие собак. Ей-богу, я сейчас не то что ротвейлеру – Баскервильскому псу бы обрадовался как родному!

– Собаки и лошади… – медленно выговаривает Робингуд. – Они чуют нежить куда лучше, чем люди и не терпят ее рядом с собой! Так может, это не бред – то, что говорил наш цеэрушник насчет «дневной стражи и ночной стражи»?.. Тих-хо!..

Во мраке в тылу у отряда раздается отчетливый скрип, венчаемый металлическим щелчком: это как бы сама собою затворилась и заперлась на замок массивная входная дверь.

И в тот же миг откуда-то сверху доносится мерный звук мягких тяжелых шагов: кто-то (или что-то?) спускается по скрытой темнотою парадной лестнице…

51

Поначалу из тьмы проступает какой-то грубый матерчатый балахон, сам собою плывущий по воздуху над ступенями лестницы. Однако секундою погодя становится видно, что это огромный, поболее Ванюши, чернокожий, вся одежда которого – джутовый мешок с прорезанными дырками для рук и головы; в руках он несет свернутую рыболовную сеть и бухту веревки.

– Стойте и не двигайтесь, – разносится по залу тихий шелестящий голос, идущий неведомо откуда. – Вы нужны мне живыми…

Движения у гиганта замедленные и какие-то не слишком уверенные, как у крепко пьяного. На одной из ступенек он, на миг потеряв равновесие, вынужден опереться о балюстраду; когда его пальцы хватаются за перила, раздается негромкий треск, и на полированном дереве остается ободранная вмятина, ощетинившаяся щепками.

– Господи помилуй, это же зомби! – посеревшие от ужаса губы констебля Робинсона принимаются бормотать католическую молитву, рука же судорожно выпрастывает из-под мундира шейный шнурок с каким-то корешком-амулетом.

– Стой! – Робингуд вскидывает М-16 и, когда гигант делает следующий шаг, стреляет на поражение, сразу: тут уж не до «двух предупредительных»… Несбалансированная пуля калибра 5.56, попав негру в глаз, разносит на выходе всю левую сторону черепа, но на зомби это производит не большее впечатление, чем брызги на брюках из-под колес промчавшейся рядом машины: он на миг останавливается и издает низкий яростный рык. По темному залу при этом проползает негромкий шелестящий смешок…

– Боря! – внезапно подсказывает сзади Подполковник. – Бей очередями по ногам! Разнеси ему кости!

Грохот автоматной очереди. Колени зомби буквально разлетаются на куски (крови при этом, как ни странно, не видно вовсе). Гигант рушится, как взорванная водонапорная башня, и тело его с ревом и грохотом катится по ступенькам к подножию лестницы. Там он делает безуспешную попытку приподняться, и тогда яростный рык его внезапно сменяется на пронзительный, надрывающий душу скулеж собаки с перебитым хребтом.

– Какая досада… – недовольно откликается шелестящий голос. – Придется убить вас прямо сразу. А я так надеялся поразвлечься, взяв вас живыми…

При этих словах гулкую тишину зала наполняет звук множества шаркающих шагов. Из притемненных ниш по стенам появляются все новые и новые зомби, одетые в джутовые мешки; их уже не менее трех десятков, и все они вооружены топорами, ржавыми серпами, мачете. Черная волна неотвратимо надвигается на обреченно ощетинившуюся ружейными стволами кучку белых у подножия выдержанной в колониальном стиле лестницы – ни дать ни взять газетная литография середины прошлого века «Негритянское восстание на N-ской плантации»…

52

Отряд, однако, продолжает сражаться – а что еще остается? Занявший позицию на нижней ступеньке лестницы Робингуд без промаха бьет – теперь уже одиночными – по коленям наступающих. Зомби валятся один за другим, но на втором десятке выстрелов магазин автоматической винтовки пустеет. Отбросив М-16, атаман берется за «Узи»; у этой машины прицельность, понятное дело, никакая, так что теперь задача становится весьма непростой даже для «лучшего стрелка спецназа»…

Остальные члены отряда тем временем устремляются по лестнице вверх, однако на последних ее ступеньках, выходящих в открытую галерею, натыкаются еще на двоих зомби-гигантов, одетых в музейные красно-синие мундиры времен «Черного консула» Туссена Лувертюра. Тут в дело вступает Ванюша: выясняется, что бросковыми техниками «лучший рукопашник спецназа» владеет ничуть не хуже, чем ударными. Зомби огромны и немыслимо сильны, но в подвижности и скорости реакции явно уступают тренированному человеку. Ванюша нырком «проходит в ноги» первому гиганту и, оторвав его от земли подхватом, валит противника назад – через ограждение лестницы. Второй кидается на Ванюшу сам – и тому остается лишь чуть подкорректировать подсечкой траекторию этой уже набравшей собственную инерцию туши… Второй зомби перекувыркивается через лестничные перила вслед за первым; каждое из этих падений сопровождается ревом, обрывающимся глухим ударом (высота лестницы метров семь, никак не меньше!), – похоже, непереломанных костей у гигантов осталось немного…

Отряд получает секундную передышку – но не более того. По открытой галерее спешат новые зомби – тщедушные, но заметно более подвижные, чем гиганты в мундирах; эти одеты во что-то вроде ливрей и вооружены отточенными на манер стилета сапожными шильями и опасными бритвами. Мигом оценив опасность, Ванюша-Маленький, крякнувши от натуги, выламывает из ограждения лестницы резную деревянную балясину с себя ростом – после чего предметно демонстрирует: подобного рода оружием советские спецназовцы владеют не хуже веселых стрелков из Шервудского леса. Зомби разлетаются по сторонам как сбитые кегли; хотя непоправимых повреждений это им, похоже, не причиняет, в круг, очерчиваемый Ванюшиной дубиной, они после этого как-то не очень лезут. Не знаю уж, как насчет «грузового вертолета с винтом на холостом ходу», но вот ни барона Пампы с мечом, ни Малютки Джона с оглоблей они явно не встречали, и как подступиться к подобному механизму – сообразить пока не могут…

Пара этих ливрейных зомби, сшибленных с ног ударами Ванюшиной балясины, скатились по ступенькам вниз – туда, где посредине лестницы остановились Подполковник и Чип с Робинсоном – и теперь, вставши на ноги, наступают, полосуя воздух взмахами бритв и шипя, как помоечные коты перед разборкой. Положение аховое: у Чипа вообще одна только видеокамера, у Подполковника, отдавшего автомат Робингуду, остался лишь револьвер, да и стрелять ему не с руки – Робинсон, отрезанный у противоположных перил вклинившимися в ряды группы ливрейными убийцами, оказался состворенным на линии прицеливания… По счастью, юный констебль, поначалу перепугавшийся до полного столбняка, мало-помалу проникся общим духом деловитого боевого безумия и сейчас не потерял головы; зомби неосмотрительно повернулись к нему тылом, и он, неловко завалясь набок, зарядом картечи из своего помповика разносит колени левому из них. Правый стремительно оборачивается, однако, вместо того чтобы броситься на полисмена, принимается в полной растерянности ощупывать воздух и принюхиваться – тут-то его и валит второй выстрел.

– Констебль! – резко окликает его Подполковник. – Мне сдается, они почему-то не могли тебя разглядеть. Это так?

– Наверно, это мой амулет, сэр!.. Ма говорила, он очень могущественный, его будто бы заговаривал сам Тутуола…

– Значит, человек с этим амулетом для зомби вроде как невидим… Ну-кась, дай-ка его сюда: похоже, настала мне пора тряхнуть стариной – прогуляться по оперативным тылам противника…

– Ничего не выйдет, сэр! – мотает головой парень. – Амулет и его хозяин – это как бы одно целое, в других руках он теряет силу…

– Черт, ничего в этих делах не смыслю… вот уж чему точно в Аквариуме не учили! Ну, тогда ничего не попишешь: дальше, вглубь дома, придется идти тебе – в одиночку…

– Я-а-а!?? Нет! Господин полковник, сэр! Я… я боюсь… без вас…

– Ты один можешь в этой своей «шапке-невидимке» прокрасться внутрь и найти того, кто дергает за ниточки этих кукол – этого самого «Барона Субботу». Ты отыщешь его, приставишь ему ствол к брюху и вежливо попросишь уложить своих барби обратно в коробки… Действуй, констебль,– другого шанса у нас уже не будет.

…Под аккомпанемент Робингудовой стрельбы снизу Робинсон тихо-тихо, как при игре в жмурки, крадется по опустелому пространству между Ванюшей и строем ливрейных зомби. Те, похоже, чуют – что-то не так; принюхиваются, прислушиваются – но тут как раз Чип, по знаку Подполковника, накрывает фланг вражеского строя рыболовной сетью (той, что обронил первый зомби-гитант), а Ванюша с воплем: «А-а-а-а!!! Бляха-муха!!!» обрушивается на врага. Зомби пытаются освободиться, вспарывая опутавшую их сеть бритвами, Ванюшина суперпалица со всего маху крушит головы и конечности временно потерявших подвижность врагов… Под прикрытием всей этой смачной мочиловки констебль, беспрепятственно миновав – по стеночке, по стеночке – галерею, ужом проскальзывает во внутренние покои виллы.

53

Робинсон, с помповым ружьем наперевес, крадучись пробирается по запутанным переходам виллы, которая кажется абсолютно пустой. Освещение здесь создают такие же скрытые багровые светильники, что и в холле; при этом они явно реагируют на присутствие человека, разгораясь чуть ярче именно когда тот проходит рядом – так что констебль как бы постоянно создает вокруг себя световое пятно, в то время как остальная часть коридора пребывает во мраке.

Коридор, открывшийся перед свернувшим за угол Робинсоном, заметно шире предыдущих. Пройдя его где-то до половины, констебль нерешительно замирает: впереди на полу смутно различимо какое-то движение, таящее в себе неясную угрозу; приглядевшись же, он невольно вскидывает ко рту ладонь и судорожно сглатывает, подавляя рвотный позыв.

Это крысы – великое множество крыс, сплошной шевелящийся ковер во всю ширину коридора. Мерзкие твари деловито обгладывают выложенный кем-то посреди пола труп ребенка; они постоянно, с яростным писком, схватываются между собою (вероятно, делят какие-то особо лакомые кусочки), однако против незваного пришельца – случись чего– готовы выступить единым фронтом: эти громадные, размером с хорошего котенка, крысаки ничуть не страшатся человека, и уступать ему дорогу явно не намерены. Констебль растерянно оглядывается в поисках обходного пути (препятствие лишь на сторонний взгляд может показаться вздорным: как его реально преодолевать, совершенно непонятно), и тут только замечает: за спиной-то – тоже неладно, и ох как неладно…

Из скрытого мраком начала коридора приближается размытая серая тень: существо передвигается на четвереньках, низко пригнув голову, – явно принюхивается к следам Робинсона. Достигнув границы тьмы и света, оно легко поднимается на задние лапы (похоже, пытается уже искать добычу «верхним чутьем»), и теперь окаменевший от ужаса констебль может хорошенько разглядеть своего преследователя.

Росту в том, пожалуй, под два метра; тело женщины, сплошь покрытое короткой, слегка вьющейся, сероватой шерстью, венчает голова кошки; кошачьей морде, впрочем, придано некое нарочито-карикатурное сходство с человеческим лицом. Яхонтово-желтые, с вертикальным зрачком, глаза всматриваются в сумрак коридора – сквозь Робинсона; острые треугольные уши напряженно лоцируют пространство, улавливая, однако, один лишь раздражающий фон из крысиного писка. Обоняние подсказывает – добыча где-то рядом, но ни услыхать, ни разглядеть ее отчего-то не выходит, и это обстоятельство ставит охотницу в тупик… Она широко, как на показ, распахивает пасть с длинными белоснежными клыками и издает низкий, ледянящий душу рык.

Тут нервы констебля не выдерживают, и он, позабыв о помповике (да что в том помповике проку – тут разве что серебряная шпага поможет, с рисунком Лабиринта…), кидается наутек; страх утраивает его силы, так что он ухитряется преодолеть «крысиный ковер» в три огромных прыжка – как камешек, рикошетирующий «блинчиками» по поверхности воды… А вот женщина-кошка, ринувшаяся следом за ним в этот растревоженный улей, так легко не отделалась: разъяренные крысаки, решившие, видно, что незваная пришелица покушается на их добычу, гроздьями виснут на ее ногах, так что ей приходится потом потратить несколько секунд на то, чтоб, катаясь по полу, ободрать их когтями и зубами.

За это время Робинсон успевает домчаться до конца коридора, свернуть за угол – и обнаружить перед собою тупик… Впрочем, не совсем: в стене обнаруживается небольшая дверца, которая (выбирать-то не из чего!) послушно распахивается от его толчка; с внутренней же стороны ее (слава те, Господи!) имеется запор, который констебль не мешкая задвигает – так что женщине-кошке остается лишь горестно мяукать снаружи, оплакивая свою улизнувшую добычу…

Ну, теперь самое время отереть холодный пот и осмотреться. Он попал в какую-то подсобку – небольшая каморка со стеллажами по стенам; на стеллажах – пучки сухой травы, мягкая рухлядь и прочий хлам; ничего интересного. А вот, кстати, и вторая дверь – она тоже лишь притворена; констебль, который, похоже, просто уже израсходовал до донышка самую способность пугаться чего бы то ни было, просто распахивает ее настежь и, с помповиком наизготовку, вваливается в освещенный свечами апартамент.

…Ох, и не хрена ж себе!.. Картина маслом: «Драку заказывали?»

54

В апартаменте имеет место быть чикатилообразный хрыч, мистер Бишоп – собственной персоной и в единственном числе. Он восседает в резном деревянном кресле перед обширным круглым столом, на котором горит канделябр о пяти черных свечах и разложены в творческом беспорядке мумифицированная человеческая кисть, чучело двухголового младенца, вымазанное кровью распятие и прочий сатанистско-водуистский инструментарий. Некромант, в ужасе выпучив глаза на вооруженного помповым ружьем Робинсона, растерянно прижимает к груди сучащего лапками черного петуха.

Немая сцена длится не менее пяти-шести секунд (Робинсон вытаращился на Барона Субботу с ничуть не меньшим изумлением и – что греха таить – со страхом), а обрывает ее не кто иной, как петух. Вырвавшись из оцепенелых рук некроманта, он, дико хлопая крыльями и истерически кудахча, устремляет свой полет прямо в лицо констеблю, и тот от неожиданности выпаливает в него из помповика зарядом картечи – так, что от глупой птицы остаются лишь кровяные брызги да пригоршня плавающих в воздухе перьев…

Тем временем Бишоп, проявив довольно неожиданное присутствие духа в сочетании с солдатской смекалкой, изо всех сил пинаетснизу крышку стола; канделябр опрокидывается, и комната тотчас же погружается в непроглядный мрак… Несколькими секундами спустя Робинсон замечает внезапно возникшую на другом конце комнаты вертикальную световую полосу; однако прежде чем он успевает сообразить, что это приоткрылась дверь в какое-то соседнее помещение, она уже захлопывается с характерным щелчком: Бишоп ускользнул от него тем же примерно манером, как сам он несколькими минутами раньше – от женщины-кошки… Вне себя от досады (ну в точности – как она!) констебль выпаливает из помповика в направлении двери, за которой исчез его враг: раз, другой, третий – пока не опорожняет весь магазин…

В кромешной темноте, потеряв ориентировку и поминутно натыкаясь на с шумом падающие предметы, ежесекундно ожидая то ли ответных выстрелов, то ли прикосновения к шее нежных пальчиков какого-нибудь наведенного упыря, Робинсон мечется по некромантову апартаменту. Ощупывая стенную обшивку, он нечаянно нажимает на одну из панелей – и часть стены вдруг отъезжает в сторону, открывая перед ним обширное пространство, залитое ярким электрическим светом.

55

На лестнице холла дела совсем плохи. Робингуд, опустошивший уже магазины М-16 и обоих «Узи», остался с одним лишь пистолетом; зомби-мачетэрос прут вперед с неослабевающей яростью, и ему приходится отступать, сдавая врагу ступеньку за ступенькой. Наверху группа ливрейных зомби получила подкрепление, а вот Ванюша уже изрядно подустал, махая своей балясиной, – это тебе не изящное фехтование китайским посохом; на этом участке оборона тоже начинает прогибаться. По застывшему лицу Подполковника ясно, что никаких путей к спасению он уже не видит; все, кранты…

– Товарищ подполковник, продолжать съемку? – Чип абсолютно спокоен и деловит; он, похоже, настолько уверовал в неуязвимость людей Робингуда, что и мысли не допускает, будто что-то идет не так.

– Непременно продолжать, вольноопределяющийся! Получите потом Пулитцеровскую премию… боюсь только – посмертно.

Чип со смешком кивает и вновь приникает к видоискателю. И тут происходит нечто удивительное: ряды наступающих зомби смешиваются, а движения их становятся совершенно хаотичными; большей частью они двигаются по кругу, как сломанные заводные игрушки. Этот внезапно разладившийся механизм продолжает работать еще секунд десять-пятнадцать, явно по инерции, – а потом в зале вспыхивают ярчайшие электрические люстры; будто бы под воздействием света, кожа зомби начинает стремительно съеживаться и лопаться, и тела их буквально на глазах разваливаются на части, обращаясь в груды праха…

Бойцы Робингуда завороженно наблюдают за этой картиной, сами еще не в силах поверить в свое спасение, когда деревянная стенная обшивка – прямо напротив выхода с лестницы– отъезжает вдруг в сторону, и взорам их предстает зажмурившийся от внезапного яркого света констебль Робинсон; мундир его, забрызганный красным, густо облеплен пухом и перьями…

Немая сцена.

– Вы там что, констебль, – с периной воевали? – роняет Подполковник с надменными интонациями герцога Мальборо – и тогда отпустившее, наконец, напряжение (живы, живы все!) обваливается громовым хохотом всего отряда.

Робинсон, однако, растерянно тычет ружьем куда-то в темноту за своей спиной:

– Он там! Только что был там… Быстрее!

– Кто – «он»? Бишоп? – мгновенно подбирается Робингуд, и даже не дожидаясь ответного кивка констебля, кидается вперед, точно такса за крысой.

56

Апартамент повелителя зомби при ярком электрическом освещении выглядит довольно нелепо – столь явная стилевая эклектика разом обращает хоррор в пошлую мелодраму. Робингуд, с пистолетом в руке, внимательно разглядывает дверцу (она так же, как и вся стенная обшивка вокруг, издырявлена запоздалой Робинсоновой картечью); затем он ногой вышибает дверной запор и хитрым кувырком вкатывается внутрь соседнего помещения, куда ускользнул некромант.

Парою секунд спустя Робингуд буквально вываливается обратно; он скрючен в три погибели и держится за живот… Беззвучно выругавшийся Ванюша (на нож там нарвался, чтоль?) бросается было на выручку, но тут атаман наконец разгибается, и становится видно, что его просто-напросто корчит от беззвучного хохота.

– Ну ты орел, констебль! – наконец отирает он тыльной стороной запястья выступившие слезы. – Если эта история когда-нибудь выплывет наружу – помяни мое слово: не миновать тебе должности президента России…

– Прошу простить сэр, но я… Я даже не говорю по-русски! – лепечет совершенно сбитый с толку парень.

– Пустое, не бери в голову: от президента России знание русского никогда и не требовалось. Главное – чтоб он хорошо «MOCHIL V SORTIRE», а уж этого у тебя никак не отнимешь!

Распахивает дверцу настежь и, посторонившись, дает всем полюбоваться картинкой. Помещение и вправду представляет собой роскошно обставленный туалет. Мистер Бишоп полусидит, воткнувшись задом в мраморный унитаз; одна из шальных Робинсоновых картечин, под немыслимым углом пробив дверную филенку, угодила ему точнехонько в переносицу, навсегда прикнопив к хорьковой мордочке Барона Субботы выражение недоуменной обиды…

57

В коридоре виллы – Чип с Ванюшей. Бледный, как штукатурка, Чип осторожно несет на руках свою девушку: та без сознания, но, похоже, цела и невредима – успели. На Ванюшиной физиономии тоже отражается богатая гамма чувств: этот, конечно, навидался в жизни всякого, но подвал мистера Бишопа произвел впечатление даже на него…

– Обожди-ка, – Ванюша распахивает одну из ведущих в коридор дверей и, чисто рефлекторно отсканировав вскинутым пистолетом открывшееся помещение, делает знак Чипу. – Давай сюда – поищем ей какую-нито одежку-аптечку.

Попали они, надо заметить, весьма удачно. Перед ними – две комнаты, соединенные между собой; дальняя из них – не что иное, как знакомый нам рабочий кабинет Конкассёра, а ближняя – что-то вроде жилых апартаментов с мини-баром, холодильником и кушеткой, на которую Чип и укладывает девушку, закутанную в сорванную где-то по пути драпировку. Пока он нашарил для нее в стенном шкафу рубаху с шортами (великоваты, но сойдет), Ванюша извлек из бара пузатую бутылку («А ничего коньячок попивают, гады! Ну, в смысле – попивали …») и, легонько похлопав девушку по щекам, подносит к ее губам стакан:

– Ну-кась, барышня! Вообрази, что ты просто в компьютерной игрушке. Давай-ка – эликсир жизни, восстановитель второго уровня…