Баллады о Боре-Робингуде Еськов Кирилл
– Потом – как обычно. Ваша страна продала нас оптом – вместе со всеми прочими союзниками и попутчиками… Впрочем, что я говорю – продала! Сдавать союзников – дело обычное: «бизнес есть бизнес», «ничего личного» и все такое, – но у России во всем свой, особый путь, верно? Вы ведь не скаредные гринго, чтоб продавать друзей, – вы их сдали за так, а иных еще и с приплатой ; я так понимаю, в этом и состоит широта русской души?
– Да, это было ошибочное решение, – вновь кивает Робингуд. – «Это хуже чем преступление, это – ошибка». Я – увы! – вопреки обыкновению не участвовал в том заседании Политбюро; не помню точно – то ли катался на виндсёрфинге в Гонолулу, то ли лежал под капельницей в клинике Института тропической медицины с висцеральным лейшманиозом, он же – «лихорадка дум-дум»… Может быть, мы закончим с лирическими воспоминаниями и перейдем к делу?
– Никаких дел, собственно, нет, сеньор Радкевич: поверьте, ни у кого и в мыслях нет склонять вас к сотрудничеству или требовать ответных услуг, уперев наган в поясницу, – ваше отношение к нашему бизнесу ни для кого не секрет… Однако ликвидировав этого упыря-беспредельщика мистера Бишопа, вы оказали Картелю неоценимую услугу – а мы не привыкли оставаться в долгу, это вопрос принципа; будем считать, что мы с вами в расчете, о'кей? Ваш сеньор Викентио связался через посредников с сеньором Эскобедо, и наша субмарина, возвращаясь с задания в американских территориальных водах, эвакуировала вас – вот и все.
– Есть лишь одна проблема, она касается яхты «Птицелов», – продолжает мачо; а поскольку собеседник всем своим видом демонстрирует полнейшее незнакомство с этим названием, он, вздохнув, пускается в более подробные объяснения: – Похоже, вам тогда крупно повезло, что вертолет упал в море. На яхте вас уже ждал американский морской спецназ под началом лейтенанта Кларка. Они требовали от капитана, чтобы он сдал контрольные фразы для радиобмена с вами; капитан предпочел умереть… Не знаю, как у вас, а у нас в таких случаях положено обеспечить семью погибшего…
– Нет вопроса. Но у нас положено не только это, – тон Робингуда абсолютно бесстрастен, слова – как ледяные кубики из фризера, которые он задумчиво складывает во фразу-башенку. – Капитан Сатирос был абсолютно чист по любому закону, и его убийство – это БЕСПРЕДЕЛ. А беспредельщиков – хоть в наколках, хоть в погонах – надо гасить, иначе жизни не будет вовсе… У вас есть какая-нибудь информация на этого самого Кларка?
– Разумеется, есть, – чуть заметно усмехается мачо. – Боюсь только, чуток подустаревшая…
111
По телеэкрану бежит косая светлая рябь – мачо проматывает видеопленку, внимательно следя за танцем неоново-голубых штрихов на счетчике метража. Дождавшись нужных цифр, тычет в клавишу «Play».
…Удавленники всегда смотрятся неважно, и викинг в черном комбинезоне без знаков различия – не исключение; кому охота – откройте Леонида Андреева, «Рассказ о семи повешенных», и почитайте насчет «опухшего синего языка, который, как неведомый ужасный цветок, высовывался среди губ, орошенных кровавой пеной», а мы – обойдемся. Висельная агония крутого лейтенанта Кларка явно пришлась на предыдущий, тактично промотанный мачо, кусок пленки – а теперь рубчатые подошвы морского спецназовца мерно, в такт легкому волнению, раскачиваются в паре метров над палубой «Птицелова».
А через нок-рею яхты перекинули уже следующую петлю – «узел Линча» (он же – «пиратская удавка») вывязан со знанием дела, строго на семь положенных оборотов, – и люди в скрывающих лица лыжно-террористических шапочках волокут уже по палубе следующего извивающегося от ужаса парня в черном спецназовском комбинезоне. И пока один из палачей в лыжных шапочках примеряет к шее американца затяжную петлю, другой буднично, с известными всем интонациями «Вы имеете право на один звонок адвокату, вы имеете право не отвечать на вопросы…» зачитывает следующий текст:
– Согласно Нионской конвенции от 1937 года ваши действия по захвату в международных водах яхты «Птицелов» квалифицируются как морское пиратство. Согласно официально не отмененному морскому артикулу от 1832 года акты морского пиратства, сопряженные с убийством пассажиров и членов экипажа – в данном случае капитана Сатироса – караются смертной казнью во внесудебном порядке непосредственно на месте совершения преступления либо пленения пиратов. Если вы верующий – в вашем распоряжении три минуты, чтоб уладить свои отношения со Всевышним.
– Не-е-е-ет!!! – заходится в крике парень; вот и все, потёк – не только в переносном, но и в прямом смысле… – Вы не можете меня убить!! Я не пират, я военнопленный!!
– Вот как? И в чьей же армии ты служишь?
– Сержант Чавез, сэр, военно-морской флот США! Вы ведь забрали мой идентификационный жетон…
– Среди промышляющих пиратством попадаются самые разные люди; есть, наверно, и американские моряки…
– Мы выполняли приказ своего командования, сэр! Богом клянусь!
– Как? я не ослышался? Американское командование официально отрядило своих военнослужащих на морской разбой?
– Наверно, можно сказать и так, сэр, – смотрит в пол парень.
– А что, можно сказать иначе?.. Не слышу ответа, сержант!
– Я не силен в законах, сэр. Я просто выполнял приказ.
– А преднамеренное убийство гражданского лица по ходу операции – это как, тоже выполнение приказа командования?
– Никак нет, сэр. Это была самодеятельность лейтенанта Кларка.
– Гм… И ты готов дать обо всем этом добровольные письменные показания?
Парень переводит затравленный взгляд со своего повешенного командира на раскачивающуюся над головой петлю, потом снова на повешенного, и наконец тихо выдыхает:
– Да…
Тут мачо выключает видюшник: «Ну, дальше неинтересно…» На некоторое время воцаряется молчание, а затем мачо уточняет:
– Как видите, возмездие мы взяли на себя. А вот компенсация семье погибшего – остается на вас.
– А что будет дальше? – кивает на видюшник Робингуд. – Если, конечно, не секрет?
– Никакого секрета. Всех участников этой истории доставят на Кипр… а может, и уже доставили. Там сержант Чавез с рядовым Дингом и предстанут перед судом как соучастники преднамеренного убийства в процессе пиратского промысла. Кипр – член Британского содружества, так что статьи по пиратству в их уголовном кодексе не отменены до сих пор; петля – не петля, но пожизненное заключение парням светит только так. Белому дому придется либо откреститься от своих солдат, либо публично признаться в пиратстве; при любом варианте дядя Сэм окажется по уши в дерьме.
– И каков же ваш интерес в этом деле?
– Тот самый, что давеча сформулировали вы сами: беспредельщиков надо гасить – кем бы они ни были.
112
За окнами вашингтонской резиденции – погожее утро; по влажным от росы тротуарам, густо усыпанным облетевшими от ночного ливня лепестками магнолий, повзводно и побатальонно вершат свою неукоснительную – хоть крыша гори! – трехкилометровую пробежку верные паладины бесхолестериновой диеты, безопасного секса и беспорочной службы.
Пыльнолицему человеку же сейчас явно не до проблем здоровья: после бессонной ночи пепельница перед ним заполнена доверху, а вот склянка растворимого кофе, напротив того, опустошена до самого донышка. Он тихим, потухшим голосом разговаривает по спутниковому телефону:
– …Да, полный провал. Их уже доставили на Кипр и предъявили обвинение в пиратском промысле, отягощенном убийством пассажиров и членов экипажа. Очень грамотно скроено – я пока не представляю, как мы будем отмываться…
– Это еще не полный провал, – мрачно откликается трубка. – Включите-ка TV: там идет пресс-конференция генерала Хамбургера, командующего этой вашей «Бурей в песочнице», – и приходится ему весьма хреново…
113
Генерал Хамбургер – лошадиная кальтенбруннеровская будка усажена на шварценеггеровские плечи, обтянутые мятой полевой формой: мы, мол, три минуты как из боя! – бросает раздраженно-вопросительный взгляд на сидящего одесную от него советника в штатском – того самого, что «интервьюировал» ночью «дядю Тома».
Пресс-конференция с самого начала свернула куда-то не туда. Предполагалось, что корреспонденты станут открывши рты внимать реляциям о ходе подавления последних очагов сопротивления ливийско-белорусских террористов (тут генерал имел специальную «домашнюю заготовку» для ответа на вполне вероятный вопрос: а отчего, дескать, все эти белорусы – чернокожие?) и леденящим душу рассказам о преступлениях свергнутого режима (тут фактура вполне натуральня; возможны лишь легкие шпильки типа: «И что, все эти кошмары стали известны лишь вчера вечером?»). Однако сволочные щелкоперы вместо того вцепились мертвой хваткой в сивокобылий бред этого накокаинившегося лягушатника насчет «Украденной победы» и слышать ни о чем не желают, кроме мифического русского спецназа… Генерал наш заметим в скобках – отнюдь не первый в истории боец информационной войны, подорвавшийся на этом минном поле и лишь тогда уже уразумевший, что опровергать вполне очевидную бредятину, не имеющую вообще никаких пересечений с реальностью, куда сложнее, чем правду…
– Повторяю для особо тупых: на острове нет и не было никакого русского спецназа!
– Могу ли я уточнить ваши слова так, – нагло гнет свое один из репортеров, – что «Американское командование не осведомлено о многочасовых перемещениях по острову большой группы людей в униформе российских parachutistes?» Людей, что на глазах у десятков свидетелей высадились в аэропорту под звуки русского гимна, а потом возглавили народ, штурмующий президентский дворец? Людей, которые наличествуют на десятках фотографий и видеопленок, которые дали несколько интервью для прессы…
– Мне нечего больше добавить на эту тему, – отрубает генерал.
– Мы полагаем, это могли быть какие-то самозванцы… или шутники, – примирительно вступает в дело штатский.
– То есть вы, наконец, признаете их существование! – торжествует газетчик; все дружно склоняются к ноутбукам – «…и в конце концов вынуждены были признать долго отрицаемое ими…» Вот ведь суки!..
В задних рядах встает флегматичный англичанин – тот самый, что в аэропорту, интервьюируя «спецназовцев», помянул «имеющиеся в распоряжении нашего издания сведения о совместной операции нескольких спецслужб по борьбе с наркобизнесом». Его весь этот «Праздник неповиновения» слабо развлекает; на расшалившихся коллег он взирает свысока и за всю прошедшую часть пресс-конференции даже ни разу не включал диктофона. Еще бы: его респектабельное издание – это не какая-нибудь вам «Ревю паризьен» (давно уже прозванная за невыносимую желтизну «Парижским комсомольцем»), оно кормить читателей байками о похождениях лабухов в голубых беретах не станет…
– Газета «Файнэншл ньюс», – веско представляется он, и штатский разом подбирается: ну вот, похоже, вступила тяжелая артиллерия. – Сегодня, в час пополуночи CNN демонстрировала репортаж о штурме виллы этого самого упыря-наркобарона десантниками 1-й Аэромобильной бригады. Утверждалось, что репортаж идет в прямом эфире…
– Он и шел в прямом эфире, прямей некуда! – чугунным голосом подтверждает генерал.
– Видите ли, в распоряжении нашего издания имеется видеофильм о штурме означенной виллы, снятый… ну, скажем – с иной точки, чем CNN-овский; так вот, если верить таймеру, вилла в действительности была взята уже к 11 вечера… Чем вы можете объяснить это двухчасовое расхождение?
Хук в челюсть, внезапный и точный; инервьюируемые явно «поплыли».
– Этого не может быть! – бухает генерал.
– Мне было бы легче ответить на ваш вопрос, если бы вы более детально рассказали о содержании видеофильма, – вкрадчиво предлагает штатский: пытается повиснуть на противнике в клинче, выигрывая время до гонга, – решение в общем верное…
– Это любительская видеозапись, состоящая из трех фрагментов. Первый – бой штурмующих с внешней охраной виллы в режиме скоротечного огневого контакта. Второй – труп хозяина виллы, застреленного – прадонэ муа! – всобственном туалете; время на таймере – 23.06. Третий фрагмент – камера пыток этого самого упыря, «карибского Ганнибала Лектора»; весь интерьер, включая отпрепарированные женские головы, несомненно идентичен тому, что известен теперь миру по CNN-овскому репортажу – только снято это на два часа раньше.
Дальше отмалчиваться уже нельзя – репортеры и так уже тарахтят по клавишам ноутбуков как сумасшедшие – и штатский, условным знаком велев напарнику-генералу заткнуться, пускается в импровизацию.
– Вы ведь понимаете, – с многозначительной улыбкой произносит он, – что такого рода военные операции обычно сопровождаются действиями специальных подразделений, так сказать, в тылу противника… Я ничего не утверждаю, но не могу исключить, что одна из наших разведгрупп, загодя заброшенных на остров… Ну, вы меня понимаете…
– Версия интересная, – безжалостно усмехается англичанин, – но почему в таком случае ваши рейнджеры разговаривают между собой ПО-РУССКИ?
Нокдаун. Рефери, счет!..
– Боюсь, что ваше уважаемое издание стало жертвой фальсификации… или мистификации, – закрывшись перчатками в глухой защите, штатский и не мечтает уже ни чем, кроме как дотянуть до гонга. – Кто-то надрал фрагментов из CNN-овского репортажа, наложил на них новый звуковой ряд и при этом фальсифицировал показания таймера…
– Я вынужден отвергнуть это ваше «объяснение», – методично добивает журналист. – Съемка была выполнена цифровой видеокамерой и поступила к нам в редакцию прямо в виде файлов около полуночи – то есть за час до того, как 1-я Аэромобильная начала свой якобы штурм… Время формирования самих файлов полностью соответствует этим датам. Кроме того, эти видеоматериалы были выложены авторами и в Интернет – опять-таки раньше начала «CNN-овского» штурма, это легко проверить. Так что2 там все-таки штурмовали ваши десантники, разнося ракетами архитектурные памятники?..
Все. Нокаут.
– Это ваша собственная фальшивка! – елозит, пытается привстать генерал.
– Никаких комментариев… – бросает на ринг полотенце штатский.
114
Если вы полагаете, что их российским коллегам приходится в эти минуты слаще – очень даже ошибаетесь. Тут вмешивается еще одно дополнительное привходящее обстоятельство. Понятно, что вообще ожидать от пресс-секретаря правдивости – это вроде как интересоваться у девочки-по-вызову, первый ли ты у нее мужчина; однако про российских представителей сей славной профессии в Одессе непременно сказали бы: «Это что-то особенного!» Так что когда сим достойным наследникам булгаковской девицы «со скошенными к носу от постоянного вранья глазами» случается волею обстоятельств озвучивать чистую правду – им все равно никто не верит ни на грош!
– …Повторяю для особо тупых: на острове нет и не было никакого русского спецназа! – чеканит полковник из Центра общественных связей некой могучей силовой структуры на три буквы.
– Да-да-да!! – издевательски поддакивают из второго ряда. – Это были не спецназовцы! Это были ЛЮДИ, ПОХОЖИЕ НА СПЕЦНАЗОВЦЕВ!
– Не знаю, как у вас, товарищ полковник, а у меня эта история в кои-то веки вызвала подзабытое чувство национальной гордости, – вступает следующий зоил (ишь, кобра очкастая…). – Тут бы по уму не секреты Полишинеля разводить, а обратить это в символ, как израильтяне свое Энтеббе,– ну, да чего у нас когда по уму делали… Я, собственно, о другом. Если наши… э-э-э… люди, похожие на спецназовцев… как нефиг делать мочат в сортирах карибских наркобаронов – чего ж Басаев-то с Хаттабом свои телеинтервью продолжают раздавать, а?..
Полковник вперяет в мерзавца (наверняка ведь жидомасон, если копнуть поглубже!) взгляд тяжкий, как солнцедарное похмелье. Вот через такие вот вопросики с подковыркой и погибла Великая Держава! – а через что ж еще?..
115
На трибуне Думы неистовствует Жирик, помавая воздетым одноперстием:
– …Какой еще спецназ, это предатели, предатели, однозначно! Соланины прихвостни заодно с НАТО-вскими агрессорами!.. Нашего потенциального стратегического союзника!.. Оттуда во Флориду танками, однозначно, – там неглубоко!.. Поставить им туда наши комплексы… да не те комплексы, что вы все подумали, а С-300, это оживит оборонку!.. А воду – это традиционная конфессия, я вам говорю, это не всякие протестанты!.. Я сам водиуст в душе – но иправославный тоже, это не влияет!.. Мы сейчас всей нашей палатой, Шестой-Нижней, летим на Карибы, однозначно!.. Мыть сапоги в Карибском море!..
Спикер жмет на кнопку, прерывая телетрансляцию. Входит парочка шкафоподобных санитаров и фельдшер в заляпанном марганцовкой халате; привычно колют успокоительное.
116
– Дурдом – он и есть дурдом, – беззлобно констатирует Ванюша, отключая российское телевидение (попался как раз «Парламентский час»), и принимается шарить по местным программам в поисках новостей.
Окна выходят на акварельно-голубую громаду вулкана Тейда – высшей точки Канарского архипелага: Робингуд при выборе отеля категорически заявил, что вид из номера может быть любым, хоть на городскую свалку, – но только не на море: «Некоторое время я желаю видеть воду только в ванне!» Атаман блаженно раскинулся в кресле с бокалом пива в руке; на передвижном столике перед ним – почти опустошенная уже упаковка испанского «Сан-Мигеля» (ну откуда, скажите, в винной до мозга костей стране взяться приличному пиву? – а вот поди ж ты!) и нарезка испанского же, прозрачного, как вишневое варенье, хамона. Подполковник смакует совершенно черное, лишь по хрустальной огранке бокала опалесцирующее красным тинто, закусывая его ломтиками пахучего лимбургского сыра; выбирая сыр, он столь долго и тщательно перечислял кельнеру ТТХ искомого продукта, и привел тем гостиничного халдея в такой благоговейный трепет, что Ванюша из любопытства подошел было нюхнуть – после чего, переменившись в лице, пробурчал, что, дескать, было дело, служил как-то у него во взводе один Мустафа, у которого от ног воняло, хоть топор вешай, но чтоб ТАК… Самому-то ему пришлось ограничиться бутылкой безжизненного, как лапландские ледники, шведского «Абсолюта», банкой переуксусенных до полной потери хрусткости польских огурцов и черным хлебом – отчего-то голландским, порезанным на ломтики, каждый из которых завернут в отдельный целофан (ну чисто реклама безопасного секса!) и стоит заметно дороже шоколадного торта; выяснив же по ходу дела, что сала здесь не найти ни за какие деньги – не, в натуре ни за какие! – Ванюша получил долгожданный повод поупражняться в красноречии на предмет спектрального класса тех звездочек, что в изобилии осеняют фасад их отеля.
…Путешествуя по каналам (все они, в точности как и у нас, забиты под завязку сникерсно-памперсным мусором вперемежку с американо-мексиканским «мылом»; спорта, правда, побольше), Ванюша натыкается наконец на программу новостей. Про события на Карибах сообщают скороговоркой полнейшую невнятицу; самое смешное, что это не есть продуманный пиар, просто Остров, вместе со всеми прочими событиями дня, растворился в густой тени, отбрасываемой «Томагавком», что застрял в стене Белого дома, как… господа гусары, ма-алчать!!
На экране все утро мелькали означенный «Томагавк», отснятый со всех мыслимых ракурсов (кое-кто даже сумел прочесть начертанную на его корпусе надпись «…ИЗ ЛЫЦКУ», которая, правда, после соответствующего самоущипывания и промаргивания неохотно обращалась в банальное «US NAVY»), и смазанная фотография, на которой видна свешивающаяся из-под медицинской простыни рука с пристегнутым к запястью ядерным чемоданчиком (успевший за считанные часы озолотиться на три жизни вперед папарацци кокетливо сулил навсегда порвать с позорной профессией, сменить сексуальную ориентацию на традиционую и вообще «обратиться сердцем к Господу»); это уже была набившая оскомину банальность. Настоящие новости, обновляемые ежечасно, в режиме фронтовых сводок, шли лишь в сопровождении нового национального символа – пухломорденькой брюнетки с чуть косящим левым глазом. За час, прошедший с предыдущего выпуска, она успела подписать еще два полуторамиллионных контракта – на использование своего брэнда в рекламе вибраторов («Так мне спокойнее!») и надувных секс-кукол («Так тебе спокойнее!»), продать эксклюзивные права на свои будущие мемуары издательству «Рэндом Хаус» (обошедшему на вираже «Харпер энд Коллинз»), а также вчинить судебный иск партнеру – вкомпенсацию морального уродства… тьфу! – ущерба.
– …Чевой-то я не въезжаю… – чуть встряхивает головой Ванюша. – Он-то чем виноват?
– Тем, что у него есть деньги, чем же еще… – пожимает плечами Робингуд.
– Не, я в смысле – статью-то какую она ему шьет?
– Ах, это… Ты прям как нездешний – был бы человек, а статья найдется! Она уже подрядила пару лучших адвокатов, и те нарыли, что он ее пялил «в ненадлежащим образом оборудованном помещении, что создавало потенциальную угрозу жизни и здоровью…», ну и так далее; помещение, короче, не было рассчитано по ТТХ на прямое попадание «Томагавка», а он ее об этом не уведомил под расписку, прежде чем юбку задирать. И привет!..
– Да кто ж может в здравом уме на такое закладываться, что ракета – и в Белый дом!..
– Ну это его проблемы. Точнее – его адвокатов…
– Постой-ка! – озаряется Ванюша. – Так это ж типа как наша разводка ! Ну, адвокаты – они его с ней разводят, а бабки потом пополам, чем бы ни кончилось!
– Реальная схема прокрутки бабок чуть сложнее, – усмехается Подполковник, – но общий принцип работы американского правосудия ты уловил очень точно.
– И сколько ж она из-под него хочет?
– Одиннадцать лимонов.
– Баксов?! – глуповато переспрашивает Ванюша и после секундного общего молчания («Ну не "зайчиков" же лукашенкиных!») выносит вердикт: – Беспредел! Полный беспредел! А он козел будет, если заплатит: эту стерву-беспредельщицу за десятую часть тех денег можно заказать… да что я говорю – за десятую: за три процента!
– Кому заказать-то? – прищуривается Робингуд.
– Ну как, братве тамошней… Чего они, совсем, что ль, мышек не ловят? Такие бабки мимо рук плавают… Помнишь, ты еще рассказывал, как какой-то негр у «Макдональдса» лимон отсудил, когда его кофем облили?
– Бабки те, Ванюша, – назидательно произносит Подполковник, – с самого начала принадлежат юристам, а прочему населению – ну, лохам – их дают только в руках подержать. Это еще Дон Корлеоне говорил: «Один законник с портфелем награбит больше, чем десять громил с автоматами», – читай классику… Юристы – это и есть самая крутая тамошняя братва. Их девять миллионов с гаком, понял? И у каждого сын, а то и не один…
– Типа нашего? – и Ванюша опасливо кивает на телевизор.
– Кто как… «И на е бывает, и на ё бывает»…
– Вот ведь, блин! А я-то всегда думал, что вреднее наших чиновников никого на свете нету…
– Как говаривал классик соцреализма товарищ Маяковский, – усмехается Подполковник, – «оба Луя приблизительно в одну цену».
117
Чип с девушкой сидят за столиком на открытой веранде ресторана, нависшей над жесткой субтропической зеленью сада. Ранний вечер сменяется поздним; внутренний свет, мерно утекающий из небесного свода, чья синева меняет оттого оттенок с лазури на кобальт, начал уже высачиваться наружу разгорающимися звездочками.
– Смотри-ка, – девушка указывает взглядом в сторону выхода на веранду. – Александр Васильевич с дамой…
Чип скашивает глаз – любопытно, конечно, но не станешь же так вот прямо пялиться! – однако предосторожности сии оказываются совершенно зряшными: девушка и Подполковник успели уже обменяться церемонными приветствиями. Почему-то лишь теперь становится заметно, с каким удивительным изяществом он движется: если не приглядываться специально, и в голову не придет, что человек на протезах. Спутница его именно что дама : испанка где-то за тридцать пять, чей облик немедленно воскрешает в памяти высокие шитые жемчугом воротники и полуночный перезвон толедских клинков на укромной поляне под монастырской стеной.
– Какой мужчина! – произносит девушка с интонациями Ниро Вульфа, воздающего должное поданному к столу омару под креольским соусом или зацветшей Calanthe vestita `Regnieri'.
– А какая женщина! – в тон ей откликается Чип.
– Что-то тебя потянуло на старушек, дорогой…
– А как же! Помнишь классика? –
Изящных юношей толпа вокруг нее теснится,
Глядят влюбленно, хоть она им в бабушки годится,
К ее коляске – не к моей пристроиться спешат.
Ах боже мой, ну почему не мне под пятьдесят?
– Точно! – со смехом откликается девушка:
Мне светит будущего луч, я рассуждаю просто:
Скорей бы мне под пятьдесят, чтоб ей под девяносто!
– Гм… Прошу прощения… – никто из них и не заметил, как подле их столика бесшумно материализовался Подполковник.
– Александр Васильевич, дорогой! – девушка с отточенной грацией светской красавицы (откуда что берется!) протягивает руку для поцелуя.
– Елена, мне необходимо обменяться парой слов – тет-а-тет – с вашим верным рыцарем, если вы не возражаете, – с этими словами седой джентльмен отходит к балюстраде, окаймляющей террасу, и когда к нему присоединяется Чип, произносит заговорщически понизив голос: – Алексей, случилось так, что мне срочно необходима толика наличности. Был бы тебе крайне признателен, если бы ты спустился вниз– там слева от входа есть банкомат, и снял для меня пару сотен со своей замечательной золотой карты.
– Ну конечно, Александр Васильевич, что за проблема! – улыбается Чип и направляется к выходу; Подполковник провожает его внимательным взглядом, а затем подсаживается к столику девушки.
– А кто ваша спутница, Александр Васильевич?
– Вдовствующая герцогиня.
– Как в «Алисе»?
– Да, вроде того… Она удалилась попудрить нос, и у нас есть несколько минут для разговора.
– Я поняла, – кивает девушка и глядит на визави спокойным испытующим взглядом.
– Но боюсь, что не так, – качает головою Подполковник. – У меня есть новость – для вас обоих, – но я сначала хотел бы дождаться результатов этого теста, – и он кивает в сторону, куда удалился Чип.
– Какие-то неприятности?
– Согласитесь, Елена: на фоне того, что вы живы, любые неприятности смотрятся сейчас сущей ерундой…
И тут на веранде появляется Чип, на лице которого написана изрядная растерянность; Подполковник же, судя по всему, как раз и ждал чего-то похожего:
– Счет блокирован?
– Да… Вы это знали?
– Подозревал. Но все-таки надеялся, что дядя Сэм не опустится до такого мелкого крысятничества… Там были все твои деньги?
– Да…
– Понятно. Раз уж так случилось, что мы вроде как вас приручили, придется взять на себя и вашу эвакуацию. В Россию – об Америке вам следует забыть на все обозримое будущее: судя по истории со счетом, они там разъярены и напуганы – а это опаснейшее сочетание. Настоятельно не рекомендую вам даже посещать американское консульство – обратно вы можете уже не выйти… Вы очень огорчены, Елена?
– Переживем, – с аристократической небрежностью отвечает та и поворачивается к Чипу: – В конце концов у Москвы есть масса собственных плюсов. Ты вроде говорил, тебе все равно – хоть Сиэтл, хоть Хабаровск, лишь бы кофейная чашка на краю стола не пустела, да? Ну так вот – квартира у меня своя, а на кофе нам обоим я уж как-нибудь заработаю…
– Не в том дело, – хмурится Чип; он уже пережил первый раздрызг, и теперь очертания его губ обретают непривычную жесткость. – Они меня кинули, и безропотно глотать такую подлянку я не намерен. Они мне вернут эти тридцать штук, да с такими процентами, что мало не покажется! Как говаривал незабвенный Йозеф Швейк, «месть нижних чинов страшна и утонченна»… Скажите, товарищ подполковник, вашему Институту, часом, программист не нужен – согласный на сто двадцать рэ и общежитие?
– Там видно будет, – чуть заметно улыбается тот. – А пока прошу простить: меня ждет дама…
118
Карибская ночь. В каюте раскачиваемой легким бризом моторной яхты Марлоу – хозяин, проводящий время в обществе восхитительной юной мулатки. Они только что предавались бурной любви, и теперь девушка, лепеча по-креольски что-то ласково-восхищенное, запускает тонкие пальцы в густую курчавую поросль на груди американца. Внезапно принимается бибикать оставленный на столе мобильник. Поскольку хозяин не проявляет ни малейшего стремления откликнуться на звонок, мулатка проявляет собственную инициативу:
– Эй! Должен отвечай, – строго обращается она к Марлоу на своем ломаном английском.
– Я больше никому ничего не должен, Тин-Тин, – усмехается тот.
– Три часа ночь. Наверно, важный, – настаивает девушка. – Если ты лень, я принести сам.
Она выскальзывает из-под руки Марлоу и отправляется в поход за мобильником, явно радуясь случаю дать тому лишний раз полюбоваться своей точеной фигуркой; полюбоваться там очень даже есть чем.
– Слушаю. Фирма «Фишеринг эдвенчурз», рыболовные туры…
– Простите, майор, – откликается трубка, – разговор со мною вас не компрометирует?..
На пару секунд воцаряется молчание.
– Hallo, Robin Hood! Я теперь частное лицо, и скомпрометировать меня затруднительно.
– Так тебя выкинули из Службы?
– Хочешь выразить соболезнование через газету? Побереги деньги.
– Это – из-за меня? Ну, из-за того, что ты нас выпустил?..
– Нет. Просто моя сексуальная ориентация идет вразрез с нынешней GENERALNOY LINIYEY PARTII.
– Которой из двух?
– Обеих…
– Понял. Тебя назначили крайним за весь этот оглушительный бенц…
– Самое смешное, что – нет. Формулировка – «За проявления гетеросексуального шовинизма в особо циничной форме».
– Ну вы, блин, даете!.. «В особо циничной форме» – это как? Посулил кому-то из начальства «хер в жопу» – и обманул ожидания?
– Вроде того… Давай закроем тему – меня это не слишком развлекает.
– Извини. В любом случае я считаю себя крупно тебе задолжавшим, и это положение мне не нравится. Мог бы я как-то отдать тебе этот должок?
– Я еще не дошел до того, чтоб кормиться из рук русской разведки и русской мафии. И, надеюсь, не дойду…
– Русская мафия и тем более русская разведка тут ни при чем. Это чисто личное дело – мое и твое.
– Тогда можешь купить у меня рыболовный тур, – хмыкает экс-резидент. – Поймаешь меч-рыбу, фирма гарантирует. Цена – по прейскуранту, оплата через банк – чтоб никакого кэша. И имей в виду: я не пью с клиентами, это общий порядок, и менять его для тебя я не стану.
– Принято, – откликается Робингуд. – Я, правда, изо всех рыболовных снастей признаю только взрывчатку, но ради такого случая придется освоить спиннинг. Счастливо!
– Тебе того же.
Девушка, успевшая тем временем вернуться на исходные позиции, кивает на отложенный Марлоу мобильник:
– Это был друг?
– Друг?! – усмехается американец. – Вот уж не сказал бы!..
– Значит, враг?
– Видишь ли, Тин-Тин… Нас с ним связывают очень давние и сложные отношения. Боюсь, тебе этого не понять.
Конец первой баллады
Октябрь 2000 г.
Баллада вторая. Из России – с приветом
На излете века
Взял и ниспроверг
Злого человека
Добрый человек.
Из гранатомета
Шлеп его, козла!
Стало быть, добро-то
Посильнее зла.
Е. Лукин
1
Бабочка завершила свой рваный, как мановения дирижерского жезла, полет на цветке ферулы: передохнуть и подзаправиться нектаром. Ферула – растение семейства зонтичных, родственное растущим на наших сырых лугах дуднику и борщевику, нечто вроде фирменного знака среднеазиатских гор; более всего она напоминает своим обликом исполинский ёршик для чистки унитазов – с ручкой толщиною в запястье и высотою в полтора человеческих роста.
Горный склон, утыканный, как именинный пирог, тонкими желтоватыми свечками ферул, обрезан понизу отвесным обрывом в полсотни метров. Бушующий на дне этой пропасти поток смотрится из здешнего отдаления как замерзшая сибирская речушка: ветер почти дочиста подмел от снега поверхность мутно-голубоватого льда, оставив белопенные сугробы-заструги лишь в затишках позади вытарчивающих там и сям камней. Наверху же склон упирается в крупнообломочную осыпь, серые кубические монолиты которой держатся, как кажется, вообще ни на чем: чихни – и получишь на той самой нижней речке запруду размером с приснопамятную Нурекскую ГЭС.
По склону, легко ступая между плотными колючими подушками отцветшего уже акантолимона, движется человек с сачком, не сводящий глаз с присевшей на ферулу бабочки. Паганель? – ну, в смысле, Кузен Бенедикт? Гм… как-то не похоже, совсем… Здоровенный бородатый детина, чья наружность порождает совсем иные литературно –кинематографические ассоциации – типа «Эх, коротка кольчужка!..», в выгорелой до белизны защитной рубашке и старой, советского еще образца, широкополой пограничной панаме. Во всем облике его есть нечто удивительно знакомое… батюшки-светы, да уж не добрый ли это наш знакомый, Ванюша-Маленький?! Разве только вот борода смущает… Ванюша в наклеенной бороде выполняет спецзадание в среднеазиатских горах? – ну-ну… как-то уж очень опереточно. Слушайте, а у Ванюши, часом, нету в наличии братьев-близнецов?!
В советские времена спецназ, конечно, готовили – не чета нынешним, но, при всей разносторонности той подготовки, обращаться с энтомологическим сачком Ванюшу-Маленького все-таки учили навряд ли; человек же в панаме инструментом этим орудует явно профессионально. Сачок на короткой, в локоть, рукоятке и с маленьким двенадцатидюймовым обручем: именно такой и употребляют при охоте за активно летающими насекомыми, вроде бабочек (знакомые неспециалистам по фильмам и книжкам длинные полутораметровые сачки с обручем в пол-обхвата используются для совершенно иного способа лова – «кошения» вслепую по траве и кустарнику). Вот скрадывание добычи завершено; сачок совершает молниеносное, как бросок атакующей кобры, поперечное движение над соцветием ферулы, и вспугнутая со своего насеста бабочка попадает прямиком куда следует: в мягкие глубины бязевого мешка.
Удивительно, с какой аккуратностью и осторожностью пальцы детины в панаме (при иных обстоятельствах вполне, похоже, способные ломать пятаки) обращаются с плененной бабочкой – и в этом тоже безошибочно чувствуется профессионал. Водворив свою добычу в баночку-морилку с гофрированными полосками фильтровальной бумаги, он пару секунд придирчиво разглядывает сквозь стекло белоснежные крылышки с россыпью мелких ярко-алых капель – будто пригоршня рябинин, оброненных в сугроб кормившимися на деревце свиристелями. Экземпляр, похоже, совсем свеженький, необлётанный – только что после линьки: микроскопические чешуйки, сплошь покрывающие крыло (именно им бабочки обязаны и своим удивительным рисунком, и латинским названием – Lepidoptera, отряд чешуекрылые), нигде еще не успели обтрепаться. Весьма удачно!
Бабочка называется Parnassius imperator : эндемик трех среднеазиатских горных хребтов, на каждом свой подвид. Осенью европейские коллекционеры, собравшиеся на традиционный аукцион фирмы «Бурса» в Праге или Вене, выложат за нее где-то от двух до двух с половиной тысяч марок. Сборщику – ушкуйнику в пограничной панаме – достанется из этих денег процентов тридцать, а то и все сорок. Вполне по-божески.
2
Те времена, когда инфернальный энтомолог Стэплтон-Баскервиль самолично ловил раритетных бабочек для своей коллекции, прыгая с сачком по зыбким кочкам Гримпенской трясины, канули в безвозвратное прошлое – вместе с молочницами, отправляемыми по почте приглашениями «отужинать нынче ввечеру» и незапираемыми дверьми сельских домов. По нынешнему времени предаваться подобному занятию столь же нелепо, как терять время (которое деньги) на кухне, готовя рыбную кулебяку или, к примеру, сациви, – вместо того чтоб за пару минут разогреть в микроволновой печи патентованно-обесхолестериненный гамбургер… Белому человеку делать что-либо своими руками давно уже западло, ибо истинно сказано в соответствующем рекламном ролике: «Переложите свои заботы на плечи профессионалов»; ну и переложили – в том числе по части коллекционирования насекомых.
Вокруг этого самого коллекционирования в цивилизованных странах теперь существует целая индустрия с развитой инфраструктурой – аукционы, каталоги, дилеры разных порядков; это серьезный бизнес, в котором крутятся немалые деньги. В уютных зоомагазинчиках вокруг пражского Старого Мяста вы найдете и огромных, сантиметров по двадцать в размахе крыльев, бабочек-орнитоптер из горных джунглей Новой Гвинеи, и редчайшего уссурийского усача-калипогона, чьи личинки развиваются только в древесине бархатного дерева (в свой черед почти уже вымершего), причем на строго определенной стадии естественного усыхания оного… Как и откуда все эти экзоты попадают в его родную Центральную Европу, тамошнего коллекционера, понятно, интересует ничуть не больше, чем посетителя супермаркета – технология производства покупаемых им чипсов. Так вот, подводную, невидимую для потребителя часть айсберга в этом хитром бизнесе составляют сборщики – те самые люди, что машут сачком в таиландских джунглях или вкапывают почвенные ловушки для жужелиц (pitfal-traps ) на альпийских лугах Алтая.
Не знаю, как в европах, но в нашем отечестве тон в гильдии сборщиков задают любопытнейшие персонажи, являющие собою фантастический гибрид профессора Даррелла и отвязного российского челнока. Надобно заметить, что малость подохреневшие от пробудившегося национального самосознания государства третьего мира нынче склонны объявлять национальным достоянием и запрещать к вывозу все, вплоть до гостиничных тараканов (за попытку вывезти с Новой Гвинеи упомянутых выше ортиноптер, к примеру, можно получить лет пять тюрьмы) – ну так и что ж нам теперь, сесть и заплакать, сося лапу?.. Хуже иное: самые раритетные (и дорогие) виды поистине мистическим образом приурочены в своем распространении к разнообразным «горячим точкам», «странам-изгоям» и иным «Золотым треугольникам»; впрочем, здесь, возможно, просто смешиваются причина и следствие: стоило, к примеру, в Таджикистане начаться полномасштабной гражданской войне, как цена эндемичных таджикских бабочек на европейских аукционах тут же, естественно, взлетела до небес… Словом, бизнес этот не столь, конечно, криминализован, как торговля нефтью или, скажем,«благотворительность», однако все же требует ярко выраженной авантюрной жилки.
«…Ну, слушай сказку, дружок. Как-то раз обитателей одного большого-пребольшого соцлагеря в неурочный час согнали из соцбараков на построение. Под шопенно-скорбящим репродуктором их поджидал начальник лагеря; как позже выяснилось, он к тому времени давно уже успел толкнуть налево все движимое и недвижимое лагерное имущество – от каши-кирзы и кирзы натуральной до вышек и колючей проволоки, – а на производственной базе окрестного лесоповала учинить, совместно с вертухаями и хлеборезами, ООО «Архипелаг Ltd» с уставным капиталом в девять грамм, отделанным под малахит офисом в столице и счетом на Каймановых островах. Начальник брезгливо оглядел подотчетный контингент и сказал так: «Граждане зэки! Отечество наше свободное, Союз нерушимый… в смысле – Империя Зла… приказали долго жить. По этому случаю всем – амнистия, так что попрошу с вещами на выход, не задерживаясь. А как вы теперь есть вольняшки, пайки вам больше не предвидится». – «Как же это?!» – «А так! Халява кончилась – крутитесь дальше как знаете!» Ну, контингент почесал репу, выматерился в том смысле, что «чего хотят, то и творят!», и принялся КРУТИТЬСЯ – куда денешься…»
Вот именно после этих достопамятных событий ряды сборщиков заметно приросли за счет профессиональных энтомологов, среди коих в прежние годы заниматься подобной деятельностью считалось столь же невместным, как для самурая – торговать. Самое же забавное (умом Россию не понять…) – что для кое-кого из этих высокоученых реликтов «Понедельника…» означенная деятельность стала не столько заработком, сколько способом продолжать собственные полевые исследования (поскольку в их собственных институтах финансирования не было даже на зарплату). Идея проста: ученым, как правило, интересна какая-нибудь невзрачная мелочь, а коллекционерам – крупные, красивые жуки и бабочки. И вот ты организуешь экспедицию, для себя собираешь там какую-нибудь «пыль» вроде наездников –браконид или жучков-пселафид (коими, кроме тебя, на всем земном шаре занимаются еще полдюжины таких же психов), а для подрядившего тебя дилера – крупных жужелиц и усачей; вырученных за них денег как раз хватит, чтоб окупить эту поездку… Согласитесь, что означенная схема финансирования зоологических исследований есть не что иное, как практическая реализация классического постперестроечного анекдота: «Слушай, мы им уже полгода зарплату не платим, а они все равно работают… Может, с них еще и за вход брать?»
3
Смеркается в горах быстро; стоит лишь заходящему на посадку солнцу чиркнуть брюхом по снежной штрихпунктирной разметке соседних хребтов, как текуче-прозрачный сумрак, заполняющий ущелья, за считанные минуты загустевает в непроглядно темное, даже как будто лиловатое из глубины желе. Рядом с палаткой, отделенной от неумолчно гомонящего потока фестончатой кулисой карагачей, уютно горит костерок; языки огня страстно и умело ласкают пузатый закопченный чайник и наконец добиваются своего: тот кончает прямо на уголья – кипятком из носика. …Прошу извинения за грубый натурализм метафоры – экспедиция близится к концу, тут иной раз и не такое на ум придет (как некогда выразился один известный исследователь Аляски: «Если вы вдруг начали находить, что аборигенки «по-своему привлекательны», – точно пора домой»).
В круге света, создаваемом костром, двое: давешний ушкуйник (только уже без панамы) и таджик лет тридцати пяти с тонким, интеллигентным лицом. Ушкуйник сноровисто выхватывает из огня плюющийся чайник и, водрузив его на плоский камень рядом с костром, удаляется в сторону палатки. Таджик неспешно, со знанием дела заваривает чай, но начинать чаепитие медлит – дожидается напарника; когда тот возникает из темноты, он с усмешкой кивает на закопченный чайник-ветеран:
– Помнишь, Витюша, на втором курсе, когда нам читали общую физику, поминали такую замечательную абстракцию – «абсолютно черное тело»; так вот, по-моему, это как раз оно и есть, въяве и вживе…
– Полюби нас черненькими, Рустам, – подмигивает в ответ ушкуйник, запуская руку в принесенный им из палатки пластиковый пакет. – «Чугунный чайник – единственная отрада моя в путешествиях»…
– А это откуда?
– Даю подсказку: не из Стругацких… – и с этими словами Витюша, быстренько сервировав дастархан извлеченными из пакета полубатоном твердокопченой колбасы, банкой ветчины и лимоном, энергичным движением, будто сворачивая голову курице, откупоривает темную пузатую бутылку. – Ну что – отметим конец сезона? или вы тут все такими мусульманами заделались, что со спиртным и не подойди?
– Из меня такой же мусульманин, как из тебя – православный, – хмыкает Рустам, подставляя кружку. – Вот если наш Пожизненный Президент решит вдруг объявить Тюркестан исламским государством – «тады ой», куда денешься…
– А он что, может?
– Он все может. Но, по счастью, уже мало чего хочет… Ладно, давай – за окончание сезона!
Опростав кружки, они некоторое время сидят в молчании, вслушиваясь в бормотание скрытой темнотою речки.
– Не, – вдруг подает голос Витюша, вернувшись по какой-то хитрой спирали к недодуманной ранее мысли, – не объявит он вас исламским государством! Спорим на коньяк? Он ведь успел начеканить монет со своим профилем, а ислам, сколь я в этом смыслю, такого страсть как не одобряет; таки что ж теперь – все это в переплавку или как?
– Монеты… – задумчиво щурится на огонь Рустам. – Знаешь, вы там, в России, если чего и знаете про нас, так только экзотические детали – ну вроде того, что у нас тут стали казни преступников показывать по телевизору. А, между прочим, проза нашей здешней жизни куда назидательнее… Так вот, когда начеканили этих самых монет с профилем Тюркбаши всех Тюрок, во всех школах провели собрания и детям поведали, что если какой засранец вздумает играть этими монетами в расшибалочку, то у Родного и Любимого от этого тотчас разболится голова, и тогда за головы родителей оного засранца никто не даст и этой самой монетки…
– Да ну?! – ошарашено откликается Витюша. – Средневековье какое-то… То есть это уже почище Тибериева «Закона об оскорблении величества»!.. Хотя у вас тут вообще богатые традиции: личные тюрьмы, сколь я помню, ваши начальники завели еще в брежневские времена…
– Типа того… Ладно, не будем о грустном. И вообще – «Минздрав предупреждает: промежуток между первой и второй не должен превышать сорока секунд!»
Читать бесплатно другие книги:
