Я не Пань Цзиньлянь Чжэньюнь Лю

– Если так судить, то можно и моего ребенка к смертной казни приговорить?

– Ну, этого, конечно, не случится.

– А меня к смертной казни могут приговорить?

– Тоже не могут. Здесь может идти речь об административных взысканиях, об уплате штрафа, об увольнении. не выйдет ли тут история про разбитое корыто?

– А мне того и надо. Лично мне не страшны ни штрафы, ни увольнение, да и уволить меня невозможно. Я раньше торговала в городе соевым соусом, ну запретят мне, на худой конец, эту торговлю. а вот этого выродка Цинь Юйхэ, у которого пока еще есть работа, его пусть уволят.

Ван Гундао почесал затылок:

– Ну раз ты настаиваешь, то делать нечего. Заявление принесла?

Ли Сюэлянь вытащила из-за пазухи заявление и передала его Ван Гундао. Свою жалобу она попросила написать Лао Цяня, чья юридическая контора располагалась в уездном центре на улице Бэйцзе. Это обошлось ей в триста юаней. Все заявление состояло из трех листов, каждый по сто юаней. Ли Сюэлянь это показалось подозрительно дорого, но Лао Цянь тогда выкатил глаза и сказал:

– Дело очень сложное, – и добавил: – Одно заявление затрагивает сразу несколько дел. а я за описание всего этого взимаю как за одно, так что это недорого. Если же мы начнем углубляться в детали, то я еще и в убытке останусь.

Принимая заявление, Ван Гундао спросил:

– Судебные расходы готова оплатить?

– Сколько?

– Двести.

– Меньше, чем просил Лао Цянь. за улаживание стольких проблем всего двести юаней, недорого.

Ван Гундао взглянул на Ли Сюэлянь и засобирался к выходу:

– Сначала оплатишь через банк судебные расходы, а потом жди, когда придет повестка.

Ли Сюэлянь, догоняя его, поинтересовалась:

– А как долго ждать?

Ван Гундао задумался:

– После запуска дела в судопроизводство, прежде чем там начнутся какие-то подвижки, пройдет минимум десять дней.

– Ну что ж, братец, тогда жди меня через десять дней.

4

За эти десять дней Ли Сюэлянь сделала семь дел.

Первое – она помылась. После родов единственное, что ее заботило – это как убить Цинь Юйхэ. не мывшись два месяца, Ли Сюэлянь уже сама чувствовала, что запах от нее еще тот. Но сейчас, когда ее план был запущен в действие, Ли Сюэлянь отправилась в сельскую баню. Целых два часа она отмокала в горячей воде, пока вся не пропотела, тогда она легла на лавку и позвала банщицу. Поход в местную баню, чтобы просто помыться, стоил пять юаней, отдельно пять юаней стоили услуги банщицы. Раньше Ли Сюэлянь всегда мылась сама, но на этот раз она предпочла заплатить пять юаней за дополнительное удовольствие. Банщица – коренастая уроженка провинции Сычуань, низкорослая, но с большими руками, приступив к растиранию, даже испугалась:

– Давно я не видела, чтобы грязь кусками отваливалась.

– Растирай как следует, тетушка, у меня впереди большое событие.

– Какое? Свадьба, что ли?

– Точно, свадьба.

Оценив живот Ли Сюэлянь, банщица заметила:

– Судя по возрасту, второй раз замуж выходишь?

– Точно, второй, – кивнула Ли Сюэлянь.

Ли Сюэлянь полагала, что, говоря так, она ничуть не обманывает. Ведь она затеяла тяжбу с Цинь Юйхэ ради того, чтобы сначала выйти за него замуж, а потом снова развестись. Выйдя из бани, Ли Сюэлянь показалось, что она сбросила сразу несколько килограммов, от чего походка ее стала легкой и летящей. По дороге ей встретился мясник Лао Ху. Заметив Ли Сюэлянь, он устремился к ней словно муха на мед. Поспешно завершив разделывать мясо, он отложил кусок и как был, с ножом, побежал за ней:

– Сокровище, не уходи, ты несколько дней назад собиралась побить Цинь Юйхэ, почему от тебя до сих пор ни слуху ни духу?

– Не беспокойся, я его еще не поймала, он уехал в Хэйлунцзян.

Лао Ху в упор уставился на Ли Сюэлянь. Только что вымытая Ли Сюэлянь разрозовелась, с густой копны собранных на затылке волос еще капала вода, грудь после рождения ребенка тяжело набрякла. Ли Сюэлянь вся благоухала, распространяя приятный запах женского естества и молока. Лао Ху устремился прямо к ней:

– Дорогая, а может, мы сначала свои дела сделаем, а потом уже побьем Цинь Юйхэ?

– Нет уж, как договаривались: сначала побьем, а потом все остальное.

На самом деле необходимость кого-то бить уже отпала. Несколько дней назад у нее была мысль не то что побить, а убить Цинь Юйхэ. Теперь Ли Сюэлянь не собиралась делать ни того, ни другого, теперь она собиралась его измучить. Но докладывать о своих реальных намерениях Лао Ху она не решалась, побаиваясь его реакции. Однако Лао Ху все талдычил свое:

– У меня уже руки чешутся побить его. Давай сначала сделаем свои дела, а потом я сам поеду за ним в Хэйлунцзян и уделаю до смерти.

Ли Сюэлянь уставилась на его окровавленный нож:

– Убивать нельзя. Этим только сам себе навредишь. Если убьешь, то и сам пойдешь под расстрел. – И, дотрагиваясь до него, она добавила: – Лао Ху, не будем торопиться. Будешь горячее хватать, не насытишься.

Лао Ху нетерпеливо схватился за сердце:

– Тебе-то легко говорить. Сколько уже тянуть можно? Я не выдержу. Посмотри, – он показал на свое лицо, – я уже ночами спать не могу, все глаза красные. Еще чуть-чуть, и я если не Цинь Юйхэ, то кого-нибудь другого прикончу.

Ли Сюэлянь, успокаивая его, похлопала по крепкому плечу:

– Не будем спешить, всему свое время, час возмездия обязательно наступит.

Второе – Ли Сюэлянь изменила прическу. Отделавшись от Лао Ху, Ли Сюэлянь направилась в парикмахерскую. Раньше она волосы просто собирала в хвост, а теперь решила сделать короткую стрижку. Ведь если она собралась изводить Цинь Юйхэ, то без стычек не обойдется. Ли Сюэлянь понимала, что доведись разгореться скандалу, они могли и подраться. Раньше такое уже бывало. Длинные волосы, которые легко было схватить, делали ее уязвимой, с короткими волосами ускользнуть от рук Цинь Юйхэ будет проще. Так она извернется и пнет его как следует между ног. Сделав стрижку, Ли Сюэлянь не узнала себя. Вот и хорошо. Ведь она уже не та Ли Сюэлянь, что прежде.

Третье – выйдя из парикмахерской, Ли Сюэлянь пошла в магазин, где потратила девяносто пять юаней на новую одежду. Ван Гундао верно подметил, что ее дело непростое, оно выглядело как одно, но фактически состояло из нескольких. Неизвестно, сколько по времени будет тянуться вся эта тяжба. Ей придется часто видеться с Цинь Юйхэ, так что плохо выглядеть она не могла. Ведь если она будет в плохой форме, то на кой она вообще кому-то сдалась, да и доказать фиктивность прошлогоднего развода будет сложно.

Четвертое – она потратила сорок пять юаней на приобретение спортивной обуви. Купила высокие кроссовки на шнуровке, которые плотно обхватывали ноги. Как следует рассмотрев новую обувь, Ли Сюэлянь осталась довольна. Ведь изводя других, ей придется изводить и себя. Когда она начнет издеваться над Цинь Юйхэ, ей не избежать долгих походов.

Пятое – она продала свиней. Ли Сюэлянь держала одну свиноматку и двух поросят, теперь она избавилась от этого хозяйства. с одной стороны, ей требовались деньги на судебные издержки, а с другой, из-за ее мытарств за свиньями просто некому будет присматривать. Тут не понять, как с людьми-то разобраться, что уж говорить о свиньях. Дабы не усложнять себе жизнь, Ли Сюэлянь не стала продавать их местному мяснику Лао Ху. Она доставила их в соседнюю деревню и продала мяснику Лао Дэну.

Шестое – определила под присмотр своего ребенка. Сев на сельский автобус, Ли Сюэлянь проделала путь в двадцать пять километров, чтобы отдать свою двухмесячную дочь школьной подруге Мэн Ланьчжи. Сначала у нее была мысль отдать ребенка в семью младшего брата Ли Инъюна, однако вспомнив, как он на ее просьбу о помощи убить Цинь Юйхэ сбежал в Шаньдун, она усомнилась в его благонадежности. Если Ли Инъюн мог в делах положиться на свою старшую сестру, то старшая сестра не могла положиться на Ли Инъюна. Всё, больше они друг другу не помощники. в школьные годы Ли Сюэлянь и Мэн Лянчжи, нельзя было назвать близкими подругами. Более того, они враждовали, поскольку влюбились в одного и того же одноклассника. Сам он не питал симпатий ни к Мэн Лянчжи ни к Ли Сюэлянь, выбрав себе другую девушку, которая была на два года старше их. Поплакавшись друг другу, Ли Сюэлянь и Мэн Лянчжи стали подругами не разлей вода. Ли Сюлянь принесла свое дитя к Мэн Лянчжи, которая тоже только что родила и кормила грудью, что было весьма удобно. при встрече женщины не стали обсуждать сложившуюся ситуацию, поскольку все знакомые Ли Сюэлянь давно уже знали о ее проблемах. Ли Сюэлянь лишь сказала:

– Я оставлю ребенка у тебя, так будет спокойнее. а у меня на ближайшие два месяца намечается работенка, которую никто другой не сделает. Замучаю его до смерти. Мэн Лянчжи, ты могла бы, как я, пойти на такое?

Мэн Лянчжи покачала головой.

– То есть ты, как другие, думаешь, что я поступаю неразумно?

Подруга снова покачала головой.

– Ну, тогда, почему нет?

– В этом вся разница между нами. Я любое могу стерпеть, а ты – нет.

Тут она задрала свой рукав:

– Гляди, что Лао Цзан со мной сделал.

Лао Цзан был ее мужем.

– Одни привыкли все в своей жизни сносить, а другие – нет. и хотя лично я всего боюсь, однако восхищаюсь теми, кто ничего не боится. Вот ты, Ли Сюэлянь, намного сильнее меня.

Обняв подругу, Ли Сюэлянь заплакала:

– Мэн Лянчжи, да ради таких твоих слов я и помереть готова.

Седьмое – помолилась Будде. Сначала она не думала этого делать. Отдав свою дочь Мэн Лянчжи, Ли Сюэлянь села на автобус и отправилась обратно. По дороге они проезжали мимо горы Цзетайшань, где стоял буддийский храм. Сначала до ее слуха донеслись летящие через динамик молитвы, а потом она увидела и многочисленных паломников всех возрастов, которые поднимались к храму для возжигания благовоний. Ли Сюэлянь, недавно полагавшая, что совершила все необходимые приготовления, вдруг подумала, что кое-что упустила. Поглощенная улаживанием людских дел, она совершенно забыла, что в мире существуют еще и духи. Спохватившись, она попросила водителя остановиться, спрыгнула с автобуса и взобралась на гору. в храме и вокруг него толпился народ. Вход на территорию храма был платный, так что Ли Сюэлянь потратила десять юаней на билет и еще пять юаней – на благовония. Войдя в храм, она зажгла курительные палочки и, приставив их к макушке, упала на колени, застыв с другими верующими перед статуей Будды. Каждый молился за чье-то благоденствие, и лишь одна Ли Сюэлянь просила о наведении на человека порчи. Прикрыв глаза, она бормотала:

– Всемилостивый Будда, сделай так, чтобы судебные разбирательства привели семью этого выродка Цинь Юйхэ к полному разорению и гибели, – подумав, она добавила: – Разорения и гибели будет недостаточно, пусть этот выродок умрет не своей смертью.

5

Настроившись на два месяца судебной тяжбы, Ли Сюэлянь пока что потратила лишь двадцать минут в ожидании открытия заседания. Ее дело вел Ван Гундао, перед ним стояла табличка с надписью «председатель», место слева занимал второй судья, а справа – секретарь. Цинь Юйхэ, с которым надлежало судиться, на заседание не явился, прислав вместо себя адвоката Лао Суня. Контора этого Лао Суня находилась рядом с адвокатской конторой Лао Цяня, который писал для Ли Сюэлянь жалобу в суд. Сначала заслушали обстоятельства дела, потом стали предъявлять свидетельства, зачитывать основания и допрашивать свидетелей. в качестве свидетельств были представлены документы о расторжении брака в двух экземплярах. Суд определил их как подлинные. Когда стали оглашать основания, то в жалобе Ли Сюэлянь прошлогодний развод значился как фиктивный, а со слов адвоката Лао Суня, представлявшего интересы Цинь Юйхэ, этот развод значился как настоящий. Потом перешли к допросу свидетелей, в качестве такового пришел помощник из управы села Гуайваньчжэнь, Лао Гу, который в прошлом году оформлял развод между Ли Сюэлянь и Цинь Юйхэ. Все это время он, прислонившись к косяку и навострив уши, стоял в дверях и слушал ход дела. Сейчас же он выступил на шаг вперед и подтвердил, что прошлогодний развод был настоящим. Он также добавил, что уже более тридцати лет занимается разводами и регистрацией браков, и никаких ошибок в работе не допускал. Ли Сюэлянь тут же вспыхнула:

– Лао Гу, как в таком почтенном возрасте можно не понимать, что это был фиктивный развод?

– Если это так, то зачем вы оба меня обманывали? – тотчас парировал Лао Гу и, ударив ладонью об ладонь, добавил: – Да ладно бы только меня, вы ведь и власть обманули. Ты говоришь о фиктивном разводе, а вот он (Лао Гу указал на адвоката Лао Суня) только что со слов Цинь Юйхэ сказал, что развод был настоящим.

– Цинь Юйхэ – ублюдок, как можно верить его словам?

– Если не верить ему, то остается верить тебе. в прошлом году, когда вы пришли разводиться, Цинь Юйхэ вообще молчал, зато ты говорила много. на мой вопрос о причине вашего развода, ты неустанно твердила, что потеряли чувства. то есть, выходит, тогда «потеряли», а сейчас «не потеряли»? Вы за год ни разу не встречались, как же в таком случае ваши отношения наладились? Да и сегодня Цинь Юйхэ не явился на заседание, это разве ничего не объясняет?

Ли Сюэлянь потеряла дар речи, а Лао Гу продолжал распаляться:

– Я уже больше, чем полвека прожил, и никто еще меня так не дурачил! Да если сейчас на попятный пойти, то как мне дальше работать в Гуайваньчжэне?

Создавалось такое ощущение, что Ли Сюэлянь судится не с Цинь Юйхэ, а с Лао Гу. и устные, и письменные показания говорили сами за себя. Ван Гундао стукнул об стол молотком – это дело Ли Сюэлянь проиграла. Все поднялись со своих мест и направились к выходу, Ли Сюэлянь остановила Ван Гундао:

– Уважаемый, как можно так вести суд?

– Такова процедура, суд так и ведется.

– Цинь Юйхэ на заседание не явился, и дело так просто можно закрыть?

– По закону его интересы в суде может представлять адвокат.

Ли Сюэлянь была ошарашена:

– Я все-таки не понимаю, как можно абсолютную ложь выдавать за правду?

Ван Гундао вернул ей прошлогоднее свидетельство о разводе:

– С точки зрения закона, развод настоящий. Я же тебе сразу все объяснил, а ты не послушала. – и чуть тише он добавил: – Я тут не стал ничего про ребенка говорить, так что ты еще легко отделалась.

– Хочешь сказать, что хоть дело и проиграно, ты обо мне позаботился?

На секунду оторопев, Ван Гундао поспешно ответил:

– Ну разумеется.

6

Впервые Ли Сюэлянь увидела Дун Сяньфа у ворот уездного суда. Дун Сяньфа был постоянным членом судебной коллегии. в этом году ему исполнялось пятьдесят два года. Низенький, толстенький, с выпяченным животом, Дун Сяньфа уже двадцать лет состоял на службе в суде. Двадцать лет назад, вернувшись из армии в свой уезд, он стал подыскивать работу. на тот момент работники требовались в трех структурах: в управлении животноводства, в управлении здравоохранения и в суде. Полистав материалы Дун Сяньфа, глава орготдела при уездном комитете партии изрек:

– Ничего особенного в его личном деле я не нахожу, но вот работать с его именем в животноводстве или в здравоохранении нельзя. Такому надобно идти в суд, ведь раз он Дун Сяньфа[4], значит, должен разбираться в законах.

Так Дун Сяньфа и попал в суд. а поскольку в армии он служил командиром батальона, то в суде ему дали должность начальника отдела. Через десять лет его повысили до члена судебной коллегии. Но все работники судебной системы понимают, что на самом деле значит такое продвижение. Должность члена коллегии это не что иное, как служебный пост, лишенный всяких полномочий. Звучит это вроде как очень громко, но не идет ни в какое сравнение с должностью заместителя председателя суда, у которого имеется право вести судебные дела, выносить по ним решения, пользоваться служебным транспортом, подписывать счета. то есть власти у него было даже меньше, чем у начальника отдела. Другими словами, Дун Сяньфа сместили вниз, подняв рангом выше. на этой должности Дун Сяньфа тоже проработал десять лет, и совсем скоро у него близился выход на пенсию. Двадцать лет назад и председатель суда, и его заместитель были старше Дун Сяньфа, а нынешние работники на этих должностях по возрасту ему уже уступали, так что теперь Дун Сяньфа, с точки зрения возраста, перезрел. Именно по этой причине за двадцать лет службы он добрался лишь до члена коллегии и дальше по карьерной лестнице не поднимался. Ведь его перевод с должности начальника отдела на должность члена судебной коллегии расценивался как понижение, что вызывало презрение у коллег, но еще больше у самого Дун Сяньфа. Но если коллеги всегда относились к нему презрительно, то Дун Сяньфа испытывал к себе такое чувство в ключевые моменты жизни. Несколько раз ему предоставлялась возможность стать заместителем председателя суда, но он всегда упускал этот шанс. Вообще-то член коллегии ближе к посту заместителя председателя суда, чем начальники отделов, однако несколько из них уже переплюнули его, став заместителями, в то время как Дун Сяньфа оставался на прежнем посту. Ключевые моменты жизни будут поважнее, чем рутина. Ведь все, что мы по капле копим, должно выливаться во что-то важное, не так ли? Но важнее было отношение к нему коллег, считавших, что за двадцать лет он не добился повышения из-за своей никчемности, хотя сам Дун Сяньфа полагал, что во всем виновата его прямота. Именно из-за неумения лебезить, делать подношения, нарушать законы ради взяток его звездный час так и не настал. Два чувства испытывал Дун Сяньфа по этому поводу: пессимизм и отчаяние. Отчаяние Дун Сяньфа, рожденное его же справедливостью, заставляло его идти по пути наименьшего сопротивления. Но важнее всего важного было то, что Дун Сяньфа никогда не любил свою работу в суде. и не любил он ее вовсе не потому, что не считал важной, а потому, что с малых лет ему нравилось что-то созидать, а не разрушать. а в суде он целыми днями занимался тем, что имел дело с какими-то неурядицами. Ведь кто придет в суд с чем-то хорошим? Это напоминает работу врачей, которым ежедневно приходится сталкиваться не с нормальными, а с больными людьми. Только если в больницах предметом рассмотрения становятся болезни, то в суде – сложные жизненные ситуации. а без болезней и тяжб больницам и судам пришлось бы просто закрыться. Дун Сяньфа понимал, что выбрал в жизни не тот путь, и это было самым главным. Ему казалось, что куда лучше работать торговым посредником на скотоводческом рынке, сводя продавцов и покупателей. Но, находясь на посту члена судебной коллегии, он не мог все бросить и пойти работать на рынок. Да случись такое, все вокруг решат, что Дун Сяньфа окончательно помешался, даже если для него самого это будет самым разумным поступком. Поэтому ежедневно он вынужденно выполнял работу члена судебной коллегии, влача свое безрадостное существование. Окружающим казалось, что такое состояние Дун Сяньфа объясняется отсутствием подъема по служебной лестнице и той должностью, которую ему удалось занять за двадцать лет работы в суде. Даже во время застолий за него поднимали тосты как за обиженного. Действительно, такая причина хандры Дун Сяньфа имела место, но все-таки важнее было его ярое нежелание быть членом судебной коллегии, вместо этого он бы с удовольствием предпочел работать посредником на рынке. Но еще печальнее было то, что о своем горе он не мог никому рассказать. Поэтому, кроме того, что Дун Сяньфа свою работу выполнял просто для галочки, он еще и ко всему миру и людям испытывал некоторое отвращение. Чувствуя из-за этого какую-то безысходность, Дун Сяньфа в свободное от работы время пристрастился к выпивке. Вообще-то говоря, его должность члена судебной коллегии также касалась изучения судебных тяжб. Другими словами, Дун Сяньфа был причастен ко всем судебным делам, из-за чего и жалобщики, и ответчики старались зазвать его на рюмочку. Но с течением времени народ понял, что вся его власть ограничивается лишь изучением дел и причастностью к ним. у него не было права окончательного решения, что умаляло его достоинства в сравнении с тем же начальником отдела или судьей, поэтому желающие пригласить его выпить и потрепаться иссякли. не имея приглашений со стороны, Дун Сяньфа мог бы выпить со своими коллегами по работе. Однако из его коллег не находилось никого, кто бы хотел тратить время на общение с бездарем, который двадцать лет протоптался на месте и у которого впереди ничего, кроме пенсии, уже не маячило. Суд – это такое место, где каждый день кто-то кого-то приглашает выпить, однако Дун Сяньфа это не касалось. а при таких обстоятельствах и захиреть недолго. с течением времени Дун Сяньфа докатился до того, что стал сам цепляться к коллегам в поисках халявы. Едва часы показывали одиннадцать утра, Дун Сяньфа начинал расхаживать по крыльцу здания суда. и когда оттуда в компании жалобщиков либо ответчиков выходили его приглашенные на обед коллеги, то, наткнувшись на Дун Сяньфа, они из вежливости предлагали ему присоединиться. Сначала Дун Сяньфа вроде как начинал отказываться, прикрываясь делами. Потом, не давая опомниться, добавлял:

– Впрочем, утро вечера мудренее. Сколько бы уток в хозяйстве не водилось, после обеда их на реку не выпускают.

Таким образом, он заодно со своими коллегами ходил покушать и выпить. Однако со временем коллеги Дун Сяньфа, завидев его на крыльце, старались тут же предупредить разговор:

– Лао Дун, знаем, что ты занят, поэтому сегодня тебя не приглашаем.

Это выводило Дун Сяньфа из себя:

– А кто сказал, что я занят? в чем дело? не хотите моей компании? Вы не думайте, что я уже не у дел. Я вам ответственно заявляю, что, проработав в суде двадцать лет, я может и не смогу чем-то помочь, но подпортить вам жизнь для меня проще простого.

От таких его заявлений коллеги неловко оправдывались:

– Глянь-ка, как разволновался, уж и пошутить нельзя.

В результате, выпивать шли все вместе.

Прошло еще какое-то время, и уходившие на обед коллеги, побаиваясь напороться у главного входа на Дун Сяньфа, стали покидать здание через черный ход. Ли Сюэлянь увидела Дун Сяньфа, когда тот как раз прогуливался на крыльце у здания суда. до того, как подать жалобу на Цинь Юйхэ, Ли Сюэлянь никогда раньше не судилась, и кто такой Дун Сяньфа она не знала. в прошлый раз, когда Ван Гундао признал ее дело проигранным, она не только не смирилась с его решением, но и вообще перестала ему доверять, решив обратиться в суд по новой. Но придя в суд повторно, она подавала жалобу уже не только на Цинь Юйхэ. Прежде чем разобраться с прошлогодним разводом, ей требовалось опровергнуть решение, вынесенное Ван Гундао. Ведь только так можно было снова приступать к рассмотрению тяжбы. Проблема остается простой, пока ты не обращаешься в суд, но если ты уже встал на путь разбирательства, то твое дело становится все более и более запутанным. Ли Сюэлянь же понимала только одно: чтобы заново обратиться в суд, сперва ей требовалось опровергнуть решение Ван Гундао, а вот как этого добиться, ей было невдомек. По ее разумению, это наверняка было по силам тому, кто имел влияние на Ван Гундао. а поскольку Ван Гундао работал в отделе гражданских дел, то Ли Сюэлянь прямиком направилась к начальнику этого отдела. Им оказался судья Цзя. Почтенный Цзя понял, что дело у нее непростое, но еще более непростой оказалась ситуация с жалобщицей: уже с первого взгляда было ясно, что эта женщина не имеет ни малейшего представления о судебном процессе, и что-то растолковать ей было намного сложнее, чем просто закрыть дело. Цзя испугался, что начни он с ней обсуждать все тонкости, то и сам в них увязнет. Ли Сюэлянь пришла к судье Цзя в шесть вечера, у него в этот день еще намечался банкет, он спешил, поэтому его вдруг осенила блестящая идея. Желая упростить себе жизнь, он решил спихнуть это дело члену судебной коллегии Дун Сяньфа. Он не то чтобы хотел досадить этим Дун Сяньфа, просто не решался озадачить этим других вышестоящих коллег, например, заместителей председателя суда, не говоря уже о председателе. к тому же ему всегда нравилось подшучивать над Дун Сяньфа, любая их встреча не обходилась без взаимных подколов. Вот и вчера вечером в ресторане судья Цзя за выпивкой повздорил с Дун Сяньфа, и теперь ему хотелось отыграться. Судья Цзя деланно зацокал языком:

– Дело очень непростое.

– Оно было нормальным, пока вы его сами не запутали.

– По данному делу уже вынесено решение, и теперь здесь замешан суд. Если ты хочешь опротестовать решение, моих полномочий не хватит.

– А чьих полномочий хватит?

Судья Цзя вроде как задумался:

– Посоветую я тебе одного человека, только ты не говори, что это я порекомендовал его.

– Это же судебное разбирательство, а не кража какая, чего тут таить? – недоуменно спросила Ли Сюэлянь.

– На нем уже столько запутанных дел висит, что если ему еще одно добавить, он не обрадуется.

– Кто он?

– Член судебной коллегии Дун Сяньфа.

– А что это за должность такая, «член коллегии»?

– Ну как, например, в больнице есть специалисты, которые занимаются исключительно редкими случаями болезней.

Лукавил ли судья Цзя? Да нет. Ведь если рассуждать теоретически, то Дун Сянфа являлся членом судебной коллегии, которая тем и занималась, что рассматривала особо сложные дела. Да и сама должность члена коллегии по рангу выше, чем должность начальника отдела, другими словами, выше, чем у судьи Цзя. Но только судебные работники понимали, что должность члена судебной коллегии только звучит красиво, а на самом деле толку от нее куда меньше, чем от более низких должностей. Ли Сюэлянь доверилась судье Цзя и на следующий день, ровно в полдень, оказалась на крыльце уездного суда, где как раз в это время прогуливался член судебной коллегии Дун Сяньфа. а Дун Сяньфа прогуливался там уже больше часа. Ли Сюэлянь понятия не имела о реальных полномочиях Дун Сяньфа, кроме того, что он как член судебной коллегии занимается рассмотрением особо сложных дел. Дун Сяньфа тоже не знал, что из себя представляет Ли Сюэлянь. Поскольку оба были не знакомы друг с другом, Ли Сюэлянь прониклась к Дун Сяньфа большим почтением. Видя, что тот глазеет по сторонам, она не осмелилась сразу подойти к нему. Но через полчаса, когда его попытки высмотреть кого-либо так ни к чему и не привели, она наконец решилась выступить вперед:

– Вы ведь член судебной коллегии господин Дун?

Неожиданно потревоженный, Дун Сяньфа даже вздрогнул. Взглянув на часы, которые показывали час дня, он понял, что сегодня ему, похоже, уже не придется присоединиться к кому-нибудь на обед. Тогда он повернулся к Ли Сюэлянь и спросил:

– А ты кто?

– Мое имя Ли Сюэлянь.

Дун Сяньфа крепко задумался, но так и не припомнив никакой Ли Сюэлянь, зевнул:

– По какому вопросу?

– Вы тут мое дело засудили.

Дун Сяньфа озадачился, не в силах понять, о чем именно идет речь, и причастен ли он к этому вообще. на какой-то момент он растерялся. не в силах припомнить что-либо, он затруднялся как-то отреагировать, поэтому переспросил:

– В суде много разных дел, что именно у тебя было?

Ли Сюэлянь стала с самого начала пересказывать свой случай. Когда она дошла до середины, Дун Сяньфа уже начал проявлять нетерпение. Он понял, что с данным делом он точно не сталкивался, и все эти прошлые и будущие перипетии между Ли Сюэлянь и Цинь Юйхэ представлялись ему слишком уж сложными. Поэтому Дун Сяньфа теперь на сто процентов уверился, что данного дела не касался. Сложный случай вызывал у него одно желание – закончить разговор. Он бы предпочел послушать что-нибудь про рыночную сделку. не выдержав, Дун Сяньфа перебил Ли Сюэлянь:

– Никакого отношения к твоему делу я не имею.

– Ты не имеешь, а вот Ван Гундао имеет.

– Так и иди к Ван Гундао, я-то причем?

– У вас больше полномочий, а раз он засудил мое дело, то теперь я пришла к вам.

– В суде много кто занимает должности выше, чем у Ван Гундао, почему ты не пошла к другим?

– Мне тут сказали, что вы специально занимаетесь особо сложными делами.

Дун Сяньфа тут же смекнул, что кто-то из коллег втихаря роет для него яму, поэтому на него свалилось то, чем он вовсе не обязан заниматься. Кто-то спихнул ему сложное дело, которым сам заниматься не хотел.

– И что же это за сволочь? – огрызнулся Дун Сяньфа. – Если сами работники суда – люди бессовестные, то разве могут они судить по совести? Так что иди к тому, кто тебя надоумил обратиться ко мне. а после тебя и я до него доберусь, – добавил он.

Сказав это, он развернулся, собираясь уходить. Поскольку Дун Сяньфа уже проголодался, а его так никто и не покормил, он намеревался сам найти забегаловку, чтобы опрокинуть там рюмочку-другую, а также съесть лапши с тушеной бараниной. Но тут за него уцепилась Ли Сюэлянь.

– Господин Дун, вы не можете так уйти, вы должны заняться этим делом.

Дун Сяньфа не знал, плакать ему или смеяться:

– Что ты прилипла ко мне как банный лист? Что, в суде мало народу, с чего вдруг именно я должен заниматься твоим делом?

– Я для вас кое-что сделала.

– Что ты для меня сделала? – оторопел Дун Сяньфа.

– Утром я съездила к вам домой и доставила тюк хлопка и двух кур.

Дом Дун Сяньфа находился в деревеньке Дунцзячжуан, в двух с половиной километрах от города. Ее заявление еще больше обескуражило Дун Сяньфа:

– Так ты решила сделать меня подневольным за тюк хлопка и двух кур? Отправляйся за своим барахлом и забирай обратно.

Он попытался освободиться от Ли Сюэлянь, но та снова его схватила:

– А ваша жена пообещала мне, что вы возьметесь за мое дело.

– Да она только свиней кормить умеет, вот в этом она разбирается, но никак не в судопроизводстве.

– Но ведь не зря же я старалась?

– Не зря она старалась, да с твоей стороны это взятка, понимаешь? Я тебя к ответственности не привлекал, а ты ко мне почему-то прилипла.

Порываясь уйти, он снова почувствовал хватку Ли Сюэлянь. к этому моменту вокруг них уже собралась толпа зевак. Дун Сяньфа, который был уже на пределе, увидев народ, вдруг сконфузился:

– Вот шваль, пристала ко мне на улице и талдычит одно и то же, что за безобразие? а ну катись отсюда!

Он с силой освободился от Ли Сюэлянь и зашагал прочь.

Дождавшись вечера, Дун Сяньфа сел на велосипед и поехал домой в Дунцзячжуан. Еще не переступив порог, он учуял запах курятины. Оказывается, к ним в гости пожаловал тесть, и по этому случаю его жена натушила целый котел курятины. Успев на какое-то время позабыть про случай с Ли Сюэлянь, Дун Сяньфа вдруг все вспомнил. Когда он зашел на кухню и снял крышку с котла, то его глазам предстали уже тушеные курицы, предварительно расчлененные на восемь кусков. Дун Сяньфа недовольно напустился на жену:

– Любишь ты халяву по мелочам, когда, наконец, уже исправишься? Ты понимаешь, что натворила? Это называется «нарушение закона ради получения взятки».

Однако к следующему утру Дун Сяньфа об этом инциденте уже позабыл.

7

Председателя суда Сюнь Чжэнъи[5] Ли Сюэлянь увидела перед входом в отель «Сунхэ». Сюнь Чжэнъи изрядно выпил, поэтому вниз по ступеням его вели под руки. в этом году ему исполнялось тридцать восемь лет, на своем посту он находился уже три года. Среди других председателей уездных судов Сюнь Чжэнъи был самым молодым. Поэтому, понимая, что впереди у него еще большие перспективы, он старался вести себя осмотрительно. Обычно Сюнь Чжэнъи вообще не выпивал. Будучи при такой должности, он установил для себя пять ограничений: не выпивать в одиночку; не выпивать на работе; не выпивать с коллегами; не выпивать на территории своего уезда; не выпивать с понедельника по пятницу. Некоторые из запретов дублировали друг друга, но все их можно было свести к одному: не выпивать без повода.

Однако сегодня Сюнь Чжэнъи напился до чертиков. и это несмотря на то, что сегодня он находился в пределах своего уезда, в кругу своих коллег и сегодня была среда. Так что сложившиеся обстоятельства вступали в противоречие со всеми его запретами. Но выпил он не без повода – сегодня они праздновали день рождения его предшественника на посту председателя суда Лао Цао. Три года назад Лао Цао вышел на пенсию, уступив место Сюнь Чжэнъи. у Лао Цао сложились очень теплые отношения с Сюнь Чжэнъи, которого он поддерживал и продвигал. и в день рождения своего шефа, который к тому же был уже на пенсии, Сюнь Чжэнъи составил ему компанию, чтобы выпить. Шеф прилично напился, и Сюнь Чжэнъи от него не отстал. Что касалось продвижения Сюнь Чжэнъи со стороны Лао Цао, то тут у Сюнь Чжэнъи остался горький осадок. Три года назад, когда пришел черед Лао Цао выходить на пенсию, под его началом работало сразу четверо заместителей. и в качестве своего преемника Лао Цао готовил не Сюнь Чжэнъи, а Лао Гэ. Кроме того, что Лао Цао в своей жизни любил работу судьи, он также любил выпить. а кроме любви к выпивке, у него также была страсть к бриджу. Эта карточная игра была лучшим способом понаблюдать за поведением человека. и когда Лао Цао хорошо узнал Лао Гэ, то решил подготовить своим преемником именно его. Передав свое место Лао Гэ, он чувствовал себя спокойно. Но кто же мог предположить, что буквально в первый месяц после выхода Лао Цао на пенсию, Лао Гэ позовет на банкет своих одноклассников, они напьются, он пьяным сядет за руль и поедет по встречной полосе. Пьяный Лао Гэ несся навстречу другим автомобилям, которые шарахались от него, и еще чертыхался:

– Что, правил уже не существует? Прут прямо навстречу. Сразу видно – непорядок в законах, вот доберусь до вас завтра!

Пока он ругался, прямо на него вырулила длиннющая, груженная углем фура. не успев затормозить, она врезалась с ним лоб в лоб, после чего машину Лао Гэ отбросило на другую полосу. Оказавшись на своей полосе, Лао Гэ умер прямо на месте аварии. Его гибель предоставила возможность карьерного роста для Сюнь Чжэнъи. Таким образом, после ухода на пенсию Лао Цао его преемником стал не Лао Гэ, а Сюнь Чжэнъи. Приняв эстафету от Лао Цао, Сюнь Чжэнъи должен был благодарить не самого Лао Цао, а ту груженную углем фуру, и даже не фуру, а тот банкет, на котором напился Лао Гэ, а заодно и одноклассников Лао Гэ, которые его и напоили. Так считал Сюнь Чжэнъи, а Лао Цао считал по-другому. Лао Цао полагал, что кому его пост достался, тот и есть подготовленный им преемник. Поэтому, получив пост председателя суда, Сюнь Чжэнъи должен был благодарить именно его. Ну а раз так, то Сюнь Чжэнъи решил действовать соответствующе и, приняв пост, при встрече сказал Лао Цао:

– У меня ведь не было никаких достоинств и способностей, и если бы не ваше воспитание, то как бы я занял это место?

Лао Цао принял слова Сюнь Чжэнъи за чистую монету и пошел с ним на сближение. Но, будучи человеком тактичным, Лао Цао после выхода на пенсию уже не совал своего носа в судебные дела, а лишь обращался по каким-то жизненным ситуациям. Поэтому Сюнь Чжэнъи оценил его как человека понимающего и, ради своего же спокойствия, был готов помочь по мелочам. за минувшие три года Сюнь Чжэнъи преподносил Лао Цао исключительно как своего наставника. Каждый год Сюнь Чжэнъи в честь дня рождения Лао Цао устраивал банкет. и всегда его первая фраза за столом звучала так:

– Весь год я был так занят, что не мог навестить своего наставника, но за празднование его дня рождения отвечаю лично.

И хотя это была всего лишь одна фраза и повторялась она из года в год, однако, будучи красноречивее молчания, она делала Лао Цао совершенно счастливым. Сегодняшний банкет по случаю его дня рождения проводился на втором этаже отеля «Сунхэ». Впервые Лао Цао на собственном празднике напился до чертиков. Ну а поскольку повод сегодня был важным, Сюнь Чжэнъи последовал примеру своего наставника. и пока Сюнь Чжэнъи еще мог связно говорить, то напомнил:

– Наставник знает, что обычно я не выпиваю, установив себе пять ограничений. Но каждый год в этот день я нарушаю свои правила ради того, чтобы доставить вам удовольствие.

Лао Цао снова зарделся от удовольствия. Но Лао Цао выпивал всегда, в то время как Сюнь Чжэнъи практически не пил – где уж ему было тягаться с Лао Цао? Последний прожег в ресторанах всю свою жизнь, и у него уже сложились свои манеры и привычки распития алкоголя. Его привычка выпивать была привязана к сигаретам – «Как говорится, где выпивка, там и курево». Однако в его случае это не означало, что он одновременно пил и курил. Пачка сигарет служила мерилом для уровня алкоголя в стакане. Сначала пачку располагали плашмя, соответственно, и в рюмку наливали, равняясь на эту мерку, после чего залпом выпивали содержимое. Затем пачку ставили на бок, и в рюмку наливали, равняясь на новую высоту. Снова выпивали залпом. Наконец пачку ставили вертикально, и в рюмку наливали уже по максимуму, и снова все содержимое опрокидывали залпом. Разное положение сигаретной пачки задавало разную емкость: при лежачем положении пачки в стакан входило пятьдесят граммов, когда пачку ставили на бок – В стакане оказывалось сто граммов, наконец, когда ее ставили вертикально – сто пятьдесят граммов. Таким образом, задавая уровень по трем положениям сигаретной пачки, выпивали около полулитра. Эти три прикладывания к стакану назывались хорошим стартом. и только после этого старта банкет считался официально открытым. Далее попойка проходила в русле застольных игр типа выкидывания пальцев, и тогда уже было сложно сказать, какое именно количество спиртного выпивалось в итоге. Но кое-что от Лао Цао скрывали, ведь он уже был на пенсии, а его пост занимал Сюнь Чжэнъи. Вместе с ними на банкете присутствовали несколько его замов, начальник политотдела, главный инспектор, начальник канцелярии и кое-кто еще из руководящего состава. Раньше все они работали под началом Лао Цао, но теперь ситуация изменилась, и они работали под началом Сюнь Чжэнъи. Во время «хорошего старта» Лао Цао выпивал по-настоящему и Сюнь Чжэнъи тоже. Когда же подошла очередь застольных игр, то подчиненные пустили в ход свои трюки, суть которых заключалась в том, что Лао Цао они по-прежнему подливали водку, а Сюнь Чжэнъи – минеральную воду. в результате после восьмого тоста опьянели и Лао Цао, и Сюнь Чжэнъи. Однако если Лао Цао оказался пьяным вдрызг, то Сюнь Чжэнъи – лишь наполовину. Но находясь рядом с Лао Цао, Сюнь Чжэнъи вынужден был делать вид, что тоже пьян в стельку. По окончании банкета Лао Цао вместе с Сюнь Чжэнъи под руки стали сводить со второго этажа. Именно в этот момент Ли Сюэлянь прицепилась к Сюнь Чжэнъи:

– Судья Сюнь, вы должны мне помочь.

Председателю суда частенько преграждали путь жалобщики, но тут это случилось ночью после попойки, да к тому же так неожиданно, что Сюнь Чжэнъи даже испугался. Но поскольку рядом находился Лао Цао, Сюнь Чжэнъи нельзя было выходить из своей роли, тем более нельзя было показывать, что он испугался. Начальник канцелярии, что держал его под руку, тоже испугался и поспешил оттащить Ли Сюэлянь:

– А ну прочь свои руки от судьи, не видишь, в каком он состоянии? Если есть какое-то дело, поговорим завтра.

Отцепив Сюнь Чжэнъи от Ли Сюэлянь, он повел его к машине. Но тут с лестницы подал голос Лао Цао:

– А что за дело?

Еле шевеля языком, он пытался разобраться в ситуации:

– У кого-то есть жалоба? Подходи ко мне, я в этом как-никак разбираюсь.

Если бы Лао Цао не напился, то он вряд ли бы стал вмешиваться в судебные дела, но поскольку он был пьян, то просто забыл, что вот уже три года как находится не при делах. Встреча с жалобщицей, прямо как в былые времена, привела его в необычайное возбуждение. Окружающие, видя такое дело, заволновались, оставили на время Сюнь Чжэнъи и поспешили сперва усадить в машину Лао Цао. Пытаясь его угомонить, они приговаривали:

– Почтенный председатель, да эта просто какая-то деревенская баба, что там у нее может быть. Вам сейчас нужно о себе позаботиться, хорошенько отдохнуть. а все эти дела предоставьте председателю Сюню.

Лао Цао уже не держался на ногах, и его усадили в машину. Но он все никак не мог успокоиться и, опустив стекло, приказным тоном начальника крикнул Сюнь Чжэнъи, который стоял у другой машины:

– Чжэнъи, хорошенько разберись с ее проблемой. Я как-то уже говорил тебе, что если чиновник не уважает народ, то лучше ему сразу отправляться домой торговать бататом.

Сюнь Чжэнъи, сделав пару нетвердых шагов к машине Лао Цао, поспешил ответить:

– Будьте спокойны, Наставник, я храню в сердце все ваши поучения. Я обязательно разберусь с этим делом и завтра же обо всем вам доложу.

Лао Цао продолжал что-то бормотать, но его машина уже тронулась с места. Теперь, из-за вмешательства Лао Цао, Сюнь Чжэнъи было неудобно тут же сесть в машину и уехать. Но при этом он боялся не реакции Ли Сюэлянь, которая слышала их разговор с Лао Цао. Он боялся того, что если, протрезвев, Лао Цао припомнит этот разговор, то в случае лицемерия Сюнь Чжэнъи, который вроде как слушался своего начальника только тогда, когда тот был трезв, последствия окажутся самыми нехорошими. Из-за пустяка он мог потерять куда больше. Вряд ли чиновник на пенсии мог чем-то помочь, однако испортить что-то было вполне в его власти. Лао Цао много лет провел на своем высоком посту, и наверху, и внизу у него накопилось достаточно своих людей. Поэтому проблемы могли свалиться на голову Сюнь Чжэнъи откуда угодно. и раз уж он все-таки был не совсем пьян, он предпочел пообщаться с Ли Сюэлянь. Но поскольку он все-таки был достаточно пьян, разговаривал он несколько грубовато:

– Ну что там у тебя?

– Хочу пожаловаться.

– На кого?

– На Дун Сяньфа.

Изначально Ли Сюэлянь подавала в суд на Цинь Юйхэ, потом к нему присоединился Ван Гундао. Ведь именно последний засудил ее дело. Теперь же она решила на какое-то время оставить в покое и Цинь Юйхэ и Ван Гундао, поставив цель сперва разобраться с Дун Сяньфа. Собственно говоря, к Дун Сяньфа она не испытывала какой-то вражды, да и виделась она с ним лишь один раз. Тогда на ее просьбу начать разбирательство по новой он ответил отказом. Если бы их разговор этим ограничился, то и ладно. Однако та их встреча на пороге суда постепенно переросла в настоящую стычку. и когда вокруг них собралась толпа зевак, Дун Сяньфа в запале обозвал ее «швалью», а потом еще добавил, чтобы она «катилась подальше». Именно эти две фразы и взбесили Ли Сюэлянь. Она как пострадавшая пришла пожаловаться, как же можно, работая в суде, обзывать ее «швалью», да еще и приказывать, чтобы она «катилась подальше»? Из-за него она решила обратиться к самому председателю суда, чтобы, прежде чем судиться с Цинь Юйхэ и Ван Гундао, разобраться с Дун Сяньфа. Сюнь Чжэнъи, не в силах сразу уловить суть проблемы, спросил ее:

– А что тебе сделал Дун Сяньфа?

Дун Сяньфа, в общем-то, ничего ей не сделал. Ничего противозаконного в том, что он обозвал ее пару раз, не было. Однако при сложившихся обстоятельствах Ли Сюэлянь ответила:

– Дун Сяньфа берет взятки.

Эти ее слова не имели под собой никакого основания. Возможно, где-то когда-то Дун Сяньфа и брал взятки, но в случае с Ли Сюэлянь об этом говорить не приходилось. и даже то, что жена Дун Сяньфа приняла от Ли Сюэлянь тюк хлопка и двух кур, не могло считаться взяткой. Да, кстати, и сам Дун Сяньфа пожурил свою жену за то, что она успела приготовить принесенных в дар кур.

Подул сильный порыв ветра, Сюнь Чжэнъи передернулся от холода. Ветер окончательно лишил его трезвости. Всегда такой осторожный, Сюнь Чжэнъи в состоянии опьянения легко выходил из себя. Водка превращала его совершенно в другого человека. Во многом это происходило из-за того, что обычно он не выпивал, установив для себя пять ограничений. Поэтому сейчас он нетерпеливо сказал:

– Если бы речь шла о чем-то другом, я, возможно, и взялся бы, но поскольку речь идет о взятке, я это дело вести не в силах.

– Куда же мне тогда идти?

– Это в прокуратуру.

Сюнь Чжэнъи говорил правду. Поскольку Дун Сяньфа был государственным служащим, то в случае жалобы на него по судебным вопросам следовало обращаться к председателю суда. Но если Дун Сяньфа самого подозревали во взяточничестве, то обращаться с этим следовало уже не в суд, а в прокуратуру. Ли Сюэлянь, которая не разбиралась в таких тонкостях, взбунтовалась:

– Как так получается, что всякий, к кому я обращаюсь, не в силах разобраться с моими проблемами? Кто мне, в конце концов, может помочь?

В продолжение сказанного, у нее вдруг вырвалось:

– Господин Сюнь, вы ведь председатель суда, вы ведь не можете так же, как Дун Сяньфа, брать взятки?

Последняя фраза возмутила Сюнь Чжэнъи. Возможно, где-то когда-то он и брал взятки, но в случае с Ли Сюэлянь об этом говорить не приходилось. Будь он трезвым, то наверняка бы сдержался, но, выпив лишнего, он вконец обозлился. не в силах усмирить свой гнев, он зарычал:

– Да мы с тобой первый раз видимся, как я мог у тебя брать взятку? Ах ты шваль, катись отсюда подальше!

Последняя фраза точь-вточь повторяла оскорбления Дун Сяньфа.

8

Начальника уезда Ши Вэйминя[6] Ли Сюэлянь увидела перед главным входом в уездную управу. Он как раз уселся в машину и решил в пути перекусить кашей. Вдруг прямо перед машиной, преградив путь, выскочила женщина. Водитель ударил по тормозам, отчего Ши Вэйминь уперся головой в переднее кресло, вся каша выплеснулась на него. Потирая ушибленное место, он вернулся в прежнее положение. Подняв, наконец, голову, он увидел перед машиной стоящую на коленях женщину. Она высоко держала над собой картонку, на которой крупным почерком было написано одно-единственное слово: «ОБИЖЕННАЯ».

Было воскресенье. По идее, не тот день, когда Ши Вэйминь должен был быть н работе. Однако начальник уезда Ши Вэйминь по воскресеньям никогда не отдыхал. в уезде проживало больше миллиона человек: рабочие, крестьяне, торговцы, учащиеся с их вечными проблемами – так что дел невпроворот. Каждый день к ним спускалось больше ста бумаг разных уровней: от центрального до провинциального и городского, которые требовали участия Ши Вэйминя. и если рабочие трудились по восемь часов в сутки, то Ши Вэйминь пропадал на работе по четырнадцать-пятнадцать часов, в том числе заседая по ночам. к тому же каждый день из провинции или города в уезд с ревизией приезжали представители различных департаментов. а так как от провинции до города насчитывалось больше ста департаментов, то день-деньской в уездных ресторанах устраивались званые приемы как минимум для восьми делегаций инспекторов высшего ранга. Принимая во внимание и обеды и ужины, Ши Вэйминю необходимо было сопровождать гостей шестнадцать раз. Имея дело исключительно с органами власти, он никого не мог обидеть. Желудок Ши Вэйминя такого напора со стороны спиртного вынести не мог. Частенько Ши Вэйминь, держась за больной желудок, со вздохом обращался к нему:

– Должность начальника уезда для простых смертных невыносима.

Однако занять должность начальника уезда тоже непросто. в каждом уезде таких желающих больше миллиона, вряд ли наберется столько сорняков на могильных холмах. Но что еще важнее, государственная служба – это своего рода заколдованный круг: став сельским старостой, ты мечтаешь о должности начальника уезда, а став начальником уезда, ты мечтаешь о должности мэра города или губернатора провинции. Так что, кроме как на себя, тут обижаться не на кого. Надеясь постичь эту истину, бедняга Ши Вэйминь безропотно проводил на работе целые дни. и теперь сорванный водкой, нуждался в его внимании. а поскольку во время обедов и ужинов Ши Вэйминю приходилось выпивать, у него оставалось в запасе лишь утро, когда он питался исключительно жидкой кашицей. в ней присутствовали кусочки тыквы и батата, так что она была сытной и питательной. Если же после запоздалого ужина Ши Вэйминь на утро вставал позже обыкновенного, то он в спешке выбегал из дома и ел свою кашу прямо в машине. Отправляясь к начальнику уезда, Ли Сюэлянь учла горький опыт встречи с председателем суда Сюнь Чжэнъи, поэтому отныне все ее встречи, вместо обеда или вечера, переносились на раннее утро. Ведь в обед или под вечер велика вероятность, что человек напьется, а по утрам люди обычно трезвы как стеклышко. Именно поэтому в это раннее утро Ли Сюэлянь и начальник уезда Ши Вэйминь столкнулись перед главным входом в уездную управу.

Сегодня Ши Вэйминь должен был участвовать в церемонии разрезания ленточки по случаю открытия одного отеля. Этот отель назывался «Рай на краю земли». Но, в отличие от «края земли», находился он все-таки в пределах досягаемости. Отель расположился в роще, что находилась в десяти километрах к юго-западу от уездного центра. Время от времени сюда прилетали птицы, кроме того, хозяин отеля завел нескольких пятнистых оленей, поэтому данное местечко и стало именоваться «Рай на краю земли». Но было здесь и кое-что покруче: прямо за рестораном возвышался навороченный спа-комплекс, в котором, кроме сауны и массажа, имелись все виды удовольствий на любой вкус. Вообще-то, поскольку деятельность такого рода заведений можно рассматривать как сомнительную, начальнику уезда Ши Вэйминю негоже было участвовать в церемонии его открытия. Но все дело в том, что хозяином «Рая на краю земли» был шурин одного из руководителей провинции, который арендовал данный земельный участок. Поскольку участок находился на территории уезда, патроном которого являлся Ши Вэйминь, последнему предписывалось участвовать в церемонии разрезания ленточки. Как бы то ни было, после того, как «Рай на краю земли» начнет свою деятельность, уезд будет получать от него налоги, а это также входит в сферу контроля начальника уезда. Открытие ресторана было задумано на воскресенье с тем умыслом, чтобы всем доставить удовольствие. Задержавшись на вечернем приеме, Ши Вэйминь проснулся поздно, а потому сейчас ел свою кашу в машине. Церемония открытия «Рая на краю земли» планировалась на девять утра, когда они выехали, было уже восемь тридцать, из-за чего Ши Вэйминь немного волновался. Теперь же, когда на выезде из уездной управы их машину тормознули, Ши Вэйминь забеспокоился еще больше. Но гораздо больше Ши Вэйминя разволновался его водитель. Его вывело из себя не то, что они опаздывают на церемонию разрезания ленточки, и не то, что начальник уезда ударился головой о спинку переднего сиденья и весь облился своей кашей, а то, что к нему прямо под колеса неожиданно плюхнулась какая-то женщина. Резко затормозив, он весь покрылся холодным потом. Свесившись из окошка, он закричал:

– Жить надоело?

Ши Вэйминь оказался более сдержанным, чем его водитель. Такое с ним случалось не в первый раз. Можно сказать, что и это являлось частью его работы. Утихомирив водителя, он открыл дверцу, вышел из машины, отряхнулся от каши и пошел поднимать с дороги женщину.

– Поднимайся и говори, если есть что сказать.

Ли Сюэлянь поднялась. Ши Вэйминь обратился к ней снова:

– Кто тебе нужен?

– Начальник уезда.

Страницы: «« 123 »»

Читать бесплатно другие книги:

Ученый-психиатр Антони Джонсон думает, что знает о предмете своих исследований если не все, то очень...
У богатых свои причуды. А у очень богатых – причуды особые. Несколько олигархов решили разыграть в п...
Воры в законе - особая каста в криминальном мире. Люди, живущие по своим законам-понятиям, они во мн...
Эта уникальная книга дает вам в руки инструмент, с помощью которого вы сможете выстроить свою собств...
Сын главы крупнейшей корпорации Егор Богдановский погиб из-за обострения язвы – во всяком случае, та...
Он - сутенер. Но - не просто сутенер. Он - человек, обеспечивающий «досуг» самых высокопоставленных ...