Я не Пань Цзиньлянь Чжэньюнь Лю

Ши Вэйминь просек, что эта женщина живет без телевизора и уездные теленовости не смотрит, следовательно, она не могла узнать его в лицо. Тогда он спросил:

– Зачем тебе начальник уезда?

Ли Сюлянь подняла над головой свою картонку с надписью «Обиженная» и сказала:

– Жаловаться.

– На кого?

– У меня не одна жалоба.

– А сколько? – громко фыркнул Ши Вэйминь.

– Первая жалоба касается председателя суда Сюнь Чжэнъи, вторая – члена судебной коллегии Дун Сяньфа, третья – судьи Ван Гундао, четвертая – моего мужа Цинь Юйхэ, а пятая жалоба касается самой меня.

Ши Вэйминь пришел в замешательство. Его смутило не количество человек, с которыми она собиралась судиться, а то, что последней в этом списке значилась она сама. Ну, где еще такое услышишь, чтобы человек жаловался сам на себя? Ши Вэйминь заключил, что случай этот был непростым, и двумя словами тут не отделаешься. Он взглянул на часы, они показывали уже восемь сорок, и сказал:

– Раз нужен начальник уезда, то я его сейчас вызову.

С этими словами он бегом устремился ко входу в управу. Во-первых, он убегал, чтобы освободиться от этой женщины – все-таки хорошо, что он торопился на церемонию открытия ресторана. Во-вторых, ему все-таки нельзя было разрезать ленточку, будучи с ног до головы уделанным кашей, сперва следовало забежать в кабинет и переодеться. Но Ли Сюэлянь поспешила его удержать:

– Не убегай, я вижу, что ты и есть начальник уезда.

Смахивая с себя остатки каши, Ши Вэйминь спросил ее:

– А с чего это ты решила, что я начальник уезда?

– Я разузнала номер твоей машины. Раз ты сидел в этой машине, то ты и есть начальник уезда.

– В машине начальника уезда не обязательно ездит он лично, я вот являюсь его секретарем. у тебя настолько сложное дело, что сам я ничего не подскажу, поэтому вызову к тебе начальника.

Ли Сюэлянь пришлось его отпустить. Ши Вэйминь рысью помчался в кабинет. Переодеваясь, он отдал распоряжение позвонить начальнику отдела по приему и рассмотрению жалоб, чтобы тот вышел к главному входу и уладил дела с оставшейся там жалобщицей. Переодевшись, Ши Вэйминь пересел на другую машину и выехал из здания уездной управы через черный ход на церемонию открытия «Рая на краю земли».

За день не случилось ничего примечательного. Вечером Ши Вэйминь снова направился в гостиницу при уездной управе, в которой он должен был отужинать с приехавшими из центра провинции семью-восемью делегациями. Когда его машина подъехала ко входу в гостиницу, на ее ступеньках стоял начальник уездного отдела по приему и рассмотрению жалоб от населения. Фамилия у начальника была Люй. к этому моменту Ши Вэйминь уже успел позабыть об утреннем инциденте с жалобщицей. Увидев выходящего из машины Ши Вэйминя, Лао Люй радостно направился к нему:

– Начальник Ши, мне требуется ваша поддержка.

– В каком смысле?

– Тут сейчас должен подъехать начальник Чжан из городского отдела по приему и рассмотрению жалоб, наш кабинет 888[7]. Может, придете к нам через какое-то время оказать внимание?

Ши Вэйминь остолбенел:

– А я и не слышал о приезде начальника Чжана.

– Совершенно неожиданно позвонили. Я обычно не докучаю вам с просьбами, но сейчас такой важный момент, на носу городской отчет по работе отдела за первый квартал.

Ши Вэйминь показал на свои пальцы:

– Ты у меня уже девятым будешь.

– Выпьете три рюмочки и пойдете. Пока будем выпивать, обсудим три самые главные жалобы. Ведь это может касаться вопросов стабильности. а если у нас в уезде с этим возникнут проблемы, то разве не мне первому дадут по шапке как начальнику отдела по приему и рассмотрению жалоб?

– Хорошо-хорошо, приду, мог бы своей шапкой меня и не жалобить.

Лао Люй засмеялся. и тут Ши Вэйминь вдруг вспомнил ту жалобщицу, которую встретил утром у входа в здание уездной управы.

– Послушай, а что там с той женщиной, которая сегодня утром атаковала мою машину?

Лао Люй отмахнулся:

– Да какая-то скандалистка, я ее спровадил.

Ши Вэйминя это напрягло.

– Броситься под машину, написать на всю картонку «Обиженная» – ее нельзя назвать просто скандалисткой.

– Да у нее только надпись большая, а проблема чуть крупнее кунжутного зернышка.

– Что за проблема?

– В прошлом году развелась, а теперь жалеет, доказывая, что развод был фиктивным.

– А к чему из-за такого пустяка обвинять так много людей? Ведь все, на кого она жалуется, работают в суде. Она что же, обратилась в суд, а суд допустил оплошность?

– Я навел справки. Суд никакой оплошности не допустил, ее дело рассмотрели, а она стала по этому поводу жаловаться. Она утверждает, что развод фиктивный, но вот суд признал ее развод настоящим. Ну разве можно теперь из-за ее жалобы заставить суд незаконно признать ее развод фиктивным?

Ши Вэйминь огорчился за Ли Сюэлянь:

– Было бы из-за чего судиться, раз уж развелась, к чему теперь жалеть?

– Даже если она сожалеет об этом, то пусть устраивает разборки со своим бывшим мужем, при чем тут наша управа? Ведь не мы же с ней развелись.

Ши Вэйминь звучно хохотнул:

– Да тут человек от злости лопается, а ты все язвишь.

В этот момент ко входу гостиницы в сопровождении заместителя начальника уезда прибыл заместитель начальника провинциального департамента водных ресурсов. Ши Вэйминь оставил Лао Люя и с улыбкой устремился пожать руку гостю, после чего все вместе они вошли в гостиницу.

Водрузив на голову надпись «Обиженная», Ли Сюэлянь три дня просидела перед входом в городскую администрацию, прежде чем об этом узнал мэр города Цай Фубан. Цай Фубан[8] не обнаружил этого вовсе не потому, что смотрел на такое сквозь пальцы, а потому что уехал в командировку в Пекин. Ну а возвратившись из Пекина, он, наконец, увидел, что у входа в городскую администрацию преспокойно сидит человек, плотно окруженный толпой. Приходившие в администрацию служащие вынуждены были пешком проталкиваться со своими велосипедами сквозь эту толпу. Цай Фубан сильно рассердился. Его гнев был направлен не на сидевшую у входа Ли Сюэлянь, а на своего заместителя и первого вице-мэра Дяо Чэнсиня. Пока Цай Фубан находился в Пекине, Дяо Чэнсинь никуда не уезжал и, тем не менее, позволил, чтобы такое длилось уже целых три дня, предпочитая не вмешиваться самому, а дождаться Цай Фубана. Все работники администрации знали, что между мэром и его первым замом часто возникали конфликты. Эти конфликты уже набили оскомину Цай Фубану, ведь создавались они не им самим, тут имелась историческая подоплека. Лет десять назад оба они работали секретарями уездных парткомов, отношения между ними были нормальными, они часто вместе выпивали. Позже их обоих выдвинули на место заместителя мэра города. при этом фамилия Дяо Чэнсиня оказалась по алфавитному списку даже выше, чем Цай Фубан. Во время следующего повышения один стал начальником отдела пропаганды горкома партии, а другой – начальником орготдела. а потом, когда Цай Фубана назначили заместителем секретаря горкома, он оказался выше Дяо Чэнсиня, который значился в должности первого вице-мэра. Чуть позже, когда Цай Фубан стал мэром, Дяо Чэнсинь, оставшийся на прежнем месте, оказался в заместителях у Цай Фубана. Их подъем по карьерной лестнице оказался настолько тесным, что если кто-то оказывался впереди, то заслонял дорогу другому. Так что несогласие и затаенная обида появились между ними сами собой, превратив обычных коллег в соперников. Разумеется, на людях они никогда не показывали своего соперничества, продолжая общаться по всем правилам этикета. Однако за спиной Дяо Чэнсинь частенько строил козни Цай Фубану. и то, что он три дня не предпринимал никаких действий в отношении сидящей у входа жалобщицы, ожидая возвращения Цай Фубана, было лишь одной из его многочисленных каверз. Цай Фубан сердился на Дяо Чэнсиня даже не из-за того, что тот ставил ему палки в колеса, он удивлялся его глупости и недальновидности. Ведь продвижение их обоих зависело не от Цай Фубана, а от провинциальных руководителей. и если ты метишь в мэры города, то наиболее разумным было поддерживать Цай Фубана в работе. Ведь если Цай Фубана повысят раньше, то разве не тебе придется занять пост мэра? Если же между ними будет идти неистовая борьба, то эдак вообще будет невозможно работать, в результате Цай Фубан навечно застрянет в мэрах, а ты так и останешься его первым замом. Ведь что такое моральное разложение? Это не только взяточничество, коррупция и разврат. Наивысшая степень морального разложения – это когда человек, будучи на своем месте, проявляет полное бездействие, но еще хуже, когда люди типа Дяо Чэнсиня, будучи на своем месте, делают подлянки. Но худшее из худшего, это когда ты ничего не можешь с этим поделать, потому как Дяо Чэнсинь назначен на пост первого зама не самим Цай Фубаном, а начальством провинции. Но более всего Цай Фубана бесило то, что Дяо Чэнсинь, строя свои козни, совершенно не считался с объективной ситуацией. а ведь именно сейчас в их городе проводилась кампания за получение звания «Города высокой духовной культуры». Во всем Китае таких «городов высокой духовной культуры» насчитывалось лишь несколько десятков. Обретение данного статуса поднимало имидж города на новый уровень, что совершенно очевидно отражалось на инвестиционной среде и на инвестиционном климате. Это могло предоставить им преимущество в переговорах с иностранными предпринимателями и при получении инвестиций. Чтобы организовать эту кампанию по построению «города высокой духовной культуры», Цай Фубан потратил целый год нечеловеческих усилий, в результате которых во всем городе были приведены в порядок парки, улицы, водостоки, учебные заведения, рынки и трущобы. Наружные фасады всех примыкающих к улицам домов засияли новыми красками. Целый год шла подготовка к одному-единственному дню. и вот через три дня к ним в город должна была приехать группа столичных и провинциальных руководителей, отбиравших «города высокой духовной культуры». за месяц до их визита Цай Фубан отдал распоряжение чиновникам и населению выйти на улицы города и уничтожить всех мух. Для работников госучреждений вышло постановление, что если ежедневно сотрудники будут сдавать по десять мух, то это увяжут с их аттестацией в конце года. на мух была объявлена настоящая охота, и уже через полмесяца установленный норматив в десять мух превратился в невыполнимую задачу, что вызвало среди служащих ропот недовольства. Но ропот ропотом, а в городе действительно не осталось ни одной мухи. Цай Фубан был в курсе возмущенных голосов, однако на попятную не пошел. в конце концов ловля мух сопровождалась песнями школьников и танцами бабушек. в этот раз Цай Фубан съездил в Пекин, чтобы доложить о результатах построения «города высокой духовной культуры». а возвратившись, он стал готовиться к встрече группы руководителей отбора «городов высокой духовной культуры». По возвращении он никак не ожидал, что прямо у входа в городскую администрацию обнаружит на ступеньках жалобщицу, которая сидела там уже три дня, и которой еще никто не занялся. Может это покажется и грубоватым, но выходило, что в городе, полностью очищенном от мух, прямо у входа в администрацию вдруг появилась огромная муха. Но разве это делалось не специально, чтобы сорвать мероприятие по построению «Города высокой духовной культуры»? Войдя в свой кабинет, Цай Фубан тут же вызвал к себе начальника секретариата, указал ему через окно на вход в здание и гневно спросил:

– Это что такое?

Худой, словно жердь, начальник секретариата с лицом, выдававшим в нем заядлого курильщика, послушно ответил:

– Какая-то жалобщица.

– Я понимаю, что жалобщица. Слышал, что она уже три дня тут сидит, почему ею еще никто не занялся?

– Занимались, она нас не слушает.

– Дяо Чэнсинь эти дни на работе не появлялся? Он что, решил закрыть глаза на это?

Начальник секретариата не осмелился участвовать в подстрекательстве и торопливо заявил:

– Дяо Чэнсинь ею и занимался, лично вышел к ней поговорить, но она не подчиняется. а поскольку это все-таки женщина, да и зевак вокруг нее много, то полицию здесь лучше не привлекать, а то хуже будет.

Цай Фубан несколько успокоился, хотя недовольства в его душе прибавилось:

– Насколько сложное у нее дело? с работы выгнали, убила кого или просто провокаторша?

– Никого не убила, провокаций не устраивала, дело пустяковое. Она развелась, а потом пожалела об этом. Я думаю, что она просто надеется получить какие-то деньги. Однако уладить ее дело очень сложно как раз из-за его ничтожности. Вот если бы тут речь шла об убийстве или подстрекательстве, тогда никаких проблем бы не было.

– Из какого она уезда? Там ее вопрос не рассматривали?

– Рассматривали, но до конца ее дело не довели. Она сейчас жалуется не на одного, а сразу на нескольких человек.

– На кого именно?

– Поскольку разобраться с ее делом невозможно, она всех обвинила в недееспособности. Ее жалобы касаются начальника уезда, председателя суда, члена судебной коллегии, судьи, который вел ее дело, ее мужа, кого-то еще – я всех сразу и не запомнил.

Цай Фубан даже прищелкнул языком:

– Какая она боевая, из-за какой-то мелочи дошла до таких инстанций.

Начальник секретариата закивал:

– Упрямая. Мэр Цай, – тут же спросил он, – что, по-вашему, с ней делать?

Цай Фубан снова разозлился:

– Вы же говорите, что все уже с ней повозились. а теперь, дойдя до верхушки, хотите скинуть все на мою голову, чтобы теперь ею занялся я? Через три дня в наш город приедет делегация по отбору «городов высокой духовной культуры»… Да что тут спрашивать, что делать? Убрать ее нужно побыстрее, а если возникнут проблемы, то поговорим через неделю.

Данное распоряжение Цай Фубан отдал утром. Утром Ли Сюэлянь все еще продолжала сидеть у входа в здание администрации со своей надписью «Обиженная». После обеда она также оставалась на месте, ее никто не трогал. к вечеру толпа зевак разошлась и Лю Сюэлянь осталась одна. Она достала из пачки сухарь и только собралась отправить его в рот, как в этот момент к ней подоспели несколько полицейских в штатском и, ни слова не говоря, схватили и увели. Мэр Цай Фубан распорядился только о том, чтобы увести Ли Сюэлянь, но не сказал куда именно. Отдав указание, он отправился по своим делам. Его распоряжение спустилось вниз по всем инстанциям: от городской администрации до полицейского управления, от полицейского управления до районных отделений полиций, вплоть до полицейского участка на улице Дундацзе. Данное указание, словно пройдя через сломанный телефон, стало восприниматься как прихоть мэра, который в гневе распорядился заключить эту женщину под стражу. и несколько полицейских, насильно схватив Ли Сюэлянь, ни слова не говоря, а просто под предлогом того, что она «нарушает общественный порядок», заключили ее в камеру.

Спустя три дня город выдержал испытания приемной комиссии и получил звание «Города высокой духовной культуры». а через семь дней из-под стражи выпустили Ли Сюэлянь. Эти два события, построение «города высокой духовной культуры» и жалоба Ли Сюэлянь, изначально никак не были связаны друг с другом, но поскольку из-за первого Ли Сюэлянь попала за решетку, то связь между ними образовалась. Однако после своего освобождения Ли Сюэлянь не стала вникать в процесс присвоения городу высокого звания. Всякому в этом городе было известно, что Ли Сюэлянь схватили по приказу мэра Цай Фубана, в общем-то, и сама Ли Сюэлянь знала об этом. Очутившись на свободе, она не стала разыскивать Цай Фубана, равно как и продолжать свою сидячую манифестацию у входа в городскую администрацию. Вместо этого она вернулась в свой родной поселок и направилась к мяснику Лао Ху. Лао Ху по-прежнему торговал на рынке, и его лавка по-прежнему ломилась от мяса. Еще издали Ли Сюэлянь закричала:

– Лао Ху, выходи, есть разговор.

Лао Ху в это время, склонившись к прилавку, разделывал мясо. Подняв голову и заметив Ли Сюэлянь, он удивился. Отложив в сторону нож, он вышел к Ли Сюэлянь и прошел с ней на заброшенную мельницу за рынком.

– Сокровище мое, слышал, тебя держали под арестом.

Ли Сюэлянь улыбнулась:

– Ну ведь теперь я перед тобой?

Лао Ху посмотрел на нее и изумился:

– Что-то не похоже, что тебя в тюрьме держали, вон какое личико свежее.

Придвигаясь поближе, он продолжал:

– А как благоухаешь.

– Мне в тюрьме понравилось, сидишь себе, ни о чем не беспокоишься, да еще и кормят три раза в день.

Ли Сюэлянь солгала. за семь дней под стражей она изрядно натерпелась. в маленькой темной камере, как селедки в банке, теснилось больше десяти женщин. а трехразовое питание состояло из одной пампушки и порции соленых овощей за раз, что явно не утоляло голод. Отдельная тема – справление естественных нужд. Тут невольно да обделаешься, если тебя не выпускают. Многие женщины, так и не дождавшись разрешения сходить в туалет, мочились прямо в камере, и Ли Сюэлянь не была исключением, поэтому можно не упоминать о том, как пахло внутри. Но испытанием пострашнее было то, что заключенным в течение целого дня запрещалось разговаривать. Если голод и вонь еще как-то переносились, то невозможность поговорить просто сводила с ума. Выйдя из-под ареста, Ли Сюэлянь первым делом отправилась на пшеничное поле насытиться свежим воздухом, там же, обращаясь в синюю горную даль, она прокричала:

– Едрить твою мать!

Потом она сходила в баню, а, возвратившись домой, переоделась и привела в порядок лицо, сдобрив его кремом и нанеся румяна, и только после этого она направилась к Лао Ху. Но Лао Ху все это было невдомек.

– Лао Ху, помнишь наш уговор месяц назад?

– Какой?

– Ты обещал помочь мне убить.

Лао Ху удивился:

– Я-то говорил, да ты ведь тогда сама не позволила мне этого сделать.

– Тогда не позволила, а сейчас передумала.

Глазки Лао Ху забегали:

– Ну, раз такое дело, то сначала мы свои дела должны сделать, а потом уже убивать.

– Хорошо.

Лао Ху от радости чуть не пустился в пляс, подскочив к Ли Сюэлянь, он схватил ее за грудь.

– Когда приступим? Может, прямо сегодня?

– А ты знаешь, кого нужно убить? – спросила Ли Сюэлянь, сдерживая натиск Лао Ху.

– Разве не Цинь Юйхэ?

– Кроме него, появились другие.

– Кто же? – удивился Лао Ху.

Ли Сюэлянь достала из кармана бумажку со списком, в котором значились:

• мэр города Цай Фубан,

• начальник уезда Ши Вэйминь,

• председатель суда Сюнь Чжэнъи,

• член судебной коллегии Дун Сяньфа,

• судья Ван Гундао,

• выродок Цинь Юйхэ.

Лао Ху от увиденного ошалел.

– Сокровище мое, ты после тюрьмы никак с ума спятила?

– Все они гады последние.

– Да как же я один всех их прикончу? – заикаясь, спросил Лао Ху. – К тому же все они, кроме Цинь Юйхэ, занимают высокие должности, с утра до ночи на людях, с ними сложно расправиться.

– Сколько прикончишь, столько и прикончишь, они меня к стенке приперли.

Лао Ху сразу сник. Обхватив голову руками, он присел на корточки на вытоптанной у жернова дорожке и закатил глаза:

– И тебе кажется, что это справедливая сделка? Я тебя один раз трахну, а убивать мне за это придется аж шесть человек.

Он снова обхватил голову:

– Ты что ж думаешь, я преступник какой?

Ли Сюэлянь с презрением плюнула на пол:

– Я так и знала, что ты просто морочишь мне голову.

На ее глазах невольно навернулись слезы. Она пнула Лао Ху и вышла вон.

Распрощавшись с Лао Ху, Ли Сюэлянь отбросила мысль об убийстве. и не только об убийстве, но и просто об избиении кого бы то ни было. Теперь она не только не собиралась причинять физического вреда, но даже подавать жалобу в суд. Она вдруг осознала всю бесполезность своих страданий. Ведь она-то думала, что заставит страдать других, кто же знал, что все это обернется против нее самой. не найдя душевного успокоения, она захотела еще раз прояснить свою ситуацию. Никто во всем мире не прояснит ей этого, кроме одного-единственного человека. Все вокруг твердили, что она врет, и был лишь один человек, который знал, что она все-таки говорит правду. Все говорили, что прошлогодний развод Ли Сюэлянь был настоящим, лишь один человек знал, что это не так, понимая всю подоплеку этой истории. Именно этот человек подтолкнул Ли Сюэлянь к тому отчаянному положению, в котором она не имела возможности ничего доказать, да еще и просидела семь дней под арестом. и этот человек был не кто иной, как ее бывший муж Цинь Юйхэ. Ей захотелось поговорить с ним с глазу на глаз, чтобы все-таки выяснить суть их прошлогоднего развода. Только теперь она преследовала совершенно другую цель. Если раньше из-за его слов она хотела обратиться в суд, то теперь она судиться не собиралась. После выяснения правды она больше не думала по новой выходить за Цинь Юйхэ замуж, потом снова с ним разводиться, что привело бы его к разводу с нынешней женой, и чтобы в этой смертельной схватке все измучались до предела. Теперь ей просто требовалось его признание как таковое. Если в этом мире останется хоть один человек, который признает ее правоту, она сама прекратит войну и больше не будет вспоминать прошлую обиду. Ли Сюэлянь не могла доказать свою правоту никому, кроме себя. Она решила устроить такой финал ради того, чтобы покончить со своим прошлым и начать строить будущее. в этом году Ли Сюэлянь исполнялось двадцать девять. Вроде как не мало, но и не много. Ли Сюэлянь не была уродливой: большеглазая, круглолицая, фигуристая. Иначе с чего бы это к ней, словно муха на мед, лип мясник Лао Ху. не могла же она все свои лучшие годы потратить на эти дрязги. Поэтому она решила отпустить все свои злые чувства и заняться поиском нового мужа. Когда же она найдет такового, они вместе с дочерью спокойно начнут новую жизнь.

Чтобы порвать с прошлым и начать строить будущее, Ли Сюэлянь снова отправилась на химзавод в западной части уездного центра для разговора с Цинь Юйхэ. Месяц назад она уже приезжала сюда, но тогда она хотела заманить его в поселок и убить. а чтобы он купился, она даже прихватила с собой их двухмесячную дочь. Однако в прошлый раз ей не удалось найти на заводе Цинь Юйхэ, поскольку тот повез в провинцию Хэйлунцзян химудобрения. Как и ее младший брат Ли Инъюн, который, не желая помогать Ли Сюэлянь в убийстве, уехал в провинцию Шаньдун, тот тоже удрал. Цинь Юйхэ очень повезло, что он тогда скрылся, иначе, вполне возможно, что его бы уже убили. а если бы его тогда убили, где бы сейчас находилась Ли Сюэлянь? не исключено, что в тюрьме, в ожидании расстрела, и не пришла бы она сейчас к Цинь Юйхэ во второй раз. Если в прошлый раз она не нашла Цинь Юйхэ, то сейчас Ли Сюэлянь увидела его, едва прибыв на место. Цинь Юйхэ сидел в местном ресторанчике и безмятежно попивал пиво. Он сидел не один, вокруг стола разместилось еще пять-шесть мужчин. в одном из них, с бородой, Ли Сюэлянь узнала Лао Чжана, который тоже работал на заводе водителем. Они выпивали и о чем-то разговаривали. Если за ориентир взять заводские ворота, то слева от них находился платный туалет, а справа – этот ресторанчик. От него было рукой подать до туалета, и каждый здесь шел по своим делам: кто в туалет, а кто поесть или выпить. с тех пор как Ли Сюэлянь подала жалобу в суд и Ван Гундао постановил, что ее дело проиграно, Цинь Юйхэ перестал прятаться от Ли Сюэлянь. Начав жить в открытую, Цинь Юйхэ перестал ездить в Хэйлунцзян с химудобрениями и вернулся к тому, что вместе с друзьями выпивал пиво у завода. Он считал этот инцидент исчерпанным. Когда Ли Сюэлянь увидела Цинь Юйхэ и его сотоварищей за выпивкой, те еще не успели заметить ее. Ли Сюэлянь направилась прямо к ним и окликнула Цинь Юйхэ.

Цинь Юйхэ повернул голову и, увидев Ли Сюэлянь, которую совсем не ожидал, очень сильно удивился. Удивился не только он один, но и его друзья. Однако Цинь Юйхэ очень быстро взял себя в руки.

– Чего надо?

– Подойди ко мне, есть разговор.

Цинь Юйхэ поглядел на сидящих за столом и даже не шевельнулся.

– Что за разговор? Если есть, что сказать, здесь и говори.

– Это касается только нас двоих.

Не зная ничего о целях и намерениях Ли Сюэлянь, он продолжал игнорировать ее просьбы:

– Есть, что сказать, говори здесь. а о наших личных делах всем в уезде давно известно, так что таить уже нечего.

Ли Сюэлянь поразмыслила и сказала:

– Так и быть, скажу здесь.

– Говори.

– Раз уж наш разговор происходит на людях, ты прямо при них и скажи мне правду. Тот прошлогодний развод между нами был настоящим или фиктивным?

Услыхав, что Ли Сюэлянь снова стала ворошить прошлое, Цинь Юйхэ не сдержался. Он никак не думал, что Ли Сюэлянь снова поднимает эту тему лишь для того, чтобы покончить с ней навсегда. Единственное, чего хотелось Ли Сюэлянь, это получить от него ответ на этот вопрос. Он же решил, что Ли Сюэлянь снова хочет вытащить и разворошить прошлое.

Он буркнул:

– Настоящий или фиктивный – какая разница, ты же разбиралась с этим в суде? Что там тебе сказали?

– Суд признал меня проигравшей. Но сейчас мне нет дела до суда и до кого бы то ни было. Я хочу спросить у тебя, верное ли решение принял суд? Каким был наш прошлогодний развод: настоящим или фиктивным?

Такое поведение Ли Сюэлянь показалось Цинь Юйхэ вдвойне подозрительным, он рассматривал это как продолжение схватки. Ведь мало ли как она использует его признание. а может, у нее диктофон где-нибудь припрятан? Он потемнел лицом и заявил:

– Я не буду тут морочить тебе голову, потому как суд уже все рассудил. а если у тебя остались какие-то вопросы, иди и жалуйся снова.

Не сдержавшись, Ли Сюэлянь заплакала:

– Цинь Юйхэ, какой ты бессовестный, как ты можешь так бессовестно врать? Да как ты вообще можешь говорить такое? Мы ведь ясно с тобой договорились, что развод будет фиктивным, почему же ты, без всякого предупреждения, изменил решение? Ну ладно бы просто передумал, так еще и предал меня. Ведь если это был фиктивный развод, почему ты стал говорить, что это не так?

Слезы Ли Сюэлянь только сильнее разозлили Цинь Юйхэ:

– Это кто же тебя предал? Я тебя предал или все, начиная с суда и заканчивая чиновниками разных уровней? Ли Сюэлянь, при сложившихся обстоятельствах я тебе очень советую не нарываться. Если это продолжится, до чего мы договоримся? до того, что и я тебя несправедливо обидел, и судья, и член судебной коллегии, и председатель суда, и начальник уезда и даже сам мэр города? Сейчас, пока ты не возбухаешь, дело твое всерьез не воспринимают, разве что задержанием все и ограничилось. а если и дальше будешь рыпаться, то дело примет крутой оборот, и тогда, того и гляди, в тюрьму тебя посадят!

Чуть помолчав, он добавил:

– Ведь ты сейчас ищешь во мне врага? Судья, член судебной коллегии, председатель суда, начальник уезда и даже сам мэр города – все для тебя враги. Вот и подумай, что хорошего ты от этого поимеешь?

Когда Ли Сюэлянь ехала к Цинь Юйхэ, у нее и в мыслях не было опять с ним ссориться, ей требовалось только одно его слово. Но когда Цинь Юйхэ повернул разговор в такое русло, в Ли Сюэлянь снова разгорелся огонь. Нынешний Цинь Юйхэ был нисколько не похож на Цинь Юйхэ прежнего, он изменился. Когда они жили вместе, простой водитель Цинь Юйхэ, бывало, тоже выкидывал фортеля, но в пределах разумного, до крайностей Ли Сюэлянь не доводил. Кто мог подумать, что за один год они превратятся во врагов, и он станет совершенно непрошибаем. Если бы не его безразличие, он и не женился бы второй раз, и не позволил бы прилюдно говорить на личные темы. Но более всего выводило из себя то, что в ходе разговора он привлек на свою сторону и судью, и члена судебной коллегии, и председателя суда, и начальника уезда, и мэра города, точно они были его родственники, а Ли Сюэлянь осталась вроде как одна-одинешенька. Но разве не так все сложилось на самом деле за этот месяц? Разве не встали все вышеперечисленные на сторону Цинь Юйхэ? Последней каплей для Ли Сюэлянь стало то, что когда Цинь Юйхэ договорил, он смачно сплюнул, взял со стола бутылку и, задрав голову, сделал несколько шумных глотков пива. у Ли Сюэлянь не было при себе ножа, но, если бы был, она не раздумывая нашла бы ему применение и убила бы Цинь Юйхэ. Тут со своего места поднялся друг Цинь Юйхэ, Лао Чжан, и стал уговаривать Ли Сюэлянь:

– Сюэлянь, тут так быстро не разберешься, сейчас тебе лучше уйти.

Ли Сюэлянь никуда не ушла, а лишь снова запричитала:

– Цинь Юйхэ, ведь мы все-таки были с тобою супругами. Откуда такая жестокость? Мне нет никакого дела ни до суда, ни до начальника уезда или мэра города, я только хотела узнать, неужели, пока я носила под сердцем ребенка, ты еще с кем-то трахался, есть ли у тебя вообще совесть?

Услышав от Ли Сюэлянь о своих похождениях, Цинь Юйхэ разозлился пуще прежнего. Он снова, задрав голову, с шумом отхлебнул из бутылки и еще раз сплюнул на землю:

– А это вопрос не ко мне, а к тебе.

– В каком смысле? – оторопела Ли Сюэлянь.

– Если уж вспоминать, кто с кем трахался, тогда я первый остался в дураках.

– В каком смысле?

– Когда я женился на тебе, ты что, девственницей была? Ведь сама призналась в первую брачную ночь, что у тебя уже был мужик. Да какая ты Ли Сюэлянь? Тебе бы больше имя Пань Цзиньлянь[9] подошло.

Ли Сюэлянь словно громом поразило. не окажись рядом стены, она бы рухнула прямо на землю. Вот уж никак она не ожидала, что Цинь Юйхэ способен рассказать такое. до сегодняшнего дня ее волновал лишь развод с Цинь Юйхэ, она даже не думала, что в конце концов ее возня может привести к тому, что ее сравнят с Пань Цзиньлянь. Ведь изначально она хотела как следует измучить Цинь Юйхэ, и никак не ожидала, что все мучения обернутся против нее самой. в юности Ли Сюэлянь считалась красавицей, многие мечтали с ней подружиться. до того как выйти за муж за Цинь Юйхэ, у Ли Сюэлянь уже было несколько парней. с двумя отношения дошли даже до интимных. Но по разным причинам ни с одним их них ее будущее не сложилось, и в конце концов она вышла за муж за Цинь Юйхэ. в первую брачную ночь Цинь Юйхэ уличил Ли Сюэлянь в том, что она не девственница. Во время его допроса Ли Сюэлянь чистосердечно во всем призналась. Но, с другой стороны, сколько сейчас в нашем мире найдется девственниц среди восемнадцатилетних? Сперва Цинь Юйхэ не обрадовался этой новости, но спустя несколько дней после ссоры все это забылось. Кто бы мог подумать, что это продолжит тревожить его душу, и через восемь лет он снова об этом вспомнит? и не просто вспомнит, но еще и воспользуется случаем обернуть это в свою пользу. Что до Пань Цзиньлянь, так та блудила с Симэнь Цином, будучи замужем за У Даланом, в то время как все похождения Ли Сюэлянь имели место до свадьбы, когда она еще не была знакома с Цинь Юйхэ. Более того, Ли Сюэлянь, в отличие от Пань Цзиньлянь, ради своих любовных отношений не замышляла расправу над собственным мужем, а вот Цинь Юйхэ женился на другой, предав свою бывшую жену. Ли Сюэлянь также заметила, что Цинь Юйхэ выпалил все это импульсивно, высказанное возмущение было не самоцелью, а ответной реакцией на неловкое положение, в котором он оказался, или же он просто хотел от нее отделаться. в результате для Ли Сюэлянь это оказалось очень тяжелым ударом. Ведь Цинь Юйхэ говорил с ней не с глазу на глаз, здесь за пивом сидела целая компания. Есть хорошая поговорка: «Добрые вести сидят дома, а плохие вести не стоят на месте». Да ведь уже завтра утром эта новость о Ли Сюэлянь, под личиной которой скрывается Пань Цзиньлянь, разнесется по всему уезду, значит, послезавтра эта новость достигнет и города, ведь благодаря своей судебной тяжбе Ли Сюэлянь и в уезде, и в городе стала местной знаменитостью. Дело о Пань Цзиньлянь, в отличие от тонкостей бракоразводного процесса, вызовет куда больший интерес, оно уж точно затмит первое. Но важнее всего было то, что превращение Ли Сюэлянь в Пань Цзиньлянь, независимо от того, каким там был их развод с Цинь Юйхэ, давало повод для самых разных сплетен об их личной жизни. Другими словами, репутация Ли Сюэлянь, которую сравнили с Пань Цзиньлянь, теперь будет оправдывать любое поведение Цинь Юйхэ. Ведь при таком раскладе Ли Сюэлянь из разряда жалобщиц моментально попадала в разряд виноватых. а это было хуже всего. Этим визитом Ли Сюэлянь хотела покончить с прошлым ради будущего, она хотела приступить к поискам нового мужа. Если же теперь на нее навесят ярлык Пань Цзиньлянь, то обустроить будущее станет невозможно. Кто же захочет связать свою жизнь с Пань Цзиньлянь? Глядя на приткнувшуюся к стенке Ли Сюэлянь, Лао Чжан напустился на Цинь Юйхэ:

– Ну, это, брат, уже перебор, ты же все переиначил. Правильно говорят: «Если бьешь – то лицо не трожь, а если ругаешь – то не порочь».

Ли Сюэлянь же он посоветовал:

– Сюэлянь, в вашем деле – чем дальше в лес, тем больше дров, сейчас тебе лучше уйти.

Ли Сюэлянь вытерла слезы, повернулась и пошла прочь. не то чтобы она приняла совет Лао Чжана, просто ею завладела новая мысль. Раз уж у нее пропала возможность обустроить свое будущее, она с головой уйдет в прошлое. и если раньше она копалась в своем прошлом лишь ради того, чтобы отстоять правду о разводе, то теперь к этому прибавилась новая цель – доказать, что она не Пань Цзиньлянь. Раньше ее единственной целью было наказать Цинь Юйхэ, а теперь – отстоять свою репутацию. Сложность состояла в том, что вопрос о ее репутации всплыл в связи со спором о ее разводе с Цинь Юйхэ. то есть для того, чтобы доказать, что Ли Сюэлянь это не Пань Цзиньлянь, сперва требовалось разъяснить тонкости их развода. Раньше эти две проблемы никак не были связаны друг с другом, но после этой выходки Цинь Юйхэ они сплелись в один узел, став одним целым. и высказывание Лао Чжана, что «если бьешь – то лицо не трожь, а если ругаешь – то не порочь», на самом деле укололо Ли Сюэлянь, потому как сказанное Цинь Юйхэ все приняли за чистую монету, заведомо признав ее «уязвимость» и приравняв к Пань Цзиньлянь. Сначала она не собиралась скандалить и создавать неприятности, но теперь она снова была готова к бою. Куда же ей следовало обратиться? Во все соответствующие инстанции она уже обратилась. Везде, где только можно было подать жалобу, от уезда и до города, она уже побывала, и везде ей дали от ворот поворот. Если это было бесполезно раньше, то вряд ли что-то изменится сейчас. Того гляди, и вообще упрячут за решетку. и тут ее осенило: нужно уехать отсюда подальше и обратиться со своей жалобой напрямую в Пекин. Пока Ли Сюэлянь не разрулит это дело, она не сможет нормально жить. Тут на местах сидят сплошные придурки, а Пекин – это как-никак столица, там наверняка есть толковые люди. Все местные начальники, от судьи до члена судебной коллегии, от председателя суда до начальника уезда и мэра города, взяли и представили ложь правдой, а в Пекине наверняка смогут отделить правду от неправды. и уже неважно, каков будет вердикт об их разводе, главное – доказать, что она – Ли Сюэлянь, а не Пань Цзиньлянь, или тогда уж – не Пань Цзиньлянь, а Доу Э[10].

Ли Сюэлянь выбрала не лучшее время для поездки в столицу. Она ничего не знала о Пекине, равно как и Пекин не имел ни малейшего понятия о том, кто такая Ли Сюэлянь. Ее приезд с жалобой совпал с проведением в Пекине Всекитайского собрания народных представителей[11]. Этим двум событиям, прежде никак не связанным, угораздило столкнуться в одно и то же время, из-за чего они связались воедино. Когда в Пекине проходит ВСНП, то въезд в столицу всякому сброду закрывают. Четких правил относительно того, кого именно считать сбродом, не существует – к данной категории относили всякого, кто мог навредить съезду. Так что с пекинских улиц за одну ночь исчезли подчистую все собиратели мусора, нищие, воришки, проститутки при салонах красоты, а также жалобщики.

Чтобы добраться до Пекина, Ли Сюэлянь села на рейсовый автобус. Сначала у нее была мысль поехать на поезде, но, чтобы сохранить пятнадцать лишних юаней, она предпочла поехать на автобусе. Ли Сюэлянь протряслась целый день и полночи, и только когда автобус остановился, чтобы оплатить дорожный сбор на въезде из провинции Хэбэй в Пекин, она, наконец, узнала новость о том, что в Пекине проводится ВСНП. у поста выстроился кордон из десяти с лишним полицейских машин с мигалками, – проверяли транспорт, следующий в Пекин. у обочины теснились задержанные рейсовые автобусы, товарняки, маршрутки и легковушки. Автобус Ли Сюэлянь тоже остановили. Для проверки требовалось отстоять огромную очередь из транспорта. Прошло два часа, прежде чем двое полицейских наконец-то зашли в автобус, в котором ехала Ли Сюэлянь. Полицейские поочередно у всех пассажиров проверяли документы, багаж, изучали бумаги, подтверждающие поездку в Пекин, выясняли причину визита. Причины назывались самые разные: кто-то ехал в командировку, кто-то по делам, кто-то к родственникам, кто-то на лечение, был даже человек, который ехал на поиски пропавшего ребенка… После надлежащих расспросов одних оставляли в покое, а других высаживали. Никто из них даже не пытался возражать. Ли Сюэлянь достаточно долго наблюдала за происходящим, но так и не поняла, по какому принципу полицейские выбирают, кого оставить, а кого высадить. Наконец один из полицейских подошел к ней. Сначала он проверил ее удостоверение личности, а потом начал задавать вопросы:

– Цель поездки?

Ли Сюэлянь понимала, что такие причины, как командировка, деловой визит или поиск ребенка, ей решительно не подходят. Тем более она не могла озвучить свою настоящую цель, связанную с судебной тяжбой. Поэтому она решила повторить фразу одного из уже опрошенных:

– Еду на лечение, – сказала она, прислонившись к окну со страдальческим видом.

– Что именно будете лечить?

– У меня опущение матки.

Полицейский чуть скривился, но продолжил:

– В какую больницу собираетесь?

Ли Сюэлянь чуть замешкалась с ответом. Ведь она ни разу не бывала в Пекине, тем более никогда не ездила туда на лечение, поэтому она не знала ничего ни о пекинских больницах, ни об их специализации. Поэтому она ответила первое, что пришло ей в голову:

– В Пекинскую больницу.

Ли Сюэлянь дала такой интуитивный ответ, исходя просто из названия. Полицейский подозрительно взглянул на нее и продолжил задавать уже другие вопросы. Ли Сюэлянь с облегчением вздохнула, когда поняла, что больница под таким названием действительно существует.

– Где история болезни?

– Какая еще история болезни? – оторопела Ли Сюэлянь.

Полицейский, похоже, терял терпение:

– Вы же направляетесь в больницу на лечение, где история болезни?

Тут Ли Сюэлянь осенило:

– Это уже моя третья поездка в Пекинскую больницу, поэтому история осталась там.

Еще какое-то время полицейский смотрел на Ли Сюэлянь. не желая более копаться в ее болячках, он задал ей следующий вопрос:

– Есть какое-то свидетельство?

– Какое еще свидетельство?

Полицейский снова стал проявлять нетерпение:

– Будто непонятно? Сейчас в столице проходит ВСНП. Всякий, кто едет в Пекин, должен иметь при себе сопроводительное письмо от органов власти. а иначе как доказать, что вы едете в Пекин на лечение?

Ли Сюэлянь не нашлась с ответом. Ведь она и правда не знала о сроках проведения ВСНП, и о том, что в случае поездки в Пекин требуется оформить сопроводительное письмо, которое, к тому же, должно быть предоставлено местными властями. Впрочем, если бы даже она и знала обо всем этом, то никто бы ей такого письма не дал. Поэтому она сказала: