Демон в моих глазах Ренделл Рут
– Да, – коротко ответил Артур.
– Тока номер они в газете не сообщают, просто пишут: «Тринити». – Барри отправил в рот ложку сахара и захрустел им. – Вот здесь вот, – сказал он и сунул номер «Ивнинг стандард» прямо Артуру под нос.
Сегодня утром в проезде Ориэл-мьюз, Кенборн-вейл, в районе Восточного Лондона, было найдено мертвое тело миссис Весты Ковальски, 36 лет, проживавшей на Тринити-роуд. Она была задушена. Полиция завела уголовное дело по факту убийства.
Шрифт поплыл перед глазами Артура. На странице газеты появились совсем другие слова:
Вчера ночью на тропинке возле кладбища на Кенборн-вейл было найдено тело женщины. Убитую звали Морин Кован, ей было 24 года, и она проживала по Парслоу-стрит, Кенборн-вейл, Восточный Лондон. Представители полиции… Тело женщины Бриджит О’Нил, 20 лет, студентки медицинского училища…
Все они были ему чужими, абсолютно чужими. Он ни разу даже не взглянул им в лицо. А он вообще смотрел в лицо каким-нибудь женщинам, кроме тетушки Грейси и Берилл?
Берилл была дочерью миссис Кортхоуп. Когда Артур однажды вечером пришел домой после работы и увидел, как она пьет чай с тетушкой Грейси из тех самых фарфоровых чашек, которые он сейчас так тщательно хранил, то почувствовал ревность. Кто она была такая, чтобы врываться в их закрытый мирок? А после этого она стала появляться снова и снова, иногда с матерью, иногда одна. Лучше было, когда она приходила вместе с матерью, потому что тогда тетушка Грейси тоже сидела в комнате, вместо того чтобы оставлять Артура и Берилл наедине. Он никогда не знал, что должен говорить, когда остается с Берилл один на один, и сейчас был вообще не уверен, что хоть что-то бормотал тогда. Он не мог вспомнить, была ли Берилл хорошенькой или нет, разговорчивой или молчаливой, и сейчас сомневался, интересовало ли это его когда-нибудь. Артур был к ней совершенно равнодушен. Но тетушка Грейси говорила, что он ей нравится.
– Ты очень нравишься Берилл, Артур. И это неудивительно. Ты уравновешенный юноша, с хорошей работой и, хотя я и не должна тебе этого говорить, довольно симпатичный.
Берилл стала ходить вместе с ними в «Одеон». Тетушка Грейси всегда садилась так, чтобы Берилл оказывалась между ней и Артуром. Однажды Артур решился сказать, что все было гораздо лучше до того, как они узнали Берилл, когда они жили только вдвоем.
– А я не вижу причин для расставания, Артур. У нас большой дом. Я всегда хотела, чтобы однажды ты самостоятельно поселился на верхнем этаже.
Артур не понимал, почему она так сказала. Ему было невдомек, почему она копит свои купоны на одежду, или так часто пересматривает свое лучшее постельное белье, которое лежало спрятанным столько времени, или вдруг заводит разговоры о том, как тяжело в эти послевоенные времена купить приличную мебель. Артуру очень не нравилось оставаться один на один с Берилл, а еще больше ему не нравилось, когда друзья тетушки начинали говорить о Берилл так, как будто она была его близкой подругой.
В тот вечер, когда все произошло, у тетушки Грейси разболелась голова и она не в состоянии была смотреть в «Одеоне» фильм об американских солдатах в Тихом океане. Артур сказал, что в этом случае он тоже никуда не пойдет.
– Но ты обязательно должен пойти, Артур. Ты не можешь так подвести Берилл. Она ждала этого вечера, чтобы выйти вместе с тобой, целую неделю. Ты даже не представляешь, как ты ей нравишься. И я знаю, что она тебе тоже нравится, просто ты слишком застенчивый. И я рада, что ты никогда раньше не дружил ни с одной девушкой.
Дружил… Берилл появилась у них в доме на Магдален-хилл, и они вместе отправились в кино в полном молчании. Но когда они перешли через дорогу, Берилл взяла его за руку и не отпускала до самого кинотеатра. Ее тело было теплым и, казалось, липло к нему. Вдруг ее словно прорвало – она стала нести всякую ахинею. Это девочка была просто сумасшедшая.
– До тебя у меня никогда не было друга, Артур. Мама не разрешала мне гулять с мальчиками до тех пор, пока не появился ты. Я знаю, что не слишком привлекательна, ничего такого особенного, но у меня могли бы быть мальчики. А теперь я рада, что ждала. Понимаешь, мама мне все рассказала.
– Рассказала что? – хрипло спросил Артур.
– Что я тебе очень нравлюсь, только ты стесняешься сказать мне об этом. Мне нравятся скромные мальчики. Я все ждала и ждала, когда же ты пригласишь меня выйти с тобой вдвоем и вот наконец дождалась.
– Моя тетушка заболела. Поэтому она не смогла пойти вместе с нами. Она просто больна.
– Ну, Артур. Тебе больше не надо со мной притворяться. Я прекрасно знаю, что многие и многие недели ты пытался сделать так, чтобы мы пошли в кино только с тобой вдвоем.
Они вошли в кинотеатр. В фойе продавали первые послевоенные сладости, и Артур купил Берилл большой пакет малиновых суфле. Затем невнятно пробормотал что-то о том, что ему надо в туалет.
– Мне надо выйти, – сказал он совсем как в школе.
Запасной выход находился как раз между фойе и туалетом. Артур прошел через него прямо на улицу. Он шел и шел, не останавливаясь, пока добрых две мили не пролегли между ним и Берилл, а потом, первый раз в жизни, зашел в паб. Там он выпил бренди, потому что не знал больше никаких других алкогольных напитков.
После десяти вечера Артур вышел из паба и направился в сторону дома по тропинке, которая шла вдоль изгороди кладбища. В конце тропинки стояла девушка, и когда он поравнялся с ней, она вдруг поздоровалась с ним. Позже он узнал, что она была проституткой, которая ждала, когда закроются пабы, хотя в то время он ничего не подозревал о существовании проституток.
Артур подошел к ней и засунул руку в карман, в который незадолго до этого положил шейный платок. Наверное, девушка подумала, что он полез за бумажником, потому что она положила руку ему на запястье. Именно там он ее и задушил, а она была слишком удивлена, чтобы кричать или сопротивляться. Позже, когда до него дошло, что он натворил, Артур испугался, что его поймают, осудят и повесят – но ничего такого не произошло. Полиция так и не появилась в доме на Магдален-хилл, но даже если бы она и пришла, то ничего не узнала бы, потому что Берилл не сказала ни матери, ни тетушке, что он оставил ее одну в кинотеатре. Она представила все так, как будто это она сама увлекла его, а потом бросила, в тот же вечер, в одиннадцать часов, и больше не хочет с ним никогда встречаться. Естественно, что тетушка Грейси сильно разозлилась на нее за ее неблагодарность и непостоянство, и, естественно, именно разочарованием в любви тетушка объяснила то, что Артур подхватил какой-то неизвестный вирус и не выходил на работу целых шесть недель. Больше он никогда не встречал Берилл, хотя позже слышал, что она вышла замуж за зеленщика и родила двоих детей…
– Наверняк ее уконтрапупил ее собственный старик, – предположил Барри.
У Артура не было сил, чтобы сделать Барри замечание за его неграмотный и некультурный сленг. Он попытался вникнуть в то, что сказал мальчишка. Они решат, что Весту убил Котовски. По-видимому, это была основная версия Гласса. Однако Артур все еще не мог избавиться от страха, который парализовал его в восемь тридцать утра. Было невозможно пренебречь тем фактом – хотя и смириться с этим фактом было не легче, – что он не только убил женщину, которую знал, но и которая жила с ним в одном доме. И так же невозможно смириться или забыть еще один аспект происходящего. Он соврал инспектору Глассу, этому похожему на пиранью полицейскому, соврал, будучи охвачен паникой и забыв, что ложь было очень легко обнаружить. Антони Джонсон мог легко разоблачить его. Он видел Артура, когда выходил из туалета без двадцати двенадцать – в это время Артур крался в темноте вверх по лестнице. Конечно, он мог сказать, что спускался выбросить мусор. Он? В такое время? В пальто? Нет, чтобы он ни говорил, свидетельские показания Антони Джонсона привлекут к нему внимание полиции. А Антони Джонсон молчать, естественно, не будет. Наверняка полиция уже все знает и ждет его в доме номер 142 по Тринити-роуд.
Артур пошел домой, потому что больше идти ему было некуда. Перед домом не было полицейской машины, а в холле – полицейских. Артур остановился в холле, прислушиваясь и прикидывая, что, наверное, полиция ждет его на верхней площадке.
Дверь на первом этаже грохнула с такой силой, что ему показалось, что вернулся Джонатан Дин. Оказалось, что именно так оно и есть. Артур вытаращил глаза. По лестнице спускался Джонатан Дин с этим черномазым и Антони Джонсоном.
Артур поздоровался. Уинстон Мервин поздоровался в ответ, а Джонатан Дин ничего не сказал. Наверное, он был пьян. По крайней мере, выглядел он как пьяный, повиснув на руках Мервина с серым и опухшим лицом. Все они вышли на улицу. Антони Джонсон сказал: «Я вас догоню» – и, вернувшись в холл, стал просматривать пачку писем, которые Артур не смог разобрать с утра. Артур не мог позволить себе оставить его за этим занятием и пройти домой. Он стеснительно жался к стене холла, а сердце его колотилось от ужаса. Антони Джонсон выглядел расстроенным.
– Как все ужасно с этим убийством, – почти небрежно сказал он.
– А вас полиция уже допрашивала? – Артур услышал свой голос, хриплый и слабый, который звучал откуда-то из глубин его грудной клетки.
Теперь уже Антони повернулся и посмотрел на Артура внимательными голубыми глазами.
– Нет. Это достаточно странно, но еще нет. Честно сказать, я удивлен, потому что мне есть что им рассказать.
– Понятно, – Артур слышал и не узнавал свой странный, гортанный голос. – А сами вы не пойдете и не расскажете им, как все было? Без приглашения?
– Нет, не думаю. Если им это надо, то они сами могут прийти ко мне. А сам я не рассматриваю себя как орудие правосудия или как инструмент для того, чтобы «закрыть» человека на всю оставшуюся жизнь. Если только речь не идет об очень специфических обстоятельствах. Я имею в виду, если ущерб нанесен мне или моим близким, например.
Артур кивнул. От облегчения он вдруг весь покрылся потом и почувствовал прилив жара. Сказанное Антони Джонсоном было абсолютно понятным. А для того чтобы еще усилить эффект от сказанного, Антони окликнул Артура, который повернулся к лестнице.
– Мистер Джонсон?
– Слушаю вас?
– Я все хотел поблагодарить вас за ту записку. Много времени прошло, но мы все как-то не встречались. Вы помните. Ну, тогда, когда вы случайно открыли мое письмо.
– Да.
– С вашей стороны было очень мило написать эту записку. – Голос Антони Джонсона звучал мягко и очень сочувствующе. Ему только показалось, что в словах Антони промелькнул намек на угрозу, или он действительно угрожал ему, Артуру? – Мне бы не хотелось, чтобы вы подумали, что я затаил обиду. Тем более что это было не такое уж личное письмо.
– О нет, – произнес Артур заикаясь, – конечно, нет. Личное письмо – вот это было бы ужасно. – Он прочистил горло. – Это было бы настоящее оскорбление.
Глава 15
Брайан Котовски был сыном польского еврея, который иммигрировал в Англию в 30-е годы. Его отец давно умер, и Стэнли Каспиан рассказал Артуру, что Джонатан Дин и брат Весты были единственными близкими друзьями Брайана. Именно из-за этого полиция долго допрашивала их, пытаясь выяснить, где может скрываться Котовски. Шурин вспомнил, что однажды слышал о тетке Брайана, сестре его матери, которая жила в Брайтоне, но когда полиция появилась в ее доме, то быстро выяснила, что женщина легла в больницу на операцию за день до смерти Весты.
– Ну, я не знаю… – Этим Артур хотел сказать, что не понимает, откуда у Стэнли такие сведения. Наверное, какая-то система тайного обмена информацией между арендодателями, которая давала такие хорошие результаты.
– Он уже сбежал в Южную Америку, – сказал Стэнли, вколачивая точки в арендную книжку Ли-Ли Чан. – У них наверняка припрятано где-то целое состояние, ведь они оба работали, а платили мне сущую ерунду – всего шестнадцать бумажек в неделю за такую квартиру.
– Две комнаты, – машинально произнес Артур.
– Двухкомнатная квартира, с холодильником и обогревателем. За такую цену это все равно что даром. Поставь-ка чайничек, Артур, старина. У тещи сестры миссис Каспиан есть один знакомый, у которого писчебумажный магазин в Западном Хэмпстеде, на Вест-Энд-лейн. Так вот, он рассказал, что полиция допрашивала его по поводу того, что в среду утром к нему заходил Котовски, чтобы купить сигарет и газету. Этот парень, ну, из писчебумажного магазина, он узнал Котовски по фотографиям. И он – последняя живая душа, которая его видела. Хочешь пирога?
– Нет, спасибо, – ответил Артур.
– Одному богу известно, что Котовски делал в Хэмпстеде. Я вообще не могу понять, как мужик может прибить собственную благоверную. Вот мы с миссис Каспиан – живем как настоящие голубки всю нашу совместную жизнь. На вершинах страсти, как говорится. Слава богу, что это не случилось под этой крышей. А то бы хорошенькая была мне реклама – сразу же репутация испортилась бы. Что меня действительно волнует, так это когда я смогу снова сдать квартиру? Говорю тебе совершенно точно, сейчас я не могу позволить себе терять на аренде.
– Я не удивлюсь, – мстительно заметил Артур, – если полиция опечатает ее на много-много месяцев. А теперь, наконец, могу я получить свой конверт?
В его кармане лежал еще один, цвета лаванды, со штампом Бристоля, который Артур подобрал с дверного коврика десять минут назад. Кто бы мог предположить, что она напишет еще раз, после того как ее киданули или собирались кидануть? И письмо придет в субботу? Увидев, что Стэнли паркуется перед входом, Артур схватил конверт. Теперь он задавал себе вопрос – зачем? Ведь он больше не собирался мстить Антони Джонсону. Совсем нет. Так же как Антони Джонсон простил Артура за то, что тот открыл письмо из управы, так и Артур простил Антони Джосона за тот акт сожжения. Он просто долженпростить Антони, ведь теперь он был полностью в его власти. Бросив письмо из Бристоля на стол, Артур заставил себя все проанализировать еще раз. Антони Джонсон четко объяснил ему, что не простит, если будет вскрыто его личное письмо. Ни одно письмо не может быть более личным, чем то, которое пришло в прошлый вторник. Поэтому Антони ни за что не должен узнать, что его взял Артур. Иначе, как только он пронюхает, что Артур химичит с его личной перепиской, он сразу же пойдет в полицию и расскажет там все, что знает. Поэтому письмо надо передать Антони Джонсону. А что, если в нем Х. упоминает, что было еще одно письмо, во вторник? Артур включил электрический чайник. Клапан конверта послушно отклеился под струей пара. Очень осторожно Артур достал тонкий листочек.
Милый Тони, почему ты ничего не пишешь? Я не поверила сама себе, когда не увидела в почте твоего письма. Иногда письма теряются, правда? Или ты не хочешь мне писать, потому что сердишься на меня и хочешь заставить меня ждать так же, как я раньше заставляла ждать тебя? Или тебе нужно время, чтобы обдумать, где мы будем жить, и всякое такое? Думаю, что тебе понадобится время, чтобы привыкнуть к своему новому статусу и разрушить ту новую жизнь, которую ты только что наладил. Но даже если на это тебе нужны недели, даже если ты хочешь дождаться конца семестра, неужели ты не понимаешь, что я все пойму? Я теперь настолько принадлежу только тебе, Тони, что сделаю все, что ты ни прикажешь. Только не оставляй меня в неведении, не позволяй мне бояться. Но ведь мне нечего бояться, ведь правда? Я знаю, что ты мне напишешь. А может быть, кто-то из жильцов твоего дома случайно взял твои письма? Но я уверена, что если кто-то и сделал это, он никогда не оставит себе такое письмо, как мое, настоящее любовное письмо. И все-таки я продолжаю надеяться, что именно это и произошло… А может быть, полиция стала задерживать почту жильцов из-за того ужасного убийства на твоей улице, о котором пишут все газеты? Я все-таки уверена, что ты так и не получил моего письма, поэтому пишу тебе еще раз – я готова оставить Роджера и переехать к тебе, как только ты скажешь.
Самая верная и любящая, Х.
Артур прочитал письмо несколько раз. Он никак не мог понять эмоции, которыми оно было полно. Для чего изливать всю эту драму, все эти чувства на бумагу? Но догадалась она совершенно правильно. Ее предыдущее письмо попало в руки одного из жильцов дома, и поэтому Антони Джонсон не должен получить это письмо, так же как он не получил и предыдущее. С этого момента он не должен больше получать лавандовых конвертов со штампом Бристоль…
Когда к воскресным дням от Хелен все еще не было писем, Антони стал разрываться между чувством справедливого возмущения и подозрением, что они где-то потерялись. В любом случае она напишет на следующей неделе. Мысль о том, что в потерянном письме Хелен пишет о том, что сделала свой выбор в его пользу, доставила ему мимолетную, но горькую радость. Какая ирония в том, что потерялось именно это письмо и Хелен теперь сходит с ума, думая, что он решил отплатить ей ее же монетой! Однако в глубине души Антони не верил, что выбор был сделан именно в его пользу. Самым логичным объяснением было то, что она опять написала ему со своей обычной нерешительностью, попросила подругу или коллегу по работе опустить письмо в ящик, и теперь это письмо трется в кармане коллеги или сумочке подруги…
В субботу вечером Антони позвонил Линтии. Ответила няня Лероя и сказала, что Линтии нет дома. В воскресенье она была свободна, и Антони получил приглашение в квартиру на Бразенос-авеню.
Все воскресные газеты были полны фотографиями Брайана Котовски, похожего на собаку, с копной нечесаных волос и несчастными глазами.
Полиция ведет активные поиски мужа Весты Котовски. Теперь женщина для всех стала просто Вестой, именем, которое больше подходит для домашнего употребления, чем для полицейской хроники. Когда люди произносили его, то перед глазами у них моментально вставали сцены насилия, террора, страсти и смерти. Однако, не зацикливаясь только на истории семейства Котовски, самые отмороженные газеты поместили на разворотах истории, одна из которых была озаглавлена «Была ли Веста жертвой Кенборнского убийцы?», а заголовок второй в точности повторял слова, которые когда-то сказал несчастный Брайан: «Кенборнский убийца наносит еще один удар?»
Занимаясь приготовлением цыпленка по-мэрилендски, Линтия рассуждала на кухне об этом убийстве, хладнокровно и логично, как заправская героиня детективного романа.
– Если Брайан Котовски действительно убил ее, то он не мог сразу же после этого направиться к этому Дину, потому что от вас он ушел без четверти одиннадцать, а она вышла из «Великого герцога» только без пяти одиннадцать. То есть полиция хочет сказать, что он прятался на улице, на этом ужасном холоде, в надежде, что она случайно пройдет мимо него. А когда она все-таки появилась, то они не пошли ссориться домой, а предпочли ссору в темном проезде, где он ее и укокошил. Все это просто смехотворно.
– Но ведь мы не знаем, что думает полиция.
– Полиция всегда думает, что все убитые женщины убиты их мужьями, и, принимая во внимание то, с чем мне приходится сталкиваться по работе каждый день, меня это не удивляет.
Антони представил себе, как бы об этом же самом говорила Хелен с ее интуицией и ярким воображением, которое помогло бы ей описать действия участников этой ночной драмы. Вот Линтия, так же как и он, смотрит на жизнь спокойно и практически. У него гораздо больше общего с Линтией, чем с Хелен. Удивительно, что девушка, наделенная таким ярким воображением, таким утонченным восприятием мира, как Хелен, выглядит такой обычной, спокойной и невозмутимой, а та, которая на самом деле очень практична и спокойна, – такой экзотической и необычной. Сегодня длинные волосы Линтии были распущены по плечам. На шее у нее была надета тяжелая золотая цепь, которая отбрасывала желтые блики на ее шею и подбородок. Антони задумался о ее умершим муже и о том, ведет ли сейчас Линтия монашескую жизнь. Позже, когда ужин закончился, а Линтия полностью исчерпала тему Котовски, закончив свой анализ вероятностей, обстоятельств и временных отрезков, Антони почувствовал почти непреодолимое желание рассказать ей о своих отношениях с Хелен. Но он вспомнил, что один раз уже собирался это сделать. Интересно, может ли мужчина, который хочет заняться любовью с женщиной, рассказать ей о своей сильной и непростой любви к другой женщине?
Конечно нет, особенно когда в соседней комнате находится ее сын, который требует поиграть с ним в «Скрэббл» [32].
– А он у вас поздно ложится.
– У него свободное посещение. В школу он завтра не идет, и я тоже завтра свободна. – У нее был приятный смех, и она была смешлива, как большинство жителей Вест-Индии. – А «Скрэббл» ему полезен – он совсем не умеет правильно писать. Ну вот как ты хочешь стать врачом, когда вырастешь, – она обняла мальчика, – таким, как Антони, если ты совсем не знаешь, как писать слова?
Они играли в «Скрэббл» до полуночи, а потом Лерой отправился в постель. Линтия прямо сказала Антони:
– А теперь вам пора отправляться домой. Вы должны хорошо выглядеть перед вашими психопатами завтра утром.
Однако во вторник утром Антони выглядел не слишком отдохнувшим. Он проснулся в четыре часа утра, да так и не смог заснуть опять. Весь день он мог думать лишь о том, ждет ли его дома письмо, хотя и не поддался искушению уйти домой пораньше и выяснить это. Но когда Антони появился в доме в пять часов, никакого письма не было. В тот день жителям дома номер 142 по Тринити-роуд вообще не пришло никаких писем, и столик в холле стоял абсолютно пустой. Поэтому на следующее утро, разволновавшись уже не на шутку, Антони сам дождался девяти часов, когда обычно приносили почту, и сам взял пришедшие письма. Два письма – одно Ли-Ли Чан, другое Уинстону. Вот уже две полные недели, как он не получает писем от Хелен.
Не может быть так, чтобы потерялись сразу два ее письма подряд. Тони подумал, не стоит ли нарушить договоренность и позвонить ей на работу. Хелен работала помощницей смотрителя Музея морской живописи. Но зачем давать ей именно то, чего она ждет, зачем изображать из себя взволнованного влюбленного, зачем играть в эту куртуазную любовь, когда сама она ему ничего не дала? Нет, подумал Антони, звонить он не будет. Может быть, он не позвонит и в последнюю среду месяца, как у них было договорено. К тому времени он, вполне возможно, сможет найти свое утешение. Линтия, подумал Антони. Линтия, которая ничем не связана, которая живет и работает в том обществе, которое ему понятно, которая не избалована поэзией и не испорчена мечтами и метафорами и которая не будет чересчур щепетильна в их отношениях.
Закончив изучение данных различных психометрических тестов, Антони записал в свою рабочую тетрадь:
В обзоре было высказано предположение, что большинство психопатов боятся своей агрессивности и относятся к своим поступкам с таким же чувством вины и беспокойства, как и большинство нормальных людей. При изучении их отношения к женщинам и людям, обладающим властью, у психопатов наблюдалась более высокая степень возбудимости, чем у непсихопатов. И хотя у психопатов было выявлено также более высокое чувство вины, дальнейший анализ показывает, что их чувство вины свидетельствует скорее о том, что они считают, что сами поставили себя в сложную и неприятную ситуацию, а не об их реальных угрызениях совести. Когда психопату предоставляется выбор между эгоистической линией поведения и той, которая является альтруистической и, таким образом, более приемлема для общества, то он может быть достаточно проницателен, чтобы выбрать последнюю. Если же он имеет возможность поступать только в соответствии со своими понятиями, то его выбор чаще всего определяется эгоистичными соображениями…
Антони прервал негромкий и какой-то вкрадчивый стук в дверь. На пороге стоял Артур Джонсон, одетый, как всегда, в один из своих костюмов с металлическим отливом и в белоснежную рубашку, которая сделала бы честь рекламе стирального порошка. Он слегка откашлялся.
– Я очень извиняюсь за это вторжение, но вынужден побеспокоить вас по вопросу оплаты вашей арендной платы. Ваша первая, так сказать, плата приходится на завтрашний день.
– Ах да, конечно, – сказал Антони. – Чек вас устроит?
– Обязательно устроит, вне всякого сомнения.
Пока Антони пытался разыскать свою чековую книжку, похороненную где-то между «Приобретенными рефлексами» Соколова и «Влиянием удовольствия на поведение человека» Штайна, Артур Джонсон жеманно помахал перед ним маленькой красной арендной книжкой и коричневым конвертом, на котором, очень тщательно, с большим вниманием к деталям, было напечатано: Мистер Антони Джонсон, Комната № 2, д.142, Тринити-роуд, Лондон, W156HD.
– Вас не затруднит в будущем класть каждую пятницу ваш чек в эту книжку, а книжку – в этот конверт? А я потом буду забирать конверт у вас. Или вы можете оставлять его на столике в холле.
Антони кивнул в знак согласия и подписал чек.
– Слава богу, что полиция перестала нас мучить.
– До меня они вообще еще не добрались, – заметил Антони.
– Ну, конечно, ведь любой нормальный человек прекрасно понимает, что убийца – этот мистер Котовски. Говорят, что он сейчас в Южной Америке и его собираются экстрадировать.
– Ну что за бред, – произнес Антони грубее, чем ему бы этого хотелось. – Я во всем этом очень сильно сомневаюсь. Я ни на йоту не верю, что это сделал именно Брайан.
На предыдущей неделе Артур был слишком взволнован, чтобы заметить, что два раза по утрам почту забирал кто-то из других жильцов. Однако начиная с субботы он вновь занял свой постоянный пост у окна гостиной, чтобы видеть, как почтальон поворачивает из-за угла Камера-стрит, и успеть спуститься вниз к тому моменту, как он подойдет к их дверям. Женщина больше писать не будет. Она уже дважды получила по носу и больше рисковать не станет. Прошли вторник 19 ноября и среда 20 ноября. Это были критические дни, но пришло только письмо от матери Антони Джонсона из Йорка. Артур чувствовал себя гораздо спокойнее и расслабленнее, чем за все то время, которое прошло с 5 ноября. И хотя он с горечью заметил, что за последнюю неделю дважды свет из комнаты № 2 не освещал внутренний дворик по вечерам, но причины отсутствия Антони его радовали. Почти ничего из происходящего не проходило мимо Артура. Он видел, как темнокожая женщина приходила к ним в дом вместе со своим ребенком. Он видел, как она приходила одна. Иногда Артур наблюдал за тем, как тени от их силуэтов падали на зеленоватые плиты двора. И теперь, когда он увидел Антони Джонсона, готового к выходу с бутылкой вина под мышкой, Артур уже знал, куда он направляется. Хотя Артуру и не нравилась сама идея того, что светловолосый англичанин увлекся темнокожей женщиной, он понимал, что это отвлечет внимание Антони Джонсона от Бристоля.
Пятница, 22 ноября, выдалась холодной и сырой. Артур видел, как Антони Джонсон вышел из дома в половине девятого. Уинстон ушел через пять минут после него. Потом появилась Ли-Ли Чан. Она стояла у ворот дома под зонтом в форме пагоды и внимательно рассматривала машины, поворачивающие с Магдален-хилл на Тринити-роуд. Затем входная дверь захлопнулась с шумом, который бы сделал честь самому Дину, и Артур услышал, как платформы Ли-Ли Чан прогремели по ступеням. Артур отпер дверь и оставил ее закрытой на щеколду.
Девушка говорила по телефону.
– Ты сказал, что заберешь меня в восемь тридцать. Ты что, проспал? А почему ты не купишь себе будильник? Ах, ты бы не проспал, если бы я спала рядом? – Услышав такое, Артур поцокал языком. – Может быть, и дождешься, а может, и нет. Ну, конечно, я люблю тебя. А теперь приезжай поскорее, пока меня не вышвырнули с работы.
Без пяти девять за ней приехала машина – на этот раз это был старый, потрепанный фургончик. Артур спустился, чтобы забрать почту. На коврике ничего не оказалось, так что почтальон, по-видимому, еще не появлялся. Но, обернувшись, он увидел, что на столике, который вчера был совсем пустым, если не считать скидочных ваучеров, лежит пачка конвертов. Почтальон, должно быть, появился раньше, в то время, когда он подслушивал разговор Ли-Ли Чан. И китаянка сама положила почту на столик. Артуру прислали его новую кредитную карточку из «Барклайз», два письма были адресованы Уинстону Мервину – и, совершенно невероятно, на столике лежал конверт цвета лаванды со штампом Бристоль. Х. написала еще раз. Она что, никогда не остановится? Артур держал конверт кончиками пальцев на вытянутых руках, как будто тот вот-вот взорвется. Что же, он уже решил, что ни одно письмо из Бристоля не должно дойти до Антони Джонсона, и от своего решения не откажется. Лучше уж сразу сжечь это письмо, так же, как он сжег предыдущие. И тем не менее… Артур почувствовал страх. Неизвестно, заметила ли конверт Ли-Ли, которая подняла почту с коврика. И как он может узнать это наверняка? Если Антони Джонсон, не получающий писем вот уже третью неделю, начнет расспрашивать жильцов – так, как, в сущности, посоветовала ему Х., хотя он об этом и не знал, – тогда Ли-Ли может все вспомнить.
Артур опять открыл конверт с помощью пара.
Милый Тони, что я тебе сделала? Почему ты отказался от меня, ничего не объяснив? Ты ведь сам умолял, чтобы я приняла решение и сразу же сообщила тебе о нем. Я сообщила тебе во вторник. Я написала тебе, что готова уйти от Роджера и переехать к тебе, как только ты меня позовешь. Это было 5 ноября, а сейчас уже 21-е. Пожалуйста, скажи мне, что я сделала не так. Это что, потому что я написала тебе, что не могу обещать тебе вечной любви? Видит бог, я уже тысячу раз пожалела, что написала эти слова. Или все это из-за того, что я еще ничего не сказала Роджеру? Поверь мне, я бы все ему рассказала, как только услышала бы твое согласие. Мне кажется, что я тебя потеряла. И тогда, когда я начинаю думать рационально, мне приходит в голову, что я тебя больше никогда не увижу. Тони, ты бы пожалел меня, если бы узнал, какое черное отчаяние я испытывю. Мне все время кажется, что я не доживу до следующего дня. Я бы даже приехала к тебе сама, если бы не боялась так твоего гнева. Ты сказал, что на свете есть и другие женщины. Мне страшно, что если я приеду, то найду тебя с другой женщиной. Это меня убьет. Ты ведь говорил мне, что я единственная женщина, к которой ты испытываешь какие-то чувства кроме желания дружить или уложить в постель. Ты говорил мне, что раньше думал, что «любить » – это такое старомодное и бессмысленное слово, но теперь ты понял, что это слово значит, потому что любишь меня. Я не верю, что такие чувства могут исчезнуть только потому, что я умудрилась написать бестактные вещи в своем первом письме. Кому нужна была эта откровенность? Роджер в командировке в Шотландии. Он проведет там не меньше двух недель и хотел, чтобы я поехала с ним, только мне не удается освободиться раньше чем к следующей среде. Тони, пока я здесь одна, пожалуйста, позвони мне на домашний телефон. В любое время, в выходные – я совсем никуда не буду выходить – или на следующей неделе. Я тебя умоляю. Если я хоть что-то значила для тебя в прошлом, если мы что-то значили друг для друга, я умоляю тебя позвонить. Даже если ты изменил свое отношение – я хочу услышать это от тебя. Не будь жестоким и не заставляй меня ждать у телефона все выходные. Я смогу – мне кажется – перенести, если ты скажешь, что все кончено. Я не могу переносить это ужасное молчание. Но, Тони, если ты не позвонишь, а я не могу исключить такую возможность полностью, больше я тебе никогда не напишу. Не знаю, что буду делать, но те крохи гордости, которые у меня еще остались, не позволят мне продолжать безрезультатно бросаться в твои объятья. Поэтому, что бы ни случилось, это письмо – последнее. Х.
Вот за это, подумал Артур, перечитывая последнюю фразу, тебя стоит поблагодарить. Но если Антони Джонсон прочитает это письмо, то он немедленно, уже сегодня, позвонит. И он выяснит все даты, когда она писала письма, и все, что в них было написано. А вот это письмо от Антони Джонсона утаить не удастся, потому что его видела Ли-Ли Чан.
Было уже почти девять двадцать утра. Артур даже подумал, что стоит позвонить мистеру Грейнеру и, сославшись на гастрит, отпроситься на сегодня с работы. Однако перед его взором встала тетушка Грейси, которая качала головой, осуждая его за лживость и трусость. Дрожа, как будто он действительно заболел, Артур натянул плащ и взял свой зонт из стойки в холле. Что же делать с письмом от Х.? Надо взять его на работу и еще раз попытаться найти какой-то выход. Он ведь может прийти домой во время обеденного перерыва и опять заклеить письмо, если не найдет приемлемого решения. Тогда он сможет лично вручить его Антони Джонсону.
Естественно, что он опоздал, первый раз за многие годы. Порывы ветра горстями бросали дождь в стекла, и на них оставались дорожки от стекающих капель. В самом мерзопакостном состоянии, чувствуя себя одновременно очень возбужденным и в то же время совершенно апатичным, Артур стал открывать почту, хотя у него было ощущение, что он был бы счастлив, если бы до конца своих дней не прикоснулся больше ни к одному конверту. Просьбы потенциальных заказчиков, которые хотели, чтобы им перекрыли крышу или установили центральное отопление, плясали у него перед глазами. Артур с трудом напечатал два ответа, все с ошибками, и в конце концов понял, что просто должен достать письмо Х. из портфеля и еще раз все обдумать. Стоит ли рискнуть и понадеяться на то, что Ли-Ли не обратила на письмо внимания? Был небольшой шанс, что она просто не заметила этот конверт среди кучи других. Так как другой альтернативы Артур не видел, то ему, по-видимому, придется рискнуть. Надо сейчас же уничтожить это письмо и молить бога, чтобы Антони Джонсон не стал ни у кого о нем спрашивать или чтобы Ли-Ли о нем не вспомнила. Однако новый приступ ужаса заставил Артура сжать листки письма в руке: даже если Антони Джонсон не получит последнего письма Х., он все равно поймет, какой ему был нанесен урон. Потому что в среду, 27 ноября, в следующую среду, в последнюю среду месяца, он позвонит в Бристоль, как он это всегда делает, и все раскроется.
Артур вставил два листа бумаги в пишущую машинку и попытался сочинить ответ мистеру П. Коулмену, который хотел, чтобы его каретный сарай XIX века был переделан в апартаменты для его тещи. Письмо Х. надо будет вернуть на Тринити-роуд № 142 к часу дня, а сейчас еще только одиннадцать. Артуру придется заклеить это письмо так, чтобы Антони ничего не заподозрил. А потом он будет стоять намертво и отрицать, что когда-либо дотрагивался до писем Антони Джонсона. Глупо постоянно думать об одном и том же, когда все равно ничего не можешь придумать. Артур посмотрел на бумагу, на которой печатал ответ, и увидел, что вместо инициала П. он поставил перед фамилией Коулмен инициал Х., а там, где должно было стоять слово «обновляемый», он написал «обвиняемый». Ответ был разорван, и Артур вставил новый лист в машинку. Антони Джонсон сразу же обратится в полицию. И полиция прекратит поиски Брайана Котовски и обратит пристальное внимание на Артура Джонсона, который никогда по вечерам не выходил из дома, но почему-то вышел именно в ночь убийства; который жил на Кенборн-вейл во время убийства Морин Кован и во время убийства Бриджит О’Нил; который так нагло врал полиции… Артур сжал пальцы, пытаясь унять противную дрожь. Невероятное усилие воли и невероятная концентрация интеллектуальных усилий привели к созданию более-менее приемлемого ответа мистеру Коулмену, в котором Артур советовал ему обратиться в одно архитектурное бюро на Кенборн-вейл. Но как только он закончил печатать и перечитал текст, то понял, что если этот ответ случайно попадется на глаза мистеру Грейнеру, тот будет очень недоволен. Мистер Грейнер предпочел бы, чтобы Артур, упомянув вскользь архитектурное бюро, подчеркнул бы, что сам магазин «Грейнерс» будет счастлив выступить генеральным подрядчиком работ. Артур почувствовал, что теперь им будут недовольны все, кто что-то для него значил, что теперь весь мир ополчится против него. Он прерывисто выдохнул. Надо срочно сочинить новое, совершенно другое письмо. Он вставил чистые листы бумаги в каретку, прежде чем осознал значение того, что сам только что чуть слышно произнес. Надо сочинить новое, совершенно другое письмо…
Глава 16
Для своих писем Х. всегда использовала тонкую бумагу, которую в «Грейнерс» использовали для вторых и третьих копий. Машинка у нее была такой же, как у Артура. Что, если он сам напечатает письмо Антони Джонсону и вложит его в конверт цвета лаванды? Конверт будет оригинальным, штамп и дата будут соответствовать действительности, и его можно будет спокойно положить на журнальный столик в холле задолго до того, как Антони Джонсон появится дома. Просто содержание письма будет другим.
Артур, который уже однажды провел полдня, сочиняя со страхом и большим тщанием извинительную записку, был заворожен масштабом и сложностью предстоящей работы. Но, с другой стороны, письмо не должно было быть слишком длинным. Его целью, которую он уже почти сформулировал для себя, было сделать письмо как можно короче. Он вполне сможет повторить истеричный тон писем Х. – прочитал их он достаточно много – и сможет сделать те же ошибки, которые обычно делала она: нажать не на ту клавишу, чтобы вместо запятой иногда появлялась цифра 8, или слишком долго нажимать на верхний регистр, чтобы вторая буква в слове после заглавной тоже оказывалась заглавной. А инициал Х. он сможет поставить своей синей шариковой ручкой.
Артур вставил два листка тонкой бумаги в машинку. Начнем с даты: НOябрь, 21. Причем так, чтобы буква О после Н тоже получилась заглавной.
Дорогой Тони– нет, женщина не станет называть его дорогимв таком письме, которое Артур собирается сочинить. А как она назовет его? Единственные личные письма, которые Артур писал в своей жизни, были письма одному кузену тетушки Грейси, который делал ему денежные переводы на пять шиллингов на его дни рождения. Дорогой дядя Альфред, большое спасибо за ваш денежный перевод. Ваши деньги я положу в свою копилку. У меня был хороший день рождения. Тетушка Грейси подарила мне новый школьный пиджак. Любящий вас Артур. Дорогой Тони? Наконец, не имея ни малейшего представления можно ли так писать, Артур написал Тони. Просто Тони.
С чего же начать? Во всех своих письмах Х. просила Антони простить ее. Прости меня. Неплохо и достаточно убедительно. Мне очень жаль, продолжил он следя за тем, чтобы вместо запятой появилась точка, что я не написала тебе. как обещала.А почему она ему не написала? Я знала. что ты рассердишься если я напишу, что все еще не могу ни на что решиться.Хорошо, у него получается совсем неплохо. Но пора переходить к сути. И вот теперь я решила, что останусь с Роджером. Я его жена и должна быть с ним.Эта фраза Артуру не очень понравилась – совсем не в стиле Х., – но ничего лучшего он придумать не смог. Ведь ему было необходимо, чтобы в письме было сказано именно то, что было нужно ему. Надо бы добавить что-то про любовь. Артур напрягся, пытаясь вспомнить что-нибудь из телевизионных сериалов или из этих старых фильмов. Я тебя никогда по-настоящему не любила. Это просто была безумная страсть.Ну, и теперь самое главное – то, ради чего все это было написано, что должно положить конец всем будущим контактам между Х. и Антони Джонсоном…
Барри влетел в офис незадолго до часа дня и сказал, что уже пообедал, поэтому готов сидеть и отвечать на звонки, пока Артура не будет.
Дождь все еще не перестал. Артур взял зонт и отправился на Тринити-роуд через конюшни. Он прошел мимо того места, на котором задушил Весту Котовски, и почувствовал легкую ностальгию. А еще почувствовал досаду оттого, что ему приходится жить в обществе, которое заставляет его совершать такие поступки, но которое, в свою очередь, с удовольствием приговорит его за то, что он их совершил.
Дом был пуст. Никто ничего не тронул на столе. Артур убедился, что клапан конверта надежно приклеен, и поместил конверт на самый центр столика из красного полированного дерева.
Дом имел одну общую стену с соседним, как напоминание об архитектуре 60-х, и был построен из бледно-красных кирпичей с большими окнами, пропускавшими много света. Семья, которая жила в нем с самого начала, каждое Рождество сажала в переднем саду елку, и сейчас десять этих норвежских красавиц украшали фасад дома, выстроившись в линию по ранжиру. Выходя из дома вместе с Уинстоном, Антони подумал о Хелен, о том, как бы отнеслась к этим елям она. Наверняка увидела бы в этом какой-то тайный ритуал, свидетельство домашней гармонии, спокойствия и будущих благ.
Улица была очень тихим тупиком. Дети могли бы играть здесь в полной безопасности. Но сейчас детей не было видно – в шесть часов вечера уже было темно, как в полночь.
– Ну, и что ты думаешь? – спросил Уинстон.
– Очень здорово, особенно если есть лишние двадцать тысяч фунтов. Но тебе придется жениться – этот дом не для холостяка. Надо жениться, завести детей, и, если повезет, ты сможешь посадить перед фасадом еще не менее сорока елок.
– Это сарказм, или мне показалось?
– Прости меня, – ответил Антони. Осмотр дома испортил ему настроение. Он был далек от его идеала – слишком буржуазный, скучный, защищенный; и все-таки, где еще можно было найти такое идеальное место, чтобы завести семью и растить детей? Трудно найти в жизни свою половинку, и поэтому, когда она находится, мужчина почти всегда очень сильно меняется. Антони вдруг подумал о своей молодости, которая прошла в поисках Хелен, и о тех воображаемых детях, которые могут никогда не появиться на свет, из-за нерешительности их вероятной матери.
– Думаю, я его куплю. Очень хочется пожить среди сливок общества, – сказал Уинстон. Повернув за угол и выйдя на более широкую улицу, он заметил: – Ведь и Каспиан живет в одном из этих маленьких дворцов, и все благодаря тому, что обдирает нас как липку.
Они направились к остановке К12. Сыпал мелкий холодный дождь. Он тончайшим слоем ложился на тротуары и на более темный асфальт дороги, который отражал желтые и красные уличные огни. Неожиданно окружающая картина полностью изменилась, как это часто случается в Лондоне. Они опять оказались среди многоквартирных доходных домов, длинных рядов таунхаусов без палисадников или оград, подозрительных угловых магазинов и вновь построенного муниципального жилья.
– Муниципальное жилье всегда можно отличить по крохотным окнам, – заметил Антони. – Ты когда-нибудь задумывался над этим?
– И по отвратительной архитектуре. Думаю, это потому, что городской совет дает всяким неудавшимся архитекторам экспериментировать над теми людьми, у которых нет возможности отказаться от такого жилья.
– В отличие от некоторых из здесь присутствующих.
– У тебя сегодня плохое настроение. Прости, я зайду купить газету.
Антони остался ждать Уинстона на улице. Что с ним такое происходит, что он умудряется грубить даже этому своему новому другу, который так ему нравится?
Дождь усилился, и, стоя под ним, Антони чувствовал, как погружается в депрессию. Вечер пятницы, 22 ноября. Надо как-то прожить еще пять дней, пять дней до последней пятницы месяца. И тогда он позвонит ей, обязательно позвонит. Антони подумал, что не видел лица Хелен уже два месяца. И оно, как по волшебству, появилось перед ним в пелене дождя – утонченное, нежное, раскаивающееся и тоскующее. Последний раз, когда они занимались любовью – сейчас он вспомнил это очень хорошо, – ее широко открытые глаза пристально смотрели на него, и было видно, что для Хелен это не просто ничего не значащая интрижка. Как же он хотел этой любви, пусть даже не регулярно, пусть изредка. Ради этого он готов был даже поступиться своей мужской гордостью и достоинством. И в среду он опять будет умолять ее. Он начнет все сначала…
На ходу читая заголовок на первой странице, из киоска вышел Уинстон.
– Посмотри, – протянул он газету Антони.
Сначала Джонсон увидел фотографию Брайана, ту самую фотографию на паспорт, которая мелькала последние дни на страницах всех газет. Копна волос, морщинистое и дряблое лицо, глаза, которые о чем-то умоляли и в то же время раздражали своей глупостью. Сначала была фотография, а потом он прочитал и заголовок: «Муж Весты найден утонувшим». Под этим крупным заголовком, написанным черными буквами, была небольшая заметка:
Тело мужчины, выброшенное на берег в Гастингсе, Сассекс, было сегодня идентифицировано как тело Брайана Котовски, 38 лет, мужа Весты Котовски, задушенной в День Гая Фокса на Кенборн-лейн в Восточном Лондоне. Мистер Котовски исчез на следующий день после убийства его жены. Полиции стало известно, что у мистера Котовски, торговца антиквариатом с Тринити-роуд, Кенборн-вейл, были родственники в Брайтоне. Его тетя, миссис Янина Шоу, сказала сегодня, что не видела его уже девять лет.
– Когда-то мы были очень близки, – рассказала она нашему корреспонденту. – Но после его женитьбы все изменилось. Я не знаю, приезжал ли ко мне мой племянник перед смертью, так как находилась в больнице.
Полиция ведет расследование.
Антони посмотрел на Уинстона. Тот пожал плечами – лицо его было непроницаемым. Капли дождя падали на газету и превращались в большие влажные темные пятна.
По дороге домой они едва говорили. Из чувства деликатности, хотя они это и не обсуждали, мужчины не воспользовались проездом, а пошли на Тринити-роуд длинным окружным путем.
– Не надо было позволять ему уйти. Мне надо было разубедить его и уложить в постель. Тогда бы ничего подобного не случилось, – произнес наконец Уинстон.
– Никто не может отвечать за действия взрослого человека.
– А ты можешь дать определение взрослого человека? – спросил Уинстон. – Ведь с возрастом это точно никак не связано.
Антони не стал больше ничего говорить. Войдя в холл, он вспомнил, как встретился с Брайаном в первый раз. Тот сидел на ступеньках и шнуровал обувь, а потом встал, подошел к Тони и сказал:
– Я полагаю, мистер Джонсон?
А теперь он умер. Шел в сторону открытого моря, пока не утонул. Антони услышал, как Уинстон сказал что-то о встрече в половине восьмого, на которой ему надо быть. Голос его звучал глухо, как из бочки.
– Ну а мне надо работать. Желаю хорошо провести время.
– Постараюсь. Хотя лучше бы я прочитал эту газету завтра утром.
Уинстон поставил ногу на нижнюю ступеньку лестницы, а затем, посмотрев сквозь перила, повернулся, подошел к журнальному столику и взял со столика три конверта.
– Теперь, когда дом уже выбран, надо будет написать риелторам, чтобы они больше не беспокоились.
Четвертый конверт, цвета лаванды со штампом Бристоля, он протянул Антони.
– Для тебя тут тоже кое-что есть.
Ну, наконец-то. После стольких дней ожидания она все-таки написала ему. Для того, чтобы попросить его еще немного подождать? Сообщить о том, что она болела? Или – о чудо из чудес – сказать ему наконец, что уходит от Роджера? Антони открыл дверь комнаты и включил электрический камин. Одним движением большого пальца он вскрыл конверт. Вытащил один тоненький листочек. Всего один? Это значит, что говорить ей нечего, кроме того, что она приняла решение в его пользу. Полный надежд на счастливые перемены в жизни, на осуществление своих желаний, Антони прочитал:
Ноябрь, 21.
Тони. Прости меня. Мне очень жаль. что я не написала тебе, как обещала. Я знала. что ты рассердишься если я напишу, что все еще не могу ни на что решиться. И вот теперь я решила. что останусь с РОджером. Я его жена и должна быть с ним. Я тебя никогда по-настоящему не любила. Это просто была безумная страсть. Не звони мне больше. Ты не должен пытаться связаться со мной. Никогда. А то РОджер рассердится. Запомни это окончательно. Я тебя больше никогда не увижу, и ты не должен контактировать со мной.
Антони еще раз перечитал послание – он просто не мог поверить своим глазам. Как будто в его конверт случайно попало письмо, предназначенное совсем другому человеку и написанное совсем другим, неизвестным ему человеком. В конверт, чей цвет, форма и выработка бумаги имели для Тони особое значение. Эти… эти непристойности не могла написать ему Хелен; они совсем не предназначены для него. И все-таки это было ее письмо. Ее пишущая машинка, эти ошибки, присущие только ей. Антони прочитал письмо в третий раз, и неверие уступило место ярости. Да как она посмела написать ему эту ерунду, состоящую из одних пошлых штампов! Как она посмела заставить его три недели ждать вот этого? Она должна быть с Роджером! А этот оборот из бульварных романов – безумная страсть? А контактировать? Отличный образчик того, что пишут журналисты, когда хотят сказать «общаться» или «разговаривать»! Антони стал внимательно изучать письмо, как будто пристальный анализ его семантики мог облегчить его боль. И неожиданно решил, что все понял. Ну конечно. Хелен начала писать, а концовку ей продиктовал Роджер. Но вместо того чтобы успокоить его, эта мысль вызвала у Антони новый прилив гнева. Она все рассказала Роджеру, и он заставил Хелен написать это письмо. Но что же она тогда за женщина, если позволяет мужу так собой распоряжаться? Она что, живет в XIX веке? Она ведь имеет право голоса, у нее собственный доход, она умна и независима. Антони почувствовал себя глубоко оскорбленным, как будто увидел, как они сочиняют это письмо вместе: женщина, униженная и благодарная за то, что ее простили, и мужчина, давящий на нее, желающий превратить его, Антони, в никчемного жиголо.
«Дай-ка этому самонадеянному идиоту от ворот поворот. Дай ему понять, чья ты жена и в чем заключается твой долг. И не забудь написать ему, чтобы больше он с тобой и не пытался контактировать, если только он дорожит своей шкурой. Ради всего святого, Хелен, пусть он наконец поймет, что все кончено…»
Антони смял письмо, а затем расправил и разорвал его на мелкие кусочки, чтобы у него не появилось никакого искушения прочесть его еще раз.
Глава 17
Артур узнал о смерти Брайана Котовски из телевизионных новостей в девять вечера. Диктор сказал не много – только то, что утонувший мужчина был идентифицирован и что полиция проводит досудебное расследование. Но Артур был полностью удовлетворен. Ему и в голову не могло прийти, что все связанное с расследованием возможной причастности Котовски к убийству своей жены будет вызывать у него такую отрицательную реакцию и даже позывы к рвоте. Сам Брайан был для Артура ничем – его безразличие к этому мертвому человеку было абсолютным, за исключением той ненависти, которую он обычно испытывал ко всем пьющим и шумным людям. Но ведь в какой-то момент Котовски могли оправдать! А вот теперь это было невозможно. Его самоубийство заклеймило его как убийцу так же надежно, как любое признание или суд. Теперь полиции не остается ничего, кроме как закрыть расследование.
Артур почувствовал легкое расстройство из-за того подлога, который ему пришлось совершить утром. Он так много времени промучился от этого ужаса, так много времени потратил на никчемные волнения… И все это впустую. Но Артур успокоил себя мыслью, что в тот момент выбора у него не было. Ведь о смерти Котовски не сообщалось в утренних выпусках газет, поэтому если бы даже он и купил газету, то все равно бы не узнал, что подмена письма никому не нужна. Зато теперь, даже если Антони Джонсон все узнает, он все равно не сможет причинить ему, Артуру, никакого вреда. У полиции есть тело – мертвое и молчаливое.
Поэтому надо продолжать жить. Артур посмотрел очень старый фильм о строительстве Суэцкого канала с Лореттой Янг в роли императрицы Евгении и Тироном Пауэллом в роли де Лессепа. Фильм шел до одиннадцати часов вечера и доставил Артуру большое удовольствие – ведь когда-то, когда ему было тринадцать лет, он уже видел его вместе с тетушкой Грейси. Да, вот было времечко! Артур явно находился в состоянии эйфории. Завтра суббота. В прачечной появилась новая служащая – жена племянника мистера Грейнера, которая решила немного подзаработать на булавки, – и Артур подумал, что, наверное, сможет оставить на нее свою стирку, пока ходит по магазинам. И, может быть, на воскресенье в качестве праздничного обеда он приготовит себе утку!
Любовную связь можно закончить многими способами. Антони вспомнил, как он расставался с девушками в недалеком прошлом и как они расставались с ним. Спокойные обсуждения, бурные ссоры, псевдоблагородные прощания, жизнерадостные пожелания всего самого хорошего. Но ни одна из них не рассталась с ним, написав подобную цидульку. Это было совсем не похоже на Хелен. Хотя каждая из тех девушек имела на это гораздо большее право, чем Хелен, – потому что ни одну из них он не любил и ни с кем из них не говорил о длительных и постоянных отношениях. Антони готов был согласиться на последнюю встречу, окончательное объяснение, на честное письмо, в конце концов, в котором она пригласила бы его позвонить ей для окончательного разговора. А то, что он получил, было невозможно принять, и Антони не хотел этого принимать. Все-таки еще оставалась последняя среда месяца. Завтра. Он попросит у Линтии разрешения воспользоваться ее телефоном, чтобы можно было не думать об этой чертовой мелочи. Хелен должна, наконец, понять, что не может порвать с ним, как если бы он был каким-то мужиком, которого она сняла на пару ночей.
Лерой все еще был в школе, когда Антони позвонил Линтии по дороге домой.
– Ну конечно, – ответила она на его просьбу. – Только мне надо будет уйти в районе восьми часов, поэтому, когда закончишь свой разговор, посидишь с Лероем пару часиков?
Это было не совсем то, чего ожидал Антони. Он думал, что Линтия утешит его после того, как он побеседует с Хелен. Но, с другой стороны, она в этом случае так и не узнает, кому и зачем он будет звонить. А позже, на неделе, или через неделю, у них еще будет много времени на утешения. Все время на свете будет принадлежать только им…
Линтия была уже готова к выходу, когда Тони появился у нее. Лерой в спальне играл в «Монополию» со Стивом и Дэвидом. Так как было еще всего десять минут восьмого, Антони решил убить время, читая подробности расследования самоубийства Брайана Котовски в вечерних газетах. В них рассказывалось об убийстве жены Брайана три недели назад, о его исчезновении, но нигде не упоминалось, что Брайан может быть как-то связан с убийством женщины. Тело пролежало в воде две недели, и его было сложно идентифицировать. Вскрытие не обнаружило в крови спирта, однако состояние артерий и печени показало, что мужчина давно и в больших количествах употреблял алкоголь. Вердикт был простой – несчастный случай, так как Брайан не оставил никакой посмертной записки и никто не упоминал о том, что у него были какие-то серьезные проблемы в последнее время перед смертью. Отдельно было приведено высказывание старшего суперинтенданта Говарда Форчуна, главы отдела криминальной полиции Кенборн-вейл: «В настоящее время мне комментировать нечего».
Восемь часов. Он подождет еще десять минут. Стив и Дэвид отправились по домам, а Антони стал рассказывать Лерою истории об одном приюте, в котором ему пришлось работать, где дети по ночам убегали через окна, чтобы воровать машины. Лерой был потрясен, однако Антони его собственный рассказ совсем не увлек. В восемь пятнадцать он включил телевизор, дал Лерою молока с бисквитами и заперся в спальне Линтии, где находился второй телефон.
Антони набрал бристольский номер и стал слушать гудки. На двенадцатом он понял, что Хелен ему не ответит. Это что же, после всего, что между ними было, она сможет просто сидеть и смотреть на звонящий телефон? Ведь она же знает, что это он звонит. Тони еще раз набрал номер, и на звонок опять никто не ответил. Через какое-то время он вернулся к Лерою и попытался вместе с ним посмотреть по телевизору какую-то викторину. Наступило девять часов, а он совершенно забыл уложить Лероя в постель, как обещал Линтии. Он опять набрал номер Хелен. Она куда-то специально выходила, подумал он, зная, что он будет звонить. Именно так Хелен решила себя вести, если он попытается вступить с ней в «контакт». А когда Роджер будет дома, то они договорятся, чтобы трубку снимал только он… Антони положил трубку и продолжал сидеть рядом с довольным маленьким мальчиком, которого наконец уложили в постель только за пять минут до прихода его мамы. Пришла она вместе с Уинстоном Мервином.
– Я тебе ничего не должен, – заметил Антони. – Не смог дозвониться.
Вскоре после этого Тони отправился домой и, улегшись на постель, стал обдумывать, как он может связаться с Хелен. Естественно, он может поехать к ней. Завтра суббота, а до Бристоля всего два часа поездом. Да, там будет Роджер, но Антони не боялся ни самого Роджера, ни его ярости, ни его пукалок. Однако Роджер там будет, и, возможно, откроет ему дверь. И что он, Тони, скажет, столкнувшись лицом к лицу с воинственным и разозленным Роджером и испуганной и покорной Хелен, которая имела наглость написать ему, что будет теперь выполнять свой долг? Да он вообще ничего не скажет, потому что Роджер не пустит его дальше порога. Он мог бы позвонить ее матери, если бы знал, как ее зовут и где она живет. Сестра и ее муж? В прошлом они уже доказали свою ненадежность…
В конце концов Тони забылся беспокойным сном. Когда в семь утра он проснулся, то ему пришло в голову, что он может позвонить ей в музей. Он никогда раньше так не делал из-за ее постоянного невроза и боязни, что у Роджера повсюду были свои глаза и уши, но сейчас он так и сделает, и пусть Роджер катится к черту.
Антони планировал провести весь день в библиотеке Британского музея, но было неважно, когда он там появится. В девять он вышел и купил две банки консервированного супа в «Винтерс», чтобы у него было достаточно мелочи для звонка.
По пути назад Антони столкнулся с Артуром Джонсоном, который являлся воплощением респектабельности в своем сером пальто с серебристым отливом и с портфелем в руках. Артур поздоровался и заметил, что погода как раз по сезону, с чем Антони рассеянно согласился. 142-й был пуст, и в нем стояла абсолютная тишина. Соответствие погоды сезону подчеркивалось порывами ветра, и поэтому по полу холла метались пятна света от раскачивающихся уличных фонарей, который проникал сквозь красные и зеленые вставки во входных дверях.
Антони поднялся на площадку и набрал номер. Раздались короткие гудки, и он опустил свои первые монетки. Ответил женский голос, но это была не Хелен.
– Музей Фробишер. Чем я могу вам помочь?
– Я хочу переговорить с Хелен Гарвиц.
– Могу я узнать, кто ей звонит?
– Это частный звонок, – ответил Антони.
– Боюсь, что мне нужно ваше имя.
– Антони Джонсон.
Девушка попросила его не класть трубку. Где-то через минуту он услышал ее ответ:
– Боюсь, что миссис Гарвиц нет на месте.
– Этого не может быть, – сказал Антони, поколебавшись.
– Боюсь, что ее нет.
И вот тогда он понял. Она бы подошла к телефону, если бы он не назвал своего имени, если бы настоял на анонимности. Но так как Хелен с ним не хотела разговаривать, хотела избежать разговора любой ценой, то она заставила девушку сообщить ему заведомую ложь.
– А могу я переговорить с куратором музея? – твердо потребовал Тони.
– Минуточку, я узнаю.
Опять раздались короткие гудки. Антони засунул в телефон новую порцию монет.
– Норман Ле Кеё у телефона, – произнес тонкий голос с академическим акцентом.
– Я знакомый миссис Гарвиц и звоню из Лондона. Из телефона-автомата. Я хотел бы поговорить с миссис Гарвиц. Это очень срочно.
– Миссис Гарвиц взяла две недели отпуска, мистер Джонсон.
Как он легко назвал его имя… Его тоже предупредили.
– В ноябре? Такого не может быть.
– Простите?
– Прошу прощения, но я вам не верю. Она вас попросила так ответить, ведь правда?
На другом конце провода повисла удивленная тишина.
– Думаю, что чем скорее мы закончим эту беседу, тем лучше будет для нас обоих, – произнес наконец куратор и повесил трубку.
Антони остался сидеть на ступеньках. В некоторых ситуациях очень легко стать параноиком и поверить, что весь белый свет против тебя. Но был ли весь белый свет, а особенно люди, которые для тебя важны, действительно против тебя? Почему вдруг Хелен взяла отпуск в этот холод? Если бы она хотела его взять, то наверняка бы упомянула об этом в своем последнем письме. Нет, это была не паранойя. Было очень легко поверить в то, что, не желая с ним больше общаться, Хелен предупредила Ле Кеё и других сотрудников, чтобы они говорили человеку по имени Антони Джонсон, что ее нет на месте. Естественно, они согласились ей помочь, особенно когда она сказала, что этот мужчина ее преследует.
– Сегодня Котовски кремируют, – произнес Стэнли Каспиан.
Артур положил конверты с арендой перед собой.
– В местном крематории? – уточнил он.
– Да, на кладбище. Не думаю, что будет, как говорится, большое сборище. Миссис Каспиан считает, что я должен там показаться, но всему есть свой предел. А куда я засунул пакет с хрустящим картофелем, Артур?
– Вот он, – ответил Джонсон, с отвращением доставая пакет из мусорной корзины, в которую тот перед этим провалился.
– Дурацкий день для похорон. Мне сказали, что кремация в половине двенадцатого. Но меня это мало трогает. Наоборот, Артур, у меня прекрасное настроение. Ведь сегодня я получил две хорошие новости. Первая – из полиции: я могу сдавать квартиру № 1, и сделаю это уже на следующей неделе. Неплохо было бы ее слегка подкрасить. Как говорится, навести марафет. Нам бы с тобой это тоже не помешало бы, старина. Но ни мы, ни она этого не получим. Хотя я не буду возражать, если новый жилец начнет с красок и кистей.
– Ну а какая же вторая хорошая новость?
– Да, тебе ее обязательно надо узнать; правда, я не знаю, как ты к этому отнесешься. Я повышаю твою арендную плату, Артур. Все абсолютно честно и законно, так что не смотри на меня так. До четырехсот пятидесяти фунтов в год – то есть на две бумажки в неделю. Будь любезен, клади их теперь в свой конверт.
Артур и боялся и ждал этого. Нельзя сказать, что он не мог себе этого позволить. И он знал, что Акт об аренде допускал подобные повышения в эти сложные времена. Но не собирался уступать Стэнли без боя.
– Не сомневаюсь, что ты прав, – произнес он, стараясь держать дистанцию. – Но я не могу не попытаться соблюсти свои собственные интересы. Я, пожалуй, покажу наш новый договор, когда ты мне его передашь, своим адвокатам. – И на прощание ехидно добавил: – Думаю, что сдать эту квартиру будет не так-то просто. Все-таки две насильственные смерти… И хотя люди об этом редко задумываются, но жить в таких местах обычно не хотят.
Он взял свой конверт и поднялся к себе. Его душевное равновесие, которое за последнюю неделю колебалось все сильнее и сильнее с каждым днем, окончательно развалилось. Артур надеялся, что потенциальные съемщики квартиры Котовски появятся в доме, когда и он будет здесь. А уж в этом случае он позаботится о том, чтобы они узнали все. Угрюмый день, заполненный туманом и мелким дождем. Однако дождь не настолько силен, чтобы брать зонтик. И, взяв в одну руку оранжевый пластиковый пакет с грязным бельем, а в другую – хозяйственную сумку, Артур отправился в прачечную.
Жена племянника мистера Грейнера согласилась приглядеть за его бельем, пока оно стирается, и сделала ему комплимент, отметив качество самого белья. На ланч он купил дуврского палтуса, фунт стручков фасоли и кусочек лучшей гусиной шейки на воскресенье. Автобус К12 остановился возле «Водяной лилии», и Артур, повинуясь какому-то внезапному импульсу, сел в него. Вышел он возле ворот кладбища.
С этой стороны располагалась старая его часть – некрополь с небольшими надгробиями, похожими на домики, этими покрытыми лишайниками жилищами мертвецов. Несколько лет назад на одном из надгробий в семейном склепе была найдена мертвая молодая девушка. Артур, замедлив шаг, прошел мимо ворот, закрывающих подход к этому склепу. Он уже бывал здесь и даже заходил внутрь, потому что девушку тоже задушили, и Артуру было интересно, посчитает ли полиция убитую его третьей жертвой, хотя в те дни он и находился под охраной своей белой леди. Ее убийцу скоро поймали. Артур прошел под статуей крылатой Победы, мимо надгробия Великого герцога, давшего свое имя пабу, и дальше, к крематорию. Дверь в церковь была закрыта, и Артур осторожно приоткрыл ее. Казалось, что в церкви идет беседа, потому что как еще можно назвать то, когда один человек разговаривает с другим? Говоривший был священником, а слушающий, единственный присутствующий член конгрегации, – Джонатаном Дином. У Брайана Котовски оказался только один друг, который пришел его оплакать. Начала играть музыка, но это была фоновая музыка, звучавшая как запись в супермаркете, которую неожиданно стали проигрывать с религиозными интонациями. Гроб, задрапированный пурпурным покрывалом, начал свое медленное движение, и бежевые занавеси бесшумно сомкнулись за ним. Брайан Котовски, как и белая леди Артура, исчез в пламени.
Джонсон выскользнул из помещения. Он не хотел, чтобы его видели. Поэтому назад к воротам он пошел уже по другой тропинке, сильно заросшей кустами ежевики, ползучего плюща и сорняками, которые еще не убили наступившие холода. Крупные капли дождя стекали по стенам памятников и дрожали на листьях растений. Наконец Артур подошел к гранитной плите, на которой было выгравировано:
Артур Леопольд Джонсон 1858–1921
Читать бесплатно другие книги:
