Демон в моих глазах Ренделл Рут
– Ты что, таскала его с собой всю ночь? – осуждающе поинтересовался Антони.
– А вот и не всю – сейчас только двенадцать. – Ли-Ли помахала мешком. – Может быть, ты теперь возьмешь его? Думаю, он обрадуется, что все в целости и сохранности.
– Зная Артура, я думаю, что он почти сошел с ума, беспокоясь о своих вещах. И ты сама можешь отнести ему этот пакет.
Ли-Ли надула губы и с хихиканьем исчезла за первым поворотом лестницы. Антони решил, что будет лучше, если он пойдет вместе с ней. Догнал он ее тогда, когда она взбиралась уже на второй пролет.
– Думаю, что он уже спит. Он всегда рано ложится. Лучше всего оставить пакет перед дверью.
– Окей, – Ли-Ли бросила пакет на лестничную площадку. – Как отвратительно, должно быть, быть таким старым и ложиться в постель в полночь… – Девушка призывно улыбнулась Антони. – Хочешь попробовать настоящего китайского чая?
– Нет, благодарю. Я тоже привык ложиться в полночь.
Антони зашел в комнату № 2 и плотно закрыл за собой дверь. Прошло некоторое время, прежде чем он смог заснуть, – Ли-Ли отомстила ему и, готовясь к завтрашнему путешествию, подняла жуткий шум, хлопая дверью гардероба и бросая свою обувь через всю комнату. Угомонилась она только около трех часов утра.
Артур услышал, как полицейская машина подъехала к воротам «Грейнерс» через полчаса после того, как спрятался в офисе. Он увидел, как лучи фонарей шарят по двору. Полицейские подошли к офису и даже обошли его кругом, но, поскольку дверь была не взломана, а стекла остались целыми, они ушли. Артур услышал, как за ними звякнули ворота. Кровь из губы остановилась. Когда он посчитал, что уже можно безопасно встать, завернул окровавленный платок в лист бумаги и засунул сверток в карман пальто. В комнате было почти совсем темно, ее освещал только тусклый свет фонарей, находившихся на Магдален-хилл. Артур не решился зажечь свет или включить электрический камин, хотя комната больше походила на ледник. Его шарф был весь перепачкан в крови, однако пятна были не такими страшными и заметными, и его вполне можно было надеть. Самым важным было не оставить следов крови или кровавых отпечатков пальцев в помещении. Однако желтого полусвета хватило, чтобы определить, что на ворсе ковра никаких следов не было. Артур облизывал свои пальцы до тех пор, пока не перестал чувствовать вкус соли. Затем он опять улегся на полу и стал ждать, когда пройдет это медленно тянущееся время. Его ребра с левой стороны сильно болели, но ему показалось, что кости были целы.
На улице полиция прочешет весь район. Потом, ничего не найдя, они станут расширять район поисков. Может быть, они вообще не появятся на Тринити-роуд?
Когда же, наконец, рассветет? При свете дня любой прохожий сможет рассмотреть его разбитую физиономию – если бы он только мог посмотреть, насколько она разбита, – однако одинокий человек, бредущий по улицам среди ночи, привлечет гораздо больше внимания.
Когда желтоватый свет фонарей сменился молочно-белым светом рассвета, Артур заставил себя встать и выглянуть из окна на пустой двор. Его тело словно одеревенело, все конечности ныли, а острая переменная боль терзала его левый бок. Часы Артура были разбиты, и стрелки все еще показывали девять двадцать вечера прошлого дня. С того момента прошло уже, наверное, не менее одиннадцати часов. Хотя часы и разбились, но очки в очечнике не пострадали. Он надел их, хоть это и были очки для чтения и видел он в них только размытые контуры, но они вполне могли скрыть его глаза. Что касается разбитой губы, то Артур намочил слюной кончик шарфа и стал вслепую обрабатывать рану, морщась, когда жесткие нити касались ее краев. Утро было очень холодным, и Артур заметил, что с неба стала сыпать мелкая снежная крупа, которая таяла, едва коснувшись земли. В такой день человек с закутанным лицом не привлечет ничьего внимания.
Пытаясь взять себя в руки и унять противную дрожь, Артур вышел из офиса и закрыл за собой дверь. В помещении не осталось никаких следов его пребывания. Снежная крупа превратилась в настоящий снегопад, когда он подошел к воротам. Первый в этом году снег вился вокруг него, и крупные снежинки падали на его разбитую губу. Артур закрыл рот шарфом и, низко опустив глаза, решительно направился в сторону Магдален-хилл. По дороге он не встретил никого, кроме мальчика, который продавал воскресные газеты. Встреча Артура с девушкой-юношей на муниципальной парковке произошла слишком поздно накануне вечером, поэтому в газетах о ней еще ничего не написали. Мальчуган, одетый в теплое пальто и шапку-балаклаву, не обратил на Артура никакого внимания. Мужчина, выгуливавший ретривера на Баллиол-стрит, тоже не посмотрел на него, так же как и уборщица, которая открывала дверь «Водяной лилии». Лицо ее тоже было укутано шарфом, который закрывал всю его нижнюю часть.
В конюшни Артур вошел в тот момент, когда часы на церкви Всех Святых начали отбивать восемь. Кто-то оставил вчерашнюю газету около мусорного ящика в проезде, и Артур, взяв ее, засунул под мышку, так чтобы любой, кто его увидит, подумал бы, что мужчина выходил купить воскресные газеты. Но никто его так и не увидел. Шторы Ли-Ли были плотно задернуты. Артур осторожно поднялся по лестнице, стараясь не нарушить могильной тишины дома. На верхней площадке, прислоненный к входной двери, его ждал оранжевый пакет. В какой-то момент Ли-Ли все-таки принесла его. Интересно, стучала ли она в его дверь? И если да, то решила ли, что он крепко спит? Или китаянка оставила пакет внизу, а Антони Джонсон, последний из оставшихся жильцов дома, решил принести его наверх? Теперь он этого никогда не узнает. Если Антони Джонсон уже проснулся, то в его комнате будет гореть люстра – зимой в комнате номер два было темно до девяти утра. Однако квадратов света, перечеркнутых крестом оконного переплета, на зеленоватой земле дворика не было видно. Снег продолжал падать в этот колодец, пролетая мимо двери в подвал и медленно сползая по кирпичным стенам, как струйки воды.
Артур разрезал свой платок на мелкие кусочки и спустил их в унитаз. Он также выстирал шарф и, вывернув внутренний карман пальто, застирал и его. И только после этого позволил себе взглянуть на свое отражение в зеркале.
Его глазница цветом напоминала кусок мяса, который долго лежал на открытом воздухе, – она была темно-красного цвета, а веко почти совсем закрылось. Верхняя губа была разорвана, и неровный разрыв разделял ее четко посередине. Артур не узнавал сам себя, как будто это лицо с распухшими вывороченными губами принадлежало не ему. Интересно, останется ли шрам? Вроде бы все не так плохо, чтобы надо было накладывать швы. Он аккуратно промыл рану теплой водой и антисептиком. Ему даже негде зашить губу. Любое травматологическое отделение в медицинских учреждениях Лондона будет предупреждено по поводу мужчины с возможным ранением рта.
Он не должен никому показываться. Любой ценой он должен оставаться в квартире до тех пор, пока губа и глаз не заживут. Прошло уже много часов с того момента, когда Артур последний раз ел, но он не мог заставить себя ни проглотить хоть крошку хлеба, ни заснуть. Артур сделал несколько глотков воды и подавился – ледяная жидкость обожгла ему горло. Скрытый фривольными оборочками тюлевых занавесок, он притаился около окна. Если полиция начнет обходить дом за домом – ему конец. Артур наблюдал за прохожими, ожидая в любой момент увидеть похожую на пиранью физиономию инспектора Гласса. Церковные колокола зазвонили к утренней службе, и несколько пожилых женщин, держа в руках молитвенники, прошли в сторону церкви Всех Святых.
В полдень Артур включил телевизор и из последнего репортажа новостной программы узнал, как мог узнать только от самого надежного свидетеля, что же он натворил и как проходят его поиски.
– Вчера на муниципальной парковке около станции метро «Кенборн-лейн» в Западном Лондоне было совершено нападение на мужчину… – На экране появилась парковка, над которой возвышались бастионы «Тадж-Махала». Артур задрожал и крепко сжал руки. Он ожидал, что увидит самого себя, появляющегося между рядами машин, заснятого камерами наблюдения, как загнанное животное. – Судя по особенностям нападения, по мнению полиции, преступник принял свою жертву за женщину. В настоящий момент полиция выясняет, не является ли нападавший тем же самым человеком, который на протяжении двадцати пяти лет был известен под именем Кенборнского убийцы. Массированные поиски в прилегающем районе пока не дали никаких результатов…
Артур выключил телевизор. Он еще раз прошел в ванную комнату и посмотрел в зеркале на лицо Кенборнского убийцы. Никогда в прошлом, когда он думал о том, что совершил, ему в голову не приходило, что он действительно настоящий убийца. Теперь ему сказали об этом по телевизору, а значит, так оно и есть. А эти отметины нанесены на его лицо, чтобы и он, и весь мир об этом не забывали. Вид собственного лица в зеркале заставил его заплакать, поэтому Артур опять перешел к окну, туда, где его лицо было скрыто тюлем. Телевизор он включать не стал, хотя шел старый фильм с Джинджер Роджерс и Фредом Астером [36]. А в следующий раз включил телевизор только к пятичасовым новостям.
На экране появился фоторобот убийцы – жесткое, холодное лицо, изборожденное морщинами и явно принадлежащее пожилому человеку. У преступника на портрете были разбитый глаз и заячья губа. Неужели этот мальчишка в «Ситроене» увидел его, такого элегантного и симпатичного, именно таким? Ему стало нехорошо, и он почувствовал тошноту, когда на экране появился сам мальчишка и, казалось, стал смотреть прямо в глаза Артуру. Юнец поднял руку к этим волосам, которые ввели Артура в заблуждение, и гордо улыбнулся.
– Думаю, что этот парень принял меня за девчонку – знаете, как это иногда случается, потому что я худой и с длинными волосами.
– А вы сможете узнать нападавшего, мистер Харрисон? – с серьезной миной обратился к нему ведущий.
– Легко. В любом случае, я ведь слегка попортил ему фотокарточку, не правда ли? Теперь не только я, но и любой другой его легко узнает.
И вот появился сам инспектор Гласс. Артур в негодовании задрожал, потому что его единственный постоянный собеседник, который доставлял ему ничуть не меньше удовольствия, чем его ночные эскапады, теперь показывал ему его врагов одного за другим.
Губы полицейского растянулись, обнажив устрашающие резцы.
– Вы можете быть уверены, что полиция не прекратит свои поиски до тех пор, пока мы не найдем преступника и не изолируем его от общества. Вопрос только во времени. Но я хотел бы обратить внимание телезрителей на то, что этот человек очень опасен, поэтому если кто-то узнал этого человека, или интуиция подсказывает кому-то, что этот человек живет по соседству, немедленно позвоните по этому телефону.
На темном экране появились белые цифры телефонного номера.
Голос инспектора Гласса, голос этого пожирателя людей, звучал серьезно и зловеще:
– Вы можете звонить по этому номеру в любое время дня и ночи. А если вы почему-то колеблетесь, то подумайте, что следующей жертвой может оказаться ваша жена, или мать, или дочь.
Чихание дизельного двигателя заставило Артура вновь подойти к окну. Подъехало такси, и из дома появилась Ли-Ли Чан с двумя чемоданами наперевес. Вот и еще одна уехала. Уж она-то не стала бы колебаться, если бы увидела его физиономию. Сквозь холодную, пронизывающую темноту опять стал виден падающий снег. Артур проследил, как девушка уселась в машину и уехала.
Теперь он остался наедине с Антони Джонсоном.
Глава 22
В воскресенье Антони проснулся почти в полдень. В комнате № 2 стоял полярный холод, и ему, ко всему прочему, пришлось положить в чай молочный порошок, так как свежее молоко закончилось. Во внутреннем дворике было сыро, хотя дождя вроде не было. Облака на небе говорили скорее о возможном снегопаде.
Было так темно, что Антони не выключал лампу весь день. Он сидел под ней, просматривая свои записи и размышляя, насколько они могли ему пригодиться, однако его внимание, если это можно было назвать вниманием, постоянно отвлекалось на неожиданно появляющиеся образы Хелен. Он понял, что вспоминает свои прошлые разговоры с ней, пытается найти двойное дно в ее, казалось бы, таких простых и искренних фразах. Эти мысли вытеснили все остальные. Он сидел, уставившись на прозрачную розово-зеленую занавеску, которая ритмично колебалась на сквозняке, дувшем сквозь щель в оконной раме. Казалось, что эти движения гипнотизировали его и заставляли впасть в апатию. Вскоре после пяти, когда отъехало такси с китаянкой, Антони надел пальто и решил сходить в «Винтерс».
Бармен из «Водяной лилии», который сегодня был выходным, обсуждал с Винтером вчерашнюю активность полиции. А Антони и думать забыл об этом. И вот теперь, ожидая, пока его обслужат, он понял наконец, что же произошло.
– Молодой парень, лет девятнадцати, студент из Рэдклифа. Я просто хочу сказать, что если они будут продолжать одеваться как девчонки, то рано или поздно все-таки дождутся. Хотя он и смог постоять за себя. Разбил засранцу всю физиономию. Ты новости-то смотрел?
– Самое смешное, что у меня тоже синяк под глазом, – кивнул головой бармен. – Правда, все легально – получил на тренировке по дзюдо. Но если бы он почти совсем не сошел, я бы не решился высунуть носа на улицу.
– Но губа-то у тебя цела, правда? А что, это было бы классно, если бы все местные завсегдатаи в один прекрасный день узнали, что все эти годы Кенборнский убийца цедил им по вечерам пивко. – Винтер рассмеялся и повернулся к Антони: – Что я могу вам предложить, сэр?
– Пинту молока.
– Гомогенизированное, обезжиренное или цельное?
Антони выбрал цельное. Закрывая дверь, он услышал, как они что-то говорят о его прическе и о засилье праздношатающихся бездельников, из-за которых стало невозможно отличить парней от девчонок.
Антони прошел мимо зовущих окон «Водяной лилии» – он считал, что в одиночестве по вечерам в пабы ходят только алкоголики или рассчитывающие на быстрый съем. Снежинки собирались в небольшие снежные дорожки между булыжниками Ориэл-мьюз в тех местах, куда не падал свет и теплый воздух, под которыми они мгновенно таяли. Ветер тонким слоем гнал снег по Тринити-роуд, и тот превращался в еще одни, совсем тонкие и почти прозрачные, занавески на окнах Артура Джонсона. Когда Антони подходил к дому, то ему показалось, что за тюлевыми занавесками в квартире № 2 кто-то прячется.
Пока его не было, комната № 2 снова выстудилась. Антони включил электрический камин и попил молока прямо из бутылки. Оно было таким холодным, что у него свело зубы. Антони уселся возле искусственного огня, и в голове у него появился дорогой и нежный образ Хелен, каким он ему запомнился прошлым летом, когда женщина бежала по платформе в Темпл-мидс, чтобы встретить его поезд, прибывающий из Йорка. Закрыв глаза, Антони почувствовал ее руки на своих плечах и ее теплое дыхание на своих губах. И вдруг он ощутил боль, настоящую боль в левом боку, как будто кто-то ударил его в то место, где у него было сердце. Позже он улегся на кровать лицом вниз, ненавидя себя за свою слабость и задавая себе вопрос, как он сможет пережить эту долгую, одинокую зиму, когда компанию ему может составить один только Артур Джонсон.
Наверху, на лестничной площадке, зазвонил телефон.
Артур слышал звонок, но не стал отвечать на него. Те жильцы, которым могли звонить, разъехались. Артур прошел в спальню и опять посмотрел на свое лицо. И думать нечего о том, чтобы завтра выйти на работу. Звонки прекратились. Артур выглянул из окна и посмотрел на внутренний двор. В комнате Антони Джонсона горел свет, и Артур удивился, почему Антони не ответил на звонок.
В холодильнике было достаточно еды, включая утку, купленную для праздничного воскресного обеда, который так и не состоялся и о котором сейчас Артур не мог даже подумать. С таким количеством еды он сможет продержаться много дней. Он заставил себя проглотить кусок хлеба с маслом, а потом опять полюбовался на свою физиономию, на этот раз в зеркале ванной. Пока Артур размышлял, не поможет ли лед чуть уменьшить припухлость разбитой губы, и поверят ли ему, если он скажет, что порезал ее во время бритья – а может быть, стоит сказать, что и глаз он тоже задел бритвой, – телефон зазвонил снова. Артур открыл свою входную дверь и вышел на темную лестничную площадку. Подсознательно он понял, что кто бы ни звонил сейчас, будет лучше, если он сам ответит на звонок.
Артур снял трубку и услышал голос Стэнли Каспиана:
– Это ты, Артур? Ну, наконец-то. Я звонил тебе минут пять назад.
Неожиданно свет залил нижний холл. Артур повернулся, прикрыв рот левой рукой, и произнес приглушенным голосом:
– Все в порядке. Это мистер Каспиан звонит.
– Окей, – сказал Антони Джонсон и вернулся в свою комнату № 2.
Ожидая, пока погаснет свет, Артур сгорбился над телефонной трубкой.
– Послушай, Артур. Завтра около пяти придет один парень. Он будет приводить в порядок квартиру № 1. Ты сможешь впустить его?
– Я болен, – ответил Артур, чувствуя, как паника охватывает все его существо. – У меня… вирусная инфекция. Завтра я не пойду на работу и не смогу никого впускать. Я весь день буду лежать в постели.
– Боже, я надеюсь, что ты сможешь выбраться из этой чертовой постели, чтобы открыть эту чертову дверь?
– Нет, не смогу, – ответил Артур визгливым голосом. – Я болен. Я и сейчас должен быть в постели…
– Просто прекрасно! И это после всего, что я для тебя сделал… Право, Артур, ты переходишь все границы. Придется мне передоговориться с этим парнем на более раннее время и впустить его самому.
– Мне очень жаль, но я действительно болен. Я пойду и лягу.
Стэнли ничего не ответил, а просто грохнул трубку на место. Артур проковылял к своей двери. Она была почти закрыта. Малейший сквозняк – и он остался бы на лестничной площадке. Еще никогда, никогда в жизни с ним не случалось такого, чтобы он забыл закрыть дверь на щеколду. Дрожа от мысли о том, что могло бы случиться, Артур прошел в ванную и проверил свой глаз и губу. По его щекам потекли слезы, которые щипали его поврежденную кожу.
Когда телефон зазвонил во второй раз, Антони встал, чтобы ответить. Но его надежды, надежды на то, что это звонит она, рассыпались в прах, когда он услышал приглушенный голос, произнесший с площадки: «Это мистер Каспиан звонит».
Что-то в этом низком и глухом голосе не понравилось Антони. Поэтому, вместо того чтобы закрыть дверь и исчезнуть в комнате № 2, что он, несомненно, сделал бы, принимая во внимание степень его депрессии, Антони решил взглянуть на фигуру на лестничной площадке. Артур Джонсон, прикрывая рот левой рукой, быстро отвернулся, согнувшись над телефоном, однако сделал он это не настолько быстро, чтобы Антони не заметил, что его глаз распух и открывается только наполовину. Телефонный разговор продолжался несколько минут, причем Артур повторял, что он болен и что у него вирусная инфекция. О ранах на лице он не упоминал. Антони закрыл дверь и сел на кровать. Еще час назад он был бы благодарен за любую проблему, которая могла бы заставить его забыть Хелен хоть на время. Но такое… Хотел ли он этого и мог ли он с этим справиться?
Перед глазами Антони промелькнул ряд образов: мужчина, явно нервничающий, закомплексованный параноик, говорящий: «Это вы другой Джонсон… Я живу здесь уже двадцать лет…» Манекен в подвале с большой дырой в горле. Огонь, пожирающий этот манекен, и в ту же ночь, в ночь на 5 ноября… Антони высунулся и посмотрел на то, другое, окно этажом выше. В нем не было света, хотя это было окно спальни Артура Джонсона, а он сказал, что болен и должен лежать в постели. Может быть, он и лежит сейчас там, в темноте. Антони вышел на улицу и посмотрел наверх. В этих окнах свет горел, и он окрашивал муслиновые занавески в золотой цвет. За занавесками угадывалось какое-то движение. Антони вошел в дом и быстро поднялся на два лестничных пролета. Он не стал придумывать никаких поводов, чтобы постучаться в дверь к Артуру Джонсону – все эти надуманные поводы выглядели бы в данной ситуации подлыми и нечестными. Но на его стук не было никакого ответа. Он постучал во второй раз – с тем же результатом. Это сказало ему больше, чем сказало бы разбитое лицо на расстоянии шести дюймов от его глаз. Стучать еще раз и настаивать было бы жестоко, а Антони всегда испытывал отвращение к жестокости. В полной тишине ему показалось, что за дверью находится человек, с большим трудом сдерживающий свой ужас.
Теперь Антони все понял. Он бы с удовольствием посмеялся над собой, если бы было над чем, потому что вся ирония состояла в том, что он, пишущий диссертацию по психопатии, он, который все знал о психопатах, три месяца жил с психопатом в одном доме и даже не подозревал об этом. Естественно, что он должен заявить в полицию. Должен? А он уверен? Конечно, уверен. Правда, Хелен однажды сказала ему, что когда мы говорим, что уверены, то это значит, что мы не совсем уверены, не до конца. Антони пробил озноб в этой душной и нагретой комнате. Это был настоящий шок. Он стал просматривать свои книги, и в каждом описываемом случае находил пример Артура или его часть, находил то, что уже давно знал. Ведь он хорошо знал: диагностировать психопатию было очень трудно, но еще труднее было ее лечить. Несчастного ждало пожизненное заключение в тюрьме для душевнобольных, где его будут пожизненно пытаться вылечить, используя бесполезные и болезненные методы. Но Антони сказал себе, что утром обязательно должен пойти в полицию…
Наконец он разделся и улегся в постель. Треугольник неба, видимый из его окна, был бордового цвета, перечеркнутый черными снежинками. Антони никак не мог заснуть – он думал о том, спит ли сейчас человек на верхнем этаже, придавленный гораздо большим грузом проблем, чем сам Антони?
В восемь тридцать утра Артур позвонил мистеру Грейнеру домой. Сегодня он не придет, ему надо взять хотя бы три дня за свой счет, чтобы отлежаться. Пока он говорил по телефону, слышал: Антони Джонсон прошел в ванную, однако подходить к лестнице не стал. Почему он вчера вечером стучал в его дверь? Он что, хотел что-то попросить у него, у Артура? Может быть, мелочь для телефона? Артур никак не мог забыть тот ужас, который сжал все его внутренности и холодной рукой схватил его за поврежденные ребра, когда он услышал этот стук. Но ничто не заставило бы Артура показать соседу свое лицо. Долгие часы он просиживал на подоконнике, покидая свой наблюдательный пункт только для того, чтобы посмотреть на свое лицо и послушать под дверью, не звонит ли Антони Джонсон в полицию. К полуночи, когда ничего ужасного не случилось, а свет, освещавший внутренний дворик, погас, Артур, совершенно измученный, улегся в кровать и провел в ней бессонную ночь.
Сегодня в колледже должна была состояться последняя из четырех лекций по криминалистике, которые читал известный специалист. Антони присутствовал на всех, однако был разочарован тем, что материал подавался в гораздо более элементарном виде, чем он ожидал, поэтому сегодня Антони делал заметки совсем рассеянно. Он был уставшим и чувствовал себя не в своей тарелке.
Он все еще не решился пойти в полицию, хотя и заприметил по дороге в университет, где находится ближайший полицейский участок, – проехал мимо него, когда добирался до университета на автобусе К12. В час дня пошел в столовую, все еще не приняв окончательного решения. Его тошнило от мысли, что он должен выдать человека, который не сделал лично ему ничего плохого. В колледже Антони редко общался со студентами. Все они были гораздо моложе его и казались ему совершенными детьми. Однако сегодня девушка, которая сидела рядом с ним на лекции, сама подошла со своим подносом к столу Антони и указала на длинноволосого молодого человека, разглагольствовавшего в противоположном конце зала в окружении восхищенных слушателей.
– Это Филип Харрисон.
– Филип Харрисон?
– Ну, тот парень, на которого напали на парковке в прошедшую субботу.
Антони даже не взглянул на него. Вместо этого он смотрел на девушек, которые составляли большую часть его аудитории и одна из которых бла невероятно похожа на Хелен. Если бы в тот вечер эта девушка оказалась на парковке, то сейчас бы она не слушала эту безобидную болтовню. Она была бы мертва. От Антони надо только, чтобы он пошел в полицию и рассказал там все, что знает, как бы мало этого ни было, каким бы малоубедительным это ни выглядело, потому что он, Антони, знает, что все это правда. Так ничего и не съев, Антони оттолкнул свою тарелку. Он вдруг почувствовал колоссальную усталость, и главным его желанием было лечь в кровать и заснуть. Антони вспомнил, как однажды, прошлым летом, они с Хелен лежали в объятьях друг друга на поле где-то в Уэст-Кантри [37]. Тогда он отключился на час, чувствуя ее волосы на своей щеке и вдыхая ароматы нескошенной травы и дикой петрушки. Казалось, что с того момента он больше никогда так сладко не спал. Но то лето, как и тот сладкий часовой сон, были в прошлом. Надев пальто, Антони прошел по длинному коридору, через вращающиеся двери, и вышел на снег.
До полицейского участка было около десяти минут пешком. Двор колледжа был безмолвен и пуст, как будто холод выбрил всю растительность, оставив только перемерзшую почву, и вымел всех людей, как ненужный мусор. Во дворе не было никого, кроме самого Антони и девушки, которая входила в главные ворота, расположенные на очень большом расстоянии от него. Они шли навстречу друг другу по длинной подъездной аллее.
Антони стал обдумывать все, что знал об Артуре Джонсоне, и вспоминать все свои подозрения, чтобы подготовиться к заявлению, которое ему надо будет сделать в полиции. Однако вид подходившей девушки отвлек его от этих мыслей. К этому моменту он уже привык к тем злым шуткам, которые играли с ним его зрение и память. Но сейчас его сердце уже не забьется быстрее только потому, что незнакомая девушка идет походкой Хелен, поворачивает голову, как Хелен, и у нее – теперь, когда она подошла ближе, это было хорошо видно – такие же вьющиеся золотистые волосы, как у Хелен. Антони продолжал идти, смотря себе под ноги, отказываясь рассматривать девушку, которая теперь была всего в двадцати-тридцати ярдах от него.
Он интуитивно почувствовал, что девушка остановилась. Она остановилась и теперь смотрела прямо на него. Антони с трудом сглотнул и почувствовал, как сердце его все-таки забилось быстрее. Они смотрели друг на друга через девственно-белый двор. Он увидел, как она поднимает руки, раскрывает их и бежит к нему, крича: «Тони! Тони!» И Антони бросился ей навстречу.
Ее губы были холодными, а тело – очень горячим. Обнимая ее, Антони чувствовал, что уже многие месяцы ему не было так тепло. Было прекрасно обнимать ее и чувствовать тепло ее тела, но Антони боялся посмотреть девушке в лицо.
– Хелен, – спросил он наконец, – это действительно ты?
Глава 23
Они сидели на скамейке в кампусе колледжа и совсем не чувствовали холода. Антони держал лицо Хелен в своих руках. Он убрал локон, упавший ей на лоб, и смотрел ей в глаза, вновь учась видеть и чувствовать свою любимую.
– Я не могу в это поверить, – повторял он. – Я действительно не могу в это поверить.
– Я знаю. Я сама чувствую то же самое.
– Ты больше не исчезнешь? То есть ты не скажешь через минуту, что опаздываешь на поезд или что-нибудь в этом роде?
– Теперь мне просто некуда исчезать. Я сожгла все свои мосты. Тони, пойдем поедим. Я хочу есть, я просто умираю от голода. Ты же знаешь, я всегда хочу есть, когда счастлива.
«Великий герцог» был полон. Им пришлось усесться в маленьком и скромном кафе, в котором почти никого не было.
– Не знаю, как мне сесть – рядом с тобой или напротив? Если напротив, то я смогу смотреть на тебя; если рядом, то трогать.
– Лучше смотри на меня, – ответила Хелен. – Мне тоже хочется на тебя смотреть.
Женщина уселась и стала внимательно изучать лицо Тони. Потом протянула руку через стол и взяла его за руку. Так их руки и лежали на скатерти, и женская ладонь накрывала мужскую.
– Теперь все в порядке, Тони. Теперь все всегда будет в порядке. Дело прошлое, но почему ты не отвечал на мои письма?
– Потому что ты не велела мне. Ты сама сказала никогда тебе больше не писать.
– А как же три моих последних письма? Я ведь умоляла тебя написать мне на адрес музея. Ты что, не получил их?
– С конца октября я получил от тебя только одно письмо, – покачал головой Антони, – и это было то письмо, в котором ты писала, что не хочешь меня видеть – никогда больше.
Сначала Хелен откинулась назад, а потом наклонилась как можно ближе к нему.
– Я никогда не писала ничего подобного!
– Тогда это написал кто-то другой. Роджер?
– Не знаю. Я не… конечно, такое возможно, но… Я написала тебе письмо, в котором сказала, что ухожу от Роджера к тебе. Но как я могла приехать, не получив твоего ответа? Я чуть с ума не сошла от неизвестности. Потом Роджер уехал в Шотландию, а я проводила у телефона вечер за вечером, и все ждала, когда же ты позвонишь.
– Я позвонил, – ответил Тони. – В последнюю среду ноября.
– К тому времени я уже уехала к матери. У меня было еще две недели отпуска, и я уехала к матери, потому что не могла больше оставаться одна, а провести это время с Роджером в Шотландии было бы просто невыносимо. Я решила, что уже никогда больше не увижу тебя.
Так же как он думал, что никогда не увидит Хелен. Но сейчас Антони совершенно не хотелось заниматься какими-то расследованиями. Все казалось совершенно ничтожным по сравнению с радостью просто видеть ее и быть рядом с ней.
– Хелен, а почему ты сейчас приехала? – спросил Антони.
– Но ведь ты же знаешь, – удивленно ответила она. – Потому что ты мне написал.
– То письмо? То глупое письмо?
– А оно что, было глупым? Я ведь его никогда не видела. Я знаю только, что твои первые слова в этом письме были, что ты меня любишь, – и этого оказалось достаточно.
Хелен наклонилась и через стол поцеловала Тони. Официантка деликатно кашлянула, и, когда они оторвались друг от друга, поставила перед ними их заказ.
– Сегодня утром я вышла на работу. Первый день после отпуска. Не успела я прийти, как раздался телефонный звонок – это был Роджер. На мое имя пришло письмо, на нем был твой обратный адрес, и он вскрыл его.
– Мой обратный адрес на конверте? Но я… – Антони объяснил, как вложил письмо к Хелен в конверт на имя миссис Понтифекс.
– Теперь понятно. Но в этом году мы не собирались ехать к ней на Рождество. Думаю, что она просто переписала твой адрес со своего письма и переслала мое по моему адресу. Хотя не знаю. Я же сказала, что твоего письма я не видела. Я ушла из дома до того, как принесли почту. Роджер просто кипел от ярости. Я знаю, каким он может быть – я видела его приступы ярости, когда он грозился убить и меня, и себя, – но такого я и предположить не могла. Он прочитал мне первую строчку, а потом сказал, как выплюнул: «Это от твоего любовника». Потом приказал: «Немедленно спустись вниз и жди меня перед зданием, Хелен. Если тебя там не будет, когда я подъеду… Но лучше бы тебе там быть, если только ты не хочешь публичной сцены. За мной не заржавеет, и все в вашем здании узнают, кто ты такая в действительности». А потом, Тони, он сказал, что приедет через пять минут. И я знала, что на машине он действительно доберется за пять минут, и я была в ужасе. Я схватила пальто и сумочку и бросилась вниз по ступенькам. Помню, что я еще крикнула, что у меня плохие новости и мне срочно надо бежать.
Выбежав на улицу, я не стала терять ни секунды. Перешла через дорогу и побежала по переулку. Потом увидела такси и смогла только сказать: «Темпл-мидс». Я знала, что должна ехать к тебе в Лондон. Ведь ты написал, что любишь меня, и поэтому все было хорошо. Я не стала стоять в очереди за билетом. Когда я вбежала на вокзал, то услышала объявление: «Поезд с платформы номер два отправится в Лондон в девять часов пятьдесят одну минуту. Остановки в Бате, Суиндоне и Рединге». Было уже девять пятьдесят, и я просто влетела в вагон. Мне пришлось купить билет у кондуктора и заплатить все свои деньги. У меня осталось только пять пенсов. Я ведь не захватила ни чековую книжку, ни кредитную карточку. Тони, я совсем разорена, и у меня осталось только то, что надето на мне. Приехав на Паддингтон, я разыскала автобус, который шел на Кенборн-лейн, но моих денег хватило только на билет до Кенсал-райз. А оттуда я уже пошла пешком.
– Пешком? От самого Кенсал-райз?
– По холодному снегу и совсем без денег, – улыбнулась Хелен, видя его смятение. – Мне только ребеночка в руках не хватало. Я зашла в газетный киоск и посмотрела там карту. Собиралась идти прямо на Тринити-роуд, но потом решила сначала посмотреть здесь. Поэтому-то я и пришла сюда, и вот я здесь с тобой.
Ее глаза сияли, и в ее зрачках Тони наконец смог увидеть свое отражение.
– Ну, теперь ты доволен? – спросила женщина.
– Хелен, я чуть не умер от горя и одиночества, а ты спрашиваешь меня, доволен ли я?
– Я только жалею, что так и не увидела твоего письма. Теперь-то я его уж точно не увижу, а ведь я так долго его ждала. Ты можешь вспомнить, что ты в нем написал?
– Нет, – соврал Тони. – Не помню; помню только, что письмо было глупым. Единственная умная вещь была написана в самой первой фразе.
Хелен глубоко вздохнула, и это был вздох счастья.
– Тони, что же мы будем теперь делать? Куда же мы пойдем?
– Да какая разница. Куда угодно, куда захотим. Мы с тобой обязательно пробьемся. Ну а сейчас пошли на Тринити-роуд.
Произнеся название улицы, Антони все вспомнил. Было уже почти три часа дня, и он и так слишком долго откладывал свой визит.
– Пойдем, любовь моя. Мы идем с тобой на Тринити-роуд, но по дороге мне надо заскочить еще в одно место.
Артур весь день просидел, спрятавшись за шторами и поднимаясь каждые полчаса только для того, чтобы посмотреть на себя в зеркало в ванной. В три часа дня он увидел, как подъехала машина Стэнли Каспиана и припарковалась у одного из домов по четной стороне улицы. Приехал человек, который будет ремонтировать квартиру № 1, и через несколько минут они со Стэнли войдут в дом. Артур следил за машиной, но видел в ней только Стэнли, который сидел на водительском месте. Живот Стэнли и розовая кукла на зеркале не давали рассмотреть, кто еще был в салоне. Возможно, Стэнли и привез рабочего с собой, а может быть, просто ждал еще одного вероятного квартиросъемщика. Артур вернулся в ванную. Было еще совсем рано, но зимний день уже сходил на нет. Если Стэнли все-таки зайдет к нему и ему придется показать свое лицо, то, может быть, в сумерках его раны не будут так бросаться в глаза…
Когда Артур вышел из ванной, то услышал, как звонит его входной звонок. Он замер в прихожей. Понятно, что Стэнли забыл ключи. Ну так пусть съездит домой и возьмет их. Но звонок продолжал настойчиво звонить, и Артур представил себе, как Стэнли сильно и нетерпеливо давит своим жирным пальцем на кнопку его звонка. Он заставил себя вернуться в гостиную и выглянуть из окна. Машина Стэнли была пуста. В любом случае это должен быть Стэнли. Вокруг не было видно полицейских машин, а помимо машины Каспиана, на улице были припаркованы только два фургончика и какой-то кабриолет. Еще одна длинная трель звонка вернула Артура в прихожую. Придется открыть, а то как бы не было хуже. Но он ведь должен был лежать в кровати, поэтому должен выглядеть как человек, который только что из нее вылез. Не прекращая дрожать, Артур быстро снял пиджак и достал с крючка в ванной купальный халат. Приложив носовой платок к лицу, он вышел из квартиры и спустился в холл.
За красно-зелеными стеклянными панелями входной двери был виден контур мощной мужской фигуры. Ну, конечно, это Стэнли. Артур подошел к двери и открыл ее. Мужчина вошел в холл, посмотрел сначала направо, потом налево, туда, где стоял Артур, а затем, взявшись за край двери двумя руками, захлопнул ее с таким грохотом, как это делал раньше Джонатан Дин.
Мужчина был достаточно молод, с черными волосами, и было видно, что его переполняют эмоции, которые гораздо сильнее того страха, который испытывает Артур. Джонсон не мог понять, что это были за эмоции, но он твердо знал, что полицейский так выглядеть не может, он не может так трястись и иметь такие широко открытые и совершенно безумные глаза. Холл освещался только светом, проникавшим через зеленые и красные стекла, в нем было достаточно темно, поэтому Артур убрал платок и отступил на шаг.
– Вас зовут Джонсон?
– Да, – ответил Артур.
– А. Джонсон?
Заинтригованный, Артур кивнул утвердительно, а мужчина уставился на него так, как будто не мог поверить своим глазам.
– Боже мой! Он совсем старик! Это просто невероятно! – Но потом мужчина все-таки был вынужден поверить в то, что видел перед собой, и хриплым голосом задал следующий вопрос: – Где она?
Теперь Артур тоже все понял. Раньше подобный случай сильно испугал бы его и надолго вывел бы из равновесия, но сейчас он почувствовал облегчение.
– Вам нужен другой Джонсон, – твердо и холодно произнес Артур. – Если хотите, можете посидеть и подождать его. Меня все это не касается.
– Другой Джонсон? Не держи меня за идиота! – Мужчина пристально осмотрел халат Артура. Он сжал кулаки и повторил свой вопрос: – Где она?
Артур повернулся к нему спиной и стал подниматься по ступенькам. Ему надо срочно добраться до квартиры, запереться в ней и молиться, чтобы Стэнли появился как можно скорей и вышвырнул этого незваного гостя, пока шум не привлек внимания полиции. Поняв наконец, чем все это ему грозит, Артур взбежал на второй этаж и толкнул входную дверь своей квартиры. Раздался вопль отчаяния. Он забыл внутри ключ, не зафиксировал собачку замка, и сейчас дверь в его квартиру была захлопнута.
Трясясь от страха, Артур стоял на площадке, прислонившись спиной к двери и закрывая лицо руками. Что же теперь будет с ним, если Стэнли появится с новым жильцом или если между Антони Джонсоном и мужем Х. начнется потасовка? Этот мужчина уже поднялся по лестнице и теперь смотрел прямо на Артура. Тот же, как загипнотизированный, смотрел на ствол маленького пистолета, или револьвера, он не знал точно, как называется эта штука. По телевизору такого не рассказывали.
– Открой дверь!
– Не могу. У меня нет ключа. Я забыл его внутри.
– Там моя жена. Открой дверь, или я отстрелю замок. Даю тебе тридцать секунд, чтобы ты открыл дверь.
Разбитая входная дверь, висящая на одних петлях, – это гораздо хуже, чем просто захлопнутая входная дверь.
Артур, который отступил, когда увидел оружие, посмотрел сперва на аккуратную металлическую окантовку вокруг личинки замка, а затем, с ужасом, – на аккуратный гладкий цилиндр, нацеленный на эту личинку.
– Я не могу! Я же сказал, что не могу! – закричал он почти женским голосом, голосом жертвы. – Уходите! Убирайтесь отсюда! Оставьте меня в покое! – И, подняв руки, бросился на дверь.
Что-то сильно ударило его в спину, в ее нижнюю левую часть. Боль была просто непереносимой. Сначала Артур подумал, что это сердце, что у него сердечный приступ, потому что боль он почувствовал еще до того, как услышал звук выстрела. Крик Артура смешался с криком того, другого, полным недоумения и ужаса. Артур упал навзничь, прижимая руками ребра. Боль красным потоком хлынула у него изо рта. Тело Артура тяжело покатилось вниз по ступенькам, и кровь укутала его, как длинный алый шлейф. Тело остановилось у двери квартиры Брайана Котовски, и там, испачканной в крови рукой, Артур почувствовал последний удар своего сердца…