Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах Дышев Андрей

Глава 28

Валери не открывала глаз до тех пор, пока я не натер ее щеки снегом. Она скривила лицо, как обиженный ребенок, и перевернулась на живот. Тогда я принялся за ее шею.

От первой оплеухи я успел увернуться, а вторая угодила мне по затылку.

— Какой кошмар, — тихо сказала Валери, сидя в палатке перед пологом. Она натянула край спального мешка до подбородка и без энтузиазма смотрела на безмолвную снежную пустыню, залитую оранжевым утренним светом и исполосованную синими тенями.

— Все в мире относительно, — сказал я, стаскивая с себя свитер, майку и принимаясь за брюки. — В спальнике, например, теплее, чем снаружи. Но зато ходить снаружи одетым намного теплее, чем голым.

Я снял брюки, ботинки, носки, аккуратно развешивая одежду на крыше палатки. Валери смотрела на стриптиз, который я ей демонстрировал, с выражением нескрываемого ужаса на лице и тихо поскуливала.

Оставшись в одних трусах, я зашел по колено в снег и, расставив руки в стороны, плашмя упал в него, тут же вскочил и принялся яростно натирать себя снегом. Этот фокус я демонстрировал сам себе по многу раз за год, катаясь на лыжах со склонов Ай-Петри и Чатыр-Дага, и это было для меня естественной гигиенической процедурой. Валери же, наверное, первый раз видела рядом с собой живого «моржа».

— Все, конец! Мы тебя потеряли! — бормотала она. — Ты подхватишь воспаление легких, заболеешь пневмонией и умрешь от СПИДа. И я буду горько плакать над твоей могилкой.

Адвокат, занимаясь утренним бритьем, с улыбкой поглядывал на мои снежные процедуры.

— Кирилл, вы давно смотрели на себя в зеркало?

— А что случилось? Неужели рога выросли?

— Ну-у, — протянул он, — я думаю, что до этого не дойдет. А выросла у вас черная вульгарная борода. Гляньте-ка на себя.

Растирая себя скрученным в жгут полотенцем с такой силой, словно намеревался распилить себя пополам, я подошел к адвокату и взял из его рук маленькое зеркальце. Оттуда на меня глянула жуткая образина, рожа которой была покрыта густой черной щетиной. Я поскреб себя ногтями по щекам.

— Неужели это я?.. У вас случайно нет запасного лезвия?

— Лезвие есть, но я бы посоветовал вам оставаться в таком виде. Вы очень похожи на местного моджахеда, и если бы не голубые глаза, то вас здесь принимали бы за своего.

— Как, собственно говоря, и вас.

— Правильно, не брейся! — крикнула Валери из палатки. — Тебе идет борода.

Когда мое тело уже полыхало огнем, я оделся и почувствовал себя чистым и свежим. Валери лишь повозила во рту зубной щеткой, промыла глаза из кружки и снова залезла в спальный мешок.

— Господа! — сказала она. — Вы не могли бы подать даме кофе в постель?

Пока я разливал кофе по чашкам, Рамазанов топтал снег вокруг палатки и что-то высматривал. Когда он снова подошел ко мне, я спросил:

— Ну и что показала рекогносцировка?

— Это слово в переводе с военного на нормальный язык, кажется, означает изучение местности перед боем?

— Вы совершенно правы.

— Знаете ли, меня не покидает какое-то странное ощущение, что за нами постоянно следят.

— У вас, наверное, гипоксия. Кислородное голодание мозга, — с самым серьезным видом предположил я. — При этом могут возникать слуховые и зрительные галлюцинации, необоснованные страхи, ну и прочее.

— Правда? — поднял брови адвокат. — Это очень хорошо, что вы меня предупредили. А то я слишком серьезно отношусь к окружающему миру.

Должен сказать, что в условиях высокогорья у моих спутников что-то случилось с чувством юмора, которым, как и я, они вроде бы не были обделены. После завтрака, складывая палатку, я в шутку сказал Валери, что автомат на морозе может выйти из строя и пули будут вылетать из него очень медленно, как под водой. Ни слова не говоря, Валери передернула затвор и от бедра выстрелила одиночным по моему рюкзаку, который стоял от нее метрах в тридцати. Нарочно или случайно, но она попала по спичечному коробку, лежащему на верхнем клапане. Коробок разнесло в щепки, спички рассыпались по снегу. Валери поставила автомат на предохранитель и сказала:

— Да нет, вроде еще не замерз.

После этого случая я не шутил больше на подобную тему.

Солнце стремительно поднималось над плато, и мы снова стали снимать с себя все, что только было можно. Я, получив вчера изрядную дозу солнечной радиации, сегодня был более осмотрителен и накинул на голый торс куртку, прикрывающую мои малиново-красные руки. Валери, повесив автомат на шею, встала впереди, за ней — я, замыкал адвокат. Как и вчера, мы обвязались веревкой, хотя Рамазанов, сплетая вокруг пояса узлы, не мог скрыть снисходительной усмешки.

Мы шли через плато наискосок, и, приближаясь к его центру, опускались все ниже. Плато имело форму гигантского блюда, и мощный ледовый панцирь, сползая к центру, крошился, трескался, образуя многочисленные проломы. Нам приходилось часто менять направление, обходя широкие трещины, и до середины мы дошли не меньше чем через два часа.

Когда мы снова стали взбираться наверх, характер снежного покрова изменился. Трещин стало меньше, во всяком случае видимых, вместо рыхлого и глубокого снега под ноги лег твердый, спрессованный ветрами, морозом и солнцем наст. Идти по нему было легче, и мы заметно увеличили скорость…

То, что потом случилось, заняло всего несколько секунд. Я интуитивно почувствовал опасность, когда под ногами мягко прогнулась снежная доска и ломаная трещина очертила вокруг меня кольцо. Я уже сошел с опасного участка и хотел предупредить адвоката, но не успел. За моей спиной раздался сухой хлопок; натянувшись струной, веревка ударила по поясу и сильным рывком повалила меня на спину. Я почувствовал, что меня волоком тащит по снежной доске, и, приподняв голову, увидел в двух метрах от себя, где только что стоял Рамазанов, черную дыру в снежной доске. Валери, вместо того чтобы упасть и врыться ногами в снег, побежала ко мне, и, не имея никакой опоры, я скользил к черной дыре с нарастающей скоростью.

— Держи! — заорал я ей, царапая ногтями снег, но она, путаясь в веревке, которой была связана со мной, попыталась схватить меня за ногу, а потом навалилась на меня всем телом.

Мой затылок свесился над дырой, и я судорожно выгнулся, пытаясь затормозить каблуками. Валери закричала, хватаясь за снег, как за воздух. Вот и все, подумал я, как быстро!

Но движение прекратилось. Я продолжал лежать на спине, точнее, на рюкзаке, плечи висели над трещиной, пальцы вонзились в наст. Валери обнимала меня, раскинув руки в стороны.

Мы боялись пошевелиться и вздохнуть. Так продолжалось несколько страшных мгновений. Потом я услышал голос адвоката, доносившийся снизу:

— Кирилл, режьте веревку.

Миллиметр за миллиметром я переворачивался на бок. Надо было оторвать от наста одну руку. Я сказал Валери:

— Осторожно поднимись и тяни веревку на себя.

Она сползла с меня, и я на секунду увидел ее лицо. Оно по белизне ничем не отличалось от снега. Валери легла рядом со мной на живот, ухватилась за веревку у того места, где начинался перегиб, и от напряжения прикусила губу. Я рывком перевернулся на живот, ударом вгоняя ладонь в наст, но все же проехал еще несколько сантиметров, и мои ботинки, как плуги, взрыхлили ледовую корку.

Теперь я видел адвоката. Он покачивался на весу в какой-то неестественной позе: туловище было сильно запрокинуто назад, и, чтобы не перевернуться, он одной рукой держался за веревку, а другой упирался в ледовую стену.

— Режьте веревку, — спокойно повторил он. — Я вовсе не собираюсь тащить вас за собой.

— Было бы лучше, — ответил я сквозь зубы, — если бы вы помолчали… Валери! Под клапаном рюкзака колышки от палатки!

— А веревку отпускать?

— Только тихонько!

Валери медленно разжала побелевшие от напряжения пальцы, и я не почувствовал, что положение мое сильно изменилось. Я продолжал удерживать себя на краю трещины только тем, что руки и ноги были глубоко врыты в наст.

— Не суетись, — как можно спокойнее сказал, а точнее, прохрипел я девушке. — Выкарабкаемся.

— Замки замерзли, — захныкала Валери.

— Отвяжись! — напомнил я ей.

— Что?

— Да от веревки отвяжись, черт возьми! Быстрее!

— Кирилл! Не валяйте дурака! — снова заговорил адвокат. — От судьбы не уйдешь. Вы сами перейдете границу. Сядете на «хвост» какой-нибудь группе контрабандистов. Они часто встречаются на берегу.

— Я же просил вас не разговаривать, — едва выдавил из себя я. Руки немели, начинали дрожать от напряжения и снова медленно поехали вперед, с хрустом ломая ледовую корку. Я чувствовал, как по лицу стекают крупные капли пота и срываются вниз, в ледовую бездну. Я стиснул зубы, напрягаясь из последних сил.

— Ну? — крикнул я Валери.

— Что делать?! — Она уже звенела надо мной колышками.

— Валери! — крикнул из трещины адвокат. — Стреляй по веревке! Мы все погибнем! Я умоляю тебя!

Мне, кажется, осталось недолго мучиться.

— Отвязалась?

— Нет еще! А ты, Кирилл?

— Бля! — с жутким хрипом произнес я. — Делай что говорят… Привяжи конец к колышку… и забей его в лед… по самые уши… И ему… кинь ему…

Валери, на четвереньках добравшись до края трещины, сбросила колышек Рамазанову. Первый он не поймал — боялся сделать резкое движение, а второй, к счастью, упал ему на грудь. Он понял меня без слов и с такой силой вогнал колышек в ледовую стену, что я сразу понял: адвокат умеет побороться за жизнь. Он тут же перенес на него всю тяжесть тела и уперся в противоположную стену обеими ногами.

Я сразу почувствовал, что натяжение веревки ослабло, и попятился назад. Рамазанов ухитрился встать одной ногой на вбитый колышек, и я высвободил еще метра два веревки, встал, намотал ее на руку и, утоптав под собой снег, изо всех сил потянул ее на себя. Я почти лег, утрамбованный снег ломался, крошился под моими ногами, я с ожесточением месил его, как глину, и медленно-медленно продвигался назад, вытаскивая адвоката из трещины. Когда показались его руки, Валери кинулась на помощь. Я боялся, что он ненароком утащит ее за собой вниз, но Рамазанов не стал хвататься за руки девушки, а сам сантиметр за сантиметром выползал наверх, потом закинул ногу, перевернулся на краю трещины и лег на изрытый моими руками, политый потом снег. Кепи его осталось покоиться на дне трещины, и адвокат, зачерпывая снег пригоршнями, прикладывал его к своим высоким залысинам и, не моргая, смотрел в небо. Валери сидела на снегу, опустив голову на колени, плечи ее вздрагивали, но не думаю, что она была настолько перепугана, чтобы плакать. Я, покачиваясь, как пьяный, продолжал машинально наматывать веревку на руку, пока не остановился перед адвокатом. Он сел, крепко пожал мне руку:

— Я вам очень благодарен. Вы спасли мне жизнь. Вы поступили благородно.

— Не преувеличивайте, — ответил я. — На моем месте так же поступил бы любой мужчина.

— Увы! — Адвокат покачал головой. — Это не совсем так. Точнее, это далеко не так!

Я не стал с ним спорить, тем более что он был прав.

К вечеру мы дошли до края плато и остатки сил потратили на то, чтобы взобраться на заснеженный, продуваемый всеми ветрами скалистый гребень. Оттуда нам неожиданно открылся вид на утонувший в теплой дымке большой кишлак, расположенный по обе стороны реки; серые кубики домов, прямоугольники дувалов, квадратики полей. Он был очень далеко от нас, чтобы различить людей, но кишлак, бесспорно, был обитаем, и, наверное, мы все одновременно почувствовали, как быстро успели соскучиться по человеческому жилью, по запахам костров, навоза, теплого молока, по мелодичным звукам жестяных колокольцев отары и кудахтанью кур.

— Это Рустак, — сказал я.

Рамазанов, прикрывая лицо от обжигающего ледяного ветра, спросил:

— И далеко от кишлака до ущелья?

— Минимум четыре дня пути.

Адвокату ответ не понравился. Он покачал головой, рассчитав, должно быть, сколько времени займет обратный путь.

— Опаздываем. Глеб не сможет ждать нас у Пянджа неделю.

Я пожал плечами:

— Значит, надо было лететь вертолетом.

Наша пропотевшая одежда быстро покрылась корочкой льда и стала напоминать рыцарские доспехи. Пока мы с Рамазановым ставили палатку на узком пятачке, вконец обессилевшая и замерзшая Валери пыталась укрыться от ветра на склоне, спустившись на десяток метров вниз, а я, волнуясь, что в сгущающихся сумерках она может потерять нас или же с ней случится обморок, беспрерывно задавал ей всякие глупые вопросы и требовал, чтобы она отвечала на них.

Так мы кричали друг другу целых полчаса подряд и совершенно посадили свои голосовые связки. Зато ужин в палатке прошел в блаженной тишине, если не считать завывания ветра. Адвокат по уже заведенной привычке налил мне стопку, но, вместо того чтобы залить спирт себе в желудок, я докрасна растер им ноги и руки Валери и при этом мысленно молил бога, чтобы она проснулась утром здоровой и веселой, как прежде.

Глава 29

Мы сидели на краю рисового поля, свесив ноги с бережка. Под нами протекал арык, в котором Валери пыталась выстирать свой свитер, по цвету очень отдаленно напоминающий белый. Разложив свитер на траве, она усердно натирала его куском мыла.

Я, изредка поднимая голову, смотрел на грунтовую дорогу, которая проходила недалеко от нас, и вяло боролся со сном. Между широких, с уродливо вывернутыми стволами деревьев, которые темными истуканами стояли вдоль дороги, катилась двуколка, запряженная мулом. Над ней высилась гора веток, аккуратно сложенных и перетянутых веревками. Рядом с затурканным окриками и плеткой животным шел мальчик — в серой длинной рубахе, босоногий и с бритой почти наголо головой. Он, занятый воспитанием упрямого животного, не видел нас.

— За час — первое транспортное средство, — сказал я.

Это была идея адвоката — добраться до места на машине. Его представление об Афганистане и загруженности его дорог было, мягко говоря, своеобразным. Я пытался объяснить, что эта, так сказать, дорога, ведущая в Рустак, заметно отличается от трассы Симферополь — Москва по интенсивности движения автотранспорта. Адвокат настаивал на своем:

— Даже если мы два дня подряд будем ждать попутку, то все равно выиграем во времени.

Валери тоже без особого энтузиазма смотрела на перспективу снова подниматься в горы. Я же считал путь пешком не самым удобным, но зато достаточно безопасным. На это адвокат потирал ушибленное при падении в трещину колено и многозначительно вздыхал.

Пришлось мне уступить. Но из принципиальных соображений я дал себе слово, что пальцем не пошевелю ради того, чтобы найти машину. И вот уже больше часа мы загорали на берегу арыка.

— Прикажете тормознуть ишака? — подшучивал я над Рамазановым.

— Если мы будем светиться здесь с автоматом, то наверняка никогда не поймаем машину, — проворчал адвокат.

— Думаю, что как раз наоборот. Поймать машину без автомата — пустое дело.

— Кирилл, ты поможешь мне выжать свитер? — спросила Валери.

Я помогал выжимать свитер, едва не разорвав его на две части, потом массировал даме ножку, занемевшую от долгого стояния в холодной воде, потом разжигал примус, чтобы приготовить кофе, и все это время адвокат все больше и больше мрачнел. Клянусь богом, он уже жалел о том, что не послушался меня, и прикидывал, за сколько мы сумеем добраться до ущелья верхом на ишаке.

Прошел еще час, в течение которого я демонстративно спал, положив голову на рюкзак, а проснулся от мерного гула, который доносился откуда-то издалека.

— Машина! — крикнул адвокат и ударил кулаком по ладони. — Идемте, Кирилл! Не время спать!

— Что вы намерены делать? — спросил я, не поднимаясь, однако, с мягкой травы.

— Ловить машину!

— Стоя на обочине и размахивая рукой?

— А как вы предлагаете ее остановить?

Я кивнул в сторону автомата:

— В Афганистане это пока единственный веский аргумент.

— Вы предлагаете… стрелять в водителя?

Я поморщился:

— Низами Султанович, господь с вами! Достаточно всего лишь припугнуть. Клацнуть затвором или выстрелить по какой-нибудь мишени, как, к примеру, сделала Валери, когда показывала мне, что автомат работает исправно.

— А хотите, я остановлю машину? — вмешалась Валери. — И без единого выстрела.

— А как вы это сделаете? — Адвокат, глядя на приближающееся облако пыли, стал немного нервничать.

— Надеюсь, ты не станешь раздеваться на дороге? — спросил я.

Валери фыркнула:

— Кирилл, какой ты примитивный! Голым телом я только отпугну водителя от себя. А чтобы он остановился, достаточно будет показать ему свое улыбающееся лицо.

— Давай, действуй! — поторопил адвокат. — Машина уже близко… Автомат оставь!.. Кирилл, вы возьмете оружие?

Мы с адвокатом легли на дно канавы, чтобы с дороги нас нельзя было увидеть раньше времени. Валери — я не мог смотреть на нее без идиотского смеха, который вдруг нахлынул на меня, — вышла на дорожное полотно, подвязывая к поясу влажный свитер, и неторопливо побрела навстречу желтой «Тойоте», похожей на почтовую легковушку, только не с крытым кузовком, а с дощатой платформой, на которой сидели, висели, стояли разновозрастные люди в пропыленных одеждах. Машина выла, урчала мотором, ее подкидывало на ухабах, и пассажиры, выпятив одуревшие глаза, смотрели на девушку в узких джинсах и жилетке, которая, накинув на плечо курточку, гуляла по дороге с таким естественным видом, словно по набережной в Крыму.

Машина засигналила, Валери подняла голову, махнула рукой, но с дороги не сошла, и «Тойота» остановилась перед ней. Полминуты мы ждали, когда осядет пыль, а потом увидели, что перед Валери стоит мужчина — низкорослый и щуплый, вместе с чалмой на полголовы ниже ее, зато с пышной кучерявой шевелюрой. Валери пыталась ему что-то объяснить на пальцах, но мужчина был занят тем, что с интересом рассматривал ее джинсы и повязанный на поясе свитер. Я понял, что он уже морально готов увезти ее на край света, и встал на ноги. Афганец еще не видел меня и поэтому начал позволять себе некоторые вольности по отношению к женщине. Я свистнул ему и пошел быстрее, демонстративно досылая патрон в патронник.

Пассажиры, разинув рты, смотрели то на меня, то на Валери. Никто из них даже не попытался покинуть место на платформе, которое, надо полагать, досталось каждому с превеликим трудом.

Афганец смотрел на меня со страхом, но тоже не предпринимал никаких решительных действий.

— Ты все испортил! — сказала мне Валери. — Я уже почти договорилась.

— И чем ты думаешь с ним расплатиться? — Я подошел к водителю, который, казалось, от страха стал еще короче. — Нехорошо! — громко сказал я ему, будто громкие слова афганец мог понять и без перевода. — Нехорошо лапать чужую ханум! За это поедешь на кузове, если это можно так назвать…

Адвокат уже раскрыл дверцу кабины и жестом просил пассажира, который сидел рядом с водителем, выйти наружу. Несколько человек решили не испытывать судьбу и, спрыгнув с платформы, отошли подальше, безучастно наблюдая за развитием событий. Самое интересное заключалось в том, что один из них был вооружен и нес за спиной на ремне огромное допотопное ружье.

Я занял место за рулем, Валери и Рамазанов втиснулись в кабину рядом со мной. Мы вместились только благодаря тому, что второй дверцы в машине не было, и я наполовину высовывался из кабины. Много всяких машин довелось мне увидеть за свою жизнь. Эта же «Тойота» вряд ли была пригодна даже для гонок на выживание. Естественно, никаких приборов — на щитке только черные круглые дыры и оборванные провода. Лобовое стекло исполосовано трещинами. Даже рулевое колесо наполовину обломано. Адвокат, поймав мой многозначительный взгляд, развел руками:

— И все же это лучше, чем идти пешком.

— Конечно, лучше! — поддержала его Валери. — Отличная тачка! Ну-ка, синьор Вацура, покажите класс в гонках по пересеченной местности.

Я обернулся назад. Число пассажиров на платформе стремительно убывало. Остались самые стойкие и бесстрашные. Или самые несчастные, которым не ехать никак нельзя было.

Я нажал на педаль сцепления, поставил передачу и, добавляя газу, с удивлением увидел, что мы поехали.

— Надо же, — пробормотал я, — до последней минуты не верил.

В отличие от адвоката и Валери, которые считали, что лучше плохо ехать, чем хорошо идти, я уже через несколько минут горько пожалел, что дал им уговорить себя. «Тойота» находилась явно на последнем издыхании. Она едва преодолевала выбоины на дороге, дергалась в агонии, если я слишком сильно давил на акселератор, скрежетала коробкой передач, в которой, как оказалось, было всего две скорости, стреляла выхлопом, ни с того ни с сего глохла, и мне приходилось лихорадочно «накачивать» педаль, словно делать искусственное дыхание умирающему. Все это нервировало, и я с трудом сдерживал в себе желание остановиться, высадить людей, облить бензином и поджечь эту несчастную колымагу, чтобы прервать ее и мои мучения. И тем не менее мы ехали, оставляя за собой километр за километром пыльной, разбитой, пустынной дороги.

Через час мы выехали на асфальт, хотя назвать эту трассу для фристайла шоссейной дорогой можно было лишь с большой натяжкой. Справа от нас грохотала по камням и порогам полноводная мутная река. Правого берега как такового у нее не было — круто вверх уходили в небо бордовые скалы. Временами мы видели на них странные жилища из глины и соломы. Как ласточкины гнезда, они лепились один на другой: крыша одного — фундамент другого. Странные существа неопределенного пола и возраста, одетые в лохмотья, следили за нами с плоских крыш своих гнезд. Когда-то давно, впервые увидев жилища горных афганцев, я был шокирован их нищетой и первобытностью. Потом, увлекшись войной, перестал обращать на это внимание. Теперь я удивлялся снова. Одна и та же картина может остро впечатлять несколько раз за жизнь. При условии, что она остается неизменной, в то время как меняемся мы. Я вернулся сюда иным человеком. Они — остались прежними.

Дорога липла к уступам, скалам и расщелинам, и мне приходилось энергично крутить огрызок руля, чтобы плавно вписываться в многочисленные повороты. Пассажиры на платформе были спокойны, даже апатичны, и их, пожалуй, уже ничуть не беспокоила внезапная подмена водителя. Я следил за дорогой через дверной проем — так мне было лучше видно, чем через мутное от трещин стекло.

Снова над нами проплыли ярусы «ласточкиных гнезд». Притормозив, я аккуратно объехал ослиный караван, бредущий по узкой обочине. Пацаны, сидящие на телеге, замахали нам руками.

— Что это? — Валери, чуть подавшись вперед, всматривалась сквозь мутное стекло.

Мне показалось, что по дороге тащится навьюченный мул, окруженный группой погонщиков. Мы сближались. Я машинально ударил по дырке в центре рулевого колеса, где когда-то давно была сигнальная кнопка.

— Телега, — сказал адвокат и, взяв из рук Валери автомат, положил его себе на колени.

Телега стояла поперек дороги, загораживая проезд. Перед ней сидели на корточках люди. Я стал притормаживать.

— Только не спешите и не делайте глупостей, — сказал я.

Люди начали вставать. Человек шесть-семь, все с оружием.

Я ударил по тормозам. Дряхлая «Тойота» едва не развалилась на части, и ее тормозной путь был слишком длинным, чтобы я успел развернуться. Один из людей поднял автомат стволом вверх и дал короткую очередь.

Мы остановились.

— Приехали, — тихо сказала Валери.

Люди неторопливо шли к нам.

— Не делайте резких движений, — предупредил я.

— Кирилл, — изменившимся голосом сказал адвокат, — что будем делать?

— Умирать смертью храбрых, — зло ответил я. — Почему этот вопрос вы задаете только сейчас?

— Послушайте, — вмешалась Валери, — может быть, вы поспорите в другой раз?.. Интересно, что они от нас хотят?

— Проверить водительские права, — усмехнулся я. — Наверное, я превысил скорость.

Сидеть в кабине и дожидаться, пока эти обделенные гуманностью горцы подойдут и станут выволакивать нас, было бы глупо. Я первым вышел на асфальт, сел на горячий капот и сунул руки в карманы. Наши пассажиры отошли на обочину, опустились на корточки и стали с интересом следить за развитием событий.

Афганцы вели себя достаточно бесцеремонно, как, впрочем, мы того и заслуживали. Бородатый мужичок, бритый наголо, покрытый круглой шапочкой, рывком повернул меня лицом к машине, заставил опереться о нее руками и быстро обыскал. Мои карманы опустели, но по этому поводу я не стал сильно печалиться — там ничего особо ценного не было. Затем он таким же образом обыскал адвоката и Валери. Я молча терпел, когда руки афганца шарили по карманам ее джинсов. Это еще не самое страшное, думал я, когда нас, легонько толкнув в спины, повели куда-то вверх по тропе, вдоль ряда серых мазанок.

Валери шла рядом со мной. Я время от времени кидал на нее взгляды. Она была спокойной, сосредоточенной, и в ее глазах я не смог различить страха, хотя, кажется, мы впервые с начала нашего путешествия так крепко вляпались в неприятность. Почувствовав мой взгляд, она повернула голову и улыбнулась краем губ. Так улыбаются, конечно, с петлей на шее, и все же!

Адвокат шел за нами, я не оборачивался, да и необходимости в этом не было. О чем говорить, если мы даже не представляли, что ждет нас в ближайшее время. Афганцы тоже молчали. Они конвоировали нас с таким оттенком скуки и обыденности, будто им каждый день приходилось останавливать на дороге машины, угнанные представителями великого северного соседа.

Мы свернули в проулок. Один из афганцев подошел к сараю, отпер большой амбарный замок на его дверях, открыл одну створку и жестом пригласил нас зайти внутрь.

Я, как истинный джентльмен, пропустил Валери вперед, затем вошел сам. Адвоката, кажется, слегка подтолкнули хлопком в спину.

Дверь за нами закрылась, клацнул ключ в замке. Мы стояли в полусумрачном сарае без окон, свет в который проникал через щели в двери. Земляной пол, голые серые стены, потолок, с которого, как электропровода, свисают соломинки… Я почувствовал, что мои губы неудержимо расплываются в улыбке.

— Кажется, вы чему-то радуетесь? — спросил адвокат, присаживаясь у стены на землю.

— Мне смешно.

— Это бывает, нервы… Ах, мерзавцы, трубку отобрали, так бы закурил перед смертью.

Валери стала тарабанить кулаками в дверь. Я подошел к ней и положил руки на плечи:

— Не шуми, а то тебе предоставят отдельную камеру.