По следу Каина Белоусов Вячеслав
Когда, выпив горяченького чайку, мы забрались наконец в палатку, Валерка минут десять – пятнадцать шугал комаров, гоняясь за ними с зажжённой газеткой, утомившись и потеряв надежду, растянулся рядом, поворочался и спросил:
– Я забыл, ты храпишь?
– А откуда тебе знать? – хмыкнул я. – Когда экзамены сдавали, ты в комнату заваливался под утро, у девчонок пропадал с гитарой вместо того, чтобы готовиться.
– Не забыл…
– Угомонись ты.
Мы полежали ещё, поворочались, теперь уже не спалось обоим, он мне весь сон перебил, я, конечно, отвык от палаточной жизни; когда это было в студенческих отрядах, к тому же селили нас в пустующих школах или того лучше – в клубах: на уборку урожая закрывалось всё. Да и комары оказались хитрее, чем наивно полагал мой приятель; по тому, с каким гулом они пикировали на нас, лишь мы затихали, их великое коварство стало очевидным. Пошли хлопки, шлепки, ругательства. Так, помыкавшись, мы снова оказались у костра.
– Ты знаешь, – принялся доставать остывшие картофелины из золы и по-братски делить их на двоих Валерка. – У огня – спасение, этих паразитов совсем нет. Опять мы оказываемся в преимуществе. Подремлем здесь, всё равно скоро рассвет. А ты доскажешь мне историю Митрофана. Я как-то с ним уже свыкся. Прикипел, так сказать. Хоть и попик, но уж больно довелось ему настрадаться.
– На Руси мучеников любят.
– Как же тот крест алмазный у него оказался? Ты начни с этого.
– А вот тогда и оказался, когда объявил он Тихону о своём отъезде в Астрахань, – я налил чайку покрепче, спать совсем не хотелось; Валерка два одеяла приволок из палатки, и мы обустроились у огня в надежде не двигаться уже никуда до самого утра. – Митрополит решил его отблагодарить и этот чудодейственный крест подарил ему со своего, так сказать, плеча.
– Это сказка, что ли?
Что я мог сказать? Естественно – только пожал плечами.
– Какими чудесами крест обладал, если не спас хозяина от смерти, притом какой смерти!?.. В позоре, без славы и чести?.. Умереть заговорщиком!..
– Насчёт чудодейственных свойств креста не у тебя одного большие сомнения. По правде говоря, никто никаких чудес и не наблюдал, хотя церковнослужители, с которыми мы с Павлом Никифоровичем беседовали, в одни голос твердят обратное.
– У них это есть, – подпёр голову Валерка, засмотревшись на пламя. – Иконы с плачущими глазами, чернеющие лики, потом оказывается, что за доской целый аппарат с набором капельниц и другая механика.
– Мне вот что порой думается, – я не стыдился перед приятелем откровенничать, меня самого достало до кишок, давно уже хотелось с кем-то поделиться, а с кем? Федонина смешить? – Может быть, чудодейственная сила креста в том, что люди до сих пор архиепископа Митрофана не забывают. Ведь память – это в определённой степени вторая жизнь. Слышал мудрость – вспомни меня, и я буду жить вечно?
– Здорово! – сверкнул глазами Валерка. – Но это же философия, а не чудо.
– Разве? А вокруг нас что? Легко жить собрался.
– Я не об этом.
– А я как раз. Митрофан мог спастись. Ему не раз предлагали бежать из города, где нависла угроза реальной расправы. И даже не как заговорщик или контрреволюционер, а просто церковнослужитель, он наблюдал своими глазами эту опасность. Служителей культа расстреляли к тому времени в городе немало. Они были духовными противниками, а их идеи не менее опасны и серьёзны, чем бомба за пазухой, нож в кармане или яд в стакане. А Митрофан отказывался, словно сам искал смерти. Он не боялся её. Возьми Иисуса Христа…
– Но!..
– Погоди, погоди. Многие считают, что до того, как стать идеей, он был материален. Но этот молодой человек выбрал смерть. Чтобы жить вечно. Вот в чём сила и смысл этого парадокса. И Митрофан похоже…
– Фанатик?
– Герой!
– Я бы…
– И потом… Знаешь, что мне священники отвечали, когда я их, подобно тебе, укорял тем, что крест, мол, не сотворил чуда владельцу?
– Догадываюсь.
– Владелец креста сам должен просить и желать этого.
– А Митрофан, выходит?..
– Ты сам ответил на вопрос, который меня мучил всё это время. Кстати, как я уже говорил, об этом свидетельствуют все дальнейшие события, последовавшие после возвращения его из Питера. После второй революции началась Гражданская война. Разбитая 11-я Красная армия отступила к городу, притащила с собой страшную болезнь – тиф. Митрофана и его свиту попёрли из Кремля, как он ни сопротивлялся, убеждал, что грех храм военными заселять. Выброшенный на улицу из Успенского собора, он ютился по случайным углам у церковнослужителей. Ему стали угрожать расправой, друзья устроили побег, чтобы спасти, но он отказался. Уже тогда раздавались призывы о расправе. Он не принял декрет Ленина о церкви, не хотел бросить собор, устраивал проповеди, одним словом, был у власти как бельмо на глазу.
– На что он надеялся?
– Когда в соответствии с Декретом начали закрывать церкви, среди священников появились протестующие, естественно, пошли аресты недовольных, а затем и первые жертвы. По приговору чека было расстреляно несколько священников. Скоро появились случаи, когда с церковнослужителями обходились без суда и следствия. Нависла угроза ареста Митрофана. Близкие к нему лица пожелали вывезти его из города. И знаешь, что он им ответил? Я могу процитировать его слова наизусть, во всяком случае, так, как они записаны в бумагах, которые показывали нам с Федониным.
– Ну-ка, ну-ка, – навострил уши приятель.
Я не мог ничего забыть, слишком впечатлили меня фразы, которые однажды я сам прочитал с дрожью в душе. Наверное, также с дрожью в голосе я и повторил приятелю:
– «Вы предлагаете мне побег, и это в то время, когда у нас на глазах расстреливают невинных. Я никуда не уеду, на моей груди Крест Спасителя, и он будет укорять меня в моём малодушии. Хочу спросить и вас: почему вы не бежите? Значит, вы дорожите своей честью больше, чем я. Знайте, я совершенно чист и ни в чём не виноват перед своей Родиной и народом».
Валерка не сводил с меня глаз.
– Слушай, он и про крест тот самый упомянул?
– Если я ошибся, то только в перестановке отдельных слов, но не думаю, – перебил я его[2]. – Чуешь одержимость этой личности? Он явно шёл к своей финальной цели сознательно. А его роль в заговоре?.. Пока дело из архива не получим, повременим с выводами.
– Но приговор-то есть?
– Наверное. Я же говорю, заглянем в дело, будет ясно всё наверняка.
– А с Иосифом ему, значит, так и не выгорело?
– Мне представляется, это стало последней точкой в деятельности архиепископа Митрофана, после чего он и был арестован. Одержимый этой идеей, Митрофан, досаждая властям, допекал их прошениями разрешить провести 11 мая теперь уже 1919 года торжества в честь митрополита Иосифа и пропустить верующих астраханцев в Кремль к гробнице священномученика.
– Слушай, Данила, ты шпаришь по-ихнему, как будто всё время только этим и занимался.
– Поживи с моё. У меня мозоли на глазах и пальцах от этого дела.
– Воздастся. Не гневи.
– Ты прав, мой друг, слишком заноситься грех, и вот здесь, – с важным видом поправился я, допивая чай, – я и попался. 11 мая – это дата уже тогда ушлав прошлое. Старый календарь канул вместе с династией Романовых. Архиепископ Митрофан наметил освящение Иосифа провести 24 мая. Это по новому, то есть по нашему, стилю. Ему напрямую не отказали, но 23 мая, словно ненароком военные издали распоряжение о полном запрете каких-либо богослужений в Успенском соборе, а также, словно забывшись, запретили вход верующим в сам Кремль. Архиепископ пустился на хитрость и перенёс осуществление торжеств в Знаменский храм, что был построен как раз в ознаменование освобождения Астрахани от разинцев, казнивших митрополита Иосифа.
Валерка раскрыл было рот в вопросе, но я его перебил.
– Не спрашивай. Знаменского храма или церкви, как говорят в народе, ты нигде у нас не найдёшь. После революции уже к тридцатым годам её уничтожили, их вообще сровняли с землёй столько, что сосчитать составит большого труда. И не спрашивай меня, откуда мне это известно. Ладно?
Валерка только губы поджал.
– Затеяв всё это, конечно, Митрофан опять рисковал. Но главная трагедия, о чём он не догадывался, могла произойти спустя несколько часов. Когда верующие с ним во главе крестным ходом подошли к Кремлю, их встретила рота солдат с пулемётами. Был отдан приказ стрелять, и только чудо спасло жизнь архиепископа.
– Значит, всё-таки произошло чудо! – не удержался Валерка. – А как же крест? Как он выглядел? Что о нём рассказывают те, кто его видел?
– Разное. Но о крупных алмазах, бриллиантах, других особых выкрутасах церковнослужители не упоминают. Собственными глазами видевших и живых пока не удалось установить. Была надежда на бабку Ивелину – Толупанову Ивелину Терентьевну, но, увы, Павел Никифорович просчитался. Она вначале расхвасталась ему сгоряча, что собственными глазами видела этот крест на груди Митрофана, но когда тот начал уточнять у неё про камни, алмазы, другие детали, старушка засмущалась и покаялась, что со слов мужа расписывала диковинный крест. Правда, она назвала одного крамольного богослова, который жив и уж точно этот крест близко видел, так как дружен был с отцом Митрофаном, но фамилию запамятовала. Придётся мне к ней ехать и допрашивать дополнительно, она намекнула, будто муж её записки какие-то делал, тетрадку прятал, чтобы не отобрали, а умирая, ей передал. Обещала отыскать.
– А чекисты?
– Я ж тебе говорю, Федонин намекнул, у Петровича, кажется, неприятности появились на этой почве. Во всяком случае, Игорушкин подписал запрос только после возбуждения уголовного дела. В Москву звонил, консультировался. С этим у нас, чую, будут проблемы.
– Я ничего не понимаю! – дёрнулся было Валерка.
– А тебе и понимать нечего. Мы с тобой не на лекции в клубе. Я тебе разве что-нибудь говорил?
– Убедительный ликбез, нечего сказать, – хмыкнул мой приятель. – Собственно, а на что я надеялся? Вы сами с Павлом Никифоровичем недалеко от меня ушли. Я понял: до истины вам ещё копать да копать.
– А тебе враз всё подавай?
– Как же Митрофан в заговорщиках оказался? В этом хотя бы у вас ясность имеется?
– Собственно, такой задачи перед нами и не ставилось. Это всё Павел Никифорович на меня взвалил – расчистить, как он выразился, исторический фон, иметь полное и объективное представление о произошедших событиях. Чтоб легче было выполнить главную задачу – попытаться добраться до пропавшего креста. К слову сказать, всё начиналось с прокурорской проверки, дальше цель не ставилась, но обстановка, как на фронте, внезапно осложнилась. Теперь уголовное дело нами возбуждено, появятся оперативные возможности и другие процессуальные рычаги… Я думаю, попытаемся добыть её величество – матушку истину.
– А что же Митрофан?..
– Ты о заговоре?
– Ну да?
– Определённо известно следующее. После того чепе, когда была обстреляна мирная демонстрация верующих, шум, конечно, пошёл. Но пострадало мало, а раненых кто считает? Однако архиепископ попал в чека на заметку уже по-серьёзному. Кировым перед чекистами была поставлена задача очистить город от врагов и всех подозрительных, так как белые были на пороге. Накануне, в марте, в городе действительно было подавлено восстание, вызванное сокращением хлебных пайков для рабочих, бушевавший тиф осложнил обстановку. Последовали массовые казни. Расстреливали в Кремле, прямо у стен. Не считались ни с кем, особого следствия не проводили. Обстановка была накалена до предела. Знал ли об этом Митрофан? Конечно. После подавления восстания он отслужил панихиду и осмелился назвать погибших невинно убиенными. Его проповедь не осталась без последствий, через десять дней после расстрела крестного хода у Кремля, седьмого июня в канун праздника Святой Троицы архиепископ совершил службу в Троицкой церкви и после службы остался ночевать у настоятеля этого храма. В первом часу ночи за ним пришли вооружённые люди, и он был арестован. Больше его на свободе не видели. Только через месяц, шестого июля в большом зале горисполкома на чрезвычайном объединённом собрании большевиков, членов Реввоенсовета председатель особого отдела Атарбеков объявил о разоблачении заговора. Заговор получил название «цианистый калий», потому как Атарбеков сделал заявление, что враги предприняли попытку отравить ядом Реввоенсовет и весь командный состав 11-й Красной армии. За два дня, с первое на второе июля, был арестован шестьдесят один человек, среди них в качестве главарей Атарбеков назвал архиепископа Митрофана и епископа Леонтия.
– И того взяли?
– Леонтий был арестован вместе с Митрофаном, также почти месяцем раньше, и на следующее утро уже весь город говорил об их арестах. К Атарбекову направилась толпа верующих с ходатайством об освобождении. Тот пообещал, потом передумал… отказал, начал грозиться, что арестует и самих просителей…
– Погоди, погоди! – Валерка сбросил одеяло и чуть не вскочил на ноги. – Эти два главаря месяц сидели в тюрьме, а арестовывать остальных начали через месяц? И только потом объявили о заговоре! Ты ничего не перепутал со временем?
– Заметил числа? А ведь я не зря их называл. Вот в этом ещё одна нелепость и на наш взгляд. Конспирацией эту глупость не назвать. Наоборот, мысли разбегаются. Одним словом, без материала того архивного дела, что в КГБ хранится под семью замками, похоже, задачи нам не решить. Георгий Александрович Атарбеков скелет спрятал в своём шкафу так, что не достучаться…
Верите – нет, не успел я этих слов досказать, из-за наших спин, с самой темени речки и береговых кустов метрах в пятидесяти вой волчий к нашим ушам дотянулся. Тихий совсем, словно прощавшийся, и всё смолкло. Мы так и замерли у костра, друг на друга уставившись, словно проверяя, не почудилось ли обоим, чтобы в дураках не выглядеть.
– Ты слышал? – выдавил из себя Валерка.
– Не глухой.
– Достали меня эти твари.
– Собаки, думаешь?
– А чёрт их знает. Теперь уже и не знаю, что сказать… Главное, только ты про Атарбекова начал, им выть вздумалось…
Глава XI
Полночь властвовала нал кладбищем во всей своей пугающей мрачной темноте, когда лопаты землекопов застучали по крышке гроба.
– Добрались? – заглянул Донсков внутрь разверзнутой могилы и крикнул громче. – Сейчас верёвки бросим, вяжите гроб крепче, чтобы не перевернуть. А то…
– А то чего? – донеслось из-под земли. – Мы привыкшие. А ему уже хуже не станет.
– Ему может быть, а мне достанется. Родственники пронюхают, мне погон не сносить.
– Легче плечам, – нашёлся в могиле шутник.
– Гришка, ты делай, что тебе говорят! – нагнулся к могиле и Гремыкин.
– А выпить будет?
– Будет, будет, – терпеливо подтвердил Донсков, вытер взмокший лоб, измазал лицо глиной, но никакого внимания на это не обратил. – Вы, братцы, только дурака там не валяйте. Посерьёзнее, ей-богу. Огня ещё не надо?
– Хватит одного фонарика.
– Может, сменить кого?
– Командуй наверху, капитан. Пусть тащат. Мы отсюда подмогнём.
Гроб вытащили.
– Зря вы затеяли всё это, – опять забурчал над ухом Донскова юрисконсульт. Мухина или знобила прохлада, или страх пробивал, он не отходил от капитана. – Разве можно верить словам дурачка? Прав Гремыкин, полоумный такое наговорит! Вам за всё отвечать придётся.
– Теперь уже поздно, – скрипнул зубами Донсков.
Гроб поставили на едва приметную ровную дорожку между двух оград. Фары двух машин – «воронка» и медицинской упёрлись в бархат длинного страшного ящика. Мухин придвинулся к Дарье и едва успел подхватить её под руки, толстушка закачалась, закатила глазки и рухнула, если б не он.
– У врачей нет ничего? – крикнул Мухин, едва удерживая бесчувственную женщину. – Да помогите кто-нибудь! Тяжёлая тётка!
Два милиционера и Дыбин бросились к нему, сунулся было и Гремыкин, оба санитара, но Дарья белками глаз заворочала, приходя в себя, повела плечами, окрепла, утвердилась на ногах и оттолкнула Мухина, выбираясь из его объятий:
– Будет уж. Что же лапать-то!
– Дарья Михайловна!..
– Сорок лет Дарья Михайловна, – отмахнулась та. – Разве так можно? Я вам что?..
Милиционер помоложе прыснул, Дыбин фыркнул на него, Мухин смущённо потеснился к Донскову.
– Нам вылазить? – крикнули из ямы.
– Куда? – гаркнул вниз Донсков. – Копайте ещё, ребятки.
– Чего ж тут? Тут пусто!
– Копайте, я сказал!
– Да что ищем-то? Известное дело – одна земля.
Луч фонарика запрыгал в яме, обшарил углы.
– Клад какой?
– Твёрдая? – заглянул вниз Донсков.
– Мягкая пока.
– Копайте, братцы, копайте, пока твёрдая не пойдёт, – крикнул Донсков, скривился и обернулся к оперативникам. – Мужики, прикурите мне кто-нибудь сигаретку. Рука в глине.
Пока Дыбин, сам не курящий, обшаривал взглядом оперативников, с сиденья машины медиков спрыгнул эксперт Глотов и подал пачку сигарет:
– Юрий Михайлович, у меня «Шипка».
– Давай, Вячеслав. Давно тут?
– Минут двадцать как подъехали. Твои подняли. Что ищем?
– Не догадываешься?
– Подозреваю.
– Многое бы я отдал, чтобы тот придурковатый не наврал.
– А они не врут.
– Ты уверен?
– Наука. У полоумных мозг в этом плане совершеннее.
– Дай-то бог, – затянулся Донсков сигаретой, и лицо его потеплело не то от табака, не то от заверений медицинского эксперта. – Не сносить мне головы, если ничего не найдём.
– Прямо не знаю, что и ответить, – Глотов прищурился и усмехнулся. – Не уверен, что лучше.
– Мудрый ты человек, Вячеслав, – покачал головой Донсков с кислой гримасой. – Возьмёшь в санитары, когда Максинов погонит?
– Спирта не хватит, – отказал эксперт. – Нам теперь только руки мыть и дают.
– Есть! – дико вскрикнули в яме.
– Что? – выплюнув сигарету, бросился туда Донсков. – Что есть?
И сам, не дожидаясь, спрыгнул вниз, подсвечивая себе фонариком.
– Мягкое здесь, товарищ капитан, – уже тише сказал мужичок, которому грозился Гремыкин. – Похоже, тело тут… труп.
Донсков посветил в том направлении, куда указывалось, и привалился спиной к стенке могилы: среди комьев и песка ясно проступала человеческая рука, голая до локтя. Остальное было завалено землёй.
– Санитаров надо? – спросил он мужичка, присевшего рядом, второй отвалился к другой стене.
– Водки бы, – поморщился тот.
– С собой нет. Но вытащите, как раз привезти должны. Я слово держу.
– Это когда будет…
– Ну что, кликну я санитаров? Глотов привёз двоих. Подменят вас.
– Чего уж… – махнул рукой мужичок. – Людям пачкаться. Они небось в халатах?
– Чего?
– В халатах, говорю, санитары-то?
– Не знаю. Наверное.
– Ты скомандуй, капитан, чтобы брезент нашли. Мы скоренько, – и мужичок подтолкнул Донскова наверх.
– Брезент давайте, – крикнул Донсков Глотову, когда его за руки вытащили из могилы. – Может, тут и глянешь трупик, Вячеслав? Что там? Живого-то не бросят?
– Как знать, – пожал эксперт плечами. – Я гляну. Только предварительно. Остальное при вскрытии. Сам понимаешь, а то до утра провозимся.
Дыбин протянул капитану новую сигарету, Донсков затянулся со сладостным умилением на лице, блаженно улыбнулся лейтенанту и подмигнул:
– А ты о футболе мечтал… Понял, в чём счастье сыщика?
– Бороться и искать. Найти и чтобы не стошнило, – выпалил тот.
– Вот именно. Правильно мыслишь, лейтенант.
– Это как раз для капитанов, – заулыбался сообразительный Дыбин.
– Отнюдь. Это и для майора подойдёт, – подмигнул Донсков.
Подняли наверх тело в чёрном брезенте. Подтащили к гробу, место позволяло. Все расступились, не отваживались открывать. Дарью, еле державшуюся на ногах, милиционеры попробовали увести к машине, но та не давалась. Гремыкин стоял настороже, но уже жался к машине медиков, Мухин опять не отходил от Донскова.
– Вы её оставьте, возможно, опознавать понадобится, – бросил оперативникам Донсков и улыбнулся толстушке. – Как? Есть ещё порох в пороховницах?
Та отвернулась, приметила Гремыкина, к нему прижалась.
– Вас вытаскивать? – обернулся капитан к яме. – Или сами выберетесь?
А эксперту махнул рукой – начинай, мол, однако из могилы не отвечали.
– Вы чего там? – наклонился Донсков. – Не уснули, братцы?
– Михалыч! Тут ещё один, – подал голос тот, из шутников, по имени Гришка.
– Ё!.. – вылетело у обомлевшего капитана, и он присел на корточки. – Вы чего там!.. Раскопщики хреновы!
– Ещё один, Михалыч! И тоже мужик!
Глава XII
И всё-таки, несмотря ни на что, удалось нам и поспать под утро. А когда искупались на зорьке и лёгкой зарядочкой на берегу разогрели молодецкие тела, мрачные приключения совсем забылись. Вспомнили о них только когда к сетке своей спрятанной сунулись в заветный заливчик. Не нашли её. Ни черти, ни волки, а какие-то двуногие вырвали её со всеми потрохами, а может, и рыбой. Остались на берегу следы грязных босых ног. И снастей своих мы лишились, которые под корягами караулили. Здесь уж точно плакали наши сомы и сазаны. Следы виднелись и тут. Большие для подростков. Не менее двух человек. Но и от этих никакого толка с точки зрения криминалистики. Сплошь грязь.
На работе Федонин поднял меня на смех, когда я ему про волчий вой поведал.
– Выпили с дружком? – насмеявшись, посерьёзнел он. – Вот вам и привиделось.
– Сатана – не сатана, а сеточка и снасти приказали долго жить. Теперь таких и на Больших Исадах не найти. Подарили друзья, когда к вам сюда провожали. Там спецы по этому делу. Жаль.
– Ловцы испокон веков, – покивал, соглашаясь, старший следователь. – Бывал я в тех местах. Славная там рыбалка. Ну что ж? Это тебе в назидание, чаще их наведывать станешь, может, снова обломится. А наши городские – ребята хваткие; что плохо лежит, им спать мешает. Оторва. По своим-то скучаешь?
– С вами заскучаешь…
– Ты прав. Мне ночью знаешь кто звонил? Я ведь и тебя чуть не разбулгачил, но на часы глянул, очухался.
– Я ж в это время на речке за нечистой силой гонялся.
– И Донсков мне про ужасы трезвонил. Почище твоих.
– Юрий Михайлович? Ему-то чего не спалось?
– Два трупа откопал на кладбище. Тамошние работники между собой поссорились. Чего уж не поделили? Видать, дармовые деньги, которые с родственников умерших гребут. Боком оборачивается им халява, нажитая на покойниках. Донсков предполагает, что могильщики перепились и прибили охранников. Заметая следы, в приготовленную могилу с ночи бросили оба трупа, присыпали, а уж днём, как ни в чём не бывало, опустили в могилу гроб. Умников бы не нашлось, чтобы разнюхать, да кладбищенский дурачок-побирушка приметил и ребяткам Юрия Михайловича открылся.
– Задержали злодеев?
– Да где ж! Лишь шум пошёл, они дёрнули. Трёх человек не досчитались из могильщиков с самим бригадиром.
– А чего это Юрий Михайлович к вам прицепился? У нас вчера Зоя Михайловна Зинина дежурила по аппарату. Она, кстати, и специализируется по убийствам. Ей и выезжать.
– Одного охранщика, пожилого старичка, враз опознали местные работники. Сначала собаку его нашли, тоже убитую. С собаки всё и началось. А вот со вторым трупом закавыка вышла. Никто его никогда не видел. Представляешь? На кладбище? Среди своих вдруг чужой оказался!
– Ну?
– Вот Донской и вспомнил про нашего пропавшего Дзикановского. По возрасту вроде подходящий. Ростом тоже – высок. Худощав. Хотел уточнить насчёт особых примет.
– Кто ж его видел? Юрий Михайлович что-то попутал. Я ведь производил осмотр тела приятеля пропавшего – Семиножкина. А приметы?.. Нет. Я не помощник.
– У меня на днях была вдова на допросе. Я пробовал её пытать насчёт личности этого товарища. Но она не в себе была. От смерти мужа ещё не отошла. Ничего толком не рассказала. Ты вроде с соседкой Дзикановского встречался? Она ничего не поясняла?
– Худощав. Выше среднего. Интеллигентное лицо. Бородку носит. Без очков. Вот вкратце, что она могла сказать про нашего поэта.
– Поэта? Да какой он поэт! Серафима Илларионовна мне рассказывала, что Аркадий Викентьевич Дзикановский несостоявшийся врач, баловался литераторством, правда, книжек не издал, пробовал себя ещё в артистах… Однако последнее время пришлось ему работать фармацевтом не то в аптеке областной, не то на базе облздравотдела.
– Забавно. Соседка его, достаточно сохранившаяся особа, как это?.. Бальзаковского возраста?..
– Есть такие дамочки.
– Вот она и рассказала мне, что красавец наш бородатый стишки ей почитывал, увлекался Блоком, сам писал и грозился ей посвятить целую оду.
– Многосторонняя личность, – покачал головой старший следователь. – Тебе следует внимательнее им заняться. Если прибавить к этому, что подружился он с Семиножкиным на почве общей страсти к коллекционированию икон, картин на библейские темы и другого церковного раритета, то вырисовывается фигура неординарная. Тебе не кажется?
– Вдова расписывала свои страсти, увлечения поэтами Серебряного века, живописью; послушать её, так она всё свободное время на этюдах проводила, а я в квартире ни мольберта, ни кистей, ни одного рисунка её не заметил.
– Богема… – протянул Федонин. – Они больше мечтают, чем делают. Послушать их, так… Ко мне пришла, я ей чайку предложил, больно уж у неё личико показалось мне бледноватым. Она перчатки с локтей стянула и машет так… ну чуть жива! Я за валидолом сунулся, держать начал для своих клиентов с некоторых пор, а она кофе попросила.
– Нашлось?
– Нашлось. Моя пузатая клиентура приучила, они без кофе не могут.
– Расширяешь кулинарный кругозор, Павел Никифорович? – прыснул я. – Правильно, а то попадёшь впросак.
– И попал. С этой Семиножкиной. Она после кофе, хотя и не пила почти, папироску попросила.
– «Беломор»?
– А других нет.
– Сигареты заведи.
– Ладно тебе. Меня, конечно, покоробило, но сдержался, слова не сказал, а она, закурив, аквариум мой приметила, будто как вошла и не видала, ну и защебетала: «Ах, Анри! Ах, Анри! У вас прямо Матисс!..»
– «Красных рыбок» вспомнила, – буркнул я, усмехаясь (у меня Очаровашка без ума от импрессионистов, ну и я поднаторел).
– Вот, вот, – хмыкнул Федонин. – Она тоже про этих рыбок заикнулась. Ну а я сразу завёлся, начал ей про своих, которые в воде плавают, что они едят… какой уход требуют… собрался разговорить вдову…
– А она?
– Она улыбаться начала. И такая, знаешь, снисходительная улыбка у неё! Я по лицу характер не спец угадывать. Сейчас увлечение пошло. Гадать по роже.
– Физиогномика.
– Точно. Я не признаю. Блуд самый настоящий. Но когда ущучил её взгляд и в лицо всмотрелся… а ведь гражданка не так проста…
Старый лис во всей своей красе наслаждался этим открытием, заново переживая, его лицо преобразилось. Но я язык прикусил, не часто он откровенничал, а потом обидчив; нет, лучше не задевать.
– Тронула она вас своей красотой, Павел Никифорович. Чего уж там, – отшутился я. – Признайтесь, захотелось сбросить годков эдак двадцать?
– Сложная натура эта Серафима Илларионовна, – будто не слыша меня, продолжал Федонин и за портсигаром потянулся. – В нашей истории с алмазным крестом архиерея она не последняя скрипка. Скрытная чересчур.
– Её место одно из центральных – вдова убитого, – буркнул я.
– Не приходится спорить, только и здесь сплошь недоразумения, – поморщился старший следователь. – Со своими тайнами, похоже, покойничек с ней особенно не делился. И про сейф она якобы ничего не знала, и про крест этот чудодейственный ни слуху ни духу. Сомневаюсь я, что такая красавица своими прелестями не могла растопить душу скупого рыцаря. А не интересовать её это не могло. Личность страстная, только упрятана она за семью замками. Я у неё клещами вытаскивал информацию на Дзикановского. А она переиграла, с отчеством заминку изобразила.
– С отчеством?
Читать бесплатно другие книги:
