Шерлок Холмс в Америке Миллетт Ларри

Глава двадцать вторая

На этом всё, мистер Холмс

Мы смотрели на бездыханное тело шерифа, и Холмс сказал:

– Надо уходить отсюда немедленно.

– Зачем? – удивился я. – Разве не стоит известить власти о случившемся?

Рафферти хлопнул меня по плечу:

– Док, старина, вы слишком честный человек для детектива. Мистер Холмс прав. Мы влипли по самые уши, и чем дольше мы тут остаемся, тем больше у нас будет проблем. Неужели вы сами не понимаете? У наших ног лежит мертвый блюститель закона с пулей в шее. Если мы сообщим властям, что убили шерифа Бема, вряд ли нам пожмут руку и повесят медали на грудь. Нас упекут в каталажку, а потом уже будут долго и муторно разбираться, что случилось. Учитывая все обстоятельства, будет разумнее поехать в Мурхед и затаиться. Если кто-то спросит про Муни, всегда можно сказать, что мы нашли ее в городе.

– Согласен, – кивнул Холмс. – Мы не встретили ни одной повозки, никого не видели. На ферме тоже ни души. Если начнутся расспросы, мы просто скажем, что поехали прокатиться по пригороду. Доказательств обратного нет.

– А как же миссис Комсток? – спросил я. – Что вы намерены с ней делать?

– Я намерен отыскать ее, а еще я намерен отыскать рунический камень. Судя по замечанию шерифа, Уотсон, совершенно ясно, что здесь камень никогда не прятали. Карта – лишь хитрость, чтобы заманить нас в ловушку.

– И где, по-вашему, находится камень?

– Этот вопрос стоит задать миссис Комсток, – сказал Холмс. – Пойдемте. Оставаться здесь не имеет смысла.

По дороге в Мурхед Рафферти, который явно завоевал симпатию Муни, изо всех сил пытался разузнать побольше об обстоятельствах ее исчезновения. Он сел вместе с ней сзади, поскольку Холмс занял место кучера, хотя, должен признаться, и в подметки Рафферти не годился в этом деле. Несмотря на то что девочка увиливала от ответов и меняла тему самым непредсказуемым образом, Рафферти помимо прочего удалось узнать, что Муни уехала из дома Кенсингтонов по собственной воле – когда ей сказали, что брат хочет встретиться с ней в Мурхеде. Разумеется, Холмс примерно так и думал, учитывая, что следов взлома мы не нашли.

Рафферти спросил:

– А кто тебе сказал про брата?

– Золотой мальчик. Он красивый.

– А, понятно. А он не говорил, как его зовут, Муни?

– Маленький Олаф в Мурхеде. Он так сказал. Я поехала повидать его.

– Конечно. Так золотой мальчик друг маленького Олафа?

– Да. Я люблю маленького Олафа, но он уехал. Это плохо.

Рафферти пришла в голову идея:

– А еще у этого золотого мальчика на куртке очень красивая бахрома, да?

Девочка кивнула:

– Да, она так красиво качалась на ветру. Мне она нравилась.

Без сомнения, речь шла о Билли Свифте: это у него были золотистые локоны и куртка с бахромой. Этот золотой мальчик и заманил Муни в Мурхед, а еще дал ей денег на фотографии и на билет. Но никакие расспросы не помогли Рафферти установить, когда именно Муни перевезли сюда и когда на сцене впервые появился шериф Бем. Не удалось выпытать у Муни и того, как Бем и Свифт узнали про фотографии. Однако она сказала, что шериф «взял лица из ящика».

– Ага, то есть он украл твои снимки. Это плохо.

– Рочестер мне их отдал, а плохой человек забрал.

– Все забрал?

– У меня есть секрет, – внезапно заявила девочка.

– Я так и знал, Муни. У тебя больше секретов, чем у кого бы то ни было из моих знакомых. Скажешь мне?

– Может быть. Я люблю секреты.

– Я знаю. И тоже люблю секреты. У меня есть один для тебя. Можно шепну тебе на ушко?

– Давай. Только ухо не щекочи.

Как и в первый раз, Рафферти наклонился и что-то шепнул ей на ухо, после чего девочка заразительно рассмеялась:

– Ты веселый.

– Стараюсь. Ну что, рассказать тебе еще один или теперь твоя очередь? У тебя ведь стоящий секрет?

– Да. – Все еще хихикая, девочка что-то прошептала на ухо ирландцу.

– Отличный секрет, – улыбнулся Рафферти, когда Муни отстранилась от него.

Вскоре после этого малышка потеряла всякий интерес к дальнейшей беседе: ее вниманием завладело свинцово-серое небо, и Муни всю дорогу рассматривала облака.

Как Рафферти и предсказывал, когда мы добрались до отеля, в воздухе уже кружились редкие снежинки. Кенсингтон ждал нас в холле. За этим последовало слезное воссоединение с Муни. Когда они с падчерицей поднялись в номер, Рафферти поведал нам, что ему шепнула девочка.

– Она сказала, что спрятала один снимок. Могу ошибаться, но мне кажется, речь идет о том, что шерифу Бему не удалось уничтожить все фотографии. Если мы сможем найти спрятанный снимок, то узнаем, кто вырезал надпись на камне.

Освежившись и переодевшись в чистую одежду, мы с Холмсом отправились на станцию. Тем временем Рафферти, которому я наложил повязку на сломанный нос, решил «перетереть с местными копами», как он это назвал. Он хотел спросить, не видел ли кто Нильса Фегельблада, соседа Олафа Вальгрена, который предположительно приехал в Мурхед.

– Вы думаете, что мистер Фегельблад как-то связан с ловушкой на зерновом элеваторе? – спросил я Холмса, пока мы шли по главной улице Мурхеда.

Снег усилился, он падал тяжелыми мокрыми хлопьями, укрывая землю белой мантией.

– Я не совсем понимаю, зачем мистер Фегельблад приехал в Мурхед, – признался Холмс. – Возможно, его сюда заманили, как и нас; тогда он, вероятно, уже мертв.

На вокзале Холмс спросил, нет ли для него телеграмм, и был счастлив получить сообщение от Джозефа Пайла, нашего талантливого помощника в Сент-Поле. Холмс быстро пробежал глазами телеграмму и воскликнул, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Я так и знал!

После этого он передал телеграмму мне, и я тут же понял, почему мой друг так обрадовался: это был ответ на запрос Пайла, отправляли ли фонари производства «Стим Гейдж» в Александрию за последнюю пару лет. Перелопатив кучу документов в компании, занимавшейся оптовыми продажами, Пайл обнаружил три подходящие поставки, и среди имен значилось одно весьма хорошо нам знакомое.

– Мы близки к развязке, – сказал Холмс, складывая телеграмму и пряча в карман. – Мозаика сложилась.

– Вы думаете, это он взял камень? – спросил я, имея в виду того, чье имя было указано в телеграмме.

– Очень даже возможно. Если нам повезет, то скоро мы все узнаем.

Вернувшись в отель, мы подождали Рафферти в лобби. Мне хотелось поужинать, поскольку дело двигалось к вечеру, но Холмс и слушать не захотел.

– Как вы вообще можете думать о еде в такой момент? – довольно резко поинтересовался он.

– Я обнаружил, что когда я голоден, то думаю о еде. И это, как мне кажется, здоровая реакция организма, по которой можно судить, все ли нормально с человеком.

Холмс зажег трубку, изогнул бровь и усмехнулся:

– Нормальность сильно переоценивают, Уотсон. Так называемые нормальные люди большую часть времени набивают брюхо и мало думают о куда более важных вещах в жизни.

– Если когда-нибудь проголодаетесь, – огрызнулся я, – то поймете, что еда – это на самом деле очень важно.

К счастью, нашему смехотворному спору внезапно положили конец. Холмс собирался было ответить на мое замечание, но вдруг напрягся и уставился на что-то позади меня. Я обернулся и увидел, как в отель вошла миссис Мэри Комсток в длинном красном пальто. Она направилась к стойке портье, но, прежде чем успела дойти до места, ее взгляд встретился с нашими, и она внезапно остановилась, да так резко, будто натолкнулась на невидимую стеклянную стену. На секунду я уловил сомнение в сияющих фиалковых глазах, но оно быстро улетучилось под воздействием могучей силы воли, которая контролировала все ее поступки.

– Вы! – воскликнула миссис Комсток, глядя на Холмса с отвращением, будто на омерзительного жука. – Это абсурдное преследование никогда не закончится?

Холмс встал, подошел к ней и сказал:

– Оно закончится сегодня, мадам, поскольку ваш план не сработал. Но ведь вы уже в курсе?

– Понятия не имею, о чем вы.

– Мы оба знаем, что это неправда, – сказал Холмс, аккуратно беря ее под рку.

– Немедленно отпустите меня, – процедила Мэри сквозь зубы, – или я закричу.

Сыщик заглянул в ее удивительные глаза, которые, как две сирены, заставляли стольких людей идти прямиком на рифы, и произнес:

– Кричите, мадам, пусть явится местная полиция и послушает мою историю, а потом и вашу…

Я увидел, как в отель вошел Рафферти, и глаза его расширились при виде леди, которая в тот же момент высвободилась из рук Холмса со словами:

– Чего вы хотите?

– Я хочу нарисовать вам картину.

Миссис Комсток вздохнула:

– Хорошо. Раз уж вы так одержимы этим делом, мистер Холмс, то у меня нет выбора.

Очная ставка, которая за этим последовала, стала самой примечательной в карьере Холмса, могу утверждать со всей уверенностью. Холмс напоминал чистокровного скакуна, который бежит тем быстрее, чем сложнее препятствия. В Мэри Комсток он нашел соперника, который во всех отношениях заслуживал величайших стараний. Даже Рафферти, и сам азартный донельзя, довольствовался тем, что сидел в стороне и наблюдал за матчем, а потом признался, что это было самое увлекательное состязание, какое ему только доводилось видеть за несколько лет.

– Вот что я навсегда запомню об этом странном деле, – заявил ирландец. – Если нельзя насладиться схваткой двух великих умов, то жизнь бледна и неинтересна.

Мы нашли свободные кресла в тихом уголке, леди сняла свою стильную меховую шляпку, расстегнула пальто и уставилась на Холмса со злорадством, которое читалось в легком изгибе ее губ. Мне показалось, что она поняла, что сейчас произойдет, и упивалась возможностью схлестнуться с бесподобным Шерлоком Холмсом.

– Я работал над одной картиной всю последнюю неделю, – начал Холмс. – Очень интересный, но тревожный портрет.

– Да? – улыбнулась леди. – Вот уж не знала, что вы еще и художник, мистер Холмс.

– Можно сказать, я художник мысли, – ответил он тоже с улыбкой. – Я рисую свои полотна в уме.

– Как интригующе. Расскажите же мне об этой вашей картине.

– С радостью, мадам. Картина начинается с камня, на котором вырезаны руны, повествующие о том, как скандинавы путешествовали за полмира, чтобы в итоге найти здесь только смерть и несчастья. А потом оказалось, что камень – подделка, как вы прекрасно осведомлены. Но в Чикаго нашелся один очень богатый человек, швед по происхождению, который отчаянно хочет верить в подлинность артефакта и готов вручить целое состояние любому, кто привезет камень.

– И кто же этот швед, мистер Холмс?

– Его зовут Карл Лунд, он считается самым богатым шведом в Америке.

– Думаю, я слышала это имя, – кивнула миссис Комсток. – Может быть, даже встречала самого Лунда. Но у меня столько знакомых мужчин, что всех и не упомнишь.

– Уверен, мистера Лунда вы не забудете, поскольку именно его вы и ваши помощники намеревались нагреть на двадцать тысяч долларов.

– У вас живое воображение, мистер Холмс. Сильно напоминает безвкусные рассказы, которые мастерски строчит для популярных журналов доктор Уотсон.

Я оскорбился, но прикусил язык, понимая, что прославленного сыщика нельзя перебивать. Рафферти шепнул мне:

– Леди – поклонница вашей прозы, доктор. Гордитесь.

Холмс сказал миссис Комсток:

– Увы, мадам, это не выдумка – слишком уж много крови пролилось, пока вы охотились за камнем. Позвольте мне поделиться еще одной картиной, которая сложилась у меня в голове. Набросок я начал с бедного фермера по имени Олаф Вальгрен. Его жизнь была похожа на каторгу, но в один прекрасный день он и как минимум один его подручный решили развлечься и сыграть маленькую шутку с этим миром. Они взяли камень, который нашли на поле у мистера Вальгрена, нанесли фальшивые руны, а потом предъявили миру как подлинную реликвию. Сначала это была просто невинная шутка, чтобы посмеяться у очага холодным зимним вечером. Но тут произошло нечто неожиданное. На сцене появился самопровозглашенный эксперт по рунам по имени Магнус Ларссон. Он приехал сюда с особой миссией и решил, что это уникальная возможность доказать свою теорию завоевания скандинавами Америки. Он так увлекся камнем, что даже списался с королем Оскаром Вторым и предложил артефакт ему. В итоге мистер Ларссон подписал соглашение, по которому фермер Вальгрен продавал ему камень за двести долларов.

Миссис Комсток зевнула:

– Пока что не вижу ничего особенного в вашей картине, мистер Холмс. Надеюсь, скоро станет поинтереснее.

– Станет, мадам, станет, – пообещал Холмс. – Видите ли, в какой-то момент после того, как мистер Ларссон согласился купить камень, его план начал разваливаться. Во-первых, он обнаружил новую улику, которая привела его к выводу, что камень, вне всякого сомнения, подделка. Пока что не будем распространяться по поводу характера этой улики. Важно то, что мистеру Ларссону хватило ума понять: советники короля Оскара, среди которых имеются и лучшие рунологи в мире, обязательно придут к тому же выводу. Вы пока что улавливаете ход моей мысли, миссис Комсток?

– Да, – хладнокровно ответила леди, – хотя снова отмечу, что ваша картина, мистер Холмс, развивается слишком медленно. Мне всегда нравились художники, работающие быстро.

– Тогда я постараюсь исполнить ваше желание, – ответил Холмс. – Итак, в какую ситуацию попал мистер Ларссон? Он угрохал на камень кучу времени и сил, только чтобы узнать, что ни денег, ни славы за него он в Швеции не получит. Умный и беспринципный Ларссон решил опробовать новую стратегию – найти другого покупателя, который не обратится к ученым и которого можно обмануть. Но тут Ларссон столкнулся с непредвиденной проблемой. Олаф Вальгрен что-то заподозрил и в итоге ясно дал понять, что не намерен выполнять договор. А вот теперь, миссис Комсток, мы добрались до момента, когда картина приобрела новое измерение.

– Любопытно, – сказала миссис Комсток. – Что ж, расскажите мне об этом новом измерении.

– В центре нового измерения вы, мадам, поскольку в критический момент именно вы пришли на выручку мистеру Ларссону.

– Неужели? И как же я это сделала?

– Все очень просто. Вы, разумеется, познакомились с мистером Ларссоном, поскольку ваш муж интересовался камнем. В то же время вы знали достаточно о Карле Лунде, чтобы понять, насколько он будет заинтересован в покупке. Возможно, вы даже навестили мистера Лунда в Чикаго и убедили его в подлинности артефакта, а в результате смогли предложить мистеру Ларссону более привлекательную сделку. Писатель продолжил расхваливать камень на каждом углу. Думаю, вы даже заставили его отправить «доказательство» подлинности мистеру Лунду в Чикаго. А вы пока что планировали получить монолит любыми способами, а потом тихонько продать его мистеру Лунду, который не задавал вопросов о происхождении артефакта. Думаю, мистер Лунд подтвердит мои догадки, когда мы с ним поговорим.

Миссис Комсток с улыбкой проворковала:

– Вы правда так думаете, мистер Холмс? А вот я слышала где-то, что мистер Лунд недолюбливает чужих. Интересно, захочет ли он обсуждать с вами или с полицией эти фантазии и безосновательные утверждения?

– Посмотрим, – сказал Холмс. – Но позвольте мне дополнить картину. Магнус Ларссон был не в вашем вкусе. Хвастун, да еще и пьяница. Вам для осуществления плана нужен был более надежный человек, который действовал бы решительно и смело. Шериф Густав Бем отвечал всем требованиям. Вдобавок он был вашим любовником, хоть и шантажировал вас в связи со смертью вашего мужа, которая произошла не в результате несчастного случая. Бем знал, что это убийство.

Последнее заявление стало для меня полной неожиданностью, и даже Рафферти, который до этого момента сидел тихонько, что было для него нетипично, покачал головой, словно не веря своим ушам. Однако миссис Комсток все еще защищала броня ее железной воли.

– Вы превзошли себя, – бросила она Холмсу. – Не только сочинили сказку о моем участии в этом деле, но и приписали мне любовника, а по совместительству еще и шантажиста. Смешно. Кроме того, мистер Холмс, вы же отлично знаете, что у меня специфический вкус на мужчин.

Последняя фраза явно отсылала нас к тому случаю, когда Мэри и Холмс провели в Хинкли целый час или около того наедине, и я в который раз задумался, что же тогда произошло.

Холмс сказал:

– Ваш вкус, похоже, специфичнее всего, когда речь идет о благосостоянии ваших поклонников. Фрэнк Комсток, должно быть, вас очень в этом отношении разочаровал, поскольку у него не оказалось тех денег, которых вы ожидали, выходя за него. На самом деле он по уши увяз в долгах, а потому вы и решили списать убытки, столкнув его с поезда.

– Это вранье! – рявкнула миссис Комсток таким тоном, каким мать отчитывает непослушного ребенка. – Но раз вы не можете жить без клеветы, мистер Холмс, то не вижу смысла как-то оправдываться.

– Как хотите, мадам. Но вы ведь знаете: последние мазки на моей картине вполне ясны, не так ли? Вам нужны были деньги, поскольку муж оказался должником. Шерифу Бему нужны были деньги, поскольку он игрок, а может, он просто хотел добавить круглую сумму к тому, что получил шантажом. Рунический камень показался вам обоим шансом быстро заработать двадцать тысяч долларов. Поэтому вы с шерифом и юным Билли Свифтом задумали украсть камень и продать его Лунду в Чикаго. К несчастью, Олаф Вальгрен расстроил ваш план, когда застал воров в амбаре. Кто ударил его топором – Билли Свифт или шериф?

– Понятия не имею, мистер Холмс, поскольку все это ваши фантазии.

Холмс был неумолим:

– А как насчет Магнуса Ларссона? Он стал слишком жадным и потребовал больше денег за этот трофей? Или его убили, просто чтобы избавиться от свидетеля? Или пьянство сделало его ненадежным союзником?

Миссис Комсток посмотрела на Холмса с жалостью, а потом обратилась к Рафферти:

– Бедняга. Думаю, дальше последует обвинение, что я заодно с профессором Мориарти.

– Можете веселиться сколько душе угодно, – сурово заметил Холмс. – Но я не сомневаюсь, что мистер Бем поведает захватывающую историю, когда его бросят за решетку за убийства Олафа Вальгрена, Магнуса Ларссона и другие возможные злодейства, которые вы замыслили. Уверен, Билли Свифта тоже удастся убедить дать против вас показания.

Наступил момент истины, поскольку Холмс сделал ход козырной картой – заявил о наличии воображаемой улики с целью посеять страх в душе человека, которого он допрашивает. Эту технику он довел до совершенства, и обычно его усилия производили потрясающий эффект.

Я напряженно высматривал, не мелькнет ли опасение на прекрасном лице миссис Комсток, но леди держалась поистине царственно, ничем не выдавая ни малейших признаков страха или беспокойства. Вместо этого она смерила Холмса холодным взглядом и сказала:

– Что бы ни сказал вам мистер Бем, это ложь. Правда заключается в том, что после смерти моего дорогого мужа шериф обвинил меня в убийстве. Обвинение было ложным от начала и до конца, но Бем тем не менее вообразил, что может меня шантажировать. Однако хотел он не денег. Когда я отказалась отдаться ему, он оскорбился до глубины души. Если теперь он снова начнет меня оговаривать, то причина кроется только в его задетых чувствах. Что же до Билли, то я не думаю, что он будет лжесвидетельствовать против меня. Он хороший мальчик. Мы вообще-то собирались с ним встретиться здесь вечером. Надеюсь, с Билли ничего не случилось.

Последние слова прозвучали зловеще, поскольку Холмс тут же все понял:

– Вы убили его?

– Я никого не убивала, – спокойно ответила Мэри. – И ни за что не стала бы. Я просто беспокоюсь о юном Билли. Обычно он не опаздывает.

Она поднялась с места и начала медленно застегивать пальто. Мы тоже встали и окружили ее, словно телохранители. Я чувствовал, что Холмс хочет остановить злодейку, но понимает, что не в состоянии сделать это. И только тогда я понял ужасную правду: миссис Комсток снова уйдет от ответа за свои преступления, как это случилось пять лет назад в Хинкли.

Словно заявляя о своей победе, леди произнесла:

– На этом всё, мистер Холмс. Надеюсь, мы разойдемся по-хорошему. Но если вы намерены снова преследовать меня, советую быть осторожным. Я так понимаю, вы побывали сегодня на моей ферме?

– Ошибаетесь, мадам, – невозмутимо возразил Холмс. – А вы? Были дома в первой половине дня?

– Я рано утром приехала в город за покупками, это подтвердит множество свидетелей. А вот у меня есть еще одна свидетельница – служанка на ферме, которой велено не открывать дверь посторонним. Так вот, она по телефону сообщила мне, что трое мужчин ломились утром к нам в дверь. По описанию похоже на вашу троицу. Не знаю, что вы там делали, мистер Холмс, но если что-то произошло, то не сомневайтесь, я свяжусь с шерифом округа и передам слова моей служанки.

Рафферти, который вдруг улыбнулся, услышав эту неприкрытую угрозу, встрял раньше, чем Холмс успел открыть рот:

– Я сомневался на ваш счет мадам, но теперь вижу, что ошибался. Вы банкуете, как профессиональный шулер, и готовы вступить в сражение с любыми картами. Вы только что опробовали тот же прием, что и мистер Холмс минуту назад. Редко увидишь такой преступный гений в женщине, особенно в такой красивой, как вы.

Однако потом комплимент, если это можно так назвать, принял совсем иной оборот. Рафферти продолжил:

– Но вот что я вам скажу, мадам: вы чуть не убили одну красивую девушку сегодня утром, а потому вы мне несимпатичны. Крайне несимпатичны. Настоящим сообщаю, что я не желаю вас видеть более никогда в жизни – ни в Сент-Поле, ни в Миннесоте вообще. Если же вы там появитесь, даже просто проездом, то я займусь вами лично и не успокоюсь, пока кто-нибудь из нас не умрет. А меня убить не так-то просто, предупреждаю. Вам ясно, дамочка?

Злость в голосе Рафферти поразила не только нас с Холмсом, но и миссис Комсток, поскольку ее голова дернулась назад, словно в попытке ускользнуть от гнева ирландца.

– Вы предельно ясно выразились, мистер Рафферти, и заверяю вас, у меня нет желания задерживаться в Миннесоте ни минутой дольше, чем потребуют дела.

Затем Мэри сделала шаг вперед, быстро поцеловала Холмса в щеку, чем крайне его озадачила, и произнесла:

– Может быть, мы еще и встретимся, мистер Холмс, но что-то я сомневаюсь.

С этими словами она надела меховую шляпку, поправила воротник и величественной походкой двинулась через холл, а потом покинула гостиницу. Лишь красное пальто мелькнуло за дверью и пропало за снежной пеленой.

Холмс посмотрел на кружащийся снег и сказал:

– Интересно, каково это – жить без стыда и совести.

– Наверное, ей так очень удобно, – заметил Рафферти. – Ведь в отличие от вас и меня, мистер Холмс, она готова принять мир таким, какой он есть, не пытаясь его переделать. – Помолчав, ирландец добавил: – Кстати, не было возможности сказать вам раньше, мистер Холмс, но полицейские поделились со мной интересной новостью. Похоже, нашлись Эйнар Блеген и Нильс Фегельблад.

Глава двадцать третья

Вы нам скажете, что вы сделали с руническим камнем

Через пять дней после памятной встречи с шерифом Бемом на зерновом элеваторе в доме Кенсингтона в Александрии состоялось небольшое собрание. Помимо самого хозяина и его супруги, в нем приняли участие Холмс, я, Шэдвелл Рафферти и Эйнар Блеген, то есть все основные участники дела о руническом камне, оставшиеся в живых, – за исключением Нильса Фегельблада, наотрез отказавшегося прийти, Муни Вальгрен, предпочитавшей уединение в своей комнате, и миссис Комсток, у которой нашлись более важные дела.

Мы собрались послушать, как Холмс подводит итог дела о руническом камне, о котором к тому моменту трубили уже все газеты вплоть до Нью-Йорка. Обнаружение тел Густава Бема и Билли Свифта на зерновом элеваторе фермы Фэрвью вызвало фурор среди общественности. Получив анонимное сообщение (разумеется, от Холмса), власти обыскали элеватор через два дня после роковой схватки с шерифом. Бем был найден там, где мы его оставили. Труп Билли Свифта обнаружили на дне ямы, погребенным под зерном и мусором. Вскрытие показало, что, несмотря на множественные ушибы, умер он от удушья, после того как свалился в яму. Холмс считал, что юношу столкнул шериф Бем.

Но самая интересная, с точки зрения Холмса, новость касалась Блегена и Фегельблада. Оказывается, эта парочка пустилась в бега и пряталась на заброшенной ферме к югу от Холандберга, поскольку боялась за свою жизнь. Но в день нашей поездки на Фэрвью один внимательный мальчик из соседнего дома заметил беглецов. Их заключили под стражу, и в тюрьме Блеген поведал очень любопытную историю. Фегельблад, напротив же, решительно отказывался говорить.

Их освободили только после того, как в доме Бема были найдены улики, указывающие на его вину, а именно: письмо Карлу Лунду с обещанием доставить камень, расписки и документы, свидетельствовавшие, что Бем проиграл в карты почти десять тысяч долларов, ну и, наконец, пропавшая записная книжка Магнуса Ларссона. Однако властям так и не удалось отыскать доказательства причастности миссис Комсток к преступлению, хотя ее и вызывали на допрос.

Поскольку леди невозможно было предъявить обвинения, то по официальной версии центральной фигурой был шериф Бем, который вместе с Биллом Свифтом убил сначала Вальгрена, а потом и Ларссона, чтобы заполучить рунический камень. Впоследствии сообщники встретились на зерновом элеваторе, чтобы обсудить ситуацию с камнем – который, к слову сказать, так пока и не нашли, – и повздорили. Свифт застрелил Бема, поскольку рядом с телом Билли валялся пистолет сорок четвертого калибра, из которого сделали пять выстрелов. А как же умер сам Свифт? Власти склонялись к мысли, что всему виной оказалась простая беспечность или же, испугавшись шума, который наделал обрушившийся бункер, парень случайно упал в яму. Хотя Билли и получил в итоге смертельные ранения, но до того, как задохнуться, он несколько раз выстрелил из пистолета в надежде позвать на помощь. Это объясняло, почему в оружии не хватало пяти патронов.

– Я бы и сам не придумал сценария глаже, – сказал Холмс, когда мы выслушали подробности из уст Рафферти, дружившего с шерифом округа Клей в Мурхеде, а потому державшего нас в курсе всех нюансов официального расследования. – К примеру, я не сомневаюсь, что мистер Свифт и впрямь палил из пистолета, когда шериф Бем столкнул его в яму. Мы никогда не узнаем, как именно мистер Билли встретил смерть, но убили его задолго до нашего появления. Нам повезло, что у него оказался тот же калибр, что и у карманной винтовки дражайшего мистера Рафферти.

Теперь, когда мы наслаждались кофе, чаем и божественным сахарным печеньем, приготовленным миссис Кенсингтон, события на элеваторе начали казаться ночным кошмаром – они все еще будоражили воспоминания, но остались в прошлом. Главным центром нашего внимания было дело в целом и Эйнар Блеген как основной свидетель. Бывший священник провел четыре дня с Фегельбладом в окружной тюрьме, пока власти пытались разобраться в событиях, с которыми было связано их исчезновение. Блегена отпустили только вчера, и Холмс с Рафферти пригласили его рассказать свою историю. Блеген не особенно жаждал посещать наше собрание, но после «не слишком дружественных увещеваний», как это назвал Рафферти, согласился присоединиться к нам.

Стоя в центре гостиной Кенсингтона лицом к собравшимся, словно дирижер маленького оркестра, Холмс произнес:

– Что ж, давайте начнем с самого камня, мистер Блеген. Расскажите, как и когда вы с мистером Вальгреном сделали надпись.

Блеген, нервно потиравший руки, взглянул на Холмса своими совиными глазами и пробормотал:

– Это была просто шутка. Невинная шутка. А вот потом все вышло из-под контроля.

– Пожалуй, это преуменьшение века, – хмыкнул Холмс. – А теперь подробнее, пожалуйста.

– Ну, два года назад зимой у Олафа появилась эта идея. Он решил, что будет забавно всех облапошить, как он выразился. Поскольку я немного знаком с рунами, Олаф попросил меня помочь. Я не увидел в этом ничего плохого, поэтому мы взяли камень, который он недавно нашел на пастбище, и принялись за работу. Я сочинил подходящий текст и подготовил трафарет, чтобы Олаф выдолбил надпись долотом.

– Руническая надпись, которую я обнаружил в ячейке, была, как я понимаю, черновиком, – сказал Холмс.