Венецианская птица. Королек. Секреты Рейнбердов (сборник) Каннинг Виктор
– Да, бессмыслица. Известно, что вас и Гарри не было в доме примерно с десяти утра и как минимум до полуночи. За это время Гарри спрятал то, что спрятал, то, что нам надо найти.
Он быстро подошел к ней, взял за предплечья и вытащил из кресла; они оказались лицом к лицу, тела их почти соприкасались; Гримстер желал напугать ее и встревожить. Какая-то сила не давала Лили сказать правду, и только еще большая сила могла ее освободить. Лили шевельнулась, пытаясь избавиться от захвата, и сказала:
– Джонни, мне больно.
– Я хочу, чтобы вы поняли правильно, – ответил Гримстер. – Вы мне нравитесь, и я пытаюсь вам помочь. Вам не нужно ничего прятать от меня – но вы что-то скрываете. Вас не было в доме. Вы не могли делать все то, о чем рассказываете. Вы уезжали с Гарри и что-то спрятали.
Гримстер отпустил ее. В глазах Лили стояли слезы; она опустила голову. Гримстер протянул руку – на сей раз нежно – и ладонью приподнял за подбородок ее лицо. В первый раз он прикоснулся к ее коже и на мгновение – тут же подавив все – почувствовал, как встрепенулось все его тело от простого контакта.
– Лили, почему вы не хотите сказать мне правду про тот день?
– Джонни, я хочу, я все рассказала, – ответила Лили. – Это все, что я знаю про то день. Я даже не помню, что была в машине с Гарри и ездила что-то прятать. Честно, не помню.
Вдруг она повернула голову, уведя лицо от его ладони, и воскликнула:
– Зачем вы настаиваете? Мне не важно, прятал он что-то или не прятал. Я ничего не знаю. Мне это ни к чему, пусть даже обещают деньги. В конце концов… – Лили снова взглянула на Гримстера, глазами, уже полными слез, – в жизни есть вещи важнее денег.
Философия как раз ее уровня, подумал Гримстер, штамп, который нужен ей для спокойствия… или для бегства.
– Что же такого было в Гарри, что он смог превратить вас в свою рабыню? Что-то настолько стыдное, что вы и себе не хотите признаться? Вы были его содержанкой. Его вещью. Он обращался с вами как с куклой, марионеткой, вкладывал слова в ваши уста, фрагменты стихов. Показывал, как вести себя в приличной компании, но разрешал размалевываться, как проститутка, поскольку это его потешало. Научил вас каким-то деталям этикета, научил не глотать согласные – и смеялся, потому что знал, что может делать с вами что угодно. Из какой-то прихоти он скрывал от вас фамилии друзей. Никогда не брал в лондонскую квартиру. Прятал в сельском убежище, чтобы навещать, когда станет скучно. Звал и манил, отсылал прочь, сажал, как пуделя, ждать в машине, когда он встречался с другом на вокзале… Господи, он развлекался с вами, он наложил на вас грязное проклятие – и знаете почему? Потому что, по сути, у вашего бесценного Гарри не было к вам ни крупицы уважения.
– Замолчите, Джонни! – выкрикнула гневно Лили. Со слезами она шагнула вперед и ударила Гримстера по щеке.
На мгновение он замер. Потом сказал:
– Вы бьете не меня. В первый раз вы поняли правду. Вы бьете Гарри. – Гримстер двинулся к двери, но обернулся: – Вы знаете, чего я хочу от вас. Ту малость, которую вы скрываете. Ту малость, которой вы стыдитесь или боитесь. Теперь я знаю, что это, но вам не скажу, потому что уважаю вас, потому что вы мне нравитесь, и я не хочу силой вырывать у вас признание. Когда будете готовы, придете и скажете.
Он вышел, спустился в маленький бар и, налив себе большую порцию бренди, раскурил сигару. Гримстер думал о том, что истина все время рядом, перед глазами, она буквально кричит о себе, а ты остаешься глух и слеп к ней, пока внезапно она не прозвучит четко и громко из твоих собственных уст. Бедный Гарри… Сволочь Гарри! Помимо маленького фокуса с пятницей двадцать седьмого февраля, сколько мелких трюков сыграл он с Лили для собственного развлечения? А иногда, может быть, в присутствии Билли Э или еще кого-нибудь.
Лили не появлялась до обеда. Она прислала сообщить, что у нее болит голова. Крэнстон поднял бровь, но Гримстер пожал плечами и ничего не стал объяснять.
Спешить ему было некуда. Пусть все исходит от нее – когда у нее хватит времени все обдумать и она согласится сотрудничать. В исповедальню силой не загоняют. Человек должен прийти сам, если хочет полного отпущения грехов.
После обеда Гримстер поднялся в кладовую и взял с полки одну из книг Диллинга – потертую и зачитанную. Потом прошел в свою комнату. Тема книги была ему не в новинку, но в дебри он прежде не забирался. В одном месте что-то напомнило их с Гаррисоном шальную выходку в Веллингтоне. Гримстер улыбнулся сам себе, припоминая, как они покатывались, захлебываясь визгливым хохотом. Гримстер читал три часа, войдя в режим впитывания, – образ каждой страницы отпечатывается в мозгу, каждая запятая и каждый приведенный пример. Противоречие между тем, что Лили делала в ту пятницу, и тем, что говорила, будто делала, перестало быть таинственным, однако новое знание Гримстера ни в коей мере не решало проблему.
Закончив чтение, он бросил книгу, зажег сигару, лег и уставился в потолок – сигара зажата между зубами, лицо сведено гримасой. В Департаменте нет экспертов, которые могли бы подойти профессионально. Приглашать человека извне – такому повороту сэр Джон не обрадуется из-за дополнительной угрозы для секретности. С другой стороны, может, и нет нужды в профессионале. Диллинг ведь не был профессионалом. Вполне возможно, что Гримстер и сам справится. Он хотел бы сделать это сам. Возникшая между ним и Лили связь добавила интимности – и автоматически повысила шансы на успех.
Гримстер спустился к своей машине и поехал к ферме Хай-Грейндж. Поговорив с управляющим, пошел в старый сарай, где в два ряда стояли клетки с курами, и там провел десять минут – так когда-то они с Гаррисоном проводили время в сарае на ферме Кроуторн, в нескольких милях от школы.
Затем он вышел, достал из багажника спиннинг и болотные сапоги и спустился к реке. Вода была слишком мутная для мухи. Гримстер поднялся немного по Докторской стремнине и сделал проводку большим серебряно-синим девоном, уверенными и точными движениями поиграл блесной… Вспомнился ирландец-подручный, который научил его выбирать леску – шлепал по руке, если Гримстер пытался дергать. Он почувствовал один рывок – короткий и сильный, – потом рыба ушла. Взглянув на противоположный берег, Гримстер увидел громадную фигуру, шагающую по мокрой траве. Шоссе из Эксетера в Барнстейпл пролегало в четырехстах ярдах от берега, за железной дорогой. У шлагбаума – всегда опущенного – была припаркована машина. Человек дошел до самого берега и поднял руку в приветствии, хотя не сказал ни слова.
Гримстер коротко махнул в ответ, не обращая больше на Гаррисона внимания, дошел до места, где река, изогнувшись, впадала в Скальный пруд. Поклевки больше не было. Смотав спиннинг, Гримстер, не оборачиваясь, направился через лес к машине. Он знал, что Гаррисон приехал не для того, чтобы давить на него, завораживая своим присутствием. Просто Гаррисон скучал в своем отеле в Барнстейпле и понимал, что, когда река начнет спадать, Гримстер, если свободен, придет на рыбалку. Гаррисону хотелось проверить свою интуицию, убедиться, что старые связи между ними остались неизменными.
К обеду Лили не вышла. Она пришла к Гримстеру вечером, в половине двенадцатого. Он лежал в постели, обдумывая некоторые места из книги Диллинга, когда услышал, как открылась дверь гостиной и кто-то щелкнул выключателем. Клин света пробился под дверью спальни. Гримстер не шевелился, он ждал. Пусть сама решает, как поступить, пусть разыгрывает драму со столь важными ей романтическими условностями. С того момента, как она ушла из «Бутс» к Диллингу, все – смерть Диллинга, время, проведенное с миссис Хэрроуэй, и теперешние события, – все казалось ей (пусть она и не говорила об этом) драматическим сериалом, где она исполняла одну из главных ролей. Все это случилось с ней – обычной Лили Стивенс. Хорошие манеры и осознанное желание сыграть свою роль правильно заставляли ее соответствовать, подчиняться законам жанра. Если признание – то в полночь, в таинственный час, в определенных декорациях; все должно соответствовать роли.
Лили деликатно постучала в дверь, позвала его по имени и вошла. Гримстер сел в кровати, но лампу включать не стал – из гостиной вливалось достаточно света. Лили была в шелковом голубом халате поверх пижамы, на ногах белые с золотой отделкой кожаные тапочки в мавританском стиле – с загнутыми вверх носами, застегнутые на пятке. Мягкие светлые волосы, только что расчесанные, свободно струились по шее и плечам; косметики не было – только недавно накрашенные губы.
Лили подошла к нему и села на край кровати. Пальцы правой руки нервно царапнули покрывало.
– Джонни, я виновата.
– Ничего страшного, – ответил Гримстер. – Вы ни в чем не виноваты.
Он крепко взял ее за руку, успокаивая ее внутренний раздрай.
Лили тихо сказала:
– Я подозревала, что он мог сделать это, но точно не знала.
– Как все началось?
– Сначала словно в шутку. Он увлекся и… спросил меня, можно ли ему попробовать со мной. – Взгляд Лили упал на книгу на тумбочке у кровати. – Вы читали об этом? Это ведь одна из его книг?
– Да.
– Но как вы догадались? Как вы смогли узнать?
Откуда приходит правда? Из явного противоречия между ее рассказом и тем, что было в действительности. Интуиция спала, пока он не выплеснул на Лили слова, которые и дали нужный ключ… «Господи, он забавлялся с вами, он наложил на вас грязное проклятие…»
Гримстер перевел взгляд с милого, трогательно кающегося лица на книгу на тумбочке. «Гипноз человека и животного» Ференчи Андраша Вольгеши. Теперь, решил Гримстер, ей нужны нежность и сочувствие – или хотя бы их видимость.
– Просто озарило. Наитие. И потом, вы не стали бы скрывать этого, если бы не чувствовали, что это… неправильно. Неестественно. – Гримстер улыбнулся.
Лили кивнула:
– Мне это никогда не нравилось. Очень мрачно и… ну, нельзя соваться в такие вещи. Но он был увлечен, твердил, что все хорошо. Я не хотела рассказывать об этом, потому что сомневалась. И еще, ведь это… словно чужой человек увидел тебя голой. Вы понимаете, Джонни?
– Конечно, понимаю.
Гримстер выбрался из-под одеяла, все еще держа ее за руку.
– Пойдемте в ту комнату. Выпьем, вы закурите и все расскажете.
Он машинально обнял ее за плечо – это входило в новый план обращения с ней, но Гримстер тут же отметил, что впервые после смерти Вальды обнял женщину и почувствовал через шелк тепло и упругость женской плоти.
Он отвел Лили в гостиную, усадил поудобнее, а сам занялся выпивкой. Вальда ушла из его мыслей, на ее место пришло старое воспоминание, как они с Гаррисоном ускользнули из Веллингтона в поисках безобразий, нашли сарай с дюжиной несушек, и Гаррисон, всегда готовый к новым шалостям, показал, как нужно взять курицу, повертеть в воздухе, мягко поставить на землю и нарисовать мелом линию под клювом – и птица, загипнотизированная, останется неподвижно стоять на месте. Они загипнотизировали всех птиц в сарае и так и оставили, заливаясь почти истерическим смехом. Сегодня днем Гримстер повторил этот фокус с несколькими птицами из сарая управляющего.
Лили, с сигаретой и бокалом, внезапно повеселевшая и довольная, что сидит тут в полночь с Гримстером… Идеальная сцена для признаний.
– Джонни, вы не сердитесь, что я не рассказала раньше?
– Нет, вы должны были созреть. – Гримстер подвинул к Лили столик, чтобы было куда поставить бокал и пепельницу; он ухаживал за ней, стараясь расслабить маленькими жестами мужской любезности. Гримстер не был возбужден. Он работал. Лили – профессиональная проблема.
– Расскажите сами, как сумеете.
Лили затянулась и откинулась на спинку кресла, так что Гримстеру стали видны гладкие, круглые груди под шелком пижамы, а между ними – еле заметная тень ложбинки. Выдохнув дым, она глубоко свободно вздохнула.
– Ну… Гарри очень этим заинтересовался. Хотел попробовать. Это было ему в новинку, и он увлекся. И спросил меня, позволю ли я ему. В смысле – попробовать на мне. Он сказал, я подхожу по типу…
Она действительно подходила, судя по книге Вольгеши. Лили относилась к психопассивному типу. Когда Гримстер первый раз коснулся ее ладони, та была теплой и чуть влажной. Лили легко краснела, и в ее характере почти не было интеллектуальной агрессивности. Ей нравилось, когда ее оберегают и за ней ухаживают. Прямо по книге: «Индивиды психопассивного склада соглашаются с самыми невероятными возможностями и подлаживаются под любые требования индивида, который на них влияет…»
Она любила Диллинга, была ему благодарна и поэтому – даже вопреки суеверному ужасу – хотела сделать ему приятное, сделать то, что он хочет.
Диллинг объяснил ей основные факты и принципы и попробовал обычные методы. Сперва у них ничего не вышло. Как объяснила Лили, Диллинг почерпнул некоторые методики гипноза из книги Вольгеши: пассы Месмера вдоль тела, не касаясь его, привлечение внимания субъекта пристальным взглядом в глаза гипнотизера. Гарри заставлял ее смотреть на какой-нибудь объект, пока сам проводил словесное внушение, что ее веки тяжелеют; заставлял следить за его пальцем, которым медленно вел от ее переносицы вверх – Лили поднимала глаза, не двигая головой. Все эти методы – Гримстеру припомнилась фраза из книги – «усиливают гипноз с помощью концентрации на стимуле и утомления определенных зон коры возбуждением или торможением». В итоге у них получилось. Не все сразу, постепенно. Гарри держал перед Лили вращающееся на нитке зеркало, на которое падал луч света.
Лили сказала:
– Это первое, что на меня подействовало. Мне стало дремотно и радостно… я словно начала отключаться, но, когда он заговорил, я вернулась. Наверное, дело в зеркале – оно было полностью серебряным. Когда Гарри в результате понял, все оказалось очень просто. А ведь он уже готов был сдаться. И сердился из-за этого. Я видела – он жевал губу. Как будто беззвучно говорил сам с собой.
А потом он привязал на нитку свой перстень и начал качать его, как маятник, перед глазами Лили, только чуть выше, и велел ей следить глазами, не двигая головой.
Лили тихонько хихикнула, вспоминая, и потянулась за бокалом.
– Вы не поверите. Но я отключилась – бум! И не поняла этого – только потом. Я не помнила ничего. Гарри радовался как ребенок. И восторгался мной. Я навсегда запомнила первую вещь, которую он со мной сделал – о которой я узнала. Гарри отключил меня, а пока я была в этом – ну, трансе, это называется? – прочитал вслух три страницы из книги, которую потом поставил на полку – и сказал мне, куда поставил, – а потом – а я ведь это только потом узнала – сказал, что, когда он меня разбудит, я расскажу наизусть три страницы из книги – разумеется, не зная, что за книга, – а потом пойду и возьму книгу с полки. И представляете, я все сделала. Все, как он сказал! И знаете, хотя мне было приятно – ведь ему было приятно, – мне это не очень понравилось. Что-то в этом неправильно, так влезать тайком в человека. Но он сказал, что не нужно беспокоиться, что этим пользуются врачи, чтобы лечить людей от всяких там фобий и прочего, и что если у меня, например, голова заболит, он мигом ее вылечит. Но мне все равно не нравилось… даже когда я привыкла. В конце концов ему было достаточно просто подержать кольцо у меня перед лицом – не нужно было даже качать, – я смотрела, он говорил: «Спи, Лили, спи». И я засыпала.
Гримстер тихо спросил:
– Он делал это с вами в присутствии других?
– А почему вы спрашиваете? – резко спросила Лили.
– Потому что это может быть важно.
Лили замялась, и краска залила ее щеки. Она чуть отвернулась от Гримстера.
– Да.
– С кем?
– Только при Билли Э.
– И вам это не нравилось?
Взгляд Лили снова упал на Гримстера.
– Не нравилось. Ладно только Гарри. Но мне больше никого не хотелось. Понимаете, потом мы оставались с Гарри вдвоем, и он рассказывал, какие глупые штуки заставлял меня творить. Допустим, взять большую книгу и линейку и как будто играть на скрипке, а ртом издавать звуки. А я ничего этого не помнила. Только однажды запомнила. Он дал мне выпить два стакана воды, пока я была в таком состоянии, и сказал, что это виски, и я опьянею в стельку. И я опьянела. За это я немного рассердилась на него. Но я уже говорила, с ним одним это все было не страшно, потому что я знала: он всегда рядом и присмотрит, и не будет требовать от меня чего-то… ну, непристойного. Но я не доверяла ему в присутствии Билли Э. Гарри хотел похвастаться, а это могло кончиться чем угодно.
Портрет Гарри Диллинга прорисовывался, его настоящая личность, так малопонятная для Лили, ясно вставала перед Гримстером. Гарри сделал Лили своей вещью, оберегал и учил ее; должно быть, он приходил в восторг, когда вводил ее в гипнотический сон и управлял ею, как настоящей марионеткой. В таком состоянии она не могла противостоять приказам, потому что он внушил ей доверие и любовь, она не ждала от него плохого. Только ее нормальное, бодрствующее «я» наложило запрет на присутствие Билли Э. Она доверяла Гарри, но не Гарри с Билли Э. И возможно, вовсе не без оснований.
– А что за перстень? – спросил Гримстер. – Тот, который наверху, среди вещей?
– Да. С красной, желтой и синей эмалью. Гарри всегда его носил.
– Давайте теперь предположим, что в ту пятницу вы в действительности уезжали с Гарри. Вы вели машину. Вы приехали куда-то, и он что-то спрятал. Возможно, в тот день вы даже знали, что это. Но когда вы вернулись, он мог вас загипнотизировать. Мог?
– Да.
– Мог приказать вам полностью забыть тот день и даже забыть, что он вас гипнотизировал?
Лили, к его удивлению, задумчиво проговорила:
– Думаю, он так и сделал. Наверняка. Чтобы обезопасить себя и меня.
– Знаю. Но пока вы находились в этом состоянии, он мог внушить вам, что это был обычный, ничем не примечательный день, выдумать подробности того, чем вы занимались, что ели, что смотрели по телевизору и прочее, и что, проснувшись, вы не будете помнить правды про пятницу?
Лили кивнула.
Диллинг спланировал все заранее, проработал все фальшивые подробности. Выбрав пятницу, продумал блюда, темы разговоров, проверил телепрограмму, добавил даже занятия любовью после обеда. Накануне большой сделки Диллинг не доверял никому, даже Судьбе. Если он умрет – пусть его секрет останется загадкой. Он не хотел, чтобы изобретение пропало навеки; это было не в его натуре. Но пусть попотеют, добывая подсказки к его открытию!.. Такое высокомерие очень соответствовало тихому изощренному садизму в отношении его игрушки – Лили. Гримстер на все сто был уверен, что, пока Лили не запротестовала, были случаи, когда ее выставляли перед Билли Э… Наверное, в мозгу девушки таились какие-то смутные, неясные воспоминания – они-то и не давали ей рассказать, что Диллинг ее гипнотизировал.
Лили прервала молчание:
– И что теперь нам с этим делать?
Гримстер подошел к ней и коснулся щеки.
– Сегодня – ничего. Подумаем завтра.
Лили встала. Мимолетная ласка его руки все сделала как нужно. Он не жесткий и недоступный, вовсе нет; он милый, очень милый. Ей следовало рассказать все давным-давно, вот только как это сделать, пока не узнаешь человека хорошо, не убедишься, что он поймет? Есть вещи, которыми нельзя делиться с посторонними! Но теперь Джонни не посторонний… они оба сидели тут в пижамах и пили! Они друзья… а в будущем, возможно, возникнет что-то и большее, чем дружба…
Не дав Гримстеру опомниться, Лили обхватила его руками, чуть обняла и шагнула назад, чувствуя, что краснеет.
– Спасибо, Джонни. Вы так добры ко мне. Правда.
Глава 7
Утром Гримстер поднялся в кладовую за перстнем Диллинга. Перстень был золотой, с рисунком из разноцветной эмали: птица на голубом фоне. Мастер в меру своего умения явно изображал королька, судя по характерному желто-оранжевому пятну и серой полоске над глазом. Гримстер поднес печатку к окну: нарядная эмаль, поймав свет, заиграла мягкими, теплыми лучами оранжевого, оливкового, серого и голубого. Гримстер надел перстень на палец и пошел к Лили.
Она завтракала за столиком у окна. Стоял светлый сентябрьский день, распогодилось: солнце струило лучи в боковое окно гостиной, заставляя волосы Лили светиться бледным золотом. Девушка была в халате поверх пижамы и босиком. Гримстер заметил, что ногти на ногах Лили покрасила тем же лаком, что и на руках – новым, купленным в Барнстейпле. Лили, удобно сидящая в кресле, с улыбкой приветствовала Гримстера – уютная, желанная женщина, все еще в ореоле тепла, радости, интимности мягкой постели. На мгновение Гримстер припомнил прикосновение к коже под шелком пижамы.
– Я взял перстень Гарри.
Он протянул руку, поднеся кольцо к ее глазам и повернув так, что эмаль засияла в утреннем свете. Лили мельком взглянула на кольцо, кивнула и, продолжая намазывать джем на тост, сказала:
– Да, Джонни, это оно.
Гримстер сел напротив.
– Вы знаете, откуда оно у него?
– Нет.
Сильными белыми зубами Лили вгрызлась в тост с джемом; она беззаботно жевала – здоровая беззаботная девушка, согретая утренним солнцем, наслаждающаяся вкусом еды.
– Оно всегда у него было?
– По-моему, да.
– Вы знали, что на нем – изображение птицы?
– Правда? Никогда не приглядывалась. Я имею в виду, кроме… ну, понимаете. А тогда я видела только цветные пятна. Гарри здорово разбирался в птицах.
– Это королек.
– Кто?
– Королек.
По ее лицу, по тому, как внезапно она на мгновение оцепенела, Гримстер понял, что слово что-то значит для нее, что оно пробудило какую-то часть ее памяти. Тут же Лили взяла себя в руки и потянулась за кофейником, чтобы наполнить чашку.
– Была бы еще чашка, я пригласила бы вас присоединиться, Джонни, – сказала Лили и рассмеялась. – Представляю, что сделал бы сейчас Гарри! Он вытряхнул бы сахар из сахарницы и пил из нее.
Гримстер улыбнулся:
– Я бы сделал так же – если бы хотел кофе. Но по утрам я редко пью кофе. Только чай. Что для вас значит «королек»?
Лили повернулась к Гримстеру с легким удивлением.
– Ничего. А должно что-то значить?
– Минуту назад мне показалось, что да. У вас в лице что-то мелькнуло.
Лили засмеялась:
– Господи, вы и хват! Не хотела бы я натворить что-нибудь и чтобы вы меня допрашивали!.. Впрочем, полагаю, такая у вас работа. Вас этому учили.
Гримстер тихо спросил:
– Что для вас в слове «королек»? Лили, это может быть важно.
– Что-то показалось. Словно бы припомнила что-то. Связанное с Гарри… Ни за что сейчас не вспомню, хоть на месте сделайте меня герцогиней. Мелькнуло и исчезло. Честно. Я бы сказала, если бы что-то вспомнила. Вы же знаете, Джонни.
– Да, знаю.
Гримстер поднялся и подошел к окну. Высоко над деревьями у реки два канюка лениво поднимались кругами в восходящих потоках. Стадо на дальних зеленых лугах застыло под ярким солнцем, как на детской картинке. Бирюзовые стрекозы носились над поверхностью пруда в саду, а в тихом воздухе через приоткрытое окно было отчетливо слышно, как идет по долине поезд на Эксетер. Где-то в Йоркшире мать Гримстера сейчас вертит в руках очки, положив раскрытую Библию на стол и готовясь к утреннему чтению. Грех, результатом которого стал Гримстер, по-прежнему не отпускает, хоть и приглушенный, и в каком-то смысле терпимый и даже желанный – он придает смысл ее чтению. Мысль о множестве потерянных и испорченных жизней – и его в том числе – вдруг посетила Гримстера и дала ощущение необходимости чего-то неназванного, мимолетного – как мутная реакция Лили на слово «зарянка».
Не глядя на Лили, Гримстер сказал:
– В любом случае мы сделали большой шаг вперед. Вы куда-то ездили с Гарри в ту пятницу. И то, куда вы ездили и что там делали, заперто у вас внутри. Как это достать?
– Даже не представляю. Только Гарри мог это сделать. А он откинул копыта.
Гримстер удивленно обернулся.
– Странно слышать от вас такое.
– Какое такое?.. А, про копыта?
– Да.
– Вы, наверное, поражены, – засмеялась Лили. – Не стоит. Гарри и сам так сказал бы про меня. Он мертв, а мне нужно продолжать жить. Я любила его, да, но надо это преодолеть и заботиться о себе. Он откинул копыта, а мне еще скакать и скакать. Гарри первый согласился бы с этим. – Лили замолчала, затянулась сигаретой и сказала, выпустив дым: – Гарри был для меня первым мужчиной – в смысле секса и прочего. Он мне нравился, и я его любила. Но если он ушел, это не значит, что я должна оставаться одна. Это было бы неестественно и нечестно, правда?
– Полагаю, правда. – По откровенности Лили Гримстер понял, что она по-новому рассматривает их отношения – на ее взгляд, они перешли из профессиональной в личную сферу. Гримстер не стремился к сближению, но в профессиональном смысле этот переход был полезен.
– Тут и полагать нечего. Однако…
– Лили, давайте вернемся к той пятнице. Внутри вас что-то заперто, и вы напрасно думаете, что Гарри унес ключ с собой. Требуется лишь ввести вас в гипнотический транс и спросить, что произошло в ту пятницу.
– Вот так просто?
– Я не утверждаю, что это будет просто, но это возможно. Врачи, профессиональные психотерапевты часто практикуют гипноз. Никакого волшебства. Хорошо изученный феномен.
– Я не готова согласиться… ну, с чужаком, с тем, кого я не знаю. Все равно вряд ли получится. По крайней мере с врачом или кто там у вас.
– Почему?
– Все происходило исключительно между мной и Гарри, и то не сразу. Однажды он сказал, что тут главное – полное доверие, готовность целиком вручить себя человеку. И потом, то, что я знаю, – разве это не большая тайна? Вы же не хотите, чтобы я все вывалила чужаку?
Об этом Гримстер уже думал. Сэр Джон не одобрит приглашения профессионального медика-гипнотизера. Департамент брал людей извне, только если была возможность надежно изолировать их от главного расследования. Кроме того, для Лили важна сила личности Гарри, важны сложившиеся отношения. Доверие и уверенность…
– Вы верите мне? – спросил Гримстер. – Доверяете?
– Ничего себе! Конечно. Можете сколько угодно делать каменное лицо и изображать холодность, но в действительности вы очень милый человек. Вы и мухи не обидите.
Как же она ошибается, подумал Гримстер. Однако на миг его согрело удовольствие от ее слов. И он спросил:
– Вы не против, если я попробую?
– Вы? – Лили положила сигарету на блюдце с кофейной чашкой.
Гримстер улыбнулся:
– Да, может не получиться. Но если выйдет, то все сохранится тут.
– Джонни, вы ведь ничего об этом не знаете.
– И Гарри не знал. Он прочитал книгу, а потом экспериментировал. Его книга у меня есть, я ее прочитал. Более того, мы знаем, что работает вот это. – Гримстер поднял руку с кольцом на пальце. – Значит, я начну не с нуля. Может получиться. И если получится – я знаю, какие вопросы задавать, а вы знаете, что я на вашей стороне и думаю о ваших интересах. Мы хотим найти то, что спрятал Гарри, и тогда вы получите деньги. Мы оба хотим, чтобы получилось, так почему не попробовать? Если Гарри умел вводить вас в гипнотический сон, то я…
Лили прервала его – сработало ключевое слово «сон»:
– «Все дни – лишь сон тяжелый, / А ночью вижу вновь / Взгляд серых глаз веселый / И слышу звук шагов…»
– Лили. – Голос Гримстера прозвучал почти раздраженно.
– Эдгар Аллан По. Но у вас ведь не серые глаза – голубые?
Не обращая внимания на игривое настроение Лили, Гримстер спросил:
– Почему же у меня не получится?
Лили задумчиво смотрела на него открытым взглядом; в уголках губ еще таилась дразнящая улыбка.
– Может быть, получится… со временем. Но вы же не собираетесь начать прямо сию секунду? Я в пижаме!
– Торопиться нам некуда, – согласился Гримстер. – Свыкнитесь с идеей. И вечером попробуем. Хорошо?
– Джонни, только при одном условии. – Лили улыбалась с явным кокетством.
– Каком?
– Мне тут душно. Отвезите меня в кино после обеда. Не важно какое. Я просто хочу сидеть в кино с шоколадными конфетами, и – если захотите – позволю вам держать меня за руку.
Он рассмеялся.
– Хорошо. Раз уж вас нужно подкупать…
Гримстер пошел к двери, а Лили сказала вслед:
– Такой длинный разговор – а вы забыли включить магнитофон.
– Мы уже прошли эту стадию, – ответил Гримстер и вышел.
Когда прошлой ночью Лили пришла к нему рассказывать о гипнозе, Гримстер намеренно не стал включать магнитофон – не хотел сбить ее настроение. А теперь он был доволен, что не включил. Сейчас ему хотелось оставить Лили для себя одного. Зачем? У него не было удовлетворительного ответа. Перед сном он думал об этом, но не смог найти никакой логики. Интуиция подталкивала его скрыть то, что ему стало известно. После долгих споров с самим собой Гримстер решил следовать интуиции, хотя понимал, что его открытие не удастся долго таить от сэра Джона.
Пакетом из Лондона Коппельстоун прислал полный список банковских платежей и поступлений Диллинга за последние полтора года его жизни. Согласно постоянному поручению, банк выплачивал двадцать фунтов ежемесячно Уильяму Принглу. В списке платежей Диллинга не было других Уильямов или кого-то с такими же инициалами, не считая двух компаний. Коппельстоун, знавший, что интересует Гримстера, сделал приписку: «Если нужно, найдем Прингла и проследим чек».
Гримстер сообщил Крэнстону, что после обеда повезет Лили в кино, но майор отказался дать разрешение без четкого указания из Департамента. Гримстер позвонил Коппельстоуну и получил подтверждение, однако повез Лили не в Барнстейпл, где можно было наткнуться на Гаррисона, а в Эксетер.
Фильм – длинная, нудная история с военными приключениями – неожиданно очень понравился Лили. Гримстер подозревал, что она любит только мелодрамы и мюзиклы. В какой-то напряженный момент Лили зажмурилась и прошептала: «Скажите, когда это кончится. Я не выдержу, если он не спасется». Почти все шоколадные конфеты она съела сразу, минут за пять, и легонько взяла Гримстера за руку. Они сидели, как маленькая девочка и ее дядя, который ее развлекает. Как ни странно, Гримстеру не было неприятно такое ощущение; он был вынужден признать, что в рамках профессионального задания таится забавное и нежное чувство ответственности за Лили. Несмотря на ее моменты прозорливости, моменты почти пуританского неприятия вещей, не вполне приличных, вроде гипноза, Гримстер видел: если предложить ей преданность, защиту и заботу, она достаточно податлива, чтобы привить желания и манеры, изначально ей чуждые. Она была воском в руках Диллинга. А теперь, в некоторой степени, – в руках Гримстера. Гримстер, в кино откровенно скучавший, представил, каково заниматься любовью с Лили. Он даже не сразу осознал, что впервые после смерти Вальды задумался – не важно, под действием мужских гормонов или умозрительно проверяя, как умирают клятвы и горе, – о возможности заняться любовью с другой женщиной. Очевидно, с Лили получилось бы легче, чем со многими другими женщинами. Она совершенно не походила на Вальду. Мягкая, полнотелая, безусловно, сентиментальная и романтичная. Ее объятия ничем не напомнят Вальду. У Вальды было худое, мальчишеское тело – на любовь оно отзывалось крайней экстравагантностью и изобретательностью… Впервые он позволил себе приподнять завесу над воспоминаниями о Вальде и внезапно осознал, что нет ни боли, ни ностальгии. От этого открытия Гримстер почувствовал себя предателем и напрочь изгнал неожиданные мысли. Даже вздрогнул от усилия, так что Лили бросила на него взгляд.
По дороге домой они остановились в Эггесфорде, в отеле «Лис и гончие», выпить. Благодаря лицензии на рыбалку заурядный постоялый двор превратился в известный рыбацкий отель. Здесь останавливался сэр Джон, когда в сентябре приезжал на две недели на рыбалку в водах Хай-Грейндж.
Лили взяла бокал густого сладкого хереса – она любила его, а Гримстер – виски с содовой. Подняв стакан, он заметил хмурые морщинки между тщательно выщипанными бровями Лили. Она смотрела на перстень на его пальце.
– Вы не против? – спросил Гримстер. – Он ваш. Если не хотите – скажите.
Лили покачала головой:
– Я не против. Но зачем вам?..
– Я хочу, чтобы вы привыкли видеть его на моей руке. Как на руке Гарри. Если мы хотим что-то получить, я должен быть для вас как Гарри.
Тут Лили поставила бокал на длинную деревянную барную стойку и захохотала, трясясь всем телом, пока не взяла себя в руки.
– Ой, Джонни… Вы как Гарри!.. Да вы разные, как день и ночь!
Почему-то Гримстер почувствовал укол раздражения.
– Зря вы считаете, что только Гарри мог вас загипнотизировать. Помните, Лили, что это вы – единственная, что вы способны сделать это для того, к кому будете чувствовать доверие.
Лили коснулась его плеча.
– Все в порядке, Джонни. Вы знаете, что я хочу помочь. Я просто о том, что вы с Гарри… такие разные.
Однако после ужина помощи от Лили не было. Маленький поход в кино ее завел, кроме того, она зашла в бар перед ужином, а за столом пила вино. Лили пришла в смешливое, игривое настроение, в ее поведении впервые отражались более теплые отношения, которые она себе вообразила. Она хихикала, дразнила Гримстера, а когда он требовал от нее серьезности и сосредоточенности, сдерживалась только несколько минут и снова от абсурдности того, что Гримстер держит кольцо – сначала раскачивает на нитке, потом надевает на палец – разражалась смехом. В конце концов созданное ею ощущение смехотворности передалось и Гримстеру, и он решил на сегодня все прекратить. В своей спальне, перед сном, он подумал, что давить на Лили не нужно. Ее реакция в общем-то была вполне ожидаемой. Девушку смущала идея гипноза, и она прятала смущение, отказываясь воспринимать сеанс всерьез. Лили придет к этому, подумал Гримстер, но в свое время. Она принадлежала к типу, который Вольгеши в своей книге определил как «носителей наследственной психопассивной нервной конституции». Люди этого типа обычно великолепно реагируют на внушение гипнотизера. Однако в этот вечер Лили возвела барьер смеха и игривости – она рассказывала, что так же было в первый раз с Гарри, потому что глубоко внутри она не одобряла то, что называла копанием в чужих мозгах. Придется повторить путь Гарри, подумал Гримстер. И Лили нужно время, чтобы свыкнуться с идеей.
Наутро они повторили сеанс – снова безуспешно, хотя настроение Лили изменилось. Гримстер видел, как она хочет помочь, хочет изо всех сил. Днем сеанс прошел так же, и Гримстер почти решил на сегодня прекратить, но Лили сама после ужина предложила новый сеанс, привела Гримстера в свою комнату, лениво улеглась в кресле, и у Гримстера почти сразу получилось – не то Лили так устала от предыдущих попыток, что ей было несложно отключиться, не то, привыкнув к идее и приняв процесс, она готова была отдаться во власть Гримстера.
Такая трансформация на мгновение вызвала у Гримстера чувство если не паники, то серьезной ответственности. Он подался вперед в кресле, лицом к Лили, почти касаясь ее колен своими, и поднял кольцо большим и указательным пальцами правой руки; эмалевая птица оказалась перед глазами Лили, и Гримстер тут же понял, что впервые она смотрит именно на кольцо – а не на кольцо и на самого Гримстера.
Он поднял кольцо чуть выше – на уровень переносицы Лили – и отметил, как она следит глазами за кольцом, не двигая головой. Он поднял кольцо еще чуть выше, и ее глаза поднялись следом.
Гримстер заговорил, нежно и успокаивающе:
– Вы полностью доверяете мне, Лили. Вы хотите помочь мне и помочь себе. Вы знаете, что я хочу того же, чего хотел бы Гарри… Просто расслабьтесь. Позвольте себе уплыть…
Вспомнились строчки из книги Вольгеши. «Неподвижный взгляд вверх быстро утомляет, и пациенту придется моргнуть. Если теперь гипноскоп медленно и плавно опускать, глаза пациента последуют за ним и непроизвольно закроются». Это сейчас происходило с Лили. Ее веки пару раз дрогнули, а когда Гримстер начал опускать кольцо – гипноскоп, – глаза Лили следовали за ним, и веки закрылись. Сдерживая растущее возбуждение и следуя инструкциям из книги, Гримстер говорил тихо и спокойно. При этом он потянулся и включил магнитофон.
– Ваши веки тяжелеют. Они закрылись. Вы расслаблены. Вам хорошо. Через мгновение вы заснете, Лили. Но вы будете слышать меня и сможете отвечать.
Гримстер замолчал, глядя на Лили. Ее тело обмякло в кресле, ладони обхватили подлокотники, голова чуть наклонилась вперед. Гримстер протянул руку и мягко коснулся ее опущенных век; их легкое дрожание прекратилось. Убрав руку, он сказал:
– Спите, Лили. Спите.
Она чуть слышно вздохнула, и ее голова еще чуть наклонилась вперед, в неудобное положение. Гримстер обхватил ее голову пальцами и устроил на подголовнике кресла. Лили осталась в таком положении. И тут Гримстер на мгновение растерялся. Лили находилась целиком в его власти, готовая слушать и говорить, подчиняться ему, как раньше подчинялась Диллингу. Гримстер ощутил беспокойство. Он владел неизведанной силой, которую так не любила Лили… где-то глубоко внутри Гримстер тоже испытывал неприязнь к «копанию в человеческих мозгах», он чувствовал, что вступает туда, куда не собирался. Но это ощущение быстро прошло. В памяти Лили, там, куда даже она сама не могла проникнуть без гипноза, лежало то, что он должен знать, но сейчас – уверенный, что сможет повторить это состояние, если захочет, – он счел разумным не торопить Лили. Сам процесс должен стать для него столь же привычным, как для Диллинга, прежде чем можно будет подойти к дальним пределам ее скрытой памяти. Торопливость может разрушить новую связь. Нужно осваивать мастерство постепенно.
Гримстер мягко произнес:
– Лили, вы слышите меня?
Лили тут же отозвалась – голосом более низким и тихим, чем обычно:
– Да, я слышу вас.
Вспомнив, что Вольгеши советовал во время гипноза не прерывать поток слов и внушения, следить, чтобы предложения или вопросы лились непрерывно, Гримстер начал говорить с Лили, словно они вели обычную беседу.
– Лили, кто я? – спросил он.
– Вы Джонни. – В ее голосе не возникло никаких интонаций, которые позволили бы предположить, что это очевидный и ненужный вопрос.
– И вы знаете, что я не буду вам вредить или угрожать, да?
– Да, Джонни.
– И не буду просить делать или говорить то, что вам не понравится?
– Да, Джонни.
– Вы не против того, что, когда проснетесь, забудете все, о чем мы будем говорить?