Третье Правило Волшебника, или Защитники Паствы Гудкайнд Терри

Глава 21

Сестра Филиппа выпрямилась во весь свой и без того внушительный рост.

– Боюсь, что вы не вполне разобрались, аббатиса. Может быть, если бы вы подумали немного больше, то поняли бы, что три тысячи лет успешной работы подтверждают эту необходимость.

Верна, облокотившись на стол, уперлась подбородком в тыльную сторону ладони, чтобы перстень аббатисы бросался в глаза любому, кто на нее посмотрит.

– Благодарю за мудрый совет, сестра, но я достаточно внимательно изучила данное дело. Нет смысла копать колодец в сухом месте. Жажда увеличится, но вода не появится.

На мгновение сестра Филиппа утратила свою обычную невозмутимость.

– Но, аббатиса... Как еще выяснить, готов ли воспитанник к тому, чтобы снять с него Рада-Хань. Способ, который сейчас применяется, – единственный из возможных.

Пробежав глазами очередной отчет, Верна поморщилась и, отложив его в сторону, целиком перенесла внимание на советницу.

– Сколько тебе лет, сестра?

Темные глаза сестры Филиппы не выразили ничего.

– Четыреста семьдесят девять, аббатиса.

Верна почувствовала укол зависти.

Сестра Филиппа выглядела моложе ее, хотя была старше на триста лет. Поиски Ричарда дорого обошлись Берне. Теперь у Филиппы всегда будет фора во времени, чтобы учиться чему-то новому.

– И сколько из них ты провела во Дворце Пророков?

– Четыреста семьдесят, аббатиса. – Легкая издевка, с которой Филиппа произнесла ее титул, была едва уловимой, если не вслушиваться. Верна слушала внимательно.

– Стало быть, Создатель предоставил тебе четыреста семьдесят лет, чтобы ты постигла его помыслы и научилась помогать юным волшебникам справляться с их даром. И за все это время ты не сумела разобраться, как определять свойства натуры своих учеников?

– Нет, аббатиса, это не совсем то, что я...

– Ты хотела сказать мне, сестра, что сестрам Света не хватает ума сообразить, готов ли обучавшийся в течение двухсот лет юноша перейти на следующую ступень, не подвергая его жестокому испытанию? Неужели ты так мало ценишь наши способности? И сомневаешься в мудрости Создателя, избравшего нас для этой работы? Ты хотела сказать, что Создатель избрал нас, предоставил в распоряжение тысячелетний опыт, а мы по-прежнему слишком глупы, чтобы им воспользоваться?

– Мне кажется, аббатиса, возможно...

– В разрешении отказано. Это дикость – использовать Рада-Хань, чтобы причинять человеку невыносимую боль. Это может нанести непоправимый вред разуму ученика. Насколько я знаю, иногда юноши умирали во время этого испытания! Так что ступай и передай сестрам, пусть разрабатывают иную методику, без крови, рвоты и криков. Можешь даже предложить им такой принципиально новый подход, как... Ну, не знаю, допустим, простая беседа. Если только кто-то из сестер не считает, что ученики способны обвести их вокруг пальца. В таком случае я жду от них соответствующего доклада, чтобы занести это в их личное дело.

Сестра Филиппа помолчала, по всей вероятности, взвешивая, стоит ли спорить дальше. Наконец она нехотя поклонилась.

– Мудрое решение, аббатиса. Благодарю за то, что просветили меня.

Она повернулась к двери, но Верна остановила ее.

– Я тебя понимаю, сестра. Меня учили тому же, и я, как и ты, в это верила. Но молодой человек, едва достигший двадцати лет, показал мне, помог мне увидеть, как сильно я ошибалась. Порой Создатель доносит до нас свой свет довольно неожиданным способом, но Он ждет, что мы готовы воспринять Его мудрость, какими бы путями она к нам ни попала.

– Вы говорите о юном Ричарде?

Верна провела ногтем по стопке документов.

– Да. – И, отбросив официальный тон, продолжала:

– И вот что мне открылось, Филиппа: эти юноши, эти волшебники, рано или поздно выйдут в большой мир, и мир сам испытает их. Во имя Создателя им часто придется делать нелегкий выбор, и речь идет о той душевной боли, которую они испытают при этом. А их умение стойко переносить пытки ничего не говорит нам об их твердости духа и способности к состраданию. Ты сама, Филиппа, прошла испытание болью. Ты мечтала стать аббатисой. Четыреста лет ты трудилась ради достижения этой цели. Оказалось, что все зря. И все же ты ни разу не сказала мне ни одного резкого слова, хотя наверняка испытываешь боль каждый раз, когда видишь меня. Но ты стараешься помочь мне справляться с моими обязанностями и трудишься на благо Дворца, несмотря на боль, которая не утихает у тебя в душе. И разве ты служила бы мне лучше, заставь я тебя пройти испытание пыткой, чтобы стать моей советницей? Ты выдержала бы его – но разве это что-нибудь доказало бы?

Щеки сестры Филиппы вспыхнули.

– Не стану лгать, притворяясь, что согласна с тобой, но теперь по крайней мере я вижу, что ты действительно старательно копала колодец и забросила его затем, чтобы не делать лишних усилий. Я немедленно передам сестрам твое указание, Верна.

– Спасибо, Филиппа, – улыбнулась Верна. На губах Филиппы мелькнула тень ответной улыбки.

– Ричард на многое заставил нас взглянуть по-иному. Я была уверена, что он попытаете всех нас перебить, а он вместо этого проявил больше заботы о Дворце, чем любой волшебник за последние три тысячи лет.

Верна рассмеялась.

– Если бы ты только знала, сколько раз я молила Создателя дать мне силы, чтобы не задушить этого мальчишку собственными руками!

Когда Филиппа выходила, Верна увидела в приемной Милли, которая ждала разрешения войти и начать уборку. Сладко зевнув и потянувшись, Верна взяла отчет, который отложила во время разговора, и вышла из кабинета. Жестом разрешив Милли заняться уборкой, она повернулась к сестрам Дульчи и Фебе.

Не успела Верна открыть рот, как сестра Дульчи встала, держа в руках пачку бумаг.

– Если вы закончили, аббатиса, просмотрите, пожалуйста, новые.

Верна взяла пачку и пристроила под мышку.

– Хорошо, я ими займусь. Однако уже поздно. Почему бы вам не пойти отдохнуть?

– Не стоит беспокоиться, аббатиса, – покачала головой Феба. – Мне нравится моя работа и...

– И завтра нам предстоит еще один трудный и долгий день. Я не хочу, чтобы вы сидели тут и клевали носом. Так что убирайтесь отсюда. Обе. Немедленно.

Феба схватила лежащие перед ней бумаги, явно намереваясь еще поработать в своем кабинете. Похоже, Феба считала себя участницей какой-то бумажной гонки и трудилась как пчелка, словно боялась, что Верна ее перегонит. Дульчи же взяла лишь свою чашку, а бумаги оставила на столе. Она работала методично, не спеша, но при этом умудрялась справляться с уймой бумаг. Впрочем, ни ей, ни Фебе не стоило опасаться, что Верна их перегонит. С каждым днем новоиспеченная аббатиса отставала все больше и больше.

Сестры откланялись, выразив надежду, что Создатель дарует аббатисе спокойный сон.

Верна подождала, пока они дойдут до внешней двери.

– О, сестра Дульчи, есть одно дело. Я бы хотела, чтобы ты завтра им занялась.

– Конечно, аббатиса. Что от меня требуется?

Верна положила принесенный доклад на стол Дульчи, чтобы утром он сразу попал ей на глаза.

– Некая девушка просит финансовой поддержки. Один из наших воспитанников скоро станет отцом.

– Ой, как хорошо! – обрадовалась Феба. – Мы помолимся, чтобы это был мальчик и чтобы он родился с даром! В Танимуре не рождалось ни одного ребенка с даром с... Не припомню даже, с каких времен! Может, на этот раз...

Сердитый взгляд Верны заставил ее замолчать. Аббатиса обратилась к сестре Дульчи:

– Я хочу видеть эту юную особу и юношу, ответственного за ее нынешнее состояние. Завтра ты организуешь встречу. Возможно, ее родителей тоже стоило бы пригласить.

Сестра Дульчи невозмутимо спросила:

– А что, есть какие-то сложности, аббатиса?

Верна крепче прижала к себе кипу документов.

– Пожалуй, я бы сказала, что есть. Один из наших юнцов обрюхатил девушку.

Поставив чашку с чаем обратно на стол, сестра Дульчи шагнула вперед.

– Но, аббатиса, именно для этого мы отпускаем наших воспитанников в город. Там они не только дают волю своим инстинктам, чтобы посторонние мысли не мешали им в учебе, но также иногда способствуют рождению младенцев, наделенных даром.

– Я не позволю обитателям Дворца портить жизнь горожанам!

Голубые глаза сестры Дульчи скользнули по простому синему платью Верны.

– Аббатиса, мужчин порой одолевают разные желания...

– Меня тоже, сестра, но, хвала Создателю, я еще никого не удавила.

Феба прыснула в кулачок, но тут же осеклась под грозным взглядом Дульчи.

– У мужчин другие потребности, аббатиса. И они не способны себя контролировать. А подобные простые развлечения позволяют им быть более сосредоточенными в учебе. Дворец вполне может позволить себе оплачивать их похождения. К тому же цена невелика, если принять во внимание тот факт, что иногда в результате мы приобретаем еще одного юного волшебника.

– Задача Дворца – обучить молодых людей владеть своим даром и полностью сознавать, что на них лежит ответственность за последствия. Подобное попустительство сводит на нет все наше обучение, – резко возразила Верна. – Что же касается надежды, будто в результате этих беспорядочных связей родится младенец, наделенный даром, то это весьма сомнительно. Возможно, их рождалось бы больше, если бы наши воспитанники серьезнее относились к таким вещам. По-моему, обилие связей лишь уменьшает их способность передавать дар по наследству.

– Или, наоборот, до предела увеличивают те минимальные шансы, которые существуют сейчас.

– Возможно, – пожала плечами Верна. – Но я точно знаю, что местные рыбаки не просиживают всю жизнь у одной и той же лунки только потому, что когда-то им посчастливилось поймать там крупную рыбу. А поскольку мы, говоря фигурально, закидываем широкий невод, то, полагаю, пришла пора двигаться дальше по течению.

Сестра Дульчи сплела пальцы. Она с трудом сохраняла терпение.

– Аббатиса, Создатель благословил людей, даровав им плотские радости, и мы не в силах этому противостоять. Мужчины и женщины и впредь будут заниматься тем, что доставляет им удовольствие.

– Разумеется, будут! Но оплачивать результаты этих занятий значит поощрять безответственность. Сколько детей выросли без отцов только лишь потому, что мы даем женщинам, забеременевшим от наших воспитанников, деньги? Сколько жизней мы исковеркали своим золотом? Детских жизней, сестра!

Сестра Дульчи недоуменно развела руками:

– Но наше золото дает им возможность прокормить себя и ребенка!

– Наше золото дает женщинам Танимуры возможность просто-напросто не работать! – Верна махнула рукой, указывая на город. – Мы унижаем людей нашим золотом! Наше дело – учить волшебников, а не разводить, как скот!

Сестра Дульчи побагровела.

– Неужели мы будем так бессердечны, что откажем им в небольшом количестве золота? Детей, наделенных даром, рождается все меньше, и их все труднее находить. Новые жизни важнее золота!

– Я читала отчеты. Едва ли это можно назвать «небольшим количеством золота». Но суть не в этом. Суть в том, что мы подрываем доверие к тому, чему сами же учим. Представь, что мы будем учить абсолютной правдивости, но при этом давать пенни за каждую ложь. Каким, по-твоему, будет результат?

Сестра Феба рассмеялась, прикрыв рот рукой.

– Смею предположить, что вскорости мы обнищаем.

Голубые глаза сестры Дульчи превратились в ледышки.

– Не думала я, что вы так бессердечны, аббатиса, и способны обречь на голод новорожденных чад Создателя!

– Создатель дал их матерям грудь, чтобы вскармливать младенцев, а не для того, чтобы получать дармовое золото от Дворца.

Сестра Дульчи на мгновение потеряла дар речи.

– Но мужчины неспособны контролировать свои потребности!

Голос Верны стал угрожающе низким.

– Они неспособны их контролировать, если колдунья наложит чары. Никто из сестер не накладывал чар ни на одну женщину города. Следует ли мне напоминать тебе, что если кто-то себе это позволит, то ей повезет, если ее лишь выдворят из Дворца, а не вздернут на воротах?

Дульчи побелела как полотно.

– Я не то...

Верна задумчиво поглядела в потолок.

– Насколько я помню, в последний раз сестру Света изобличили в том, что она применила любовные чары... постойте... лет пятьдесят назад?

У сестры Дульчи забегали глаза.

– Это была послушница, аббатиса, а не сестра.

Верна посмотрела на нее в упор.

– И если память мне не изменяет, ты тогда тоже входила в состав суда. – Дульчи кивнула. – И голосовала за повешение. Эта девчушка провела во Дворце всего несколько лет, а ты голосовала за смертный приговор.

– Таков закон, аббатиса, – промямлила Дульчи, не поднимая глаз.

– Самое суровое из наказаний, предусмотренных за этот проступок.

– Другие проголосовали так же, как я.

Верна кивнула:

– Да, половина. Голоса разделились поровну, и аббатиса Аннелина приняла окончательное решение, проголосовав за изгнание.

Сестра Дульчи подняла голову.

– И я до сих пор считаю, что аббатиса была неправа. Вальдора поклялась в вечной мести. Поклялась уничтожить Дворец Пророков. Плюнула аббатисе в лицо и поклялась в один прекрасный день убить ее.

Верна изогнула бровь.

– Мне всегда хотелось знать, почему тебя тогда назначили членом суда, Дульчи.

Сестра Дульчи судорожно сглотнула.

– Потому что я учила ее.

– Вот как? – Верна прищелкнула языком. – И где же, по-твоему, девушка научилась приворотному заклинанию?

В лицо сестры Дульчи бросилась краска.

– Нам так и не удалось выяснить это точно. Вероятно, у своей матери. Матери частенько учат дочерей таким вещам.

– Да, я слышала, но мне трудно судить. Моя Мать не владела даром, я получила его через поколение, от бабушки. Но твоя мать, если я правильно помню, даром обладала...

– Обладала. – Сестра Дульчи поцеловала кольцо на пальце: жест, который сестры делают часто, но почти никогда – на людях. – Уже поздно, аббатиса. Нам не хотелось бы отнимать у вас время.

– Что ж, тогда спокойной ночи, – любезно улыбнулась Верна.

Сестра Дульчи чопорно ей поклонилась.

– Как вы велели, аббатиса, завтра я приведу к вам эту девушку и молодого волшебника – после того, как посоветуюсь с сестрой Леомой.

– Вот как? – приподняла бровь Верна. – Теперь сестра Леома выше рангом, чем аббатиса, да?

– Конечно, нет, аббатиса, – вспыхнула сестра Дульчи. – Просто сестра Леома просила, чтобы я... Я просто подумала, что вы захотите, чтобы ваша советница знала о вашем решении... Чтобы оно не застало ее... врасплох.

– Сестра Леома – моя советница, сестра, и я сама сообщу ей о принимаемых мною решениях – если сочту нужным.

Феба поворачивала свое круглое личико от Верны к Дульчи и обратно, ловя каждую реплику, но помалкивала.

– Я сделаю все, как вы желаете, аббатиса, – сказала Дульчи. – Пожалуйста, простите мое... излишнее рвение... Я только хотела помочь.

Верна пожала плечами, едва не уронив при этом кипу бумаг, которую держала под мышкой.

– Разумеется, сестра. Спокойной ночи.

Приемная опустела. Бормоча себе под нос ругательства, Верна вернулась в кабинет и шмякнула бумаги на стол рядом с теми, которые еще не успела просмотреть. Милли яростно скребла грязь в дальнем углу, где ее никто не заметил бы в ближайшую сотню лет.

В тишине, нарушаемой лишь шорохом тряпки и бормотанием уборщицы, Верна подошла к книжной полке и пробежала пальцем по древним кожаным переплетам.

– Как поживают твои старые кости, Милли?

– Ох, лучше не спрашивайте, аббатиса, а то опять начнете терзать меня, пытаясь излечить то, что не лечится. Годы, знаете ли. – Милли подвинула коленом ведро и перешла к следующему участку ковра. – Все мы стареем. Должно быть, сам Создатель позаботился, чтобы нельзя было излечить человека от старости. Впрочем, здесь, во Дворце, время, что ни говори, бежит куда медленнее. – Высунув от усердия кончик языка, она старательно терла ковер. – Да, Создатель милостиво даровал мне больше лет жизни, чем я надеялась.

Эта маленькая хрупкая женщина никогда не сидела в праздности. Даже за разговором она не переставала возить тряпкой, или оттирать пальцем пятно, или отковыривать ногтем кусочек налипшей грязи, которого никто, кроме нее, не видел.

Верна достала наугад первый попавшийся фолиант и раскрыла.

– Что ж, я знаю, что аббатиса Аннелина была рада видеть тебя рядом на протяжении всех этих лет.

– О да, много лет, много. Да-да, много лет.

– Как я недавно открыла, у аббатисы мало возможности завести друзей. Как хорошо, что у нее была ты. Не сомневаюсь, мне будет не менее приятно, что ты всегда рядом.

Милли негромко обругала упрямое пятно, никак не желавшее оттираться.

– Да-да, мы с ней частенько беседовали по ночам. Сударыня Энн была такая чудесная! Мудрая и добрая. Готова была выслушать любого, даже старую Милли.

Верна, улыбнувшись, рассеянно перевернула страницу.

– С твоей стороны было очень любезно. Я имею в виду с перстнем и письмом.

Милли подняла голову. На ее тонких губах заиграла усмешка. На мгновение она даже перестала орудовать тряпкой.

– А, так вы тоже хотите об этом узнать, как другие!

Верна резко захлопнула том.

– Другие? Какие другие?

Милли окунула тряпку в ведро и крепко отжала.

– Да другие сестры. Леома, Дульчи, Марена, Филиппа, кто же еще. Они вам все прекрасно знакомы. – Милли проворно стерла одной только ей видимое пятнышко на книжной полке. – Кто-то еще тоже спрашивал, только я уже и не помню кто. Возраст, знаете ли. После похорон мне от них отбою не было. Но все приходили поодиночке, имейте в виду. – Милли хихикнула. – И знаете что? Все так и зыркали по углам, когда спрашивали об этом.

Верна поставила фолиант на место.

– И что же ты им ответила?

Милли опять сунула тряпку в ведро.

– Сказала правду, конечно. И вам скажу то же самое, если вы хотите послушать.

– Хочу, – кивнула Верна, стараясь не выдать своего нетерпения. – Поскольку я теперь аббатиса, значит, должна знать правду. Передохни-ка чуть-чуть, Милли, и расскажи мне.

Болезненно охнув, Милли поднялась на ноги и бросила на Верну острый взгляд.

– Что ж, спасибо на добром слове, аббатиса. Но у меня есть работа, знаете ли. Мне вовсе не хочется, чтобы вы подумали, будто я лентяйка и предпочитаю работать языком, а не тряпкой.

Верна потрепала ее по плечу.

– Не беспокойся на этот счет, Милли. Расскажи мне об аббатисе Аннелине.

– Ну, значит, бедняжка лежала на смертном одре, когда я ее видела в последний раз. Я ведь убирала и в покоях пророка. Там я ее и увидела, когда пришла прибираться. Никому, кроме меня, аббатиса не доверяла убираться в покоях Натана. Не скажу, что я ее осуждаю за это; пророк был со мной всегда добр. Разве что иногда вдруг выходил из себя и начинал орать. Ну, да вы знаете. Нет, не на меня, а возмущаться, что сидит взаперти столько лет. Я его понимаю. На его месте любой бы свихнулся от такого сидения.

Верна откашлялась.

– Наверное, тебе было тяжело увидеть аббатису при смерти?

Милли коснулась руки Верны.

– Вы даже представить себе не можете, как тяжело! У меня просто сердце разрывается. Ей было очень больно, я видела, но она ничем этого не показывала. Была такой же ласковой, как всегда.

Верна нетерпеливо покусывала губу.

– Ты хотела рассказать мне о перстне и о письме.

– Ах да. – Милли протянула руку и сняла с плеча Верны ворсинку. – Давайте я буду время от времени чистить вам платье? Нехорошо, чтобы люди подумали...

Верна ласково, но решительно убрала с плеча сморщенную руку старушки.

– Милли, для меня это важно. Не могла бы ты рассказать, как к тебе попал перстень?

Милли виновато улыбнулась.

– Энн сказала, что умирает. Так вот прямо и заявила: «Милли, я умираю». Ну, я, конечно, расплакалась. Мы ведь столько лет были подругами! А она улыбнулась, взяла меня за руку, вот как вы сейчас, и сказала, что хочет дать мне последнее поручение. Потом сняла с пальца кольцо и отдала мне. А в другую руку сунула запечатанное письмо с оттиском кольца на печати. Она велела, чтобы, когда все уйдут на похороны, я положила кольцо с письмом на постамент, который мне нужно будет взять здесь. Наказала быть осторожной и потом их уже не трогать, потому как заклятие, которое она наложила на письмо и кольцо, меня убьет. Энн несколько раз повторила мне, что я должна делать и в какой последовательности. Я и сделала все, как она говорила. А после того, как она отдала мне кольцо, я ее больше не видела.

Верна посмотрела в окно, на сад, куда до сих пор не нашла времени выбраться.

– И когда это было?

– А вот этого вопроса мне никто не задавал, – пробормотала себе под нос Милли и задумчиво потеребила губу. – Дайте-ка сообразить... Давненько это случилось... Еще до зимнего солнцестояния. Да, в тот день вы как раз уехали с молодым Ричардом. Вот кто был хорошим мальчиком! Ясный, как солнечный денек. Всегда здоровался со мной и улыбался. Другие юнцы меня не замечают, даже если я стою прямо у них перед носом, а у Ричарда всегда находилось ласковое словечко для старой Милли.

Но Верна ее уже почти не слушала. Она вспомнила тот день, о котором говорила Милли. Они с Уорреном поехали с Ричардом, чтобы помочь ему миновать щит, не позволяющий воспитанникам покинуть Дворец Пророков. Потом они отправились в земли народа бака-бан-мана – Долина Заблудших была родиной этих людей. Родиной, которой они лишились три тысячи лет назад. Ричард обещал вернуть им ее, и ему нужна была помощь их мудрой женщины.

Чтобы уничтожить Башни Погибели и возродить долину, Ричард использовал невообразимую мощь, прибегнув не только к Магии Приращения, но и к Магии Ущерба. А потом он отправился в далекое путешествие, чтобы помешать Владетелю пройти сквозь врата и вторгнуться в мир живых. Зимнее солнцестояние пришло и минуло, поэтому Верна знала, что Искатель справился с этой практически невозможной задачей.

Внезапно она резко повернулась к Милли:

– Это было почти месяц назад. Задолго до ее смерти.

– Ну да, около того, – кивнула Милли.