Охота на медведя Катериничев Петр

Глава 11

Автомобиль Гринева остановил инспектор, Олег припарковался к обочине, развел руками, отдал инспектору деньги, захлопнул дверцу и пошел прочь.

Инспектор рассмотрел купюры, сказал напарнику:

– Купец Копейкин гуляют. Что с тачкой его делать?

– Да пусть здесь стоит. Припаркована аккуратно. За такие бабульки он ее у стены Кремля мог поставить.

– А то.

Гринев остановился у станции метро. «Друзья? А у тебя они есть?» Вынул из кармана мобильный, набрал номер:

– Леший, это Медведь. Ты где? На даче? На старой? Я к тебе приеду. Я помню, электричкой. Да я ходил однажды. Через поселок и краем леса. Семь верст буреломами. Дойду.

...Вагон электрички был освещен желто. Лица у людей – усталые, равнодушные, озабоченные. В проходе мнимый нищий: «Мы сами не местные, отстали от поезда, допоможите чем сможете...»

Напротив Гринева оказалась женщина лет тридцати, полная, в пуховом платке, изпод которого выбивались завитки волос. Рядом с ней девочка лет шести играла с куклой.

Электричка задами огибала какойто поселок: пути, брошенные цистерны, непонятные домики из фанеры и жести, огородик, посередине которого разлита лужа солярки, мусор – битое стекло, бутылки, пакеты; слепой домик врос в землю по самые окна, со двора дымок вьется, живут там... Торцевая стена красного кирпича и снова – свалка.

Девочка соскользнула со скамейки, дернула Гринева за полу:

– Дядя, куда ты все время смотришь? Это некрасивый город. Очень некрасивый. – Девочка махнула рукой совсем поженски, как сделала бы ее мама или бабушка, произнесла:

– Он поломанный.

Лицо Гринева на миг стало совсем странным, словно то, над чем он думал так долго и напряженно, наконецто обрело смысл. Он присел перед ребенком на корточки, вынул из кармана шоколадку, протянул девочке, улыбнулся мягко:

– Мы его починим, малышка.

Девочка бросила быстрый взгляд на мать, стесняясь, взяла плиточку, сказала спасибо, забралась на сиденье и затихла.

Женщина посмотрела на Гринева странно... Что ему привиделось в этом взгляде, он не понял – это был другой мир, мир потаенный, сокрытый, полный смирения, терпения и бесконечной надежды.

Олег вышел на станции и пошел через городок. Редкие фонари вдоль дороги светили скудно, и, может быть, оттого люди, встречавшиеся Гриневу на пути, казались злыми и пугливыми одновременно. Какаято семенящая женщина, похожая на старушонку, какойто мужик, плотный, с маленькими глазками, подозрительно зыркнул на Олега и свернул в проулок.

Настроение Гринева сделалось скверным. Он увидел огни маленькой забегаловки, вошел. За хромированной стойкой скучала молодая полногрудая деваха. Трое или четверо посетителей с пьяным безразличием доцеживали пиво.

Олег подошел к стойке, спросил водки.

Буфетчица оценивающе оглядела его фигуру, решила чтото про себя, выбрала лафитник почище, налила. Олег положил на стойку деньги, присел за ближайший пустой столик.

– А нездешний вы, молодой человек. Пришлый, – услышал Гринев изза спины сипловатый густой баритон, обернулся. К нему подсел невысокий бородатый очкарик лет пятидесяти с гаком с лицом спившегося итээра. – Ищете чегото?

– Себя, – произнес Олег машинально.

– Мудреная задача. В каждом из нас существуют по меньшей мере два человека. И они – непримиримы и своевольны. Но только один распоряжается твоей жизнью. Ему нужны деньги, успех, слава, женщины, вина... А другой... Другой – молчит.

Гринев пожал плечами:

– О чем же он молчит?

– О подвиге. О любви. О силе. О том, что силы этой в человеке столько, что он способен перевернуть мир! – Мужичок вздохнул. – А сейчас... Мир наш полон полуфабрикатов, которые так и не стали людьми. И в жизни они ищут не подвига, а комфорта, который им представляется покоем. И правит такой жизнью рок. Вначале он похож на незатейливого суетливого бесенка, он изводит тщеславием, похотью, завистью, он дергает невидимые нити наших страстишек и заставляет плясать под свою музыку в этом глумливом балагане... И – дает иллюзию счастья, называемую довольством... И только потом человечек может разглядеть его мерзкую харю – харю лжеца... Но поздно. Жизнь уже прошла. Прошла бездарно и мнимо, и впереди – ничего. – Мужичок уставил немигающий взгляд на Олега:

– Человеку дар дан, чтобы сотворить чудо, а он его не пойми на что разбазаривает... Как в Писании? «При всем этом они продолжали грешить и не верили чудесам Его. И погубил дни их в суете и лета их в смятении». – Мужичок вздохнул, попросил:

– Угости меня выпивкой, странник.

Олег подошел к стойке, взял бутылку, тарелку со снедью, вернулся. Мужчина заметно приободрился.

– Меня Константином Гуровым зовут. Местные так и называют – Гуру.

Словоблуден и непонятен. А как тебя величать, странник?

– Медведем.

– Ну и за знакомство.

Олег едва пригубил, Гуров накатил почти полный стакан, раздумчиво разжевал корочку:

– Медведь... Ну да, нездешний ты. Забрел к нам откудато и уйдешь в никуда. Есть в тебе какаято одержимость. Но чтоб стать непобедимым, тебе нужно найти любовь.

– Любовь?

– Всю жизнь мы ищем любви, потому что боимся немощи. Даже не смерти, нет, немощи, когда одинокая, загнанная душа окажется в дряхлой оболочке... Мы ищем ту женщину, которая будет любить того, скрытого в нас, кажущегося слабым. Ведь слабость – оборотная сторона силы, и мы ищем женщину, которая сможет это понять. И простить.

Гуров плеснул себе еще, выпил, поморщился.

– Мне пора, – сказал Гринев.

– Пора? – поднял помутневший взгляд Гуров. – Пора – чего? Любви, доблести, угасания?

– Идти.

– Ты счастлив, странник. Тебе есть куда пойти.

– Это и назыается счастьем?

– Да. Просто сейчас ты еще не знаешь об этом.

От выпитого Гуров затосковал тяжело и глухо, понуро опустил голову на руки.

– Пойду, – сказал Олег.

– Удачи тебе. Мир жесток к смелым.

Олег пошел пустой улицей вдоль тянущегося бетонного забора; поверху – проржавевшая колючка. Увидел провал, прошел, побрел по территории завода. В темноте видны были решетчатые, без стекол, ребра пустых цеховангаров, изпод снега торчали полуржавые остовы какихто механизмов; Гринев перешагнул бурый ручеек, влажно и маслянисто переливавшийся в неверном свете дальних фонарей, и пошел по тропке вверх.

Глава 12

Оказавшись перед воротами небольшого особняка, Олег некоторое время помедлил, примерился и – разом перемахнул чугунную ограду и направился к дому.

В тот же момент вспыхнули галогенные лампы, заливая пространство неживым люминесцентным светом.

Когда Олег подошел к двери, у порога уже стоял высокий и широкоплечий мужчина и улыбался визитеру.

– Медведьто ты медведь, а скачешь, как леопард.

Они пожали руки и прошли в дом.

– Леша, это и есть старая дачка? – спросил Олег.

– А то.

– Что в гараже?

– «Мерседес».

– Служебный?

– Свой.

– Растут люди. А ты раздобрел, Леший.

– Скорее раздался. Зато ты тощ, как дворовый кот.

– Порода такая. Ем мало, сплю еще меньше. Это в мою честь иллюминация?

– Сработали сенсорные датчики. Ты зачем через забор прыгал?

– Усомнился. Место вроде то, береза – тоже. А домик – другой. Решил убедиться.

– Убедился?

– Да.

Они прошли на второй этаж, устроились на просторном балконе. Стол был уже накрыт: коньяк, водка, холодные закуски.

– Когда тебя нет – охрана? – спросил Гринев.

– Нет.

– Значит, не пристрелили бы.

– Привычки детские забывать пора.

– Думаешь?

– Обидно словить пулю в Подмосковье в мирное время.

– А оно мирное?

– Брось, Олег. Ты же финансист, а не философ.

– Финансы без философии не финансы, а просто деньги.

– Сильно сказано. Но глупо. Всем милее то, что в кошельке. Тебе нет?

– Смысл ищу.

– Жизни?

– Не меньше.

– Не поздно?

– Это – как умирать или жениться: никогда не поздно.

– Лучше второе.

– Кто бы спорил.

– Ну что? За встречу? Они разлили, выпили.

– Что не похвастался, Леший? – спросил Гринев, поведя рукой.

– Я скромный.

– Воздух здесь – хоть пей.

– Да. Когдато это было глушью, а теперь... Дорогу подвели, был бы на машине, заметил. Ты по делу?

– Нет. Просто.

– Я, вообщето, так и решил. А потом подумал – мало ли... Всетаки давно не виделись.

– Очень давно. Ты поднялся.

– Одни люди падают, другие поднимаются. По второй? Они выпили. Повспоминали общих знакомых. Выпили по третьей. Поболтали о политике. Снова налили... И снова...

– Както странно себя чувствую, – признался Лешаков.

– С чего? Хороший дом, теплая ночь.

– Отвык общаться просто так. Совсем отвык. Умом понимаю: мы же знаем друг друга сто лет, и вообще... Пью и – не пьянею. Сверлом мысль: «Что ему от меня нужно?»

– Мне? Я же сказал: ничего.

– Я не о тебе, Олег. Я о привычке. И о времени. Оно меняет нас. И когданибудь изменит совсем. Общество свободных индивидуумов. Наверное, ты прав.

– В чем?

– В войне. Как сформулировал некогда Томас Гоббс: «Война всех против всех». А свобода – не что иное, как свобода подмять остальных.

– Может быть.

– Война... Она всегда за выживание. Если покатишься вниз, можешь не остановиться.

– Кто знает, Леший, где верх, где низ? Может, в этом и есть вся прелесть?

– В падении?

– Я же медведь. Работаю на падение для будущего подъема. Да и, как сформулировала одна милая девушка... по ощущениям полет от падения неотличим.

Лешаков посмотрел на Олега пристально и очень внимательно.

– Я не пьян, – улыбнулся тот. – Но и не трезв.

– Вид у тебя шальной. Словно ты собираешься прыгнуть с вышки в бассейн без воды.

– Почти что.

– А воду нальют, когда научишься прыгать?

– Надеюсь, раньше. – Олег помолчал, произнес раздумчиво:

– Иногда это приходится делать. Прыгать или...

– Или?

– Имитировать прыжок.

Лешаков погрустнел:

– Вот это и плохо.

– Что именно?

– Мы не виделись чертте сколько времени... Сидим, умничаем, а каждый думает о своем. И ладно бы дети, жена, семья. Нет. Бизнес.

Олег встал, прошелся по балконутеррасе, вдохнул настоянный сосновый аромат:

– Почти рай.

– Мне тоже нравится. Вот только... Мы сидим здесь, видим кусочек леса и – друг друга... И приходит мысль такая, что дух захватывает... А есть ли остальной мир? Или он – мираж?

– Ты в поселке давно не был, Леша?

– С детства.

– Жаль.

– Почему?

– Завод там был.

– Сейчас разве нет?

– Пустые цеха. Ребра ангаров. Свалка. Лешаков пожал плечами.

– Сейчас невыгодно производить. Сейчас выгодно торговать. Никому нет дела до цеховых развалин.

– Тебе тоже?

– Мне тоже.

– Плохо.

– Чтобы эту рухлядь поднять, нужно вложить... даже не знаю сколько. Пусть экономисты считают.

– Продавать проще?

– Проще.

– Понятно. Товары и услуги. Ты, кажется, на инженера учился?

– Мы все учились понемногу... Ты же знаешь, Медведь, у меня охранное предприятие. Фирма.

– Которая веников не вяжет... А кого вяжет?

– Кого нужно, того и повяжем.

– Погоди, ты же был связист...

– Я и теперь он. Связи... куда без них? Что ты засмурнел, Медведь? Не Россию продаю. Ее без меня продали.

– Понятно. Услуги и... что еще?

– Олег, этот разговор «о птичках»... – Я не о птичках. Я о заводе. О людях. Об их детях.

– Ты всетаки пьян.

– Чутьчуть.

– Я их на завод палкой не гнал.

– Просто им не повезло?

– Можно и так сказать.

– Нам с тобой повезло больше. Москва, родители по советским временам зажиточные и значимые...

– Да? А армия?

– Не знаю, как ты, а я дурак был. Хотел стать настоящим мужчиной.

– А я провалил первый экзамен. Вчистую. Я тебе рассказывал.

– Помню. Любовь. Безответная.

– Любовь всегда безответная, Гринев. Мы любим не женщину, а свое представление о ней. А с годами понимаешь... От баб – одни потери. После Эвелины ты, надеюсь, это осознал.

– Не вполне.

– Значит, все впереди, Медведь. Хотя мальчишкой ты давно не выглядишь.

– Всякому овощу – свое время.