А собаку я возьму себе Бартлетт Алисия Хименес

– Сержусь на вас?

– Ну да, из-за того, что я донжуан и все такое прочее.

– Я обещала вам, что больше не буду вмешиваться в ваши дела.

– Не волнуйтесь, скоро проблема будет решена, ручаюсь.

Любовные проблемы коварно подстерегали со всех сторон. Я сделала вид, что не расслышала.

– Каков наш маршрут сегодня?

– Поедем в сторону Руби, там находится питомник стаффордширских терьеров.

– Собаки-убийцы, о которых рассказывала Валентина?

– Точно! Владельца зовут Аугусто Рибас Соле. Проверим, нашелся ли смельчак, сумевший похитить одну из этих кровожадных бестий.

Я притворилась, что заснула, чтобы Гарсон больше не приставал со своими любовными делами. Мне и собственных хватало. Свою роль я исполнила до того здорово, что очень скоро и в самом деле заснула. А проснулась, когда машина остановилась. И увидела, что мы попали в весьма пустынную местность, перед нами возвышался довольно внушительный забор. Раздвижная дверь была единственной связью с внешним миром. Мы прочли объявление: «Осторожно, собаки. Звонить». Красная стрелка указывала на звонок.

– Вы готовы к настоящей игре, инспектор?

Зловредный Гарсон использовал скептический тон всякий раз, как речь заходила о расследовании. Мы нажали на звонок. К нашему удивлению, дружного лая за этим не последовало. И никто не вышел, чтобы открыть нам дверь. Мы снова позвонили, и опять безрезультатно.

– Вы уверены, что этот питомник открыт для посетителей?

– Он фигурирует в списке.

– Не похоже, что там кто-нибудь есть. Позвоните-ка еще раз.

Гарсон долго жал на кнопку, и снова на резкий звонок никто не отозвался.

– Забрались в такую даль, и на тебе! – раздраженно заметил он.

Я взялась за щеколду и потянула раздвижную дверь в сторону. Она сразу подалась, оставив достаточное пространство для прохода.

– Зайдем? – предложила я.

– Сначала покричим.

Мы переступили порог и увидели перед собой обширный двор, в центре которого росло несколько шелковиц.

– Тут есть кто-нибудь? – крикнул Гарсон.

Словно в ответ на его вопрос в нескольких шагах от нас, откуда ни возьмись, возникла загадочная собака. Она не лаяла, не двигалась с места и только сверлила нас глазами. Небольшая, сильная, коренастая, она напоминала булыжник. Грозный стаффордшир. Его сверкающие глаза оказывали парализующее действие. Я услышала шепот Гарсона:

– Где ваше табельное оружие?

– В сумке, – еле слышно ответила я.

– Не вздумайте только доставать его. Никаких движений!

– А ваше где?

– В пиджаке, а пиджак остался в машине.

– Дьявол!

Стоило мне произнести последнее слово чуть громче, как собака зарычала. Это было глухое, низкое рычанье, исходившее непосредственно из железной груди.

– Я боюсь, Фермин.

– Не волнуйтесь. Не делайте только резких движений, оставайтесь на месте и не говорите громко.

– Это одна из собак-убийц?

– Это стаффордшир. Надеюсь, что данный экземпляр никогда никого не убивал.

Собака двинулась в нашу сторону, ступая по плиткам дорожки, тянувшейся вдоль сада.

– Фермин…

– Спокойно.

– Вы же научились обращаться с собаками.

– У меня уже все из головы вылетело.

– Что будем делать?

– Попробуйте начать пятиться к выходу. Медленно, очень медленно и ни в коем случае не поворачиваясь к ней спиной. Давайте.

Он взял меня под руку, и я почувствовала, как мне передается его напряжение.

– Начали.

Мы чуть-чуть отступили назад. Совсем ничего, но собака заметила и заворчала громче.

– Фермин!

– Не обращайте внимания, просто она старается напугать нас. Продолжайте медленно отступать, только возьмите чуть левее. Начали.

Ноги меня не слушались, и непонятно было, сдвинулась я с места или нет.

– Скажите ей что-нибудь по-немецки.

– Обойдемся без перевода, а вы отступайте, отступайте.

Новое передвижение еще больше встревожило собаку. Она сменила место и рычала уже не переставая. Из ее пасти стекала плотная слюна, падавшая на землю толстыми нитями. Смотрела она только на меня, и я почти не могла дышать. И вот, словно душа, сбежавшая из ада, она впервые хрипло залаяла, и я, не в силах сдержаться, издала сдавленный крик. Вот тут-то и проявилась по-настоящему ее свирепая сущность. Разъяренное животное злобно залаяло и присело на задние лапы, готовясь к прыжку. Я в отчаянии потянулась за пистолетом, но в этот момент мощный и вполне конкретный голос раздался у нас за спиной.

– Aus! – Затем оклик повторился, но тон его был уже не такой повелительный: – Aus! – Собака, словно лев в римском цирке перед христианами, спасенными милостью Божьей, опустила голову, стала оглядываться по сторонам и куда-то поплелась, словно стараясь ничем не выдать ужасных намерений, какие она вынашивала еще секунду назад.

– Кто вы такие, черт бы вас побрал?

Высокий, крепкий мужчина дет пятидесяти с бронзовой от солнца кожей стоял подбоченясь напротив нас, еще не пришедших в себя.

– Мы полицейские, – наконец выдавил из себя Гарсон. Голос у него срывался.

– И какого черта…

– Оставьте в покое чертей и уберите собаку, – распорядилась я, когда ко мне вернулся дар речи.

Аугусто Рибас Соле подтвердил, что мы подвергали себя серьезному риску. Нам ни в коем случае нельзя было входить внутрь. Он отлучился из питомника на пять минут, и ему даже в голову не пришло, что кто-то может приехать к нему с утра. Однако бесполезно было рассуждать о том, с чьей стороны была допущена бльшая оплошность. Мы были спасены, и хозяин предложил нам выпить чего-нибудь покрепче в задней части питомника. Там он оборудовал весьма симпатичную терраску. По-моему, я впервые в жизни пила залпом виски в одиннадцать утра.

– Вы тут очень неплохо устроились, – заметил Гарсон.

– Люблю хорошо встретить своих гостей.

– После того как отдадите их на растерзание своим псам.

Он засмеялся.

– Представляете заголовки в газетах? «Полицейские растерзаны собакой-убийцей». Могли бы даже снять фильм. Людям подобные вещи нравятся.

– Но зачем вы выращиваете собак-убийц?

– Скажете тоже, инспектор! Собак-убийц не существует, это люди их создают путем дрессировки.

– Но разве нам не угрожала смертельная опасность?

– Боюсь, что так. Любая собака защищает свою территорию. Думаю, не подоспей я вовремя… Полагаю, я спас вам жизнь.

– Это самое малое, что вы могли сделать, учитывая, что собаки – ваши.

Он опять засмеялся.

– Вы не спрашиваете, чего мы хотим, сеньор Рибас?

– А я знаю. Вы взбудоражили всех, кто принадлежит к нашей профессии. Мои коллеги ждут не дождутся, когда настанет их очередь рассказать вам о похищениях. Мы же все тут друг друга знаем.

– Что же можете рассказать нам вы?

– Немного. У меня пропала пара собак, я заявил в полицию. Там, разумеется, палец о палец не ударили.

– Похитители оставили какие-нибудь следы?

– Нет, они же профессионалы.

– Почему вы так решили?

– А кем еще они могут быть? Входят, крадут и уходят, не оставив улик. Причем берут самых здоровых и сильных, самых лучших животных.

– У вас тоже пропали молодые кобели?

– Да, и я не понимаю, почему это так удивляет других владельцев. Похитители продают их неопытным людям, уверяя, что собаки уже дрессированы и отличаются исключительной злобностью. Иными словами, это не просто воры, но еще и мошенники.

– А почему они зараз берут не больше одной-двух собак?

– Они берут тех, кто им нужен. Для чего им возиться с большим количеством? Где держать животных, не возбуждая подозрений? Тем более что похитить их оказывается так просто…

– Похоже, все вы смирились и готовы и дальше терпеть это безобразие.

– Получается именно так, и я тысячу раз внушал это моим товарищам! Я четко знаю, что надо делать. Если полиция бездействует, мы должны решить проблему сами. Объединимся, создадим группу охраны и первому же, кого застанем на месте преступления, пустим пулю в лоб! А труп выбросим на свалку и поглядим, найдется ли такой смельчак, кто захочет продолжить это дело.

– Тогда, сеньор Рибас, придется, наверное, вмешаться нам.

– Ничего не будет, инспектор. Существует пробел в законодательстве, касающемся мира собак, так что мы сами должны выработать собственный закон. Конечно, пара собак – это не бог весть сколько, но все равно неприятно. Мы люди трудящиеся, непросто зарабатывающие свои деньги, так чего ради мы будем терпеть этих мерзавцев?

Я сделала еще один глоток виски и помотала головой в знак несогласия.

– В любом случае, – продолжил он, – вам не о чем особенно тревожиться. Похоже, нам не хватает решимости, так что будем и дальше терпеть.

– Понимаю. А вот этот человек вам знаком?

Он с отвращением взглянул на фото Лусены.

– Нет, не знаю такого. Это он воровал собак?

– Так мы предполагаем.

– Тогда он заслужил то, что с ним, по-видимому, произошло.

Отважный защитник справедливости, он проводил нас до двери, уверив напоследок, что только благодаря хладнокровию Гарсона нам удалось спасти свою шкуру от его собаки. Просто фантастика, и время потеряли, и рисковали напрасно. Гарсону хозяин питомника пришелся по вкусу.

– Этот дядя знает что говорит, – сказал он, уже сидя в машине. – По-моему, все логично. Конечно, виновные – это воры и мошенники, и парочка таких типов как раз сидит у нас. Для чего искать кого-то еще? Я уверен, что Павиа и Пуиг тоже в этом замешаны.

– За этих собак никогда не требовали выкупа.

– В данном случае их просто воровали, а после продавали. Преступники совершают тысячи различных преступлений одновременно, у них нет лицензии на какой-то определенный вид деятельности. Они тащат все, что плохо лежит.

– Вы меня не убедили.

– Может, я вас и не убедил, но вы увидите, как эти двое расколются и признаются судье в убийстве Лусены. А потом и в краже собак из питомников. Все постепенно выяснится.

– Вы считаете, что мы зря теряем время?

– Я считаю, что вы большая упрямица, дело-то уже завершено.

– А я считаю, что вы легкомысленны.

– Ага, опять то же самое!

– Что вы имеете в виду?

– Я такой, потому что легкомысленный в любви, да?

– Забудьте, Фермин!

– Возможно, вы измените свое мнение, если я вам скажу, что уже принял решение.

Я повернулась к нему, чтобы получше разглядеть.

– Приняли решение?

– Да, инспектор. То, что сейчас произошло, открыло мне глаза. Когда мы стояли там, перед свирепой собакой, которая могла нас растерзать, я четко осознал, какие чувства по-настоящему испытываю. Теперь я знаю, кого я люблю, а кого должен навсегда оставить.

– Кого же?

– Анхелу.

– Любите ее или хотите оставить?

– Я должен расстаться с ней, Петра, к моему глубокому сожалению. Анхела очаровательна, но я люблю Валентину. Именно ее я хотел бы увидеть в последний раз, перед тем как быть сожранным собакой.

– Видимо, вы неосознанно хотели, чтобы она освободила вас, отдав команду на немецком.

– Не шутите, инспектор, я уверен в том, что говорю.

– Извините. Но вы вправду твердо уверены?

– Да. Анхела чересчур образованна, чересчур утонченна, она принадлежит к другому общественному классу. Очень скоро она поймет, что я просто неотесанный мужлан. Валентина же всегда довольна, жизнерадостна.

Мы немного помолчали.

– Хорошо, Фермин, вы знаете, что я отдавала предпочтение не Валентине, но… в любом случае, я рада, что вы наконец решились.

– Вы были правы, нельзя дальше с этм играть.

– И когда вы ей об этом скажете?

– Сегодня же вечером.

– Не очень-то это приятно, правда?

– Ничего, я надеюсь, что смогу решить этот вопрос деликатно.

– Я тоже на это надеюсь. Анхела – необыкновенная женщина.

– Я прекрасно это знаю.

А мне грустно было представить себе реакцию Анхелы. Еще одна рассеявшаяся иллюзия, возможно, последняя, какую она может себе позволить в своем возрасте. Но я понимала Гарсона. Он хотел наслаждаться жизнью, которую, в конце концов, только что для себя открыл. Вдова, влюбленная в эмоционально незрелого человека. Это только подтверждало, до какой степени злой рок веет над всем, что связано с любовью. Это настоящее бедствие, которое род человеческий вынужден терпеть, из века в век принося в жертву свою цельность и свои способности.

Вторую половину дня я провела, запершись в своем служебном кабинете, стараясь забыть об этом разговоре и сосредоточиться на расследовании. Вспомнила все, что удалось выяснить в питомниках. Проливают ли свет эти данные на последний год жизни Лусены? Молодые кобели, опытные воры, не повреждающие ни дверей, ни клеток. Выборочные, а не массовые хищения. Необходимость участия в преступлении двух человек. Отсутствие улик. Парадоксальный мир, где физический акт кражи не оставляет следов, а любовь оставляет. Нет, бесполезно, я не могла сосредоточиться на деле и решила идти домой.

Сидение в кресле с газетой в руке мало что изменило. Мысли мои крутились вокруг одного и того же. Каково сейчас Анхеле? Что она теперь думает о жизни? Я включила Моцарта – по моим наблюдениям, это была излюбленная музыка Ужастика. Когда она звучала, у него как-то по-особому топорщился загривок и весь он расслаблялся. Я открыла дверь в патио и впустила в дом раскалившийся за день воздух. И сама тоже расслабилась, переодевшись в старый легкий халат. Так было лучше. Я не несла ответственность за любовные неудачи, которые преподносит людям жизнь. И почти ничего не могла сделать ни для Анхелы, ни для кого-либо другого. Разве что постараться самой избежать страданий, это было в моих силах. Я облегченно вздохнула. Ужастик тоже.

Часа через два после того, как я обрела душевное спокойствие, раздался телефонный звонок. Часы показывали час ночи.

– Петра!

Мое имя прозвучало не вопросительно, а как утверждение.

– Младший инспектор?

– Мне нужно с вами встретиться.

– Что-нибудь случилось?

– Это сугубо личное.

– Понимаю. Почему бы вам не зайти ко мне, я еще не сплю.

– Нет, лучше встретиться в баре.

– В баре?

– Извините, инспектор. Это последнее, о чем я вас прошу.

– Ну хорошо, Гарсон. Рядом с моим домом есть бар, припоминаете? По-моему, он еще открыт.

– Считайте, что я уже там.

Мне смертельно не хотелось снова переодеваться, и я надела плащ прямо на халат. Взяла Ужастика на поводок и вышла на улицу, совершенно безлюдную в такой час. Минут десять торчала напротив бара, пока не заметила подъехавшую машину Гарсона. Ужастик страшно ему обрадовался, а он даже не приласкал его и вообще не обратил на беднягу никакого внимания. Впрочем, наверное, он вел бы себя так же, приведи я с собой жирафа. Выглядел он не блестяще: мрачный, осунувшийся, с бледным лицом и черными, словно нарисованными углем, кругами под глазами. Мы уселись за один из столиков, благодаря хорошей погоде выставленных наружу. Гарсон потребовал виски, сопроводив свои слова повелительным жестом. И как только официант его принес, сразу осушил полстакана.

– Черт возьми, младший инспектор, однако же бодро вы начинаете!

– Называйте меня сегодня Фермин, прошу вас. Кроме того, хочу вас предупредить, что собираюсь напиться. Честно вам об этом говорю, чтобы не было недоразумений.

– Поэтому мы встречаемся в баре?

– Поэтому и еще потому, что я не хочу себя контролировать, Петра. Если бы все происходило у вас дома, мне пришлось бы вести себя как воспитанному человеку, смотреть на часы… Здесь все проще. Когда я вам надоем, вы встанете и уйдете.

Он попросил еще виски, на этот раз двойное.

– Тяжело пришлось, – наконец признался он. – Никогда не думал, что сказать кому-то «прощай» так трудно. Даже подходя к дому Анхелы, я все еще полагал, что это легко. Я все заранее отрепетировал. Но потом как-то сразу понял, что дело не в том, чтобы продумать все до конца. – Он сделал большой глоток и уставился в пол. – Я вел себя как последний глупец все это время, Петра, вы были правы.

– Послушайте, я…

– Не отказывайтесь от своих слов, я действительно был легкомысленным дураком, и все тут.

– Анхела рассердилась на вас?

– Нет, она не рассердилась. Сказала, что все понимает и что никто не может приказать своему сердцу. Потом заплакала.

Голос у него прервался. Он заказал еще виски. Я тоже решила выпить.

– Не стоит слишком винить себя, Фермин. По сути дела, вы не сознавали, что причиняете страдания.

– Я даже представить себе не мог, что расставание окажется для меня таким болезненным. С одной стороны, я был уверен, что хочу разорвать наши отношения, но с другой – чувствовал себя так, словно все еще люблю ее.

– Это всегда так, все чертовски запутано. Любовь – это разочарование и боль, она испепеляет и разрушает… Думаете, почему я сама поспешила избавиться от этих цепей?

К нам вышел официант.

– Сеньоры, мы закрываемся, но вы можете не уходить и сидеть здесь, сколько захотите.

– А как же стаканы?

– Поставьте их у двери, когда закончите.

– Но сперва принесите еще одно двойное, – попросил Гарсон и вынул из кармана деньги.

Вскоре официанты вышли из бара. Они с грохотом закрыли металлическую дверь и удалились, бросая на нас косые взгляды. Гарсон больше не произнес ни слова. Ужастик спал. Я начала ощущать неловкость оттого, что сижу в старом халате, едва прикрытом плащом.

– Не знать любви – плохо, но узнать ее – это зачастую то же самое, что научиться страдать, – произнесла я как бы напоследок, после чего смело можно было встать и уйти. Гарсон даже ухом не повел. Он то ли задумался, то ли молча страдал, то ли мучился угрызениями совести, то ли бог знает какие еще испытывал чувства, восседая на идиотском алюминиевом стуле. В любом случае уходить было нельзя: долг друга – остаться, если твой товарищ погрузился в подобное состояние, пусть даже ты ничего не можешь сделать, чтобы он ожил.

В молчании прошел час, показавшийся вечностью. Поначалу Гарсон время от времени прикладывался к стакану, после чего глубоко вздыхал. Потом он уже просто сидел неподвижно, уставившись в пустоту остекленевшими глазами. В последние же пять минут глаза у него были уже закрыты, а голова опустилась на грудь. Я решила, что пора заканчивать ночное бдение у тела друга.

– Фермин, может быть, пойдем?

Он не подавал никаких признаков жизни.

– Фермин, пожалуйста, вставайте.

Бесполезно, он даже не пошевелился. Я попыталась вернуть его к жизни, прибегнув к помощи подсознания:

– Младший инспектор, очнитесь, я приказываю вам встать!

Это сработало. Он с трудом приоткрыл глаза и еле слышно произнес:

– Не могу, я принял транквилизатор.

– Где вы его достали, черт вас возьми?

Пришлось вплотную приблизиться к нему, чтобы расслышать, что он бормочет:

– Мне дала его моя бывшая хозяйка. Бедняжка посещала психиатра, у нее с нервами не в порядке.

Больше он не сказал ни слова. И застыл скатившейся с горы глыбой. Я разозлилась:

– Предупреждать надо! Как я сдвину с места такую тушу?

Вскоре я поняла, что причитаниями делу не поможешь. К тому же Ужастик начал подвывать, расслышав в моем голосе недовольство. Я отыскала монетку в карманах павшего друга и пошла к телефону-автомату. Почему бы не позвонить Хуану Монтуриолю в столь чрезвычайных обстоятельствах? В конце концов, он живет рядом.

Он появился не в пижаме, как того требовал бы сценарий американского фильма, но, по крайней мере, волосы у него были растрепаны. Он тотчас оценил ситуацию и своими мощными руками поднял Гарсона и взвалил себе на плечо. Я поддерживала его сбоку, как только могла, бормоча извинения вперемежку с проклятиями. Мы засунули Гарсона в машину Хуана, который обливался потом и оттого выглядел таким привлекательным и мужественным в своей прилипшей к телу белой рубашке.

– Что привело его в такое состояние? – спросил Хуан.

– Любовные страдания.

– Ну, тогда это еще не так страшно, могло бы быть и хуже.

Мы отвезли Гарсона домой. То, что удалось дотащить его по лестнице до дверей квартиры, стало еще одним маленьким подвигом Хуана. Порывшись в карманах пиджака младшего инспектора, я достала ключ, и мы наконец-то смогли взгромоздить его на кровать, где он и продолжал спать.

– Это все, что мы можем для него сделать, – сказал Хуан.

– Ты и так уже сделал слишком много. Мне очень неудобно, что я заставила тебя приехать, честное слово.

– Мне было приятно снова тебя увидеть.

– Мне тоже, хотя я бы предпочла предстать перед тобой в более презентабельном виде.

Я распахнула плащ в стиле «классический эксгибиционизм» и продемонстрировала ему свой жуткий халат. Он засмеялся. Было ли это движение невинным с моей стороны? Даже сейчас затрудняюсь сказать, однако результат последовал молниеносно. Хуан приблизился ко мне, обнял за талию и поцеловал, после чего мы еще какое-то время целовались как безумные. Потом опустились на пол и там любили друг друга. Все было странно: повод, место, похрапывающий неподалеку Гарсон, и все же я бы без колебаний назвала эти мгновения чудесными и неповторимыми. В них было очарование чего-то насущного и дикого, смесь сладости встреч и горечи расставаний. В конце я положила голову Хуану на грудь и перевела дух.

– Выходит, у твоего напарника любовные неурядицы?

– Он исключил Анхелу из треугольника.

– Понятно.

– В любовных делах он совершенно несведущ, а потому может принести массу вреда, сам того не желая.

– Но то же самое может случиться и с ним самим.

– Может. Любовь на всем ставит свои отметины.

Он приподнялся, заставив меня отодвинуться, и закурил.

– В своем отрицании любовных чувств ты настоящая радикалка, верно?

– Дело не в теоретической позиции.

– Как ты объясняешь пылкость нашей встречи?

– По-видимому, квартира Гарсона располагает к траханью.

Он грустно улыбнулся, потом засмеялся – тоже не слишком весело:

– Ох эта ужасная Петра! Трахаться или не трахаться – вот в чем вопрос!