Антикиллер-2 Корецкий Данил

Каждый раз охоты проходили одинаково: Вовка слышал глухие удары, крики, отборную матерщину и в конце концов топот ног. Шантрапа разбегалась, а победители покупали крепкого дешевого вермута и садились праздновать победу. Славка бренчал на гитаре и пел надрывные и жалостливые зоновские песни.

Однажды исход оказался другим; Зименец вернулся один, перетягивая платком окровавленную руку. Вовка подошел, развернул платок, поводил сверху пальцами, подул – и остановил кровь.

– Ништяк! – удивился Славка. – Как ты это делаешь?

– Не знаю, – ответил Рогалев-младший. И это была чистая правда.

На следующий день в развалинах нашли два трупа. Понаехало много милиции, оперативники ходили по домам и расспрашивали: кто что видел или слышал, но по результатам обхода можно было сделать вывод, что в этом районе живут исключительно слепоглухонемые. После этого участковые несколько раз проводили рейды по нежилым кварталам, в результате то ли убийства, то ли рейдов, а может, и того и другого, но Лысая гора освободилась от наплыва полууголовного люда. Обстановка заметно оздоровилась, и жители не могли нарадоваться этому обстоятельству, считая, что у властей наконец дошли руки и за район взялись. Вначале милиция навела порядок, теперь и исполком зашевелится с квартирами...

Вовчик Рогалев знал, что порядок навела не милиция, а совсем наоборот... И Славка знал, что он знает. Улыбался, как своему, здоровался за руку, показывал заживший порез, интересовался – чего еще такого необычного может сделать пацан.

Зименцу уже стукнуло двадцать пять, но они както быстро сошлись: по вечерам Славка рассказывал про зону, Вовчик с интересом слушал, потом роли менялись, Рогалев пересказывал крутые детективы, а Славка внимал каждому его слову. Особенно его задела история про налет на инкассаторскую машину с несколькими миллионами долларов.

– Я когда сидел, много думал и одно понял, – медленно проговорил он.

– Знаешь, почему все залетают?

Неопытный Рогалев пожал плечами.

– Потому что дураки! Смотрел я на их рожи, разговаривал... Ничего в бошках нет! Достали волыну, на сберкассу налетели, а про то, что там сигнализация – не знали! Или в квартиру зашли, хозяев побили, тысячу взяли, нажрались в кабаке и опалились! А я тебе так скажу: если голову на плечах иметь и все хорошо продумать, можно очень большие дела делать! И никто тебя ни в жизнь не поймает!

– Прям-таки и не поймают? – усомнился Вовчик.

– Ни в жизнь! – убежденно повторил Зименец. – А насчет этой машины... Я еще там задумал: чтобы жить нормально, по-человечески, надо собрать надежную группу и бомбить инкассаторов! У них за один раз можно мешок денег взять!

С этого разговора и началась история банды «Призраков». Когда освободились Самохвал и Щеков, провели первое «дело»: разоружили охранника на железнодорожном мосту, отобрав карабин с десятью патронами. Потом отобрали пистолеты у смены ВОХРа. Затем к группе присоединился Петукаев. И пошло... На инкассаторов вначале нападать опасались – у них оружие, поэтому первые налеты производили на крупные магазины.

К Рогалеву старшие относились с недоверием, но именно он придумал хронометраж времени и, затесавшись в толпу на месте происшествия, фиксировал – через сколько прибудет милиция. Ехали обычно пятнадцать-двадцать минут. Значит, резерв времени у нападающих оставался приличным. Вовчик придумал и новую тактику действий.

– Знаешь, кто приезжает по вызову? – говорил он Зименцу. Обычно они вели разговоры один на один. – Два сержанта. Пистолет у одного. На Профсоюзную оба приехали без пистолетов.

– Ну и что? – не понял Славка. Для него было ясно одно: до приезда ментов надо унести ноги, иначе кранты! Пацан подал совершенно неожиданную идею.

– Да то, что вас четверо! И все вооружены! Что они вам сделают?

Зименец подумал:

– Да... Верно...

– А если автоматы достать, то вообще можно ничего не бояться. И инкассатор со своим «наганом» против автомата ничего не сделает!

– Ну ты сказал! – удивился Зименец. – Где ж ты автоматы достанешь? Действительно, в конце семидесятых годов раздобыть в Советском Союзе автоматы было совершенно невозможно.

– Самим сделать! Чертеж у меня есть! Стволы от карабинов отрезать, остальное на заводах заказать. Там деталь, там другую. Кто поймет, что это такое? А если могут понять, надо туману напустить: пририсовать какую-нибудь загогулину, а потом ее спилить аккуратно – и все дела!

– А патроны где взять? – Славка сразу поверил в идею и ухватился за нее.

– Тоже сделать! Гильзы выточить. Охотничьи капсюли вставить, пули отлить!

– Ну, давай попробуем...

Затея Рогалева удалась. Ствольную коробку заказали под видом детали для лодочного мотора, корпус затвора замаскировали под часть поливальной установки, гильзы выдали за штепсельные разъемы...

Так начался второй этап деятельности «Призраков». Вооружившись автоматами, они уже не боялись ни милиции, ни инкассаторов и несколько раз сорвали хороший куш. Пацана признали все, даже суровый Щеков стал ласково называть его жориком.

– Это молодой, но деловой, – пояснил он удивленному Вовчику. – Наш пацан, шпанский.

Но и милиция не дремала. В каждом райотделе создали специальную группу: трое в бронежилетах и с автоматами целый день сидят в машине, ожидая вызова. Хронометраж и наблюдения выявили настораживающую картину: милиция стала прибывать через пять-семь минут, причем вооруженная до зубов и готовая к перестрелка. Состязаться своими самоделками с проверенными «АК» ни у кого желания не было. Жорик придумал изготовить бронежилеты, они сделали два, получилось громоздко, тяжело и ненадежно. Надо было искать новые пути...

Рогалев повадился в банк менять порванные или истрепанные купюры. Причем эти походы совпадали с днями повсеместной выдачи зарплаты – пятого и двадцатого. Наблюдения дали поразительные результаты. Кассиры предприятий – молодые женщины и грузные тетки средних лет – спокойно засовывали в хозяйственные сумки по тридцать-сорок тысяч (а тогда «жигуль» стоил шесть-восемь) и пешочком возвращались к себе на работу. Некоторые по дороге заглядывали в магазины, некоторые заходили домой перекусить. Иногда кассирш сопровождала «охрана» – безоружный и явно не готовый к серьезной схватке мужик.

«Призраки» разделились по двое и ожидали у выхода из банка, жорик выходил и незаметно показывал жертву. Через пятнадцать минут сумку вырывали у беззаботной женщины без всяких последствий, если не считать последствием истошные крики. По сравнению с налетами на магазины и нападениями на инкассаторов это была легкая и безопасная детская игра, хотя приносила она не меньший, а порой и больший доход.

Но скоро картина изменилась: кассиров стали возить на машине, в сопровождении вооруженного ружьем сторожа или добровольца из числа охотников, а если речь шла о суммах свыше десяти тысяч, то перевозку зарплаты страховал милицейский автомобиль.

Следовало в очередной раз менять тактику. И хотя главарем официально считался Славка Зименец, но все ждали, что придумает жорик. И Вовчик не ударил в грязь лицом. Ход его мыслей был прост, последователен и логичен. Чем больше работающих в учреждении, тем крупнее сумма зарплаты. Заводы из числа возможных объектов исключались: во-первых, с кассиром ехали два-три вооруженных вохровца, во-вторых, милицейский автомобиль сопровождал деньги до проходной, а проникнуть через охрану посторонние не могли. Поэтому он выбрал огромный проектный институт, дважды пронаблюдал за процедурой перевозки денег и установил, что, когда кассир в сопровождении двух безоружных активистов заходит в вестибюль, машина сопровождения уезжает.

– А мы будем внутри и там их встретим! – голосом отличника, хорошо знающего предмет, доложил Рогалев. Он действительно учился в медучилище на «отлично». И в банде зарекомендовал себя тоже отлично.

План был хороший, можно сказать, безупречный. Но он, как и любой самый лучший план, не учитывал случайностей. Их вообще никогда невозможно учесть, поэтому и не бывает верных на «все сто» преступлений.

Жорик уже участвовал в налетах, он вошел во вкус силы, приносимой оружием и вседозволенностью, ему доводилось стрелять, и тормоза, удерживающие неподготовленного человека от того, чтобы нажать спуск в решающую минуту, уже были сняты. Он сам принял участие в последнем деле, и все вначале шло как по маслу: патрульный автомобиль уехал, кассир с сопровождающими поднимался на второй этаж, здоровенные мужики, пыхтя, тащили рюкзак с деньгами.

Вовчик заблокировал лестницу снизу, Петукаев – сверху, Зименец со Шоковым встретили процессию на промежуточной площадке и без особого труда отобрали рюкзак. Увидев оружие, профсоюзные активисты не стали защищать общественные деньги личными жизнями и сразу же отступили, тем более что за кассу они ответственности не несли: А вот материально ответственное лицо – толстая тетенька в очках и дешевом платье с плачем и криками повалилась на ступеньки.

– Люди добрые, помогите! Да за что же мне такое... Я же никогда теперь не расплачусь...

Не обращая внимания на причитания кассирши, Славка с напарником резво рванули на улицу. В сорока метрах от входа в машине ждал Самохвал. Надо бы подъехать вплотную, но там не было места для разворота, а сдать задним ходом он не догадался. Это мелкая неувязка, но и она, плюсуясь с последующими накладками, сыграла роковую роль.

Пропустив ребят, жорик двинул следом. Тут и начались случайности. Во-первых, сыграло очко у Петукаева. Он должен был до последнего удерживать в здании кассира и очевидцев ограбления. Но на вопли очкастой тетки сбежалась половина института, а он, оставшись без поддержки, просто-напросто струсил. И побежал вдогонку за друзьями. Следом вывалила возбужденно кричащая толпа.

– Деньги! Отдайте деньги! – голосила женщина, размазывая слезы по меловому лицу. Ее обгоняли решительно настроенные конструкторы, инженеры и техники.

– Ты что, сука! – заорал Вовчик, выдергивая изпод пиджака «наган» и понимая, что незамеченными уйти не удастся. – Держи их!

Поддержка соучастника приободрила труса.

– Назад! – рявкнул он, наводя на преследователей автомат. Это охладило пыл потенциальных героев, толпа качнулась назад, однако внимание к происходящему уже было привлечено. Еще ничего не пропало, планом было предусмотрено такое осложнение, главное – удержать всех на расстоянии и добраться до машины.

– Вы че, пацаны, кончайте дурковать!

Изрядно выпивший мужик в план не вписывался, потому что любой прогноз охватывает только штатные действия, а поведение пьяного человека неадекватно и труднопредсказуемо. Он решил кончить дело миром и, догнав Щекова и Сименца, вцепился в рюкзак.

– Ребята, бросьте, зачем вам это надо? На бутылку не хватает? Так я дам... Щеков направил на него пистолет.

– Дергай отсюда, мозги выбью!

– Да кончай, брат, я сам блатной...

– Бах! – сухо ударил выстрел. Мужик отскочил в сторону, развернулся на одной ноге и тяжело упал, вытянувшись на асфальте.

Третьей случайностью явилось то, что патрульный автомобиль не уехал, а остановился за углом, старший наряда, офицер, зашел в магазин, а сержантводитель ожидал за рулем. Услышав выстрел, он включил двигатель и через полминуты оказался на месте. Один против четверых, с пистолетом против автоматов. Но как гласит грузинская пословица: «Если сердце из железа – и деревянный кинжал хорош».

Четвертой случайностью было то, что сержант недавно демобилизовался из погранвойск, где его два года натаскивали не раздумывая стрелять в нарушителей границы. Упустить нарушителя означало верный трибунал. Неизвестно, было ли у милиционера железное сердце, но дисциплинированность и решительность замполиты погранвойск воспитали в нем действительно стальную. Он с ходу открыл огонь, отсекая бандитов от машины.

– Бах! Бах! Бах!

С криками и визгом бросились врассыпную прохожие. Раненный в бедро Петукаев упал на колено и поднял автомат.

– Тра-та-тах!

В доме напротив вылетело стекло, истошно закричала женщина.

– Бах! Бах! Бах!

Петукаев выронил автомат и опрокинулся на спину. Схватился за голову и ничком рухнул на асфальт Зименец. Скрючился, держась за бок. Самохвал.

В отличие от пехотных частей, где стрельбы проводятся дважды в год, пограничников тренируют каждый день. И сейчас это давало результаты.

Вовчик бросил револьвер и побежал к машине, побледневший Щеков ждал его, не трогаясь с места, нетерпеливо взревывал движок.

– Бах! Бах!

Пуля ударила жорика в спину, и он шмякнулся на землю, вторая пробила заднее и лобовое стекла. Паутина трещин искажала обзор, Щеков стал выбивать поврежденное стекло, но не успел – сержант с перекошенным лицом подбежал сбоку, рывком распахнул дверь и дико заорал:

– Руки вверх, убью!

Пистолет смотрел Щекову в лицо, и хотя патроны кончились, а затвор застрял в заднем положении, нелепо обнажив ствол, ни сержант, ни задерживаемый этого не замечали. Беспощадный Щеков, как перепуганный щенок, послушно поднял руки... Банда «Призраков» перестала существовать.

У Рогалева было много времени, чтобы анализировать причины провала и делать выводы. А они напрашивались сами собой. Одни и те же люди, интенсивно совершая дерзкие преступления, привыкают к риску и утрачивают осторожность. Планировать нападение средь бела дня, в самом центре города было подобно самоубийству. Петукаев нормально действовал в группе, но, оставшись один на один с толпой, не выдержал. «В следующий раз надо действовать умнее. И осторожнее», – решил он, хотя еще не знал, наступит ли этот «следующий раз».

К моменту освобождения мать умерла, так и не дождавшись сноса, он поселился в том же домишке на Лысой горе, но через семь лет передняя стена отвалилась, жильцов отселили в так называемый «переселенческий фонд», который был еще хуже прежнего жилья, но, как понял Вовчик, – столь же постоянным. Он переехал к тетке, старая мегера терпела его потому, что он снимал ломоту в суставах, хотя совместное существование было почти непереносимым. Потом грянули новые времена – каждый за себя, у кого деньги – тот и пан. Стало ясно, что без «следующего раза» не обойтись...

Колдун вылез из ванны и, обмотав бедра полотенцем, вышел в гостиную. Тихо играла музыка, Виолетта лежала на кожаном, застеленном простынкой диване, болтала ногами, пила шампанское из огромного бокала и ела ананас.

– Ты меня всю разодрал своими дурацкими «спутниками», – пожаловалась она, отрезая очередной ломтик некогда экзотического, а нынче привычного для дам ее круга фрукта. Колдун польщенно улыбнулся и потрепал по упругой попке с дразнящим цветным ротиком. Виолетта действовала на него как широко рекламируемый экстракт иохимбе.

– Ну-ка, перевернись...

Колдун стал умнее. Тщательно отбирал новых членов, каждому устраивал «кандидатский стаж» с обязательным экзаменом. Поэтому и придумал Алексу «заказ», потому и привлек Каратиста... Хотел проверить сразу двоих, причем сами они и не подозревали, что проходят испытание... И никто из прошедших в организацию не подозревал о роли скромного массажиста, хотя каждый в той или иной степени имел с ним дело.

Он сам не участвовал в акциях, хотя нередко наблюдал со стороны, проводил хронометраж и устраивал «разбор полетов». Причем заочно, так что члены организации его не видели, но знали, что главарь в любой момент может наблюдать за ними – на то он и Колдун.

Отложив ананас, Виолетта охотно перевернулась на спину. Он провел по ней рукой сверху вниз, от шеи до щиколоток, задерживаясь на наиболее чувствительных местах. Баба всем хороша, и все же что-то в ней настораживало. С первого появления. И само это появление было странным...

Крупная ладонь проехалась по атласному животу – раз, другой, внимательно описала полукруг между пупком и короной волос на лобке.

– Светка говорила, что ты беременна. А у тебя там ничего нет!

И еще он стал очень осторожным.

Виолетта беспечно улыбнулась:

– На этот раз обошлось... Ноги парила, чуть не обварила, и сорвала....

– А ну, покажи! – он нагнулся к ступням, но никаких признаков ожога не обнаружил.

– Ничего ты не парила! И вообще ты мне про беременность не говорила! Светке сказала, а мне – нет! А ведь вроде для этого шла знакомиться! Или для чего-то другого?

Облик Кривули изменился. Лицо стало сумрачным, глаза злыми и беспощадными. Как у Щекова. Или у Смотрящего зоны, когда он проводил очередной «разбор».

– Да чего ты привязался! – Мальвина попыталась перевести все в шутку.

– Беременна, не беременна... Ты что, муж мне, что ли? Иногда и мужу не говорят...

Она подняла ногу и хотела погладить пальцами по волосатой груди, но Колдун больно ударил ее по щиколотке.

– Менты подослали... Выследили, суки...

Вопросительные интонации в голосе исчезли, и Мальвина поняла, что шутки кончились. Светка говорила, что он умеет читать мысли, Лис уверил, что так не бывает. А похоже, и вправду читает...

– Какие менты, милый? Ты что, плана обкурился? Или переширялся? – Виолетта перешла на развязный босяцкий тон, который иногда помогал выпутаться из передряги. Но сейчас прием не сработал.

– Я сразу понял, что тебе нет интереса к нам идти. А ты пришла и зацепилась... Ради чего? Даже ни разу денег Не попросила! Или влюбилась?

Он скверно улыбался. Мальвина поняла, что пора уносить ноги. Хоть голой прыгай в окно..."

– Милок, откуда у; тебя деньги? Шишка хорошая, это да, ради нее и приходила. А в этот дом ты меня только сегодня привел, если твой – тогда ты крутыш! Теперь и о бабках поговорить можно. Давай штуку в месяц, и я работу бросаю!

– Знаешь, что с такими блядями, как ты, делают? – Кривуля раздвинул ей ноги, вставил два толстых пальца в скользкое, прилично разработанное отверстие и резко согнул. Виолетта вскрикнула от боли.

– Ты что, совсем долбанулся!

– Я тебе сейчас сюда скипидара налью! – пухлые красные губы оттопырились в предвкушении предстоящего удовольствия. – И ты все расскажешь!

Он резко дернул руку вверх, словно пытаясь оторвать попавшую на крючок девушку от дивана. Виолетта закричала.

– Заткнись, сука! – не вынимая левой руки, правой он дал ей сокрушительную оплеуху. В голове у Мальвины помутилось. Нож, которым она резала ананас, лежал рядом, на столе. Пластмассовая рукоятка удобно легла в ладонь.

– Ты! – Бешеные глаза выкатились из орбит, но выкрик тут же оборвался.

Блестящая сталь вонзилась в волосатую грудь под левый сосок и очень легко, словно в пустоту, вошла по самую рукоятку. Смертельно побледнев, Колдун опрокинулся с дивана и с грохотом упал на пол. Виолетта вскочила и принялась быстро одеваться. Мальвина сообразила протереть бокал, бутылку и, преодолевая брезгливость, вытерла упруго-податливую ручку ножа. Потом расчетливо осмотрелась, сунула в сумочку выпавший тюбик помады и исчезла. В богато обставленной комнате продолжала играть тихая музыка.

Подъехав к зданию РУОПа, Лис сразу обратил внимание на маленькую фигурку у КПП. Что-то в облике показалось знакомым, но, только подойдя вплотную, он узнал сержанта Трофимова.

– Уже гуляешь? – спросил Лис, стараясь скрыть удивление. Он не ожидал, что вмешательство Чекулдаева скажется столь быстро и наглядно.

– Поблагодарить пришел, – милиционер долго тряс руку Лиса. – Враз все переменилось... Подписку дали, говорят, и статью изменят... Вместо убийства превышение самообороны...

– Отлично, поздравляю! А чего такой озабоченный, невеселый?

Трофимов замешкался с ответом. Первое, что он сделал, выйдя из изолятора – вызвал на переговоры жену. Валюшка не очень обрадовалась освобождению мужа, во всяком случае, тон у нее был растерянным.

– У меня все нормально, – сообщила она. – Я сейчас у Михайлыча работаю. Секретарем.

Его будто жаром обдало.

– У меня подписка, домой ехать не могу, – выдавил он. – Приезжай, свидимся.

– Как же я приеду! – затараторила Валюшка. – Только на работу вышла, кто же меня отпустит...

Трофимов понял, что у жены новые дела, новые заботы, новая жизнь. Но всего этого он своему благодетелю говорить не стал.

– Домой съездить хотел, следователь разрешил ненадолго... А денег нет... Лис вытащил бумажник, извлек три сотенные купюры.

– Держи. Разбогатеешь – отдашь!

Он хлопнул сержанта по плечу и, не слушая слов благодарности, прошел через КПП. Только он зашел в кабинет, как по внутреннему позвонил Нырков.

– Зайди ко мне, хорошие новости...

Хорошие новости у ментов бывают гораздо реже, чем плохие, поэтому через несколько минут Лис уже сидел у начальника.

– Опять позвонил Крамской, – удивленно рассказывал Жук. – И дает задний ход по всем статьям, дескать, служебная проверка закончена, претензий к Кореневу нет, пусть работает спокойно! Как будто это я спокойствию мешал...

Генерал внимательно рассматривал Лиса. Но прочитать отгадку на его лице не мог, ибо тот сам ничего не понимал.

– Странно все это... То так, то эдак... Я позвонил в УСБ, Зимину, он тоже удивлен: Говорит, поступила команда проверку свернуть. Но ваш Коренев, сказал, так обставился, что его и зацепить не за что... Чист, словно младенец!

– В этом он прав, – не стал спорить Лис.

– А что с Колдуном? – Колорадский Жук понял, что ничего не вытянет из своего хитроумного подчиненного.

– Сегодня буду знать, где он, – ответил Лис.

– Ладно, докладывай! – эта фраза означала, что разговор окончен.

В середине дня из больницы доставили Ужаха Исмаилова. Перевязанная голова, ссадина на переносице, бледное лицо свидетельствовали, что он еще не оправился после аварии. Но вел себя чрезвычайно дерзко и враждебно, ни на один вопрос не отвечал.

– Ты кто такой? – спросил он у остолбеневшего от такой наглости Лиса.

– Ты прокурор, судья, начальник? Ты – никто! И сделать мне ничего не можешь! Потому и говорить с тобой я не буду!

– Вот так, да? – кротко спросил Лис. – Ну и ладно.

И, обращаясь к конвоирам, сказал:

– Отведите его в ИВС, в «тройку». Я позвоню дежурному, предупрежу... В третьей камере изолированно от других задержанных сидел Джафар.

Направляя к нему Ужаха, Лис никаких нарушений не допустил. Закон предписывает содержать раздельно мужчин и женщин, взрослых и несовершеннолетних, ранее отбывавших срок и попавших за решетку впервые. Помещать в одну камеру лиц, состоящих между собой в неприязненных отношениях или даже кровных врагов, закон не запрещает. Может быть, это дело морали, но соблюдение этических норм – дело хотя и желательное, но вовсе не обязательное. К тому же представления о том, что морально, а что нет, становятся с каждым годом все более размытыми.

Лис действительно не был ни прокурором, ни судьей – обычный оперативный работник, в его функции не входило карать и миловать, выносить приговоры и освобождать условно-досрочно, обвинять и оправдывать. Распределение задержанных и арестованных по камерам не имеет никакого отношения к правосудию, это просто организационно-технический акт.

Через день задержанный Арцатов зарезал половинкой бритвенного лезвия задержанного Исмаилова. Крохотный кусочек заточенной стали перехватил сонную артерию, и вся камера была забрызгана кровью. Каким образом Арцатов раздобыл лезвие, установить так и не удалось: сам он никаких показаний не давал, а сотрудники ИВС, естественно, клялись, что обыск был проведен тщательно и по всей форме.

Лису позвонил Чекулдаев. Ему не терпелось выслушать благодарность за Трофимова, и он ее выслушал.

– Скажите откровенно, Филипп Михайлович, – пророкотал в трубку адвокат. – Какой у вас интерес в этом парне? Я думал, у вас совместные дела, а он обычный затурканный работяга... Но молодец, держался стойко, как я ни выпытывал, говорил, что вообще вас не знает, случайная встреча...

– Так и есть. Я видел его два раза. Точнее, три, но последний уже после освобождения... Просто за него некому было заступиться, я это и сделал...

Адвокат озадаченно помолчал. До него начинал доходить смысл происшедшего: Лис просто заставил его бесплатно сработать на совершенно постороннего человека. Если бы сержант как-то был связан с подполковником – сват, брат, шурин, партнер по криминальному бизнесу, можно было бы рассчитывать на ответную благодарность. А так получилась ничего не стоящая услуга, которая очень быстро забудется... Неловкая пауза затягивалась.

– Получается, что и вам случается быть защитником? – принужденно засмеялся Чекулдаев.

– Да. Но, как правило, бесплатно. И я предпочитаю отстаивать интересы действительно невиновных. – Лиса разговор утомлял, и он бы уже давно положил трубку, но, в конце концов, любезная беседа не очень большой гонорар за то, что адвокат сделал. Хотя и меньший, чем тот, на который он рассчитывал.

– Кстати, я принял поручение на защиту Арцатова. Не знаю, как его можно держать под стражей! Никаких доказательств виновности нет, а теперь его и вовсе пытались убить, он оборонялся и сейчас очень переживает случившееся... Лис опять удержался от резких оценок:

– Вряд ли на него удастся напялить овечью шкуру. Слишком матерый волк, хвост и клыки не спрячешь...

– Пусть суд решает, – лицемерно вздохнул Чекулдаев. – Мы хорошо подготовимся к заседанию... Но необязательно же во время следствия сидеть в тюрьме!

– Наверное... – уклончиво ответил Лис.

Закончив наконец разговор, он позвонил в СИЗО.

– Приветствую, Иван Никанорович, Коренев.

– Привет, привет, – прогудел в ответ Стариков. – Что хорошего скажешь? Позовешь водку пить или будешь свои вопросы ставить?

Они никогда не пили вместе водку, только собирались. Но Цербер никогда не забывал напомнить о том, что все опера ему должны. В известной степени это соответствовало действительности.

– К вам перевезут Джафара Арцатова...

– Знаю. Который сокамерника бритвой распластал! Я его в одиночку засуну! Там только себя загрызть сможет...

– Не надо. В большой хате ему тоже не дадут разгуляться.

– Ах вот оно что! – Старков по-своему истолковал его фразу. – Значит, так и сделаем...

Джафара поместили в камеру на шестьдесят человек. На вторую ночь его обнаружили повешенным на жгуте из разорванной простыни. Вскрытие обнаружило следы жестоких побоев, да и длина жгута оказалась коротковатой – покойному надо было впрыгивать в петлю, либо ему кто-то помогал... Но смерть заключенного обычно стремятся объяснять естественными причинами, и следствие приняло версию о самоубийстве. Все знали, что Джафар был борзым и сам затевал драки, а не добившись победы над численно превосходящими сокамерниками, вполне мог покончить с собой. А длина жгута... Может, измерили неправильно, может, когда снимали тело, отрезали лишний кусок. Кто обращает внимание на такие мелочи!

В Тиходонске стало на двух опасных преступников меньше. Лис считал, что это правильно, и угрызения совести его не мучили.

Спецавтозак группы «Финал» уже не был закамуфлирован под хлебный фургон. Времена изменились, появилось множество пекарен, централизованная доставка крупных партий хлеба прекратилась, и машина с такой раскраской скорей привлекала внимание, чем рассеивала его. Теперь стальной кузов украшала надпись: «Аварийно-техническая», а сверху, на маленькой площадке, были намертво закреплены несколько полудюймовых труб. Когда фургон разгонялся до семидесяти, они все равно дребезжали. Обычно Викентьев не обращал на это внимания, но сейчас монотонный вибрирующий звук действовал на нервы.

Спецмашина шла на предусмотренной инструкцией скорости – восемьдесят километров в час. За рулем сидел многолетний пятый номер сержант Сивцев, рядом с ним номер два – подполковник Викентьев, в кузове, за неимением свободного места, находился первый – майор Попов. В былые времена первый забирать «объект» не ездил – основная нагрузка ложилась на второго, третьего и четвертого. Но сейчас ни третьего, ни четвертого не было в фургоне вообще. Шестой тоже сегодня не задействован, и уж, конечно, не будет ни врача, ни прокурора. Потому что впервые в истории всех групп «Финала» проводилась не операция по исполнению смертного приговора, а ее имитация, фарс, позорный и стыдный спектакль, смысла которого не понимал только сержант Сивцев. Больше того, совершалось должностное преступление.

Но все было обставлено, как обычно, и автомат «АКС-74 У» лежал под рукой у второго номера, потому что преступление всегда опасней, чем самое рискованное служебное задание. Каждая легальная операция спецгруппы страховалась специальной директивой дежурному по УВД. В детали его не посвящали, но при поступлении радиовызова с особым паролем он был обязан принять все возможные и невозможные меры для выполнения поступающих распоряжений, используя для этого силы и средства райотделов, вневедомственной охраны, ГАИ и любых других служб. Сейчас такого прикрытия у группы не было.

К тому же каждое исполнение, как и любая боевая операция, хранились в глубокой тайне. Время, место и условия перевозки знал очень ограниченный круг лиц: номера с первого по четвертый, начальник Степнянской тюрьмы да начальник УВД. Пятый и шестой номера ставились в известность в последнюю минуту, когда ничего и никому сообщить не могли, а прокурор и врач не были посвящены в технические детали – они наблюдали только саму процедуру исполнения. Осведомленные были многократно проверенными и совершенно надежными людьми, утечка информации исключалась, тем более что ранее отношение к секретам было совершенно иным. Сейчас надежность генерала Крамского вызывала серьезные сомнения: раз он вступил в сговор с другой стороной, а называлось происшедшее именно так, неважно в каких кабинетах и с кем он обсуждал предстоящее дело, то мог между делом шепнуть и невинную фразу: «Трое, на Степнянской трассе с полуночи до часу, аварийный фургон...»

Всего трое... Это пять лет назад бандиты не имели автоматов, гранатометов и принудительных систем остановки автотранспорта «Еж»... Сегодня бронированные стены фургона и короткий малокалиберный автомат Викентьева – просто антураж, а не средства для отражения продуманного и хорошо организованного нападения... Впрочем, такое нападение можно ожидать только на обратном пути.

В Сгепнянскую тюрьму, именуемую в официальных документах «Учреждение КТ-15», спецавтозак вкатился точно по графику – ровно в ноль тридцать. Начальник учреждения полковник Кленов лично встречал машину. Он был обязан Викентьеву: несколько лет назад наряд особого блока не смог отразить нападение смертника, но второй и третий номера заломали озверевшего преступника, предотвратив кровавую развязку. К тому же Викентьев не написал об этом рапорт, чем спас Кленову карьеру.

– Что, опять тронулось? – спросил полковник, поздоровавшись со вторым номером за руку и кивнув Попову. – А говорили – мораторий...

– Говорят одно, делают другое, – спокойно ответил Викентьев. – Политика. Как их можно не стрелять?

– Это верно, – на вытянутом, не по возрасту морщинистом лице начальника тюрьмы отразилось полное согласие с такой постановкой вопроса.

– Тех горлопанов, правозащитничков, к нам бы в особый корпус, пусть подежурят пару суток да посмотрят на этих...

Викентьев протянул зловещий бланк с красной полосой – предписание на выдачу смертника.

– А уведомление из Москвы мы не получили... – с недоумением сказал Кленов, рассматривая подпись генерала и гербовую печать управления. – Я еще удивился, что вы едете...

– Их теперь не дублируют, – импровизировал второй номер. – Нам прислали, считают – достаточно.

– Хоть бы сообщили... Порядки меняются каждый месяц, а инструкции присылают через полгода... Кленов проставил на бланке время и расписался.

– А вас что, только двое?

– Так он вроде не супермен! Не то что Удав...

Напоминание о давнем промахе отбило у Кленова охоту дискутировать, но для себя он отметил, что всеобщее разгильдяйство и похуизм проникли даже в спецгруппу и разъели даже такого железного человека, как подполковник Викентьев.

Они прошли в особый корпус, из камеры вывели невзрачного человечка, в котором непросто было угадать кошмар Тиходонска – любителя черных колготок Киршева. Он трясся и монотонно выл, как будто скулила жестоко избитая собака.

– Руки! – рявкнул Кленов, тот послушно завел руки назад, и Викентьев защелкнул наручники. После этого второй номер расписался в получении смертника, и его отвели в фургон. Часы показывали ноль пятьдесят, когда группа тронулась в обратный путь.

– Это не я... Они меня заставили... Говорили, не признаюсь – убьют... Сейчас я вам всю правду расскажу, только послушайте...

Кошмар Тиходонска плакал и нес обычную в таких случаях ахинею. Попов привык ко всему этому, но сейчас вой и бессвязное бормотание вызывали прилив злобы, и он понял, чем это вызвано. Когда ехали на настоящее исполнение, плакать и оправдываться смертнику оставалось от силы сорок минут, и с этим мирились. Но сейчас жалко лепечущего кровавого маньяка ожидала свобода, все существо милиционера протестовало против происходящего, и вой являлся поводом излить этот протест.

– Заткнись, а то почки отобью! – рявкнул он, и, как ни странно, угроза подействовала, Киршев замолчал.

Обратный путь тоже прошел без приключений, через сорок минут спецавтозак въехал на территорию точки исполнения.

– Гля, а где же все остальные? – удивился Сивцев.

– Меньше вопросов! Ты не у тещи на блинах! – резко оборвал его Викентьев. – Сейчас разгрузимся, и тоже будешь свободен!

Сержант прикусил язык. Второй номер никогда не грубил, сейчас явно происходило что-то непонятное. А от непонятного, как известно, лучше держаться подальше.

Фургон не стали загонять в бокс, Киршева просто выдернули из кузова и затолкали за скрипучую дверь. Повязки на рот и глаза тоже надевать не стали, поэтому маньяк таращился вокруг и явно не понимал, зачем его привезли в этот гараж. Первый и второй номера молча стояли рядом, дожидаясь, пока уйдет Сивцев. Когда калитка ворот захлопнулась, они переглянулись. Процедура отправки приговоренного на тот свет была отработана достаточно четко, а вот как надо выпускать его на свободу, они не знали. И Попов, и Викентьев всю жизнь занимались совсем другим: разыскивали преступников, задерживали их, охраняли за колючей проволокой, а наиболее злостных переводили из живого состояния в мертвое.

– Повезло тебе, ублюдок, – сказал Викентьев и расстегнул наручники. – Сейчас мы тебя отпустим. Выведем отсюда, посадим в такси и езжай к дяде Леше. Понял? К дяде Леше. Он знает, что с тобой делать дальше.

Про дядю Лешу второму номеру сказал Крамской. Кто сказал про него генералу, Викентьев не знал. Процедура подполковника тяготила, но она подходила к концу.

– Ты понял, что я сказал?

Киршев мелко-мелко затрусил головой. Если бы не упоминание родственника, он бы подумал, что это какая-то провокация. А сейчас он понял, что произошло чудо.

Буквально на глазах с приговоренным произошла разительная перемена. Он перестал трястись, распрямился и увеличился в объеме, как подкачанная резиновая кукла. В глазах появились осмысленность, и он по-новому осмотрелся вокруг.

Внезапно до Попова с удивительной отчетливостью дошло, что маньяк остается на этой земле, причем совсем рядом... Никто не повезет его за границу – не та фигура, да и не приживется он там. Выдадут паспорт на другую фамилию, примитивно изменят внешность, ну, может, перевезут в другой город... Никто не станет держать его под контролем, потому что это трудно, хлопотно и дорого, его просто выпустят в мир людей, как зубастую щуку выпускают в пруд с карасями и лещиками.

На лице Киршева промелькнуло новое выражение. Он весь подобрался, как волк перед прыжком, верхняя губа задергалась, приоткрывая стиснутые зубы, глаза хищно устремились на какой-то объект, в облике появилась опасная целеустремленность. Попов повернулся в направлении хищного взгляда. Смертник смотрел на повешенный пятым номером календарь, на женские ноги, обтянутые черным трико. В заброшенном гараже стоял возвращающийся в мир тиходонский кошмар.

Валера держал руку в кармане, раздался характерный щелчок, и Викентьев, тоже отвлекшийся на плакат, резко повернулся. Все произошло у него на глазах. Попов быстро протянул ствол к остриженной голове смертника, громыхнул гром, пуля проломила височную кость и вылетела из глазницы, труп шлепнулся на бетонный пол. Потом осело эхо от выстрела. Железный Кулак остолбенело смотрел на напарника. Тот спрятал пистолет и полез за борт пиджака.

– Вот. Я не собирался этого делать. Но и служить дальше тоже не собирался. Потому что дальше – край...

Сунув лист бумаги второму номеру, Попов вышел из бокса. Калитка хлопнула еще раз. Викентьев машинально заглянул в листок. Это был рапорт об увольнении. А на полу лежал труп смертника, застреленного вопреки мораторию на смертную казнь и установленной для этого процедуре. В Степнянской тюрьме осталась подпись Викентьева в том, что в ноль сорок пять он принял осужденного под свою ответственность. Если при полюбовном исходе никто не стал бы жаловаться и документы осели в архивах или попали в печь, то сейчас поднимется шум и все выплывет наружу.

Единственное, что могло спасти второго номера, это предписание на выдачу Киршева спецгруппе «Финал», подписанное лично Крамским. Надо поднимать генерала...

Тяжело ступая, Викентьев направился к спецмашине, где имелась рация, настроенная на нужную волну.