Антикиллер-2 Корецкий Данил

Действительно, зачем? Еще совсем недавно он не стал бы прибегать к подобным мерам предосторожности. Лис поморщился. Ему стала неприятна собственная осторожность, оправдывающая издевательскую ухмылку чеченца.

– Пиджак не хочется пачкать, рубашку мять, – ровным тоном пояснил он.

– Кто знает, что у тебя на уме...

– Аллах знает.

– Но мне не говорит. – Коротая время. Лис стал писать задания сотрудникам отдела по РД «Обочина». Задержанный молча курил.

Через час вернулся Литвинов. Кроме Корана, он привез муллу из местной мечети. Увидев священнослужителя, Шерипов изменился в лице: одно дело нарушить клятву, данную неверным, и совсем другое – служителю Аллаха... Но отступать было некуда, и он выполнил то, что обещал.

– Джафар в «Тихом Доне» обедать любит, – в пространство сказал Лис, когда клятва была принесена. – С официанткой Нинкой у него любовь была. Она на Нахаловке живет, рядом дом ее родителей, сейчас он пустой...

Задержанный внешне не проявлял интереса, но было заметно, что он жадно впитывает каждое слово.

– На Голубых прудах есть дача с колоннами, – Лис направился к выходу.

– Там он тоже частенько отдыхал.

К концу дня Шерипова освободили под подписку о невыезде. Чекулдаев чувствовал себя именинником.

– Сегодня с вами было очень приятно иметь дело, – церемонно сказал адвокат Лису. Чекулдаеву было под пятьдесят, в эпоху социалистической законности его имя не сияло на небосводе отечественной адвокатуры, напротив, неоднократно фигурировало в грязных историях, связанных с МИКСТом, приобретением по дешевке имущества подзащитных и траханьем их жен. В новую эру он расцвел, приобрел внешний лоск и респектабельность, во всяком случае, ее подобие. Массивную фигуру покрывал хорошо пошитый костюм, дорогие дымчатые очки в тонкой оправе маскировали простоту крестьянского лица, даже заметная плешь на яйцеобразной голове вдруг покрылась волосами. Поговаривали, что это результат баснословно дорогой пересадки.

– Хотелось бы, чтобы это взаимопонимание продолжалось и дальше. У меня есть поручение на защиту Печенкова...

Ах ты черт! Для Коренева звук вдруг пропал, пухлые розовые губы шевелились так, будто адвокат ел невидимую, но очень вкусную кашу. Если Печенков работал с Фитилем и Самсоном, ну пусть с кем-то еще, ударившимся в бега, то кто нанял этого прохвоста? Нет, первоначальная, победно доложенная на всех уровнях версия не выдерживает никакой критики! И записка... Значит, он действительно из банды Колдуна?

– Ваши услуги дорого стоят, а Печенков не отличается богатством... Кто заплатил за него?

Обычно Лис не задавал столь «лобовых» вопросов. Чекулдаев снисходительно улыбнулся.

– Это адвокатская тайна. Но у каждого человека, даже самого плохого, есть друзья, доброжелатели, спонсоры, наконец... А Печенков молодой, неиспорченный парень, просто жаль, что он влип в такую дикую историю! Мне бы хотелось вместе с вами восстановить нарушенную справедливость...

Незаметно и вместе с тем выразительно Чекулдаев потер большой и указательный пальцы. То ли стер засохшую грязь, то ли на что-то намекнул.

– Восстановим, обязательно восстановим. – Взяв адвоката под руку. Лис подвел его к двери и попрощался, испытывая непреодолимое желание дать пинка в обтянутый дорогой тканью жирный зад. Такое желание возникало у него довольно часто, и он научился сдерживаться. Иначе многие солидные должностные лица носили бы на седалищах след от подошвы его ботинка.

– Я ваш должник, – Чекулдаев протянул золоченую визитную карточку с замысловатыми вензелями. – Звоните в любое время и по любому поводу.

– Обязательно, – Лис изобразил дружелюбную улыбку.

Когда дверь закрылась, улыбка исчезла, а визитная карточка, кувыркаясь, отправилась в корзину для бумаг.

– Противная рожа!

Отрицательные эмоции требовали нейтрализации.

Он набрал номер Ребенка. Трубку снял папашка.

– Добрый день. Екатерину, пожалуйста.

– Сейчас, – без каких-либо эмоций отозвался родитель. Хоть бы поинтересовался, что за мужик спрашивает его малолетнюю дочь!

– Аллоу, – мурлыкающий голос принадлежал явно не Ребенку.

– Мне бы Катю, если можно...

– Филипп Михайлович? Это Эльвира Петровна.

Гм... Они вроде не знакомились...

– Да, я.

– Ее, к сожалению, нет. Катенька в институте, потом пойдет на показ. Если вы захотите, то легко сможете ее найти, она больше никуда не ходит: институт – Дом моды – наш дом... Вот как? А где она позавчера ночевала?

– Спасибо за совет. Я обязательно им воспользуюсь.

– Не удивляйтесь, что я вас знаю... Катенька мне рассказывала...

Вряд ли. Ребенок не расположена к болтовне, скорей, наоборот, не по возрасту скрытна. Как разведчик в чужой стране. Из нее все надо вытягивать клещами. И если их не раскалить докрасна, то толку не будет.

– И я видела, как вы ее подвозили...

Это другое дело, вполне возможно. Он подкатил на «БМВ» прямо к подъезду, обошел машину и выпустил Ребенка, привычно косанул на окна и заметил отодвинутую занавеску. А там стояла заботливая мамаша. И тоже не обеспокоилась: почему взрослый мужик на крутой тачке привозит ее несовершеннолетнюю дочь.

– Зря вы так сразу уехали. Мы с мужем хотели бы с вами познакомиться...

Похвально. Только вряд ли папашка способен контролировать знакомых своей дочки. Он даже собственную супругу не контролирует. Иначе не передал бы ей трубку с незнакомым мужиком на проводе и не дал бы столь любезно ворковать с ним.

– Надеюсь, мы скоро увидимся. Заходите без церемоний.

Голос у Эльвиры Петровны был мягкий и обволакивающий.

– Спасибо за приглашение, – как можно прочувствованнее сказал Лис. – Я обязательно им воспользуюсь. Причем с удовольствием, – добавил он напоследок, как художник, завершающий картину изысканным мазком.

Настроение заметно улучшилось. Лис полез в корзину для бумаг и вытащил визитку адвоката.

– Бойтесь первых порывов, ибо они самые искренние и потому нерасчетливые, – вслух прокомментировал он свои действия и поставил карточку в подставку перекидного календаря, к доброму десятку таких же.

Рабочий день уже заканчивался, когда Лис на своей видавшей виды «Волге» отправился в отдел по борьбе с экономической преступностью областного Управления внутренних дел. Отдел располагался в старинном трехэтажном купеческом особняке, тщательно отреставрированном и огороженном ажурным заборчиком из чугунного литья. Эта обособленность как бы подчеркивала особенность службы, к которой оперативники угрозыска относились с известной долей недоброжелательности.

ОБХСС и в былые времена отличался от других оперативных аппаратов. Например, по внешнему виду даже неискушенный человек легко мог отличить инспектора ОБХСС от его коллеги из УР. И дело не только в том, что первые были приближены к дефициту, а значит, по-другому одевались, подругому питались, по-другому отдыхали, хотя и это, безусловно, имело немаловажное значение и накладывало свой отпечаток. Главное – в совершенно различных показателях работы.

На уголовный розыск валились бесконечные заявы о кражах, грабежах, изнасилованиях, разбоях и поджогах, то и дело всплывали утопленники, обнаруживались трупы в люках, подвалах, на чердаках, в выгребных ямах, по телефону сплошным потоком шли сообщения о подозрительных людях, наркоманах в подъезде, увиденном у кого-то оружии... Взмыленный, затурканный опер не успевал разгребать всю эту лавину криминала и, естественно, физически был не в состоянии раскрывать безграничную массу преступлений. Задыхаясь в неукротимом потоке заявлений и сообщений, он цеплял те, которые можно быстро раскрыть, а все остальные «заныкивал», «заханыривал», «прятал» – короче, укрывал от учета или, в лучшем случае, незаконно отказывал в возбуждении уголовных дел. За все это он мог в любой момент получить по заднице и в один миг оказаться на «гражданке» или в нижнетагильской исправительно-трудовой колонии для бывших сотрудников милиции.

Другое дело ОБХСС. Сюда никто не спешил сообщить об удачном хищении или крупной взятке, изредка приходили обманутые, обмеренные или обвешенные граждане, которым было легко помочь, потому что по одному звонку из ОБХСС торгаши готовы были удовлетворить все требования заявителя и облагодетельствовать его в ущерб себе, надеясь отыграться на других потребителях, которые никуда с заявлениями не бегают. Поэтому в коридорах стояла почтительная тишина, вальяжные опера солидно разговаривали по телефонам, писали какие-то бумаги, принимали в кабинетах агентуру из числа молодых и смазливых продавщиц и материально ответственных лиц, здесь же драли свой «спецконтингент») получали от руководства задания на добывание изысканного продовольствия или импортного ширпотреба, спускали их директорам магазинов и завскладам, да в конце месяца или квартала проводили операции по изобличению взяточников, расхитителей и спекулянтов, коими кишели все города и веси любимой страны.

Когда социалистическая собственность перестала существовать и ОБХСС переименовали в ОБЭПы, многое изменилось. Убавилось могущества – теперь частная охрана запросто могла не пропустить на склад какого-нибудь АО, сузилась компетенция – налоговая полиция, таможня, пограничники отхватили себе большие куски от жирного пирога государственных проверок и контроля. Исчез дефицит и связанные с ним рычаги влияния. Любимая спекуляция превратилась из повсеместно распространенного преступления в легальный бизнес, понятия хищений и взяток стали расплывчатыми и неопределенными, с новыми видами преступлений – банковскими аферами, компьютерными мошенничествами бороться еще не научились...

И все же, проходя по отделанным импортным пластиком коридорам, Лис видел: происшедшие перемены не изменили главного отличия – милицейский оперсостав по-прежнему делился на черную и белую кость.

Возле кабинета под номером тридцать восемь он нашел то, что искал: отлитую из металла монументальную табличку «Старший оперуполномоченный Федотов Владимир Павлович». Именно Федотов В. П. изымал документы в «Золотом круге», именно Федотову звонил Лис за разъяснениями, и именно Федотов сдал его неизвестным шантажистам. Лис резко распахнул дверь.

За столом, сняв и повесив на спинку стула пиджак, сидел достаточно молодой человек, явно до тридцати лет, склонный к полноте и внимательно следящий за своими волосами. Во всяком случае, пробор у него был расчесан очень тщательно. В расстегнутом вороте рубахи проглядывала толстенная золотая цепь, на руке скромно тикала швейцарская «Омега» ценой в три тысячи долларов. Он изучал какую-то папку, которую быстро захлопнул, увидев неизвестного посетителя.

– Что вам нужно? – спросил он. Тон, возможно, был бы более строгим, если бы чутье не подсказало, что сюда без вызова абы кто не войдет.

– Здравствуйте, Владимир Павлович! – Лис вынул удостоверение, раскрыл, поднес к надменному лицу, на миг зафиксировал и голосом продублировал имеющуюся там надпись.

– Начальник отдела РУОП подполковник Коренев. Вчера я вам звонил.

– Да, да...

Рыжий Федотов явно чувствовал себя неуютно. Управление по борьбе с организованной преступностью очень часто выходит на ментов, потому что преступность тогда и становится организованной, когда имеет связи в милицейской среде. Коррумпированных сотрудников увольняют, а то и отдают под суд, что не прибавляет у остальных симпатий и расположенности к РУОПу.

Не спрашивая разрешения. Лис сел на стул для посетителей и сразу перешел к делу:

– Вчера я позвонил вам и спросил, в связи с чем изъяты документы в банке «Золотой круг». А вечером неизвестный человек позвонил мне домой и посоветовал не интересоваться банком, угрожая неприятностями. О моем интересе знали только вы. И утечка информации могла произойти только через вас.

Лис рассчитывал напугать Федотова, для этого он лично заявился к нему в кабинет под конец рабочего дня и прямо выложил суть своих претензий. Но тот не испугался. Больше того, Лису показалось, что на лице обэповца отразилось облегчение.

– И какой у вас вопрос? – равнодушно спросил Федотов и был прав, потому что Лис вопроса не задал. А на незаданный вопрос он явно не собирался отвечать.

«Значит, это все не его инициатива, – понял Лис. – Действует по указанию руководства и считает, что прикрыт на сто процентов».

– Вопрос у меня простой: как давно вы поддерживаете связи с гражданином Калашниковым по прозвищу Крест, руководителем организованной преступной группировки воров?

Теперь у Федотова отвисла челюсть.

– Какие связи? Я про такого и не слышал-то никогда!

– Именно Крест заинтересован в том, чтобы дестабилизировать работу банка. И похоже, именно его человек звонил мне вчера.

– Я повторяю, что ни о чем подобном понятия не имею! – довольно твердо повторил обэповец. – Никакого Креста я не знаю.

– Хорошо, – покладисто кивнул Лис. – Об угрозе я должен сообщить в Москву и в УСБ. И высказать свои соображения об источнике утечки информации.

Теперь на холеном лице отразилось беспокойство. Если этот крутой руоповец напишет, что информация утекла от некоего Федотова, то ни один начальник не подумает прикрывать его задницу своей. Александры Матросовы в руководящем звене отсутствуют начисто. Проще отречься от него и от своих указаний и продолжать сидеть на насиженном месте.

– Товарищ подполковник, документы в «Золотом круге» я изымал по личному распоряжению начальника отдела, – официальным тоном произнес обэповец. – О вашем звонке я тоже, как положено, доложил начальнику. Думаю, по этим вопросам вам лучше переговорить с ним.

– Вот так, да? Ясно.

Лис встал.

– Он на месте?

– Уже нет. Будет завтра с утра.

– Спасибо. Кстати, Тамара Федотова не ваша родственница?

– Нет. А кто она такая?

– Да ладно. Неважно.

Лис вежливо попрощался, но руку не протянул.

Через час он узнал, что сотрудник налоговой полиции, побывавший в банке, тоже действовал по прямому указанию своего начальника. Интерес двух начальников различных ведомств к одному банку мог быть вызван случайным совпадением или, что более вероятно, командой, полученной свыше. От того, кто имеет право отдавать указания и ОБЭПу, и налоговой полиции. Значит, в ближайшее время этот «кто-то» узнает, что, несмотря на предупреждение, мент дергает за ведущие к банку ниточки.

Но Лис дергал за ниточки не из простого любопытства. Отдергавшись, он приехал в «Золотой круг» и зашел к Хондачеву. Цифровой сканер вещь очень дорогая, милиции да и ФСБ она не по карману, а вот банкир может по рекомендации хорошего консультанта приобрести такую замечательную штуку.

– Ну что? – с порога спросил Лис. – Есть?

– Есть, – банкир Протянул ему небольшой листочек бумаги. – Байков не хотел этим заниматься. «Такой уровень, такой уровень, можно шею свернуть!» Пришлось нажать на него – или работай, или уходи!

– Сколько ты ему платишь?

– Тысячу.

– И он хочет за эти деньги протирать штаны на стуле? – Лис покрутил головой. – Если мне моя контора окончательно остохренеет, приду к тебе на его место.

Он заглянул в бумажку, где четким почерком банкира были записаны несколько телефонов с расшифровкой абонентов.

Каргаполов, куратор правоохранительных органов в областной администрации. Пастряков, замгубернатора... Так он и думал!

– Наверное, ничего не выйдет, Филипп, – с тяжелым вздохом сказал Хондачев. – Я тоже не сижу без дела, поднял все свои связи, дергался, как мог, – и все без толку. Раз эти друзья за меня взялись, то не открутиться. Среди банкиров идет молва, что я уже полутруп...

– Подожди, может, что и выйдет, – не очень уверенно сказал Лис. – Я разворошил муравейник, сейчас они задергаются, засуетятся...

Так и получилось. На следующее утро Каргаполов доводил полученную информацию до Павла Сергеевича Пастрякова.

– Это некто Коренев, подполковник из РУОПа, – почтительно произнес Каргаполов, приблизившись к огромному, почти свободному от бумаг столу,

– Именно он прикрывает «Золотой круг». У них это называется «крыша».

– Но ведь это незаконно, – заместитель губернатора слушал отстранение, полуприкрыв глаза и незаметно поглаживая правое подреберье. Сего печенью пить запрещено, но на его должности запрещено не пить. Еще в давние застойные времена приехавший из Москвы высокопоставленный чин презрительно скривился в сауне на попытку объяснить воздержание:

– Если вы такой больной, что не можете пить, то как вы можете руководить?

После этого Павел Сергеевич залпом огрел стакан коньяка и с разгону прыгнул в бассейн, а потом сидел в парилке на самой верхней полке, отстаивая право на руководящую работу. Право он отстоял, хотя потом неделю отлеживался под капельницами и пригоршнями глотал сверхдефицитный «эссенциале-форте».

– Конечно, незаконно! – возмущенно подтвердил бывший комитетчик. – Я организовал ему звонок с предупреждением не лезть в это дело...

– Это правильно. Пусть занимается своей работой. Вон сколько бандитов и хулиганов развелось, по улице не пройдешь!

– Но он не послушался! Стал давить на людей из налоговой полиции и ОБЭП, которые проверяли этого Хондачева! Угрожал написать в Москву!

– Да кто он такой, собственно говоря? – Пастряков открыл глаза. – Почему позволяет такое?

– Я тут собрал все данные на этого подполковника, – румяный крепыш положил на полированный стол прозрачную папочку с аккуратно подшитыми страницами, но Павел Сергеевич брезгливо отодвинул ее пальцем. Он считал ниже своего достоинства вникать в частности. Каргаполов понял, что допустил ошибку, и принялся озвучивать содержание подшитых страниц.

– Его обвиняли в убийстве, он сидел в тюрьме, но потом реабилитировали. Когда Воронцов пытался взять «Золотой круг» под себя, у него вроде бы получалось, пока Хондачев не нанял Коренева. Все сразу изменилось: дело затормозилось, многие люди Воронцова поменяли свои позиции, а потом он сам скоропостижно скончался. Можно было бы считать это совпадением, но Хондачев еще до его смерти знал, что больше у него проблем не будет.

– Что же, по-твоему, он его убил?

Каргаполов пожал плечами:

– Очень странная история. Прямо никто ничего не говорит... Больше того, стараются избежать любых оценок. Так всегда бывает, если дело нечисто... И вообще... В городе его боятся!

– Кто боится?

Холодный взгляд белесых рыбьих глаз уперся Каргаполову в переносицу.

У Пастрякова имелась уйма неотложных и действительно важных дел. Вторую неделю городские коммунальщики не могли провести теплотрассу и газ к строящемуся новому дому Павла Сергеевича. А там всего-то семьсот метров! Заканчивался срок пластиковой карточки в «Лионском кредите», продлевать надо самому, лично, для французских банкиров он никакая не фигура, а обычный вкладчик. Так оно и лучше: чем больше порядка, тем меньше шансов, что твои денежки пропадут, но надо срочно ехать, значит, придется сдвигать визит дружбы в город-побратим Лион. И в Москву надо заскочить, потому что без подогрева дружба с высокими людьми охлаждается, да и люди эти тасуются в последнее время, как карты в колоде, только с одним сошелся – глядь, надо уже к другому подходы искать... Хорошо – они не чинятся: если ты знаешь таксу, никаких проблем не возникает. И потом, прошел слушок, что у хозяина, товарища Лыкова, зашаталось вдруг губернаторское кресло, и это надо обязательно выяснить, причем заблаговременно, а не тогда, когда поезд уйдет... Да и зятек лыковский наседает, просит насчет своего родственника, или кто он там, какого-то Киршева. Совсем чувство меры потеряли: того к высшей мере присудили, а он за него хлопочет. Ну да какая разница! Главное – вызнать судьбу хозяина. Если никуда он не денется, придется и Андрюшке угождать...

С таким грузом забот вникать во всякую мелочевку не хотелось, да и сил на это никаких не было. Тем более сильно болела печень, хотелось нажраться обезболивающего и лечь в постель. Но сегодня Лыков возвращается из Англии, если бы знать, что слух точный, можно было бы заболеть и не встретить, но раз такой уверенности нет, придется ехать.

– Боятся, – неловко пожимая плечами, повторил Каргаполов. – Я у Чебаняна спросил, еще у двух-трех человек... С ним, говорят, лучше не вязаться...

– Кто такой Чебанян? – Пастряков уже не скрывал раздражения.

Бывший комитетчик молчал. Он понял, что допустил очередную ошибку. Смешивать уровни компетентности нельзя. Тут должна быть строгая субординация. Нижестоящим можно приводить в пример тех, кто стоит выше, но наоборот – никогда.

– Сергей Николаевич, – строго официальным тоном заговорил зам. губернатора. – Я вас не понимаю. Я, например, не боюсь этого вашего... как там его? Судимого милиционера. И не понимаю, зачем вы так долго рассказывали мне о его сомнительных делишках. Кто он такой? Он даже не руководитель самостоятельного подразделения! Почему мы должны с ним возиться? Доложите Ивану Васильевичу Крамскому – это его епархия, пусть разбирается. И сообщите генералу мое мнение: таким людям не место в органах!

Павел Сергеевич сделал паузу, чтобы сказанное отложилось у подчиненного в голове.

– Вы меня поняли?

– Так точно! – по давней офицерской привычке отчеканил тот. Не то чтобы уставной оборот так въелся в плоть и кровь, просто он заметил, что военные фразы нравятся гражданским начальникам. Причем тем больше, чем более далеки они от жестких и тяжких реалий воинской службы и чем меньше к ней приспособлены.

Пастрякову четкий ответ понравился. Он смягчился.

– А что с этим... За которого просит Андрюша Хорошилов?

Каргаполов потупился:

– Тут, Павел Сергеевич, шансов практически нет никаких. Это же тот Киршев, который на женщин нападал. В черных колготках, помните? Восемь убийств и три покушения. С изнасилованиями... К расстрелу приговорили... Теперь не исполняют, значит, будет двадцать лет сидеть. Что с ним сделаешь?

– Андрюша помочь просит. Говорит, не он это... Оговорил будто себя, потому что били...

Пастряков отвел глаза в сторону. Разговор был ему крайне неприятен. Но если Лыков когда-то полезет в эту историю, пусть знает, что его верный зам и близкий друг старался, не боясь испачкаться в дерьме.

– Как помочь... Психом признать? Тогда в особую психушку переведут да тяжелыми препаратами заколют. И все равно лет десять должен просидеть... Только столько там и не проживешь... Не знаю...

– Ладно! – подвел итог Пастряков. – Крамской это знать должен. Будешь с ним про милиционера говорить и этот вопрос задай.

Румянец на щеках Каргаполова приобрел нездоровый багровый оттенок, на лбу выступил пот.

– Извините, Павел Сергеевич, но я с генералом об этом говорить не могу. Не мой уровень. Я даже намекать на это права не имею. Это же такое дело, такое дело...

Вскочив, он заходил по кабинету. Пастряков никогда не видел исполнительнейшего крепыша-боровичка в таком волнении. И никогда не слышал от. него столь категорического отказа. Заподозрить Каргаполова в неисполнительности он не мог – тот был многократно и всесторонне проверен. Человекинструмент. Что скажешь, то и сделает. Видно, действительно тут вопрос особый... К тому же он не руководитель...

– Хорошо, Сергей Николаевич, успокойтесь. Я сам переговорю с Иваном Васильевичем. Можете быть свободным.

Выйдя в приемную, Каргаполов как подкошенный упал в кресло. Где-то глубоко в нем еще сидела крохотная частица офицера контрразведки, и эта частица вопила сейчас во весь голос:

«Совсем охренели! Никаких краев не видят! Маньяка-убийцу освобождать затеялись... И я об этом должен начальнику УВД сказать! Так, мол, и так, вы своего Коренева из милиции выгоните, а смертника Киршева освободите, вас об этом сам Павел Сергеевич Пастряков просит! Ну педерасты! Зажрались до сала в мозгах, оборзели от безнаказанности!»

– Вам плохо, Сергей Николаевич? Может, врача? – участливо наклонилась к нему Софья Павловна, секретарь заместителя губернатора.

– Сердце прихватило, – голос звучал хрипло и слабо.

– Сейчас я вам валидольчика... Или сразу нитроглицерин?

– Спасибо, валидола достаточно... Прохладный вкус мяты под языком привел его в чувство.

– Сейчас я доложу Павлу Сергеевичу, пусть вас на машине отвезут домой...

– Ни в коем случае! – испуганно вскочил Каргаполов. – Все уже прошло, а у меня много работы!

Софья Павловна недоуменно наклонила голову. Она хотела сделать как лучше, но чуть все не испортила.

Свои чувства и ощущения надо сохранять внутри – иначе можешь в мгновенье ока вылететь из команды, брезгливость и свободомыслие здесь не поощряются. А вылетев, утратишь все возможности, и что тогда? Остаток не то чекистского менталитета, не то простой порядочности вряд ли поможет сохранить тот уровень жизни, к которому привык, вряд ли сможет обеспечить семью...

– Я вас прошу: ничего не говорите Павлу Сергеевичу. Пожалуйста, Софья Павловна!

– Хорошо, хорошо, – женщина кивнула. Вряд ли она поняла, что происходит.

Каргаполов пошел к своему кабинету. Постепенно он успокаивался. В конце концов, делать нечто вопиющее, вызывающее бурный протест крохотной частицы прежнего Каргаполова, заставляют нечасто. Можно перетерпеть. Сейчас он даже гордился своим порывом. У Пастрякова небось ни одна самая гнусная мерзость не вызовет подобных чувств.

Но он ошибался. Павел Сергеевич тоже был вне себя.

«Дожили! Ни партийной, ни простой, человеческой совести не осталось! Да где это видано – душегуба из тюрьмы спасать! Раньше партбилет на стол за такого родственника да с должности поганой метлой... А теперь? Кто меня поймет? Крамской поймет? Вчера я его за убийства в центре города распекал, а сегодня убийце прошу снисхождение сделать! Потому что так, видите ли, губернатор хочет! Даже не губернатор, а зятек его... Но теперь они семья, значит, заодно! Пригрел какого-то босяка, дочку за него отдал, а я должен в этих мерзостях ковыряться! Какими глазами на людей смотреть? Какой мы им пример подаем?»

Но и Павел Сергеевич в конце концов успокоился. Есть вещи, с которыми он, как порядочный человек, согласиться не может. Но если вынуждают – куда деваться? Есть дисциплина, есть субординация, есть, наконец, корпоративность! Если руководители области друг друга не поддерживают, дело кончается плохо. Поэтому стоит ему заартачиться, и Лыков сразу выкинет из команды, и повод найдет солидный, не подкопаешься, не оспоришь. И потом, спорить хорошо, пока ты у власти, как только власть отобрали – поджимай хвост и дуй куда подальше. Иначе вообще все отберут, да еще и в тюрьму упекут! Мало, что ли, примеров... Но все от губернатора зависит, а не от зама. Он – человек Системы и против нее идти никак не может. Значит, он ни в чем и не виноват!

Дав выход своему гневу и успокоив сам себя, Пастряков вернулся к текущим делам. Придвинув телефон, он стал набирать номер мэра города. За две недели не проложить семьсот метров теплотрассы – это просто безобразие!