Татуированная кожа Корецкий Данил

Лейтенант едва заметно улыбнулся.

– Значит, по-хорошему не хочешь? Дурку гонишь? – откровенно враждебно спросил Семенов. – Ладно! Где патроны?

– В оружейке, в пирамиде...

– Хватит под дурака косить! Чего ты к жене Чучканова каждый день лазил?

– Старшина Рогаль послал зарплату полковника отнести. А она попросила окна покрасить, раковину прочистить, бачок починить. Сегодня Серегина направили доделать кое-что...

Серж не ходил на обед, наверное, сразу побежал в восьмую квартиру. Вот небось удивился, когда Софья его отправила! То была работа, то нет работы... Наверное, будет расспрашивать. Надо что-то правдоподобное придумать...

При воспоминании о Софье настроение у Вольфа улучшилось, он ощутил прилив сил.

– Я ни в чем не виноват, товарищ майор. Если вы насчет фамилии сомневаетесь, так тут все официально, спросите у товарища замполита...

Семенов прессовал его четыре часа – пугал и уговаривал, сулил золотые горы и грозил тюрьмой, и снова пугал и опять уговаривал...

– Ладно, – напоследок сказал особист. – Доложу полковнику Чучканову, он решит, что с тобой делать. Но скорей всего, после инспекторской пойдешь ты, друг ситный, под трибунал. А пока иди, гуляй...

Вольф с облегчением выскочил на улицу. Может, еще успеет к Софье? Надо вначале найти Сержа, прояснить обстановку...

В роте Серегина не было.

– Его же Деревянко на квартиру Чучканова отправил, – напомнил дневальный. – При тебе. Забыл, что ли?

У Вольфа отвисла челюсть.

– Так он что... Не возвращался?

– Да рано еще, – дневальный пожал плечами – Они все норовят нагрузить, как ишака. То сделай, это сделай... Сам знаешь!

«Черт! Что же он там делает столько времени?»

Настроение вмиг испортилось, и сразу навалились все проблемы, про которые он забыл, выйдя за порог особого отдела.

Семенов знает про три патрона. А Чувак видел только один. К тому же, если бы старший сержант заговорил, то он бы уже сидел на «губе» – побои красноречиво подтверждают слова замкомвзвода... Но по части гуляет слух, что Чувак упал в подвал... К тому же он лежит в санчасти, и если бы к нему приходил Семенов, об этом бы уже все узнали. Нет, это не Чувак! Стоп! Про три патрона он говорил Сержу! Неужели?! Не может быть! А что он делает у Софьи? Но при чем одно к другому...

– Эй, Волк, ты что – анаши обкурился? – недобро скалил зубы Шмель. Правая скула у него заметно припухла, вокруг глаза расползалась синева. – Иди, поправь подушку на койке!

Раньше он его не дрессировал. Других – да: Лисенкова, Пяткина, Сидорука... Почти всех, кроме него и Серегина. А сейчас злоба на Сержа изменила отношение к обоим...

Подушка действительно лежала плоско и немного криво. Вольф поднял ее и, едва сдержав крик, отпрянул в сторону: на белой простыне извивалась змея.

– Ядовитая, укусит! – крикнул за спиной Шмель. И, не выдержав, захохотал обычным своим глумливым смелом. Рядом с ним неизвестно откуда появились Киря, Дрын и Картоха – они тоже посмеивались, недобро и с издевкой. На кулаке Дрына был намотан ремень. Сзади к этой четверке мрачно подходили еще четыре «старика».

Вольф снова переключился на змею. Песчаная гадюка. Весной они особенно ядовиты. Но движения гадины явно чем-то ограничены – скорей всего она в полиэтиленовом пакете. Значит, реальной опасности не представляет. А вот те, другие...

Восемь «стариков» перегородили проход. Это не уличные хулиганы, у которых, кроме наглости и самомнения, ничего за душой нет, не приблатненная шпана, не новобранцы одного призыва. Каждый из них прослужил почти два года и прошел полную подготовку. По нормативам Генштаба разведчик спецназа в рукопашном бою побеждает трех солдат противника. Трех обычных пехотинцев. Но при столкновении с бойцами спецподразделений: «зелеными беретами», английскими сасовцами, парашютистами иностранного легиона и другими коммандос всех мастей, – арифметика другая: один против одного.

Нормативы штабов армий НАТО исходят из такого же соотношения, потому отчаянный головорез-рейнджер или не знающий преград «морской котик» мог противостоять Шмелю, или Кире, или Картохе, мог победить, а мог проиграть, но только один на один. Вольф прослужил полгода, отчаянность и боксерские навыки могли компенсировать остальные полтора. Но все равно – против восьмерых у него не было никаких шансов.

– Иди сюда, салага! – грубо приказал Шмель. – Вы с дружком потому такие борзые, что «стариковскую» присягу не приняли. Сейчас мы это исправим...

«Старые» правильно все рассчитали: подловить их по одному. Но что делает Серж столько времени у Софьи?

Картоха рассмеялся. Дрын выразительно покрутил ремнем.

Какие удивительные у Софьи ноги... Чище и мягче, чем руки у других женщин...

– Становись на колени и на коленях ползи! – взвинченно крикнул Енот, ощеривая редкие зубы.

Гадюка была не очень активной – видно, помяли, когда ловили. Преодолевая брезгливость, Вольф сквозь скользкий пластик ухватил ее за шею, осторожно развернул пакет и намертво зажал наполненное черной ненавистью и смертельным ядом существо чуть пониже головы. Жесткое кольцо из большого и указательного пальцев сжимало холодное упругое тело, как боевой нож при прямом хвате. Но вместо клинка из кулака торчала отвратительная голова со злыми беспощадными глазами и приоткрытым щелеобразным ртом, то и дело выстреливающим в невидимую мишень длинный раздвоенный язык. Бешено забился серый, чернеющий к острому концу хвост, и Вольф поспешно перехватил его другой рукой: стоило гадине найти опору – и она вмиг вырвет голову и нанесет смертельный удар.

– Чо ты делаешь? – тоном ниже спросил Енот. – Гля, чо он делает?..

Осторожно повернувшись, Вольф медленно пошел к выходу. Неосведомленному зрителю могло показаться, что он растягивает перед собой обычный атрибут разведчика – нейлоновый шнур, которым можно защищаться от ударов, делать захваты, связывать или душить врага. Только этот шнур бился, выгибался волнами и неистово рвался из рук.

«Старики» по-прежнему перегораживали проход, но по мере приближения Вольфа боевой пыл их явно угасал.

– Кончай, убери змею! – напряженно сказал Шмель и попятился.

Вольф подошел вплотную.

– Убери, хуже будет! – выругался Киря. – Ну-ка, Дрын, дай ремень...

Вольф поднял руки на уровень лица, по-звериному оскалился и вдруг, неожиданно для всех, а может, и для самого себя, впился зубами в темно-серое туловище. Чешуйчатая кожа упруго пружинила, но мощные челюсти сомкнулись, словно кусачки для колючей проволоки, тепловатыми струйками брызнула кровь, и острые зубы выхватили кусок змеиного бока.

– Тьфу! – мотнув головой, Вольф плюнул. Черный сгусток гадючей крови разбрызгался уродливыми кляксами на голой груди Кири, а сочащийся серо-черный шматок шлепнулся Шмелю в лицо, испачкав щеку. Тело гадюки конвульсивно забилось, острый хвост вырвался из вспотевшей ладони, и, чтобы не дать ему найти опору, Вольф принялся отчаянно размахивать рукой.

Отвратительный хлыст, извиваясь в воздухе, мотался из стороны в сторону, задев по шее Шмеля и хлестко перетянув Дрына поперек лица. Это стало последней каплей, переполнившей чашу.

С нечленораздельным криком Дрын, чуть не сбив с ног Картоху, бросился назад, отчаянно матерясь, рванулись к двери Шмель и Киря, за ними в панике побежали остальные.

Размахивающий гадюкой Вольф вышел следом, с силой шмякнул извивающееся тело о бетонную дорожку и растоптал подкованными каблуками тяжелых десантных сапог. Потом неподвижно замер. Бледное лицо его напряженно застыло, глаза остекленели, от краешков губ текла по подбородку черная змеиная кровь.

В отдалении Киря, обдирая кожу, нервозно тер песком грудь, но черные брызги не стирались. Вокруг ошарашенно стояли другие «старики», с ужасом глядя на Вольфа, как будто он сам у них на глазах превратился в змею. Внезапно Шмель издал утробный звук и, прижимая к лицу ладонь, прыгнул в кусты.

Вольф находился в каком-то ступоре. Он лихорадочно втягивал в грудь свежий воздух, но легкие никак не могли насытиться, сердце билось так, что готово было разорваться, пульсирующая в висках кровь распирала череп, все тело била крупная дрожь.

– Ты что, Волков? Что с тобой? – как сквозь вату донесся голос старшины. Заскорузлая ладонь помахала перед остекленевшими глазами.

– Эй, да ты в отключке... А ну пошли!

В своей каптерке Рогаль достал початую бутылку водки, плеснул в стакан, но Вольф молча покачал головой. Он чувствовал, что стоит разомкнуть плотно сжатые зубы, как во рту появится ощущение чешуйчатого бока и его вывернет наизнанку.

Старшина пошарил в столе и нашел шприц-тюбик «Антистресс», который вместе с «Обезболивателем» и стимулятором «Озверин» входили в комплект разведчика, чтобы тот мог в любой ситуации выполнить поставленную задачу до конца и только потом потерять сознание или умереть.

Тонкая игла легко кольнула в плечо, и тут же от нее разбежалось в стороны блаженное тепло, несущее покой и расслабление. Тело перестало дрожать, легкие наконец наполнились живительным кислородом, пульс пришел в норму.

Вольф глубоко вздохнул и окончательно пришел в себя.

– Хоть рот водкой прополощи, – посоветовал Рогаль. – Да лицо оботри. Чего это все сразу на тебя ополчились? И Семенов и ребята?

– Не знаю, – ответил Вольф и взял стакан.

Старшина вздохнул и отхлебнул прямо из горлышка.

– Видать, провинился. Или хотят сделать из тебя виноватого... Ладно, давай на ужин, все уже пошли. Опоздаешь – ничего не останется.

Действительно, возле казармы никого не было. Раздавленная змея валялась на прежнем месте и еще шевелилась. Ее вид не произвел на Вольфа никакого впечатления, как будто все, связанное с гадюкой, происходило не с ним, а с кем-то другим. Только вспомнилось предостережение майора Шарова: «Отрубленная голова живет десять часов и все это время способна укусить...»

Есть не хотелось, но Вольф все же побрел в столовую. Солдатская мудрость проста: есть возможность – хавай потом никто не накормит.

Когда он появился, разговоры за столом смолкли. Пяткин и Иванников подвинулись, давая ему возможность сесть, причем сделали это как-то нервозно, оставив между собой и им необычно большие промежутки. Масло, хлеб ячменная каша, чай... Каша подгорела, и Вольф ел ее с принуждением. Но участвовавшим в конфликте «старикам» его появление начисто отбило аппетит: Киря и Шмель поспешно вскочили из-за соседнего стола и, подавляя рвотные спазмы, поспешили к выходу. Место Сержа пустовало. Это, как ни странно, немного успокоило его: сейчас тот никак не мог находиться у Софьи Васильевны: самолет приземлился полчаса назад, и сейчас Чучканов уже дома. Значит, Серж мог все это время болтаться в любом месте, куда обычно направляются самовольщики: в поселке, подсобном хозяйстве, чайхане возле базарчика...

Но когда он вышел на улицу, оказалось, что Серж сидит на скамейке рядом со столовой.

– Чего не заходишь? Сытый, что ли? – ревниво спросил Вольф, по-новому вглядываясь в лицо приятеля. Гладкая кожа, правильные черты лица, мужественный широкий подбородок с едва заметной ямочкой... Он должен нравиться женщинам.

– Я тебя ищу уже целых полдня!

Товарищ равнодушно пожал плечами.

– Пока окна докрасил, потом плитку в ванной приклеил...

Вранье. Плитка была в полном порядке, да и окна все выкрашены в два слоя.

– Дай закурить,

Вольф отвернулся, задержал дыхание и сильно потер переносицу. На несколько секунд это повышает остроту обоняния.

– Закурить?! – Серж явно удивился, но полез за сигаретами. – Небось от нервов? Я слышал, ты с этими козлами разобрался... А правда, что пришлось гадюке голову откусить?

Потянувшись к пачке, Вольф приблизил лицо к Серегину и медленно, как учили, втянул воздух. Пахло чисто вымытым телом, борщом и спиртным. Возможно, трехзвездочным армянским коньяком. И руки пахнут мылом. Ни одной молекулы краски в запахах Сержа не присутствовало. Он действительно врал.

– Разобрался. Вдвоем это было бы проще. Тем более Шмель из-за тебя ко мне вяжется...

Вроде обычный разговор – ни к чему не обязывающий треп... Но это только видимость. Между ними возникло напряжение, будто электрическое поле сгущалось перед грозой. Очевидно, это чувствовалось на расстоянии – выходящие из столовой солдаты собирались группами, болтали, курили, но все держались в стороне, желающих присесть рядом не находилось.

Вольф зажал сигарету в зубах, но зажигать не стал.

– Из-за меня он привязался не к тебе, а ко мне, – холодно ответил Серж. – Я ему рога и обломал.

– Из-за тебя! Пока ты там борщ трескал... В голосе Вольфа проскакивали недоброжелательные нотки, и Серегин это почувствовал.

– Но ведь это был не твой борщ! – еще холоднее сказал он. – Если ты в пустыне нашел родник и напился, это не значит, что другие должны проходить мимо!

– Что ты имеешь в виду?! – откровенно враждебно спросил Вольф. В напряженной атмосфере с треском промочили первые искры.

– Только борщ. Что же еще?

– А патроны?

– Какие патроны?

– Автоматные. Три штуки. Только тебе я говорил сколько их! И Семенов знает, что их именно три! Откуда он это знает?

Напряжение росло, угрожающе трещали разряды ненависти, до грома и молний оставалось совсем немного. Обвинение в стукачестве – вещь серьезная, после него чаще всего вспыхивает драка. Вольф напрягся и отодвинулся, чтобы было место для замаха.

Но Серж отреагировал на удивление вяло.

– Мало ли откуда... Кто-то мог видеть, как ты их брал. Или как ты их прятал... Это скорей всего. Потом достал и посчитал.

– Зачем же Семенов меня колол, где патроны, если их нашли? Зачем время тратил? Зачем, объясни!

– Да очень просто... Если ты место показал, то все – потом не отопрешься!

Действительно... Пыл Вольфа стал было угасать. Но, кроме патронов, существовали на свете давно покрашенные окна и совершенно целая плитка... Существовала ложь и попранные законы товарищества. Лгун и предатель сидел справа – левый кулак Вольфа налился привычной свинцовой тяжестью, мозг безошибочно выстроил круговую траекторию, упирающуюся в ямочку на широком подбородке.

– Складно говоришь... Только откуда ты все эти особистские штучки знаешь?

– Да пошел ты на хер. – Левый глаз у Сержа прищурился, и уголок рта чуть приподнялся, как перед прохождением штурмовой полосы или жесткой рукопашкой. – Что ты меня допрашиваешь? Я тебе что-то должен?

«Должен, сука!» – Кулак дернулся, но, как подорванная на старте ракета, не вышел на боевую траекторию, а бессильно уткнулся в колено Вольфа.

– Взвод, становись! – скомандовал Деревянко.

Но остановила Вольфа не команда. Он вдруг отчетливо вспомнил, как поспешно сбрасывал сапоги и штаны в восьмой квартире, как из бокового кармана выпали и рассыпались на ковре все три патрона – узкие, вытянутые, с хищными остроконечными пулями... Софья их видела, но ничего не спросила, она вообще не вникала в то, что ее непосредственно не касалось. Неужели...

Остаток вечера он ходил, как оглушенный. Механически мылся и чистил зубы, механически переставлял ноги на вечерней прогулке и заведенной шарманкой орал трагическую песню про обреченный десант.

Пусть даже команду отдали в азарте —

Сильней дипломатии ядерный страх.

А мы – острие синей стрелки на карте,

Что нарисовали в далеких штабах.

Мы первые жертвы допущенной спешки

И задним числом перемены ролей.

В военной стратегии мы только пешки,

Хотя и умеем взрывать королей!

И у генералов бывают помарки:

Вдруг синюю стрелку резинкой сотрут...

Но мы уже прыгнули, жизни – на карте,

А сданные карты назад не берут...

После отбоя Сидорук с нечеловеческим воплем выскочил из постели – под одеялом лежала растоптанная змея. Шмель бился на своей койке и истерически хохотал, пока у него не началась икота. Больше в казарме никто не смеялся.

– Мудак! – в сердцах выругался Вольф.

Серегин молча лежал на своем месте, отвернувшись – ниточка дружбы между ними оборвалась, и прикрывать друг друга от возможного нападения «стариков» они не могли. Бодрствовать всю ночь после тяжелого дня невозможно... Будь что будет! Вольф провалился в тяжелый дурной сон, и на этот раз ему действительно снились кошмары.

– Говорят, почти сто процентов, что приедет Грибачев, – докладывал Чучканов комбригу главную министерскую новость. – Значит, и Бахрушин, и Рыбаков, и Латынин, и все остальные...

– Подтверждается! – Раскатов тяжело опустил короткопалую ладонь на полированную столешницу письменного стола. Бумаг на столе не было – комбриг осуществлял общее руководство, переложив конкретику на заместителей. Чучканов являлся его правой рукой.

– Меня давно информировали... А ты знаешь, что он не просто секретарь ЦК? Он самый молодой и перспективный, его прочат на место Генерального...

Комбриг не говорил, а вещал, он очень любил проявлять осведомленность, учить, читать нравоучения и требовал, чтобы его слушали внимательно и выполняли все беспрекословно. Это был высокий крупнотелый мужчина с большой головой и грубыми чертами лица. Густые черные волосы, зачесанные на пробор, вытарчивали жестким козырьком над высоким покатым лбом. Только большой рот и пухлые змеящиеся губы портили мужественность облика: они могли принадлежать картежнику, сутенеру или гомосексуалисту, но никак не спецназовцу.

Впрочем, Раскатов пришел «на бригаду» из министерства, паркета за его спиной было куда больше, чем непроходимых болот и диких лесных троп, а о спецназовском прошлом в биографии можно было узнать только из его собственных весьма туманных рассказов. Разведчик немногословен и умеет в любой ситуации выделить самое важное – будь это опасность или возможность ее избежать. А комбриг сейчас пропустил мимо ушей главное...

Раз в часть собирается секретарь ЦК – значит, в его свиту войдут и министр обороны, и начальник Генштаба, и начальник ГРУ, и десяток начальников рангом поменьше... Уровень контроля резко повышается: ожидалось, что руководить инспектированием будет замначштаба главка спецназа полковник Бураков. И в этом случае от выводов комиссии зависело очень многое, но между проверкой и принятием командных решений должно было пройти несколько дней, а то и неделя – можно попытаться сгладить неприятные впечатления, как-то оправдаться, смягчить готовящийся приказ...

Но когда инспектируют маршалы и генералы армии, то все происходит немедленно: можно тут же, на месте, получить награду, внеочередное звание, перспективную должность или, наоборот, – потерять все и вылететь без пенсии на гражданку, как вылетает из теплой и сытой кухни нашкодивший кот, попавшийся хозяйке под горячую руку. Только коту проще – хозяйка остынет и позовет обратно, а разжалованные командиры никому не нужны, и их никуда не зовут...

– С ним Бахрушин приедет и все остальные, – деликатно повторил Чучканов. – Могут таких дров наломать!

– Так ты все проверь, как следует! – вскинулся Раскатов. – Кто отвечает за боевую подготовку? Вот и давай! Там эти... Трынин и второй... Жаловались, что «Дождь» из-за неправильного применения сильно рассеивается. Разберись, может, подкрутить надо, подрегулировать, прицелы выставить!

Остряки в штабе бригады шутили, что если комдив захочет трахнуть бабу, то он поручит это Чучканову. И со смехом добавляли, что тот, в свою очередь, перепоручит задание Шарову. И действительно, в боевой работе разведчика майор был самым компетентным – все приказы по боевой подготовке готовились им, ухудшались и оглуплялись Чучкановым, после чего подписывались Раскатовым.

– Корректировщиков пошлем, все будет нормально! – деловито сказал Чучканов, и комбриг удовлетворенно кивнул. Частности его, как всегда, не интересовали.

– И еще...

Выпятив нижнюю губу. Раскатов осмотрел присыпанный перхотью мундир и недовольно отряхнулся.

– Грибачев требует борьбы с недостатками. Если все хорошо, кругом тишь да гладь, считает – очковтирательство! Правильно считает, между прочим... Так что надо показать недостатки и борьбу с ними. Подготовьте с Семеновым дело на какого-нибудь разгильдяя... Небось есть такие, что под трибунал просятся?

Чучканов кивнул.

– Помните немца, мы ему фамилию поменяли? Волков... Как волка ни корми... Сержанту зубы выбил, запугал, тот сказал – с лестницы упал...

– Мелковато... – с сомнением сказал генерал. – Вот Семенов докладывал про сержанта Шмелева – анашу курит, над солдатами издевается, бьет, панические слухи распускает, подрывает боевой дух. Это поопасней... И политически выигрышней: сержант, как ни крути, – младший командир!

Замкомбрига кивнул:

– Можно двоих оформить.

Раскатов нахмурился и покачал головой:

– Это уже будет перебор. Слишком хорошо – тоже плохо. Скажут – никакой дисциплины в бригаде, сплошное разложение. Единичный случай – это одно, а ряд фактов – совсем другое!

– Этот Волков, он еще патроны автоматные украл. Пока, правда, прямых доказательств нет, но Семенов подработает...

– Патроны – это серьезно... Видишь, Чучканов, что у тебя творится? А ты в Академию Генштаба просишься, генералом хочешь быть... До генерала надо шагать и шагать, прыгать и прыгать, пока ноги до колен не сотрутся!

Это входило в манеру комбрига – унижать замов, чтобы знали свой шесток и не заглядывались на местечко повыше. А в отношения между ним и Чучкановым вплеталась еще одна саднящая нотка, которая в разговорах не затрагивалась, но всегда незримо присутствовала, добавляя напряжения и нервозности.

– А ты в позу становишься насчет цветов! Я без всякой задней мысли учительнице нашей школы хочу приятное сделать, а ты гримасы корчишь!

– Это не имеет отношения к службе! – набычился полковник. Лицо его покрылось красными пятнами, и взгляд стал тяжелым и угрожающим. Впрочем, он быстро отвел его в сторону.

– Ладно, иди готовься к проверке! По результатам посмотрим – в академию тебе ехать или еще куда...

Вернувшись в свой кабинет, Чучканов промокнул вспотевшее лицо, из шкафа с обмундированием достал походную флягу разведчика, отвинтил пятидесятиграммовый колпачок, наполнил его светло-янтарной жидкостью и быстро выпил. Повторив процедуру четыре раза подряд, он обрел утраченное равновесие и, подняв трубку селекторной связи, соединился с Шаровым.

– «Дождь» будем наводить корректировщиком.

– А кто пойдет? – после паузы спросил майор. – Дело-то рисковое... Очень рисковое!

– Твой крестник – Волков из второго взвода первой роты. Ты же его привез сюда! А он таких дров наломал... После учений под трибунал загремит!

– Это лучше, чем под «Дождь», – произнес Шаров. – Трибунал в дисбат отправляет, а «Дождь» – на тот свет.

– Ничего, окопается, пересидит, – Чучканов раздраженно повысил голос. И рявкнул: – Ты меня понял?!

– Так точно! – отозвался майор Шаров. Закончив разговор, Чучканов позвонил Семенову.

– Прижмите Чувака, пусть даст официальные показания на Вольфа. И раскрутите факт кражи патронов. Эта дело – показатель нашей с вами работы по борьбе с нарушениями законности!

Потом подошел к окну и долго смотрел на территорию военного городка. Лицо его раскраснелось и покрылось каплями пота – не то от пережитого унижения, не то от выпитого коньяка.

– Что ж ты, гад, Элеоноре, Вере или своей корове букеты не передаешь... Ничего, придет время, расквитаемся! – тихо процедил полковник сквозь стиснутые зубы. Ни имени, ни фамилии он при этом не назвал. Если бы даже кабинет прослушивался, определить адресата угрозы особистам бы не удалось.