Татуированная кожа Корецкий Данил
– До свидания, товарищ Волков. Я уверен – мы обязательно встретимся!
– Служу Советскому Союзу!
Спускаясь с трибуны, Вольф расслышал слова секретаря ЦК.
– Лица хорошие у ребят – открытые, мужественные. Хоть на плакате рисуй. Вот это солдаты!
– Нарисуем, Сергей Михайлович! – немедленно отреагировал министр.
Оставшись наедине с маршалом и генералами, Грибачев помолчал, пожевал губами, внимательно осмотрел Раскатова и, обращаясь к министру обороны, медленно произнес:
– Ну что ж, товарищ Вахрушев, оценка бригады выше всяких похвал. Думаю, мы не ошибемся, если именно ей поручим выполнение особо важного задания партии и правительства.
– Не ошибемся, Сергей Михайлович! – подтвердил министр.
– Готовы выполнить любое задание! – отрапортовал окрыленный успехом комбриг.
В тот же день в личное дело Вольфа вшили справку: «Отличился в ходе инспекторской проверки, был удостоен личной встречи с секретарем ЦК КПСС товарищем Грибачевым, который высоко оценил заслуги Волкова, вручил ему свои часы, личные телефоны и пообещал интересоваться его дальнейшей судьбой». Слова «личные телефоны» были обведены жирным зеленым фломастером.
Сам Вольф об этом не знал. Они с Сержем лежали на соседних койках в медсанчасти, наслаждались тишиной и покоем, постепенно приходя в себя.
Вольф достал визитную карточку. Обычный Картонный прямоугольник, строгий черный шрифт: «Грибачев Сергей Михайлович» – ни золота, ни завитушек, ни должностей и званий... Только обилие телефонов: пять в приемной, пять Прямых, три в автомашине, – выдавали, что скромность обманчива и карточка принадлежит не обычному человеку. Телефонные номера тоже были странными: четырех– и пятизначные, снабженные непонятными индексами – «АТС-1», «АТС-2», «ВЧ», «УКВ»... По таким хрен дозвонишься из таксофона или квартиры простого смертного... Хотя есть и обычные городские – один в приемной и один прямой. Но кто знает, может, звонить по ним можно только со специальных аппаратов, иначе шибанет током – костей не соберешь! Нет, вряд ли – тогда зачем бы он дал карточку простому солдату...
– У него пятно на голове. Лысина и пятно. Такое розовое, вытянутое, с брызгами, – Вольф сунул бесценную визитку под подушку.
–У кого?
– У Грибачева. Он шляпу снял, я и увидел.
– Показалось. На плакатах-то он без шляпы. И по телевизору сколько раз показывали. Никакого пятна не видно.
– Может, и так... – неуверенно сказал Вольф. Иногда ему казалось, что вообще ничего не было, кроме прыжка, сильного удара о землю и лазарета. А в промежутке – галлюцинация, как следствие пережитого шока. Правда, визитная карточка вполне материальна. И еще подарок...
Подаренные часы приятно тяжелили запястье, кожаный ремешок еще хранил тепло человека, перед которым стоял на цыпочках не только всесильный командир бригады, но и богоподобный министр. Неужели все происходило в реальности?
Ладони были перебинтованы, кончиками пальцев Вольф расстегнул ремешок и внимательно рассмотрел подарок. Отечественная «Слава» с двойным календарем. На крышке гравировка: «Делегату XXIV съезда КПСС тов. Грибачеву С. М. от ЦК КПСС».
Судя по порядковому номеру – 00043, это не серийная продукция, а спецзаказ. Если поднести их к уху, слышно звенящее тиканье точного механизма.
– Нравятся «котлы»?
После капельницы Сержу стало получше, и он тоже принялся рассматривать японский хронометр.
– Конечно. У меня была старенькая отцовская «Победа», и ту разбил на первом прыжке. А здесь и числа, и дни недели, и стрелки светятся!
– Фигня! Вот у меня машина – «Королевский ныряльщик», такие под «комком» на Ленинском проспекте по пятьсот рэ улетают. Вечный календарь, хрустальное стекло, погружение до двухсот метров. А ход! Давай выставим и посмотрим, у кого точнее идут. На спор. Идет?
– Идет.
Но довести спор до завершения не удалось. Через час пришел адъютант Раскатова – рослый краснощекий лейтенант, с лицом надменным и неприступным.
– Вот твои часы, – он положил на тумбочку маленькую белую коробочку. – А генеральские давай назад.
– Как назад? Он же мне их подарил?
– Ты что, маленький, не понимаешь? У него-то при себе других не было, он свои и отдал. Символически. Потом деньги выписали и тебе купили вот эти. Они твои. А это – его. Знаешь, сколько они стоят?
– Знаю! – Серж рывком расстегнул браслет и почти кинул часы адъютанту. – И эти тоже забирайте. Мне они не нужны, а генералу пригодятся для следующего раза!
– Эти твои, подарок от комдива. Носи и радуйся, – невозмутимо сказал лейтенант и вышел из палаты.
– Вот суки! У меня даже руки задрожали! – Серегин побледнел, голос нервно вибрировал.
– Брось, Коля. Из-за чего нервничать? Из-за часов? Да мы с тобой сегодня заново родились!
– При чем здесь часы! Дело в отношении. Они нас, выходит, за людей не считают! Того и гляди – твои тоже отберут. Хотя нет, Грибачева побоятся... Он же от души подарил. Выходит, он не такой жадный, как наши пидоры!
Серегин раскрыл белую коробочку и презрительно усмехнулся.
– Ну, су-у-ки...
Двенадцатирублевые часики «ЗИМ» с тонкими желтыми стрелками на белом циферблате были самыми дешевыми из продающихся в гарнизонном магазине. В конце учебного года родители дарили их отличникам, окончившим четвертый класс.
– Спасибо, товарищ генерал! – Серж с размаху швырнул их о стену. Осколки стекла и детали механизма разлетелись по палате.
– Зря ты психуешь...
Вольф рассматривал клочок ваты со следами губной помады. Этот амулет спас его дважды: от «Дождя» и от падения под погашенным куполом с трехсотметровой высоты. Вещи, к которым прикасалась Софья, обладали чудодейственной силой! Если бы она сама заглянула в палату... Может же учительница проведать учеников!
Вместо Софьи Васильевны вечером к ним зашел Пряхин. Он был заметно напуган.
– Слухай, Серегин, ты ж правильно парашют уложил! Я-то кажную операцию пальцем щупал! Я ж завсегда! К укладке претензиев не было! Вы хоть скажите, не забойтесь!
– Конечно, подтвердим, – успокоил старшину Серж. – А что случилось-то?
– Что, что... То! А меня Семенов с помощником два часа мурыжили... Проверял – не проверял, да не украл ли из штаба листки с печатью... Какими мешок заклеивают... На кой они мне? Всю душу перековыряли. Потом расписаться раз десять заставили. Не к добру...
– Да не бойтесь, все обойдется, – сказал Вольф. Ему стало жаль маленького косноязычного человечка. – Раз уж у нас обошлось...
– Обойдется...
Старшина шмыгнул носом, провел узловатым пальцем по ноздрям.
– Шмелева-то арестовали... Да что там какой-то сержант... Генерал на Чучканова так орал, сам слыхал... «Отстраняю, передавай должность Шарову! За энтот парашют под суд пойдешь...» Вона как!
– Чучканов полковник, он за все отвечает. А вы человек маленький.
– Ото ж... Грибачев меня звал – не схотели! Как прыгать – пожалте, а так – сиди... Ничо, майор сказал: Бахрушин все одно грамоту даст. Фамилию поменяю, и все. Зато к пензии прибавка – десюнчик лишний. Тож негде взять!
– При чем здесь фамилия? – не понял Вольф. Инструктор махнул рукой.
– Они меня Прялкиным записали. А раз так, то уж все. Проще документы переделать. Подумаешь... Пряхин, Прялкин... Без разницы. Оно и похоже...
На другой день с утра пришли особисты.
– Кто, сынки, на вас зуб имеет? – спросил Семенов, испытующе переводя взгляд с одного на другого. Половинко, как обычно, устроился за листком бумаги.
– Большой зуб? Чтобы жизни лишить хотел? Кто?
– Разве парашют нарочно испорчен?! – вскинулся Серж и снова отвалился на подушку. Его все еще мучило головокружение.
– Похоже, что так, сынок. Сам-то он не распакуется, печать сам не поменяет, да и подпись не подделает... Очень похоже, что его переложили заново, вот какая штука!
– Как так можно? – усомнился Вольф. – Это же долгая песня! Кто бы это сделал?
– О том и речь, сынок. Накануне там сержант Чувак дежурил – день и всю ночь, – Семенов многозначительно смотрел на Вольфа. – И если бы он за рассроченную челюсть тебя хотел гробануть – все ясно-понятно... Но его-то за что? – особист перевел взгляд на Сержа, выдержал паузу, по-домашнему причмокнул губами. – На него Шмель во-от такой зуб имеет! И как раз он вечером Чувака подменял, пока тот на ужин ходил! Вроде все в цвет ложится... Да не совсем! Он недолго один оставался – переложить не успел бы...
Семенов тяжело вздохнул. Вид у него был усталый и озабоченный. Глаза красные, веки припухли.
– Видите, какая штука получается! Несли бы службу как положено – и мне голову не ломать. Так нет... Один сержанту морду бьет, второй... А нам теперь расхлебывать! А тут еще новая напасть – парашют-то не на своем месте лежал! Значит, что? Может, Чувак их перепутал? Вы-то сами что думаете?
– Я вообще ничего не знаю, – сказал Вольф. – У меня никаких врагов нет.
– И у меня, – повторил Серегин.
Майор опять вздохнул и потер небритую щеку. Формально он не подчинялся командованию бригады и потому клал на уставную дисциплину с прибором.
– Так я и знал. Ну, да вы теперь герои, какой с вас спрос! Я объяснение Чувака на во-от такие кусочки разорвал. Ты меня понял, сынок? Он там полный расклад дал: какой разговор промеж вами шел, да за что ты его шибанул... Нет ничего этого! Ну а я – могила!
Вольф потянулся.
– Я этого дурака пальцем не тронул. Видно, анаши обкурился и болтает.
– А он что, тоже анашу курит? – вскинулся Семенов.
– Не знаю. Я просто так сказал.
Особист с мрачноватым одобрением усмехнулся.
– Молодцы. Парни-кремни. Ну да я вас потрошить не собираюсь. Дай бог, чтобы и противнику не пришлось... Поправляйтесь!
– Какая же падла это сделала? Как думаешь? – спросил Серж, когда контрразведчики ушли.
– Откуда я знаю...
– А узнать надо! Он же, гад, притаился где-то рядом и в любой момент повторить может... Сыпанет песка в ствол, или замедлитель в запале испортит, или выстрелит в спину на боевых!
– Разве за разбитую морду убивают? Будет тебя Шмель мочить? Или меня Чувак?
– Кто их знает... Всякие уроды бывают. Но Семенов верно сказал: Чувак бы тебя мочил, я-то ему ничего не сделал! А Шмель недолго был...
Они обсуждали эту тему целый день, но ни к какому выводу так и не пришли.
После обеда потянулись ребята: Звон и Пятка принесли курево, Синявский два огурца, Лисенков несколько яблок.
– Лежите вдвоем, как короли, – осмотрев шестиместную палату, присвистнул Пашка. – Просторно, светло, воздуха много! Мы как сельди в бочке парились...
– На, держи компенсацию, – Серегин вывалил перед ним пачки «Примы» и «Памира». – Какие новости? Ты же всегда все знаешь...
– К дорогим привык? Давай, нам сойдет, – Лисенков поспешно рассовал сигареты по карманам. – Куда-то направлять нас будут. На боевые. Особое задание партии и правительства. Только добровольцы. Чем это у вас пахнет? Чем-то знакомым...
Пашка наморщил нос и принялся быстро вдыхать и выдыхать воздух. Речь его стала прерывистой и невнятной.
– Ха, добровольцы... Было бы сказано... Построят: два шага вперед! Кто останется? Все шагнут! Хотя на фиг мне эти боевые? Или вам? – Он радостно улыбнулся. – Да это мазь Вишневского! Я же чую – дух привычный: мне ею ногу две недели мазали! Помогает, хочешь, покажу? Вот выше поднимать не буду, и так видно – новая кожа! А где ты обжегся? У вас же вроде ничего не горело...
– Да не тарахти, расскажи толком – куда направляют?
– Куда, куда... Не знаешь, куда направляют на особые задания? А подробностей мне не докладывали... К вам сегодня командиры придут, вот и расспросите...
– Какие командиры? И вообще, кто там рулит? Пряхин сказал – Чучу в отставку...
Лисенков пожал плечами.
– Комиссия решений не принимала: бригаде «отлично» выставила, уехали довольные. А ваш случай – на разбор Раскатова. Он вроде распорядился, чтобы Чуча сдал дела Шару, но приказа пока нет. Да к вам-то не они придут – Деревянко с Рогалем. Может, еще ротный...
Пашкин прогноз не оправдался. Пришел майор Шаров. Поджарый, подтянутый, в наброшенном на плечи халате – как полагается при посещении больных. Он был педантом. Но сейчас в облике майора Вольф рассмотрел какую-то неправильность, хотя и не сразу понял – какую именно. Когда тот вялым жестом отослал врача и опустился на табурет, Вольф подумал, что обычно похожий на взведенную боевую пружину майор сейчас напоминает пружину распущенную. Или даже сломанную.
– Где Серегин? На процедурах? А ты заживаешь?
Лицо Шарова раскраснелось, резкие черты сгладились, глаза нервно блестели. Неужели он пьян? Такого просто не может быть!
– Знаешь, как я на трибуне тебе орал? Корпус влево, правый пучок!! У Грибачева, наверное, уши заложило. Корпус вле-во-о! И ты все правильно сделал. Вот потому в училище тебя не возьмут. Сегодня бумага пришла.
– Почему? – растерянно спросил Вольф. Он сидел на кровати, прикрыв ноги проездки, и облокотившись на подушку. Из-за столь неуставной позы он чувствовал себя крайне неловко.
– Почему? Отвечаю. Коэффициент интеллекта выше среднего, – майор загнул палец, которым мог проткнуть консервную банку. – Выраженная склонность к аналитической оценке окружающей действительности, критичность мышления, способность к импровизации. Вывод: к обучению для использования на командных должностях в специальной разведке рекомендовать нецелесообразно!
Майор загнул последний палец, с удивлением осмотрел получившийся кулак. Вывод он огласил неполностью. Была там еще одна строка: «Пригоден к оперативной работе по сбору военно-политической и экономической информации за рубежом, но в силу пункта 5 анкеты не может быть использован в таком качестве». Пятый пункт означал национальность. Это взбесило Шарова окончательно.
Майор потряс внушительным кулаком, как будто грозил бездушным бюрократизированным чинушам.
– То есть так: иди на гражданку, в ученые, артисты, а в разведке должны служить исключительно дураки!
– Почему дураки? – прежним тоном повторил Вольф. Неловкость не проходила.
– Потому, что такая наша справедливость. Меньше знаешь, меньше умеешь – значит, не споришь, своего мнения не имеешь, значит, начальству удобен – получай большую должность. И потом держись за нее руками, ногами и зубами. Вот когда в тыл врага пойдешь – другое дело: тут и самостоятельность проявляй, и инициативу, и аналитические способности... Только откуда они возьмутся?
Майор широко расставил ноги, облокотился на колени, а подбородок положил на сплетенные кисти рук.
– Мы же из вас делаем уродов, квазимод! Другие из нас делают, а мы из вас... И получается! Пару лет назад у одного паренька чехол со стабилизатора не сошел... Он и повис на фале, болтается, как кукла на резинке, ничего поделать нельзя... Полетали, полетали и пошли на посадку. Его, считай, уже списали... Хотя и не на бетонку садились – на поле, скорость-то, прикинь какая! Когда-то татары человека к хвосту коня привязывали: у него внутренности через рот вылетали! А конь-то за «Аном» не угонится...
Вольфа окутал густой запах спиртного.
– Но паренька бог спас! Плюхнулся животом на запасной парашют, как на подушку. Протащило его метров пятьсот, парашют сгорел, а ему хоть бы что! Встает, отряхивается, подходит к нам. У Раскатова руки-ноги дрожат, у меня спина мокрая... А он спрашивает: «Товарищ генерал, а мне этот прыжок засчитают?» Нет, ты понял, что парня волновало?! Не то, что чудом жив остался, в ошметки мяса не разлетелся! Не то, что отца с матерью от ужасного горя уберег, родился второй раз! Волновало другое: впишут ли ему в карточку этот долбаный прыжок, пропади он пропадом!
– Мы тоже не о спасении думали... Что бригаду подвели, оценку за учения снизили, что Семенов затаскает...
– Вот видишь! И тебя оболванили. Ты парень умный, с совестью, с чувствами... Ты не такой, как дружок твой, Серегин, у тебя нутро другое... Я же видел, как ты с Ваней работал – себя ломал... И я вас ломаю об колено, потому что надо. Только кому надо?
Шаров встретился с солдатом взглядом. Взгляд этот был прямой и ясный, пьяная муть не затуманила серо-зеленые зрачки снайпера.
– Чтобы менять свою сущность, класть на тропу разведчика себя всего, без остатка – душу, привычки, жизнь, надо кому-то верить. Долг, Родина, присяга, это, конечно, правильно, только слишком абстрактно, тебе ведь конкретный человек приказ отдает, командир, ты ему должен верить. А кому тут верить? Эх! – Майор безнадежно махнул рукой.
– А правда, что вас вместо Чучканова назначили? – осмелел Вольф.
– Брехня... Полдня просидел на новом шестке – и назад. Сказал комбриг в горячке, потом передумал... Дураков на умных не меняют. Да и тех от кресла оторвать, что лесного клеща из-под кожи вытащить. Даже еще труднее. – Шаров снова махнул рукой и встал. – Вот только одного боюсь – если взаправду заварушка начнется. Что эти неумехи делать будут? Батальоны в мясорубку бросать? Это они могут. И людей им не жалко...
– А что за особое задание? – пользуясь откровенностью командира, спросил Вольф.
– Выздоравливай, узнаешь. А тебя я поздравляю: ты теперь сержант, командир группы, вместо Шмелева. Приказ я подготовил за те полдня...
На другой день Лисенок принес последние новости: исполняет обязанности комбрига полковник Чучканов. Генерал Раскатов улетел в Москву. С переводчицей.
– С какой переводчицей? – вскинулся Вольф.
– Ну с этой, англичанкой. Симпатичная такая, в короткой юбке бегает...
– А что она будет переводить?!
– Откуда я знаю! Что надо – то и будет... – Лисенков с досадой скривился. – Лучше слушай сюда: говорят, на той неделе новое оружие завезут. Только на одну роту. Доходит? На одну! Понятно? Что ж тут непонятного? Значит, посылают всего одну роту! Так что, может, проскочим, если повезет... Тебе охота шкурой рисковать?
Но Вольф уже ничего не слушал. Почему Софья ни с того ни с сего сопровождает комбрига в поездках? Она учительница, а не переводчик, к тому же вряд ли Раскатов встречается с английскими военными делегациями... А если даже встречается, то их наверняка сопровождает штатный переводчик! Что-то крылось здесь предосудительное и нечистое... Но предосудительное и нечистое никак не могло быть связано с Софьей! Голову распирало от вихря болезненных мыслей.
– Ты что, заснул?
– Угу...
Он отвернулся к стене, сжимая в руке ватный комочек с красными мазками. На сердце скребли кошки. Лучше бы скорей на боевые, когда играешь в орлянку со смертью, тягостные размышления невольно уходят на второй план...
Глава 4.
Боевая операция
«Новое» оружие, поступившее для изучения во вторую роту, оказалось известными по фильмам о войне автоматами «ППШ» и пистолетами «ТТ». Разведчики с интересом вертели в руках тяжелые, грубоватые автоматы, совали пальцы в овальные окна кожуха, удивлялись примитивным предохранителю и переводчику огня.
– Это что, они лучше «акаэмов»? Или наших «АКСУ-74»? – громко недоумевал Бритый Гусь.
– Выбор оружия определяется тактико-политическими условиями предстоящей операции, – объяснил новый инструктор – бугрящийся накачанными мышцами коротко стриженный мужик лет тридцати пяти, в полевой форме без знаков различия. Откуда он взялся, никто не знал, фамилию и имя он тоже не называл, представился прозвищем: Спец. Крупная голова, развитые надбровья, ярко-голубые глаза, странный, нездешний загар... Оружие само прыгало к нему в руки, само разбиралось и собиралось, заряжалось и наводилось на цель, само стреляло – он только придерживал его и передавал холодной стали свою убийственную энергию.
Эта энергия ощущалась на расстоянии как сигнал опасности, так реагирует тренированный организм разведчика на тонкую проволочку минной ловушки. Спец был настоящим хищником, куда большим, чем даже майор Шаров Тигр против волкодава. И когда он вел занятия, майор, хотя и не смешивался с солдатами, выполнял роль прилежного ученика.
– Оно морально устарело, но не потеряло надежности, просто к нему надо привыкнуть. У «ТТ» мощный бой, но нет самовзвода – развивайте большой палец. У «ППШ» очень высокий темп стрельбы, контролируйте спуск, а то вмиг расстреляете боезапас.
– Значит, не в страну «А», – зашушукались разведчики. – Иначе пошли бы с обычными «АК», без всяких заморочек...
Селедцов и офицеры политотдела ежедневно вели с ротой усиленные политзанятия, но на уровне общих слов: мировое противостояние империализма и социализма, интернациональный долг, экспансия агрессивных военных блоков и геополитические интересы СССР, мужество и героизм, которые надо проявить и которые будут высоко оценены Родиной. Из всего этого следовало, что они ровно ничего о предстоящем задании не знают.
Похоже, что подробности были известны только Спецу и двум его помощникам – столь же немногословным, так же виртуозно владеющим оружием и с тем же необычным загаром на серьезных, как боевые маски, лицах.
– Вот исходный рубеж, – на песке полигона они прочертили длинную линию. – Вы скрытно выдвигаетесь на рубеж атаки – это еще полторы тысячи метров. Объект атаки... э... двухэтажное здание, вот типа этого...
Спец указал на полномасштабный макет жилого дома. Он не был поврежден пулями и взрывами: здесь отрабатывался захват офицеров противника по месту их жительства.
– Объект защищен колючей проволокой под током, минным полем и глухим бетонным забором высотой два с половиной метра, по гребню – битое стекло. Точно такое препятствие есть у вас на тропе разведчика. Задача роты – скрытно сделать проходы, по возможности скрытно преодолеть забор, нейтрализовать охрану и захватить здание. Дежурная смена – сорок бойцов. Резерв – тридцать. Время прибытия резерва – пять-семь минут. Таким образом, вы имеете полуторакратное превосходство в живой силе – это ваш первый плюс...
Инструктор говорил отрывисто, но емко. Предстоящая операция начинала приобретать смутные очертания.
– Кроме того, охрана уступает вам в уровне боевой и морально-психологической подготовки – вот второй плюс. К тому же они настроены на сторожевые функции и не готовы к серьезному бою. На каждый автомат дежурной смены приходится семьдесят патронов. Ваш боезапас – пятьсот патронов и пять гранат. Это решающий козырь! Вопросы есть?
– Суть боевой задачи? – спросил Шаров. – Операция проводится не ради захвата дома!
Спец внимательно взглянул на майора, уголки жестких губ едва заметно дрогнули.
– Роте будет придана особая группа под моим командованием, имеющая собственную боевую задачу. Ваша задача – деблокировать здание. После входа внутрь мы выполним свою. Еще вопросы?
– Местные условия? – снова спросил майор. – Климат, ландшафт, почва, опасные животные...
– Условия аналогичны этим. – Тяжелый ботинок инструктора постучал по покрытой песком растрескавшейся земле. – Конечно, есть свои нюансы. Еще вопросы?
– У меня много вопросов, не меньше сотни, – мрачно сказал Шаров. – Толщина забора? Может, использовать направленный взрыв? Или кумулятивную гранату? И так далее?
Спец улыбнулся. Было заметно, что его губы не привыкли к такому движению.
– Чувствую, что вы побывали за речкой[27], товарищ майор. Нюансы мы с вами еще обговорим. И очень подробно. А пока прошу дать команду личному составу с сегодняшнего дня отращивать гражданские прически. И еще – особая рота должна быть изолирована от всех остальных...
По уважительному обращению Вольф понял, что звание у инструктора ниже, чем у Шарова. Иначе он сказал бы просто «майор».
Подготовка длилась полтора месяца. Всего четыре упражнения: преодоление колючей проволоки, проход через минные заграждения, бросок через забор, штурм здания. Работали исключительно ночами. «ППШ» были в два раза тяжелей привычных автоматов, при стрельбе пламя выбивалось не только из среза ствола, но и из трех отверстий кожуха: в стороны и вверх. Но к этому быстро привыкли, тем более что оружие оказалось довольно прикладистым и прицельным.
– Только не валяйте в песке, – предупредил Деревянко. – Это не «калаш» – сразу заклинит!
Лейтенант вел хронометраж действий каждой боевой группы и однажды отозвал Вольфа в сторону.
– Мне кажется, Киреев не воспринимает тебя как командира. Это так?
Вольф кивнул:
– Они со Шмелевым держали шишку во взводе, я для них был салагой. Теперь Шмеля нет, а меня поставили на группу. Ему обидно, вот и пытается показывать самостоятельность.
– Короче, так, – взгляд Деревянко был холодным и жестким. – Киря сачкует на проволоке и заборе. Из-за него результат у вас на три секунды ниже, чем в других группах. Значит, они пройдут, а вас, спохватившись, начнут мочить из всех стволов. И ребятам наплевать – кем он тебя считает. Ты командир, без пяти минут орденоносец. Заставь его это понять!
Легко сказать «заставь»... Вольф почесал затылок.
Все полтора месяца особая рота жила в палатках, разбитых на пустыре за тропой разведчика. Сюда привозили пищу, отсюда строем водили в баню после ночных занятий, когда вся бригада смотрела мятые казарменные сны. Связаться с Софьей Васильевной не было никакой возможности, но Вольф постоянно думал о ней и мечтал увидеть хотя бы на расстоянии.
Такая возможность представилась Первого мая. Особую роту вывели на традиционный парад. Когда их «коробка» чеканила шаг перед невысокой трибуной, Вольф неожиданно увидел среди унылой маскировочной ткани командирских мундиров живое красное пятно. Софья Васильевна стояла между генерал-майором Раскатовым и его боевым заместителем полковником Чучкановым. Но если те с каменными лицами прижимали ладони к козырькам фуражек, то женщина весело улыбалась и махала ладошкой. Вольфу хотелось думать, что ему.
Ночью, после отработки проволоки и проходов, Вольф объявил перекур. Исходила жаром раскаленная за день земля, со стороны полигона доносились беспорядочные очереди: первый взвод отрабатывал штурм. Тяжело дышали бойцы, почти все курили.
– Слышь, я не понял, а чего эта баба на трибуне делала? – неожиданно спросил Киря.
– Она ж переводчица, – пояснил Лисенок, никогда не вникающий в суть вещей и слепо верящий объяснениям.
– Что переводить-то? – хохотнул Киря. – Знаешь песню: «Переводим мы любовь с итальянского»...
– Хватит скалиться, лучше норматив выполняй! – взревел Вольф. – Перекур закончен. На стену, вперед, марш!
– Только сели... И кому ты про норматив намекаешь? – как обычно, огрызнулся Киря.
– Не тыкай командиру! – Вольф прыгнул вперед и с размаха ударил того в скулу. – Ребят под пулеметы подставить хочешь?
Киря опрокинулся на спину, но тут же упруго вскочил.
– Ах, так!
Он рванулся к Вольфу, но Серж пнул его ногой в бок и вновь бросил на землю.
– Лежать! Из-за твоих выделок умирать никто не хочет!
– Точно!
– Хватит, Киря!
– Волк командир! И нормальный командир!
– Бросай эти шмелевские штучки!
Уже не пытаясь подняться, Киря обвел взглядом угрожающе окруживших его солдат.
– Ладно, вы чего... Да я любого на стенке обставлю...
В тот же день группа улучшила результат на четыре секунды.
– Молодец! Все сделал красиво! – сказал Деревянко и хлопнул Вольфа по плечу.
В Новороссийске дул ветер, гоняя пыль по выщербленным тротуарам, над бухтой клубился серый цементный смог. Но после осточертевшего пейзажа пустыни начинающий очередной сезон курортный город казался бойцам специальной разведки землей обетованной. Особую роту перевозили с аэродрома в морской порт автобусами, и сотня пар утомленных уставным единообразием глаз жадно рассматривала пестрые потоки прохожих, выделяя из толпы девушек в коротких юбках и открытых сарафанах.
– Гля, какая сисястая! Ух ты!
– А вон, смотри, ноги до ушей! И подружка рядом ничего!
– А эта наклонилась – аж трусы видно!
Непривычно выглядевший в штатском костюме майор Шаров не пытался навести порядок. Он рассматривал возбужденно орущих пацанов и печально улыбался. Почти все выросли из убоговатой призывной одежды и больше всего походили на хулиганистых детдомовцев-переростков, вывезенных на долгожданную экскурсию.
И провожали их, как детдомовцев. Горячий ветер пустыни мел песок по бетонке аэродрома, трепал отросшие волосы на выжигаемых полуденным солнцем неприкрытых головах. Раскатов, недовольно морщась, прошелся вдоль строя разномастно одетых парней – брюнетов, шатенов, блондинов, рыжих...
– Сброд блатных и шайка нищих! – не особо стараясь приглушить голос, бросил он через плечо шагающему следом Чучканову. – Почему я должен видеть своих солдат в таком виде? Надо было выстроить вчера по форме, а сегодня обошлись бы без генерала!
Чучканов что-то бормотал, оправдываясь.
– Вам оказано высокое доверие выполнить ответственное задание Родины, – обратился наконец комбриг к особой роте. – Вы должны оправдать это доверие. На карту поставлены политические интересы страны и честь нашей бригады. Я надеюсь, вы не подведете своего командира...
Змеящиеся губы сложились в прощальную, не очень искреннюю улыбку.
Когда Раскатов ушел, приободрившийся Чучканов лично обошел строй, принимая доклады от командиров подразделений.
– Боевая группа «Зет» к выполнению особого задания командования готова. Больных нет. Старший группы сержант Волков! – привычно отчеканил казенную формулу Вольф
Чучканов уже выслушал четыре таких доклада и, почти не задерживаясь, дал четыре коротких напутствия. Это была ничего не значащая процедура, которая проводилась для проформы. Но сейчас он остановился как вкопанный.
– Готовы, говорите, сержант Волков? – переспросил он, особо выделяя фамилию. Прикрытые набрякшими веками глаза расширились, тяжелый многозначительный взгляд впился в лицо солдата. Они многое знали друг о друге, но впервые встретились лицом к лицу. На миг Вольфу стало страшно. Слишком несоизмеримо было положение солдата срочной службы и заместителя командира бригады. И слишком жгучая ненависть билась в глазах полковника.
– Посмотрим, как вы готовы! Вернетесь – разберемся! Чучканов двинулся дальше. Вольф громко сглотнул.
– Чего это он? – шепнул сзади Лисенок. По группе прошел неодобрительный шумок.
– Р-разговорчики! – краем рта рыкнул Вольф, и порядок мгновенно восстановился.
Когда особая рота грузилась в самолет, Чучканов дал последнее напутствие Шарову:
– Смотри, про трофеи не забудь, как положено! Полковник сказал это требовательным шепотом, но группа «Зет» как раз подходила к трапу, и Вольф ясно расслышал каждое слово. Хотя и не понял, о каких трофеях идет речь.
Короче, прощание в родной части было не очень теплым. И теперь беспризорники, отвыкшие и от оживленных улиц, и от потоков машин, и от девушек, пытались сами, как могли, скрасить свою серую жизнь.
– Товарищ майор, давайте мороженого поедим! – завопил Звон. Мороженого они тоже давно не видели, но эта проблема, в отличие от женской, решалась гораздо проще.
– Не товарищ майор, а Георгий Иванович, – поправил командир особой роты. Останавливаться в городе не разрешалось, но он нарушил запрет и протянул Звону пятерку: – Купи на всех. И быстро. Одна нога здесь – другая там!
Радист-дозиметрист Звягин в лопнувших кроссовках и растянутой майке радостно выпрыгнул на совершенно гражданский, без двойного смысла и скрытых опасностей тротуар и бросился к киоску. За ним с завистью следили бойцы разведки специального назначения: снайперы, саперы, гранатометчики, взрывники... Девятнадцатилетние пацаны в тесной старенькой одежонке.
По легенде, они являлись едущими на практику курсантами мореходного училища. Но в мореходке не встретишь столько подобранных по единому стандарту здоровяков, да и одеваются живущие в портовом городе курсанты гораздо приличней... К тому же у курсантов не бывает целого грузовика крепких ящиков специфической защитной окраски. Словом, легенда могла сойти за правду только в том случае, если в нее сильно хотели поверить.
В порт автобусы, груз и людей пропустили без досмотра и проверки документов. Никаких документов у солдат и не было, как, впрочем, и личных вещей – только мыло, бритва и зубная щетка. Запрещались сигареты и папиросы – вместо них выдали безымянный табак для самокруток. Часы и визитную карточку Грибачева Вольф сдал на хранение в сейф Семенову, зато положил в нагрудный карман кургузого пиджачка клочок ваты со следами губной помады.
Затерявшись в деловитой толчее грузовых причалов, автобусы подъехали к сверкающему свежей краской сухогрузу «Герои Бреста». «Курсанты» быстро загрузили на борт тяжелые деревянные ящики, и судно отдало швартовы. Ребята недолго наслаждались чистым воздухом и видом морских просторов: всех согнали в трюм, где были устроены длинные нары из плохо оструганных досок.
– В целях маскировки от воздушной и космической разведки противника выходить на палубу разрешается только ночью, – объявил лейтенант Половинко. В особой роте он представлял военную контрразведку. – Выход повзводно, на один час. Вопросы есть?