Татуированная кожа Корецкий Данил
Софья сбросила босоножки и быстро стянула трусики. Волк вцепился в густой мех под плоским животом. Его била дрожь нетерпения, а в груди горел, обжигая душу, огонь болезненного любопытства.
– Врешь. Он рассказал, как трахал тебя. В наш самый первый вечер...
Голос прерывался от возбуждения. Рука скользнула ниже, туда, где растительность тщательно выбривалась.
– Мало ли кто что расскажет... Может, он и хотел... Так все хотят...
Она застонала.
– Ладно, сейчас проверим, какая ты честная...
– Ну хватит, хватит... Мне как, куда?..
– Повернись...
Софья привычно стала в партер, Волк пристроился сзади, мгновенно угодив в исходящий соком и желанием потайной ход. Стон усилился. Почти сразу из-за дрезины появилась тень, быстро приблизилась и заняла аналогичное положение, только с противоположной стороны. Никаких препятствий у Сержа тоже не возникло, и они принялись сосредоточенно работать, как будто слаженно пилили двуручной пилой или пробивали навстречу друг другу обязанные соединиться штольни.
Софья отчаянно билась и заходилась в крике, но наружу доносились лишь невнятные звуки. Так кляп гасит крики захваченного «языка», а ПБС [30] превращает гром автоматных очередей в приглушенные хлопки. Серж снял бретельки сарафана и, сдвинув красную ткань, принялся мять отвисшие под своей тяжестью чувствительные груди. Теперь весь наряд Софьи составляла полоска легкой материи на пояснице. Роскошное белое тело извивалось в темноте южной ночи, будто умелая танцовщица исполняла жаркий бесстыдный танец.
Они завершили работу одновременно и устало отвалились на землю.
– Я же говорил – классная баба! – сказал Серж, закуривая.
Волк молчал. Софья неподвижно распласталась на плащ-накидке, словно мертвая. Наконец она пришла в себя и принялась отчаянно отплевываться.
– Мальчики, воды никакой нет?
– Водка есть, – Серж протянул плоскую серебряную фляжку. Софья прополоскала рот и вернула фляжку. Серж сделал большой глоток.
– Что это со мной, сама не пойму! – озабоченно удивилась она, приводя в порядок одежду. – И вроде не пьяная, а такое утворила...
– Ничего, все отлично! – успокоил Серж и ногой толкнул напарника.
– Отлично... – механически повторил Волк.
– Ну и хорошо, – Софья мгновенно успокоилась, озабоченность в голосе исчезла. – Все, отпускайте меня, а то Николай Павлович рассердится. Я сказала, что учу Веруньку пироги печь...
– Вкусные пироги получились. Выпьешь? – Серж уже несколько раз прикладывался к фляжке.
– Если только немного...
Софья сделала пару глотков и протянула фляжку Волку. Он залпом допил то, что оставалось. Вместо закуски по кругу пустили сигарету Серегина. Потом Серж и Волк вывели Софью за пределы мертвого города и смотрели ей вслед, пока быстрая ладная фигурка не растворилась в темноте.
Серж потянулся.
– Я же говорил, что она возражать не будет... Теперь мы с тобой молочные братья! – Он осекся. – Что ты так уставился?
– Как?
– Как будто хочешь дать мне в морду!
– Разве? Да нет...
Вряд ли сам Волк мог разобраться в обуревавших его чувствах. Но братской любви к Сержу он точно не испытывал.
Через месяц особой роте вручали правительственные награды. Тридцать семь человек, включая погибших, получили ордена Красной Звезды, остальным вручили медали «За отвагу» и «За боевые заслуги». Майор Шаров досрочно стал подполковником и кавалером «Красного Знамени». Неожиданно для всех «Красное Знамя» получил Чучканов, а комбригу Раскатову еще более неожиданно повесили на грудь Золотую Звезду Героя. Кроме орденов за боевую операцию, за смертельный прыжок Серж получил медаль «За отвагу», а Волк – второй орден.
– Все, герой, теперь фамилию назад не переменишь, – сказал подполковник Селедцов. – Раз в наградных указах прошел, как Волков, значит, это на всю жизнь!
Три дня особая рота не вылезала из пьянства и самоволок. На четвертый всех отрезвил объявленный перед строем приговор военного трибунала: за неуставные отношения сержант Шмелев осужден на пять лет лишения свободы с отбыванием наказания в колонии усиленного режима.
Потом Чучканов уехал учиться в академию и забрал жену, для Волка окружающий мир мгновенно потускнел и обесцветился. Когда до дембеля оставалось полгода, он подал рапорт на поступление в Высшую школу КГБ СССР.
Кадровики разных уровней, читая справку-объективку, вшитую первым листом в личное дело немца с измененной фамилией, настороженно морщились и привычно готовились его отфутболить. Но два ордена, выполнение особо важного задания правительства, а главное, справка о контакте с Грибачевым, заставляли их озадаченно чесать затылки и нести досье начальству. Начальство обращалось за разъяснениями к вышестоящему руководству, вышестоящее истребовало материалы к себе, и история повторялась. Так личное дело Вольфа-Волкова добралось до высших уровней госбезопасности, и наконец сам председатель наложил решающую резолюцию: «Зачислить в кадры с использованием исключительно внутри страны».
Часть третья.
ПО ЛИНИИ КОНТРРАЗВЕДКИ
Глава 1.
Для посвященных нет тайн
На станции «Площадь Революции» было многолюдно, но отходящие один за другим поезда и бесконечные ленты эскалаторов справлялись с напряженными пассажирскими потоками, не давая обычному оживлению перейти в неуправляемую давку разворошенного муравейника.
– Встречи с агентурой здесь можно проводить только утром и вечером, днем это затруднительно, а в часы пик совершенно невозможно...
Практическое занятие «Оперативно-тактические возможности систем метрополитена» вел майор Синицкий. С ним были три слушателя – из курса оперативной психологии Волк знал, что таков предел группы, не привлекающей постороннего внимания. И преподаватель и ученики одеты в форму сотрудников метрополитена. Это еще одна хитрость: униформа обезличивает, во многих ситуациях служит своеобразным пропуском, в то же время позволяя сохранить анонимность.
– А сейчас включите рации!
Странно. В тридцати метрах под землей радиосвязи нет и быть не может. Но приказы не обсуждаются. Волк щелкает тумблером в кармане, и тут же ушную телефонную гарнитуру наполняет знакомый фон эфира. Федирко и Крылков удивленно переглядываются. Они одногодки Волка, но он чувствует себя намного старше и опытнее. Это его ощущение распространяется и на всех других соучеников.
– Ретранслятор с выходом на наземную антенну? – догадывается Волк.
– Примерно так.
Синицкий кивает на массивную круглую люстру из потускневшей бронзы.
– Датчики приема там. Наиболее уверенный контакт в радиусе десяти метров. Пошли дальше.
Упруго лавируя между спешащими пассажирами, «сотрудники метрополитена» движутся по перрону в сторону головного вагона.
Волку нравятся практические занятия. Они уже изучили центральный канализационный коллектор, системы городского водоснабжения, вентиляционные шахты, телефонные колодцы. Побывали на крышах небоскребов Калининского проспекта, облазили чердаки Арбата. На земле, над землей, под землей – везде течет своя жизнь, которая в любой момент может заинтересовать КГБ. Теперь наступила очередь метро.
Цивилизованный мир света и мрамора обрывается у черного зева туннеля. Дальше – километры первобытного мрака с редкими светофорами и лампочками технической подсветки. Слева, почти у входа в туннель – деревянная дверь без каких-либо надписей.
– Смотрите внимательно, – майор двумя руками берется за массивную ручку. – Приподнимаем вверх и откатываем...
Ему приходится сделать заметное усилие, чтобы дверь откатилась в сторону. Немудрено: она из толстого стального листа, деревянная панель всего лишь маскировка.
Слушатели по очереди заглядывают внутрь. Пустая комната около десяти квадратных метров. Ровный пол, ячеистые стены и потолок отблескивают металлом.
– При обнаружении любых взрывных устройств следует занести их сюда и закрыть. Тогда взрыв не причинит никакого вреда.
Синицкий закрывает дверь.
– А что там за люк в углу? – спрашивает Федирко. Волк удивляется – он не заметил никакого люка.
– Пока это вам знать не надо, – говорит майор и по узкому, огороженному заборчиком мостику ведет учеников в туннель. Через десять метров в грубой кирпичной кладке имеется еще одна железная дверь с нарисованным черепом и костями.
– Это вам тоже пока знать не надо, – Синицкий стучит согнутым пальцем по зловещему рисунку. – Но иметь в виду следует. Потому что при выполнении определенных заданий вам придется всем этим пользоваться. Тогда вы получите дополнительный инструктаж. Вопросы есть?
– А что, все станции имеют специальное оборудование? – интересуется Федирко – бойкий парень с пытливыми глазами. Он нравится Волку больше, чем Крылков. Тот никогда не задает вопросов, и на лице у него застыло туповатое выражение напряжения и испуга. Как только он прошел конкурсный отбор? Наверное, анкета очень хорошая...
– Старые станции – да, – кивает майор. – Лаврентий Павлович придавал этому большое значение, так по инерции и катилось до шестьдесят первого года. А потом деньги стали экономить. Но если нужда есть – и новые оборудуются. Еще вопросы? Нет? Тогда слушай вводную: разделяетесь, при радиомолчании следуете по произвольному маршруту. Через полчаса поднимаетесь на поверхность, выходите в эфир, сообщаете свои координаты. Задача – пройти максимально большой отрезок пути. Вперед, время пошло!
Длинный темный туннель с редкими огоньками слабых лампочек, острое ощущение опасности, легкое движение воздуха, отчетливо воспринимаемое вспотевшим лицом... Сердце учащенно бьется, слезятся от напряжения глаза – мрак впереди уплотняется и материализуется в огромную черную фигуру с угрожающе вытянутыми руками. «ППШ» привычно ложится к плечу, легко поддается спуск, нервно дергается приклад, но выстрелов не слышно, не вспыхивают огненные лепестки на срезе ствола, не впиваются смачно в цель пули. Зловещая фигура неумолимо приближается. Волк пятится, неожиданно вспоминает, что спуск следует нажимать не назад, а влево, и делает это, автомат обретает голос, и тут же на черном лице проявляются искаженные болью черты Сержа.
– Кончай орать! – Крылков опасливо трясет его за плечи. Однажды в такой ситуации он схлопотал по физиономии и теперь старается держать дистанцию.
– Сколько времени? – хрипло спрашивает Волк.
– Десять минут до подъема. Хорошо хоть в этот раз не ночью поднял. Ты бы к врачу сходил, что ли?
Крылков раздражен, хотя и старается это скрыть. Федирко потягивается в постели. Он настроен более благодушно.
– Не надо никуда ходить! Спишут в «наружку», и все дела! Это нервы, само пройдет. Ты бы, Костик, лучше чаще носки стирал, они меня больше достают!
Федирко пружинисто вскакивает и выходит в санблок. Он всегда успевает первым. Чтобы не тратить зря время, Волк и Крылков начинают убирать кровати. Хотя Саша Любавин в суточном наряде, все равно тесновато. С третьего курса они будут жить по двое. Если, конечно, дотянут. Неуспеваемость, нелояльность, ухудшение здоровья – все это повод к отчислению. Вместо лейтенантских погон и должности оперуполномоченного контрразведки – звание прапорщика и место «топтуна» в службе наружного наблюдения.
– Как думаешь «оперативную деятельность» сдавать? – озабоченно спрашивает Крылков. – Ламов с первого раза никого не пропускает. Мне уже две «птицы» за семинары нарисовал!
– Возьму реферат или научную работу напишу. Тогда он добреет, – Волк сосредоточенно взбивал подушку.
Следовало быть осторожным – в середине ватной начинки хранился трофейный «браунинг». Убедившись, что он не прощупывается. Волк лихо водрузил остроконечную пирамиду на туго натянутый пододеяльник.
– Здорово у тебя получается. В армии выучился? Ты в каких частях служил?
– В ВДВ. Я тебе уже пять раз отвечал. С чего это ты так интересуешься?
Крылков засуетился.
– Брось, Волк, ничего я не интересуюсь... Машинально спросил, и все. Ты не подумай чего...
– Да я ничего не думаю. Просто ты спрашиваешь об этом в шестой раз.
– Без всякого умысла, честно. Так получилось. Ты не говори никому, а то возьмут на карандаш... Ладно?
– Ладно, – Волк усмехнулся.
Первой парой было практическое занятие. Компьютерный класс мерцал экранами многочисленных дисплеев.
– Знаете, что это такое? Самые умные приборы двадцатого века. Куплены у буржуев за золото, – с гордостью сказал подполковник Острогов. – Могу спорить – никто из вас таких и не видел!
– Я видел, – вырвалось у Волка.
– Интересно, где? – насмешливо спросил преподаватель. – Их даже у МВД нет. Только у нас и в Совмине!
Волк видел такой компьютер во дворце в Борсхане. Серж вдребезги разнес его автоматной очередью.
– Да, наверное, я с чем-то перепутал...
– С телевизором, – хохотнул какой-то остряк.
– Ладно, шутки в сторону, – Острогов сел за клавиатуру. – Сегодня отрабатываем пользование адресной службой и оперативными учетами. Все очень просто. Набираем код программы и интересующую нас фамилию, нажимаем «ввод» и ждем, пока высветится результат. Ясно? Тогда занимайте места и работайте самостоятельно.
Возле каждого компьютера лежал листок с учебным заданием: за сорок минут требовалось отработать десять человек с неполными установочными данными. Но Волк отклонился от задания и набрал фамилию Серегина. Он давно собирался отыскать товарища, а сейчас случай сам шел в руки: можно узнать его адрес всего за минуту.
«Серегин Павел Сергеевич, 1930 года рождения, до ареста проживал по ул. Гарибальди, 10, кв. 18, – почти сразу выдала машина. – Особо крупные хищения и взяточничество в системе Моспищеторга. Оперативная разработка Московского УКГБ, следствие проведено Прокуратурой РСФСР, осужден Верховным судом РСФСР к расстрелу».
Что за черт? А, вот в чем дело... Вместо адресной он задействовал программу «оперативные учеты», и компьютер выдал однофамильца. Однофамильца? Сержа зовут Николай Павлович, и вряд ли это простое совпадение... Неужели он сын матерого расхитителя?
Волк переключился на адресную службу и повторил запрос.
«Серегин Николай Павлович, ул. Гарибальди, 10, кв. 18», – появилось на экране. Точно, сын. Однофамильцы не живут в одной квартире!
Он снова прошелся по клавишам.
«Чучканова Софья Васильевна». Экран остался пустым. «Чучканов Николай Павлович». В центре появился прямоугольник с надписью: «Введите пароль доступа».
Подполковник ходил за спинами курсантов, его шаги приближались. Волк поспешно свернул окно, потом снова развернул. Опасная надпись исчезла. Хватит экспериментов, пора вернуться к заданию – он придвинул листок с учебными фамилиями...
Волк сумел отработать все фамилии в срок и получил «отлично». Но после занятия специальная контрольная программа высветила на экране его монитора три несанкционированных запроса, в том числе один, касающийся секретоносителя первой категории. И Острогов, как положено, написал рапорт начальнику отдела внутренней безопасности.
– Реферат? Ну что ж, попробуйте. – Обычно брюзгливое лицо полковника Ламова на миг приняло нормальное человеческое выражение, он заинтересованно потер острый кончик носа. – Могу предложить перспективную тему: «Тактика вербовки». Недавно мы с коллегой издали основательное учебное пособие, оно вам поможет. Если получится хороший реферат – можно разворачивать его в научную работу, а потом и в диплом...
Педагог сел на своего конька. Волк почтительно смотрел в холодные блекло-голубые глаза, изображал внимание и старательно кивал. Реферат позволяет получить автоматический зачет в конце семестра, конкурсная работа гарантирует «пятерку» на экзамене. Игра стоит свеч! В коридоре Волка остановил Любавин.
– Познакомился с классной девочкой, у нее есть две подружки, договорились на субботу. Пойдешь?
У четвертого соседа по комнате круглое лицо, веселая улыбка и холодные глаза. Через много лет они выцветут и станут такими же, как у Ламова.
– Спрашиваешь!
– Кого третьим возьмем?
– Давай Федира.
– Я тоже так подумал. Деньги есть?
– Наскребем, раз такое дело.
После обеда Волк засел в спецбиблиотеке и обложился книгами с устрашающими грифами «сов. секретно». Постепенно эти надписи стали неотъемлемым элементом жизни, он привык к ним, к прошитым пронумерованным тетрадям, которые строго запрещалось выносить за пределы специальной комнаты. Но вся охраняемая информация неминуемо накапливалась в голове, которую нельзя прошить или опечатать и невозможно отстегнуть при выходе из служебного помещения. Поэтому в Школе и действует режим высокой бдительности, взаимного контроля, постоянного анализа слов, действий, поступков каждого курсанта. Ведь смысл деятельности противостоящих спецслужб сводится к попыткам вербовки противника, и побеждает та, которая делает это более эффективно.
В литературе, которую изучал Волк, подробно рассказывалось о вербовочных успехах органов КГБ. Рассказывалось со знанием дела – доходчиво и увлекательно. Ему нравились хитроумные комбинации оперативных работников, которые умело играли на потаенных струнах человеческих душ, заставляя людей делать то, что нужно контрразведке. Зачастую вопреки своей воле.
«...Поиск подходов к одному из лидеров националистического движения затруднялся тем, что его близкий знакомый, являющийся доверенным лицом органов контрразведки, отказывался освещать деятельность своего друга. Тогда ведущий разработку сотрудник организовал оперативную комбинацию, в результате которой несовершеннолетний сын доверенного лица принес домой самодельный пистолет, якобы случайно обнаруженный впоследствии работниками милиции. Под угрозой уголовной ответственности сына доверенное лицо изменило свою позицию и принялось активно освещать националистического лидера, что дало возможность осудить последнего к длительному сроку лишения свободы...»
Волка словно кипятком обдало. Все другие примеры воспринимались интересными иллюстрациями, книжной абстракцией, не более... А сейчас из глубин подсознания всплыло ощущение безысходности и страха, страницы жизни перелистнулись назад, и вновь горько плакал в коммунальном, пахнущем мочой туалете глупый маленький мышонок, попавший в скверную историю. Как оказалось – хорошо продуманную и умело расставленную западню, причем расставленную для другого...
Волк повертел в руках учебное пособие. Авторы – С. Ламов, А. Петрунов. Каким же образом они дергали за ниточки, уходящие в далекий Тиходонск? Или обобщили чужие отчеты?
Два дня курсант Волков, показывая чудеса прилежания, сидел в библиотеке до закрытия, а на третий сдал законченную работу Ламову.
Реферат полковнику не понравился.
– Почему «безнравственно»? – скривил он тонкие губы. – И что это вообще за поповские категории? В обеспечении государственной безопасности страны допустимы любые приемы, дающие результат.
– Подсовывать тринадцатилетнему пацану пистолет допустимо? Разве это укладывается в моральный кодекс строителя коммунизма?
К этому времени Волк научился владеть не только всеми видами стрелкового оружия, но и мощным оружием партийной демагогии. Однако Ламов небрежно отмахнулся.
– Ерунда. Кодекс написан для других людей и для других ситуаций. Цель оправдывает средства! А данная операция позволила ликвидировать опасную националистическую организацию! И потом, с чего ты взял про тринадцать лет? Там написано «несовершеннолетний». Это значит и пятнадцать, и шестнадцать, и семнадцать...
В выцветшие глаза вернулся пронзительный лед недоверия, обычный для человека, который всю свою жизнь искал и разоблачал врагов.
Волк как можно равнодушнее пожал плечами.
– Просто сказал, что на ум пришло. А сколько все-таки ему было лет? Ведь это имеет значение.
– Не знаю, Петрунов описал случай из своей практики. Александр Иванович два года преподавал у нас, но сейчас он в центральном аппарате, и вряд ли уместно обращаться к нему с такими вопросами. Тем более что частности дела не меняют.
Александр Иванович! Человек с замечательной улыбкой!
– Он работал в Тиходонске? – вырвалось у Волка.
– Откуда ты об этом знаешь? – встрепенулся полковник.
– Я ведь тоже из Тиходонска. Мы встречались.
– И он рассказывал тебе подробности своей работы? – ледяной взгляд прожигал курсанта насквозь.
– Нет. Конечно, нет...
– Можешь идти. Вряд ли этот «труд» заслуживает положительной оценки!
Когда Волк ушел, Ламов, поколебавшись, набрал номер Петрунова. Бывший сослуживец теперь занимал солидную Должность в Главке контрразведки, беспокоить его без повода было неудобно, но сейчас имелся хороший предлог напомнить о себе.
Вопреки опасениям, Александр Иванович отнесся к звонку соавтора очень благожелательно, будто они по-прежнему работали на одной кафедре.
– Тебе что-нибудь говорит фамилия Волков? – после обычного вводного трепа Ламов перешел к делу.
– Да вроде нет, – ответил Патрунов. – Кто это?
– Наш курсант. Он из Тиходонска и откуда-то знает про дело о националистах. И тебя тоже знает. А ту твою вербовку назвал безнравственной и недопустимой.
– А-а-а... – после паузы совсем другим тоном отозвался Александр Иванович. – Это нормальный парень, он мне помогал. И я перед ним виноват. Так что поддержи его, чем можешь.
За реферат. Волк, к своему удивлению, получил «четверку».
В бар гостиницы «Метрополь» случайную публику не пускали. Сюда попадали только иностранцы, фарцовщики и проститутки. Вторые и третьи поголовно являлись агентами КГБ. Контроль за поведением иностранцев и добросовестностью агентов осуществляли штатные сотрудники контрразведки. Чтобы не засвечивать на постоянном присутствии офицеров-кураторов, к этой работе привлекали и курсантов Высшей школы.
Смена Волка начиналась в шесть вечера. В пять тридцать он уже поднимался на переполненном эскалаторе к выходу из метро. При нем не было ни удостоверения, ни технических средств, ни тем более оружия. Обычный парень в синей рубашке с распахнутым воротом, черных брюках и разношенных мокасинах, внешне ничем не отличающийся от обычных людей. Принадлежность к могущественной Системе, специфические знания, особые задачи, которые на него возлагались, – все это оставалось недоступным для окружающих. Простота и надежность маскировки вызывали у курсанта просто щенячий восторг.
На две ступеньки выше стояла высокая девушка с распущенными по спине волосами. Волк машинально уставился на ее длинные тонкие ноги. Высокие каблуки белых «лодочек» отчетливо обозначали крепкие мышцы на икрах.
«Спортсменка, – подумал он. – Бег или велосипед... Нет, слишком хрупкая, скорей гимнастика...»
– Ой! Ой!
Лента эскалатора стремительно нырнула под приемную «гребенку», девушка замешкалась, каблук въехал между хищными, стертыми добела зубьями и намертво застрял там. Девушка теряла равновесие, отчаянно размахивая руками и безуспешно пытаясь освободиться. Еще секунда, и хрустнет кость, а центнеры отрыгиваемой подземкой людской массы невольно растопчут беспомощное тело...
Волк пригнулся, одной рукой схватил застрявшую туфлю, другой – узкую щиколотку, рванул, успел выпрыгнуть на недвижную поверхность, но выпрямиться не смог: сила инерции повалила тренированное тело на мраморный пол вестибюля, прямо под ноги, выбрасываемые движущейся лентой. Он мгновенно сгруппировался, рванулся, сбивая наступившего на спину мужика, перекатился вперед, упруго вскочил... Упавший мужик перегородил проход, об него спотыкались и падали все новые извергаемые эскалатором пассажиры...
– Что вы делаете, задавите!
– Не давите, больно!
– Пустите меня, пустите!
Женщина в форме растерянно металась в стеклянной будке, то и дело хватаясь за бесполезный телефон. Сознание Волка раздвоилось: эмоциональный порыв гнал на помощь попавшим в беду людям, но холодный расчет подсказывал, что этим ситуацию не изменишь. Уроки капитана Синицкого не прошли даром: осмотревшись, он обнаружил аварийный выключатель, перемахнул через ограждение и резко повернул тумблер. Эскалатор остановился. Тогда он прыгнул обратно и принялся растаскивать стонущую и кричащую кучу-малу.
Выдернул и отбросил в сторону мужчину средних лет, потащил тучную женщину, та безвольно обвисла, белая блузка треснула, посыпались пуговицы... Еще две женщины сцепились как сиамские близнецы... Куча-мала распадалась – молодой парень с оторванным рукавом сам вскочил на ноги и вытащил испуганного, но невредимого мальчика, пожилой дядя, надрывно кашляя, отполз и облокотился на поручень, люди вставали, сползали и скатывались с тех, кто лежал под ними. Через минуту на полу среди россыпи пуговиц, разбитых очков, потерянной обуви остался недвижно распластанный мосластый мужик в потертой одежде. Ему досталось больше всех, и Волк подумал, что придется вызывать «Скорую помощь», но мужик неожиданно зашевелился, сел и мутным взглядом осмотрелся по сторонам.
– Это ты все затеял! – он обличающе уставил на Волка заскорузлый палец. – Упал – и лежи тихонько, тебя все обойдут... А ты меня свалил и всех повалял! Думаешь, если я выпил, так ничего не пойму?
– Он и мне руку вывихнул!
– А мне блузку порвал!
– Молодой человек, что вы стоите на дороге, мне надо свой кошелек найти, – озабоченная женщина оттолкнула Волка в сторону.
– Эй вы, что дорогу загородили! – кричали с переполненного эскалатора.
Раздвинув помятых и недовольных людей. Волк направился к выходу и почти сразу увидел прислонившуюся к колонне девушку, с беспомощно поджатой босой ногой. Она смотрела на него и улыбалась.
– Я совсем забыл про вашу туфельку, – растерянно сказал Волк. Вообще-то в возникшей кутерьме он забыл и про девушку. – А сейчас ее уже не найти – там такая давка...
–Да вот же она! – девушка улыбнулась еще шире. У нее были большие глаза, выступающие скулы, короткий прямой нос и ровные зубы. Волку она напомнила какую-то итальянскую киноактрису.
– Вот, у вас за поясом!
Действительно! И когда он успел ее туда засунуть?
– Извините...
Девушка обулась. У нее была широкая стопа и короткие, будто деформированные пальцы.
– Если бы не вы, я бы сломала ногу. И потом, меня бы обязательно затоптали... А вы так ловко вывернулись! Вы спортсмен?
– В общем, да, – заторможено ответил Волк. Они вышли на улицу. Здесь весело светило солнце, дул приятный освежающий ветерок, неторопливо шли прохожие, которым не угрожала никакая опасность. Волк постепенно приходил в себя.
– Как вас зовут?
– Лаура.
– А меня Владимир. Знаете что, Лаура... Пойдемте посидим в «Метрополе». Мороженое, кофе, музыка. Согласны?
– Да, но... Нас туда не пустят!
– Ну почему же...
Швейцар дядя Коля профессионально бросил короткий оценивающий взгляд – так индивидуальный зенитный комплекс «Стрела» посылает к летящему самолету запрос «свой-чужой», ответ на который определяет дальнейшее Поведение готовой к старту ракеты. Волк едва заметно подмигнул бывшему участковому, который по причине отсутствия образования дослужился лишь до старшего лейтенанта и в сорок лет сменил милицейский мундир на зеленую золотопуговичную ливрею. Надменное выражение на обрюзгшем лице сменилось радушной улыбкой.
Дверь приветливо распахнулась. Эта дверь кормила дядю Колю гораздо сытнее, чем семидесятирублевая зарплата и жалкая милицейская пенсия. С проституток и фарцовщиков он брал по червонцу, а солидные деловики, любившие посидеть в престижном полузапретном ресторане, отстегивали и по четвертаку. Но, независимо от полученной мзды, швейцар подробно рассказывал курирующему офицеру обо всех посетителях.
– Добро пожаловать, молодые люди.
– Вот видишь, а ты боялась, – покровительственно сказал Волк. Ему нравились такие метаморфозы, когда на высокомерных лицах, рожах и ряшках вдруг появлялось уважение, нравилась причастность к важной законспирированной деятельности, нравилось знать все обо всех. На профессиональном языке это называлось склонностью к оперативной работе.
Они спустились в уютный полумрак бара. Бармен Гриша – двадцатидвухлетний пассивный гомосексуалист и пособник фарцовщиков, приветливо улыбнулся первым посетителям, почтительно принял заказ и мгновенно принес мельхиоровые вазочки с разноцветными шариками мороженого и крохотные чашечки густого, с пенкой кофе. Импортные сигареты, виски и джин продавались только за валюту, мороженое, фрукты, кофе и шоколад можно было приобрести за наши деньги. На все время дежурства Волку выделялось три рубля, была еще своя трешка – в принципе нормальная сумма, но на угощение красивой девушки явно не рассчитанная.
Лауре было девятнадцать, она училась в балетной школе. Девушка деликатно ела мороженое и, отпивая кофе, каждый раз промакивала губы салфеткой. Развитая, остроумная и общительная, она нравилась Волку все больше и больше.
Волк представился студентом МГУ, будущим юристом. Привычно завладев инициативой разговора, он прибегнул к тактике разведопроса и ненавязчиво выяснил, что Лаура живет с матерью на Юго-Западе. Мать работает медсестрой в больнице, с мужем развелась пять лет назад, он живет не в Москве и дочери практически не помогает.
Когда мороженое было съедено, а кофе выпит. Волк подошел к Грише и, доверительно понизив голос, спросил:
– Если денег не хватит, поверишь в долг до завтра?
– Какой разговор! – дружески улыбнулся Гриша. Он был вполне искренен, ибо знал, что работает в шикарном месте и вообще находится на свободе только до тех пор, пока этого хочет всемогущая Контора, представителем которой в данный момент является этот крепкий парень в расстегнутой синей рубахе. – Кстати, Владимир Григорьевич, мы «Баварское» получили, вы как-то спрашивали... Могу за рубли продать, по курсу. Пятьдесят центов бутылка – сорок три копейки.
– По курсу? – оторопел Волк.
Официальный курс существует только в газете. Цена доллара у фарцы – четыре-пять рублей. Предложение бармена выражает высшую степень расположения, как к брату. Но Волк ему не брат и принять подобную услугу – значит сделать шаг по пути, ведущему в ад предательства. Маленький, незаметный, такой безобидный шажочек. Но когда он сделан – путь начат.
– Нет, спасибо...
Он замешкался у стойки. Попробовать «Баварского» очень хотелось. И произвести впечатление на новую знакомую хотелось тоже.
– Давай так – я заплачу по реальной цене, – Волк положил перед барменом два рубля.
Тот, пожав плечами, привычно откупорил маленькую трехсотграммовую бутылочку с готическим шрифтом на овальной зеленой этикетке. На срезе горлышка выпукло проступила густая пена. Испытывая душевный подъем, Волк вернулся к своему столику, гордо подмигнул Лауре и разлил пиво. Высоко поднялись непривычно плотные белые шапки.
– Смотри какое! – восхищенно выдохнул он. Конспиративные ухищрения ушли на второй план, стажер-контрразведчик исчез, его место занял Володя Вольф, для которого «Баварское» пиво являлось символом жизненного успеха. Подросший мальчишка живым вышел из нешуточных передряг, он сидел в недоступном для обычных людей баре, с красивой девушкой и вертел в руках бокал с вожделенным «Баварским». Наверное, это и есть успех...
– В «Жигулевском» жиденькая пена поднимается на палец и сразу опадает, будто мыло в тазу, а тут она как... как снег! Ты видишь?
– Я больше люблю портер, – обыденно сказала Лаура. – Хотя вообще избегаю пива: в нем много калорий, а мне нельзя поправляться.
Волк не знал, где обычная советская девушка может попробовать какой-то неизвестный портер, только понял, что она просто не способна оценить значимость события. Если бы напротив сидел отец! Но между ними неизбежно появилась бы тень дяди Иогана, с которым Генрих часто спорил об успехе в жизни...
Окрыленность вмиг пропала. Он отхлебнул из бокала раз, другой, третий... Ничего сверхъестественного, никакого волшебства, обычное хорошее пиво. Вряд ли оно может служить критерием жизненных успехов!
Бар постепенно наполнялся. В одинаковых джинсовых сарафанах пришли Цапля и Щека, заказали бутылку минералки и замерли в скучающих позах на высоких вертящихся табуретах у стойки. Они получали по сто долларов с клиента, правда. Волк слышал, что все проститутки половину сдают в специальный фонд КГБ – разведке нужна валюта. Впрочем, и половина заработанной за пару часов суммы составляет месячное содержание двух курсантов Высшей школы.
Потом спустились два инока, [31] буднично заплатили за джин долларами, Гриша так же буднично отсчитал сдачу. Граждане СССР за подобную сделку могли схлопотать восемь лет с конфискацией, интуристов это не касалось. Пришел Жора Туз, чуть позже седой импозантный Граф – оба торговали валютой, балансируя на грани шикарной богемной жизни и жалкого существования в мордовской спецколонии усиленного режима. Если они будут вести себя правильно и во всем слушаться курирующего офицера, то удержатся по эту сторону опасной грани.
Появились фирменно прикинутые Ирка Лягушка и Таня Целка, взгромоздились на табуреты и, привычно крутнувшись, навели на иноков неплотно сдвинутые колени, как орудия главного калибра. Цапля и Щека досадливо сморщились, но иноки увлеченно болтали между собой, не пытаясь рассмотреть, что открывают короткие юбки.
А вот интересное: худощавый американец привел двух незнакомых русских парней, посадил за столик в углу, купил им виски и болтает, как с лучшими друзьями, улыбается во весь рот, и они лыбятся в ответ, гадюки... Щека немедленно переместилась за соседний столик и, превратившись в слух, принялась строить глазки американцу. Это выглядело очень правдоподобно.
– Почему тебя сюда пропустили? – вдруг спросила Лаура. – Ведь здесь нет ни одного простого человека.
– Простого? А что, все золотые? – попробовал отшутиться Волк. Его насторожил строгий взгляд зеленых глаз. Как будто девушка видела его насквозь.
– Ни одного человека с улицы. Да и без того всей Москве известно, что это гостиница только для иностранцев!
– От тебя ничего не скроешь. Я член комсомольского оперотряда, и здесь мы много раз проводили рейды против фарцовщиков и спекулянтов.
– А-а-а...
Взгляд Лауры смягчился.
В бар зашли еще двое. По свободным до развязности манерам Волк подумал, что это иноки, но они громко крикнули Грише: «Привет!», по-хозяйски осмотрелись и сели за соседний стол. Похожие, как из инкубатора: лет по девятнадцать-двадцать, холеные физиономии, надменные взгляды, крупные рыхловатые фигуры. Джинсы-«варенки» на «молниях», такие же рубашки, у одного невиданные кроссовки на толстой подошве, у другого легкие спортивные туфли. В Советской России ничего этого не купишь даже в «Березке». Значит, привозное... Может, коллеги? Да нет: комитетчики так себя не ведут. Наверняка чьи-то сынки.
– Гришка, ты что, заснул? Тащи вискаря и грязи! – скомандовал парень с родинкой на округлом подбородке и недоброжелательно взглянул на Волка. Тот безразлично отвел взгляд.
Жизнь в баре становилась на наезженные рельсы. Музыка играла все громче, американец пригласил Щеку за свой столик, пившие джин немцы или датчане среагировали наконец на Таню и Ирку... Обычно в это время сюда заглядывал куратор гостиницы майор Михайлов, выпивал чашечку кофе перед тем, как уйти домой, оценивал обстановку, если надо – незаметно давал указания. Сегодня его почему-то не было.
– Гля, видишь тут сбоку такие кругляши, – «сынок» положил ногу на стол и тыкал в торец подошвы пальцем. Они с дружком мгновенно ополовинили прямоугольную бутылку «Джонни Уокера» и окончательно раскрепостились.
Гриша неловко поставил тарелочку с зернистой икрой возле замызганной кроссовки и выпрямился.
– Вижу.
– Их подкручиваешь – меняется пружинистость подошвы. Для земли одна, для гальки другая, для тартана – третья! Клево? В Москве таких одна пара!