Земляничный год Михаляк Катажина

– Слушай, чего эти старые пердуны мне пишут?! – удивилась Эва, глядя на потенциальных претендентов на ее руку и сердце. – Ты что, не указала возрастной ценз? Я же не ищу себе отца или сына! – Ей было тридцать два, а возраст кандидатов зашкаливал за пятьдесят. Правда, откликнулись еще пара подростков.

– Указала, – скривилась Иза. – Но ты же знаешь мужчин. У них совершенно отсутствует самокритика. Они вроде и читать умеют, но вот с пониманием написанного у них проблема. Для этих старых пердунов предмет гордости завести себе любовницу лет двадцати, а лучше – еще моложе… а подростки, наоборот, мечтают о сексе с матерью – они в тебе видят как бы свою мать, ведь они же не могут набраться храбрости и обратиться с таким предложением к собственной ма…

– Иза, прекрати! Это извращение! Даже слышать не хочу!

– Ну а что? Ведь ни от кого же не убудет, если подросток…

– Изка! Может, еще расскажешь мне, что каждая девочка-подросток мечтает о сексе с отцом?!

– Нет, не буду, – покачала головой Иза. – Потому что это неправда. Поэтому ты и ищешь кого-то своего возраста, а не отца или дядюшку. О, вот этот симпатичный! – она ткнула пальцем в фото привлекательного тридцатилетнего мужчины из Варшавы.

– Ну да, су-упер! «Вечеринки, алкаголь, скоросные машыны – вот то, что доставляет мне удовольствие в жызьни!» Слушай, как он школу-то вообще окончил?!

– Опять придираешься. А вот этот? – она открыла следующее письмо.

На фото был аристократичного вида бизнесмен около сорока. Эва прочитала текст письма. Раз… потом еще раз… а потом – буквально свалилась под стол от хохота. Хотя хохотом это ржание даже назвать было нельзя.

– Из-за… ты это видела-а? – икала под столом Эва. – Ты посмотри, о чем в п-пе-первом письме спрашивает незнакомый а… ари… стократ-бизнесмен! «Береш ли в рот? Потому что это важьно». «Важьно», Иза! Иза, я тебя умоляю, сделай что-нибудь, чтобы я этого больше не видела. «Важьно!» О господи…

– Глупая ты! – рассердилась Иза, обиженная ее неблагодарностью. – И никогда ты себе никого не найдешь!

– Такого, для которого это «важьно», – нет, не найду, – согласилась Эва, выползая из-под стола. – Прости меня, дорогая, но я, пожалуй, сюда больше не ходок. Если не королевич – так аристократ. Жаль, конечно, – заключила она, вытирая слезы.

Иза захлопнула крышку ноута.

– Ладно. Лучше расскажи, что на работе. Как «Ягодка»?

У Эвы тут же высохли слезы и загорелись глаза.

– Наша «Ягодка» вышла на первое место в списке продаж. Она получила самое большое количество рецензий за квартал – и хороших рецензий! Каролину рвут на части все телеканалы – ее хотят сделать телезвездой, предлагают ей вести разные программы – для любителей лошадей, для молодых талантов, всякие там. Она тут заявила недавно, дурочка, что вся эта шумиха вокруг нее начинает ее утомлять и что я вроде как обещала ей анонимность. Ничего такого я ей не обещала, потому что с самого начала была уверена, что она станет звездой – после тех баннеров на Дворце культуры и самолетов с транспарантами. А с января мы начинаем кампанию «Спаси жизнь Каролине!» – будем искать доноров костного мозга. Не только для нее – для всех этих несчастных из гематологии, а потом…

– Я не подойду? – перебила ее Иза.

Эва уставилась на подругу с недоверием.

Этот мотылек, легкий, порхающий по жизни с цветка на цветок… эта «Иза-тэйк-ит-иззи!» – и донор костного мозга?!

– Конечно, подойдешь! – Эва обняла Изу и искренне поцеловала. – Ты уже завтра можешь кому-нибудь спасти жизнь – достаточно обычного анализа крови.

– А разве не надо вставлять иглу в бедренную кость? – у Изы невольно дрогнул голос.

– Я тоже так думала. Надо – но это уже потом, когда выяснится, что твой мозг стопроцентно подходит кому-то из больных, с кем у тебя генетическая совместимость. А чтобы такого начали искать – нужно просто зарегистрироваться в ЦРНДСМ.

– Это что такое? Где это?! Это где-то в окрестностях Небраски?!

Эва рассмеялась.

Она отреагировала примерно так же, когда Каролина рассказывала ей об этой процедуре.

– Центральный регистр неродственных доноров спинного мозга. Отправляешь им заполненную анкету, которую скачиваешь в интернете, они тебя сердечно благодарят и приглашают на анализ крови. Там сдаешь кровь – да не бледней ты так! Я забыла, что ты от слова «кровь» в обморок падаешь. Изка, прости, не бледней! Там же всего одна пробирка! Ох, зря я, наверное…

Через полчаса, уже отправив анкету, девушки, с чашками уже остывшего чая в руках, с каким-то оттенком безнадежности смотрели кулинарную передачу, хотя ни одна, ни другая особыми талантами в кулинарии не отличались. Что само по себе неудивительно: ведь готовить им обеим было не для кого.

– Как Горошинка? – Иза похлопала подругу по чуть округлившемуся животику. – Толкается?

– Да-а… помогает мне чистить от снега дорожки…

– Папочку для нее нашла?

– Нет. Я же не беру в рот – а это «важьно».

– Эвка! Ты теперь мне до конца жизни будешь припоминать этого придурка?! Я же не отрицаю, что мужик совсем бесстыжий. Выкладывать свои фото в интернете – и такие тексты писать… а знаешь, кто бы тебе подошел?

– Ой, пожалуйста, только не Плюй.

– Витек.

Эва подавилась чаем.

– Витек? Какой еще Витек? – спросила она удивленно.

– А тот спаситель. У него все на лице было написано. Ой, если бы он так на меня смотрел… Эй, а ну-ка, посмотри на меня! «Что за Витек, какой еще Витек!» Говори! Рассказывай! Ты, значит, скрываешь от подруги такую супер-пупер-важную новость?! Говори, а то я нервничать начинаю!

– Да нечего особо рассказывать. Оказалось, что он приятель Анджея…

– Не хочу слушать ни про каких Анджеев – только о тебе и Витеке!

– Ну… мы встречаемся. Раз в неделю, иногда чаще. Он работает в окрестностях Урли, поэтому приезжает, когда есть возможность и я дома.

– И?..

– Ну и ничего. Приезжает, а потом – через час, иногда два – уезжает. И все. Хороший друг. И человек хороший. Такой, знаешь… правильный, насколько я могу судить. Заботится обо мне. Как Анджей…

– Опять ты за свое. То есть я так понимаю, что Витек – это само совершенство, у которого есть только один-единственный недостаток: он не Анджей. Ты когда-нибудь вообще вылечишься от него?!

Эва молчала.

Ну что она могла ответить подруге?

Что каждый раз при виде Анджея сердце у нее рвется ему навстречу?

Что каждый раз, когда она видит его вместе с Каролиной, ей либо нестерпимо хочется плакать, либо она скрипит зубами от злости, зависти и грусти?

Хотя надо признать, что вместе она их видит нечасто, надо отдать Каролине и Анджею должное: они не афишируют свои отношения, не выставляют их напоказ, не пихают свое счастье Эве под нос. Но ей достаточно просто знать о них – а уж дальше работает ее неутомимое воображение.

Вчера Эва повторила «сеанс красоты», который когда-то устроила ей Каролина, – но теперь в собственной ванной и собственными силами. Подкрутила волосы, нанесла деликатный макияж, вытянула со дна шкафа маленькое черное платье, которое в свое время принесла ей Иза, даже надушилась чудесными духами «Бэби Долл», которые подарил ей на день рождения Анджей. И…

Уставилась на результат своих усилий со смесью гордости и жалости.

– Если бы я выглядела так хотя бы год тому назад, может быть, мне удалось бы… – шептала она своему отражению. – Может быть, я бы смогла его заполучить… А теперь могу не обращать внимания на зеркало: Витольду же достаточно моей внутренней красоты.

Она понимала, что по отношению к этому человеку ведет себя подло и несправедливо.

Она знала, что обманывает Витольда, встречаясь с ним и одновременно мечтая о другом мужчине.

И… ничего не могла с этим поделать.

– Ну… время и потеря надежды в конце концов могут вылечить любую любовь, – произнесла она наконец скорее для себя, чем для Изы. – Приедешь в сочельник?

Неожиданная смена темы слегка озадачила подругу.

– Куда? В дом твоего отчима? – Иза сделала большие глаза, потому что никто в здравом уме и рассудке не поехал бы добровольно в сочельник к Ромуальду Л.

– Нет! – скривилась Эва. – Слушай, я же добилась своего! Я храбро отказалась от «сочельник, разумеется, как всегда, у нас!». Только представь: этот чудесный, самый лучший вечер в году – без бесконечных требований и претензий пана Ромуальда, без кислых мин его многочисленных родственников, без их вечных скандалов и ссор… без криков уже через пару часов общения «за какие грехи?!» и «ноги моей больше не будет в этом аду!» Изка, первый раз в тишине и радости, в окружении тех, кого люблю и кто любит меня, жалко, что не всех… я сяду за стол, разделю с Пепси, Растяпой и Тосей облатку, спою соло все колядки и гимны, а потом сама себе подарю подарок, о котором всегда мечтала. И не будет никакой суеты и нервов. А подарок… это будет не мыло, которое не мылится. Не блузка, которую год назад подарили сестре. Не поясок, который нельзя носить – разве что коня запрягать. И не кулинарная книга, которых у меня и так пять штук, хотя все прекрасно знают, что я не готовлю, да и в любом случае одной мне бы точно хватило…

– Ну ладно, ладно, что ты получишь?! – Иза слегка тряхнула Эву за плечо, потому что, когда ту иногда начинало нести, ее было трудно остановить.

– Я получу… радиобудильник!

Иза онемела.

После такого предисловия она ожидала услышать ну как минимум «порш»-«кабриолет». А тут – радиобудильник…

– Эвка! Да если бы ты хоть полсловом обмолвилась – я тебе этот радиобудильник подарила бы в прошлом году! А так пришлось дарить…

– Колготки. Очень полезный подарок, – улыбнулась Эва. – Понимаешь, меня ведь никто никогда не спрашивал, чего бы я хотела, а у меня на самом деле довольно скромные потребности и желания. Вот, например, хочу, чтобы утром меня будила музыка, а не дурацкий сигнал мобильника.

Иза закрыла лицо руками.

Нет, ее подруга временами была просто непостижима…

– Раз уж ты сама собираешься исполнить мечту всей своей жизни, есть что-нибудь еще, что ты хотела бы от меня получить в подарок под елочку?

– Есть! Купи мне стиральную машинку с сушилкой!

Иза стукнула ее подушкой.

Эва не обманывала: «Ягодное лето» действительно имело оглушительный успех – по мнению читательниц. Потому что рецензии маститых строгих критиков, не говоря уже об отзывах на просторах интернета, где каждый анонимно может кинуть свой комок грязи и в автора, и в саму книгу, были разные.

Эва не показывала таких рецензий Каролине.

Достаточно было ее собственных переживаний.

Но одна из таких рецензий, в которой «Ягодку» назвали «литературой для кухарок», переполнила чашу ее терпения.

Она влетела в кабинет Анджея и сунула ему журнал прямо под нос. В глубине души он даже порадовался, что не в лицо.

– Ты только полюбуйся, полюбуйся, что они пишут! Это хорошая книжка! Она очаровательная и теплая! Она рассказывает о любви и мечте! А они… они пытаются превратить ее в клоуна для кухарок! Не говоря уже о том, что кухарок тоже обижать нельзя…

– Слушай, раз степень магистра в наше время можно купить за пару злотых – скоро у нас кухарки будут образованнее этих магистров, – попробовал пошутить Анджей.

– Не меняй тему! Мне до этих магистров-недоучек нет никакого дела! Ты посмотри, что с моей обожаемой «Ягодкой» творят эти рецензенты, с позволения сказать!

– А зачем ты обращаешь внимание на каких-то графоманов? – удивленно поднял брови Анджей.

– Графоманов?!

– А ты думаешь – кто пишет эти рецензии? Думаешь, у писателя, настоящего, выдающегося писателя будет время и желание поливать грязью другого писателя? Так я тебе отвечу: нет, не будет он этим заниматься. Потому что нет у него на это ни времени, ни желания. Потому что он либо пишет очередной шедевр, либо встречается с читателями в «Эмпике», либо только-только закончил работу над книгой и еле ноги таскает от усталости. И смотреть не может в сторону компьютера. А вот у графомана времени хватит на все. И на псевдолитературную чушь, которую понимает только он сам, и на поливание помоями тех, кому что-то удалось. Ты ведь эту дрянь не показываешь Каролине, я надеюсь? – встревожился он вдруг.

– Ну что ты! Она бы точно сломалась и не написала бы ни единой строчки. Хватит и того, что я сама это вынуждена читать!

– Эвусь, ты не принимай близко к сердцу, – попытался ее успокоить Анджей, которому в глубине души было так же неприятно, как и ей, но которого в то же время ее горячность забавляла. – Слушай, у меня есть знакомая, такая, знаешь, литературная дама. Литературная с большой буквы Л. Писательница. Но несостоявшаяся. До совсем недавнего времени не было месяца, чтобы она не прислала мне очередную рукопись с требованием немедленно издать этот шедевр. И не только мне она их присылала. Она пыталась пробиться во все издательства на нашей планете со своими «нетленками», но никто так и не соблазнился искусством этой великой писательницы.

– Ты довольно жесток к ней, – отметила Эва.

– Нет, это она была жестока, когда заставляла меня читать эти свои опусы!

– Может быть, если бы ей немного помочь…

– Дорогая моя, если у тебя нет слуха – не надо петь в хоре. А если у тебя нет таланта к писательству, то лучше займись вышиванием крестиком. Так вот, я продолжу. Однажды эта мадам вдруг наконец сдалась. И знаешь, что она заявила всем вокруг? Что решила покончить с писательством и заняться литературной критикой! Думаю, что абсолютно то же самое произошло и с автором этой рецензии, которая тебя так расстроила. Это же все несостоявшиеся писатели, они ненавидят книги и их авторов, особенно тех, которым повезло и у них все получилось. Человеческая зависть – она как Вселенная. Так же бесконечна. Каролина написала свою книгу не для литературных критиков – они признают только то, что сами называют «высоким искусством». Она написала книгу «для кухарок», и хвала ей за это. И кухаркам тоже хвала, что они эту книгу покупают и читают. А если ты хочешь издать «произведение высокого искусства», о котором будут положительно отзываться критики и которое будет получать их награды, – так у тебя есть такое…

И он открыл файл, который Эва получила после объявления конкурса бестселлеров.

– «Ода грязному окну», – прочитала она вполголоса. – «Лица человеческие – как грязные окна…» – она начала смеяться: – Нет, Анджей, пощади!

– Я серьезно! Купят это, конечно, человек десять от силы, но зато литературные критики точно очень высоко оценят это «высокое искусство».

– Ну ладно, ты выиграл.

– Нет, это ты выиграла, дорогая моя. Я тут как раз получил отчеты по продаже «Ягодки». Уже сегодня ты получишь премию.

– Правда? – обрадовалась Эва. Она-то рассчитывала покончить с долгом – а тут еще и премия. – Люблю тебя. Спасибо!

Она чмокнула его в щеку, мимоходом вдохнув запах хорошего парфюма.

Эх, Анджей…

– И тебе не интересно, какая сумма? Потому что меня лично она несколько удивила.

Он написал на листочке бумаги какие-то цифры – она заглянула ему через плечо.

– Пять злотых? Отлично – хватит на два пончика!

Он дописал ноль.

– О, здорово. Куплю себе поваренную книгу. Еще одну – шестую.

Анджей дописал еще ноль.

– О, черт подери. Это же я шикану!

Третий ноль.

– Не шути так.

И… четвертый ноль.

Эва выхватила листок у него из-под руки и поднесла поближе к глазам. Посчитала нули. Руки у нее затряслись. Она снова посчитала нули. Посмотрела огромными от восторга и удивления глазами на Анджея. Он покивал, улыбаясь от уха до уха. И тогда она с криком «Аааааааааа!» выскочила из комнаты и исчезла из виду.

– И что ты будешь с этими деньгами делать? – спросил Витольд через пару часов после этого. – Закончишь ремонт?

Он обвел взглядом комнату, на полу которой лежал потрепанный ковер, взглянул на рассыпающийся от старости кухонный шкафчик, который Эва купила по дешевке на барахолке «Аллегро», чтобы было, в чем хранить посуду, потом посмотрел на старое крыльцо, у которого еще не было перил, и…

– Нет, – покачала головой Эва. – Чуть-чуть денег оставлю на черный день, а остальные отдам в счет кредита. Понимаешь, я спать спокойно не смогу, пока на мне будет висеть этот кредит. Пока мой маленький беленький без лап не станет совсем моим и только моим. А сейчас дурацкий банк может его в любую минуту себе забрать.

– Но ты ведь регулярно платишь за кредит.

– Да, плачу. И буду платить. Но ведь все может случиться. Опять какой-нибудь кризис бабахнет, «черный четверг» какой-нибудь очередной или еще какой дефолт – проценты вырастут до астрономических величин, и… меня снова выгонят из дому. В этой стране все может быть.

Витольд усмехнулся.

– Что мне в тебе нравится больше всего – так это твой оптимизм.

– Да я оптимистка! Но только если дело не касается моего домика.

Витольд покачал головой.

– Я бы мог дать тебе денег. Чтобы ты выплатила кредит – и спала спокойно.

– Ты м-м-мог бы дать мне с-с-сто тысяч?! – Эва даже заикаться начала от волнения. Этот чужой, по сути, человек делал ей такое удивительное предложение, в то время как отчим не захотел отдать ей даже ее собственные деньги!

Нет, это что-то немыслимое. Просто конец света.

– Я могу дать тебе эти деньги. Потому что будущая мамочка должна спать спокойно. Я инвестирую их в новое поколение, – улыбнулся он чуть ли не с такой же нежностью, какая появлялась на лице у Эвы, когда она говорила о своей Крохе. – Кстати, о поколениях. Ты нашла кандидата на роль отца? – спросил он, беря в руку чашку с чаем.

Эва энергично затрясла головой.

– Нет. Одни какие-то извращенцы и уроды безрукие попадаются. Ни один из них не тянет даже на роль дядюшки, не то что отца!

– А Анджей?

– Ох, Анджей… – Эва опустила голову, теребя край салфетки. – Он уже занят – у него есть Каролина. Хотя он и предла… – Тут она поспешно прикусила язык: предложение Анджея было слишком великодушным и абсурдным, чтобы его обсуждать с другими людьми. – Вот разве что ты согласился бы? – решила она сменить тему.

И расхохоталась, чтобы он вдруг не подумал, что она это серьезно.

– Я бы очень этого хотел, но не могу, – вздохнул он драматически. – Я же урод безрукий. И гожусь разве что на роль дядюшки.

– Ничего ты не урод! – горячо запротестовала Эва. – Ты умеешь чинить кран! И розетку электрическую! Ты сам ходишь за покупками! И готовишь вкусные супы – я вот до сих пор не могу забыть тот рассольник, которым ты угощал меня месяц назад! Ты сам себе стираешь, гладишь, убираешь… ты просто супермен, а вовсе не урод безрукий. Я даже думаю, что ты бы мог поменять ребенку подгузник…

– И искупать. Даже новорожденного. И молока ему приготовить. А после кормления поставить столбиком и постучать слегка по спинке, чтобы он отрыгнул. Не смейся! Я помогал сестре с ее близнецами, а это хорошая школа!

– Ну вот видишь! – глаза Эвы все еще смеялись. – Ты отличная кандидатура на роль…

– Няньки! – перебил он ее, внезапно посерьезнев или, как показалось Эве, смутившись.

Наверное, она что-то не то сболтнула.

По своей привычке она тут же сменила тему:

– Что ты делаешь в сочельник?

– Еду к сестре. А почему ты спрашиваешь?

– Я буду одна в Земляничном доме и подумала, что…

– Такой праздник нельзя встречать в одиночестве, – возразил он.

– Зна-а-аю, – скривилась Эва. – Но уж лучше так, чем… Эх, неважно. Земляничный Николай тебя не забудет. У тебя есть какое-нибудь желание, которое он мог бы исполнить?

«У меня много желаний», – подумал Витольд, а вслух произнес:

– Все, что угодно, только не носки!

Эва расхохоталась.

– Обещаю, что это будут не носки! Может, радиобудильник?

Рано утром в сочельник Эва вскочила с постели и подбежала к окну. Снег есть?! Вчера, правда, он все так же высился вокруг сугробами больше метра, но с этим снегом никогда нельзя ни в чем быть уверенной, а ей мечталось о белом Рождестве Христовом.

Снег был.

Зато не было электричества.

– Вот же пррррроклятье, – ворчала Эва, закутываясь в два одеяла.

Замерзнуть она не боялась – все-таки в доме была старая печка, а немного дров оставалось в поленнице. Но вот борщ, ушки, рыбу по-гречески и пироги с капустой в этой старой печке она приготовить никак не могла.

Через два часа, когда температура в доме понизилась на пятнадцать градусов, она позвонила электрикам.

– Добрый день, веселых вам праздников, а вот мне не весело, потому что я хотела бы узнать, когда в Урли включат электричество. В Урли есть электричество? А на Вересковой улице? Тоже? О-о-о… хммм… А почему тогда у меня нет? Пробки? Кхм, я не проверяла, не выбило ли пробки, потому что я как-то сразу подумала, что вы хотите меня заморозить. Минуточку… Да! Да, это были пробки! Я все исправила! Есть электричество, да, и свет даже! Огромное спасибо и самых веселых вам праздников!

Совершенно счастливая, Эва дождалась, когда оттаяла настолько, что могла шевелить пальцами рук, и занялась праздничным угощением.

– Рыба по-гречески… Карп? Есть. Мертвый и даже потрошеный. У него полно костей. Тося, ты любишь карпа? Так я и думала. А ты, Растяпа? А, ты все любишь. Подожди, я тебе только кости выберу из рыбы, а то подавишься. Итак, вместо карпа у нас будут сардинки в масле.

На стол, накрытый белоснежной скатертью, накрахмаленной до хруста, отправилась баночка сардин. И еще одна баночка – шпроты в томате, для разнообразия: Эва могла позволить себе сразу два этих шикарных блюда.

– Так, теперь пироги. С капустой и грибами. Это же можно рассматривать как разные блюда, правда ведь, Пепси? Какой-то обман! Эй, а что это у тебя в пасти? Откуда ты взяла облатку? Ведь она лежала у ангелочка в сумочке! О черт, а где ангелочек?! Растяпа! Отдай ангела!

Вот так шли Эвины приготовления к первому самостоятельному сочельнику. Она по-настоящему развлекалась и получала удовольствие. Из радиобудильника, который она подарила сама себе несколько раньше положенного срока, неслись мелодии колядок и рождественских гимнов, собаки пытались стянуть со стола все, что только попадалось им на пути, кошка притворялась, что ее вся эта суета нисколько не занимает, и все это – включая снег, который, кстати, снова посыпал с неба, как будто его было недостаточно, – все это было как в сказке.

Вот только Эва с каждой минутой становилась все печальнее.

– Ты прав, Витольд, – шепнула она около четырех часов дня, когда на землю стали спускаться сумерки. – Этот праздник нельзя встречать в одиночестве…

Глотая слезы, она отвернулась от окна, где высматривала первые звезды, и побрела в кухню, чтобы зажечь свечи. Стол выглядел великолепно. Эва в своем праздничном платье – гранатовом с белым воротником – тоже была очень симпатичная.

– Я тебя люблю, мамуля. И тебя, бабуля, – она переломила облатку. – Спасибо тебе, Анджейка, за все. А тебе, Каролина, – за прекрасную книгу, которой ты со мной поделилась, – она с трудом протолкнула в горло маленький кусочек облатки и сглотнула. – Я очень жду тебя, Кроха моя драгоценная, и обещаю тебе, что буду любить всей душой – как никого и никогда в жизни. Пепси, Растяпа… – Она присела перед собаками, они, обрадованные, кинулись облизывать ей лицо, но послушно выполнили команду «сидеть». – Спасибо вам, что вы у меня есть…

– И пришли в Вифлеем пастухи… – вдруг раздалось от двери. Да так громко, что у Эвы кусочек облатки выпал из руки (чем не преминули воспользоваться собаки). – Они играли младенцу на лире…

– Анджей, это ты?! Мама? Бабуля?! Что вы тут… Каролинка? Витольд?! Изка?! Уууу… – И Эва снова залилась слезами, на этот раз – радостными.

Ее посадили у окна, потому что у нее все валилось из рук. Мужчины составляли столы и носили стулья, женщины занялись ужином на семь персон, радиобудильник уступил место стереосистеме с колонками – и через минуту домик наполнился звуками самых прекрасных польских рождественских песен.

Никогда в жизни Эва не чувствовала себя более счастливой.

– Ой! А это что здесь такое?! – неожиданно закричала Иза из другой комнаты, где у Эвы располагалась импровизированная прачечная и сушилка в одном лице.

«Пожар!» – это было первое, что пришло в голову Эве.

Но потом, уже по пути к комнате, она успокоила себя: «Да никакой это не пожар, глупая ты… просто Иза наткнулась на мои шмотки… О черт!» – и она аж застыла на пороге.

– К-к-к-как вы это сюда втащили? Когда? Откуда?! – она на ослабевших ногах обошла вокруг огромной коробки, перевязанной красной лентой. Внутри коробки была…

– Оооооох! – застонала Эва и уже не первый раз за этот вечер дала волю слезам. – Откуда же вы узнали?! Оооох, как же я вас люблю!

Драгоценная, вымечтанная стиральная машина с сушкой!

– Это самый лучший праздник в моей жизни! Спасибо! – она собралась было снова расплакаться, но тут вдруг вспомнила: – А у меня тоже для всех есть подарки!

Под елкой действительно нашлись подарки для всех: для Каролины – рукопись «Ягодки» в красивом переплете, девушка со слезами на глазах крепко обняла Эву, не сводя восторженного взгляда с книги; для Анджея – электронная сигарета, но не какая-нибудь там обычная, а в форме ручки и с инициалами владельца, произведение искусства, выполненное в единственном экземпляре: ядовито-розовая, с подписями всех его работников – «Эвка! Ну как я теперь курить буду?!»; для Изы – не какой-нибудь банальный набор косметики или колготки, а писанная от руки кулинарная книга 1837 года – «И откуда ты узнала, что я обожаю букинистические издания?! Господи, какое чудо! Она же наверняка стоит целое состояние!»

А для Витольда…

Над подарком для него Эва работала дольше всего, хотя в большей степени делала его для себя, чем для него: по вечерам из обрывков шерсти, пряжи, спичек, покрашенных в цвет потемневшего от старости дерева, и бог весть чего еще она на листе фанеры изобразила… свой сад – согласно проекту Витольда.

– Прости, это, конечно, мой сад… но я думала о тебе, когда делала это, – произнесла Эва смущенно, вручая ему подарок.

– Он… красивый, – Витольду пришлось откашляться, потому что внезапно у него почему-то свело гортань. – Каждый раз при взгляде на него я буду думать о тебе.

Они поцеловались и обнялись, и Эва могла теперь подарить самый важный подарок самым важным людям.

– Мамуля, бабуля… – она встала не совсем уверенно перед двумя самыми любимыми существами на свете, держа в руках небольшую белую коробочку. – Вот, пожалуйста. Надеюсь, это будет не слишком большим потрясением для вас.

Пани Анна взяла коробочку, с любопытством тряхнула ее, приложив к уху.

– Вы уж распакуйте, – понимающе улыбнулся Анджей.

Внутри на белом атласе лежала маленькая бусинка.

Женщина с удивлением подняла на дочь глаза и… вдруг все поняла.

Эва положила ладонь на живот и кивнула, подтверждая, что ее догадка верна.

– Доченька… доча… – прошептала мать, заключая свое любимое дитятко в объятия. – Ой, Эвушка, как я рада! Ты так всегда мечтала о ребеночке, как я счастлива, девочка моя… Эвуня… мне надо присесть…

Пани Анна, одной рукой обнимая Эву, а другой бабушку Зосю, села в кресло и разрыдалась, ежесекундно прося простить ее за эти слезы.

– А… А… – наконец слегка успокоившись, не смела она задать вопрос, но ее красноречивый взгляд в сторону Витольда говорил сам за себя.

Эва в замешательстве покачала головой.

– Я не знаю, кто отец! – выпалила она отчаянно. – У меня… у меня было какое-то «помрачение рассудка»!

На секунду стало очень тихо.

– Достаточно того, что мы знаем, кто мать, – сказал Анджей серьезно. – А теперь давайте уже сядем за стол? Я зверски голоден…

Праздник продолжался до поздней ночи.

Эва узнала, что этот сюрприз они планировали несколько недель. Что идея неожиданно нагрянуть к ней в гости пришла в голову, разумеется, Анджею и что ее, Эвины, именины стали для этого отличным поводом – не говоря уже о сочельнике. Признание, что она хотела бы получить в подарок на Рождество, вытянула из нее Изка. Каролина подбросила мысль пригласить участвовать в сюрпризе маму и бабушку Эвы, а Витольд… Витольд вписался в эту компанию сам, когда позвонил Анджею с вопросом, пригреет ли Эва, как положено в эту святую ночь, одинокого несчастного вдовца.

И вот так самый одинокий праздник превратился для нее в самый счастливый.

Я уже знаю, милая моя Кроха, как тебя будут звать.

Потому что мы устроили выборы.

Мама с бабушкой предлагали Хеленку и Виктора, Каролина – Камилку и Лукаша, Изка… ну это же Изка! – Лилианну и Любомира. Витольд – не знаю почему – в выборах не участвовал, Анджей настаивал на чем-нибудь старопольском – Богуславе и Яне, например. А я…

Я тебе желаю прежде всего любви. Поэтому, если ты будешь девочкой, я назову тебя Юлечкой. То есть Юлией. В честь Джульетты Шекспира.

И всем это имя очень понравилось.

Правда, Анджей что-то там такое нудил, что Джульетта не очень-то счастлива была… но мы ведь в двадцать первом веке живем, а не в шестнадцатом, и ты появишься на этот свет не в семье каких-нибудь Монтекки или Капулетти…

Для мальчика я имя пока не выбрала. Одно у меня, правда, есть на уме, но…

Пойду теперь к своей мохнатой банде – буквально через пару минут будет уже полночь, может, они хотят что-то мне сказать. А потом отправлюсь поскорее в постель – события сегодняшнего дня меня порядком утомили.

Эва вышла на крыльцо, подняла голову – и аж задохнулась от восхищения от открывшейся ей картины: гранатовое небо было усыпано звездами, такими близкими, что, казалось, руку протяни – и достанешь.

А одна звезда особенно ярко серебрилась на темном бархате неба.

– Подожди, звездочка, – прошептала Эва. – Самая большая мечта в моей жизни уже исполнилась: у меня есть теперь мое собственное место на земле, есть свой домик… а теперь… теперь я хотела бы загадать другое желание: я бы хотела семью. Счастливую семью, любящую – мужа, детей. Я бы хотела, чтобы мы каждый вечер собирались за большим дубовым столом в теплой уютной кухне и рассказывали друг другу о событиях минувшего дня. Вот что я хотела бы тебе загадать, дорогая звездочка…