Гамлет, отомсти! Иннес Майкл
Вот и прекрасно, хотя подобное заявление вряд ли бы одобрил министр почт.
– Это довольно необычная телеграмма, – продолжил Эплби. – В ней содержалось всего два слова: «Гамлет, отомсти».
– А-а, – отозвалась старуха, – но таких было много.
Эти слова ошеломили Эплби. Он очень надеялся на содержание послания Джервейсу: при передаче оно должно было привлечь внимание. Но он забыл нечто, о чем помнил Черная Рука: за последние несколько недель из Скамнума разослали огромное количество телеграмм о пьесе, как и подобает большому аристократическому дому. И почти в каждой из них фигурировало слово «Гамлет». По словам старухи, «таких было много», и фраза «Гамлет, отомсти» сама по себе не привлекла бы особого внимания.
– Много таких было, – повторила старуха. – Завтра две недели, как сам мистер Раут принес две. Одна была «Джолсу и Бурнету» на Сент-Мартин-лейн: «Касательно Гамлета дуэльные реквизиты не получены прошу проверить отправку – Готт». А вторая Майлзу на Оксфорд-стрит: «Отправьте десять экземпляров нового кембриджского Гамлета обратной почтой – Хортон». И тогда же днем зашел незнакомец – высокий джентльмен в сером костюме и зеленом галстуке, ростом с нашего Тима, в котором ровно метр восемьдесят, сероглазый, с парой веснушек на лице, как у девушки. Стоял он вон там, сочинял телеграмму и все волосы ерошил. Потом принес бланк. Телеграмма Маллоху, Рэнкин-Лодж, Абердин: «Гамлет на сцене в новой редакции тчк наш лозунг назад к Киду воскл жду обсуждения – Готт». А на следующее утро…
Эплби смотрел на старуху с орлиным взором, методично перебиравшую телеграммы двухнедельной давности, с какой-то профессиональной завистью. Ее подробное описание Готта едва ли уступало ее цепкой памяти, благодаря которой она дословно воспроизвела академическое подшучивание, наверняка непонятное ей. В нем снова проснулась надежда. Даже если «таких было много», старуха, похоже, обладала недюжинной памятью сплетницы, от которой ничего не могло ускользнуть.
– Тогда, – произнес он, – вы, наверное, помните эту телеграмму: «Гамлет, отомсти» и ее отправителя.
Однако лицо старухи приняло озадаченное, почти оскорбленное выражение. Она хмуро покачала головой.
– Это было не так давно, – ободряющим тоном подсказал он. – Всего восемь дней назад. Вчера неделя как была.
– В понедельник! – Старуха возмутилась до глубины души. – И вы хотите, чтобы я помнила что-то о телеграмме, которую посылали отсюда в понедельник? Вы никогда не слышали о Хортонских скачках?
Так вот оно что. Вот почему Джервейс получил свое послание именно тогда. Был один день в году, когда любой мог послать телеграмму с почты в Скамнум-Дуцисе, даже не думая, что его запомнят. В тот день проходили скачки, и машины шли через деревню сплошным потоком. И каждый час перед началом заездов владельцы автомобилей забегали на почту, чтобы объявить ставки по телефону или телеграфировать их. Любой мог приехать из Лондона или откуда-то еще и совершенно спокойно отправить телеграмму. С тем же успехом это мог сделать любой обитатель Скамнума. Ведь тогда в поте лица трудились два помощника со стороны, и сам герцог мог подать телеграмму одному из них, не рискуя попасть под подозрение. И наконец, послание передали через конторку, а не продиктовали по телефону. Старуха без труда нашла его, должным образом помеченное как отправленное в два пятнадцать дня. На обычном телеграфном бланке стояли слова, написанные карандашом четкими заглавными печатными буквами. Что-то с этим поделать было по силам разве что волшебнику из сказки.
Эплби возвращался в Скамнум с чувством, что в деле с посланиями он проиграл. Все, что ему удалось добыть, – незначительные факты касательно места и времени. Отложив в сторону версию с агентами и соучастниками, получалось следующее. Черная Рука был на почте в Скамнум-Дуцисе в два пятнадцать в понедельник, предшествовавший убийствам, и что несколькими днями позже – в пятницу – он находился или рядом с лондонским домом Олдирна сразу после двух часов дня, или по соседству со скамнумской южной сторожкой сразу после четырех. Или же – что менее вероятно – где-то на маршруте между этими двумя точками во время проезда машины Олдирна. Однако эта информация, пусть скудная, все же представляла собой ценность. Она могла помочь исключить – по крайней мере, предварительно – того или иного человека из чрезмерно большого количества подозреваемых. И в сочетании с другими подобными методами можно добиться значительного продвижения в деле. Взять, например, Маллоха в качестве подозреваемого. Можно спросить, мог ли он, согласно своим поддающимся проверке передвижениям, сделать следующее:
а) подбросить послание в машину;
б) послать телеграмму;
в) застрелить Олдирна;
г) зарезать Боуза и
д) напасть на Банни.
С помощью такой методики, если тщательно применять ее к большому количеству людей, обязательно продвинешься вперед. И это был факт, на который, очевидно, рассчитывал убийца, и здесь снова проявлялась его безрассудность. И тут Эплби вдруг остановился: он подумал, что, скорее всего, он уже куда-то продвинулся, но не туда, куда хотел.
Он взял в качестве примера Маллоха – причем непроизвольно. Такер рассказал ему потрясающую историю. Достаточно потрясающую, чтобы заставить его, почти в полной неясности, которая все еще окутывала дело, рассматривать ее суть, как ночной путник высматривает проблески света на востоке. В настоящий момент ему будет жаль, если Маллох отпадет. А Маллох, вдруг подумал он, живет в Абердине. Говорили, что он приехал из Абердина вечером в пятницу, когда послание подбросили в машину. Если он не сфальсифицировал свои передвижения – а это очень трудно, учитывая вероятность быть обнаруженным, – он должен был мчаться в скором поезде по центральным графствам Англии как раз в тот момент, когда Готт разглаживал смятое послание в машине Олдирна. А как быть с позапрошлым понедельником, когда Джервейсу отправили телеграмму? Докажет ли Маллох, что находился к югу от реки Твид? Эплби сомневался в этом – отчасти с сожалением, отчасти вопреки логике. Вот здесь начинал действовать метод исключения, и он рассеял надежду на забрезживший свет.
Существовал еще один насущный вопрос, который требовал разъяснения в связи с посланиями. Эплби сделал небольшой крюк и вышел к южной сторожке. Она представляла собой, как и говорил Готт, причудливое двухбашенное сооружение с соединительным мостиком наверху. Построили его, очевидно, по чрезвычайно неудобному плану, дабы потворствовать грустному стремлению к симметрии. Так, присутствовали две пары одинаковых лестниц. Одна пара вела вверх из-за стен парка, а вторая – с дороги. Любой мог подняться и попрыгать на крыше над головой смотрителя сторожки. Эплби, которого неудачи настраивали на радикальный лад, воспринял это как символ того, как Криспины относятся к миру. Но вместо этого он взбежал по ступеням и чуть было сам не попрыгал по крыше. По крайней мере, он прошелся по ней и лег на нее ничком. Мостик с обеих сторон ограждал метровый парапет. Сев и притворившись загорающим, можно было ждать, при этом оставаясь невидимым с дороги. Это место представлялось идеальным для того, чтобы подбросить послание в машину Олдирна.
Эплби спустился в сторожку и расспросил, не случилось ли что-то необычное в пятницу днем. Но никто ничего не заметил. Ворота простояли открытыми весь день, и когда проезжала машина, в обязанности смотрителя, казалось, не входило встречать ее. Шаги разгуливавших по крыше людей можно было слышать, если находишься на втором этаже. Но никто ничего особенного не помнил: может, в пятницу днем там кто-то был, а может – и нет. Так что Эплби ушел, ничего конкретно не разузнав. Здесь, по крайней мере на время, линия с посланиями заканчивалась.
Теперь следовало продолжить то, что начал Мэйсон: снимать показания людей о своих и чужих местонахождениях и передвижениях во время убийств. В этом деле существовали значительные различия. В Олдирна стреляли в точно зафиксированный момент. Касательно убийства Боуза такой временной точности не существовало. Олдирна застрелили тогда, когда все вероятные подозреваемые находились в ограниченном пространстве в задней части зала. Боуза зарезали, когда те же люди успели разойтись по своим комнатам. Таким образом, важнейшим моментом являлось время выстрела. Кто там находился, с кем и что видел? И тут, подумал Эплби, обстановка сулила многообещающие перспективы. Однако он сомневался. И пока он разбирался в своих сомнениях, подходя к дому, заметил Нейва, задумчиво разгуливавшего по верхней террасе. Осененный внезапной мыслью, он взбежал по низким ступенькам и приблизился к нему.
– Простите, вы не могли бы дать мне еще одну профессиональную консультацию?
Какое-то мгновение Нейв непонимающе глядел на Эплби, словно вопрос оторвал его от каких-то важных размышлений. И в это самое мгновение Эплби показалось, что во взгляде Нейва он заметил нечто большее, чем непонимание: еле заметное выражение невыносимого напряжения. Однако Нейв тотчас пришел в себя.
– Я помогу вам, если сумею, – тихо ответил он.
– Я только что размышлял о моменте убийства лорда Олдирна. В относительно замкнутом пространстве находилось почти тридцать человек. И убийца, если даже какое-то время до выстрела он скрывался между занавесами, должен был тут же выскользнуть оттуда после выстрела. Очевидно, он выскочил оттуда сразу после совершения убийства. И, тем не менее, никто, похоже, не заметил никаких подозрительных движений. По крайней мере, никто об этот ничего не сказал. Это мне кажется странным. Ведь, разумеется, убийца очень рисковал. Рисковал вдвойне: во-первых, быть сразу обнаруженным, и, во-вторых, тем, что другие с готовностью смогут подтвердить местонахождение друг друга, после чего его легко можно вычислить методом исключения. Видите ли, меня интересует степень внимания людей и запоминания ими событий. Произошла ужасная трагедия. Неужели ее «моментальная фотография» не останется запечатленной в сознании всех присутствовавших?
Нейв задумался.
– Интересный вопрос. И ответ целиком зависит от глубины потрясения. Если происходит что-то интересное, удивительное и даже совершенно непонятное, люди обычно запоминают обстановку и сопутствующие обстоятельства более или менее подробно и явственно. Это относится практически ко всем без исключения. Но дело обстоит иначе в случае глубокой душевной травмы, события, сопряженного со значительной степенью потрясения. В этом случае мы разбиваемся на две группы. Положим, кого-то на улице сбивает автобус. Одни после этого сохранят полную картину происшествия вплоть до положения, взглядов и жестов прохожих и так далее. Другие же выйдут из подобного переживания или в состоянии полной амнезии, то есть вообще ничего об этом не помня, или же, что куда более распространено, со спутанными и разрозненными воспоминаниями. Весьма рискованно рассматривать количественные соотношения, поскольку не проводились никакие достоверные статистические исследования. Те, кто помнит подробности, конечно же, составляют меньшинство.
– Этот неожиданный и жуткий выстрел в зале: классифицировали бы вы, сэр Ричард, это событие как глубокую душевную травму, после которой сознание большинства людей сделалось бы спутанным?
Нейв, казалось, соображал почти лихорадочно.
– А это тоже интересно, чрезвычайно интересно. И вот почему. Если бы выстрел был произведен в какой-то другой обстановке – скажем, когда все мы сидели бы за обедом, – эффект, разумеется, был бы ошеломляющим, однако, полагаю, не шокирующим с формальной точки зрения. В разгар пьесы все было по-иному. Не знаю, знакома ли вам атмосфера любительских постановок: она совершенно особенная. Каждый, как это ни странно, поглощен собой и своей ролью. Кажется, что общаешься с людьми поверхностно, не вникая в суть общения. Когда станете расспрашивать о том, что случилось до выстрела, вы, полагаю, удивитесь тому, насколько смутно каждый представлял себе поведение других.
Эплби кивнул. Это в значительной степени совпадало с тем, что говорил Готт. Нейв продолжал:
– И именно рядом с этими погруженными в себя людьми прогремел пистолетный выстрел. Его воздействие на большинство из нас, находившихся за кулисами, вполне сравнимо с попаданием под машину. Я бы, разумеется, ожидал большое количество фрагментарных и спутанных впечатлений, отложившихся в памяти.
– Мог ли убийца рассчитывать на это?
– Если он имеет склонность к психологизму – то да.
– Он имеет склонность к театральности, – сказал Эплби.
– Это более чем ясно, – подтвердил Нейв.
Ноэль Гилби и Диана Сэндис гуляли вокруг пруда с кувшинками. Разговор их явно не входил в нужное русло: он словно кружил вокруг одной темы, как тропинка вокруг пруда. Отчасти это происходило оттого, что сады лишились своей обычной уединенности. Полицейские все еще патрулировали подступы к дому с ненавязчивой оперативностью и бдительностью. Одни из них созерцали красоты Скамнума, другие стеснялись окружавшего их великолепия. Разговор молодых людей не клеился еще и потому, что Ноэль и Диана думали каждый о своем. Ноэль пытался выяснить мнение Дианы о чем-то вселенском, но как-то очень стеснительно. Диана хотела, чтобы Ноэль объяснил ей суть скамнумских убийств, и делала это слишком настойчиво. До всплеска раздражения оставался один шаг.
– Это просто абсурд какой-то, – говорила Диана. – Прошел почти целый день, а похоже, что вообще ничего не случилось. Не верится, что они вообще что-то знают. Как вы думаете, кто это сделал?
– Какой-то тупой осел, – расплывчато ответил Ноэль, едва скрывая раздражение. – Только осел способен на такое.
– Мне все это кажется чрезвычайно ловким и дерзким. Все сбиты с толку.
– Да, так же как и вы были бы сбиты с толку какой-то детской выходкой, которую вы не можете понять, потому что она слишком глупа. Убийства совершаются людьми с детскими мозгами. Задержка в развитии. Питер Пэн – вы когда-нибудь задумывались, какой это ужасный персонаж? Если бы мне пришлось выбирать убийцу из собравшихся здесь, я бы выбрал первостатейного осла – Питера Марриэта. Но я не знаю, насколько это интересно. Бедняги мертвы, и пусть полиция делает все возможное, чтобы поймать этого безумца.
– Именно так ведет себя герцог, – заметила Диана. – По-моему, это криспинское высокомерие.
– Ну-ну, Диана…
– Вот именно. «Ну же, ну же». Что же до осла Марриэта, не знаю, настолько ли он остановился в своем развитии, как все остальные, хотя его ментальный возраст – где-то лет восемь. Если бы вы следили по этому критерию, вам бы пришлось свалить в кучу почти всю честную компанию.
– Вы хотите сказать, что они все недоумки?
– Нет. Просто дети. Все – или почти все – с детской мотивацией под блестящей оболочкой. Питеру Марриэту просто не хватает защитного панциря взрослости – вот и все.
– Не слишком ли радикальный подход, что средний возраст рода человеческого – восемь лет?
– Не знаю. Но нельзя продать мыло или зубную пасту без знания того, что люди в большинстве своем дети. Возможно, что в наше время это просто прогрессирующее слабоумие. Именно так я думала, когда делала дамскую страницу, прежде чем занялась рекламой. Казалось, что средний ментальный возраст падал каждую неделю. На самом деле у нас было правило. Если цена оказывалась слишком высокой, чтобы обеспечить успех товара, а проект чрезмерно детским и глупым, мы просто откладывали его в резерв на месяц-полтора. А потом публика дозревала. По-моему, это и есть то, что называется историей.
– Да, – нерешительно ответил Ноэль. Он наконец-то добился обсуждения чего-то вселенского, и оно встревожило его. – Тогда что же делать? Позволить восьмилетним детям и одержимым страстью к убийствам юношам повзрослеть и самим отвечать за себя?
– А разве не этого вы добивались? Смерть Олдирна и темнокожего неинтересны: давайте говорить о жизни, женщине, искусстве и…
– Я хотел сказать… – обиженно начал Ноэль.
– Да ладно вам. Но когда продаешь мыло, делаешь дамскую страницу и видишь загнанных в угол людей, как беспомощных щенков, чувствуешь, что если встретишь честного, надежного, не трепача, то он выслушает тебя до конца.
– Да, – ответил Ноэль более оптимистично. Вообще-то он был серьезным юношей и очень хотел убедиться в серьезности Дианы.
– Или, возможно, просто хорошенько разузнаем, кто чем дышит. Например, вычислим этого злодея-убийцу.
– Да, – сказал Ноэль с едва заметным сомнением в голосе. Этот упорный интерес к убийству лорда Олдирна, основанный на благородном и в то же время зыбком принципе высокой морали, не очень-то соответствовал первой реакции Дианы на то же событие, проявленное ею в зале. Но для рассуждений об этом Ноэлю не хватало зрелости. – О да, – согласился он. – Разумеется, его надо вычислить. Хотя это работа Эплби.
– Именно так думает герцог, – возразила Диана.
– Вы же не думаете, что мы сами это раскрутим? У нас нет информации, которой обладает полиция, и я не вижу, чтобы у нас было хоть какое-то преимущество перед ней.
– Не уверена. Например, Ноэль, можно разделить людей по самым общим категориям, какие придут вам в голову. А потом так же определять тип преступника.
Ноэль в нерешительности задумался.
– Ну да… Начнем с того, что я думаю, что это чисто мужское преступление…
– Именно так! – воскликнула Диана, восторженно и в то же время негодующе.
– Послушайте, я что, бестактен? Права женщин и все такое?
– Нет. Просто самонадеянны, как и этот полицейский. Там слишком много дерзости и риска, чтобы подумать о женщине.
– Сомневаюсь, что Эплби примет как должное…
– Ему кажется, что не примет, но на самом деле он примет, – твердо заявила Диана. – А мы с вами в любом случае пройдемся по дамам. – Она взглянула на Ноэля, поняла, что добилась своего, и тут же добавила: – Ну пожалуйста, Ноэль. – Изучение мужского характера было, в конце концов, частью ее работы.
4
День клонился к закату. Эплби и сержант Мэйсон сидели в артистическом фойе и что-то вычерчивали карандашами на бумаге, словно играли в шарады. Вскоре к ним присоединился Готт.
– Не думал, что мы так далеко продвинемся, – рассудительно сказал Мэйсон.
– Не так уж и далеко, – ответил Эплби, глядя на удлинявшиеся тени на полу.
Готт окинул их беспокойным взглядом.
– Вы на верном пути? – спросил он. – Полагаю, что если вы станете работать только методом исключения, улики наверняка иссякнут прежде, чем окажутся полезными. Сколько, по-вашему, еще осталось?
– Четыре, – ответил Мэйсон. Он без особого энтузиазма относился к детективам-любителям. – Довольно впечатляюще. Но даже так…
– Возможно, мы получим что-то еще, – сказал Эплби. – В любом случае, Джайлз, видите ли вы любой иной доступный нам метод, хоть какой-нибудь способ приблизиться к истине?
– По-моему, он у нас есть.
Мэйсон вздохнул.
– То есть вы знаете способ, сэр? – тихо спросил он.
Готт нерешительно посмотрел на обоих профессионалов.
– Да, – ответил он, – это похоже на то, что ты знаешь, где лежит ключ, а находится он на дне моря. – Он хмуро посмотрел на кончики пальцев. – Безусловно, звучит абсурдно. Но я чувствую, что он кроется где-то в глубине моего мозга, и надо лишь вытащить его на поверхность.
– Понимаю, сэр, – кивнул Мэйсон.
Однако у Эплби слова Готта вызвали живой интерес:
– Другими словами, у нас есть достаточно свидетельств и улик – нам нужно лишь разглядеть их. Возможно, что и так. Но, конечно же, Джайлз, в вас присутствует не только интуиция, какие-то смутные ощущения? Вы наверняка знаете, что ваши чувства основываются на чем-то конкретном.
Готт кивнул:
– Да, конечно. Первое и главное – это сильное впечатление, что дело окружено ореолом театральности. Только лишь в свете этого мы должны смотреть гораздо дальше, нежели проверка алиби.
Мэйсон, человек здравый, отреагировал на эти слова несколько неожиданно:
– Полагаю, что у вас есть своя линия расследования, сэр. Думаю, что вы, возможно, раскроете преступление лишь путем копания в своей голове. Я не хотел бы критиковать ваш метод просто потому, что он не совпадает с моим. Однако как насчет того, чтобы сначала суммировать наши факты – алиби и все остальное? Это может послужить вам необходимой отправной точкой.
Готт кивнул:
– Конечно же. А мои измышления, возможно, оставим на потом.
Эплби внимательно смотрел на своего друга. Он чувствовал, что тот выдаст действительно что-то достойное. Он заметил в нем то же волнение, которое чуть раньше ощутил сам, когда нащупал важную связь между рассказом Такера об Олдирне и Маллохе и темой затянувшейся мести в «Гамлете». Подобные «озарения» могут оказаться пустышками, а могут попадать прямо в десятку. Но теперь он повернулся к Мэйсону.
– Продолжайте, – коротко произнес он.
– Да, сэр. Начну с первого убийства, хотя существуют предшествующие события, которые следует рассмотреть. Лорд Олдирн был убит выстрелом в сердце прошлым вечером ровно в одиннадцать часов. Из-за особенностей конструкции так называемой задней сцены никто не мог видеть, что произошло, за возможным исключением суфлера – индийского господина, – который, похоже, заплатил за увиденное им своей жизнью. Тем не менее мы обладаем неким количеством свидетельств того, что произошло. Поразительный факт состоит в том, что выстрел не был произведен из укрытия между двойными занавесами. Эксперты подтверждают это разбросом и размерами следов пороха. Предположительно, могли стрелять сверху, когда лорд Олдирн находился в лежащем положении. Иными словами, стрелять мог художник, мистер Коуп. Однако представляется более вероятным, что стрелял человек, пересекший заднюю сцену для произведения выстрела, тем самым рискуя быть замеченным суфлером. Могли иметь место кратковременная борьба или неловкое движение, поскольку железный крест упал с так называемого епископского кресла. Или же это могло произойти, когда убийца торопился снова спрятаться между занавесами. Следует особо отметить, что револьвер – компактное оружие иностранного производства, историю которого проследить будет нелегко – вынесли с места преступления и спрятали в весьма странном месте в этом самом артистическом фойе. И вот в этом месте мы с вами немного расходимся, сэр. Вы считаете это свидетельством преднамеренной дерзости – одним из подобных свидетельств. Но что бы мы ни думали о сокрытии пистолета в черепе, мне кажется, что убийца унес его с собой чисто машинально. Расчет, безусловно, подсказал бы убийце бросить оружие, прежде чем пытаться ускользнуть между занавесами. С этим я согласен. Однако расчет может и не присутствовать. Человеку не свойственно бросать оружие после выстрела: он скрывается вместе с ним.
– Прекрасное замечание, – тихо согласился Эплби. – Возможно, я не учел этот фактор.
– Итак, сэр, теперь следующий момент. Никаких отпечатков, никаких вещественных улик. И никто ничего не видел: по крайней мере, никто ничего не сообщил. И на этой стадии – за исключением того, что относится к делу мистера Боуза, – мы, похоже, имеем дело с тщательно спланированным и совершенным убийством. Мы знаем, что оно является делом рук одного из членов известной, но многочисленной группы людей, находившейся за кулисами. Больше нам ничего не известно.
Мэйсон на мгновение умолк, чтобы немного передохнуть.
– Следующий момент… точнее, нет, не следующий… это присутствие шпионов, преследующих цель похитить документ у лорда Олдирна. Я считаю, что они не являются частью нашего дела. Они действуют отдельно от него, параллельно, и, схватив их, мы не приблизимся к поимке убийцы лорда Олдирна. Какое-то время казалось, что они могли извлечь выгоду из убийства. Но теперь эта версия отпала. Один из шпионов – мы полагаем, что действовала небольшая группа, – сначала отправил своим руководителям обнадеживающее донесение. Он считал, что выстрел стал или успешным действием его сообщника, или же сообщник успешно воспользовался этим обстоятельством. Однако позже он внес коррективу, доложив, что смерть Олдирна не имела к их заданию никакого отношения и что их возможность оказалась упущенной. Таким образом, мы признаем, что шпионы присутствовали, но сработали неэффективно. Теперь они лишь уводят нас в сторону от главного дела.
– Несомненно, это верно, – заметил Готт, с уважением следивший за методическими выкладками Мэйсона. – Однако, тем не менее, представляется вероятным, что шпион до сих пор находится среди нас. Было бы неплохо узнать, кто же он или она.
– Да, сэр. Однако мы должны сосредоточиться на главном деле, прежде чем удовлетворять не относящееся к расследованию любопытство.
Это прозвучало резкой отповедью, и Готт принял ее, сделав примирительный жест. Мэйсон тем временем продолжал:
– Далее в соблюдение стандартной процедуры мы искали криминальные элементы. И у нас появились основания полагать, что медвежатник по кличке Счастливчик Хаттон находился на территории поместья и взломал три сейфа. Вероятно, он чуть позже мог смешаться с публикой во время антракта. Однако после перерыва он оказался бы отрезанным от кулис, как и все остальные. Поэтому, как и шпионы, он не имеет отношения к делу. Похоже, нам в руки попала его шляпа. Но этого мало, чтобы засадить его за решетку. Счастливчик отпадает.
Эплби прервал его:
– Прошу прощения, пришла телеграмма, которую вы еще не видели. – Он покопался в лежавших на столе бумагах. – Шляпа оказалась не его – не тот размер. Так что у нас на него нет вообще ничего, кроме того, что я видел его мчавшимся в Лондон, как напуганный кролик, где-то километрах в десяти от Скамнума, и того, что его специальность – сейфы. Так что шляпа принадлежит кому-то из гостей.
Готт хмыкнул:
– А как красноречиво вы об этом распространялись, Джон! Как вы красочно расписывали слабость Счастливчика Хаттона к цилиндрам… Ну, ну!
Мэйсон, возможно, скрывая усмешку, невозмутимо рассматривал свои огромные пальцы.
– Счастливчик отпадает, – повторил он. – И тут мы подходим ко второму убийству, смерти мистера Боуза. Можно почти с уверенностью утверждать, что мистер Боуз как суфлер видел достаточно из того, что произошло, чтобы представлять собой смертельную угрозу убийце. Но вместо того, чтобы сразу все рассказать, он последовал своему заморскому обычаю написать об этом домой, как он всегда, похоже, и делал. Так что его тоже убили. Его смерть высвечивает нам два важных момента. Первый: указывает на другое место и время действия убийцы, хотя и с меньшей точностью. Второй: дает еще одно подтверждение – на сей раз неоспоримое – некоего авантюрного поведения преступника: он тащил тело по дому просто ради показухи. А показное поведение, как мы пришли к выводу, является главной отличительной чертой всего дела.
Готт снова испытал легкое нетерпение. Его ум не привык к таким размеренным рассуждениям, ему хотелось стремительного рывка. Но Мэйсон, чувствовавший, что не стоит хаотично разбрасываться по сторонам, размеренно продолжал:
– Это убийство намеренно и с очевидным риском планировалось таким образом, чтобы совершить его в середине постановки шекспировского «Гамлета». Ему предшествовали несколько в разной степени угрожающих посланий, смысл которых сводился к мести. Суть их, таким образом, ясна. Возмездие, осуществленное в прямом смысле в театральной обстановке и при сенсационных обстоятельствах, является или подлинным, или ложным мотивом убийства Олдирна. В данном случае существует вероятность, что вся эта затея с призывом «Гамлет, отомсти» представляет собой отвлекающий маневр, а истинным мотивом является нечто другое. Когда мы дойдем до имеющих отношение к делу людей, определенному количеству людей, которые могли убить Олдирна, мы станем искать оба мотива. К субъектам мы перейдем позже, сразу после посланий.
Послания, хотя и отправленные с чрезвычайной изощренностью, дают нам вполне определенные пространственные и временные ограничения. И одно из посланий оказалось опасным для «отправителя». Опасным потому, что аппарат Банни, как выяснилось, представляет собой столь высокоточный инструмент, что записанный на нем голос можно идентифицировать, как бы его ни искажали. Отсюда нападение на Банни и похищение именно этой записи из его коллекции.
Теперь мы переходим к тридцати одному человеку, так или иначе задействованному в пьесе. Нам необходимо исследовать их передвижения и, по возможности, их помыслы и прошлое. Другими словами, нам следует искать ключевые моменты в расследовании убийства: возможность его совершения и мотив. Однако нам не следует выискивать мотив там, где отсутствовала какая-либо возможность совершения преступления.
Мэйсон, подумал Готт, не боялся очевидного. И все же он, скорее, являл собой тип успешного полицейского. Рядом с ним Джон Эплби казался обладателем неторопливого и созерцательного ума, чье истинное предназначение состояло, возможно, совсем в ином. Однако тут Эплби резко перебил коллегу:
– Это полностью зависит от вида мотива, присутствующего здесь.
Мэйсон удивленно посмотрел на него:
– Я не совсем понимаю…
– Сказанное мной относится и к выстрелу, и к отправке посланий. Возьмем момент, на котором мы сейчас остановились – собственно выстреле. Вы утверждаете, что нам не следует выискивать мотив там, где отсутствовала какая-либо возможность совершения преступления. Я же говорю, что это верно лишь в том случае, если имеет место особый тип мотива, такой, который практически исключает сговор. Будь мы уверены в том, что в данном случае мотив именно тот, каковым он представляется – личная неприязнь и давно вынашиваемая месть, – мы бы вполне обоснованно искали только среди тех, кто имел возможность совершить преступление. Однако вообразим себе такой мотив, который совместим со сговором с целью убийства: убийства ради огромной выгоды, политического убийства, убийства из анархических или террористических побуждений и так далее. Тогда ваши выкладки не верны. Мы вполне можем найти такой мотив в помыслах или прошлом кого-то, кто не обладал возможностью убить, и оттолкнуться от этого, чтобы установить факт сговора с тем, у кого такая возможность была. И опять же, есть вероятность того, что настоящий убийца – не столько сообщник, сколько некий посредник или креатура, который, возможно, и сам не знает об истинном мотиве преступления. Очевидно, те же соображения относятся и к посланиям. Допустите вероятность подобного убийства и эффекта, достигаемого совместными усилиями – и тогда весь метод исключения принимает совсем иной поворот. Исключить кого-то как убийцу Олдирна в таком случае окажется вовсе не достаточным, чтобы показать, что он не мог убить Боуза или напасть на Банни, или же быть замешанным в деле с каким-то из посланий. Этим мог заняться его сообщник.
Готт было возмутился и хотел вступиться за Мэйсона, но Эплби опередил его кивком головы:
– Да, да, знаю. Я сейчас критикую не выкладки Мэйсона, а свои прежние рассуждения. И даже в этом случае может статься, что я говорю академично. Если слово «академично» вам не нравится, считайте меня педантом. – Он улыбнулся Готту. – Я не вижу никаких оснований для заговора. Однако давайте уясним две вещи. Мы ищем возможность и мотив там, где мы можем их найти. Мы также чисто теоретически имеем в виду, что в этом деле мог участвовать более чем один субъект. А теперь, Мэйсон, продолжайте.
– Мы переходим, – терпеливо проговорил Мэйсон, – к тридцати одному человеку и приступаем к исключению. Предлагаю начать с лорда Олдирна.
Готт подумал, что он может оказаться не меньшим педантом, чем Эплби.
– Совершенно ясно, что он не застрелился?
– Если бы он застрелился, – язвительно ответил Мэйсон, – то совершенно невозможно обнаружить смысл или сообразность в предшествовавших и последующих событиях, вот и все.
– Это, к счастью, не все, – заметил Эплби. – Вот мистер Готт смог бы сочинить историю, в которой Олдирн застрелился, и, тем не менее, все остальные события – Боуз, послания, Банни – имели бы некую сообразность и выглядели бы вполне правдоподобно. Смогли бы, Джайлз?
– Боюсь, что смог бы, – хмуро буркнул Готт.
– Ну, здесь у нас больше уверенности. Имеется лишь одна рана. Пуля была выпущена из находящегося у нас оружия, и, по заключению экспертов, выстрел был произведен с расстояния от двух до пяти шагов. Не говоря уж о том, что оружие переместили в другое место. Доказательства против самоубийства однозначны. Олдирн исключается.
– Исключив Олдирна, – продолжил Мэйсон, – полагаю, надо перейти к следующей жертве и исключить Боуза.
– Предположим, – начал Эплби, – что Боуз разослал послания и убил Олдирна: политическое убийство. И предположим, что герцог узнал об этом и убил Боуза. Герцог, в конце концов, любопытный субъект. Касаемо документа, когда он предположил, что затронуты вопросы национальной безопасности, он реагировал совершенно нормально и логично. Однако его отношение к убийству весьма непонятно, кроме одного момента. Он явно не отличается энтузиазмом по отношению к полиции и формальному правосудию. – Эплби сконфуженно посмотрел на Готта. – Вы, возможно, сочтете это фантастичным и неуместным. Мы оба убеждены, что Боуз не из тех, кто убивает, и, несомненно, вы совершенно справедливо придерживаетесь того же мнения о герцоге. Просто мы не должны думать, что запираем двери, когда в действительности мы этого не делаем. Теоретическая возможность остается.
– Что герцог ударил Боуза ножом в спину в комнате своей же дочери, а потом протащил труп по Скамнум-Корту во имя торжества справедливости? – спросил Готт. – Это несовместимо с моим понятием о теоретической возможности. Это тщательно состряпанный абсурд. К тому же у вас остается Банни. Если Боуз разослал эти послания, то только он был заинтересован в том, чтобы напасть на Банни и завладеть компрометирующим валиком. А Боуз был мертв задолго до того, как Банни получил по затылку.
– Очень хорошо, – быстро сказал Эплби и кивнул Мэйсону.
– Если Боуз не в счет, – начал Мэйсон, – у нас остается двадцать девять человек. Следующими мы исключаем герцогиню и мистера Клэя. Они находились на главной сцене на виду у публики и за несколько метров от задней сцены. В романе, конечно же, виновным окажется один из этой пары, просто потому, что они стояли там, где стояли. Мистер Готт, – с дружелюбной иронией добавил Мэйсон, – знает, как это закрутить.
– Для этого понадобился бы, – предположил Эплби, – заранее зафиксированный и нацеленный револьвер, приводимый в действие на расстоянии. Нечто вроде адской машины. Но версия неубедительная.
Готт на секунду задумался.
– Нет, не понадобился бы. Вы кое-что забыли. Точнее – не догадались о том, о чем еще не было упомянуто. Когда в зале раздался выстрел, он многократно отразился эхом от стены и потолка, как батарейный салют. Положим, Клэю понадобился бы всего один громкий фейерверк с часовым механизмом. Он взорвался бы, когда Клэй приближался к занавесам задней сцены. Он бы выждал секунду, потом рванулся вперед и застрелил бы Олдирна из маленького пистолета. Сам выстрел публика восприняла бы как один из последних раскатов эха. А то, что она приняла бы за настоящий выстрел, оказалось бы просто хлопушкой, остатки которой Клэй быстро бы спрятал в карман.
Бесстрастный Мэйсон наконец не выдержал. Он смотрел на Готта, выпучив глаза:
– Неужели все это могло произойти?
Тут вмешался Эплби:
– Нет. Это очень замысловато, но в данном случае не годится. Клэй слишком долго «преодолевал занавес», и отголоски сделались бы очень тихими. На самом деле они вообще бы стихли. Он отсчитывал время, потому что не хотел прерывать сцену.
Мэйсон достал большой носовой платок и громко высморкался.
– Я не сталкивался с такой замысловатостью с тех пор, когда читал жуткий роман «Убийство в зоопарке»…
– Клэй и герцогиня отпадают, – торопливо выпалил Готт. – Остаются двадцать семь.
– И, полагаю, еще двадцать семь пикировок, – заметил Мэйсон. – При таком темпе мы просидим здесь до полуночи.
– В пикировках рождается истина, – сказал Эплби. – Надеюсь, их будет немного. Итак, двадцать семь. Продолжайте.
– Так вот, сэр, на этом этапе – учитывая ваши слова о возможных сообщниках – мы должны провести разграничение. Нам следует разделить людей на три «класса». Первый: те, за кого могут поручиться другие в момент выстрела (хотя здесь снова может возникнуть версия сговора). Второй: те, кто не мог зарезать Боуза, напасть на Банни или быть связанными с одним или более посланиями. Третий: те, у кого нет алиби ни на одно из значимых событий.
Сначала возьмем людей, за которых могут поручиться другие. И тут, по-видимому, возникает упрощающий элемент, который, похоже, исключает сговор в этом смысле. Люди находились в группах. Если за человека ручаются, то в данном случае у него двое или больше поручителей в лице членов группы. Здесь нам необычайно повезло, однако я склонен полагать, что только здесь нам и повезло. Это означает, что эти люди – если отбросить почти нулевую вероятность многочисленного сговора – наверняка исключаются. Вот эти люди.
Два костюмера и камердинер герцога стояли у костюмерных кабинок и позвали одного из двух слуг. Это группа из четырех человек. Другой слуга находился в поле зрения мистера Готта и одной из дам-американок, мисс Стеллы Терборг: за него поручаются двое. Сам мистер Готт, мисс Стелла Терборг, мистер Ноэль Гилби и леди Элизабет Криспин стояли вместе вчетвером. Мистер Пайпер, мистер Поттс и лорд Траэрн стояли вместе втроем. Лорд Траэрн говорит, что он видел священника, доктора Крампа, и мисс Сэндис чуть поодаль. И поскольку эти двое ручаются друг за друга, за каждого из них могут поручиться еще двое. Наконец, мистер Такер, доктор Банни и еще одна мисс Терборг – мисс Ванесса. Эта группа несколько отличается от других, поскольку нет возможности взять показания у доктора Банни. Однако мне кажется, что ее можно принять. Вот пока все, что мы смогли узнать. Как я уже говорил, нам повезло, что мы так далеко продвинулись. У нас могли возникнуть ошибочные мнения и сомнения, однако этого не случилось. Если сделать скидку на замешательство и шок, мы считаем это неплохим результатом. Двадцать один человек исключается сразу же. Десять распределяются по остальным категориям.
– Не думаю, – усомнился Готт, – что это такой уж неплохой результат. Я был готов к замешательству и неразберихе, и все же мне кажется чрезвычайным, что в момент выстрела за кулисами оказались десять человек, невидимых друг для друга или для кого-то еще. И каждый из них, похоже, может предоставить вполне правдоподобное объяснение своих передвижений.
Мэйсон упрямо покачал головой:
– Причиной этому, сэр, стало отчасти освещение, а отчасти то, что эта зона была весьма замысловато огорожена и перегорожена: все эти кабинки и прочее. Добавьте сюда суету и неразбериху. И все они действительно вполне обоснованно объяснили свои передвижения. Я не смог подловить хоть одного из десяти. – Он повернулся к Эплби. – Продолжать по этому пункту?
Эплби кивнул.
– Герцог, спустившись со сцены после эпизода с молитвой, направился прямиком в небольшую каморку с телефоном за артистическим фойе. Он вспомнил, что хотел отдать распоряжения касательно вызова машин гостей после спектакля. По его словам, не успел он поднять трубку, как услышал выстрел и побежал на заднюю сцену. Здесь все в порядке. Миссис Терборг находилась одна в своей кабинке, Макдональд и доктор Биддл тоже. Мистер Марриэт был один в мужской туалетной комнате, куда выходят все кабинки джентльменов. Пока что можно сделать два заключения. Все эти люди вполне естественно объясняют свое местоположение, и все они утверждают, что находились на значительном расстоянии от сцены. Но последний пункт не столь убедителен: проворный и хитрый субъект мог, полагаю, вполне свободно проскользнуть из одного места в другое. И все же местоположение этих людей представляет куда меньший интерес, чем остающихся пяти, к которым я перехожу.
Мэйсон показался Готту человеком, исполненным решимости двигаться вперед и уверенным в том, что приближается к своей цели с каждой минутой. Стоявший рядом с ним погруженный в свои мысли Эплби представлялся воплощением осторожности и сомнения. Они, безусловно, прекрасно дополняли друг друга. Готт начал ощущать, что его эмпирические замечания по ходу расследования являлись весьма неэффективным способом высказывать свои возражения.
Мэйсон продолжал:
– Вот эти пятеро: мистер Коуп, сэр Ричард Нейв, профессор Маллох, мистер Джервейс Криспин и мадам Меркалова. Коуп, как мы знаем, находился на так называемой верхней сцене, прямо над местом преступления. Он был там один, и если это он убил Олдирна, то стрелял он через маленький люк. С ним пока все – он в любом случае находился близко. То же относится и к Маллоху. Маллох утверждает, что в момент выстрела поднимался по небольшой лесенке на верхнюю сцену. По его словам, ему пришло в голову посмотреть, как там Коуп. И опять, по-моему, все вполне логично. Он легко мог оказаться там незамеченным, поскольку лестница почти полностью скрыта за отделкой из шпунтовой доски. Но таким образом он оказывался очень близко от места преступления. Далее Нейв. Нейв стоял рядом с задними занавесами задней сцены, слушая эпизод с молитвой. По окончании его он постоял с минуту, после чего повернулся и пошел к артистическому фойе. Он успел пройти чуть больше полпути, когда услышал выстрел. Так что он тоже был рядом. И наконец, Джервейс Криспин и русская дама. Они вместе находились в артистическом фойе, когда им вздумалось взглянуть на публику. И снова все вполне логично, особенно в свете истории с портативным фотоаппаратом: несомненно, дама хотела увидеть, кто где сидел. Так вот, они вышли из артистического фойе и направились к сцене. Но у края задней сцены они разделились: Криспин пошел налево, а дама направо, так что задняя сцена скрывала их друг от друга. То есть каждый собирался тайком посмотреть через один из входов на главную сцену, расположенных по обе стороны задней сцены. И снова это вполне приемлемо, однако можно расценивать эти передвижения как начало скоординированного нападения. Оба сделались незаметными со стороны, а во «фланговом мешке» между ними находился лорд Олдирн, отделенный от каждого из них лишь двойными занавесами, образующими заднюю сцену.
Эплби вздрогнул.
– Боуз, – сказал он. – Между двойными занавесами, рядом с местом, где остановился Джервейс Криспин, находился Боуз – тот, кто мог видеть заднюю сцену.
Мэйсон кивнул:
– В этом и состоит версия о скоординированном нападении. Мадам Меркалова, скажем, должна была стрелять в лорда Олдирна, в то время как Джервейс Криспин каким-то образом отвлекал внимание Боуза. Только Джервейсу Криспину это не удалось.
– Это все теория, – заметил Эплби, – или ее часть. А теперь давайте выслушаем последнюю порцию фактов.
– Да, сэр. Эти факты касаются передвижений в иные важные временные отрезки тех десяти человек, чье местоположение не подтверждается на момент убийства Олдирна. Эти факты относятся к посланиям, убийству Боуза и нападению на Банни. И они являются фактами, как мы согласились, которые можно рассматривать как позитивно способствующие дальнейшему процессу исключения только в том случае, если мы отбросим возможность сговора. Вот они, так сказать, в сыром виде, поскольку мы еще не закончили проверку. Думаю, нет необходимости вдаваться в подробности. Изложу их сжато. Герцог не мог подбросить послание в машину Олдирна ни в Лондоне, ни позднее. Он не мог напасть на Боуза, он не мог напасть на Банни, он не мог быть на почте в Скамнум-Дуцисе в течение двух часов, в которые попадает время отправки телеграммы Джервейсу Криспину. То же относится к мистеру Марриэту: ничего из перечисленного он сделать не мог. Мадам Меркалова не обладает таким набором алиби, однако одно алиби у нее есть. Она не может аргументировать свои передвижения в те отрезки времени, когда произошли нападения на Боуза и Банни. Она заявляет, что в обоих случаях находилась одна в своей комнате. Нельзя, однако, утверждать, что у нее не было возможности послать телеграмму. В понедельник она уже находилась здесь и долго гуляла одна в парке. Но она не могла подбросить письмо в машину Олдирна. У доктора Биддла похожее частичное алиби, также убедительное по одному пункту. Он не мог убить Боуза: мы выяснили это у наших местных коллег. Он находился здесь и все время крутился вокруг них. Однако, похоже, он не может предоставить доказательств, что не залезал на крышу южной сторожки, не посылал телеграмму и не поднимался наверх после завтрака, чтобы ударить Банни по затылку. Нейв в том же положении, что и Биддл. Он чист только по одному пункту – нападению на Банни. В течение всего времени, когда оно могло произойти, он находился в зале вместе с вами и леди Элизабет. И наконец, у Джервейса Криспина есть алиби по всем пунктам, кроме одного. Он не мог побежать в деревню и послать телеграмму самому себе. Он не мог напасть ни на Боуза, ни на Банни. Однако он мог залезть на мостик над южной сторожкой и подбросить послание в машину Олдирна. Вот пока все, что у нас есть: остающихся четверых еще не допросили до конца. В настоящий момент положение таково: если мы допускаем возможность сговора, у нас десять подозреваемых в убийстве Олдирна и никаких явных способов двигаться дальше. Если мы отбрасываем сговор, то у нас остаются четверо, которых надо допросить. Есть возможность исключить кого-то из них. Заметьте, что нет никого, кому бы не удалось предоставить алиби – твердое алиби, даю гарантию – хотя бы по одному событию. Четверо остающихся – это Макдональд, миссис Терборг, Коуп и Маллох.
Воцарилось недолгое молчание. Мэйсон откинулся на спинку стула с видом человека, добросовестно выполнившего свой долг. Первым заговорил Готт:
– Весьма опрометчиво отвергать версию о сговоре, когда она явно бросается в глаза.
– Нам бросаются в глаза две версии, – ответил Эплби. – Первая из них включает сговор, а вторая фактически его исключает. Мы вновь вернулись к прежней ситуации с Джервейсом и Меркаловой, Джайлз. И конечно же, они снова довольно странно взаимодействуют. В критический момент они обходят заднюю сцену с обеих сторон, что наводит на мысли о чем-то большем, чем спланированный маневр. А когда мы начинаем изучать передвижения людей относительно других событий, мы обнаруживаем, что их алиби сходятся, словно частички головоломки. То, что не смогла бы сделать Меркалова – подбросить послание в машину Олдирна, – вполне мог бы сделать Джервейс. Вот вы сказали, что эта версия бросается в глаза. А как насчет мотива, заговорщического мотива? Их целью не являлся документ, составленный самим Джервейсом. Тогда какую цель они преследовали? В настоящий момент нет ни малейшего намека на мотив. Единственный мотив, который можно где-то отыскать, – это мотив, применимый к Маллоху. Но это, разумеется, другая версия, которая бросается в глаза. И она уводит нас от сговора. Полагаю, все мы согласимся, что если мотивом является месть за нечто случившееся давным-давно, то наличие сообщников представляется маловероятным.
– Тогда получается вот что, – сказал Мэйсон. – Если сговора не было, то у нас четверо подозреваемых: Макдональд, миссис Терборг, Коуп и Маллох, причем с сильным «упором» на Маллоха. Если сговор присутствовал, то к этим четверым мы должны добавить следующих вероятных убийц Олдирна: герцога, Марриэта, Биддла, Нейва, Джервейса Криспина и мадам Меркалову. В этом случае с «упором» на последних двоих. Однако подчеркну, что без сильного «упора». Должен признать, что взаимоувязанные алиби и передвижения на момент убийства сначала поражают. Однако впечатление об их блеске меркнет после того, как повнимательней к ним присмотришься. Вы подпали под это впечатление, мистер Готт, поскольку неразрывно связывали этих людей раньше, когда документ лежал на ковре.
Это здравое и логичное наблюдение Мэйсон, очевидно, припас в качестве последнего предварительного аргумента. Он начал набивать трубку и выжидающе смотрел на Готта, словно ждал обещанных мячей в свою сторону. Логика привела их к этой фазе расследования, если воображение позволит продвинуться дальше – тем лучше. Однако Готт тоже набивал трубку. Раскурив ее, он молча попыхивал, пока не раздался голос Эплби:
– Как вы думаете, Джайлз, мы куда-нибудь продвинулись?
– Полагаю, что у вас есть сдвиги. Я не рассматриваю смерть Олдирна как результат заговора. Исходя из этого и считая ваши пошаговые исключения верными, я признаю, что у вас четверо подозреваемых: Макдональд, миссис Терборг, Коуп и Маллох. Однако они не производят на меня того впечатления, которое должны были бы произвести. – Он сконфуженно посмотрел на бесстрастного Мэйсона. – На самом деле как подозреваемые они мне кажутся довольно бледными фигурами.
Однако Мэйсон никак не отреагировал на это. А Эплби, как и всегда в таких случаях, сказал:
– Продолжайте.
– Давайте приглядимся к ним поближе. Макдональд проработал здесь садовником где-то около сорока лет: сызмальства, как он сам бы сказал. Вы составили представление о нем: это строгий, спокойный, исполненный достоинства человек, несколько своенравный – своего рода квинтэссенция бескомпромиссного шотландского характера. Просто уму непостижимо, что он способен на убийство, причем не одно. К тому же против него вообще ничего нет, кроме рапорта местного сержанта, что нынче рано утром Макдональд зачем-то рыскал по залу. Почему-то я не придаю этому особого значения.
– Именно так, – кивнул Эплби.
– И все равно это нужно как-то объяснить, – возразил Мэйсон.
– Затем миссис Терборг. Разве она не представляет собой другой известный типаж? Рафинированная особа из Новой Англии с европейским образованием и привычками. И мы должны полагать ее виновной в двух убийствах, покушении на убийство и прочих бесчинствах, включая таскание трупа по особняку в предрассветные часы? Не понимаю.
– Именно так, – согласился Эплби. – Она и Макдональд на самом деле представляют собой два столпа добродетели, порожденных западным миром. Они, возможно, способны пойти на преступление, оказавшись в безвыходном положении, но они не решатся совершить одно убийство за другим ради спасения своей шкуры. Великолепный психологический довод. Продолжайте.
– Макс Коуп. Можно, конечно, предположить, что полубезумный старик решил убить Олдирна из-за какой-то давней смертельной обиды. Можно предположить, что Коуп рассылал послания. Он знал, откуда происходит послание Джервейса «Гамлет, отомсти!». И я помню, как он спрашивал, будет ли в зале детектив: это можно счесть подозрительным. Он довольно хитрый старикашка, возможно, зловредный. Но я не представляю, что у него хватило бы духу совершить все, что произошло. Я достаточно долго наблюдал за ним, и если он долгие годы не симулирует слабоумие, он просто не обладает остротой ума и решительностью, чтобы шаг за шагом проделать то же, что и преступник. Думаю, вы согласитесь, что одной хитростью здесь не обойтись. Здесь нужен ясный аналитический ум.
– Совершенно верно, – сказал Эплби. – Теперь Маллох, последний из четверки.
– Не забывайте, – вмешался Мэйсон, – что даже эти четверо оказались вместе только потому, что по ним нет достаточного количества данных. Именно их вскоре должен допросить инспектор Эплби. Кого-то из них можно будет исключить.
– Вполне вероятно, – сказал Готт, – что исключить можно будет их всех.
– Маллох, – вмешался Эплби, переменив тему, – известный ученый. Вот тут, Джайлз, вы не можете утверждать, что ученые иногда не ведут себя на редкость странно.
– Нет. Я не могу выдвинуть психологических доводов против Маллоха. И если Такер рассказал вам правду, то его рассказ производит яркое впечатление.
– Чистую правду, – подтвердил Эплби. – По крайней мере то, что описано в книге Андерсона. Это все здесь – подробный рассказ о якобитах и маллетах.
С этими словами он похлопал по лежавшей на столе книге.
– Я вижу, вы не теряли времени даром. Однако я считаю, что Маллох, возможно, автоматически исключится, по нашей версии об отсутствии сговора. Он прибыл в пятницу прямиком из Абердина.
Эплби кивнул:
– Да, знаю. И мы в этом скоро убедимся. Однако я оставляю его напоследок, так сказать, на закуску. – Он посморел на часы. – И это напоминает мне, что спокойной жизни нам осталось совсем немного. Начальник полиции графства уже направляется сюда. Он во весь опор примчался из Ирландии.
– Что он за человек? – поинтересовался Мэйсон.
– Очень смелый офицер. И совсем новичок в нашей работе.
– Ах вот как, – мрачно заметил Мэйсон и через мгновение добавил: – Однако мистер Готт еще не изложил нам все свои соображения.
Готт покачал головой:
– Это не то чтобы соображения. Я просто считаю, что существуют другие вероятные версии: у нас есть материал, который может прямиком привести нас к решению. Полагаю, нам нужно выяснить, почему Олдирна убили в то самое время и на том самом месте. То, что целью являлось просто «вписать» его смерть в контекст «Гамлета» и тем самым загадочным образом объявить о долгожданной мести – короче, «версия Маллоха», – кажется мне хитроумной, не вполне логичной. Обстоятельства совершения убийства были не просто театрально эффектными, но и имели структурную основу, понимаете? Вот мое первое ощущение.
– Да, – согласился Эплби. – Я тоже думал в этом направлении. Это случилось так, потому что должно было так случиться. Я вполне принимаю это в качестве общего посыла. То есть мне кажется, что преступник – такой субъект, который хотел, чтобы это произошло именно так. Однако в настоящий момент я не готов развивать эту мысль.
– Это первый момент, – продолжал Готт. – А второй заключается вот в чем: что-то пошло не так.
Мэйсон заворочался на стуле.
– Не так, сэр?
– С театральностью, с режиссурой. Даже если весь показной драматизм преследовал практическую цель, которая нам пока не известна, даже в этом случае драматизм как таковой доставлял убийце удовольствие. А потом произошла заминка. Что-то пошло не так.
Эплби приводил в порядок разбросанные по столу бумаги. Мэйсон глядел на Готта с каким-то ошеломленным уважением.
– Как вам это удалось, сэр? То есть откуда вы знаете?
– Я вполне готов поверить, что выгляжу ослом. Или, возможно, собакой, полагаю, что могу почуять след. Но мне кажется, я знаю, что внутреннее чувство драматизма – как и у убийцы – обостряется в процессе постановки пьесы. Однако вы не должны слишком серьезно относиться к моим словам. Я знаю, насколько это все витает в воздухе.
Эплби закончил прибирать бумаги.
– Начальник полиции, – сказал он, – увидит наши протоколы и описи на столе, даже если наши идеи витают в воздухе. Честное слово, по этому делу у меня тоже немало эфемерных измышлений. Во-первых, хотел бы я знать, почему меня постоянно манит образ Судьбы из «Предзнаменований»… – Он вдруг умолк и удивленно уставился на Готта. – Джайлз, какого?..
Взгляд Готта упал на верхний листок в одной из стопок. Он вскочил на ноги, схватил стопку бумаг и начал размахивать ею, как безумный.
– Джайлз, ради всего святого! Это лишь телеграммы, посланные по просьбам людей нынче утром. Что на вас нашло?
Но Готт выплясывал в таком возбуждении, что даже Мэйсон выпучил глаза.
Читать бесплатно другие книги:
