Идентификация Янг Сьюзен

Глава 1

Я медленно повела глазами – все расплывалось. Рядом – чересчур близко – сидел темноволосый хендлер и улыбался.

– Я уже боялся, что вколол тебе слишком много торазина. Ты пролежала в отключке несколько часов.

Он потянулся убрать пряди с моего лица. Я резко, с отвращением отвернулась.

– Не прикасайтесь ко мне, – прошипела я. – Не смейте ко мне прикасаться.

Он засмеялся.

– Мисс Барстоу, я знаю, вы расстроены, и по-понимаю, что нездоровы… – Он нагнулся ближе и прошептал на ухо: – Но это не извиняет плохие манеры.

Я зажмурилась. Наверное, мне полагалось бояться или грустить, но меня переполнял гнев. Они изменили Джеймса, Лейси. Собираются изменить и меня.

– А теперь, – продолжал хендлер, – пойду скажу врачу, что ты очнулась. – Он снова тронул мои волосы. – Мы с тобой еще увидимся, Слоун.

Меня свело от отвращения, когда он произнес мое имя. Я попыталась повернуться на бок, спиной к хендлеру, но руки оказались обмотаны кожаными ремнями, пристегнутыми к кровати. Шевельнувшись, у меня заболело запястье, и я вспомнила, как порезала себя перед тем, как меня взяли.

Я стиснула зубы, пережидая удаляющиеся шаги. Затем открыла глаза и огляделась.

Комната была монотонно белой – гладкие стены без единого цветного пятна. У кровати стул. Все чистое и пахнет, будто протерто спиртом. Я ждала с бьющимся сердцем, не зная, что меня ждет. А это больно, когда лезут в голову?

Я лежала на спине, и скорбь понемногу начала просачиваться в сознание. Родители меня предали. Я их ненавижу, хотя и знаю – не за что. Они ведь думали, что спасают меня, когда обрекли на полужизнь. Я потеряю все.

Скатившаяся слеза защекотала щеку, и я прокляла себя за то, что не сдержалась. Я вытерла щеку о подушку и шмыгнула носом, глядя в потолок. Было тихо – так тихо, что единственным звуком, нарушавшим тишину, было мое дыхание. Интересно, способна ли тишина свести с ума?

С тихим щелчком открылась дверь. Я замерла, не понимая, хочу ли смотреть, кто пришел.

– Добрый вечер. – Я услышала звучный низкий голос – спокойный, с легчайшим британским акцентом. Почти приятный. Я зажмурилась. – Я доктор Фрэнсис.

Колесики стула заскрипели, когда он опустился на сиденье.

Я боялась шевельнуться, но теплые руки коснулись моего предплечья, и я отшатнулась. Секунду спустя я поняла, что врач расстегивает удерживающие меня ремни, и посмотрела на его пальцы, старавшиеся меня освободить.

– Извините, – сказал он. – Это предосторожность, которую приходится применять ко всем поступившим пациентам.

– Не хочу быть пациентом, – возразила я.

Доктор Фрэнсис помолчал, изучающе вглядываясь в мое лицо зелеными глазами. Каштановые волосы коротко острижены, чисто выбрит.

– Слоун, – мягко сказал он. – Я понимаю, вы испуганы, но мы всего лишь хотим помочь. Вы этого не видите, но вы больны. Вы даже совершили попытку самоубийства.

– Нет. Я протестовала, когда меня забирали.

О прыжке в реку я говорить не стала.

– Мы не сделаем вам больно, – врач встал и обошел кровать, чтобы расстегнуть второй ремень. – Мы только уберем болезнь, Слоун, вот и все.

– Я видела «излеченных», – сказала я, сузив глаза. – Я видела, что вы убираете.

Когда меня отвязали, я села на кровати, растирая запястья и удивляясь тому, что вовсе не чувствую себя беззащитной. Увидев на себе больничную одежду, я вздрогнула, представив, что переодевал меня темноволосый хендлер.

Доктор Фрэнсис озабоченно свел брови:

– Все, кто поступает в Программу, очень больны.

– Я не об этом, – сказала я. – У нас должен быть выбор.

– Разве можно принять правильное решение, если разум замутнен болезнью? Это инфекция, Слоун, поведенческая зараза, и мы – единственное лекарство. – Врач замолчал, словно спохватившись, как холодно это прозвучало. – Извините. Сперва вам нужно освоиться. Я попрошу медсестру к вам зайти.

Кивнув, он вышел.

Меня еще трясло от укола хендлера, но я невольно задумалась: что, если доктор прав? Может, я больна и не осознаю этого? Я снова легла, глядя на бинт на запястье и вспоминая, какое отчаяние мной овладело.

Но еще я хорошо помнила выражение лица хендлера, пришедшего за мной, и хищный взгляд. Он ждал возможности привезти меня сюда.

Нет, Программа не лекарство. Это гибель для меня.

– А здесь у нас комната досуга, – говорила медсестра. Вид у нее доброй бабушки, она даже носит вязаный свитер поверх медицинского костюма, но, по-моему, это делается нарочно, чтобы меня обмануть. Я крепче обхватила себя руками – голова все еще кружилась – и, шаркая, потащилась за медсестрой в большую комнату.

Я была одета в лимонно-желтую больничную пижаму, желтый халат и солнечного цвета тапки-носки. Я бы предпочла что-то более депрессивное – скажем, черное, но, видимо, поэтому меня и одели в желтое.

Обстановка в комнате досуга отнюдь не казалась располагающей. В отличие от Центра здоровья, здесь не было ярких цветов. Все белоснежное и бесстрастное, как черно-белое кино, с мазками желтого. Здесь около двадцати человек. Программа принимает пациентов от тринадцати до семнадцати, но большинство показались мне старше. Никаких столов для пинг-понга и шахматных досок, зато у стены телевизор, а перед ним диван. Несколько столов и стульев поставлены у окон (которые, уверена, не открываются), выходящих на лужайку. Два компьютера с табличками «Интернета нет». Единственное, что привлекло мое внимание, – игра в карты за столом в углу.

Игроков было трое, один жевал хлебную палочку, будто сигару. Их реплики заставили затосковать по Джеймсу и Брэйди. Мы тоже вот так играли в карты.

– Какой это корпус? – спросила я, борясь с дурнотой. Программа размещается в трех зданиях. Мне захотелось выяснить, сюда ли привозили Джеймса.

– Спрингфилд, – ответила медсестра. – В Роузбурге и Тайгарде мест почти не осталось. Мы можем одновременно принять всего сорок пациентов, поэтому у нас тут плотненько. – Медсестра улыбнулась и тронула меня за плечо. – До ужина примерно час. Не хочешь с кем-нибудь подружиться? Это полезно для выздоровления.

Я метнула на нее такой ненавидящий взгляд, что она попятилась. Друзья? Мне вот-вот сотрут воспоминания о друзьях. Кивнув, медсестра оставила меня в комнате досуга. Сходство с доброй бабушкой сразу исчезло, когда она пошла по другим делам.

Может, и остальное здесь фальшивое. Нам внушают ложное ощущение покоя, которого не существует. Это Программа. Я знаю, как она коварна.

Парень с хлебной палочкой-сигарой громко засмеялся, бросив карты на стол. Я поразилась, услышав смех в этих стенах, и во все глаза уставилась на человека, способного смеяться в этом жутком заведении.

Он поднял взгляд и тоже заметил меня. Его улыбка немного пригасла. Он кивнул в знак приветствия. Я отвернулась.

Подойдя к окну, я присела на стул, подтянув колени к подбородку, и обхватила себя руками. Сколько человек пытались выпрыгнуть из этих окон, прежде чем их решили заделать наглухо?

Я никогда не любила высоты. Когда мы были детьми, родители возили нас в парк развлечений, и Брэйди уговорил меня покататься на колесе обозрения. Мне было лет восемь-девять, и на самом верху кабинка остановилась. Застряла. Сперва Брэйди шутил и раскачивал ее взад-вперед, но потом я расплакалась.

– Не нужно бояться высоты, Слоун, – покровительственно сказал он, обняв меня и оглядывая парк. – От фобий надо избавляться. Они лишь увеличивают вероятность, что именно так ты и умрешь. Ты как бы ставишь себе цель. Это называется накликать беду.

Я вытерла щеки.

– Что?

– Я в книжке вычитал. Если будешь и дальше бояться высоты, однажды свалишься откуда-нибудь повыше.

Я вцепилась в перила, учащенно дыша. Брэйди засмеялся.

– Не сегодня, а когда-нибудь. Это как с рекой: боишься плавать – значит, когда-нибудь упадешь в нее и утонешь. Подсознание приведет тебя к такому исходу.

И теперь я молчала, глядя на лужайку у корпуса. Я не утонула в реке, хоть и попыталась. Утонул мой брат. Может, это моя вина? Ведь брат знал о моем страхе…

– У тебя вид, будто обидели твою любимую собачку.

Вздрогнув, я обернулась. Рядом стоял парень из-за карточного стола.

– Что? – спросила я, опуская ноги на пол.

– Ах нет, – улыбнулся он, – ей просто стерли память. – Длинные крашеные черные волосы торчат как попало, но ему даже идет. Под глазами темные круги. На шее, под подбородком, неровный шрам. С трудом сглотнув, я посмотрела в пристальные темные глаза.

– Я не в настроении шутить. Может, в другой раз.

Я отвернулась к окну, надеясь, что он уйдет, и я укроюсь в воспоминаниях о Джеймсе.

– О-кеееей, – сказал парень, отступая на шаг. – Тогда до скорого, красотка. – Уходя, он покачал головой, словно удивляясь, что я не поддержала разговор. Но я не собираюсь заводить здесь друзей. Меня интересует, как отсюда выбраться.

Глава 2

На следующее утро медсестра пришла рано – и опять с теплой улыбкой на лице. Сон был тяжелым – несомненно, из-за лекарств, которые мне дали вечером.

– Пора к психотерапевту, – сообщила она, помогая мне вылезти из кровати, поддерживая под руку. Я чувствовала себя оглушенной и нетвердо стояла на ногах. – Доктор Уоррен тебе понравится, вот увидишь. Замечательный специалист.

Я зашла в туалет, а потом медсестра собрала мне волосы в хвост. Я не сопротивлялась – к рукам словно привесили мешки с песком. Она натянула мне тапки-носки и застегнула халат.

– Ну вот, дорогая, – сказала она. – Пойдем. Мы же не хотим опоздать.

Медленно моргая, я шла за ней по коридору. Там никого не было, кроме темноволосого хендлера, прислонившегося к стене, скрестив руки на груди. Он наклонил голову:

– Доброе утро, мисс Барстоу.

Я не ответила, крепче вцепившись в руку медсестры. Хендлер вечно рядом, вечно следит за мной. Да что же мне от него не избавиться?

– Который час? – спросила я медсестру хриплым со сна голосом.

– У тебя первый сеанс сегодня. Сейчас шесть, – ответила она.

По-моему, шесть утра рановато для того, чтобы обнажать душу, но, может, в это время я особенно уязвима? Я сжала зубы, борясь со страхом, когда мы остановились перед деревянной дверью. Что за ней? Я не знала, что со мной будут делать.

Медсестра открыла дверь – я затаила дыхание – и провела меня в маленький кабинет, белый и чистый. Перед большим деревянным столом – удобное на вид кресло. Из-за стола с улыбкой поднялась женщина.

– Доброе утро, Слоун, – сказала она. Голос у нее был глубокий, а тон – не терпящий возражений и одновременно покровительственный.

– Доброе, – пробормотала я, удивившись, насколько обычным оказался кабинет. Я ожидала чего-то куда более страшного – электрошокового кресла, например.

– Спасибо, Келл, – сказала доктор Уоррен медсестре и предложила мне присесть. Плюхнувшись в большое темно-бордовое кресло, я заметила на столе замечательного специалиста стакан воды и красную таблетку. Сомневаюсь, что это для нее.

Я перевела взгляд на доктора Уоррен. Она сложила губы в сочувственную улыбку.

– Ты злишься, – сказала она.

– Вы так думаете?

– Отчего?

Вопрос показался настолько нелепым, что я даже не знала, что ответить, и молча глядела на врача. Она носит тонкие очки в металлической оправе, темные вьющиеся волосы изящно падают на плечи. Даже макияж безупречен, будто она не врач, а актриса на сцене.

– Я не хочу здесь находиться, – выдавила я.

– Ты пыталась убить себя, Слоун.

– Потому что там были хендлеры, – огрызнулась я. – Я решила, раз пришли за мной, получайте спектакль.

Доктор Уоррен разочарованно кивнула и посмотрела на таблетку:

– Тебе надо принять лекарство, прежде чем мы начнем.

– А если я не приму?

Она наклонила голову набок.

– Значит, не примешь. Это не уловка, Слоун. Я хочу помочь, но ты на взводе.

– Я просто зла. Я хочу жить моей жизнью. Хочу домой.

– И вернешься, – подалась вперед врач. – Вернешься. – Она говорила так искренне и горячо, что моим первым побуждением было поверить. Человек не в состоянии изображать подобную заботу – по крайней мере, не должен уметь. – Пожалуйста, – показала она на лекарство. – Тебе станет комфортнее. Я лишь хочу поговорить.

Мне хотелось домой, в свою кровать. Я не желала психотерапии. Но если таблетка ослабит печаль, стеснившую мне грудь, может, стоит ее принять, чтобы выдержать разговор. Кивнув, я взяла маленькую красную таблетку и проглотила.

Доктор Уоррен поправила очки и улыбнулась. После приема таблетки прошло двадцать минут, и, должна сказать, тело чувствует себя просто великолепно. Ноги перекинуты через подлокотник, голова покоится на мягкой спинке. Мышцы после многодневного напряжения расслабились до вялости.

– Я знаю, что отсутствие Джеймса для тебя главный источник боли, – начинает доктор Уоррен. – Может, тебе станет легче, если мы поговорим о нем?

– С какой стати мне с вами разговаривать? – сонно спросила я, глядя мимо врача на солнце, сиявшее за большими окнами. – Вам же нет до нас никакого дела.

– Отчего же, я здесь, чтобы тебе помочь, Слоун. Я посвятила жизнь тому, чтобы остановить эпидемию.

– Ну-ну.

– Мне бы очень хотелось узнать, как вы с Джеймсом познакомились, – настаивала она.

– Он был лучшим другом… – я замолчала, вновь охваченная эмоциями, – … моего брата.

– Который покончил с собой?

Я кивнула. В меня просачивалось тепло, унося с собой боль. Охватывавшее меня бесчувствие было сравнимо с блаженством.

– Ты винишь себя в смерти Брэйди?

Я отшатнулась, услышав имя брата. Меня встревожил сам факт, что она вообще знает его имя. Я не хотела говорить о Брэйди, однако будто со стороны услышала свой ответ:

– Конечно.

– Почему? – Доктор Уоррен поставила локти на стол.

– Я была там, – попыталась я подобрать слова. – Если бы я умела плавать…

– Джеймс тоже чувствовал вину?

– Да. – Я помнила, сколько ночей Джеймс плакал мне в колени, говоря, что он подвел Брэйди и меня. Я попыталась прогнать воспоминание, но оно упрямо возвращалось, и я ничего не могла поделать, как не могла не отвечать на вопросы Уоррен. Что-то заставляло меня откровенничать, выворачивать наизнанку опустошенную, ноющую душу.

– Значит, вы взяли вину на себя, – заключила она, – тяжело перенося потерю. Уверена, от этого между вами возникла тесная эмоциональная связь, и вы с Джеймсом начали встречаться.

– Нет. Встречаться мы начали раньше.

Доктор Уоррен подалась вперед:

– Расскажи мне об этом.

В голове мелькнула мысль промолчать, но меня переполняли эмоции. Мне не хватало Джеймса, хотелось вспомнить, каким он был раньше. Впервые за столько времени я могла выплакаться, облегчить сердце. Я закрыла глаза, опустила голову на мягкую спинку кресла и рассказала, как впервые поняла, что неравнодушна к Джеймсу.

– Позволь подытожить, – сказала доктор Уоррен, дослушав мой рассказ. – Сперва Джеймс от отношений уклонялся?

– Ну, да, пассивно-агрессивно. Мы оба любили Брэйди и не хотели его огорчать.

– И как же из этого вырос роман?

– Ну, со временем, – ответила я, взглянув на нее. – В первый день все пошло наперекосяк, у реки тоже. Я думала, все мои чувства к нему остыли. Затем однажды ночью мы втроем забрались в палатку – Брэйди с одной стороны, Джеймс с другой. Палатка была большая, Брэйди немного отодвинулся, но Джеймс лежал рядом, почти касаясь меня локтем. Я слышала наше дыхание, пыталась закрыть глаза, но все тело покалывало. Я чувствовала на себе его взгляд. В горле пересохло. Я пожалела, что еще не сплю. И тут его рука задела мою – легонько, так что пришлось гадать, было или не было. Я вздохнула и повернулась на бок, встретившись с ним взглядом, – улыбнулась я. – В его голубых глазах было такое смятение, что я решила – он хочет меня поцеловать.

– Поцеловал? – спросила доктор Уоррен.

Я покачала головой.

– Нет. Выругался и выбрался из палатки, прихватив спальный мешок и рюкзак. Расстегнул молнию на двери и вышел. В результате спал в машине.

Доктор Уоррен свела брови:

– Почему он это сделал? Ты расстроилась?

– Ну, спала я плохо, мучаясь от чувства вины и неловкости. Позже он объяснял, что когда он меня коснулся и я на него посмотрела, у него встал, – засмеялась я.

– Так он романтик? – улыбнулась доктор Уоррен.

– Таким его мама родила. Своим признанием он хотел сделать мне комплимент. А тогда он твердо решил меня недолюбливать и ушел спать в машину. Надеялся, что я не замечу… Я и не заметила, к сожалению, и потом несколько недель мучилась странной неловкостью, будто сделала что-то дурное.

На столе запищал таймер. Доктор Уоррен снова улыбнулась.

– Было очень интересно, Слоун. Надеюсь, завтра я услышу еще.

Я кивнула, прилично себя чувствуя впервые за много недель. Разговор действительно помог, будто я побыла рядом с прежним Джеймсом, которого мне отчаянно не хватало. Это покажется наивным, но на секунду я поверила, что все наладится и доктор Уоррен действительно поможет.

– Подожди, – она подала мне бумажный стаканчик с желтой таблеткой. – Прими лекарство, Слоун.

– Но…

– Чтобы закрепить ощущения, – улыбнулась она. Мне уже не хотелось возвращаться к привычной подавленности и унынию, поэтому я проглотила таблетку и вышла.

В коридоре меня вдруг накрыла волна дурноты. Я схватилась за холодную кафельную стену, чтобы не упасть. Меня пронзило страхом. Боже, что это за таблетка? Я тронула лоб, пытаясь вспомнить сессию у психотерапевта, но словно провалилась куда-то. Меня шатнуло вбок.

Чья-то рука поддержала меня под локоть.

– Позвольте проводить вас в палату, мисс Барстоу.

Подняв голову, я увидела темноволосого хендлера со зловещей улыбкой на губах. Я вырвала руку.

– Оставьте меня в покое!

– Хватит, хватит, – сказал он, поддразнивая. – Не надо упрямиться. Не хочу снова тебя привязывать.

Я не позволю себя запугать. Программа меня не получит. Размахнувшись, я врезала ему кулаком в челюсть. Выругавшись, он тут же завернул мне руку за спину и прижал к стене. Почувствовав легкий укол – опять седатив, я засмеялась.

– Мне все равно, сколько лекарств вы со своими докторами в меня вольете, – сказала я. – Вам не забрать моих воспоминаний.

Хендлер навис надо мной, обдавая ухо горячим дыханием.

– Дура, – прошептал он. – Мы их уже забрали.

На этом я отключилась.

Глава 3

Уже третий день я занимаю кресло у окна. Небо затянуто облаками, и я рада. Горькой радостью, вроде «если мне плохо, пусть и другим будет не лучше». Мысли то и дело возвращались к Джеймсу, но я спохватывалась и напоминала себе, что он меня уже не знает.

– Шутка типа не бей лежачего не прокатит?

Я не повернула голову, продолжая глядеть в окно. Пусть думает, что я впала в кататонию.

– Ты всегда такая злая? – не отставал парень.

– Да, – машинально ответила я, желая, чтобы он ушел. Чтобы они все отстали.

– Прелестно. Но я все равно кое-что тебе принес и приглашаю на вечернюю партию в карты. Свои рога и вилы не бери. – Он положил передо мной большую хлебную палочку. Я смотрела на нее, не поднимая взгляда на парня. – На очень эксклюзивную партию в карты, – добавил он.

В его голосе слышалась улыбка. Я взяла хлебную палочку, оглядела со всех сторон и откусила. Ничего не сказав, я вернулась к созерцанию потемневшего неба. Надеюсь, скоро пойдет дождь.

– Спасибо – пожалуйста, – обескураженно произнес парень. – Может, увидимся.

Я подождала, пока он отойдет, и обернулась. Он сидел на диване с рыжей девчонкой и заливисто хохотал, будто мы не в Программе вовсе, а на вечеринке у одноклассника в цокольном этаже.

Хлебная палочка оказалась очень сухой, я боялась подавиться. В этот момент парень поглядел на меня через плечо. В его темных глазах была тревога. Я отвернулась.

– Когда вы с Джеймсом начали встречаться? – спросила доктор Уоррен. Я разглядывала ее, отмечая, как от таблетки начинает расплываться в глазах. Сегодня она собрала волосы в пучок; макияж и брючный костюм прекрасно сочетались. Она совершенство. И при этом фальшивка.

Я в Программе уже почти неделю. Принимаю таблетки, когда их предлагают, предпочитая спать, а не жить настоящей жизнью. Хотя я не доверяю доктору Уоррен – ни грамма, – но я беру таблетку со стола, когда вхожу. Во время психотерапии прошлое становится четче, будто таблетка помогает сфокусировать внутреннее зрение. А когда думаю о Джеймсе, я уже не одинока.

– Мне не хочется сегодня говорить, – сказала я, желая оставить свои мысли при себе.

Она вздохнула.

– Это можно понять. Но мне просто любопытно узнать о вас двоих. Ведь именно Джеймс настоящая причина твоего гнева.

– Вовсе нет, – живо ответила я. – Он единственный, кто мне не безразличен, остальное неважно.

– Но ты злишься.

– Потому что вы его забрали. Вы его изменили.

– Не я, Джеймс был в другом корпусе. Но у меня была возможность просмотреть его историю болезни. – Она понизила голос: – Там есть запись, что Джеймс пытался покончить с собой уже в Программе. Ты предпочла бы видеть его мертвым?

Ее слова резанули меня как ножом, я схватилась за сердце. Джеймс пытался себя убить? При одной мысли об этом из глаз покатились слезы.

– Нет, – прошептала я. – Этого я не хочу.

– Хорошо, Слоун, – похвалила врач, будто за правильный ответ. – Именно так и надо реагировать, когда кто-то хочет совершить самоубийство. Расскажи мне о Джеймсе. Вот увидишь, от этого тебе станет легче.

Всхлипнув, я закрыла рукой лицо, вспоминая, какими мы с Джеймсом были раньше.

– Я старалась его избегать, – начала я, расслабляясь. – Когда он приходил к Брэйди, я выходила из комнаты или делала вид, что не замечаю его. Несколько раз Джеймс спрашивал, все ли со мной в порядке, но я не могла смотреть ему в глаза после того, что случилось в палатке. Брэйди сказал, что я веду себя странно. – Тихо засмеявшись, я опустила локоть, вспомнив, какое лицо при этом сделал брат. – Через несколько недель Джеймс начал раздражаться и даже дал Брэйди пять баксов, чтобы тот вызвал меня в кухню. Я думала, он надо мной издевается, но когда, рассердившись, ушла в свою комнату, все изменилось.

– Каким образом? – спросила доктор Уоррен.

– Джеймс пошел за мной наверх, сказав Брэйди, что идет извиняться. Когда он постучал, я сперва не хотела его пускать, но он сказал волшебное слово «пожалуйста», – улыбнулась я, вспоминая его голос и мягкие, страстные слова, нашедшие путь к моему сердцу. Даже тогда я не могла ему противиться.

Я подождала, прежде чем рассказать доктору Уоррен остальное. Лекарство разливалось по жилам, наполняя меня спокойствием. Мне хотелось все рассказать, но сперва я решила воскресить тот момент для себя, ища уединения в Программе.