Идентификация Янг Сьюзен

Глава 8

Когда слезы высохли, я лежала в кровати, накрывшись одеялом. Знаю, вскоре меня придут искать, не понимая, куда я пропала. Но я не могла вернуться в столовую, потому что меня до сих пор трясло.

Достав из кармана фиолетовую таблетку, я смотрела на нее. Возможно, она даже не поможет, но я должна попробовать. Надо бороться. Это мой последний шанс не все потерять.

Я положила таблетку в рот и проглотила, закашлявшись, но справившись с собой. Я знаю, что нужно запомнить – не романтику, не что-то заветное, а то, что станет ниточкой к ответам, которые я надеюсь получить, когда выйду отсюда. Со следующей таблеткой я оставлю себе четкое воспоминание о Джеймсе.

А пока я представила их с Брэйди фотографию и кольцо, которые спрятала в матраце. Тот день сотрут из памяти, мне потом и в голову не придет что-то искать. Таблетка – единственный способ.

Я сосредоточилась на фотографии: лицо Джеймса, его обнаженный торс, рука небрежно заброшена на плечи смеющегося Брэйди, а за ними катит свои волны река. Кольцо – пурпурное, блестящее, в форме сердца, которое мне подарил Джеймс, пусть я и не помню когда. Но я носила его не снимая, значит, оно должно что-то значить.

Все это в матраце. Эти вещи станут путеводной нитью, которая приведет нас друг к другу. Уцепившись за воспоминание, я закрыла глаза.

Прошло всего несколько минут, когда меня вдруг наполнила боль. Я закричала – в затылок будто ударили молотком. Успела свеситься с кровати – вырвало. Желудок скручивало, горло жгло огнем. Я сдавливала голову руками, словно сдерживая удары изнутри.

Комната кружилась. Зажмурившись, я опустила голову на подушку, стараясь дышать ровно и думать о кольце и фотографии, спрятанных дома в матраце. Казалось, нестерпимая боль никогда не закончится, но на самом деле прошло, должно быть, минут пять, и я смогла открыть глаза. Болел живот, и надо было подтереть лужу рвоты, прежде чем в палату зайдет медсестра Келл.

Я медленно поднялась, стараясь не наступать куда не надо, и подтерла пол туалетной бумагой, спустив ее в унитаз. Хриплое дыхание вырывалось неровными толчками, будто меня в любой момент снова могло вывернуть. Кислый вкус во рту перебивала неистребимая мята.

Я согнулась над унитазом, и меня снова вырвало.

Когда я пришла в уже полупустую столовую, вид у меня, должно быть, был совершенно больной. Глаза красные, будто с похмелья, сальные волосы стянуты в хвост. Но никто вроде ничего не заметил, и мне пришло в голову, что здесь лучше не прихорашиваться. Разумнее не привлекать внимания.

Я нашла свой поднос там, где оставила, и притворилась, что щиплю булку. Я выпила апельсиновый сок – что угодно, лишь бы убрать мерзкий вкус во рту. Табита пристально смотрела на меня из-за дальнего столика, но вскоре опустила взгляд.

Интересно, предлагал ли Роджер таблетку Табите? Мне хотелось спросить, но как о таком спросишь. А если не предлагал, тогда что? Табита меня заложит, и я здесь основательно застряну.

Мне не хватало Релма. Надеюсь, Роджер сказал правду и Релм скоро вернется. Что, если его мучают? Что, если они стирают меня из его памяти?

В дверях появилась медсестра Келл. Вскочив, я подошла к ней поговорить.

– Слоун, милая, – сказала она, явно польщенная моим вниманием. – Тебе лучше?

– Да. А… с Релмом все в порядке?

Она улыбнулась, снова став похожей на добрую бабушку.

– С Майклом Релмом все замечательно. Доктор Уоррен сейчас охлаждает его пыл. Боюсь, сегодня он не сможет ночевать в своей палате, но завтра снова будет с нами.

Я едва не разревелась.

– А он меня вспомнит? – тоненьким голосом спросила я.

Медсестра Келл только головой покрутила, будто я спросила несусветную глупость.

– Отчего же нет?

Я с облегчением выдохнула, хотя мне по-прежнему претили здешние порядки – все делают вид, будто ничего особенного не происходит, будто здесь и не стирают нашу личность.

– Спасибо, – выдавила я и вышла в коридор.

Карточную партию я пропустила. Сидя в палате, я раскладывала пасьянс – колоду одолжила медсестра Келл. Я прислушивалась к звукам в коридоре, надеясь уловить смех Релма. Меня бросало в пот при мысли, что Роджер пройдет мимо палаты или, того хуже, заглянет ко мне. Но все было тихо.

Заснула я легко, обойдясь без таблеток, которые приносит мне медсестра Келл. Рано утром на сеанс к Уоррен я пошла длинной дорогой, чтобы пройти мимо палаты Релма. Он еще не вернулся.

При моем появлении доктор Уоррен засияла, как медный грош.

– Слоун, – воскликнула она, – ты прекрасно выглядишь!

Я знала, что она лжет, потому что я не принимала душ и даже не взглянула в зеркало. Правда, я намочила горячей водой махровое полотенце и оттерла шею, где Роджер возил своими губами. Терла с такой силой, что на коже появилось раздражение. Доктор Уоррен заметила красное пятно на шее, но ничего не сказала.

– Прежде чем начать… – Она пододвинула мне чашку с красной таблеткой. Я покачала головой.

– Спасибо, мне не нужно.

Она улыбнулась.

– Ты примешь таблетку, Слоун. Мы уже много раз это обсуждали.

От Роджера я знаю, что красная таблетка помечает воспоминания, чтобы позже их проще было удалить. Я не хотела класть ее в рот, предпочла бы раздавить подошвой тапка.

– Да? – переспросила я. – Видимо, я не помню.

На щеках доктора Уоррен проступили желваки.

– Соблюдай порядок, если хочешь, чтобы тебя отпустили.

– Я не стану ее принимать, – отрезала я. Совет доктора Уоррен прозвучал скорее угрозой. Во мне росло возмущение.

– Последняя возможность, – предупредила она, глядя мне в глаза.

Я подалась вперед:

– Я не буду принимать чертову таблетку, ясно?

Не дрогнув, доктор Уоррен спокойно выпрямилась в кожаном кресле:

– Мэрилин!

Вошла крупная женщина в белой сестринской форме, держа наготове шприц. Не успела я сообразить, что происходит, как игла вонзилась мне в руку выше локтя.

– Что это? – заорала я, вскакивая с кресла.

– Успокойся, – сказала доктор Уоррен без малейшего раскаяния. – Это та же доза. Я тебе говорила – ты примешь лекарство так или иначе. Добровольно просто менее болезненно. – Она посмотрела на медсестру. – Приготовьте еще шприц для инъекции в конце сеанса.

Я беспомощно стояла, сжимая руку в месте укола. Оскорбленная, распираемая бешенством, я боялась сорваться.

– Сегодня, – начала доктор Уоррен, игнорируя мою ярость, – я хочу поговорить о Джеймсе после смерти Брэйди. О том, как между вами возникла созависимость.

– Не созависимость, а любовь, дура!

Уоррен, похоже, была совсем не против подождать, пока я стану послушной. Я уже чувствовала, как лекарство разливается по жилам. Меня качнуло. Скоро я буду выбалтывать свои секреты.

Осев в кресло – ноги и руки казались странно легкими, в голове возник туман, – я начала рассказывать.

– Мы с Джеймсом тайно встречались два месяца, – говорила я, пристроившись виском к обивке кресла. – Трудно было скрывать от Брэйди. Джеймс у нас часто ночевал, и каждую ночь в три утра он тихонько выходил из комнаты Брэйди и ложился ко мне на кровать. Мы целовались и шептались. Джеймс меня все время смешил. Я не старалась держать свои чувства в тайне, но Брэйди не принял бы наших отношений, да и родители тоже. Поэтому мы только лежали в объятиях друг друга и болтали о том, чтобы сбежать из Орегона.

– Вы занимались сексом? – спросила доктор Уоррен, что-то записывая в карту.

– Нет. Могли, конечно, но не занимались. – Я улыбнулась своим воспоминанием. – Зато много целовались и обнимались.

Я закрыла глаза, сразу оказавшись за много миль отсюда.

– После смерти Брэйди Джеймса терзало чувство вины. Мне было еще хуже. Умей я плавать, может, я бы его спасла. Родной брат готовился к самоубийству, а я ничего не замечала, потому что была влюблена. Первую неделю мы с Джеймсом сторонились друг друга. Я даже глядеть на него не могла.

– Отчего же все изменилось?

– После похорон мать все время плакала, а отец запил. На меня свалилось удвоенное внимание. Родители боялись, что у меня тоже депрессия, а я просто горевала по брату. Брэйди был моим лучшим другом, я мечтала, чтобы он вернулся… – Я с трудом сглотнула. – Но он не вернулся, и не прокатился со мной на колесе обозрения, и так и не научил меня плавать…

Доктор Уоррен подала бумажную салфетку, и я промокнула глаза. Надо же, я и не заметила, что плачу, не чувствовала слез на щеках. У меня все онемело.

– И вот однажды я застала мать в комнате Брэйди – она собирала его одежду. У меня началась истерика при мысли, что его вещи положат в ящик вроде того, в который положили самого Брэйди. Я крикнула матери, что ненавижу ее. – Я опустила голову. – Я не горжусь этим, но я уже задыхалась от эмоционального настроя родителей, а мне требовалось время самой справиться с горем. Они не давали мне скорбеть! На следующий день возле телефона появилась брошюрка Программы. Я поняла, что отныне придется плакать потихоньку, и решила поговорить с Джеймсом – ведь Брэйди завещал нам беречь друг друга.

В школе меня загрузили беседами, терапией, мониторингом. Я чувствовала себя настолько одинокой, что начала опасаться – неужели я и в самом деле заболеваю? Но на той неделе я увидела Джеймса у наших шкафчиков и вдруг поняла, что ужасно соскучилась. Увидев меня, он тут же потопал навстречу и схватил в охапку так, что затрещали кости. Мне хотелось плакать, но я не могла.

– Это здоровые виды демонстрации эмоций, – сказала доктор Уоррен. – Вы могли поговорить с психологами.

Я уставилась на нее – шутит она, что ли? Неужели не знает, какие меры принимаются, чтобы «защитить» нас?

– Считайте что угодно, – сказала я Уоррен. – Но хендлеры хватались за любой повод, лишь бы нас закрыть. Мы жили под постоянной угрозой.

Я отвернулась, вспомнив, с каким облегчением убедилась, что с Джеймсом все в порядке.

– В тот день и на следующий он подвез меня домой. Только вместе мы чувствовали себя нормальными. Уезжая подальше, чтобы выплакаться без посторонних глаз. Шли недели. Мы понемногу начали говорить о другом – о том, чтобы вместе уехать отсюда и больше не расставаться.

Со стесненным сердцем я вспомнила наш первый раз и свой страх. Мы ночевали у реки, лежа в обнимку на одеяле у жаркого костра. Я была влюблена в Джеймса. Закрыв глаза, я вспомнила, как Джеймс жарко поцеловал мне шею, нежно поглаживая мое тело. Вскоре он уже страстно целовал меня, желая больше, чем раньше.

Коленом он раздвинул мне ноги, а я стянула с него футболку, он остановился и сказал, задыхаясь: «Мы не должны…»

Веки были полуопущены, голубые глаза переполняла страсть. Я притянула его к себе и снова принялась целовать, расстегивая ремень. У Джеймса оказался с собой презерватив, то есть он понимал, что это может произойти. И мы воспользовались кондомом – и в тот раз, и потом.

Я открыла глаза и увидела, что доктор Уоррен ждет продолжения. Я не хотела говорить, но просто не могла остановиться. Чуть не плача, я понимала, что это значит. Она украдет и это воспоминание, и сознавать это было невыносимо.

– В ту ночь, когда у нас с Джеймсом впервые был секс, свою роль сыграли не только гормоны. Было отчаяние, печаль и немного боли, а потом вдруг стало прекрасно, и появилась надежда. Это было взаимное обещание беречь друг друга. Джеймс сказал, что любит меня и не допустит, чтобы со мной что-то случилось. – Я задохнулась. – Но я его не защитила. Я очень старалась, но это оказалось мне не по силам. За ним пришли и забрали. И теперь он меня уже не любит.

Я зарыдала, закрыв лицо руками. Больно быть живой. Мне не хотелось жить после такой потери.

– У меня ничего не осталось, – сказала я, не отнимая ладоней от лица. – Я совершенно одна.

– Это не так, – возразила доктор Уоррен. – Я не говорю, что Джеймс плохой, или Миллер, Брэйди, Лейси. Но именно из-за них ты здесь. Они были больны, Слоун, и заразили тебя. А теперь ты обязательно поправишься. Это как онкология – врачам необходимо удалить больные ткани.

Я глядела на нее с ненавистью, которую немного приглушила боль, бушевавшая в груди.

– Вот, – сказала она, протягивая мне желтую таблетку. – Прими. Это придаст тебе сил, и все будет как должно быть.

Я тут же вспомнила об отвратительном, слюнявом поцелуе Роджера и о том, что фиолетовая таблетка сохранит какие-то воспоминания. Посмотрев на доктора Уоррен, я сказала:

– Пошла ты к черту.

Тут же меня кто-то схватил, и я почувствовала укол в плечо.

Глава 9

– Слоун! – сказал кто-то громким шепотом.

Глаза распахнулись сами собой, и я закричала, увидев темную фигуру у своей кровати.

– Ш-ш-ш, – быстро сказал Релм, приложив палец к губам. Он оглянулся на дверь, и я замолчала.

– Напугал, на фиг, – прошептала я и приподнялась, чтобы получше его разглядеть в темной палате, которую освещал только лунный свет через не открывавшееся окно. – Что с глазом?

Под глазом у Релма был черный синяк, судя по виду, еще болезненный.

– Все нормально, – отмахнулся он. – Хотел проверить, как ты. Я не знал, что так резко исчезну. – Широко улыбаясь, он внимательно смотрел на меня, проверяя, все ли в порядке.

– Это было очень невежливо, – подхватила я, садясь и обнимая его за шею. Он рассмеялся и слегка меня обнял, будто стесняясь. – Мне было одиноко.

Релм пригладил мне волосы.

– Слоун… – Он помолчал. – Тебя ведь не обижали?

В его голосе слышалось беспокойство. Я подумала, что он говорит о Роджере, но я не могла сказать о таблетке. И о поцелуе.

– Нет, – солгала я. – Просто я боялась, что ты не вернешься.

Опустив руки, я легла в кровать, радуясь, что он рядом.

– Тебе надо спать, – прошептал Релм. – За завтраком увидимся.

Я кивнула, улыбнувшись:

– Может, дадут вафли.

Он засмеялся.

– Если не дадут, я для тебя достану.

Я улеглась на бок, и он поправил мне одеяло.

– Ты-то достанешь.

Я проводила его взглядом. Релм тихо прикрыл дверь. С меня словно спала огромная тяжесть. Я знала, что была расстроена, но не помнила, почему, и радовалась возвращению друга.

На следующее утро Релм ждал за столиком, свежий и бодрый в лимонно-желтой пижаме. Влажные волосы зачесаны назад, что делало его еще более юным и очень шло к черным глазам.

– Вафель нет, – сообщил он, словно ожидая моего разочарования. – Но я заполнил карточку предложений, завтра будут.

Я засмеялась и присела рядом, еще не взяв себе поднос с едой.

– Фингал тебе хендлер поставил? – спросила я. Релм невесело смотрел, как я его разглядываю.

– Локтем заехал, – признался он. – Но я этого Роджера чуть не задушил, так что счет примерно равный.

Я напряглась и отвернулась, с отвращением вспомнив, что позволила Роджеру себя трогать. Зато теперь я сохраню часть воспоминаний. По крайней мере, надеюсь на это.

– В чем дело? – спросил Релм.

– Ни в чем, – пробормотала я. – Есть хочу.

И я ушла в очередь за подносом.

Третья неделя на исходе, а я по-прежнему отказываюсь добровольно принимать таблетки. Лучше бы мне не знать действие этих таблеток, чтобы не устраивать противостояние каждый день. Но я знаю и каждый день устраиваю. Потому что хочу бороться.

После очередного сеанса психотерапии и новой инъекции я шла в палату, когда в коридоре появился он.

– Привет, Слоун, – сказал Роджер. – Извини, что давно не навещал. Много времени провожу в твоей новой школе.

От звука его голоса руки покрылись гусиной кожей.

– Оставь меня в покое, – заплетающимся языком сказала я.

– Не хочешь спросить почему?

Я повернулась к нему. Темные волосы падали ему на глаза.

– Нет.

– А тебе знакомо имя Джеймса Мерфи? – спросил он.

Я задохнулась и остановилась, схватившись за стену. Джеймс мой бойфренд, по крайней мере, был до Программы. Он дружил с Миллером, а до этого… Кем? Кем Джеймс был раньше?

Я потерла лоб основанием ладони. Не могу вспомнить.

– Похоже, Джеймс тот еще баламут. Неудивительно, что вы так долго были вместе. Вы же парочка бунтарей, – засмеялся Роджер. Мне захотелось выцарапать ему глаза.

– С ним все нормально? – спросила я.

Роджер кивнул:

– Абсолютно. Но он ходячая проблема. Вечно смывается от хендлеров, нервы нам мотает. Повезло, что ему скоро восемнадцать, иначе загремел бы сюда повторно.

С Джеймсом все в порядке. Я улыбнулась, прислонясь к стене.

– Знаешь, Слоун, – прошептал Роджер, подходя ко мне вплотную. – Через пару сеансов ты вообще забудешь Джеймса.

– Заткнись, – отрезала я, зажмурив глаза, когда его пальцы скользнули по моей голой руке.

– Я сказал тебе цену и думаю, что она справедлива. Что скажешь? – Он подался ближе, обдавая мне ухо пропахшим мятой дыханием. Палец прошелся по моей руке и скользнул вниз по рубашке, задев грудь.

Стены кренились – действовало лекарство, но я старалась держаться. Не хочу показаться слабой. Не хочу его поганых рук.

– Нет! – зарычала я.

– Хм… – сказал Роджер, подхватывая меня за талию. Голова сама собой склонилась ему на плечо. – Помочь тебе дойти до палаты, что ли…

Вырываясь, я едва не упала на пол, но сзади в коридоре послышался голос:

– Эй, Родж, – Релм стоял, сунув руки в карманы желтой пижамы. – Похоже, тебе сейчас понадобится помощь.

Не отвечая, Роджер опустил меня на пол и попятился.

– Я ничего плохого не делал, Майкл, – заверил он.

– Неужели? – спросил Релм, подходя к нам. Белый кафель пола приятно холодил щеку. Скосив глаза, я смотрела на Релма. – С другими девочками ты тоже ничего плохого не делал? – продолжал он. – Интересно, что скажет доктор Уоррен? – Мрачный как туча, Релм остановился надо мной. Я дотянулась до края его штанины, ухватилась за ткань и пыталась подняться.

– У тебя свои секреты, у меня свои, – сказал Роджер, сузив глаза, и попятился.

Релм взял меня за руку и потянул, помогая подняться.

– Идти можешь?

Я хотела ответить «да», но не могла удержаться на ногах. Релм нагнулся, одной рукой подхватил меня под колени и поднял. Я бессильно опустила голову ему на грудь. Он понес меня в палату. Роджер отходил по стеночке как можно дальше.

– Разговор не окончен, – предупредил его Релм и пинком открыл мою дверь. Я чувствовала, как он напряжен, и думала, что сделал бы со мной Роджер, если бы не появился Релм. Когда он уложил меня на кровать, я вцепилась в его пижаму и умоляла остаться и не уходить, пока он снова меня не обнял. Я забылась странным, тяжелым сном.

За ужином мы о произошедшем не говорили. По крайней мере, сначала. Релм донес мой поднос до стола, притом что Дерек и Шеп наперебой изощрялись в остротах, называя его подкаблучником. Я дрожала – меня вообще лихорадило. Видимо, реакция на лекарство.

– Можно к вам? – спросила Табита, остановившись у стола. Парни засмеялись, но Релм подвинулся.

– Конечно, Тэбби.

Я улыбнулась, видя, что он добр и умен. Как Джеймс, всегда умеет поднять настроение. Джеймс меня тоже смешил, хотя я не могу вспомнить последний раз.

– Вот, – сказал Релм, положив кусок кукурузного хлеба на мой поднос. – Тебе надо есть, Слоун. Ты же просто чахнешь.

– Может, я хочу зачахнуть!

– Не говори так, – яростно прошептал он. – Иначе тебя здесь закроют.

Я виновато кивнула, посчитав, что огорчила его, и взяла под столом за руку.

– Мне просто очень себя жаль, – тихо сказала я. – Мои воспоминания… Их осталось совсем мало…

Релм стиснул мне руку и не отпускал. Он глядел на меня, будто все понимая, и мы начали есть, слушая, что говорят остальные. Я кивнула, когда Дерек сказал – вот будет ему восемнадцать, и он уедет за границу.

Я была благодарна Релму за то, что он держал меня за руку. В этом не было ничего романтичного. То была рука помощи.