Холод южных морей Шестёра Юрий

Глава 12. И воздастся за содеянное

Неисповедимы пути Господни… Маленькими ручейками со всех концов планеты стекаются, а то и просачиваются каплями, образуя потоки конфиденциальной информации, оседающей в департаментах Министерства иностранных дел Российской империи. Просеиваясь сквозь фильтры из десятков опытных чиновников, она в концентрированном виде отражается в справках, предназначенных для докладов министра Его Императорскому Величеству.

После очередного доклада о состоянии русско-английских отношений министр иностранных дел граф Нессельроде положил перед государем копии документов британского министерства иностранных дел с сопроводительной запиской генерального консула в Рио-де-Жанейро Лангсдорфа и копию донесения королю губернатора Новой Голландии Маквария.

Александр I, пробежав взглядом документы и сделав несколько пометок в них, поднял глаза на министра.

– Поясните мне, уважаемый Карл Васильевич. В этих документах упоминается о неком якобы опытном разведчике… – он заглянул в один из них с его пометкой, – Шувалове. Во всех документах это одно и то же лицо?

– Совершенно верно, Ваше Императорское Величество.

– Он, случайно, проходит не по вашему ведомству?

– Нет, Ваше Императорское Величество. В записке господина Лангсдорфа упоминается о том, что господин Шувалов является поручиком лейб-гвардии Преображенского полка и в настоящее время находится в Антарктической экспедиции Беллинсгаузена в качестве его помощника по ученой части.

– Гвардия… – и по лицу императора пробежало выражение глубокого удовлетворения. – Стало быть, все-таки гвардия… – И после непродолжительной паузы неожиданно поинтересовался: – Получается, что господин Шувалов, ко всему прочему, имеет отношение и к ученым делам?

Нессельроде вздрогнул, как от удара хлыстом. «Недотепы канцелярские! – с гневом вскинулся он. – Чинодралы поганые! Не соизволили подготовить справку о лице, упоминаемом в документах, представляемых императору. Да и я, старый дурак, упустил это из вида… А вот государь в отличие от меня ничего не упускает!» – сокрушался он.

Пауза заметно затянулась, и император усмехнулся про себя: «Не готов к ответу, дорогой граф! Промашка вышла. А ведь это редко с тобой случается. Видать, и на старуху бывает проруха…»

– Как следует из донесения королю генерала Маквария, – наконец-то нашелся министр, – принадлежность к ученому миру является надежным прикрытием активной разведывательной деятельности Шувалова.

Александр I кивнул головой в знак согласия и позвонил в колокольчик. В дверном проеме выросла фигура дежурного генерала.

– Распорядитесь подготовить мне материалы о поручике Преображенского полка Шувалове. Все, какие есть.

Это была пощечина министру иностранных дел. За упущение по службе.

Государственный аппарат Российской империи, вопреки существовавшему в определенных кругах мнению, работал четко и оперативно. Во всяком случае, уже через день после памятного доклада Нессельроде императору были представлены аккуратно подобранные стопки материалов под общим названием «Дело поручика гвардии Шувалова А. П.»

Прочитав название, Александр I усмехнулся: «У нас любые сведения о лице, вызвавшем “высочайший” интерес, тут же облекаются в форму “дела”, независимо от того, кого они касаются: преступника или героя. Инстинкт чиновного самосохранения: кто его знает, что на уме самодержца, как бы чего худого не вышло… – И удрученно вздохнул: – Этого порядка уже не переделаешь, это уже на века…»

Он взял в руки тоненькую папку из департамента гвардии и с интересом ознакомился с личным делом поручика лейб-гвардии Преображенского полка Шувалова Андрея Петровича. Хорошо подготовлен… любознателен… исполнителен… обладает хорошими организаторскими способностями… честен… с офицерами полка поддерживает нормальные дружеские отношения… перспективный офицер. «Слава Богу, что не дебошир и не пьяница, – удовлетворенно заключил император. – А главное, не похож на авантюриста, любителя острых ощущений».

Однако, быстро пробежав глазами, как это он умел делать, следующий документ, Александр I был поражен не столько его содержанием, сколько резолюциями: «Не из нашего ведомства, а посему годен лишь для ознакомления» и ниже размашистое, с чернильными брызгами, наискось по тексту представления категорически самодовольное «Отказать». В чем? В повышении в чине поручика гвардии Шувалова за заслуги, перечисленные главным правителем Русской Америки. Когда тот же результат постиг и следующее представление, поступившее в департамент гвардии через три года, о награждении Шувалова орденом Анны III степени за успешное обследование Кентерберийской долины Южного острова Новой Зеландии, император в гневе встал из-за стола и стал широкими шагами мерить просторный кабинет.

Возникло острое желание тут же вызвать зарвавшихся руководителей гвардии «на ковер». Но он хорошо запомнил наставление своей горячо любимой бабушки, императрицы Екатерины Великой, что гнев не лучший советчик. Да к тому же он еще с детства не возлюбил своего отца, императора Павла I, подверженного вспышкам неправедного гнева. Поэтому он благоразумно решил, что это тема для отдельного «разговора» с гвардейцами.

Приняв решение, несколько успокоился и, сев в кресло, придвинул к себе стопку с материалами из Петербургской академии наук.

Первый же документ «Письмо камергера Резанова… президенту Петербургской академии наук» вызвал грусть. Ведь Резанов был одним из любимых его приближенных, на которого он возлагал столько надежд… Талантливый организатор, умница, уверенно шедший к креслу канцлера, которому можно было поручить решение самых трудных, запутанных дел, требующих нетривиальных подходов. И надо же было такому случиться, что тот скоропостижно скончался в самом расцвете сил в далеком Красноярске за тысячи верст от Петербурга. Какая несправедливость! И император откинулся на спинку кресла, заново переживая тяжелую утрату.

Несколько успокоившись, начал читать, все более и более вдохновляясь. Ай да молодцы! Утерли нос надменным испанцам, отыскав неизвестные письмена у вершины Тенерифского пика! Каково?! Испанцы триста лет владели Канарскими островами, а так и не удосужились по-настоящему обследовать их. А наши удальцы отыскали-таки таинственные надписи! Умел все-таки умница Резанов преподносить факты в столь необычных ракурсах.

Стоп, стоп! Лангсдорф… Не тот ли это? Император пододвинул стопку бумаг Министерства иностранных дел, которую отложил в сторону, ибо уже знал ее содержание по докладу Нессельроде, и, быстро найдя свои пометки, удовлетворенно воскликнул: «Он, точно он! Генеральный консул в Рио-де-Жанейро коллежский советник Лангсдорф Григорий Иванович. Это же надо – ученый и дипломат! Каких талантов человек!»

Он, конечно, знал, что в настоящее время Лангсдорф во главе научной экспедиции обследует неведомые районы в глубине Бразилии, и придавал этому большое значение. Ведь эта огромная португальская колония в Южной Америке должна вот-вот отделиться от метрополии и стать суверенной монархией. Поэтому любые контакты с ее элитой, в том числе и на научном уровне, очень важны и своевременны.

А вот и протокол заседания ученого совета академии… И император от удовольствия даже потер руки: теперь все ясно. Шувалов – почетный член Петербургской академии наук, признанный ученый мирового уровня. «Ай да Александр Павлович, ай да молодец! – похвалил он сам себя. – Сам докопался, утер-таки нос его сиятельству графу Нессельроде! Пусть знает наших! – радовался он. – И эта промашка графа может очень даже пригодиться в будущем», – в нем явственно заговорил внутренний голос человека, привыкшего к дворцовым интригам.

В дверь кабинета негромко постучали, и дежурный генерал доложил, что до начала заседания Государственного совета осталось полчаса. Государь с сожалением посмотрел на недочитанные бумаги и вздохнул – заседание Государственного совета являлось делом государственной важности…

Еще на заседании Государственного совета Александр I почувствовал, что с нетерпением ждет возвращения в свой кабинет, чтобы продолжить ознакомление с так неожиданно заинтересовавшими его документами. И вот он наконец-то пододвигает к себе солидную стопку бумаг из Главного управления Российско-Американской компании.

Характеристика, данная Шувалову председателем правления Компании камергером Резановым… Блестящая характеристика! Как будто предчувствовал его любимец свой скорый конец, оставив для руководства путеводную звезду молодому дарованию. Главное, что поразило императора, так это один из выводов камергера – обладает глубоким аналитическим умом. Зная проницательность Резанова, это было высшей степенью похвалы. Следовательно, правы англичане, считая Шувалова опаснейшим русским разведчиком, угрожающим интересам британской короны, сделал он важное для себя заключение, снова возгораясь гневом к недальновидности, а попросту ротозейству руководителей гвардии. И это опора трона, приведшая его на вершину власти в державе!

Он, конечно, понимал, что поручик был в течение долгих лет оторван от столицы, находясь вне поля зрения командования гвардией, вроде бы как в нетях. Но не мог же в конце концов дважды ошибиться с представлениями главный правитель Русской Америки, являясь непосредственным начальником Шувалова? Конечно, нет… Ладно, решил император, с этим вопросом вроде бы все ясно, тем более, что Резанов уведомил департамент гвардии о переводе поручика из торговой миссии, сопровождавшей его на переговоры в Японию, в распоряжение Баранова.

Объемный отчет экспедиции Шувалова по обследованию залива Аляска… В выводах указано, что при существующей интенсивности добычи пушного зверя его хватит еще на два-три десятка лет. Богатейший край! И это только по южному побережью полуострова Аляска, а что в его глубине? Вот на схеме указаны идущие на значительном удалении от побережья горы Аляскинского хребта… А взять, к примеру, хотя бы Уральские горы. Строгановы еще триста лет тому назад открыли там соляные копи, а Демидовы попозже – железоделательные и медеплавильные заводы. А уральские самоцветы и поделочные камни! И император любовно погладил темно-зеленую полированную поверхность малахитового чернильного прибора, украшенного символом России – золотым двуглавым орлом.

Да что там далеко ходить? Вот и первая находка – каменный уголь у склонов гор Св. Ильи. Он хорошо помнит, как радовались этому событию именитые пайщики Российско-Американской компании из его окружения. Еще бы! Свой уголь за тридевять земель! А нашел его месторождение все тот же Шувалов! Наш пострел везде поспел… Интересно было бы узнать, как оценили это открытие прижимистые купцы Компании? Но финансовых отчетов нет… Ан нет! Вот и аккуратно приколотая справка – Шувалову А. П. за открытие месторождения каменного угля выделено 50 000 рублей золотом. Раскошелились-таки купцы на довольно значительную сумму. Сразу видно, что считать ожидаемую прибыль умеют, скупердяи…

Александр I не спеша сложил просмотренные документы и задумался. Разведка Верхней Калифорнии… Скрытный переход группы колонистов на две с половиной тысячи миль из Новоархангельска в Верхнюю Калифорнию на гребных судах… Строительство крепости Росс… Учение по повышению ее обороны, проведенное по всем правилам военного искусства… Открытие атолла Екатерины… Обследование Кентерберийской долины в Новой Зеландии. Немалый перечень славных дел!

Так ведь мало того! Только-только вернувшись в Петербург, сразу же отправился с экспедицией Беллинсгаузена на поиски Южного материка. Что влекло его в это опасное плавание, в полярные льды? Деньги? Слава? Статский чин коллежского асессора? Навряд ли… Всего этого у него достаточно, даже с избытком. Так что же? А характеристика Резанова? Теперь все ясно – неуемная жажда познания нового, неизведанного. И не столько для себя, сколько во славу Отечества…

Взять хотя бы разработанные Шуваловым признаки нахождения земли значительных размеров в высоких южных широтах, которые высоко оценил член-корреспондент Петербургской академии наук Лангсдорф. А Беллинсгаузен и Лазарев в своих отчетах, присланных из Порт-Жаксона, единодушно подтвердили их большое практическое значение при отыскании Южного материка, который они назвали Антарктидой, кстати, по предложению того же Шувалова.

А созданная под его руководством экспозиция чучел морских животных и птиц «Полярная фауна», о которой с восхищением и явным сожалением писал в донесении королю губернатор Новой Голландии генерал-майор Маквария, джентльмен и аристократ, тонко разбирающийся в вопросах искусства? Так вот он отметил не только научное и познавательное значение экспозиции, но и как неоспоримое доказательство длительного присутствия русских в южных полярных широтах. И решил обязательно осмотреть ее по возвращении экспедиции в Кронштадт.

И опять с раздражением подумал о руководителях гвардии. Ведь те же купцы Российско-Американской компании, умеющие считать деньги, отваливают из своих доходов значительные суммы для вознаграждения человека, пекущегося о ее процветании, а эти самодовольные вельможи не считают нужным отметить заслуги офицера перед Отечеством даже за счет государственной казны! Вот уж я их!..

Еще до конца не остыв от охватившего его негодования, взял в руки последний документ – выпись из Реестра дворянского сословия Российской империи и, пробежав его глазами, удовлетворенно откинулся на спинку кресла. Как-никак – а столбовой дворянин[47]. Хотя почему же только столбовой? Ведь Шувалов при его способностях – а не верить покойному камергеру Резанову просто нельзя! – вполне может со временем дотянуть и до графского достоинства. Надо будет только не выпускать его из вида…

За окнами Зимнего дворца сеял препротивный мелкий дождь, через пелену которого просматривались очертания Петропавловской крепости на противоположном берегу Невы.

Александр I сидел в кресле за письменным столом, на котором лежала тоненькая папка и несколько исписанных листов бумаги, а напротив навытяжку стояли командующий гвардией и командир Преображенского полка. Слева от стола в выжидательной позе стоял граф Нессельроде. Чувствовалось царившее в кабинете императора напряжение.

– Так что же получается, господа гвардейцы?! К вам поступает представление главного правителя Русской Америки, – император поднял со стола два листа бумаги, – с просьбой о повышении в чине поручика Преображенского полка Шувалова за заслуги… – он заглянул в документ, – по разведке территории Верхней Калифорнии, осуществлению скрытного перехода туда группы колонистов из Новоархангельска на гребных судах вдоль побережья Нового Альбиона, проведении фортификационных работ вокруг селения Росс, организованного Российско-Американской компанией, и усилению обороны крепости в связи с попытками испанцев вытеснить оттуда русских поселенцев. – И перевел тяжелый взгляд на стоявших перед ним командиров гвардии. – А вы преспокойно кладете его под сукно, считая оные заслуги офицера гвардии не столь существенными.

Мало того, через три года к вам же поступает очередное представление, – следует указующий жест на следующий документ, – к награждению Шувалова орденом Анны третьей степени за успешно выполненное задание по разведке Кентерберийской долины на Южном острове Новой Зеландии. Результат тот же. И это логично: сказав «а», надобно говорить «б».

– И все это при том, – император пролистнул содержимое папки, – что поручик гвардии Шувалов характеризуется исключительно положительно, – он поискал место с выводами последней характеристики, – как перспективный офицер с достаточными для дальнейшего продвижения по службе организаторскими способностями.

– Это что, – угрожающе повысил голос император, – недооценка заслуг офицера гвардии или преступная халатность?! А может быть, гордыня заела – мы, мол, гвардейцы, находимся под высоким крылом самого царя-батюшки и выполняем только его указания, а на всех остальных нам наплевать, они нам не указ и только мешают спокойно жить со своими бумажками?! – и он потряс перед ними представлениями Российско-Американской компании.

Оба руководителя гвардии были в явно предынфарктном состоянии. Во всяком случае, их напряженные лица стали пунцовыми, а на лбах густо выступила испарина.

Александр I перевел взгляд на Нессельроде.

– Негласное мнение наших «ясновидящих» придворных мы уже знаем, – усмехнулся он, кивнув в сторону руководителей гвардии. – Теперь же, Карл Васильевич, ознакомьте нас с мнением по этому поводу «бестолковых» британцев.

– По мнению британского Министерства иностранных дел, господин Шувалов Андрей Петрович является одним из опытных и дерзких русских разведчиков, а потому особо опасным для интересов королевства. Такого же мнения, очевидно, придерживается и британская разведка, но это уже по части не моего ведомства, Ваше Императорское Величество.

– Такого же, такого же, Карл Васильевич, – энергично подтвердил император. – В Интеллидженс сервис[48] уже завели на него досье, и, надо отметить, довольно пухлое, – усмехнулся он. – Там считают, что происки Шувалова в Калифорнии их мало тревожат, ибо они могут привести лишь к столкновению интересов России и Североамериканских Штатов. А вот его деятельность по разведке Южного острова Новой Зеландии является прямой угрозой британским интересам. Поэтому они в качестве превентивной меры по ограничению активности русских в южной части Тихого океана настоятельно предлагают своему правительству как можно быстрее организовать компанию по образу и подобию Ост-Индской[49] для быстрейшей колонизации благодатных островов Новой Зеландии.

Вот так, господа гвардейцы! Вы заваливаете меня представлениями на поощрение паркетных шаркунов, в то время как ваш офицер, я подчеркиваю – ваш, с риском для жизни выполняющий важнейшие поручения во славу Отечества у черта на куличках, остается вами обойденным.

Если бы в кабинете пролетела муха, то шум ее полета явно не остался бы незамеченным.

– Итак, господа, первое. Присвоить господину Шувалову чин штабс-капитана гвардии с выслугой с даты подписания представления главным правителем Русской Америки. Второе. Подготовить проект высочайшего Указа о награждении штабс-капитана гвардии Шувалова орденом Святой Анны второй степени, а не третьей, как указано в представлении, датированным временем поступления представления в ваше ведомство.

Третье. Делаю вам строгое предупреждение о недозволенности подобных самостоятельных действий. Впредь прошу подобные представления направлять лично мне для принятия соответствующих решений.

К вашему сведению, начальник Антарктической экспедиции капитан второго ранга Беллинсгаузен, в составе которой в настоящее время проходит службу господин Шувалов, представил его за заслуги в открытии Южного материка к награждению орденом Святого Равноапостольного Великого Князя Владимира первой степени. Вот так надо оценивать заслуги перед Отечеством своих подчиненных, господа гвардейцы!

Вы свободны!

Гвардейцы четко, как на вахтпараде[50] в былые годы своей юности, повернулись через левое плечо и, печатая шаг, пошли к выходу из кабинета.

Надо отдать им должное – держать удары судьбы они умели.

Глава 13. Упорство приносит удачу

Обстановка адмиральской каюты всегда располагала к откровенным беседам друзей. Так было и в этот раз.

– У меня, конечно, есть план дальнейших действий, но я бы, Андрюша, хотел узнать твое мнение по этому вопросу.

– Чтобы ответить на твой вопрос, Фаддей, надо вспомнить о тех документах, с которыми ты меня ознакомил в самом начале нашего плавания. Из этих инструкций следует, что главной целью нашей экспедиции является продвижение как можно ближе к Южному полюсу и открытие там новых земель в необследованных до сих пор районах. Так?

Фаддей Фаддеевич утвердительно кивнул.

– Поэтому, думаю, нам сейчас нужно идти на юг по следующему направлению: архипелаг Новая Зеландия – Аукландские острова – остров Маквария, которые, по моему мнению, являются элементами одной мощной подводной горной системы. Вследствие этого существует некоторая вероятность ее продолжения далее к югу. В то же время появление над поверхностью океана какой-либо его вершины южнее острова Маквария маловероятно. Дело в том, что эта горная система имеет тенденцию к понижению как раз в южном направлении от высокогорной Новой Зеландии до острова Маквария, высота которого не превышает 500 футов (около 17 метров). Хотя, чем черт ни шутит! Может быть, и откроется какой-нибудь завалящий островок…

– Приятно все-таки беседовать с ученым. Все разложено по порядку, по полочкам. Здесь я с тобой полностью согласен, а дальше?

– Дальше уж совсем просто. Спуститься к югу до сплошных ледяных полей и, продвигаясь на восток, пытаться при первой же возможности пробиваться как можно дальше на юг к матерой земле. Ведь как раз это мы и делали в самом начале этого года. Только стараться при этом, экономя время и избегая излишних опасностей, обходить районы, уже обследованные капитаном Куком. Вот и вся премудрость, Фаддей.

– Ни убавить, ни прибавить, Андрюша! Так и будем действовать.

Однако никакого острова или островков по намеченному маршруту продвижения к югу так и не обнаружили, хотя шлюпы шли строем поиска в пяти милях от бортов друг друга. Через неделю температура упала до полградуса тепла, что было верным признаком близких льдов.

В полдень 27 ноября пересекли шестидесятую широту, на которой в Северном полушарии находится Санкт-Петербург, и в обед, вспоминая близкую и дорогую сердцу каждого русского человека столицу, в кают-компании поднимали бокалы за здоровье соотечественников, впервые наблюдая выпадавший снег.

На другие сутки увидели первые плоские айсберги высотой до пятидесяти или шестидесяти футов, на одном из которых с южной стороны стояло подобие памятника.

– А ведь мы, Андрей Петрович, встретили льды на три градуса южнее прошлогодних, которые видели между островом Южная Георгия и Сандвичевой Землей. К чему бы это? – с тайной надеждой спросил Фаддей Фаддеевич.

– Это ни о чем не говорит, – как можно спокойнее ответил тот, уловив, конечно, скрытый смысл слов друга, – так как, вполне возможно, берег материка, конфигурацию которого мы не знаем, отошел в этом секторе Тихого океана далеко к югу, ближе к полюсу.

Фаддей Фаддеевич только тяжко вздохнул.

А уже к вечеру подошли к сплошному льду, преграждавшему путь на юг по всему направлению. Края ледяного поля были покрыты торосами[51], а далее к югу было видно множество айсбергов, вросших в лед, один из которых был не менее пяти миль длиной. Капитан-лейтенант Завадовский, рассматривая его в подзорную трубу сквозь дымку, заключил, что видит берег.

– Вашими устами, Иван Иванович, да мед бы пить, – иронически прокомментировал его сообщение капитан.

– При напряжении, в котором мы сейчас находимся, очень даже легко принять желаемое за действительное, – успокоил Андрей Петрович приунывшего было старшего офицера.

И Беллинсгаузен повернул шлюпы на восток, прокладывая курс между айсбергами на севере и краем ледяного поля на юге.

Спустя двое суток край поля сплошного льда повернул на северо-восток.

– Все повторяется, как и год назад, – отметил Фаддей Фаддеевич. – Делать нечего, придется опять искать проход между ледяными полями.

Видимость была ограниченной, и приходилось каждый раз заходить в разрывы ледяного берега в надежде найти какой-либо подходящий проход. И каждый раз приходилось возвращаться назад из небольших заливчиков.

Уже позже в уютной адмиральской каюте Фаддей Фаддеевич признался, что молил Бога, чтобы ветер, способствующий необыкновенно частым переменам курса, не переменился, ибо в противном случае при бурном ветре и ненастной погоде не смогли бы выбраться из какого-нибудь очередного ледяного залива и навсегда остаться между льдами.

– И зачем же так рисковать, Фаддей? – тихо спросил Андрей Петрович, чувствуя предательский холодок в груди.

– А как же иначе, Андрюша? Ведь другого способа выполнить волю государя нашего я просто не вижу.

И друзья молча чокнулись фужерами. Оба понимали – такова их доля, таков их долг перед Отечеством.

Наконец ледяное поле кончилось, и Беллинсгаузен с облегчением повернул шлюпы снова на восток, предупредив об этом Лазарева выстрелом из пушки с ядром, чтобы усилить его звук, ибо «Мирный» не был виден из-за плохой видимости. Тот ответил так же пушечным выстрелом, что сигнал принял.

Когда же и к востоку, и к югу льдов стало не видно, штурман доложил, что давление воздуха стремительно падает. Фаддей Фаддеевич тут же приказал прибавить парусов не по силе ветра, чтобы успеть выйти до шторма на свободное ото льдов место. По этой причине шлюп претерпевал жесткие удары волн в носовую часть, и нередко половина его борта находилась в воде. Матросы выбивались из сил, откачивая воду из носового отсека, где в связи с этим увеличилась течь. И все-таки успели. Как только вышли на чистую воду, разыгралась буря.

Шлюпы под зарифленными штормовыми парусами были приведены в бейдевинд, чтобы под углом встречать носом огромные накатывающиеся на них волны.

Порывы ветра были ужасны, волны подымались в горы, подветренные стороны которых были особенно круты. Море покрылось пеной, воздух наполнился водяными брызгами, срываемыми ветром с верхушек валов, которые, смешиваясь с несущимся снегом, слепили глаза, и ничего нельзя было видеть далее двадцати пяти сажень. И это перед самым наступлением ночи!

Шлюп дрейфовало наудачу, и все беспрестанно ожидали кораблекрушения. Капитан, не сходивший с мостика, принял все возможные меры предосторожности, держа марсели не по ветру, неся все штормовые стаксели и рифленый фок в готовности немедленно спуститься под ветер, когда встретится айсберг. Но, как потом вспоминал Фаддей Фаддеевич, если бы и увидели его, то почти вместе с нашей гибелью.

Буря свирепствовала до вечера следующего дня. Горизонтально несущиеся по воздуху водяные брызги и снег, попадая на паруса и рангоут, при трех градусах мороза превращались в лед, и при сильных колебаниях корпуса шлюпа от ударов волн на палубу сыпались куски льда.

А колебание шлюпа было так велико, что коки на камбузе не смогли сварить похлебку и с большим трудом лишь вскипятили воду для чая и пунша, чтобы теплым питьем хоть несколько подкрепить команду. Но никто не был голоден, так как ели тушенку в банках, заготовленную в Англии, масло, сухари и квашеную капусту.

– Невидимый лоцман благотворным образом водил наш шлюп, и, к счастью, буря настала тогда, когда мы уже вышли из льдов, – говорил в кают-компании Фаддей Фаддеевич на банкете, посвященном избавлению от гибели в бурю после ее окончания. – В противном случае ни человеческое благоразумие, ни искусство, ни опытность не спасли бы нас от погибели.

А уже в адмиральской каюте с глазу на глаз с Андреем Петровичем доверительно сказал, что если бы не спустили пушки вниз, то шлюп бы непременно погиб, перевернувшись вверх килем, от ударов огромных волн.

– Так давай, Андрюша, выпьем по маленькой за твою светлую голову и за мою расторопность!

К вечеру прошли мимо огромного айсберга длиной и шириной до десяти миль с отвесными краями и высотой над уровнем моря от 100 до 120 футов.

А за ужином Фаддей Фаддеевич удивил Андрея Петровича.

– Я тут произвел некоторые расчеты и был крайне удивлен их результатами. Вот смотри, Андрюша, – и он разложил на столе листки, испещренные колонками цифр. – Приняв айсберг, который мы недавно прошли, за правильный параллелепипед с высотой надводной части в 110 футов (35 метров), я рассчитал объем воды, который можно было бы получить, растопив его. Оказалось, что этой воды было бы достаточно для снабжения жителей четырех частей света численностью 845 миллионов человек в течение более 22 лет, полагая, что на каждого жителя придется по одному ведру воды в день!

Андрей Петрович задумчиво перебрал листки.

– А ты уверен в правильности расчетов?

– Я и сам не поверил этому и проверил их, но все оказалось именно так. Ведь из этого следует, что мореплаватели в странах холодных никогда не смогут жаловаться на недостаток в пресной воде.

Андрей Петрович достал из книжного шкафа отчет о втором плавании капитана Кука и открыл его в месте, отмеченном одной из закладок.

– Ты, Фаддей, конечно, читал об этом, но я напомню. Натуралист Форстер, спутник Кука, пишет: «Многие из нас почувствовали разные простудные болезни, жестокую головную боль, у иных распухли железы и сделался сильный кашель, что, конечно, происходило от употребления в пище растаянного льда». Так что не все так просто, как кажется.

– Ты прав, я знал об этом. Поэтому-то мы и минули сих напастей, ибо весьма редко пили воду из растопленного льда, а употребляли ее только на варение пищи, на приготовление пунша, чая, пива из спрюйсовой[52] эссенции и, таким образом, сколько возможно сберегали пресную воду, на берегах налитую, которую употребляли единственно в питье. При всем том, однако же, нередко некоторые матросы пили воду и из растопленного льда, так как за этим усмотреть трудно, но худых последствий они не чувствовали.

– Я очень рад за тебя, Фаддей, – ты действительно толковый и заботливый капитан.

При подходе к Южному полярному кругу оказались среди множества айсбергов, и приходилось непрестанно менять курс, проходя между ними. В полдень старший офицер по просьбе Андрея Петровича организовал их подсчет. В виду оказалось одновременно 148 айсбергов, однако в 6 часов вечера в виду осталось только пятьдесят восемь.

В половине восьмого часа вечера 13 декабря в четвертый раз за все время плавания пересекли Южный полярный круг. Все были в надежде вскоре увидеть долгожданный берег Южного материка.

На следующий день, пробираясь между грядами ледяных полей, которые располагались параллельно друг другу, Фаддей Фаддеевич полагал, что они должны кончиться, но вместо этого поля час от часу все более и более сжимались. Встречались только узкие проходы между ними, наполненные мелким плавающим льдом, через которые с большим трудом и осторожностью проходили.

Наконец, в 3 часа пополудни ледяные поля сомкнулись окончательно и преградили путь шлюпам во все стороны, кроме севера. Продвинуться далее к югу и востоку не было возможности более, чем на полмили. И Беллинсгаузен, скрепя сердце, повернул шлюпы на север. Еще одна попытка пробиться на юг окончилась неудачей.

Всю ночь 18 декабря шли в густом тумане, и все матросы и офицеры не спали, находясь на верхней палубе в немедленной готовности к действию. В четыре часа послышался сильный и близкий рев буруна, а так как ветер в это время почти стих, то судно, по инерции, судя по всему, приближалось к буруну. Поэтому капитан приказал взять паруса на гитовы и спустить гребные суда на воду для буксировки шлюпа.

– Прошу вас, Иван Иванович, руководить буксировкой с одной из шлюпок по вашему усмотрению, – обратился Фаддей Фаддеевич к старшему офицеру.

Вскоре показался айсберг, который то темнел, то вовсе скрывался из вида, и близость к нему можно было определить только на слух по реву буруна. Через полтора долгих часа на буксире гребных судов прошли айсберг, о пещеры в котором разбивалась зыбь, производя ужасный рев, но не избавились от опасности, так как шлюп прижало к другому, находившемуся поблизости. Капитан решил буксироваться и дальше, чтобы пройти и этот айсберг, продолжая каждые полчаса палить из карронады для уведомления о себе «Мирного», но тот не отвечал на сигналы флагмана.

Во время прохода у последнего айсберга при очередном выстреле услышали страшный грохот обрушающегося льда.

– Видимо, ледяная громада уже была готова к разрушению, – предположил Андрей Петрович, – и сотрясения, вызванного выстрелом пушки, было достаточно для ниспровержения огромной массы льда.

Капитан тут же послал рассыльного узнать у канониров, был ли выстрел с ядром или без оного. Прибежавший артиллерийский унтер-офицер доложил, что выстрел был без ядра, то есть более тихий.

– Вы совершенно правы, Андрей Петрович! Оказалось достаточно легкого сотрясения воздуха, чтобы айсберг разрушился, – заключил Фаддей Фаддеевич. – Я, между прочим, заметил, что во время туманов нам чаще случалось слышать падение в воду льдов с высот айсбергов.

– И потому можно сделать заключение, что туман способствует уменьшению плотности льда, точно так же, как он «съедает» снежные сугробы у нас на родине, – закончил мысль капитана ученый.

В это время с юга задул тихий ветер, и гребные суда были подняты на борт шлюпа. Капитан молча пожал руку старшему офицеру.

– Южный ветер разгонит туман, Фаддей Фаддеевич, – убежденно заверил Андрей Петрович.

– Дай-то Бог, да поскорее бы! – как заклинание произнес капитан, измученный треволнениями бессонной ночи.

Друзья, прикорнув некоторое время не раздеваясь, обедали в адмиральской каюте, как вдруг шлюп закачался. Выбежав наверх, увидели величественное и в то же время ужасное зрелище: перед ними был только один узкий и длинный проход между стесненными громадами двух айсбергов с отвесными стенками. Первый из них был так высок, что отнял ветер даже у самых верхних парусов. Матрос, бывший в это время на салинге грот-мачты, рассказывал, что айсберг был многим выше верхушки мачты.

– Прямо-таки Сцилла и Харибда![53] – воскликнул Фаддей Фаддеевич и, заметив вопросительно-тревожный взгляд Андрея Петровича, успокоил. – У нас сейчас ход более пяти узлов, и мы должны успеть за счет инерции проскочить между ними.

И действительно, пройдя около двухсот сажень, которые казались чуть ли не верстами, наполнились спасительным ветром вначале носовые треугольные паруса, а затем и прямые паруса фок-мачты.

Вскоре после этого прошли и второй айсберг и видели, как его огромные части с громким треском и шумом сваливались в море.

Сегодня, 25 декабря, праздновали Рождество Христово, и все кроме вахтенных, одевшись в парадные мундиры, собрались в жилой палубе. Во время благодарственной молитвы за избавление Отечества от нашествия врагов вдруг почувствовали сильный удар судна. Старший офицер тотчас выбежал, чтобы узнать причину, ибо перед этим не было никакой опасности и по курсу шлюпа виднелись только отдельные плавающие льдины.

Лейтенант Демидов, управлявший шлюпом, был на баке, где и положено быть вахтенному офицеру в ледовой обстановке. При большой зыби и малом ходе шлюп плохо слушался руля, и лейтенант, избегая столкновения с одной льдиной, коснулся правой скулой другой, которая казалась ему небольшой. Но льдина эта, напитавшись водой, от ее тяжести погрузилась и потому-то ее надводная часть была столь невысока.

Удар последовал весьма сильный, и если бы при качке не был ослаблен якорным штоком, который был поднят вверх вместе с якорем на фут, то проломил бы правую скулу судна. Край льдины, упершись в судно, оторвал медную обшивку под водой на три фута и вырвал из деревянной обшивки небольшую заплату, наложенную при строительстве шлюпа корабельным мастером на место вынутой гнилой части.

Когда об этом доложили капитану, тот приказал привести шлюп к ветру и в кругу офицеров заключил:

– Из этого следует, господа, что одному счастливому случаю обязаны мы избавлением от великой опасности, а, может быть, и от самой потери шлюпа. Удар последовал, когда судно опускалось носом вниз, отчего якорный шток и подъякорные доски несколько уменьшили его силу. Если бы это случилось, когда нос приподнимался, удар последовал бы прямо в подводную часть, защищенную только одной обшивкой, и проломил бы ее. А заделать пробоину не было бы никакой возможности. В таком гибельном положении для спасения людей осталось бы одно средство – перевести всех или кого успели бы на шлюп «Мирный».

Нам неоднократно случалось быть в весьма опасных обстоятельствах, во льдах самых частых при большом ходе, даже во время дурных погод, но мы всегда благополучно избегали подобного гибельного случая, – Фаддей Фаддеевич обвел взглядом внимательно слушавших офицеров. – И в то время, когда я почитал себя совершенно вне опасности, подверглись оной неожиданно.

А посему, господа вахтенные офицеры, надобно быть внимательными при любых обстоятельствах. Лейтенанта Демидова не виню – это просто стечение обстоятельств, от него не зависящих, – и, видя слезы в глазах вахтенного лейтенанта, добавил: – Продолжайте, Дмитрий Николаевич, спокойно нести вахту, и всего вам доброго.

Офицеры по очереди пожимали руку лейтенанта – ведь каждый из них мог оказаться на его месте. Последним подошел гардемарин и прижался всем телом к своему старшему товарищу. Плечи его вздрагивали. «Успокойся, Роман, – тихо сказал растроганный лейтенант, поглаживая его по спине, – у тебя, в скором времени флотского офицера, все еще впереди – и радости, и огорчения на мостиках твоих будущих кораблей…»

– С этого дня, Иван Иванович, – обратился капитан к старшему офицеру, – гардемарин Адамс допускается к совместным вахтам с лейтенантом Демидовым с правом производства маневров парусами!

И теперь офицеры поздравляли уже гардемарина, глаза которого сияли от нежданно свалившегося на него счастья. Еще бы! Теперь он сам, разумеется, под присмотром своего старшего товарища будет выполнять сложные маневры шлюпа. Это ли не голубая мечта каждого гардемарина? Это ли не счастье?!

Фаддей Фаддеевич встретился глазами со взглядом Андрея Петровича, и тот легким кивком поздравил друга с мудрым решением.

И оба взгрустнули, вспомнив о совместных вахтах на мостике «Надежды» в теперь уже такие далекие годы их беспокойной молодости.

Наконец-то ледяное поле отошло к юго-востоку, и Беллинсгаузен приказал привести шлюпы к ветру, вызвав на «Восток» Лазарева.

– И каковы же ваши впечатления, Михаил Петрович, от нашего плавания в Южном Ледовитом океане? – спросил Фаддей Фаддеевич, когда втроем расселись в уже ставшей привычной обстановке адмиральской каюты.

– Самые противоречивые, но отнюдь не отрадные.

– Отчего же так?

– Судите сами, Фаддей Фаддеевич. Мы за время осенней сессии, если так можно выразиться, в течение полутора месяцев прошли около трех тысяч миль вдоль предполагаемых берегов Южного материка, но так ни разу и не смогли увидеть их. Мало того, мы даже ни разу не усмотрели каких-либо признаков наличия земли значительных размеров в соответствии с терминологией, предложенной Андреем Петровичем.

Поэтому я вполне понимаю пессимистическое мнение капитана Кука о возможности достижения Южного материка, и если бы не было результатов нашей весенней сессии, которых, кстати, не было у Кука, то целиком и полностью подписался бы под его выводами.

– Я полностью согласен с вами, Михаил Петрович. Ведь только что наша вторая попытка пробиться к югу после пересечения Южного полярного круга опять окончились неудачей. Однако Андрей Петрович предполагает, что берега Южного материка в секторе Тихого океана отошли ближе к Южному полюсу, ввиду чего достичь их здесь действительно практически невозможно.

– Это подтверждается и тем, – пояснил ученый, – что айсберги здесь интенсивно разрушаются, – Лазарев утвердительно кивнул, – чего не наблюдалось, по определению Михаила Петровича, в весеннюю сессию. Следовательно, айсберги уже длительное время находятся в открытом море, отделившись от ледяного панциря далекого берега. Косвенно это мнение подтверждают и плавающие льдины годовалого льда, которые значительно осели под тяжестью напитавшей их воды и кажутся ниже, чем должно быть со свежим льдом. Я подчеркиваю, господа, годовалого льда, а не пакового, многолетнего, характерного для Северного Ледовитого океана. Поэтому-то, кстати, наколотый с них лед и оказался совершенно непригодным к употреблению.

– Хорошо живете, Фаддей Фаддеевич, имея рядом с собой столь ученого советника! – с долей зависти произнес капитан «Мирного».

– Не жалуюсь, Михаил Петрович. А посему, господа, есть повод для хорошего тоста во славу науке.

Пригубили мадеру за здоровье ученого, расслабляясь от бесчисленных забот плавания во льдах. Было видно, как капитаны шлюпов оттаивали прямо на глазах. «Нелегка их доля, – размышлял Андрей Петрович, – но попробуй, отними ее у них!» – улыбнулся он про себя. Выпили и за наступающий завтра новый, 1821 год.

– Думаю далее идти на юго-восток вдоль сплошного ледяного поля, не приближаясь, однако, близко к нему, чтобы иметь свободу маневра, пересечь путь капитана Кука и после девяносто восьмой долготы повернуть на юг, чтобы вновь пересечь Южный полярный круг, если, конечно, будет такая возможность. Ведь там находятся совершенно не обследованные места. И если даже не обретем каких новых земель, то тем самым облегчим будущим мореплавателям, которые окажутся более удачливее нас, в их поисках и открытиях.

– Полностью с вами согласен, Фаддей Фаддеевич.

– Тогда с Богом, господа мореплаватели!

И все трое истово перекрестились на образ Николая Угодника, покровителя путешественников и мореходов.

В полдень 6 января прорезали обратный путь капитана Кука из самых высоких достигнутых им широт, а вечером пересекли и Южный полярный круг.

– Вас не удивляет, Андрей Петрович, что мы, вступив в более высокую широту, чем прежде, прошли двадцать семь с половиной миль в шестьдесят восьмой широте, не встречая льда? – с затаенной надеждой в голосе спросил капитан вечером следующего дня.

– Нет, Фаддей Фаддеевич, – спокойно (чего только это стоило!) ответил ученый. – На мой взгляд, мы просто приближаемся к матерой земле, – глаза друга при этих словах засветились лихорадочным блеском. – К примеру, айсберг, мимо которого мы только что прошли, имел 360 футов высоты (чуть более 100 метров) над уровнем моря. А это означает, что это еще совсем «молодой», не успевший значительно разрушиться айсберг, который относительно недавно отделился от ледяного барьера.

Это дает надежду, что мы достигнем той широты, где капитан Кук встретил непреодолимую преграду.

– Дай-то Бог, Андрей Петрович, дай-то Бог! – суеверно, как заклинание, повторял капитан.

– Только по свету, видимому к югу, я сильно сомневаюсь в надежде подняться в более высокие широты, достигнутые капитаном Куком, – охладил его пыл Андрей Петрович.

В это время подошел встревоженный старший офицер.

– Фаддей Фаддеевич, при осматривании книц оказалось, что многие из них треснули от крепких ветров. Кроме того, приходится непрерывно откачивать воду в носовом отсеке, от течи входящую.

Капитан задумался.

– Кницы трескаются от значительного движения частей набора корпуса судна при сильной качке. И хотя за время плавания после выхода из Порт-Жаксона мы съели достаточно много свиней, находящихся в хлеву на верхней палубе, но и более того употребили квашеной капусты и солонины, расположенных в самом низу судна. Поэтому, Иван Иванович, спускайте вниз еще две карронады, по одной с каждого борта. Это первое.

Второе. Приступайте к замене треснувших книц. Мы, к сожалению, заготовили в Порт-Жаксоне только три запасные, поэтому заменяйте ими те, которые находятся в средней части шлюпа как важнейшие.

Третье. Увеличение поступления воды в носовой отсек зависит от скорости судна. Сейчас мы идем со скоростью около девяти узлов, но снижать ее я не могу, ибо надо дорожить свободным ото льдов пространством моря на юго-востоке. Так что откачивайте воду посменно. Другого выхода, как я понимаю, у нас просто нет.

К тому же лейтенант Лазарев, находясь вблизи «Востока», заметил, что когда при качке поврежденное льдиной место под якорем выходило наружу, тогда из него вытекало много воды. Однако исправить это повреждение, находясь в море, невозможно. А посему мы вынуждены остаться с этим повреждением как минимум до Рио-де-Жанейро.

– Насколько же все-таки предусмотрителен был Михаил Петрович, настояв на установке на «Мирном» дополнительной фальшивой обшивки, – задумчиво произнес Андрей Петрович и, заметив тень, пробежавшую по лицу друга, добавил: – А вот у вас, Фаддей Фаддеевич, по известным нам причинам, к сожалению, просто не было для этого достаточного времени.

– Вообще-то я не понимаю, – вдруг вскипел он, – как это Адмиралтейство, готовя два судна для плавания в одних и тех же условиях, могло на одном из них установить фальшивую обшивку, а на другом нет, несмотря на то, что Лазарев настаивал на ее установке на обоих судах! Это что, следствие халатности чиновников или мнимой экономии средств?! И теперь начальник экспедиции вынужден не столько думать о выполнении ее главной задачи, сколько о том, чтобы она вообще состоялась! Дикость какая-то!

– Успокойтесь, Андрей Петрович, теперь словами делу уже не поможешь, – примирительно сказал капитан, немало удивленный вспышкой гнева у всегда уравновешенного и рассудительного друга, – и будем исходить из того, чем располагаем.

– Тем не менее вы, Фаддей Фаддеевич, обязаны в отчете о результатах экспедиции непременно отметить это обстоятельство, – уже спокойнее сказал ученый, – ибо я уверен, что мы не последние, кто будет плавать во льдах не только здесь, но и в Северном Ледовитом океане.

Но, как часто бывает в дальнем плавании в отрыве от баз, случилось непредвиденное. На шлюпе оказался недостаток железных болтов толщиной в дюйм, необходимых для крепления книц, в то время как болтов в полтора дюйма и более было предостаточно. И Беллинсгаузен послал лейтенанта Лескова на «Мирный» осведомиться, нет ли у Лазарева дюймовых болтов, но, к сожалению, и у него их не оказалось.

Поэтому пришлось вытягивать полуторадюймовые болты в размер один дюйм.

В тот же день заменили одну кницу, и капитан был приятно обрадован тем, что мастеровые шлюпа, не привыкшие еще к такого рода работе, произвели ее столь быстро и успешно.

В продолжение ночи 10 января к югу чистое небо представлялось светлой аркой с ярким белым блеском.

– Верный признак матерого льда, – сдержанно отметил Андрей Петрович, находившийся на мостике, как всегда, рядом с капитаном.

– Неужто прорвемся к берегу? – вздохнул Фаддей Фаддеевич, уже уставший от крушения стольких надежд.

– Поживем – увидим, – философски изрек ученый.

К утру похолодало до трех градусов мороза, но вид появившейся пары поморников разгорячил сердца мореплавателей. Фаддей Фаддеевич только молча сжал руку друга, словно боясь спугнуть долгожданную удачу.

В 6 часов утра путь на юг был совершенно чист на две мили, но шлюп оказался в заливе между льдами, а ветер как раз дул прямо в него, и, чтобы не оказаться в ледовой ловушке, капитан был вынужден повернуть на северо-восток. В полдень ветер отошел к востоку, препятствуя идти в этом направлении, но давал возможность повернуть на север.

В это время появились крачки, и друзья уже не могли сдержать своих чувств – берег должен быть где-то совсем рядом.

– Одно смущает, – поделился своими сомнениями с другом Фаддей Фаддеевич, – что-то не видно ни морской травы в воде, ни пингвинов в воде и на льдинах.

– Мы все-таки как-никак находимся несколько южнее шестьдесят девятой широты, и вполне возможно, что водоросли в столь высоких широтах просто не произрастают из-за слишком низкой температуры воды. А отсутствие пингвинов, и в первую очередь императорских, можно объяснить отсутствием шельфовых ледников у матерого берега, – предположил Андрей Петрович. – Во всяком случае, как мне кажется, мы находимся где-то у берега острова, а не материка, как нам хотелось бы.

– Не до жиру, быть бы живу, – улыбнулся капитан.

В 3 часа пополудни со шканцев, где находился капитан в окружении офицеров, увидели у горизонта справа по ходу шлюпа чернеющее пятно.

– Берег, господа! – воскликнул капитан, вглядываясь в него через подзорную трубу.

Однако у офицеров были разные мнения.

– Не выдаете ли, Фаддей Фаддеевич, желаемое за действительное? – осторожно, как бы на всякий случай, засомневался и старший офицер.

– Осторожничаете, Иван Иванович? – улыбнувшись, упрекнул капитан своего помощника. – Передайте Лазареву, что Беллинсгаузен видит берег.

«Мирный» находился поблизости за кормой «Востока» и поднял флажной ответ, что видимый ими берег находится от них на норд-осте.

– То-то, Фома неверующий! – торжествовал Фаддей Фаддеевич, похлопывая капитан-лейтенанта по спине.