Исповедь гейши Джа Радика

Как трудно быть скучной

Снова потекли однообразные дни. Внешне ничего не изменилось. Но в душе у меня произошел переворот. Незамысловатый быт домохозяйки неожиданно заиграл новыми красками. Теперь я воспринимала его по-другому. Мои дом и семья вдруг приобрели для меня необыкновенную ценность — ведь я их едва не лишилась.

Теперь мне нравилась моя скромная добропорядочная жизнь — подрастающие дети, муж, не слишком успешный, но и не полный неудачник, не красавец, но и не урод, не богач, но и не нищий. Я стала гордиться своим не таким уж маленьким домом, окруженным цветущей сакурой, своей кухней, где с трудом помещались шкаф и холодильник, своим крошечным садиком, зеленеющим с приходом весны. И даже с удовольствием вдыхала запах чистящих средств, словно это был аромат дорогих духов.

За одну ночь я полюбила свою жизнь, и мне больше не хотелось ничего в ней менять. И то, что раньше казалось тяжелыми оковами, превращавшими меня в живого мертвеца, теперь ощущалось как жертва, возлагаемая на алтарь моего счастья. Я стала совсем другим человеком. Готовила вкусные блюда для Рю и ребятишек и вставала в половине пятого, чтобы побаловать их завтраком. Короче, вела себя, как полагается идеальной жене. Продуманно одевалась, часто мыла и укладывала волосы, делала маникюр. На улицу выходила только с дизайнерскими сумочками, чтобы мужу не было стыдно перед соседями. Научилась печь американские торты и регулярно угощала ими заокеанских коллег Рю. Экономно расходовала хозяйственные деньги и ничего себе не покупала.

Каждый месяц я изымала из бюджета 30 000 иен и, положив в конверт, отсылала в компанию «Восход» — единственное, что я делала для себя. Но всякий раз, запечатывая конверт, я не могла сдержать улыбку. Ведь это благодаря им я поняла истинную цену жизни. И 30 000 иен в месяц не такая уж высокая плата за обретенную мудрость.

Я, наконец, поняла, что имел в виду священник, соединивший нас с Рю узами брака, утверждая: истинное счастье в том, чтобы понять, что в жизни главное, и избавиться от всего остального. И еще одно: только увязнув в долгах, я осознала, как сильно люблю свою семью.

Так прошел год. Ничто не омрачало моего счастья. В январе случилось то, о чем я молилась всю зиму. Мою дочь Харуку, которой исполнилось шесть, приняли в «Сираюри», лучшую католическую школу в Токио. Она умненькая и хорошо сдала экзамены, но этого было недостаточно. И опять нам помог покровитель моего мужа, который к этому времени уже ушел на пенсию. Его жена кончала именно эту школу и знала почти всех членов совета.

И вот ярким апрельским днем мы втроем — Харука, Рю и я — доехали на метро до Сибуя, где пересели на поезд, идущий до «Кудансита». Там мы поднялись на холм, где возвышался храм Ясукуни, огромные чугунные ворота которого были видны еще от метро. Мы влились в толпу родителей, одетых совершенно одинаково, — мужчины были в темных костюмах, женщины в черных платьях с длинными нитками жемчуга на шеях. Во дворе я почувствовала на себе косые взгляды учеников и их родителей и только тогда поняла, как сильно мы отличаемся от них. Не совершила ли я ошибку, и не было бы лучше для Харуки ходить в обычную школу рядом с домом? Но ведь я столько мечтала о ее блестящем будущем. Харука может стать политическим деятелем или достигнуть выгоды в бизнесе, стать тем, кем не получилось стать у меня.

Каждое утро я будила дочь на час раньше, чем ее брата, и мы вместе ехали до «Кудансита». Добирались мы туда за час. Проводив Харуку до ворот, я, как и все другие мамаши, махала ей рукой с противоположного тротуара. В соответствии с требованиями школьного начальства одеты дети были очень строго, в темные платья или юбки с блузками.

В отличие от Акиры, который так ни с кем и не подружился в школе, Харука мгновенно освоилась и в первые же дни завела себе подружек. Позже, когда она стала делать успехи и превратилась в признанного лидера класса, мамаши стали поглядывать на меня с любопытством. Но я вежливо игнорировала их. Мы принадлежали к разным мирам.

Каждый день, отправив своих чад в школу, несколько родительниц шли в кафе, чтобы выпить кофе и поболтать. Я узнала об этом совершенно случайно, когда тоже решила побаловать себя кофейком. Сидя у окна, занималась английским, когда они нагрянули в это кафе. В следующий раз я была осторожнее и выбрала другую кофейню, поближе к станции. Вдруг в один прекрасный день они пригласили меня в свою компанию. Я хотела отказаться, но одна из мамаш, самая красивая из всех, опередила меня:

— Пожалуйста, не отказывайтесь. Нам так хочется расспросить вас про вашу чудесную дочь.

— Но мне еще надо подготовиться к занятиям по английскому, — слабо возразила я.

— Боитесь, вас поставят в угол, если не сделаете уроки? — засмеялась красавица.

Мне ничего не оставалось, как улыбнуться в ответ. Впервые взглянув на нее вблизи, я тотчас же вспомнила Томоко. Но не ту несчастную женщину, которую я знала. Передо мной словно ожила замужняя и счастливая Томоко. И я пошла с ними в кофейню.

Там меня усадили на самое почетное место в середине стола. Госпожа Танабе, та самая красавица, села напротив. Рядом с ней расположились госпожа Кобаяси и госпожа Саяко Ватанабе, дочери которых учились в одном классе с Харукой. Обе эти дамы были из очень хороших токийских семейств. Рядом со мной сели госпожа Окада и еще одна госпожа Ватанабе. Этих я не знала, поскольку их дети ходили в старшие классы. Едва официантка приняла заказ и ушла, дамы сразу же засыпали меня вопросами.

— Ваша дочь — просто математический гений, — заявила госпожа Саяко Ватанабе. — Она посещала дополнительные занятия?

Я покачала головой.

— Дополнительные занятия? Разве их проводят для таких малышей?

— Конечно. И по всем предметам.

— Я не знала, — смиренно произнесла я. — По правде говоря, не думала, что у моей дочки есть математические способности.

— Сейчас везде есть подготовительные классы, — подтвердила госпожа Окада. — Но мои девочки их тоже не посещали.

Я испытала облегчение. Первый тест пройден успешно.

— На дополнительные занятия по предметам время терять не стоит, это правда, — решительно заявила та госпожа Ватанабе, которая сидела рядом со мной. — Но есть много такого, чего в школе сейчас не дают. Поэтому моя дочка учится играть на сямисэне[9], занимается балетом и каллиграфией.

— А Харука ходит на какие-нибудь занятия? — поинтересовалась госпожа Саяко Ватанабе.

— Пока нет. Но хотелось бы, чтобы она играла на пианино и занималась балетом, — солгала я.

Как же мне это раньше не пришло в голову! Попав в светскую компанию, я сразу же поняла, чего не хватает Харуке. Придется наскребать деньги на все эти занятия.

— А как Харука попала в эту школу? — наконец спросила госпожа Кобаяси.

Теперь стало понятно, почему они меня пригласили. Глубоко вздохнув, я уже готова была соврать, но что-то меня остановило. Ложь всегда выходит наружу. Еще раз глотнув воздуха, я скромно объяснила, что у мужа есть покровитель, который нам всячески помогает. Когда я закончила, в воздухе повисло молчание. К счастью, вполне доброжелательное. Госпожа Окада была родственницей жены нашего покровителя, да и госпожа Кобаяси хорошо знала эту семью. Обе они одобрительно кивнули, ничего при этом не сказав. Танабе-сан, самая красивая, тоже сидела молча, хотя все ждали именно ее реакции. Пока я говорила, она невозмутимо пила кофе. Теперь же, подняв глаза, она в упор посмотрела на меня. Лицо ее было так серьезно, что я замерла от страха, однако глаз не отвела. Ее взгляд пронизывал меня насквозь, словно она пыталась заглянуть мне в душу. Наконец, чуть улыбнувшись, она произнесла:

— Харука прекрасно воспитана. Надеюсь, она будет хорошо влиять на мою маленькую Эрико.

Мне показалось, что в глубине ее зрачков мелькнул недобрый огонек.

Красивых и некрасивых почему-то тянет друг к другу. Когда мы с Киоко Танабе встретились взглядом, я увидела в ее глазах то же одиночество, что у Томоко. Только у замужней госпожи Танабе оно было менее заметно. Не будь я знакома с Томоко, я бы вообще о нем не догадалась. Но госпожа Танабе и Томоко все же отличались друг от друга. Я почувствовала в новой знакомой холодную жестокость, искусно спрятанную под показной добротой и приветливостью. Она хотела было поиграть со мной, ведь я — совсем не их поля ягода, но, подавив естественное желание потешиться над простушкой и дать ей потом пинка, госпожа Танабе все же продемонстрировала блестящую выдержку.

Дамы приняли меня в свою компанию, и теперь мы виделись практически каждый день. Впервые я почувствовала себя частью коллектива. Ведь даже в школе у меня была лишь одна подружка — Томоко. Теперь их стало целых пять, причем у трех дети учились в одном классе с Харукой. Все они получили прекрасное воспитание и окончили колледж. У всех были богатые родители, которые приискали им состоятельных мужей. Все жили в отличных квартирах или особняках в центре Токио неподалеку от мест, где родились. Шеи их обвивали жемчужные ожерелья от Микимото, подаренные им родителями и богатыми успешными мужьями. В изящных ушках сверкали бриллианты, а те из них, что были католичками, носили маленькие бриллиантовые крестики. Они были так молоды, красивы и прекрасно одеты, что я считала за честь принадлежать к их маленькому кружку и с гордостью ходила с ними по улицам или сидела в кафе, наблюдая, как мужчины сворачивают шеи, глядя нам вслед, а женщины бросают в нашу сторону завистливые взгляды.

Я была так счастлива, что с губ моих буквально не сходила улыбка. Каждый вечер я с нетерпением ждала следующего дня, сулившего очередную встречу с госпожой Танабе и ее окружением.

Самой старшей и богатой в нашей компании была госпожа Кобаяси. Ее второй муж был на двенадцать лет ее моложе, и она усыновила его ребенка от первого брака. Это была потрясающе элегантная женщина. Она носила черные костюмы, а в руках — сумочку «Эрмес» из натуральной крокодиловой кожи. По-английски она говорила как настоящая англичанка, потому что в молодости училась в Оксфорде.

— Вы очень хорошо говорите по-английски, — как-то похвалила она меня. — Трудно поверить, что вы осваивали язык у нас в Японии.

Вероятно, из-за этого она и относилась ко мне с симпатией.

Госпожа Окада, которая была чуть моложе госпожи Кобаяси, но сильно недотягивала до ее обеспеченности, являла собой полную ее противоположность. С самого начала она просто из кожи вон лезла, чтобы лишний раз подчеркнуть, что я им не ровня. Именно она вынудила меня признаться, что я никогда не ходила в театр Кабуки и почувствовать при этом страшное унижение. Однако потом, когда госпожа Саяко Ватанабе, самая некрасивая и незаметная из всех, пригласила меня в этот театр, я была так счастлива, что простила госпоже Окада все ее недобрые поползновения.

За пьесой я не очень следила, гораздо больше меня занимала публика. Никогда раньше я не видела такого блеска! Все женщины были в кимоно — и каких! Моя мать в кимоно хостес всегда казалась мне верхом элегантности. Но здесь я увидела по-настоящему роскошные одеяния, которые их обладательницы носили с непринужденным изяществом небожительниц. Некоторые мужчины тоже были в кимоно, своей изысканностью не уступавших женским. Мой взгляд упал на пару, сидящую на татами у самой сцены. Билеты на эти места стоили по двадцать тысяч иен. Мужчина держал в руках веер, которым величаво обмахивался в такт музыке. Женщина сидела вполоборота к мужчине, так что ее фигура была видна мне только в профиль — стройная, как рисовый стебелек, чуть склонившийся на ветру. Широкое оби подчеркивало ее точеную шею. Я стала с интересом за ней наблюдать. Медленными изящными движениями она, словно танцуя, открывала старинную лакированную коробочку-бенто с едой. Передо мной как бы открылись два мира — мир сцены и мир публики, каждый из которых нес в себе красоту времени и жестов, о которой я раньше не подозревала. Я взглянула на госпожу Ватанабе, сидевшую рядом со мной. Казалось, в ней зажегся внутренний огонь, в свете которого ее лицо стало по-настоящему прекрасным. Она тоже принадлежала к этому миру, потому что была способна его понимать. Как и все другие в нашей компании. Но я-то там чужая, и, видимо, поэтому госпожа Окада так невзлюбила меня. Но тогда почему другие были со мной столь любезны?

Выйдя из театра, я увидела знакомые здания Гинзы, и у меня возникло ощущение, что я вернулась домой из далеких краев. Госпожа Саяко Ватанабе, добрейшая душа, спросила, понравилось ли мне представление. Я со всем жаром выразила восторг.

— Как приятно это слышать, — искренне обрадовалась она.

Но сейчас я даже не могу вспомнить ее лицо. Мы склонны быстро забывать человеческую доброту. А вот красота надолго врезается нам в память. Поэтому госпожа Танабе до сих пор как живая стоит у меня перед глазами.

Киоко Танабе была очень красива, но одевалась так себе — все ее наряды явно были куплены в отделах распродаж обычных универмагов. Салоны красоты она тоже не жаловала, предпочитая естественный цвет волос. Я никогда не видела на ней украшений, кроме двух небольших жемчужин в маленьких изящных ушах. Макияж был такой незаметный, что, казалось, его не существовало вообще. Однако, как я вскоре узнала, она была замужем за очень успешным кардиохирургом — медицинским гением, которого прочили в нобелевские лауреаты. Жили они в Икибанко, в только что построенном элитном доме. У Киоко Танабе было двое детей — мальчик Кацухиро и девочка Эрико. Мальчик учился в мужском лицее «Гёсэй», а Эрико была лучшей подругой моей Харуки. Я никогда не могла понять этой дружбы, так же как и поведения матери Эрико. За столом я часто смотрела на Харуку, пытаясь разгадать секрет ее влияния на одноклассников. Ведь Эрико ее просто обожала, если не сказать боготворила. А вот ее мать относилась ко мне весьма неровно. Иногда она бывала очень приветлива, я бы даже сказала, чересчур, ставя меня этим в неловкое положение. А порой проявляла плохо скрытую неприязнь, высмеивая меня при всех, отчего госпожа Окада неизменно приходила в восторг. А то вдруг провожала меня до метро, рассыпаясь в любезностях и уверяя, что я единственная из всех мамаш, с кем ей интересно общаться. В один прекрасный день она вообще заявила, что я ее лучшая подруга, и заставила поклясться в вечной дружбе. Зато в следующий раз она пренебрегала мной столь явно, что это сразу заметили все. Самым неприятным было то, что я никогда не знала, чего от нее ждать. Вскоре я убедилась, что все остальные тоже побаиваются Киоко, но при этом льнут к ней, как мох к скалам. Возможно, их притягивала ее красота. И все же она была одинока.

Со временем я решила не обращать внимания на ее выверты и держалась с ней ровно, несмотря ни на что. Мне даже нравилось гадать, как она отнесется ко мне в тот или иной раз.

Увидев наш маленький кружок, вы, вероятно, сочли бы его невероятно скучным. Но в те дни мне страшно нравилась эта бесцветность — ведь она привилегия богатых. Только они могут не беспокоиться о своем внешнем виде или мнении окружающих. Я взяла себе за правило одеваться так же блекло и неинтересно, как эти дамы. Моим главным компаньоном, преданным и молчаливым, стало черное пальто от Барбары Буи, доставшееся по наследству от Томоко. Но вот их разговоры приводили меня в ужас, и каждый раз, когда ко мне обращались с вопросом, я покрывалась холодным потом.

Общая беседа всегда начиналась с еды — как лучше испечь торт, где купить хороший европейский хлеб, и все в таком духе. Затем разговор переходил на детей — где купить хорошую школьную форму или теннисную ракетку, кто самый лучший учитель в школе, что выбрать для музыкальных занятий: пианино или скрипку. Эти темы меня не смущали — я хорошо готовила и читала множество журналов, так что всегда могла внести в разговор посильную лепту. Но когда дамы начинали обсуждать свой досуг, я немедленно замолкала. Все они активно занимались теннисом и были членами гольф-клубов, куда отправлялись со своими мужьями по выходным. В будни же они увлекались икебаной, учились играть на сямисэне или кото[10] и ходили на представления театра Кабуки. Я же не играла ни на каких инструментах, не была членом клуба, никогда не ходила в театр Кабуки и не выезжала по выходным в парк «Киба», чтобы помахать там клюшкой.

В нашей жизни бывают моменты, когда мы словно стоим на перекрестке. Мы делаем выбор, и дорога наша вдруг идет в другую сторону. Но поскольку жизненный путь подобен блужданию по лесу, мы не догадываемся, что поменяли направление — ведь в лесу нет дорог. Если бы в тот день я была занята или заболел кто-нибудь из детей — скорее всего Акира, он был послабей здоровьем, — я бы не пошла в школу и не согласилась участвовать в этом проклятом обеде. Только гораздо позже я поняла, какую цену мне пришлось заплатить за одно короткое слово, с такой готовностью произнесенное в тот злосчастный день.

Тот французский ресторан назывался «Очарование», хотя шеф-поваром там был японец. В журнале «Катейгахо», самом дорогом и модном в то время, напечатали статью о французской кухне, которую успешно осваивали японские повара. Там особенно хвалили «Очарование», потому что его шеф прошлым летом получил какую-то там награду во Франции. Ресторан стал страшно популярен, и, чтобы попасть туда, люди заказывали места заранее, иногда за несколько месяцев. Однако госпожа Окада, у которой везде и всюду были связи, сумела заказать столик на четверых, потому что они с мужем играли в гольф с владельцем дома, где находился ресторан. С торжеством во взгляде она поведала нам об этой удаче, особо подчеркнув весомость своих связей. Столик был заказан на конец мая. Я не пользовалась симпатией госпожи Окада и поэтому старалась держаться от нее подальше. О том, что я могу войти в число избранных, даже не мечтала.

Когда меня все же пригласили, я была неимоверно удивлена.

— Пожалуйста, не говорите ничего остальным, — предупредила меня госпожа Танабе, давая понять, что мне делают одолжение. — Вы же понимаете, мне пришлось выдержать целый бой, сражаясь за вас. Но я сумела уговорить госпожу Окада, предложив, чтобы четвертую даму она выбирала сама.

Я стала прикидывать, кто же будет четвертой. Хорошо бы добрая госпожа Саяко Ватанабе. Но здравый смысл подсказывал мне, что скорее всего это будет госпожа Кобаяси — ведь она невестка внучатого племянника тетки императора и к тому же очень богата.

— Большое спасибо. Я вам очень обязана, — кротко произнесла я.

— Не за что, — с довольным видом произнесла госпожа Танабе. — И вот еще что. У меня есть знакомая женщина, она живет рядом с нами, которая прекрасно разбирается в старинных обычаях. Она поможет нам с вами облачиться в кимоно и правильно уложить волосы. Если вы, конечно, не возражаете. — Она взволнованно сжала мне руку. — Прошу вас, соглашайтесь. Так забавно будет одеваться вместе.

Ну как я могла устоять? Даже самый жестокосердный человек не смог бы отказать в такой просьбе.

Столик был заказан на 29 мая, так что ждать надо было почти семь недель. Получив приглашение, я уже не могла думать ни о чем другом. Интересно, как выглядит шикарный французский ресторан? Во что будет одета публика? Я никогда не пробовала настоящих французских блюд. Понравятся ли они мне? Я воображала большой белый зал с французскими окнами и роскошной хрустальной люстрой. На столе у нас будут белые розы. Мы чудесно проведем время и станем лучшими подругами.

Но как-то утром, когда я открыла глаза, меня вдруг пронзила ужасная мысль. У меня ведь нет кимоно. Ни одного.

Обычно японская девочка наследует несколько тщательно сохраненных кимоно своей матери, получает новое на свое двадцатилетие и еще одно на свадьбу. В течение жизни она приобретает еще несколько и все это передает потом своей дочери. Но я от матери ничего не получила. Все свои кимоно, кимоно гейши, она носила на работе. Свадьбы моей она не одобрила, поэтому мне пришлось взять кимоно напрокат. Сейчас я с сожалением вспоминала о тех полутора миллионах, которые она подарила мне в тот свой единственный визит: ну почему я их не сохранила или не отдала мужу, вместо того чтобы бездарно истратить на дизайнерскую уцененку? Может быть, снова взять кимоно напрокат? Но я быстро отвергла эту мысль. Взятые напрокат кимоно можно моментально узнать по запаху, не говоря уже о маленьком красном ярлычке, вшитом во внутреннюю кромку. Там обычно указывалось название прокатного ателье и его телефон. Потом я вспомнила, что обещала одеться и причесаться у знакомой госпожи Танабе, а за эту услугу придется выложить все двадцать пять тысяч иен. Закрыв глаза, я застонала. Может быть, занять кимоно у соседки, той самой бабушки, которая сидела с моими детьми? Но что она сможет предложить для такого изысканного обеда? «А как насчет нового кимоно?» — подсказал мне тонюсенький внутренний голос. Повернувшись к Рю, безмятежно спавшему рядом со мной, я ткнула его в бок.

— Рю, проснись. Мне нужно купить кимоно.

Он не сразу сообразил, чего я хочу.

— Кимоно? У кого-то из наших знакомых свадьба?

— Нет. Но у меня нет ни одного кимоно. Что это за японка, если у нее нет собственного кимоно? А если придется идти на какое-нибудь торжественное мероприятие?

— Можешь не волноваться. Я же работаю в американской компании. А там кимоно не нужны.

— А если мне надо будет пойти куда-нибудь с друзьями? — в отчаянии воскликнула я, понимая, что терплю поражение.

— Наденешь что-нибудь другое, — пробормотал Рю, переворачиваясь на другой бок.

Но он не забыл про кимоно. На следующий день, когда мы поехали к его матери на Кюсю, он спросил, не одолжит ли она мне свое кимоно.

— Наша Каё собирается выйти в свет со своими новыми подругами.

— А разве ее мать не отдала ей свои кимоно? — удивленно спросила свекровь.

С самых первых дней нашей семейной жизни они говорили обо мне так, словно меня не было рядом. Сначала это меня злило, но потом я привыкла и перестала обращать внимание.

— Все кимоно моей матери сгорели, — соврала я.

Когда мы уезжали, свекровь вручила мне аккуратный сверток, за что я была ей искренне благодарна, пока не развернула его и не увидела на ткани пятна.

Так прошли каникулы, и мы снова вернулись в школу. До злосчастного обеда оставалось три недели. Когда я подходила к школе, меня остановила Киоко Танабе.

— Разрешите попросить вас об одолжении, — начала она. — Вы в четверг не сходите со мной в магазин? Я хочу купить новое кимоно. Мои уж очень старомодные, сейчас такие не носят. А у вас прекрасный вкус.

При слове «кимоно» меня пробрала дрожь. Может, Киоко прочла мои мысли и теперь знает, что у меня нет кимоно? Наверное, хочет посмеяться надо мной? Видя мою нерешительность, она удвоила свой нажим.

— Пожалуйста, Каё-сан, вы же моя единственная подруга. Мне так хочется, чтобы вы пошли со мной.

И у меня не хватило духу ей отказать.

В кафе добрейшая госпожа Ватанабе шепнула мне на ухо:

— Я слышала, вы идете во французский ресторан с Танабе-сан и Окада-сан. Я так за вас рада!

На мои глаза навернулись слезы. Лицо госпожи Ватанабе озарилось участием.

— Вы вполне этого достойны, нечего и говорить.

У меня промелькнула мысль одолжить кимоно у нее, но, представив ее изумленный взгляд, я резко отказалась от этой идеи.

Во вторник и среду я притворилась больной из-за месячных недомоганий, и Харуку поехал провожать мой муж. Я и вправду неважно себя чувствовала, но совсем по другим причинам. Весь день я не выходила из дому, до полного изнеможения наводя там чистоту. В среду мне позвонила Танабе-сан.

— Вы в порядке, Каё-сан? — поинтересовалась она.

Я так изумилась, что просто не знала, что сказать. Эти дамы никогда мне не звонили.

— Я себя неважно чувствовала, но теперь мне лучше. Наверное, устала в каникулы.

— Да, каникулы очень утомительны, — согласилась она. — Вы завтра придете в школу?

— Думаю, что да, — с тяжелым сердцем ответила я.

— Ну и прекрасно. Значит, мы сможем поехать в Гинзу сразу после нашего кофе. Магазины как раз открываются в десять.

— Да, конечно.

— А как же ваши занятия английским?

— Английским?

Про занятия я совершенно забыла. Чтобы чуть-чуть сэкономить, я бросила свой английский вскоре после знакомства с дамами.

— Ну, разок можно и пропустить. Об этом не беспокойтесь.

— Большое вам спасибо. До встречи.

Когда в доме снова воцарилась тишина, я подумала, что, может быть, боги дают мне шанс отказаться от этого обеда.

По странному совпадению я в тот же день обнаружила в почтовом ящике толстое письмо. Оно было адресовано мне. Внутри оказалась новенькая кредитка из банка. Я с отвращением взглянула на нее. Зачем они присылают мне карточку, если я еще год назад отказалась от нее? После магазинов сразу же пойду в банк и лично возвращу ее им.

На следующий день я проснулась в половине пятого утра. На душе у меня было отвратительно. Идти никуда не хотелось. Глядя в наш низкий потолок, я представила себя птенчиком, еще не вылупившимся из скорлупы. Наш дом — это моя скорлупа, защищающая меня от сурового мира. И как я смогу выжить без этой защиты? Но время неумолимо шло, за окном запели птицы, и в комнату проник солнечный свет. Тяжелое чувство не покидало меня почти до самой школы. Однако когда, выйдя из метро на «Кудансита», я увидела железные ворота храма Ясукуни, а слева от них арену «Будокан» и ров Сидоригафуси, оно вдруг исчезло, и на сердце у меня стало легко и радостно. Казалось, что душевные силы, иссякшие за два дня домашнего заточения, медленно возвращаются ко мне, напитываясь живительной атмосферой большого города. К тому времени, когда мы с дамами совершили привычное паломничество в кофейню, я уже чувствовала себя совсем по-другому, кожей ощущая, как город притягивает меня к себе.

Вскоре дамы ушли, а мы с Танабе-сан решили немного задержаться и заказать свежевыжатый апельсиновый сок, который появился здесь после каникул.

— Надо подкрепиться перед шопингом, — подмигнула мне Танабе-сан.

Я нервничала и волновалась. В тот день Танабе-сан особенно привлекала внимание. На ней был дорогой темно-синий костюм, безупречный покрой которого выдавал его итальянское происхождение. Шею обвивали две нитки отборного жемчуга. Идеальный овал лица обрамляли струящиеся пряди волос, а макияж на этот раз был тщательным и заметным. На фоне темного дерева стен она сверкала, как яркий ночной светлячок.

Но, посмотрев на свое отражение в окне, я убедилась, что тоже выгляжу неплохо. За окном стекалась на работу служилая публика, и многие мужчины с вожделением поглядывали на нас. Внезапно я почувствовала пьянящий восторг от предстоящего похода по магазинам в обществе Танабе-сан. Чувство это молнией пронзило все мое существо.

Расплатившись, мы вышли на улицу. По дороге к метро моя подруга весело щебетала о погоде, французской кухне и поездке в Карюдзава, где у родственников ее мужа был загородный особняк. Казалось, что рядом со мной порхает яркая экзотическая птичка. Мы доехали до станции «Гинза-Изома» и вышли прямо напротив «Мацуя». На меня нахлынули воспоминания, перед глазами возникла наша первая встреча с Томоко. У Дома Шанель мы свернули в переулок и вышли на тихую Гинза-Никомэ. Она выглядела значительно скромнее — маленькие магазинчики, скромные товары. И масса традиционных ресторанчиков с японской лапшой. Танабе-сан зашагала вниз по улице.

— Куда мы идем? — спросила я.

Она остановилась.

— Вы хотите сказать, что никогда не были в «Гинза Этигоя»?

— Ах, этот магазин. Я не думала, что он до сих пор существует, — в очередной раз соврала я.

— А где же вы покупаете кимоно?

— Я предпочитаю «Мацуя».

— «Мацуя»? А разве там продают кимоно? — удивилась она, посмотрев в сторону огромного универмага и немного сбившись с ноги. — Но «Этигоя» самый старый и знаменитый магазин в Гинзе. Семья моего мужа ходит только туда.

С этими словами она повернулась ко мне спиной и торопливо пошла по улице. Я с довольным видом последовала за ней. Наконец-то я заставила ее засомневаться. Теперь она убедилась, что есть вещи, в которых я разбираюсь лучше нее. Миновав картинную галерею, дешевый магазин европейской одежды «Аояма Ёфуку», книжную и шляпную лавки, мы наконец добрались до «Этигоя».

Для такого знаменитого магазина вход у него был очень скромный — старомодная стеклянная дверь с ручкой, которую надо было опускать вниз, чтобы войти, небольшая витрина с материей для кимоно и поясами-оби. Когда я вошла, Танабе-сан уже разговаривала с продавцом, стоящим за прилавком в глубине магазина. С любопытством оглядевшись, я была разочарована. На левой стене висели ткани для кимоно и оби, все в серых, бежевых или фиолетовых тонах. Какие скучные цвета, подумала я. В центре магазина, в допотопной стеклянной витрине лежало несколько рулонов ткани для оби. На другой стене висело белое кимоно, ничем особенным не выделявшееся, кроме своего почтенного возраста.

— Это кимоно мы сшили для императрицы Сёва, — произнес кто-то за моей спиной.

Я быстро обернулась. Из задней комнаты вышел еще один мужчина, одетый в строгий черный костюм с красно-коричневым галстуком. По манере разговора я поняла, что это хозяин магазина или его сын. Его слова, как и он сам, произвели на меня большое впечатление.

— Вы хотите купить кимоно для весны или что-то другое? — спросил он.

Я покачала головой, намереваясь сказать, что просто пришла с подругой, но меня опередила Танабе-сан, поспешившая ответить:

— Ну разумеется, ей нужно новое кимоно.

Подойдя к нам, она поздоровалась с хозяином магазина (это был именно он) и представила ему меня. Несколько минут они разговаривали между собой. Осведомившись о здоровье родственников Танабе-сан, хозяин снова повернулся ко мне. Его обходительность была просто потрясающей.

— Разрешите я покажу вам наши новые ткани? Только боюсь, для молодых красивых женщин у меня скромный выбор. Большинство моих клиенток дамы в возрасте. Но мы постараемся подобрать для вас что-нибудь достойное.

Я растерянно молчала. Со мной еще никогда не говорили столь почтительно. Хозяин засеменил к огромному шкафу, занимавшему всю стену позади прилавка, и отодвинул дверцу. Шкаф был просто забит рулонами материи, из которых хозяин ловко вытащил штук пять. Но тут его отвлекла Танабе-сан, громко поинтересовавшись, что мы думаем о ее выборе — бледно-коричневой ткани с голубыми гортензиями, лепестки которых как бы трепетали на ветру. Для оби она подобрала кусок тусклой золотой парчи с серебристо-синими прорезями. Накинув на себя ткань, она сделала парочку пируэтов.

— Ну, как вам?

— На вас все выглядит превосходно, — коротко ответил хозяин магазина.

— А вы что думаете? — обратилась она ко мне.

— Очень мило, но…

Я запнулась, стараясь выразиться поделикатнее.

— Но что? — нетерпеливо переспросила она, слегка сдвинув брови.

— Цвет вас немного старит. Вы не хотите выбрать что-нибудь поярче?

— Но мадам так молода, что ей подойдет любой цвет, — поспешил уверить продавец.

Мы одновременно повернулись к хозяину, задумчиво потиравшему подбородок.

— У мадам острый глаз, — сказал он, взглянув на меня. — Это оби сюда не подходит. Здесь нужно что-то яркое и свежее. Мне кажется, я знаю, что именно.