Смертельно опасны Антология
Долина, Белая Гавань, Винтерфелл обрушивали на него удар за ударом. Блэквуды и другие речные лорды собирались в Харренхолле под знаменем Дейемона. Морской Змей запечатал Черноводный залив, и купцы каждое утро приходили к королю с жалобами. «Сделай же что-нибудь», – взывал Эйегон к сиру Отто, осушив очередную чашу вина. Десница заверял его, что вскоре прорвет блокаду Велариона и что Дейемон, главная опора Рейениры, весьма ненадежен, ибо врагов у него куда больше, чем друзей. Сир Отто, как первейший враг принца, пытался снестись через Узкое море с другим его недругом, Триархией, и натравить ее на Морского Змея.
Молодой король, однако, терял терпение и не внимал увещаниям матери, сторонницы сира Отто. Сорвав с шеи деда цепь десницы, он швырнул ее сиру Кристону Колю со словами: «Мой новый десница – стальной кулак. Персты же, выводящие на пергаменте буквы, мне надоели». Сир Кристон не замедлил оправдать ожидания короля. «Не пристало вам молить своих лордов о поддержке, будто о подаянии, – заявил он. – Вы наш законный король; всякий, кто отрицает это, – изменник, а изменников следует карать».
Ларис Стронг Колченогий, Эйегонов мастер над шептунами, уже приготовил список всех лордов, присутствовавших на коронации Рейениры и заседавших в ее «черном» совете. До островных лордов Селтигара и Велариона Эйегон, недостаточно сильный на море, добраться не мог, но материковые были в пределах его досягаемости.
Синий Дол, не ожидавший нападения, мгновенно пал. Город подвергся разграблению, корабли в его гавани были сожжены, лорда Дарклина обезглавили. Лорд Стаунтон, извещенный об этом, закрыл ворота Грачевника; со стены замка он видел, как жгут его поля, леса и деревни, как предают мечу поселян и скот. Съестные припасы в Грачевнике подходили к концу, и лорд послал на Драконий Камень ворона с мольбой о помощи.
Девять дней спустя над морем послышался шум кожистых крыльев, и над замком показалась Мелейс, Красная Королева, прозванная так за алую чешую. Перепонки крыльев у нее были розовые, а гребень, когти и рога цвета меди. На спине у нее в сверкающих доспехах из стали и меди восседала Несбывшаяся Королева Рейенис Таргариен.
Сир Кристон Коль ожидал этого и не дрогнул. В воздух под барабанную дробь полетели стрелы из длинных луков, арбалетов и скорпионов – именно из скорпиона в Дорне когда-то сбили Мираксеса. Мелейс получила множество мелких ран, но они лишь разъярили ее. Она ринулась вниз, изрыгая пламя; рыцари в седлах вспыхивали как щепки, латники бежали, бросая копья. Некоторые закрывались щитами, но от драконьего дыхания не спасали ни дуб, ни железо. «Целься во всадницу», – прокричал сквозь дым сир Кристон на белом коне.
В этот миг двойное эхо ответило реву Мелейс: в небо поднялись король Эйегон на Солнечном и брат его Эйемонд на Вхагаре. Западня, подготовленная Колем, захлопнулась, и Рейенис попалась в нее.
Не пытаясь спастись бегством, она щелкнула бичом и послала Мелейс навстречу врагу. Одного Вхагара старая и опытная красная воительница могла бы еще одолеть, но два дракона сулили ей верную гибель. Воздушные скакуны схватились в тысяче футов над полем битвы, и огненные клубы наполнили небо десятками солнц. Красные челюсти Мелейс сомкнулись на золотой шее Солнечного, сверху на них рухнул Вхагар; все трое начали падать и грохнулись оземь так, что со стен Грачевника в полулиге от них посыпались камни.
Все, кто оказался рядом с драконами, погибли на месте, а остальные мало что разглядели за дымом и пламенем. Огонь погас лишь пару часов спустя, и один лишь Вхагар невредимым восстал из пепла. Мелейс растерзали на части, Солнечному наполовину оторвали крыло, августейший его наездник переломал себе ребра, одно бедро и получил нешуточные ожоги. Больше всего пострадала левая рука Эйегона, где доспехи вплавились в плоть.
Тело, найденное рядом с тушей Мелейс, так обуглилось, что Рейенис с уверенностью никто не мог опознать. Любимая дочь леди Джослин Баратеон и принца Эйемона Таргариена, верная жена Корлиса Велариона, мать и бабушка, Несбывшаяся Королева погибла столь же отважно, как и жила. Ей было пятьдесят пять лет от роду.
В тот день полегли восемьсот рыцарей, оруженосцев и простых латников. Вскоре к ним прибавились еще сто: принц Эйемонд с сиром Кристоном взяли Грачевник и предали смерти весь его гарнизон. Голову лорда Стаунтона отвезли в Королевскую Гавань и водрузили над Старыми воротами, но еще более устрашила народ голова Мелейс, провезенная по городу на телеге. Жители покидали столицу толпами, пока королева Алисент не приказала запереть все городские ворота.
Король Эйегон не умер, но так страдал от ожогов, что порой молил богов ниспослать ему смерть. Его доставили домой в закрытых носилках, и он не поднимался с постели до конца года. Септоны молились за него, мейстеры потчевали зельями и маковым молоком. Девять часов из десяти король спал; очнувшись, он принимал скудную пищу и засыпал снова. Беспокоить его позволялось только матери и деснице; Гелайена, снедаемая горем и безумием, даже не приближалась к ложу болящего.
Солнечный с раненым крылом, слишком тяжелый для перевозки, ползал в пепле у Грачевника, как огромный золотой червь. Сначала он кормился обгорелыми телами убитых, потом люди, оставленные сиром Кристоном для охраны, стали пригонять ему овец и телят.
«Править страной придется вам, пока ваш брат не поправится», – сказал принцу Эйемонду десница. Дважды повторять не пришлось: одноглазый убийца своего родича мигом нахлобучил на себя корону Эйегона Завоевателя. «Мне она больше идет, чем ему», – говорил он, но королем себя объявить не пытался, называясь лишь Хранителем Государства и принцем-регентом. Десницей по-прежнему оставался сир Кристон Коль.
Между тем проросли семена, посеянные Джакайерисом Веларионом на севере: люди королевы стекались в Белую Гавань, Винтерфелл, Барроутон, Систертон, Чаячий город и Ворота Луны. Если они объединятся с собравшимися у Харренхолла речными лордами, даже крепкие стены Королевской Гавани их не сдержат, предупреждал Эйемонда сир Кристон.
Принц-регент, крепко уверенный в собственной воинской доблести и мощи Вхагара, рвался сразиться с врагом. «Шлюха на Драконьем Камне нам не страшна, – говорил он, – как и весь сброд, что машет ее знаменами на Просторе. Мой дядюшка, вот кто действительно опасен. Как только Дейемона не станет, все это дурачье разбежится по своим замкам и больше не будет нам докучать».
Рейенира тоже никак не могла поправиться. Смерть Люцериса сильно подорвала ее здоровье, и без того хрупкое после тяжелых и неудачных родов. Не способствовала выздоровлению и ссора с лордом Веларионом, обвинившим королеву в гибели Рейенис. «Стаунтон за тобой посылал, – кричал Морской Змей, – а ты отправила в Грачевник мою жену и сыновей своих туда не пустила!» Все в замке знали, что принцы Джак и Джофф были более чем готовы лететь на материк вместе с Рейенис.
Джак понемногу начинал распоряжаться всем вместо матери. Он назначил впавшего было в немилость Корлиса Велариона десницей, и они вдвоем стали обдумывать план взятия Королевской Гавани.
Памятуя обещание, данное Деве Долины, Джакайерис отправил Джоффри на Тираксесе в Чаячий город. Манкен предполагает, что старший брат попросту хотел уберечь младшего от войны; Джоффри это пришлось не по нраву, и ему с трудом втолковали, что он должен будет оборонять Долину от драконов короля Эйегона. Вместе с ним послали Рейену, тринадцатилетнюю дочь принца Дейемона от Лейены Веларион. Рейена Пентошийская, как называли ее по месту рождения, летать верхом не умела, ибо ее новорожденный дракон вскоре умер, но взяла с собой в Долину три драконьих яйца и еженощно молилась, чтобы они проклюнулись. Позаботился Джак и о единоутробных братьях, девятилетнем Эйегоне Младшем и семилетнем Визерисе. В вольном городе Пентосе у их отца Дейемона было много друзей; Джакайерис написал тамошнему принцу, и тот согласился принять к себе мальчиков, пока Рейенира не утвердится на троне. В самом конце 129 года маленькие принцы сели на когг «Веселый путник» – Эйегон Младший с Тучей, Визерис с драконьим яйцом. Их сопровождали семь боевых кораблей Корлиса Велариона.
Когда Солнечного ранили, а Тессарион с принцем Дейероном улетели в Старомест, в Королевской Гавани остались только два взрослых дракона. Хозяйка Огненной Мечты Гелайена предавалась горю и не покидала своих покоев, посему считаться приходилось с одним Вхагаром. Никто из живых драконов не мог сравняться с ним по величине и силе, но Джак рассудил, что если Вермакс, Сиракс и Караксес полетят в Королевскую Гавань вместе, то даже «старый дьявол» с ними не сладит. Принц, однако, еще колебался и прикидывал, кем бы подкрепить свою головную тройку.
Дом Таргариенов правил Драконьим Камнем с тех самых пор, как лорд Эйенар высадился там со своими драконами, то есть более двухсот лет. У них, как у всех знатных валирийцев, были приняты браки между близкими родичами, но молодые Таргариены порой искали утех с дочерьми (а то и с женами) своих подданных, землепашцев и рыбаков. Не забудем также, что право первой ночи в Семи Королевствах отменили только при короле Джейехерисе.
В других местах молодые мужья порой восставали против этого права, но на Драконьем Камне ценили оказанную им честь. Таргариенов там почитали, как полубогов; молодым женам, удостоившимся их ласки, завидовали, и каждая мечтала родить дитя от такого соития, ибо лорды жаловали матерей золотом, шелками и землями. Детей этих называли «драконьим семенем»; Таргариены и после отмены господского права не перестали резвиться с простолюдинками, отчего семени их на острове было полным-полно.
К этим внебрачным потомкам Таргариенов и обратился принц Джакайерис, предлагая землю и рыцарство всякому, кто укротит дракона. Сыновья такого человека также будут причислены к благородному сословию, дочерей выдадут замуж в благородные дома, а сам он удостоится чести сражаться вместе с принцем Драконьего Камня против самозванца Эйегона II и своры его приспешников.
Не все из тех, кто откликнулся на призыв, были драконьим семенем. В наездники вызывались домашние рыцари королевы, в том числе сир Стеффон Дарклин, лорд-командующий ее Королевской Гвардией, а также оруженосцы, рыбаки, поварята, латники, скоморохи и две служанки.
Драконы, однако, не терпят на себе всадников и быстро дают им это понять. Шестнадцать человек погибли, пытаясь объездить их, втрое больше получили ожоги или увечья. Стеффон Дарклин сгорел заживо, укрощая Морское Чудо, лорда Гормена Масси с Вермитором постигла такая же участь. Серебряному Денису, объявлявшему себя сыном Мейегора Жестокого, оторвал руку Бараний Вор; пока сыновья Дениса пытались остановить кровь, прилетел Людоед, отогнал Вора и пожрал отца с сыновьями вместе.
Некоторое время спустя Морское Чудо, Среброкрылый и Вермитор, уже объезженные, все-таки покорились. Вермитор, дракон Старого Короля, склонил выю перед здоровенным кузнецом Хью Молотом, а Среброкрылый, носивший некогда королеву Алисанну, допустил к себе латника, которого звали Ульфом Белым за цвет волос и Ульфом Бражником за беспробудное пьянство.
Морское же Чудо, на коем прежде летал Лейенор Веларион, укротил пятнадцатилетний Аддам из Корабела, о происхождении которого историки спорят и по сей день. Когда он поднялся в воздух на Морском Чуде, лорд Корлис попросил Рейениру снять с юноши и его брата клеймо бастардов. О том же просил и принц Джакайерис; королева уступила, и Аддам из Корабела, бастард драконьего семени, стал Аддамом Веларионом, наследником Дрифтмарка.
Три диких дракона упорно противились дрессировке, но укротители не прекращали попыток. Бурый, безобразный с виду Бараний Вор вылупился, когда Старый Король был еще молод, и получил свою кличку за постоянные кражи овец от Дрифтмарка до Путеводной. Пастухов, если те не слишком старались ему помешать, он не трогал, но овчарку съесть мог. Серый Призрак, живший в дымной пещере на восточном склоне Драконьей горы, предпочитал рыбу и промышлял ее, летая над Узким морем. Бледно-серый под цвет утреннего тумана, он был робок и чурался людей.
Самым большим и старым из дикарей был Людоед. При случае он поедал также драконов, мертвых и новорожденных, а кости злосчастных объездчиков наполняли все его логово.
К нему смельчаки драконьего семени больше не подступались, Серого Призрака никто не мог отыскать, а Бараний Вор, хоть и не прятался, убил больше людей, чем два других дикаря. Алин из Корабела выскочил из его логова в горящем плаще и погиб бы, не случись рядом брата Аддама: когда Морское Чудо отогнал своего злобного родича, Аддам сбил пламя своим плащом. Ожоги на спине и ногах оставались при Алине Веларионе до конца его долгих дней, но ему еще посчастливилось; многие из тех, кто пытался сесть Бараньему Вору на холку, оказывались у него в брюхе.
Кто бы мог подумать, что этот бурый злодей покорится шестнадцатилетней Крапиве? Девушка каждое утро прикармливала его свежей бараниной и так приучила к себе. Красотой она, как и он, не блистала: была тощей, смуглой и сквернословила почем зря, зато не ведала страха.
Джакайерис, хоть и дорогой ценой, достиг своей цели и получил еще четырех драконов. Для нападения на Королевскую Гавань он назначил ночь первого новогоднего полнолуния.
Человек предполагает, а боги располагают. В это самое время с востока надвигалась уже новая угроза. Замысел Отто Хайтауэра себя оправдал: верховный совет Триархии, собравшись в Тироше, решил заключить с ним союз. Девяносто кораблей двинулись со Ступеней к Глотке, и по воле богов пентошийский когг «Веселый путник» с двумя маленькими принцами на борту угодил прямо к ним в зубы.
На Драконьем Камне об этом узнали со слов Эйегона Младшего: мальчик примчался домой, вцепившись, как клещ, в шею Тучи. Весь белый, он обмочился от ужаса и трясся, как лист. На драконе он летел в первый раз и в последний: Туча, пронзенный стрелами из луков и скорпиона, умер час спустя, истекая черной дымящейся кровью. Младший, принц Визерис, не смог убежать; он спрятал свое драконье яйцо, переоделся в лохмотья и прикинулся юнгой, но настоящий юнга выдал его. Тирошийский капитан первым взял принца в плен, но адмирал флота Шарако Лохар из Лисса забрал ценный трофей себе.
Услышав об этом, принц Джакайерис на Вермаксе атаковал шеренгу лиссенийских галей. Моряки Триархии, воевавшие на Ступенях с Дейемоном, дракона видели не впервой и пускали ему навстречу копья и стрелы. «Убейте всадника, и дракон улетит», – наставляли их капитаны. Один корабль загорелся, за ним другой, но люди продолжали сражаться… пока над морем не показались другие драконы.
Подкрепление в виде Среброкрылого, Морского Чуда, Бараньего Вора и Вермитора лишило моряков боевого духа. Галеи бросились врассыпную, а драконы поджигали одну за другой, изрыгая золотые, красные и оранжевые клубы пламени. Черный дым поднимался к небу, горящие люди с криками прыгали за борт. Казалось, что победа близка… но тут Вермакс стал падать и рухнул в море.
О причине его падения рассказывали по-разному. Одни говорили, что арбалетный болт угодил ему в глаз, но это слишком уж похоже на гибель Мираксеса в Дорне. Другие уверяли, будто какой-то матрос в вороньем гнезде метнул в Вермакса кошку на цепи. Она застряла между двумя чешуйками и распорола дракону брюхо, когда матрос обмотал цепь вокруг мачты. Вопль дракона услышали даже в Пряном, несмотря на шум битвы. Вермакс камнем пошел вниз, врезался в пылающую галею, запутался в снастях и потонул вместе с ней.
Джакайерис, как говорят, уцепился за горящую деревяшку, но арбалетчики с мирийского корабля принялись пускать в него стрелы и наконец убили. Джак ушел в пучину вслед за своим драконом.
Битва в Глотке кипела всю ночь и осталась в истории как одно из самых кровопролитных морских сражений. Из девяноста кораблей, приведенных со Ступеней Шарако Лохаром, обратно дотащились всего двадцать восемь.
Драконий Камень враги обошли стороной, и весь удар принял на себя Дрифтмарк. Разграбленный и сожженный Пряный так и не был отстроен; тела его жителей валялись на улицах, приманивая воронье, крыс и чаек. Предали огню и замок Высокий Прилив. Сокровища, привезенные Морским Змеем с востока, погибли, слуг его перебили. Флот Велариона сократился почти на треть, тысячи моряков пали, но ни одну из этих потерь не оплакивали так, как Джакайериса, принца Драконьего Камня.
Две недели спустя Ормунд Хайтауэр в Просторе оказался меж двумя армиями. С северо-востока на него ударила большая рыцарская конница Таддеуша Рована, лорда Золотой Рощи, и Тома Флауэрса, Бастарда из Горького Моста, а сир Алан Бисбери с лордами Аланом Тарли и Оэуном Костейном отрезали ему дорогу на Старомест. Клещи сомкнулись на берегах Медовички, и поражение Хайтауэра казалось неминуемым, но тут на поле упала тень и раздался ужасный рев: в битву верхом на Тессарионе вступил оруженосец лорда Ормунда, пятнадцатилетний принц Дейерон.
С его появлением все изменилось. Лорд Ормунд перешел в наступление, люди королевы пустились бежать. Лорд Рован отошел на север с остатками войска, обгорелый труп Тома Флауэрса остался лежать в камышах, обоих Аланов взяли в плен, лорд Костейн умирал, сраженный черным мечом Удалого Джона Рокстона по прозванию Сиротская Доля. Пока волки и воронье терзали убитых, лорд Хайтауэр устроил пир в честь принца Дейерона, посвятил его в рыцари своим прославленным мечом Бдение и нарек сиром Дейероном Отважным. «Вы очень добры, милорд, – скромно ответствовал принц, – но чествовать следовало бы Тессариона, а не меня».
Разгром при Медовичке погрузил в уныние «черный» двор Рейениры. Лорд Бар-Эммон предложил даже склонить колено перед Эйегоном II, но королева и слышать о том не желала. Сердца людей, особенно женщин, ведомы одним лишь богам: Рейенира, сломленная потерей одного сына, после гибели второго воспряла духом и осушила слезы. Драконов у нее все еще оставалось больше, чем у единокровного брата, и королева твердо вознамерилась извлечь из них всю возможную пользу. Она низвергнет огонь на головы Эйегона и присных его, заявила Рейенира совету, и либо сбросит его с Железного Трона, либо погибнет сама.
Той же решимостью на другой стороне залива проникся и принц Эйемонд, правивший вместо недужного брата. Не принимая в расчет Рейениры, он опасался дяди своего Дейемона и войска, которое тот собрал в Харренхолле. На совете, куда он призвал и своих знаменосцев, принц заявил, что намерен дать Дейемону сражение и покарать мятежных лордов Трезубца.
Не все члены «зеленого» совета одобрили это намерение. Десница и сир Тайленд Ланнистер были на стороне принца-регента, но великий мейстер Орвил убеждал его заручиться прежде поддержкой дома Баратеонов, а лорд Джаспер Уайлд просил вызвать с юга лорда Хайтауэра и принца Дейерона, ибо «один дракон хорошо, а два лучше». Королева-мать также советовала сыну подождать, пока король и Солнечный выздоровеют и смогут сражаться.
Эйемонд, однако, ждать не желал. Он заявил, что обойдется и без братьев с их драконами: Дейерон слишком молод, а Эйегон незнамо когда поправится. Караксес, конечно, змей опасный, хитрый и закаленный в боях, но Вхагар еще старше, еще страшнее и притом вдвое больше. Одноглазый, по мнению септона Евстахия, не хотел делить славу ни с братьями, ни с кем-либо другим.
Перечить ему не представлялось возможным, ведь правителем государства был он. Вскоре принц, верный слову, вывел из Божьих ворот четыре тысячи войска.
Но Дейемон, воин старый и опытный, нипочем не позволил бы запереть себя в стенах крепости, даже столь прочной, как Харренхолл. Люди его в Королевской Гавани сообщили ему о планах племянника еще до выступления Эйемонда из города. «Давно пора», – рассмеялся Дейемон, услышав, что принц-регент и Кристон Коль отправились наконец в свой поход. С искривленных башен Харренхолла взмыла целая туча воронов.
Лорд Валис Моутон тем временем вышел из Девичьего Пруда с сотней рыцарей. В пути к нему примкнули Селтигар с Коготь-острова и полудикие Крэбы и Брюны с мыса Раздвоенный Коготь. Подойдя через сосновые леса и окутанные туманом холмы к Грачевнику, они застали тамошний гарнизон врасплох. Отвоевав замок, лорд Моутон послал храбрейших своих воинов добить Солнечного.
Его люди без труда смяли латников, оставленных для ухода за раненым, но одолеть самого дракона оказалось не так-то просто. Лязг мечей и конский топот разбудили Солнечного, а первый же укол копья привел его в ярость. Извиваясь в грязи среди несчетных бараньих костей, дракон бил хвостом и выдыхал пламя. Трижды он взлетал и трижды падал обратно. Мелкие раны, которые люди наносили ему, разъяряли его все сильней; когда убитых стало больше пятидесяти, уцелевшие обратились в бегство.
Среди павших был и лорд Моутон. Брат его Манфрид две недели спустя нашел на том месте лишь оплавленные доспехи, в которых кишели черви. Поле устилали тела других воинов, сам же дракон бесследно исчез. Уползти он не мог, ибо в пепле никаких следов не осталось. Все говорило о том, что он улетел, но куда – оставалось только гадать.
Дейемон Таргариен тем часом спешил на юг. Пролетев над западным берегом Божьего Ока, чтобы не быть замеченным войском Эйемонда, он пересек Черноводную, повернул на восток и полетел вдоль реки к Королевской Гавани. Рейенира в то же самое время облачилась в черные чешуйчатые доспехи, села на Сиракс и полетела сквозь бурю через Черноводный залив. Супруги встретились над холмом Эйегона, венчающим Королевскую Гавань.
Горожане ужасались, видя драконов в небе. Принц Эйемонд и сир Кристон лишили город всякой защиты и забрали с собой Вхагара, молодые драконы короля Эйегона еще не были объезжены, а Огненная Мечта, по сути, осталась без всадницы.
Одни жители бежали из города, унося детей и пожитки, другие копали под своими лачугами ямы, чтобы укрыться в них от огня. Когда в заливе показались паруса Морского Змея, идущего к Черноводной, во всех септах зазвонили колокола, а чернь ринулась на улицы, чтобы грабить и убивать. Прежде чем золотые плащи восстановили порядок, в свалке погибли десятки людей.
В отсутствие лорда-хранителя и десницы обороной столицы ведала королева-мать. Она сразу же распорядилась закрыть ворота Красного Замка и города, послала городскую стражу на стены и отправила к принцу Эйемонду гонцов на быстрых конях.
Великому мейстеру, кроме того, приказано было разослать воронов «всем нашим верным лордам» и призвать их на защиту своего короля. На вышке Орвила поджидали четверо золотых плащей; они связали его, натянули на голову мешок и препроводили в темницу.
Другие золотые плащи перехватывали гонцов у ворот. Семерых верных королю капитанов без ведома Алисент убили или взяли под стражу, как только Караксес показался над Красным Замком: очень многие стражники по-прежнему любили Дейемона, бывшего своего командира.
Брат королевы сир Гвейн Хайтауэр был вторым по старшинству офицером городской стражи. Его взяли на конюшне и привели к командующему, сиру Лютору Ларгенту. Когда Хайтауэр обозвал Лютора перевертышем, тот со смехом ответил: «Эти плащи нам дал Дейемон, и они останутся золотыми, как ты их ни вывертывай». С этими словами он распорол сиру Гвейну живот и приказал открыть ворота людям Морского Змея.
Королевская Гавань не продержалась и дня. Короткий бой завязался лишь у Речных ворот, где тринадцать рыцарей и сто латников Хайтауэра схватились с золотыми плащами и восемь часов отражали атаки с той и другой стороны. Через шесть других ворот бойцы Рейениры прошли беспрепятственно. Драконы в небе лишили сторонников Эйегона всякой воли к сопротивлению: они бежали, прятались или преклоняли колена.
Бараний Вор тем временем сел на холм Эйегона, Среброкрылый и Вермитор – на холм Рейенис у Драконьего Логова. Дейемон покружил над замком, посадил Караксеса на внешнем дворе, удостоверился, что защитников можно не опасаться, и дал жене знак присоединиться к нему. Аддам Веларион на Морском Чуде облетал городские стены, давая понять, что сопротивление бесполезно.
Королева Алисент, признав поражение, вышла из крепости Мейегора со своим отцом сиром Отто, сиром Тайлендом Ланнистером и лордом Джаспером Уайлдом (Ларис Стронг, мастер над шептунами, вовремя улизнул). «Созовем Большой совет, как некогда сделал Старый Король, – предложила Алисент падчерице, – и пусть лорды решат, кому быть на троне». – «Обе мы знаем, что решат лорды», – отрезала Рейенира и дала мачехе выбор: сдаться или сгореть.
Алисент, склонив голову, вручила Рейенире ключи от замка, а рыцарям своим и латникам приказала сложить мечи. «Город ваш, принцесса, – сказала она при этом, – но долго вы его не удержите. Без кота мышам раздолье, но скоро мой сын Эйемонд потопит вас в огне и крови».
Торжество Рейениры было неполным. Безумную королеву Гелайену нашли запертой в ее спальне, но в покоях короля обнаружили только «пустую постель и полный ночной горшок». Король Эйегон исчез; вместе с ним пропали его дети, принцесса Джейегера и принц Мейелор, и двое королевских рыцарей, Вилис Фелл и Рикард Торне. Даже королева-мать будто бы не знала, куда они делись, а Лютор Ларгент клялся, что выйти через городские ворота они не могли.
Железный Трон, однако, остался на месте, и Рейенире не терпелось его занять. В тронном зале зажгли факелы, и королева взошла на престол, принадлежавший ранее ее отцу, Старому Королю, Мейегору, Эйенису и Эйегону Завоевателю. Она восседала там в своей черной броне, и все, кто был в Красном Замке, преклоняли перед ней колена, молили ее о прощении и присягали ей жизнью своей, мечами и честью.
Церемония длилась всю ночь, и Рейенира сошла с трона уже при свете нового дня. Когда она выходила из зала об руку с мужем своим Дейемоном, все заметили порезы на ее ногах и левой ладони. Кровь капала на пол; люди не смели ничего сказать вслух, но знали, что Железный Трон отверг Рейениру и недолго будет ее терпеть.
Принц Эйемонд и сир Кристон тем временем вступили в речные земли. После девятнадцати дней пути они пришли к Харренхоллу и увидели, что ворота открыты, а замок пуст.
Принц на Вхагаре все время держался над главной колонной, опасаясь, что дядя атакует их на Караксесе. Ночью они с Колем отпраздновали победу над «речным сбродом», бежавшим от них без боя. Можно лишь догадываться, каким дураком он себя почувствовал, получив наконец весть о падении Королевской Гавани: Эйемонд впал в такую ярость, что на него было страшно смотреть.
К западу от Харренхолла продвигалось вперед войско Ланнистеров. Оно еле ползло по старости и хворости командира своего лорда Леффорда, а у Божьего Ока ему преградила дорогу другая рать.
Родди Смерть Врагам и его Зимние Волки соединились с лордом переправы Форрестом Фреем и Роббом Риверсом, Древоронским Лучником. У северян было две тысячи воинов, у Фрея двести рыцарей и втрое больше пехоты, Риверс привел с собой триста стрелков. Не успел лорд Леффорд заметить перед собой этого неприятеля, с юга подтянулся другой: к Пейту Победителю Львов и горстке бойцов, уцелевших в прежних сражениях, примкнули лорды Биглстон, Чамберс и Перрин.
Леффорд, зажатый меж двух врагов, не знал, как ему быть. Он окопался у озера и послал воронов в Харренхолл, прося Эйемонда о помощи. Ни одна птица, однако, не долетела до принца: Робб Риверс, слывший первым лучником во всем Вестеросе, сбил их всех на лету.
На другой день к озеру подошли свежие речные войска во главе с сиром Гарибальдом Греем, лордом Джоном Карлтоном и новым лордом Древорона, одиннадцатилетним Бенжикотом Блэквудом. Взяв в расчет это подкрепление, полководцы королевы решили, что пришло время атаковать. «Прикончим львов, покуда драконы не подоспели», – выразил общую мысль Родди.
Назавтра с восходом солнца началось самое кровопролитное сухопутное сражение Пляски Драконов. В анналах Цитадели оно осталось как Озерная битва, но те, кому посчастливилось выйти из боя живыми, называли ее только Кормежкой Рыб.
Западное войско, атакованное с трех сторон, шаг за шагом отступало в воды Божьего Ока. Сотни людей были зарублены в камышах, сотни утонули, пытаясь спастись. К ночи обе стороны потеряли две тысячи человек. В числе убитых были лорды Фрей, Леффорд, Биглстон, Карлтон, Свифт, Рейн, сир Кларент Кракехолл, Бастард из Ланниспорта сир Тайлер Хилл. Люди королевы заплатили дорогую цену за разгром Ланнистеров: юный Бен Блэквуд разрыдался, увидев груды своих убитых бойцов. Самые тяжкие потери понесли северяне. Зимние Волки добились чести возглавить атаку и пять раз натыкались на копья Ланнистеров; лорд Дастин потерял убитыми или ранеными две трети тех, кто пошел с ним на юг.
Эйемонд и Кристон Коль между тем спорили в Харренхолле, как нанести Рейенире ответный удар. Взять твердыню Черного Харрена приступом не представлялось возможным, да речные лорды и не посмели бы осаждать замок из страха перед Вхагаром, но съестные припасы у людей короля были на исходе: и людям, и лошадям грозил скорый голод. Поля вокруг замка были выжжены, посланные на фуражировку отряды в Харренхолл не вернулись. Сир Кристон рекомендовал отступить на юг, где у Эйегона было больше всего сторонников, принц в ответ заявлял, что только трус бежит от предателей. Потеря Королевской Гавани бесила его; он чуть не задушил оруженосца, принесшего в Харренхолл весть о Кормежке Рыб, и мальчика спасло лишь вмешательство Алис Риверс, любовницы принца. Эйемонд желал атаковать Королевскую Гавань немедленно, утверждая, что Вхагар без труда справится со всеми драконами Рейениры.
«Только дурак пойдет один воевать с шестерыми, мой принц», – урезонивал его Кристон Коль, раз за разом предлагая пойти на соединение с силами лорда Хайтауэра, где был и принц Дейерон со своим драконом. Король Эйегон, как они уже знали, бежал из столицы; скоро и он наверняка примкнет к братьям на Солнечном. А если их друзья в городе сумеют устроить побег Гелайене, то у них будет и Огненная Мечта; четверо драконов, если один из них Вхагар, могут сразиться и с шестерыми.
Эйемонд упорно именовал этот план «стратегией труса». В конце концов решено было разделиться: сир Кристон поведет войско к Ормунду Хайтауэру и Дейерону, принц же будет вести собственную войну, поджигая предателей с воздуха. «Коронованная сука» рано или поздно пошлет пару драконов, чтобы ему воспрепятствовать, и Вхагар их убьет. «Всех она послать не осмелится, – говорил Эйемонд, – это значило бы оголить Королевскую Гавань. Сиракс и последним ненаглядным сыночком она тоже не рискнет: Рейенира, хоть и называет себя королевой, баба душой и телом».
Так каждый из них отправился навстречу своей судьбе, а Рейенира в Красном Замке тем временем награждала друзей и жестоко карала тех, кто служил ее брату.
Огромные награды были назначены за сведения об «узурпаторе, именующем себя Эйегоном II», о его дочери Джейегере, сыне Мейелоре, о «ложных рыцарях» Вилисе Фелле и Рикарде Торне, о Ларисе Колченогом. Не добившись желаемого, королева разослала отряды «рыцарей-инквизиторов» на розыски сбежавших «изменников», каковых надлежало карать на месте.
Мачеху свою Рейенира заключила в золотые оковы, но сохранила ей жизнь «в память отца, который любил ее». Собственному отцу Алисент не столь посчастливилось: сира Отто Хайтауэра, служившего десницей трем королям, обезглавили первым. За ним на плаху взошел Железный Прут, продолжающий упрямо твердить, что сын по закону идет прежде дочери. Сира Тайленда Ланнистера не спешили казнить: его пытали, чтобы выведать, куда он спрятал казну.
Эйегона и брата его Эйемонда в городе не слишком любили, и воцарению Рейениры многие радовались. Но любовь и ненависть суть две стороны той же монеты: когда над городскими воротами стали появляться все новые головы и новые налоги прибавились к старым, монета обернулась другой стороной. Девушка, прославлявшаяся некогда как Жемчужина Королевства, выросла в мстительную алчную женщину, не уступавшую жестокостью королям мужеска пола. Кто-то прозвал ее «Мейегором с сиськами», и ругательство «мейегоровы сиськи» бытовало в Королевской Гавани даже сто лет спустя.
Завладев городом, замком и троном, которые охранялись сразу шестью драконами, Рейенира решилась послать за сыновьями. Одна флотилия привезла с Драконьего Камня ее фрейлин и Эйегона Младшего, другая доставила из Чаячьего города принца Джоффри, последнего из ее сыновей от Лейенора Велариона. Королева обдумывала пышную церемонию для объявления Джоффри принцем Драконьего Камня и наследником Железного Трона.
Торжествующая победительница не подозревала о том, как мало времени ей осталось, но Железный Трон каждый раз ранил ее своими жестокими лезвиями, и все видели в этом дурной знак.
Сражения продолжались по всем Семи Королевствам. Сир Кристон Коль, покинув Харренхолл, двинулся по западному берегу Божьего Ока с войском, насчитывавшим три тысячи шестьсот человек (голод, болезни и дезертирство сильно проредили вышедшую из Королевской Гавани рать). Принц Эйемонд, не привязанный более к войску и замку, летал где хотел: так воевали некогда Эйегон и сестры его. Вхагар, раз за разом спускаясь с осенних небес, жег поля, деревни и замки мятежных лордов. Первым гневу принца подвергся дом Дарри. Леди укрылась в крипте с меньшими детьми, но лорд и его наследник погибли на стене замка вместе с полусотней защитников. Три дня спустя загорелись город лорда Харроуэя, Господская мельница, Пряжка и Черная Пряжка, Глинистый Пруд, Суинфорд, Паучий лес… казалось, что пламенем объята половина речных земель.
Кристон Коль тоже шел через дым и пламя: речные лорды поджигали все на его пути. Горели покинутые деревни, чернели мертвые обугленные леса. Во всех прудах и колодцах лежали человеческие, коровьи, лошадиные трупы. Разведчики порой находили в лесу мертвецов в доспехах, сидевших кружком и будто бы пировавших. Из-под ржавых шлемов скалились черепа, гниющая плоть сползала с костей.
В четырех днях пути от Харренхолла людей Коля начали убивать: лучники, прячась за деревьями, снимали разведчиков и отставших. Многие латники сира Кристона бежали, бросая щиты и копья, или переходили к врагу. У деревни Кривые Вязы разведчики снова наткнулись на пирующих мертвецов и проехали было мимо, но мертвецы вдруг вскочили и перебили их всех.
Все это, однако, оказалось лишь присказкой. Повернув от озера к Черноводной, сир Кристон увидел на гряде каменистых холмов триста конных рыцарей, три тысячи стрелков с длинными и короткими луками, три тысячи речных пехотинцев с копьями и сотни северян с топорами, палицами, древними заржавленными мечами. Знамена Рейениры реяли над неприятельским войском.
Последовавшая за тем битва заслуживала скорее названия бойни. Лорд Родерик Дастин, подняв к губам рог, протрубил наступление, и люди королевы ринулись с высоты. Впереди скакали Зимние Волки на мохнатых северных лошадях и рыцари на рослых, одетых в доспехи конях. Когда сир Кристон пал мертвым, его воины обратились в бегство, а враги гнались за ними и убивали сотнями.
В Девичий День 130 года Цитадель Староместа разослала триста белых воронов, возвещая о приходе зимы, но Рейенира жила словно в разгаре лета. Трон и столица принадлежали ей, а нелюбовь горожан мало ее заботила. Триархия разваливалась, и Веларионы восстановили свою власть над заливом. Перевалы Лунных гор замело снегами, но Дева Долины сдержала слово и прислала подкрепление морем. Прибыло и войско из Белой Гавани во главе с сыновьями лорда Медриком и Торрхеном Мандерли. Силы королевы, куда ни взгляни, росли, силы короля Эйегона таяли.
Но нельзя считать войну выигранной, пока не побежден враг. Сир Кристон Коль пал в сражении, но созданный им король был жив и свободен, как и самая загадочная фигура «зеленого» совета, Ларис Стронг Колченогий. В Штормовом Пределе все так же сидел недружественный королеве Боррос Баратеон. Ланнистеры тоже числились у нее во врагах, но после гибели лорда Ясона и разгрома их войска Бобровый Утес особой угрозы не представлял.
Принц Эйемонд продолжал сеять ужас и смерть на Трезубце: поджигал, исчезал и наносил новый удар в пятидесяти лигах от прежнего места. Вхагар испепелил Старые и Белые Ивы, превратил в обугленный остов Кабанятник, сжег в Мерридоне тридцать человек и триста овец. После этого принц вдруг вернулся в Харренхолл и сжег все, что было деревянного в замке. Шесть рыцарей и сорок латников погибли, пытаясь убить дракона. Лорды с тревогой смотрели в небо, гадая, кто будет следующим. Моутон из Девичьего Пруда, леди Дарклин из Синего Дола, Блэквуд из Древорона взывали к королеве, умоляя прислать драконов для защиты их достояния.
Но наибольшей угрозой для Рейениры был не Эйемонд Одноглазый, а брат его Дейерон Отважный и большое южное войско Ормунда Хайтауэра.
Лорд Ормунд перешел Мандер и медленно приближался к столице, громя сторонников Рейениры и принуждая каждого лорда, сдавшегося ему, примкнуть к его войску. Принц Дейерон, бесценный разведчик, летел впереди, докладывая Хайтауэру о передвижениях неприятеля. Люди королевы разбегались, едва завидев в вышине синие крылья Тессариона.
Старый десница Рейениры, Корлис Веларион, убеждал королеву начать переговоры. Он также советовал помиловать лордов Баратеона, Хайтауэра и Ланнистера, буде они покорятся, присягнут ей на верность и дадут заложников Железному Трону. Гелайену и Алисент Морской Змей предлагал передать на попечение Веры, дабы они провели оставшиеся им дни в молитвах, а Джейегеру, дочь Эйегона, со временем выдать за Эйегона Младшего, воссоединив тем обе ветви дома Таргариенов. «А братья мои? – вопросила Рейенира, когда десница изложил ей свои намерения. – Как мне быть с ложным королем Эйегоном и с Эйемондом, пролившим родную кровь? Их мне тоже помиловать?»
«Сохраните им жизнь и пошлите обоих на Стену, – посоветовал лорд Корлис. – Они дадут присягу и будут служить в Ночном Дозоре до конца своих дней».
«Удержат ли обеты клятвопреступников, не поколебавшихся отнять у меня трон?»
Принц Дейемон поддерживал королеву, говоря, что прощать изменников – значит, сеять семена нового мятежа. «Война будет окончена лишь тогда, когда головы изменников будут торчать на пиках над Королевскими воротами». Эйегон II «прячется в какой-то норе», из которой его со временем вытащат, говорил принц, но сразиться с Эйемондом и Дейероном можно и должно. Ланнистеров и Баратеонов также следует истребить, отдав их земли и замки тем, кто сохранил верность своей королеве: Штормовой Предел Ульфу Белому, Бобровый Утес Хью Молоту. «Половина лордов Вестероса отвернется от нас, если мы выкажем такую жестокость к двум древним великим домам», – твердил Морской Змей, ужасаясь речам Дейемона.
Королева, принужденная выбирать между мужем своим и десницей, выбрала нечто среднее. К Баратеону и Ланнистеру она отправит послов, предлагая им «великодушные условия» и помилование, но с братьями узурпатора покончит раз навсегда. «Как только их не станет, все остальные склонят колена. Головы их драконов я повешу на стенах тронного зала, чтобы люди смотрели на них и ведали, какой ценой достается измена».
Сама Рейенира, чтобы не лишать защиты Королевскую Гавань, осталась в городе с двумя сыновьями. Джоффри, которому еще и тринадцати не было, рвался в бой, но его убедили в том, что они с Тираксесом необходимы для обороны Красного Замка. Третьим воздушным защитником стал Аддам Веларион, наследник Морского Змея и хозяин Морского Чуда; все остальные драконы отправлялись сражаться.
На Трезубец для расправы с Эйемондом и Вхагаром летели Дейемон с Караксесом и Крапива с Бараньим Вором. Хью Молота и Ульфа Белого послали на юго-запад к городу Тамблетону, последнему оплоту Рейениры между столицей и войском Хайтауэра; им поручалось отстоять город и разделаться с Тессарионом.
Дейемон с Крапивой выслеживали Эйемонда долго и безуспешно. Стояли они в Девичьем Пруду, куда их пригласил лорд Манфрид Моутон, боявшийся нападения Вхагара на город. Эйемонд вместо этого спалил Камешек у подножия Лунных гор, Ивняк на Зеленом Зубце и Веселушку на Красном. За ними последовали Стрелков Мост, Старый Перевоз, Старицына Мельница и женская обитель в Бечестере; Одноглазый всякий раз исчезал еще до прилета охотников, а живых, чтобы показать, куда улетел дракон, в тех местах не осталось.
Оба дракона каждое утро вылетали из Девичьего Пруда, кружили высоко над речными землями и в сумерках возвращались ни с чем. Лорд Моутон робко предложил всадникам разделиться – так-де они смогут расширить свою охоту, – но Дейемон напомнил его светлости, что Вхагар – последний из драконов Эйегона Завоевателя. Век спустя он, правда, уже не так скор, зато вырос огромным, как сам Балерион Черный Ужас, и своим дыханием плавит камень: ни Караксес, ни Бараний Вор с ним в одиночку не сладят. Крапива поэтому не покидала принца ни днем ни ночью, ни в небе, ни в замке.
У Тамблетона, торгового города на Мандере, тем временем завязалась битва. Замок над городом был невелик, и обороняли его не более сорока человек, но из Горького Моста, Длинного Стола и других южных владений туда стекались сотни новых защитников. Всего под знаменами Рейениры собралось около девяти тысяч воинов, то есть намного меньше, чем у лорда Хайтауэра; люди королевы с радостью встретили Вермитора и Среброкрылого, не зная, какие ужасы их ждут впереди.
Так называемая Тамблетонская Измена до сих пор остается предметом споров, и всей правды мы, может статься, никогда не узнаем. Очень возможно, что многие, бежавшие в город от лорда Хайтауэра, были на самом деле его засланными людьми, но столь большого вреда они бы не причинили, не перейди Ульф Белый и Хью Молот в то же самое время к врагу.
Оба они были неграмотны, и непонятно, как Двух Предателей склонили к такому шагу. О самой Тамблетонской битве нам известно гораздо больше. Шесть тысяч людей королевы сошлись на поле с лордом Хайтауэром и храбро сражались какое-то время, но град стрел проредил их, а сокрушительная атака тяжелой конницы загнала обратно за стены города. Битва, однако, прервалась ненадолго: Родди Дастин и его Зимние Волки с северным боевым кличем тут же пошли на вылазку и ударили по левому флангу врага. Сквозь вдесятеро большее войско они прорубались к знаменам короля Эйегона, Староместа и Хайтауэров, под которыми сидел на боевом коне сам лорд Ормунд. В песнях поется, что лорд Родерик дошел туда в крови с головы до ног, с разрубленными щитом и шлемом, но столь опьяненный боем, что не замечал своих ран. Сир Бриндон Хайтауэр, заслонив собой лорда своего и кузена, одним ударом топора отсек Родди правую руку, но перед смертью свирепый лорд Барроутона убил обоих Хайтауэров. Знамена лорда Ормунда повалились, и горожане возликовали, думая, что победа достанется им. Даже появление в небе Тессариона не испугало их, ведь у них были свои драконы… но когда Вермитор и Среброкрылый, взлетев, открыли огонь по городу, радостные крики сменились воплями ужаса.
В Тамблетоне горело всё: дома, лавки, септы и люди. Живые факелы падали с крепостных стен и метались по улицам. Два Предателя промчались над ним из конца в конец, а последующие зверства не знали себе равных во всей истории Вестероса. Город, сгоревший дотла, так и не был потом отстроен. Тысячи его жителей сгорели заживо, тысячи утонули, пытаясь переплыть реку. Не лучше пришлось и тем, кто выжил в огне: женщины и даже маленькие девочки подверглись жестокому поруганию, стариков и мальчиков перебили, драконы пожирали дымящиеся тела своих жертв.
Вскоре после этого на Драконий Камень пришел потрепанный когг «Нессария», чтобы починиться и запастись провизией. На пути из Пентоса в Волантис корабль попал в шторм, но этим его история не ограничилась. Подходя к острову на закате, моряки увидели над восточным склоном горы двух драконов, которые с ревом бились между собой. Вскоре об этом уже рассказывали во всех портовых тавернах.
На острове, в отличие от Волантиса, к драконам привыкли, но и местным сделалось любопытно. Наутро рыбаки поплыли к горе и нашли под ней обгоревшие останки дракона – Серого Призрака, судя по цвету крыльев и чешуи. Дракон был разорван пополам и сильно обглодан.
Услышав об этом, кастелян Драконьего Камня, тучный и добродушный рыцарь сир Роберт Квинс, сказал, что убийца, конечно же, Людоед. Многие соглашались с ним: Людоед и раньше нападал на драконов меньше себя, хотя и не столь свирепо. Рыбаки уговаривали Квинса послать рыцарей в логово опасного змея и прикончить его, но кастелян отказывался, говоря: «Если не трогать его, то и он нас не тронет». Для верности он запретил рыбачить у восточного склона, где лежал труп Серого Призрака.
А на другой стороне залива в Королевскую Гавань пришла весть о битве и измене при Тамблетоне. «Что они посеяли, то и пожнут», – рассмеялась будто бы королева Алисент, узнав обо всем, королева же Рейенира побледнела и приказала запереть городские ворота. «Я не допущу, чтобы лазутчики прокрались в мой город и открыли ворота мятежникам», – сказала она. Войско Хайтауэра могло завтра же подойти к столице, а предатели на драконах добрались бы и того раньше.
«Пусть себе прилетают, – заявлял храбрый принц Джоффри, – я встречу их на Тираксесе». – «Ты слишком молод, чтобы сражаться», – возражала ему встревоженная мать, однако на совет, обсуждавший, как встретить врага наилучшим образом, сына все-таки допустила.
В Красном Замке остался только один дракон, Сиракс, всего же в столице их было шесть. Сиракс, скованная тяжелыми цепями, жила в конюшне на внешнем дворе; она привыкла к цепям и к сытной еде и давно уже разучилась охотиться.
Всех остальных держали в колоссальном Драконьем Логове, которое именно для этой цели воздвиг Мейегор Жестокий. Под его каменным куполом располагались по кругу сорок огромных склепов с прочными железными дверьми на обоих концах: внутренние двери открывались в песчаную яму, внешние – на холм Рейенис. После отлета на войну Караксеса, Вермитора, Среброкрылого и Бараньего Вора драконов осталось пять: Тираксес принца Джоффри, Морское Чудо Аддама Велариона, Огненная Мечта Гелайены и подростки Моргул и Шрикос, принадлежавшие детям короля Эйегона, пропавшей Джейегере и покойному Джейехерису. По обычаю рядом с драконами жил хотя бы один из хозяев, чтобы сразу подняться на защиту города в случае надобности. Сыновей Рейенира не желала отпускать от себя, и эта обязанность выпала Аддаму Велариону, в чьей верности «черный» совет начинал сомневаться.
Если Ульф Белый и Хью Молот, рожденные от драконьего семени, перебежали к врагу, не следует ли ждать того же от Крапивы и Аддама из Корабела?
Лорд Бартимос Селтигар полагал, что доверять им нельзя. «Бастарды есть бастарды: они рождены от измены, и она дается им столь же легко, как верность законным детям». Лорд умолял королеву немедля схватить двух новых наездников, пока они не увели своих драконов во вражеский стан. Его поддерживали сир Лютор Ларгент, новый командир городской стражи, и командующий Королевской Гвардией сир Лорент Марбранд. Даже братья-рыцари Мандерли из Белой Гавани приняли сторону Селтигара. «Лучше не рисковать, – говорил сир Торрхен. – Если враг получит еще двух драконов, мы пропадем».
Только лорд Корлис заступался за бастардов драконьего семени, называя сира Аддама и его брата Алина истинными Веларионами и достойными наследниками Дрифтмарка. Что до девушки, то она отважно сражалась в Глотке. «Как и те два предателя», – заметил лорд Селтигар.
Десница остался в меньшинстве: королеву предавали так часто, что она готова была видеть в людях самое худшее и ожидала измены даже от близких друзей.
Она приказала сиру Лютору пойти в Драконье Логово с двадцатью золотыми плащами и взять Аддама Велариона под стражу. Одна измена породила другую, и Рейенира сделала еще один шаг к своей гибели. Как только золотые плащи поднялись на холм Рейенис, двери Драконьего Логова распахнулись, и дымчато-серый Морское Чудо взмыл в небо: сира Аддама кто-то предупредил. Разозленный сир Лютор отправился прямиком в башню десницы и обвинил Морского Змея в предательстве. Старый лорд Корлис ничего и не отрицал; его избили, связали и бросили в темницу.
По городу между тем расползались страшные слухи о тамблетонской резне. Следом настанет черед Королевской Гавани, говорили люди друг другу. Драконы будут драться с драконами, и на сей раз город уж верно сгорит. Многие пытались бежать из города, но золотые плащи всех заворачивали назад. Видя, что пути к спасению отрезаны, горожане забивались в подвалы, пили, молились, предавались плотским утехам. К ночи все таверны, бордели и септы ломились от мужчин и женщин, ищущих утешения.
В Тамблетоне, всего в шестидесяти лигах к юго-западу от столицы, тоже царило брожение: победители, которых в Королевской Гавани так страшились, остались без начальника. Лорд Ормунд погиб, как и кузен его сир Бриндон, первый из рыцарей Староместа, а сыновья лорда, совсем еще мальчики, оставались в отцовском замке за тысячу лиг от войны. Дейерон Отважный, коего лорд Ормунд ставил столь высоко, тоже был совсем еще юн, привык во всем слушаться старших братьев и командовать не умел. Сир Хоберт, другой кузен лорда и единственный уцелевший Хайтауэр, отвечал до сих пор за обоз; за все свои шесть десятков прожитых годов он не отличился ничем, но родство с королевой Алисент делало его самым вероятным из воевод.
Редкий город в истории Семи Королевств претерпевал такие бесчинства, как Тамблетон. Принц Дейерон ужасался тому, что происходило у него на глазах, но ни он, ни сир Хоберт не могли прекратить насилие.
Самые страшные злодеяния творили в городе Два Предателя. Сир Ульф наливался вином и насиловал женщин; тех же, кто ему не угодил, он скармливал своему дракону. Ему мало было рыцарства, мало Горького Моста, лордом коего сделал его принц Дейемон. Он метил не ниже как на Хайгарден, заявляя, что Тиреллы, не участвующие в Пляске, те же изменники.
Не отставал и второй предатель, Хью Молот – силач, гнувший голыми руками железные брусья. В военном ремесле он мало что смыслил, но рост и сила делали его грозным бойцом. Оружием своим он избрал привычный сызмальства молот, а дракон его Вермитор, служивший прежде Старому Королю, только Вхагару уступал величиной и годами. По всем этим резонам лорд Молот, как он сам себя называл, возмечтал о короне. «На кой мне лордство, если можно стать королем?» – говорил он, и многие его слушали.
Ни один из них не спешил брать Королевскую Гавань. Они знали, что против их трех драконов королева может выставить трех своих, а то и пять, если Крапива с Дейемоном вернутся. Лорд Пек стоял за то, чтобы дождаться лорда Баратеона, сир Хоберт желал отойти на Простор и пополнить быстро тающие припасы. Никого из командиров, видимо, не тревожило, что и войско их тает, как снег по весне: бойцы разбегались почем зря, унося домой все, что успели награбить.
К северу от них, в замке над Крабьей бухтой, думал свою думу другой лорд. Королева Рейенира прислала Манфриду Моутону ворона, требуя доставить ей голову безродной девки Крапивы; королева подозревала, что та спит с Дейемоном и оттого повинна в измене. «Лорду-мужу моему, принцу Дейемону Таргариену, никакого вреда не чинить, – приказывала ее величество, – но отослать его ко мне, когда он свершит задуманное, ибо у нас в нем большая нужда».
Мейстер Норрен, автор «Хроник Девичьего Пруда», пишет, что лорд, прочитав послание королевы, со страху потерял голос и вернул его, лишь осушив три чаши вина. После этого он позвал к себе брата, капитана гвардии и первого бойца, сира Флориана Стального. Велев остаться и мейстеру, он прочел им письмо и спросил их совета.
«Проще простого, – сказал капитан. – Принц-то уже в годах. Возьму трех человек, ну шестерых, да и пойду к ним в спальню. Желаете сделать это нынче же ночью, милорд?»
«Шесть человек возьми или шестьдесят, с Дейемоном Таргариеном так просто не сладишь, – возразил ему брат лорда Моутона. – Лучше подлить ему снотворного в вино, как ужинать станет. Проснется, а девка уже мертва».
«Эта девушка, в чем бы она ни провинилась, еще ребенок, – качал седой головой сир Флориан. – Ни Старый Король, ни другой человек чести не отдал бы такого приказа».
«Времена нынче скверные, – сказал лорд, – и королева заставляет меня выбирать между топором и веревкой. Девушка – моя гостья. Если я послушаюсь, мой дом будет проклят навеки, откажусь – нас сотрут в порошок».
«Нам так и так конец, – подхватил его брат. – Принц сильно привязан к этой чернавке, а дракон его вот он, тут. Мудрее всего было бы убить их обоих, иначе принц спалит замок дотла».
«Королева запретила чинить ему вред, – напомнил лорд Моутон, – а двух гостей убить вдвое хуже, чем одного. На свою погибель прочел я это письмо».
«Кто сказал, что прочли?» – вставил тут мейстер.
Нам неведомо, о чем они говорили дальше. Известно лишь, что мейстер, молодой человек двадцати двух лет, показал письмо королевы принцу и Крапиве, когда те ужинали в своих покоях. «Слова королевы, а дела шлюхи», – сказал, прочитав его, Дейемон. Затем он обнажил меч и спросил, ждут ли уже за дверью люди Моутона. Услышав, что мейстер пришел к ним один и тайно, принц спрятал меч. «Мейстер ты никудышный, зато человек хороший», – сказал он и отпустил вестника, наказав молчать обо всем до утра.
Никто не знает, как провели принц и его возлюбленная последнюю свою ночь в замке Моутона. Наутро они вышли во двор, и Дейемон помог Крапиве оседлать Бараньего Вора, которого она кормила каждый раз перед вылетом: сытый дракон охотнее повинуется ездоку. В то утро она скормила змею черного, самого большого в замке барана, сама перерезав горло животному. Когда она садилась на дракона, пишет Норрен, ее кожаный камзол был запятнан кровью, а по щекам текли слезы. На прощание они с принцем не сказали друг другу ни слова, но когда Бараний Вор взмыл в рассветное небо, Караксес издал такой вопль, что в окнах башни Джонквиль вылетели все стекла. Крапива, повернув к Крабьей бухте, скрылась в тумане, и больше ее в замке не видели.
Позавтракав с лордом Моутоном, принц сказал: «Благодарю вас за гостеприимство и говорю «прощайте». Оповестите всех, что я лечу в Харренхолл; если мой племянник осмелится сразиться со мной, он найдет меня там одного».
Как только Дейемон растаял вдали, мейстер Норрен сказал лорду: «Сорвите с меня цепь, свяжите мне ею руки и выдайте меня королеве. Я упредил изменницу, позволив ей убежать, и сам стал изменником». – «Пусть твоя цепь остается на месте, – отвечал лорд, – мы все здесь изменники». Той же ночью в замке спустили знамена Рейениры и подняли золотых драконов короля Эйегона.
Над почерневшими башнями Харренхолла знамен вовсе не было. Приютившиеся в подвалах бездомные разбежались, услышав шум крыльев Караксеса. Принц Дейемон бродил по гулким чертогам один, отмечая каждый прошедший день зарубкой на сердце-дереве в богороще. Тринадцать глубоких отметин и посейчас там видны; лорды Харренхолла говорят, что каждую весну эти старые раны наливаются кровью.
На четырнадцатый день замок покрыла тень, упавшая не от облака. Все птицы в богороще разом поднялись в воздух, горячий ветер погнал по двору опавшие листья. В небе показался Вхагар, а на нем в черной с золотом броне сидел Эйемонд Одноглазый.
Он прилетел не один, а с беременной Алис Риверс; черные волосы струились по ветру у нее за спиной. Дважды облетев Харренхолл, Эйемонд посадил Вхагара на внешний двор ярдах в ста от Караксеса. Драконы злобно переглядывались, Караксес растопыривал крылья и шипел, пуская дым из ноздрей.
Эйемонд помог сойти женщине и сказал: «Говорят, ты нас ищешь, дядюшка».
«Только тебя, – отвечал Дейемон. – Кто сказал тебе, что я здесь?»
«Моя леди. Она видела тебя в тучах, и в горном пруду на закате, и в костре, который мы развели. Моей Алис открыто многое. Ты глупец, что прилетел сюда в одиночку».
«Будь я не один, тебя бы здесь не было».
«Но ты один, и я здесь. Ты, дядюшка, зажился на свете».
«С этим я спорить не стану».
Старый принц взобрался на Караксеса, молодой поцеловал свою женщину, вскочил на Вхагара и приковал себя четырьмя короткими цепями к седлу (Дейемон этого не стал делать). Караксес дохнул пламенем, Вхагар взревел, и оба поднялись в небо.
Дейемон, нахлестывая Караксеса бичом со стальными нитями, быстро скрылся за облаками. Вхагар, старше и намного крупнее его, набирал высоту медленно, описывая круги над водами Божьего Ока. Солнце клонилось к закату, и спокойное озеро сверкало, как лист кованой меди. Алис следила за поединком с башни Королевский Костер.
Бой начался внезапно. Караксес, как молния, обрушился на Вхагара с криком, который услышали на дюжину миль окрест. Атаковал он со стороны заходящего солнца и невидящего Эйемондова глаза. Драконы сцепились на красном как кровь небосклоне, и рыбаки внизу ждали со страхом, что самые тучи вокруг них вот-вот вспыхнут. Черные зубы Караксеса сомкнулись на шее Вхагара, Вхагар вспорол врагу брюхо и оторвал крыло; оба с головокружительной скоростью неслись вниз.
В этот миг, по преданию, Дейемон перескочил со своего дракона на вражеского с Темной Сестрой, мечом королевы Висеньи. Не успел Эйемонд отстегнуть свои седельные цепи, Дейемон сорвал с племянника шлем и вонзил меч в его слепой глаз так, что острие вышло из затылка. Еще мгновение, и драконы рухнули в озеро, взметнув водяной столб вышиной с Королевский Костер.
Рыбаки, видевшие это, говорили, что такого падения никто не мог пережить. Так и вышло. Караксес с оторванным крылом и распоротым брюхом выполз все же на берег из дымящихся вод и испустил дух под стенами Харренхолла. Вхагар с разорванной глоткой ушел на дно, и вода вскипела над местом, где упокоился сей колосс. Нашли его годы спустя, уже после Пляски Драконов; к седлу был прикован скелет Эйемонда в доспехах и с Темной Сестрой в глазнице.
Нет сомнений в том, что и принц Дейемон погиб. Тела его не нашли, но течения Божьего Ока коварны, и голодная рыба ходит в нем косяками. В песнях поется, что принц выжил, отыскал свою Крапиву и жил с ней до конца своих дней, но историку подобные вымыслы не приличествуют.
Было это на двадцать второй день пятой луны 130 года. Дейемону было тогда сорок девять, Эйемонду едва исполнилось двадцать, Вхагару, самому большому после Балериона Черного Ужаса дракону Таргариенов, минул сто восемьдесят один год. Так погибло близ прклятого замка Черного Харрена последнее существо, помнившее Эйегона Завоевателя. Очевидцев было немного, и о последней битве принца Дейемона стало известно не сразу.
Одиночество королевы Рейениры усугублялось. Приказав арестовать Аддама Велариона, подозреваемого в измене, она лишилась не только дракона вместе с наездником, но и десницы – а ведь больше половины людей, которых она привела сюда с Драконьего Камня, присягали дому Веларионов. Узнав, что лорд Корлис брошен в темницу под Красным Замком, они стали уходить сотнями. Одни вливались в толпу на Сапожной площади, другие, правдами и неправдами покидая город, возвращались на Дритфмарк; на оставшихся тоже полагаться не приходилось.
В тот самый день, как стемнело, случилось еще одно горестное событие. Гелайена Таргариен, сестра и жена короля Эйегона, бросилась из своего окна в крепости Мейегора на пики сухого рва. Ей был всего двадцать один год.
По харчевням, борделям и даже септам столицы прошел слух, что Гелайену убили. Старая королева, зная, что принц Дейерон скоро покончит с ней, и не желая, чтобы сестра дожила до ее поражения, послала-де к ней Лютора Ларгента, который и выкинул несчастную из окна.
О мнимом убийстве вскоре заговорила вся Королевская Гавань. Одно то, как охотно верили в этот слух, показывает, сколь сильно ожесточился город против любимой некогда королевы. Теперь все полюбили Гелайену, а Рейениру возненавидели. О Ноже и Сыре, жестоких убийцах принца Джейехериса, поминали на каждом углу. Гелайена, к счастью, погибла мгновенно: одна из пик пронзила ей горло. В миг ее кончины драконица ее Огненная Мечта вдруг взвилась с криком, сотрясшим Драконье Логово, и порвала две из своих цепей. Королева Алисент, узнав о смерти дочери, разодрала на себе одежды и прокляла ненавистную соперницу.
Ночью в Королевской Гавани вспыхнул кровавый бунт.
Люди, пьяные, злые, напуганные, толпами валили из погребов и харчевен, растекались из темных переулков Блошиного Конца по всему городу, требовали покарать убийц принца и его матери. Бунтовщики переворачивали повозки, грабили лавки, избивали золотых плащей, пытавшихся им помешать. Лордов закидывали отбросами, рыцарей стаскивали с седел. Леди Дарла Деддингс видела, как зарезали ее брата Давоса, защищавшего ее от трех пьяных конюхов. Моряки, которых не пускали на свои корабли, ломились в Речные ворота и бились со стражниками – лишь сир Лютор Ларгент с четырьмя сотнями копий сумел разогнать их. Ворота к тому времени изрубили в щепу, и сто человек, четверть из них золотые плащи, были ранены или убиты.
На Сапожную площадь прибыли пятьсот стражников в стальных шлемах, в черных кольчугах под золотыми плащами, вооруженные короткими мечами, копьями, шипастыми дубинками. Во главе их ехал сир Лютор Ларгент на одетом в доспехи коне, с длинным мечом в руке. От одного его вида бунтовщики начали улепетывать; сир Лютор приказал золотым плащам наступать, но тысяч десять народу еще оставалось на площади.
Давка была страшная. Одни, и желавшие бы уйти, не могли выбраться из толпы, другие пробивались вперед, брались за руки и проклинали стражников, надвигавшихся на них под медленный бой барабана. «Разойдись, дурачье! – загремел сир Лютор. – Ступайте по домам, и никакого вреда вам не будет. Идите прочь!»
Первым, как говорят, погиб пекарь; он удивленно крякнул, когда копье вошло ему в грудь и фартук окрасился кровью. Рассказывают также, что это был ребенок, девочка, растоптанная конем сира Лютора. Камень, брошенный из толпы, угодил в лоб копейщику. С крыш полетели другие камни, палки, ночные горшки, какой-то лучник принялся пускать стрелы, кто-то метнул факел и поджег чей-то золотой плащ.
Стражники, ребята молодые и сильные, были хорошо вымуштрованы. Прикрываясь щитами, они проложили в толпе кровавую борозду глубиной ярдов в двадцать, но их было слишком мало. Вскоре упал один из их, следом другой. Бунтовщики, смыкаясь вокруг, орудовали ножами, камнями, даже зубами, с крыш градом сыпалась черепица.
Битва оборачивалась резней: золотые плащи, стиснутые со всех сторон, уже и оружия поднять не могли. Одни умирали, напоровшись на собственные мечи, других топтали, рвали на части, рубили мотыгами и мясницкими тесаками. Самые смелые отняли меч у грозного сира Лютора, стащили его с коня и размозжили ему череп булыжниками; только по могучему сложению и опознали его крючники, приехавшие наутро собирать мертвых.
На протяжении той долгой ночи в городе творились сущие чудеса. Межевой рыцарь, сир Перкин Блоха, объявил своего оруженосца Тристана, шестнадцати лет, королем и побочным сыном покойного Визериса. Рыцарь вправе посвятить в рыцари всякого, кого хочет; этим сир Перкин и занимался. Благодаря ему под рваное знамя Тристана сотнями стекались воры, наемники, подручные мясников.
К рассвету по всему городу запылали пожары, Сапожная площадь была усеяна трупами, шайки мародеров вламывались в дома, чиня вред и разорение честным людям. Уцелевшие золотые плащи сидели в казармах, отдав столицу на произвол шутовских королей и безумных пророков, но многие злодеи, подобно тараканам, при свете дня расползлись по щелям – поделить добычу, проспаться, отмыть кровь с рук. Стража Старых и Драконьих ворот во главе с капитанами сиром Бейлоном Берчем и сиром Гартом Заячья Губа к середине дня восстановила некоторый порядок к северу и востоку от холма Рейенис, а сир Медрик Мандерли с сотней людей из Белой Гавани очистил квартал северо-восточнее холма Эйегона вплоть до Железных ворот.
В остальных частях города царил хаос. Отряд сира Торрхена Мандерли, пройдя по Крюку, нашел на Рыбной площади и Речной улице великое множество помойных рыцарей сира Перкина. Над Речными воротами, где были повешены три сержанта и капитан, реяло знамя «короля Тристана», остаток гарнизона Грязных ворот перешел к сиру Перкину. Пробиваясь обратно к Красному Замку, сир Торрхен потерял четверть своих людей, что было еще терпимо по сравнению с потерями сира Лорента Марбранда: из ста рыцарей и латников, которых тот повел на Блошиный Конец, вернулись только шестнадцать, и командующего Королевской Гвардией не было в их числе.
К вечеру Рейенира поняла, что власть ее рушится. Девичий Пруд перешел к врагу, Крапива сбежала, муж изменил, леди Мисария предупреждала о том, что грядущая ночь будет еще хуже минувшей. Из ста придворных, утром собравшихся в ее тронном зале, не осталось ни одного.
Королева, переходя от ярости к отчаянию, цеплялась за Железный Трон так, что в кровь изранила себе руки. Она поставила командовать золотыми плащами сира Бейлона Берча, капитана Старых ворот; послала воронов в Винтерфелл и Гнездо с просьбой о новом подкреплении; лишила прав состояния Моутонов из Девичьего Пруда; назначила молодого сира Глендона Гуда лордом-командующим Королевской Гвардии. Сей двадцатилетний рыцарь пробыл королевским гвардейцем всего лишь одну луну, но отличился на Блошином Конце и доставил в замок тело сира Лорента Марбранда.
Эйегон Младший не отходил от матери и почти все время молчал. Тринадцатилетний принц Джоффри облачился в доспехи и просил королеву отпустить его в Драконье Логово за Тираксесом. «Я хочу сразиться за тебя, матушка, как братья сражались. Позволь мне доказать, что храбростью я не уступлю им». – «Твоих братьев храбрость убила», – отрезала Рейенира и запретила принцу покидать замок.
С заходом солнца чернь снова полезла из всех щелей, и было ее еще больше, чем прежде. Сир Перкин со своими рыцарями обчищал портовые склады и стоявшие в гавани корабли. Крепкие стены и башни города предназначались для защиты от внешних врагов и против внутренних оказались бессильны. Особенно слаб был гарнизон Божьих ворот: его капитан и треть стражников полегли на Сапожной площади с сиром Лютором, многие из оставшихся были ранены, и орда сира Перкина легко одолела их.
Час спустя открылись также Королевские ворота и Львиные. Стража, охранявшая Королевские, разбежалась, «львы» примкнули к бунтовщикам. Враги Рейениры могли теперь без помех пройти в трое из семи городских ворот, но самую страшную угрозу для нее представлял сам город. На Сапожной площади опять собралась толпа, вдвое больше и злее, чем в прошлую ночь. Люди с тревогой смотрели в небо, боясь, что там вот-вот покажутся драконы короля Эйегона; они больше не верили, что королева способна их защитить.
И тут некий безумный однорукий пророк, именующий себя Пастырем, разразился речью против драконов – не только тех, что могли прилететь извне, но и местных, столичных. «Они вас всех превратят в головешки, – вещал он. – Жены ваши будут метаться, охваченные огнем, бесстыдно обнажающим их; глаза ваших плачущих детей вытекут, их нежная плоть обуглится. Грядет Неведомый, чтобы покарать нас за грехи наши! Молитвы не утишат гнева его, слезы не угасят драконьего пламени. Лишь кровь способна на это – моя, ваша, их. – И он указал обрубком правой руки на холм Рейенис, где чернело на звездном небе Драконье Логово. – Там они обитают, демоны. Это их город. Если хотите, чтобы он стал вашим, убейте их! Если хотите очиститься от греха, омойтесь кровью драконов! Одна лишь кровь способна угасить пламя ада!»
«Бей их! Бей их!» – поднялся рев, и стадо Пастыря, словно зверь о десяти тысячах ног, повалило к Драконьему Логову с факелами, ножами, дубьем. Самые благоразумные отставали, но на каждого ушедшего в толпу вливались трое других. У холма Рейенис число драконоборцев увеличилось вдвое.
Королева Рейенира наблюдала за этим с крыши крепости Мейегора на холме Эйегона вместе с сыновьями и приближенными. Факелов у Драконьего Логова было столько, будто все звезды спустились с небес. Рейенира послала гонцов к сиру Бейлону у Старых ворот и к сиру Гарту у Драконьих, приказывая им разогнать толпу и взять под защиту королевских драконов, но не было никакой надежды, что гонцы доберутся туда, да и золотых плащей оставалось слишком мало, чтобы надеяться на успех. Принц Джоффри умолял мать отпустить его на вылазку с рыцарями замка и Белой Гавани, но королева не позволяла. «Взяв тот холм, они придут к этому, – говорила она. – Каждый меч нужен нам для защиты Красного Замка».
«Но они ведь убьют драконов!» – сокрушался принц Джоффри.
«Или наоборот. Будет только лучше, если весь этот сброд сгорит».
«Они Тираксеса убьют, матушка!»
«Кто? Эти пьяные смерды, это дурачье, эти крысы? Да они пустятся бежать при первом же всполохе драконьего пламени!»
«То-то и есть, что пьяные, – вмешался тут придворный шут Гриб. – Пьяному море по колено. И дурачье они, верно, но и дурак может убить короля. А что до крыс, так тысяча крыс и медведя повалит, сам такое видел на Блошином Конце».
В этот миг раздался рев Сиракс, и только тогда все заметили, что Джоффри на крыше нет. «Не смей! – вскричала королева. – Я запрещаю!» Но Сиракс уже взлетела и умчалась во мрак. На ней с мечом в руке сидел Джоффри. «По коням! – кричала Рейенира. – Все за ним! Верните моего сына! Он не знает, не знает!»
Но было уже слишком поздно.
Ни один мудрец за долгие века так и не сумел разгадать, что за таинственные узы связывают дракона с его хозяином. Мы знаем лишь, что дракон не лошадь, и не всякий, кто вскочит в седло, сможет на нем усидеть. На Сиракс, кроме Рейениры, никто еще не летал. Зная Джоффри по запаху, она дала себя отвязать, но когда он сел на нее, все изменилось. Принц снялся впопыхах, без седла и бича, желая то ли послать Сиракс в бой, то ли, что вероятнее, долететь на ней до Драконьего Логова и своего Тираксеса. Возможно, он собирался освободить всех тамошних драконов.
Как бы там ни было, до холма Рейенис он так и не долетел. Сиракс начала метаться, почуяв на себе незнакомого всадника, а летящие снизу камни, копья и стрелы бесили ее еще пуще. Она сбросила Джоффри с высоты двухсот футов над Блошиным Концом.
Мальчик упал на крышу и полетел с нее вниз. Он сломал себе спину, осколки сланца изрезали его как ножи, собственный меч вонзился ему в живот. Говорят, что дочка свечника по имени Робин обнимала и утешала его, пока он умирал, но это скорее легенда. «Прости меня, матушка», – будто бы сказал он, но никто не знает, к своей матери он обращался или к Небесной.
Так погиб Джоффри Веларион, принц Драконьего Камня и наследник Железного Трона, последний из сыновей Рейениры от Лейенора Велариона… или, как полагают многие, от сира Харвина Стронга.
У Драконьего Логова между тем кипел бой.
Гриб не солгал: крысы, когда их много, способны повалить и быка, и медведя, и льва. Большой зверь убивает их сотнями, но они не сдаются: кусают его за ноги, лезут по брюху, бегут по спине. А у крысолюдов с Блошиного Конца, помимо копий, топоров и дубинок, были даже луки и арбалеты.
Золотые плащи Драконьих ворот, повинуясь приказу, двинулись было на холм, но отступили, убоявшись превосходства бунтовщиков; до Старых ворот гонец королевы не доскакал. Толпа, перебив немногочисленную стражу Драконьего Логова, выламывала двери (главные ворота, окованные железом и бронзой, не поддались им, но в здании было много других ходов) и лезла в окна.
Если они надеялись застать драконов спящими, то напрасно: от шума и грохота те давно пробудились. Немногие очевидцы, выжившие в ту ночь, рассказывали о запахе крови и топорах, крушивших тяжелые двери. «Редко увидишь, чтобы люди по доброй воле бросались в погребальный костер, – писал впоследствии великий мейстер Манкен, – но ими владело безумие». Когда первые бунтари хлынули на песок, их встретили все четыре разъяренных дракона.
Летописцы расходятся в том, сколько людей тогда погибло в Драконьем Логове, двести или две тысячи; на каждого погибшего приходилось десять обожженных, но выживших. Драконы, сидевшие в тесноте, на цепях, под куполом, не могли ни улететь, ни отбиться от врагов крыльями. Они дрались рогами, когтями, зубами, вертясь во все стороны, как быки в крысиной яме… и выдыхали огонь, в отличие от быков. Драконье Логово обратилось в ад: люди вопили и оплывали, как свечки, но на место одного сгоревшего являлись десять других и драконов, одного за другим, убивали.
Первым стал Шрикос, сраженный дровосеком по прозвищу Хобб-Рубака: тот вскочил дракону на шею и молотил его по голове топором, а Шрикос ревел и вился, стараясь сбросить его. Хобб нанес семь ударов, выкрикивая имена семерых богов; на седьмом, Неведомом, топор расколол череп и вошел в мозг.
Моргула, согласно летописям, убил Пылающий Рыцарь, здоровенный детина в доспехах. Он ринулся прямо в огонь и раз за разом вгонял копье в глаз дракона, но и сам погиб, заключенный в свои расплавленные доспехи.
Тираксес, дракон принца Джоффри, уполз назад в свое логово и завалил вход в него трупами сожженных врагов, но бунтовщики проникли к нему «с черного хода», со стороны холма. Повернувшись к ним, Тираксес запутался в цепях; победу над ним приписывали себе полдюжины мужчин и одна женщина.
Последняя, Огненная Мечта, сдалась не так скоро. Две своих цепи, по преданию, она порвала в миг гибели Гелайены, остальные вывернула из стен, когда начался штурм. Врагов она рвала зубами и терзала когтями, не переставая в то же время палить их огнем. В конце концов она взлетела, стала кружить под куполом, атакуя людей с высоты, и перебила больше народу, чем трое остальных вместе.
Сотни бунтовщиков бежали от нее в ужасе, но их заменяли новые – пьяные, обезумевшие, одержимые самим Воином. Стрелы из луков и арбалетов доставали Огненную Мечту в воздухе и не давали ей снизиться. Дважды она бросалась на главные бронзовые ворота, но не смогла их взломать.
Песчаная яма наполнилась дымом и смрадом горелого мяса, но копья и стрелы все так же летели вверх. Один арбалетный болт угодил наконец в глаз дракону, и Огненная Мечта, израненная, наполовину ослепшая, в последней отчаянной попытке рванулась ввысь. Купол, опаленный драконьим огнем, не выдержал удара и обвалился, похоронив под собой и ее, и злосчастных ее погубителей.
Так завершилось взятие Драконьего Логова. Четыре дракона лежали мертвые, но на полуживых, вылезших из-под развалин бунтовщиков бросилась сверху Сиракс.
Огненная корона над Драконьим Логовом пылала, как солнце. Королева смотрела на это, вся дрожа, обливаясь слезами. Ее приближенные бежали с крыши и молились о спасении в замковой септе, боясь, что пламя охватит весь город; но Рейенира, прижимая к себе последнего своего сына, оставалась наверху до конца.
Почему Сиракс, оставшаяся без всадника, не вернулась в замок или не улетела домой, на Драконий Камень? Чем привлек ее холм Рейенис – воплями гибнущих драконов, запахом жареного? Непонятно также, почему она терзала и пожирала бунтовщиков на земле, а не извергла на них огонь сверху, где никто бы ее не достал. Мы не знаем, как все это объяснить, и лишь рассказываем, как все было на самом деле.
Неизвестно, как в точности погибла Сиракс, драконица королевы. Одни называют Хобба с его топором, но это едва ли возможно: мог ли тот же человек за одну ночь убить двух драконов? Другие рассказывают о некоем копейщике огромного роста, прыгнувшем в пролом купола прямо на спину Сиракс. Третьи говорят, что сир Варрик Уитон отсек ей крыло валирийским мечом, а добил ее Боб-арбалетчик. После оный Боб похвалялся этим во всех тавернах, пока один из приверженцев королевы не отрезал ему язык. Достоверно лишь одно: Сиракс была убита, как и другие драконы.