Безупречный муж Гарднер Лиза

Роджер вздохнул. Марион показалось, что она услышала приглушенный женский голос. Значит, официантка была в его постели. Ей стало больно. Больнее, чем она ожидала.

Я любила тебя, Роджер. Честно, я любила тебя.

– Он умирает, Марион. Боже, что еще ты хочешь услышать, черт возьми? Врачи колют ему обезболивающее, но сейчас этого уже недостаточно. Неделя, может быть, две… А может быть, он умрет уже завтра. Ради него самого именно на это я и надеюсь.

– Не слишком же ты добр по отношению к человеку, которого считал своим учителем, Роджер. Хотя все мы знаем истинную цену твоей лояльности.

Роджер молчал. Мысленно Марион видела, как сжимаются его губы, а брови вытягиваются в одну тонкую линию. Она была за ним замужем почти десять лет. Она знала его, как никто другой. Она знала, что он слаб и мягкотел. Она знала, что он умен и амбициозен. Она знала о нем абсолютно все – в ее понимании это и была настоящая совместная жизнь.

– Хорошо, Марион, – тихо произнес Роджер. – Злись, если хочешь. Но ведь ты сама мне позвонила. Я просто посыльный, который говорит тебе, что у твоего отца последняя стадия рака. Он испытывает сильную боль и бредит. Стонет и зовет то Джордана, то Тедди. Если ты хочешь, чтобы это продолжалось, – никаких проблем. Я бы на твоем месте и врагу не пожелал такой смерти.

Джей Ти и Тедди. Ее не удивило, что Полковник не зовет ее. Ему никогда не нужна была дочь.

– А Эмма? – прервала она Роджера. Эммой звали ее мать. Марион никогда ее не любила и считала сукой, которая витала в облаках вместо того, чтобы быть хорошей женой Полковнику. Однако Роджер испытывал слабость по отношению к этой слабоумной старухе.

– Меня она тоже беспокоит, – все-таки он очень предсказуем. – Она повторяет слова Софи Лорен из «Эль Сида»[72]. Боюсь, что в один прекрасный день она захочет привязать труп Полковника к лошади. Ты же знаешь, что чем больше давление, тем ей хуже.

– Давление? Да эта женщина разваливается от одной мысли о том, что ей надо решать, какие туфли надеть утром.

– Марион… Ты зачем позвонила?

– Хотела убедиться, что всё в порядке.

Еще одна длинная пауза. Она знала, что сейчас он не хмурится, а болезненно подбирает наиболее дипломатичные выражения. Роджер был большим дипломатом, прирожденным манипулятором. Она была уверена, что он будет успешно продвигаться по служебной лестнице.

– Марион… – раздался его мягкий голос. Она непроизвольно напрягла спину. – Я знаю, что у тебя сейчас непростое время. Я сделал тебе больно…

– Больно? Сделал мне больно!.. Ты разрушил нашу семейную жизнь.

– Я знаю, Марион, но…

– Что «но»? Мы уважали друг друга, мы считали друг друга друзьями. Мы были вместе целых десять лет! Боже мой, Роджер, у нас были крепкие взаимоотношения.

– Правда, на тебя нападал ступор каждый раз, когда я до тебя дотрагивался.

Она замерла. Сигарета почти догорела до ее губ. Марион не могла ни дышать, ни говорить, ни шевелиться.

– Прости, Марион, – сказал Роджер. – Бог видит, что мне очень жаль. Знаю, это больно, но что, по-твоему, я должен был делать? Как я мог так жить? У меня, в конце концов, есть запросы…

– Это моя работа, правда? Ты всегда мне завидовал – скажешь, нет? Считал, что она забирает у меня слишком много времени и не дает мне стать настоящей армейской женой и хозяйкой. У меня успешная карьера, не хуже, чем у тебя – и я сильнее тебя. Я лучше стреляю. А ты… ты простой армейский бюрократ, в то время как я занимаюсь настоящим делом. – Она говорила грубым голосом, и это позволяло ей не рассыпаться на миллионы мелких осколков.

– Что ж, я бы не стал возражать, если бы моя жена хоть изредка, по большим праздникам, появлялась в доме. И не сравнивала бы меня со своим начальником или обожаемым папашей. Разве я хочу так много? – Роджер произносил идеально подобранные слова. Это доставляло ей скрытое удовольствие.

– Ты слабак! – крикнула она в трубку. – Ты абсолютно бесхребетен и в подметки не годишься Полковнику. Ты ведь даже не боевой подполковник – просто хороший политикан. Я рада, что ты ушел. Так даже лучше. Развлекайся со своей новой игрушкой. Наконец-то ты нашел кого-то, кого заведомо превосходишь.

– Черт побери, Марион, не надо…

Она не стала слушать дальше. Трубка опустилась на телефон с такой силой, что Глаг дернулся. Марион уставилась на ящерицу в надежде, что та зашевелится и у нее будет законная возможность порвать ее на куски.

Но игуана мудро притворилась мертвой. Марион прикурила новую сигарету и вдохнула едкий дым так глубоко, что на глазах у нее выступили слезы. Она вся дрожала, и где-то глубоко внутри ей было очень больно.

На один короткий момент ей захотелось свернуться на диване клубочком и выплакаться. Ей захотелось, чтобы кто-то крепко обнял ее и шептал на ушко успокаивающие слова.

Все будет хорошо, Ягодка. Я спасу тебя. Я тебя спасу.

Эти чуть слышные слова появились из ничего. Она растерла щеки руками и сглотнула комок в горле.

К черту Роджера. Слабый человек, который пытается бороться с кризисом среднего возраста с помощью двадцатидвухлетней любовницы. Она будет покрепче его. Она крепче большинства мужчин, которых встречала на своем пути. И это их всех ужасно злит. Даже сейчас, в девяностые годы двадцатого столетия, мужчины слишком самовлюбленны. Они все говорили ей, что как женщина она будет обладать одинаковыми с ними правами, но старались спрятать от нее трупы, как будто она могла потерять сознание. А когда Марион наклонялась и осматривала место преступления, они над ее головой обменивались двусмысленными взглядами, как будто она была замаскированная лесбиянка.

Они говорили о независимости, а потом обижались на нее за то, что она не рыдала у них на груди, впервые увидев убийство. Они говорили, что ценят ее сильные стороны, а потом воротили нос, когда она побеждала их на стрельбище.

Марион не собиралась менять правила. И не собиралась говорить, что ей нравится одно, когда в действительности ей нравилось совсем другое. Она вышла замуж и была верна своему мужу. Она дала профессиональную клятву и стала действительно хорошим агентом. Она обещала Полковнику, что он будет ею гордиться и что она будет держать его за руку на смертном одре. И проследит, чтобы у него были лучшие похороны, о которых только можно мечтать…

Марион разгладила блузку и поправила волосы, которые уже успела заколоть на французский манер. Она сказала самой себе, что спокойна и тверда, как только может быть тверд человек по эту сторону ада.

После этого она направилась к себе в комнату.

Ее ноги остановились возле двери в комнату Джей Ти. Она почувствовала такое сильное желание войти, что ее пальцы взялись за дверную ручку. Открой эту дверь. Войди. Он поможет, поможет. Джордан спасет тебя.

Но в этот момент Марион вспомнила тот день, на матче по ориентированию, когда отец вернулся, а Джей Ти – нет. Она тогда стояла недалеко от совещавшихся взрослых и чувствовала, как в животе у нее нарастает гнев. Джордан это сделал. Он убежал, он освободился. А ее он бросил.

А потом Марион увидела, как он продирается сквозь подлесок. И вместо того, чтобы почувствовать облегчение, она возненавидела его еще больше. Потому что он вернулся, этот тупой ублюдок, – а ведь на какой-то миг он позволил ей подумать, что наконец-то освободился и ей не надо будет больше о нем беспокоиться.

Пока Полковник восторгался тем, что Джей Ти вернулся со сломанной ногой, Марион убежала в лес, и там ее рвало до тех пор, пока в желудке у нее ничего не осталось.

– Я тебя ненавижу, – прошептала она около двери и захлебнулась слезами. – Пусть будут прокляты все в этом доме, – проворчала она, врываясь к себе в комнату. – Пусть будут прокляты. – Она распахнула окно, нашла свежую пачку сигарет и достала одну.

С нее достаточно. Она дала Джей Ти неделю, чтобы он мог принять решение. Завтра она даст ему последний шанс увидеть свет в конце туннеля. А потом уберется из этой адской дыры.

Сигарета дрожала у нее между пальцами. Марион никак не могла зажечь ее. Наконец с отвращением сломала палочку с табаком и уставилась в окно. Обняла себя за плечи – и неожиданно почувствовала, что за ней кто-то наблюдает.

Отпрянув от окна, Марион схватила свой пистолет и вновь высунулась из окна, держа в руке взведенное оружие. Напрягая глаза, она всматривалась в темноту.

Черт побери, Марион, да что это с тобой? Шарахаешься от теней, готова расстрелять кактусы… Как ты умудрилась довести себя до такого состояния?

Она опустила пистолет и повесила голову.

Поспи, приказала она себе, закрой окно и поспи, черт тебя побери.

Марион забралась в постель. Ночь была спокойной и тихой. Раздавалось только трещание сверчков, которые без умолку шумели всю ночь. Руками она обняла подушку, и на нее обрушилась усталость. Заснула она мгновенно.

Ягодке снились сны.

Первые два были кошмарами, которые заставили ее вертеться в кровати и бормотать беззвучные молитвы. В ее комнату вошла высокая фигура в темном. Она услышала звуки парашютных ботинок, ступающих по деревянному полу, и к ее горлу подступила тошнота.

Затем сон сменился, и Марион увидела, как приехала в Аризону. Вот она бегает по дому и зовет Джей Ти. Она должна защитить… должна найти… Она сворачивает за угол и видит… лицо Джима Бекетта, прижавшееся к стеклу. Он лижет его своим языком.

Марион шепчет во сне, стараясь прогнать этот сон. Она так устала и так испугана… И никто больше не успокоит ее… Она никому не нужна…

Сон сжалился над ней, и теперь картинка вновь поменялась.

Марион видит себя маленькой – маленькой, но сильной. Она легко скачет на мерине и чувствует, как его мышцы подчиняются ее командам. Быстрее, шепчет она ему в ухо, еще быстрее.

Ее волосы развеваются на ветру, а из глаз от ветра текут слезы. Круг за кругом. Все быстрее и быстрее. И вдруг она видит препятствие. Громадное препятствие вырастает прямо перед ней. Они двигаются слишком быстро и не смогут вовремя прыгнуть. В отчаянии Марион натягивает поводья, но лошадь отказывается слушаться и машет своей массивной головой.

Она слышит мягкий и четкий голос Джей Ти. Он был здесь все это время – его не было видно, но она знает, что он все время был здесь. Она рассчитывает на него.

– Ты можешь, Ягодка, – кричит он. – Можешь!

Марион посылает лошадь и слышит, как он хлопает в ладоши.

И в этот момент она чувствует себя свободной.

Джим был готов. В самые темные ночные часы, как раз перед рассветом, он сидел в комнате с задернутыми шторами и заканчивал последние приготовления.

На полу перед ним лежали два пластиковых шара, наполненные пластилином ярко-пурпурного цвета; коробка прозрачных пластиковых пакетов; два мешка с наполнителем для подушек; четыре коробки женских колготок; коробка с гримом и очень дорогой парик черного цвета, который сделает его «на десять лет моложе», если верить продавцу. И, наконец, в руках у него была форма полиции округа Миддлсекс, которую он украл из шкафчика полицейского, слишком любившего, судя по его размерам, пончики из «Данкин Донатс».

Под резким светом голой лампы без абажура Джим трудился над формой, тщательно добавляя, где нужно, стежки и аккуратно удаляя нашивки.

В большинстве случаев простого появления человека в форме было больше чем достаточно: для неопытных глаз все полицейские выглядели одинаково. Однако различные службы, округа и города имели свои собственные знаки отличия. Например, ранг мог определяться лампасами на брюках, шпалами на воротнике или специальными нашивками. Каждый округ имел свой собственный фасон: брюки варьировались от прямых до галифе и отличались к тому же еще и цветом. Он изменялся от коричневого до синего и черного. Все это надо было тщательно продумать, потому что в следующие двадцать четыре часа эту форму будут изучать глаза людей, которые были настоящими профессионалами. Дойдя до этого этапа, Джим не хотел ставить всю операцию в зависимость от нашивки или знака, присутствия которых он не смог бы объяснить.

Рядом с ним лежала цветная иллюстрированная книга, в которой были показаны мундиры правоохранительных служб различных штатов и округов. У него была такая же книга по нашивкам, а также его собственная коллекция, которую он собрал в течение семи лет службы в полиции. Что-то из этой коллекции он купил, а что-то украл. Но и то, и другое ему пригодилось.

Отпоров последнюю нашивку, Джим поднес форму к свету и внимательно осмотрел ее. Годится.

Он отложил форму и обратился к предметам, лежавшим на полу. Начал с пластилина, который тщательно размял, придал ему соответствующую форму и положил в прозрачные пакеты. Когда он запихнет его в рот, у него появятся отвислые щеки. Отрезав верхнюю часть колготок, Джим набил чулки наполнителем для подушек и прихватил их несколькими стежками. Это сойдет за жирные бедра и округлый живот. Парик и грим понадобятся в самый последний момент.

Бекетт достал старую картонную коробку из-под обуви и перебирал свою коллекцию именных жетонов и именных нашивок, пока не нашел то, что искал. Жетоны он стал тащить пять лет назад. Проще всего их было воровать у детективов и новичков: у детективов, потому что они были слишком самоуверенны – им казалось, что никто не посмеет залезть к ним в карманы, а у новичков – потому что они были слишком глупы. Джим уже тогда подозревал, что оригинальные именные жетоны когда-нибудь ему пригодятся. Он тщательно подбирал свою коллекцию. А когда два с половиной года назад вдруг почувствовал, что за ним следят и его сопровождают два детектива в штатском, он закончил свою подготовку. Нашел идеальную лежку, куда положил свои жетоны, поддельное удостоверение личности, сто штук зеленых и – правильно – два паспорта.

Его аккуратность и тщательность подготовки не пропали даром. Полиция так и не нашла его укрытие, и Джим провел два года в тюрьме, зная, что рано или поздно ему представится возможность и он начнет именно с того места, на котором остановился.

Бекетт выбрал жетон и занялся нашивкой с именем. Бог скрывается именно в деталях.

Его беседа с сержантом Уилкоксом прошла очень удачно. Бекетт пригласил его на ланч и здорово накачал «Гальционом». Старина сержант проспал, как младенец, всю дорогу, пока Джим вывез его из города, привязал к дереву и приготовил свой армейский швейцарский нож. Он быстро получил необходимую информацию.

Позвонив жене сержанта, Бекетт объяснил, что сержант получил абсолютно секретное задание и что в течение нескольких дней его не будет дома. Звонить он тоже не сможет. Но к концу недели она получит дополнительную информацию.

Потом Джим позвонил в оперативную группу и представился дежурному офицеру как лечащий врач Уилкокса. Он сообщил, что сержант свалился с сильнейшим пищевым отравлением и будет недоступен в течение ближайших двадцати четырех часов. Естественно, что он немедленно вернется к исполнению служебных обязанностей, как только почувствует себя в силах это сделать.

Рано или поздно сержанта начнут разыскивать. Никаких проблем. Джиму нужно только двадцать четыре часа. К тому времени он уже все закончит.

Бекетт встал и потянулся всем своим крупным, тренированным телом. Триста отжиманий и пятьсот подъемов корпуса из положения лежа каждый день. Ни жиринки. Эд Кемпер, может быть, и больше, чем он, но в борьбе на руках Джим был уверен в своей победе.

Он расслабил руки и ноги. Сейчас ему хватало четырех часов сна. Сегодня он переходил ко второй фазе и был к ней готов. Он все продумал и все предусмотрел. И всемогущим он был не потому, что хотел им быть, а потому, что много над этим работал.

Джим гнил в Уолпоуле два года. Два года он провел в камере шесть на восемь футов в условиях максимально строгого режима, когда из камеры его выпускали всего на один час в день. Да и то только по будням. Но даже тогда на него надевали наручники и кандалы, прежде чем двое тюремщиков переводили его в зону отдыха строгого режима – еще один каменный мешок размером шесть на восемь, весь опутанный проводами систем безопасности, который прозвали «собачья будка».

Одновременно в зоне отдыха могло находиться не больше двух осужденных строгого режима, и их размещали как можно дальше друг от друга – так что даже разговаривать было затруднительно. Но это было неважно. В то время тюрьма контролировалась бандой «Латиноамериканские короли», а у Джима не было никакого желания общаться с этими нафаршированными наркотиками латиносами. Всем им нужна была только его задница. Он читал это на их лицах, когда его проводили вдоль камер. Он чувствовал запах их ненависти и похоти и видел их тайные сигналы, сопровождавшиеся шипением. Он любил играть с ними в гляделки – смотреть им в глаза до тех пор, пока они не отводили свои, потому что считали себя жутко крутыми, а в действительности ничего в этом не понимали. Они липли друг к другу, как уроды с трясущимися коленками, передавали наркотики при рукопожатии, убивали сокамерников по каким-то надуманным предлогам и считали, что все это делает их настоящими мужиками. Полная ерунда. Персонал тюрьмы быстро нашел на них управу. Уолпоул стал тюрьмой строгого режима, в которой были запрещены все физические контакты. И Джиму пришлось сидеть перед Шелли, отделенным от нее пуленепробиваемым и звуконепроницаемым стеклом, потому что до охраны вдруг дошло: через страстные поцелуи приходящих подружек можно передавать не только слюну.

Два года он провел в оранжевом[73] цвете. Два года он сидел на полу своей камеры и слушал, как бетонные стены вибрируют от ненависти и непродуманных действий администрации. Два года он провел без секса.

Больше ни за что. Он тщательно продумал все свои планы и предусмотрел все мелочи. В тюрьму он больше не вернется. И он отомстит.

Обнаженный, Джим свернулся клубком на голой лежанке. Он спал и во сне чувствовал, как рот Шелли высасывает его до капли. И как его руки обхватывают ее шею и сжимаются, сжимаются, сжимаются…

– Я иду к тебе, детка, – пробормотал он во сне. – Иду.

Глава 18

Тесс была готова. Она проснулась с первыми лучами солнца и медленно потянулась. Ее формирующиеся мускулы растянулись и сократились. Тереза видела свои крохотные бицепсы, растущие трицепсы и еще не до конца сформировавшиеся квадрицепсы. Она слегка разогрелась, не выходя из комнаты, и получила удовольствие от своих мягких, изящных движений.

Она движется в правильном направлении.

Ее взгляд упал на телефон. Очень хотелось позвонить Сэм. Она хотела услышать нежный голосок дочери и сказать ей, что все обязательно будет хорошо. Укрывает ли ее Диффорд по ночам, те ли сказки ей читает? Следит ли он за тем, как она ест фрукты, или ей удается выбрасывать их под стол?

Боже, как она хочет услышать голос крошки…

И что ты ей скажешь, Тесс? Что ты вернешься домой? Что ты спасешь ее от папочки? Что ты ставишь ее жизнь под угрозу уже тем, что звонишь ей?

Женщина отвернулась и прижала руки к бокам. Всего несколько недель, и она будет готова открыть охоту на Джима. И тогда этот кошмар закончится. Она получит назад свое чадо. Будут ли они счастливы после этого?

Тесс не была уверена, что верит в такую ерунду после всего произошедшего.

Она приготовилась к утреннему заплыву. Но, войдя в гостиную, замерла на месте.

Джей Ти и Марион стояли лицом друг к другу, а между ними лежал ковер, вытканный индейцами племени навахо. Брат с сестрой были настолько сосредоточены друг на друге, что не заметили Тесс. Они кружили по ковру, как боевые кони – ноздри раздувались, грудь вздымалась, бока дрожали. Глаг выглядел как никому не нужный центральный элемент этой словесной перепалки.

– Все правильно, – с яростью говорила Марион. – Папа – это Дарт Вейдер, а я – принцесса Лея[74]. Давай, быстрее переходи на сторону Темной силы, и отправимся дальше.

– Я уже сказал, что никуда не поеду.

– Я дала тебе больше недели, Джей Ти. Как долго ты собираешься хранить обиды на какое-то там мифическое прошлое?

– Вечно. И этот период мне нравится.

Марион в раздражении всплеснула руками.

– Хватит! Прекрати. Ну зачем тебе все это? Как ты любишь превращать все в полный сумбур! Ты что, не понимаешь, что это твой последний шанс? Если ты сейчас повернешься спиной к отцу, то это конец. Он умирает, у тебя больше не будет шанса на примирение.

– Послушать тебя, так это не жизнь, а итальянская опера.

– Тебе нравится его ненавидеть, Джей Ти. Есть на кого сваливать свои неудачи. Тебя вышвыривают из Вест-Пойнта – виноват папа. Ты избиваешь своего командира – виноват папа. Ты слишком много пьешь, трахаешь все, что шевелится, пытаешься найти смерть в богом забытых джунглях за дело, которое всем до лампочки, – и опять виноват папа. А теперь послушай меня: завтра утром я возвращаюсь в Вашингтон. Ты можешь поехать со мной и стать, наконец, человеком – или можешь остаться и продолжать гнить здесь.

– Не получится, Марион, – на скуле Джей Ти напрягся мускул. – Даже если бы такая мысль пришла мне в голову, я все равно не могу поехать. Мне надо тренировать Тесс.

– Трус. Теперь ты и Тесс сюда приплел…

– Приплел? Да ты о чем, Марион? Разве ты сама не талдычишь мне, как опасен Джим Бекетт? Сначала ты говоришь, как Тесс нуждается в моей помощи, а теперь хочешь, чтобы я бросил ее ради такой ерунды, как похороны Полковника?

По лицу Марион пробежали волны ярости.

– Возьми ее с собой.

– С собой?

– Ты прекрасно слышал, что я сказала, Джей Ти. Не хочешь оставлять ее одну, считаешь, что необходимы дальнейшие тренировки, – возьми ее с собой. В Вашингтон – что может быть проще?

– Классная идея, Марион. Ты права. Я возьму Тесс в Вашингтон и представлю ее человеку, который избивал мою сестру и насиловал мою жену. А чтобы проверить, действительно ли он умер, я оставлю ее одну с ним в комнате. Мы оба знаем, что лучший способ вернуть Полковника к жизни – это подсунуть ему молодую, красивую, беззащитную женщину.

– Ты невозможный сукин…

– Я надеюсь, что он уже умер, – объявил Джей Ти. А потом продолжил тихим голосом: – Тогда я точно поеду в Вашингтон и станцую на его похоронах. Я устрою фонтан из шампанского на лужайке перед домом, буду танцевать вокруг него и петь: «Дин-дон, дин-дон, папка врезал дубаря» – так, чтобы все слышали.

– Ты совершенно невозможен, да к тому же еще и пьян.

Тесс уставилась на Джей Ти, ожидая, что тот отвергнет это обвинение и докажет, что он человек слова.

Но вместо этого Диллон сказал:

– Давай уточним. Это была всего одна порция. А это значит, что я просто вернулся в свое нормальное состояние.

– Но ты выпил, Джей Ти, а ведь поклялся не пить. Ты сам нарушил свой извращенный кодекс чести. Да ты только взгляни на себя. Только взгляни! Ты ничего не можешь довести до конца, ты ничем не можешь заняться. Ты ведь талантливый человек, но вся твоя жизнь – это череда неудач. А теперь ты отдаешь все свое будущее червю, который живет на дне бутылки с текилой.

– Это была всего одна порция, Марион.

– С нее все и начинается.

– А ты на себя посмотри, – прошептал Джей Ти, стиснув зубы. – Идеальная дочь отца, который избивал своих детей для развлечения. А ведь с тобой он делал и кое-что похуже, а, Марион? Ты можешь отрицать это всю свою жизнь, но я тоже был там. Я знаю, что он делал, каждую ночь слышал его шаги в холле, когда он шел в твою комнату. Ты что, думаешь, что я не пытался остановить его? Ты думаешь, что я… я… Боже, я был готов убить его.

– Я не хочу слушать твою ложь, – сказала Марион с окаменевшим лицом.

– Я-то как раз не живу во лжи. Если на то пошло, я даже слишком честен.

– Не пори чушь, – Марион воздела руки вверх. – Я умываю руки, Джей Ти. Ты болен, и тебе уже не поможешь. Ты знаешь, что это ты разрушил нашу семью? Все, что папа создал, все уважение, которое он заслужил, – все было разрушено тобой. Вот так. Не хочу больше терять с тобой время, поэтому уезжаю.

Она развернулась на месте и направилась вон из комнаты. Рука Джей Ти распрямилась, как змея, и схватила ее за запястье.

– Если ты сейчас же не уберешь свою грабку, – Марион смотрела на свое запястье, – то ты ее потеряешь.

– Не уезжай, – произнес он, крепче сжимая пальцы.

– Не уезжать?

– Останься. Останься здесь, Марион. Не возвращайся в Вашингтон – и к отцу. Пусть он умрет. Пусть Полковник просто умрет. И тогда, может быть, мы с тобой… может быть, мы сможем начать все сначала. Ради всего святого, Марион, ведь ты моя младшая сестра.

Женщина посмотрела ему в лицо, в его умоляющие глаза. Затем неуловимым движением развернулась, взмахнула левой рукой и освободила свое запястье.

– Ты слюнявый сукин сын, которому жалко только себя самого. И тебе не удастся утащить меня с собой на дно.

Она пролетела по холлу как танк «Шерман» и оттолкнула Тесс в сторону. Через несколько мгновений хлопок входной двери подтвердил, что она уехала.

Джей Ти потирал свою руку, на которой набухал красный рубец. Он выглядел совершенно растерянным, как будто не понимал, что ему делать дальше.

Тесс сделала шаг вперед.

– Тоже пришла поучаствовать? Хочешь ухватить свой кусок, пока мясо еще парное?

– Нет.

– Почему?

В его голосе не было слышно издевательских нот. Ни сарказма, ни вызова. Она представить себе не могла, что ей будет этого не хватать.

– Бить лежачего совсем неинтересно, – робко произнесла Тесс, пытаясь заметить хоть какую-то реакцию на его лице.

– Думаю, ты права, – прошло много времени, прежде чем его губы зашевелились.

Тереза сделала еще один шаг вперед, но Джей Ти отошел к столику рядом с диваном. Он взял золотой портсигар Марион и выудил из него прямой билет к раковой опухоли.

– Иди, Тесс, – спичка вспыхнула, и он прикурил, глубоко вдохнув дым.

– Не могу.

– Мы ведь с тобой уже говорили на эту тему.

– Да. И тогда ты меня совсем не убедил. Единственное, что я научилась хорошо делать, так это спорить с тобой.

– Нечем гордиться. В этом все преуспели.

– Ты любишь Марион, правда? – Ей хотелось тронуть его за руку, хотелось обнять его и крепко прижать к себе.

Джей Ти долго не отвечал.

– Люблю. Но с каждым днем я становлюсь старее и мудрее.

– Игуана, – напомнила она ему. Он всегда запрещал Марион курить рядом с Глагом.

Его взгляд переходил с питомца на Тесс и обратно. Она увидела, как его глаза становятся темными. Джей Ти чувствовал себя посмешищем – это было вбито в него его отцом и усилено отказами сестры. Он понимал, что его сестра была права и он неудачник во всем. Казалось, что это было целью его жизни.

Эта темнота ее и испугала, и тронула. На руках у нее появились мурашки, а по спине прокатилась волна. Ярость Джима приводила ее в ужас, потому что эта ярость была ледяная. Гнев Диллона тронул ее, потому что он был настоящим.

– Джей Ти, – прошептала она и протянула к нему руку.

– Ты права, – резко сказал он.

Оторвав сигарету от губ, мужчина любовался ее ярко-бордовым кончиком. Затем вытянул левую руку.

– Не надо! – воскликнула Тесс, но было слишком поздно. На ее глазах он воткнул горячий уголек себе в ладонь.

– Что ты делаешь? – В ее голосе слышалась боль.

– То, чему меня учили.

– Джей Ти, – она еще больше приблизилась к нему.

– Не делай этого, – зарычал он. – Я подонок, сукин сын и совершенно вне себя. Я больше себя не понимаю. Если ты войдешь в эту комнату, то я за себя не отвечаю.

– А я тебя и не прошу.

Тереза сделала еще несколько шагов. Теперь она стояла посередине гостиной.

– Джей Ти, я видела зло в своей жизни. И даже кое-что похуже. Ты на него не похож, Джей Ти. Совсем не похож.

– Будь ты проклята, – сказал десантник. – Будь ты проклята.

В ярости он запустил портсигар через всю комнату, и тот с грохотом врезался в стену.

Тесс не пошевелилась.

Он смахнул рукой все, что стояло на столике рядом с диваном. Фарфоровая лампа разлетелась на куски. Глиняные фигурки потрескались.

Она продолжала стоять.

– Ты еще пожалеешь, что встретила меня, – пригрозил Джей Ти и тут же добавил: – Черт бы побрал нас обоих.

Он сделал шаг в ее сторону. Она была готова.

Его руки сжали ее талию, как в тисках. Без всякого намека на нежность и любовь. Тесс не проронила ни звука, когда он прижал ее спиной к стене.

Бежать надо было раньше – теперь она уже приняла решение, и пути назад не было.

Джей Ти поднял руки и сжал ее лицо с двух сторон.

– Ты что, надеешься, что я откажусь от твоего предложения? Надеешься, что в последний момент я очухаюсь и оставлю тебя одну? Ты думаешь, что я хороший? Благородный? Тогда ты совсем не слышала того, что сказала Марион.

Ртом он поймал ее нижнюю губу и впился в нее зубами.

Тереза обхватила его за шею и укусила в ответ. Это было больно и грубо. Он атаковал ее рот, а она контратаковала. Раньше ее жизнь была пассивной и холодной, главным в ней были страх и неприятие. Поэтому она бросилась в страсть, как в омут.

Джей Ти прижался к ней всем телом, и его бедра точно показали ей, чего он хочет и что она должна для него сделать. Время для отказов прошло, и теперь ей некуда было деться.

Он впился зубами в нежную кожу над ее ключицей. Тесс вскрикнула, и Джей Ти засунул свои пальцы ей в рот, как кляп. Она кусала их, сосала и вылизывала по всей длине.

– Боже, какая ты жадная…

Его пальцы оттянули пояс ее шорт, залезли под трусики и грубо вошли в нее.

Тесс опять вскрикнула, испытав настоящий шок. Она все еще была не готова. Джей Ти стал двигаться медленнее. Затем поднял голову и взглянул на женщину заблестевшими глазами.

– Неужели ты действительно ничего не знаешь? – спросил он хриплым голосом.

– Нет, – призналась она. – Ничего.

– Поздно, – пробормотал Диллон. – Слишком поздно.

– Я знаю, знаю…

Его палец проник глубже – раздвигая, вращаясь, настаивая. Его прижатая к лобку ладонь задала ритм, который она инстинктивно приняла.

Тесс почувствовала, как погружается в волшебство. Закрыв глаза, она увидела невероятной красоты краски, расцветающие у нее под веками.

– Джей Ти, – застонала она. – Джей Ти…

– Открой глаза. Смотри на меня. Я хочу это видеть. Я хочу видеть все.

Ее глаза, затуманенные и беззащитные, раскрылись. Его палец двигался все быстрее и быстрее. В нем не было никакой нежности, только грубая животная страсть.

Тесс прикусила губу.

И тогда Джей Ти хрипло скомандовал:

– Сейчас.

И Тереза кончила в стонах и крике. Ее всю трясло, и она чувствовала себя так, как будто все ее внутренности расплавились.

Она плохо соображала, когда Джей Ти опустил ее на пол. Он сорвал их одежды и оказался на ней, нетерпеливо раздвигая руками ее ноги. Слегка потерся о нее, продлевая этот момент невыносимого ожидания, а потом прошептал:

– Держись за меня, Тесс. Сейчас будет больно.

Он вошел в нее, и она взорвалась.

Схватившись за его плечи, женщина держалась за свою жизнь.

Он опять вышел из нее и стал играть с ней, касаясь ее членом и заставляя извиваться. Ноги Тесс крепко обхватили его талию, и вместо того, чтобы лежать неподвижно, она стала отвечать на каждый его толчок.

Они кончили одновременно, и какое-то время оргазм еще будоражил их кровь, да так, что они не могли ни дышать, ни двигаться, ни даже чувствовать биение своих сердец.

Он резко вышел из нее и встал – она знала, что так и будет. Джей Ти смотрел на нее, и на его лице была ничего не выражающая маска.

– Можешь ничего не говорить, – произнесла Тереза. Она чувствовала себя избитой, использованной и изнасилованной. И полностью удовлетворенной. И очень мудрой благодаря волшебству, которое снизошло на нее.

Диллон направился к бассейну.

– Думаю, что мне не надо спрашивать, хорошо ли тебе было, – в ее голосе звучала гордость.

– Я сделал тебе больно? – Он задержал руку на скользящей двери.

– Нет.

Страницы: «« « ... 910111213141516 » ... »»