Страхи из новой коллекции Селин Вадим
— Мы все умрем! — вопила Люба. — Как в книзке! Умре-е-ем!
— Мамочка, спаси! — плакала Ира, как будто ее мама могла развернуть стремительно надвигающийся на нас танкер.
— Настя! Настя! — кричал кто-то.
А дальше… Сначала мы ощутили сильный глухой удар, сотрясший теплоход. Потом посыпался град осколков. Затем, когда нас отбросило к стене, теплоход стал крениться и… переворачиваться. Плач, стоны, скрежет металла, безостановочные гудки, крики в мегафон — все слилось воедино.
Корабль накренился так, что в разбитое окно хлынула вода. Мы с пола упали на потолок.
— Бежим в каюты! — закричала Ира, и мы всем стадом понеслись в узкий (как назло!) коридор, подгоняемые страхом и морской водой. В ней плавали рыбы и медузы…
— Какие каюты? Жилеты надевайте и с теплохода прыгайте! — закричал в ответ Женька.
— Не успеем же, не успеем!
Мной руководил страх, а поэтому я залетел в каюту и захлопнул ее. Женька, зовя меня с другой стороны, схватил висевший на стене спасжилет и, наверное, тоже подгоняемый страхом, ринулся с теплохода куда-то…
В каюте, под моими ногами, горел свет. За иллюминатором было темно.
Я, тяжело дыша, посмотрел на свои окровавленные руки, потом мой взгляд переместился на дверь, вернее, на щелочку между дверью и полом. В щель стремительно затекала мутная зеленая вода.
Я, в ужасе качая головой, твердил: «Нет, нет» — и отступал назад. Наткнулся на противоположную стену, осел на пол (или потолок?) и забился в угол, как котенок, перед которым стояла цепная собака. Мне было страшно, как никогда. Я находился в тесной, очень тесной каюте, которую затапливало водой, на тонущем корабле. Я испытывал первобытный, ни с чем не сравнимый ужас.
Такого страха у меня до этого момента не было и вряд ли еще когда-нибудь будет… Зубы стучали так, что казалось, повылетают все пломбы, тело сильно тряслось, в голове все перемешалось, я не понимал, что происходит. Я бил кулаками по стенкам, словно стараясь их пробить, до меня не доходило, что за стенами тоже вода.
Вода, которая еще совсем недавно блестела на солнце и тем самым дарила нам радость, теперь стремительно поступала в каюту. Вскоре она поднялась до уровня моего колена. Я, ничего уже не соображая от страха, схватился за прикрепленную к полу, теперь уже к потолку, койку, но вода достигла и ее. Тогда я зацепился за какой-то крючок, но вода подобралась и к нему тоже. Совсем скоро она начала лизать потолок. Я набрал побольше воздуха в легкие и уже плавал в каюте, как рыба в аквариуме. Я понимал, что мне пришел конец, я не какой-то там супергерой, который выберется из каюты сам и всех спасет, а просто мальчишка, обычный подросток, который сейчас захлебнется…
Мне было страшно, очень страшно находиться в тесной каюте тонущего корабля, сердце учащенно билось, вены вздулись, казалось, вот-вот лопнут.
Я не выдержал и сделал вдох. Или глоток?…
В легкие поступила вода. Я обессилено перестал двигать руками и ногами. Мне стало совершенно все равно, что будет дальше. Разум затуманился; наверное, я просто сошел с ума от страха. Я, качаясь в воде, безразлично, отрешенно улыбнулся.
И умер.
Меня кто-то с силой тряс за плечо.
— Эй, Влад! Ты думаешь просыпаться? Кстати сказать, у тебя очень неудобное имя. Понимаю — Мишка, Гошка, Витька, Колька, тот же Женька, а Влад — какое-то оно не такое. Не скажешь же «Владька», да? Неудобно… Владислав — тоже не с руки. Влад — официально как-то… Слушай, ну ты просыпаешься или нет? — услышал я сквозь сон голос Женьки.
Он сбросил с меня одеяло и через секунду присвистнул.
— Ни фига себе! Ты весь в порезах! Ни фига себе! Где это ты так?
Я открыл глаза. Надо мной был подвесной потолок со встроенными лампочками. За окном пели птицы. Я развернулся. Окно. Окно?! А где иллюминатор? Перед глазами все еще стояла ужасная картина: я нахожусь в запертой каюте тонущего корабля.
— Блин, Влад, ты просыпаешься или нет? — рассердился Женька и побрызгал на меня водой.
Только не вода!
Я глубоко вздохнул, как ошпаренный вскочил с кровати и затравленно вытаращился на приятеля.
— Ты чего такой странный? — удивился Женя, энергично жуя банан. Он кинул мне шорты. — Одевайся, завтрак скоро. Так почему ты весь в порезах? Подрался с кем-то, что ли? Когда успел? Или ночью сам себя избил? Гы-гы.
— Женя… — прошептал я, подозрительно осматривая комнату. Я не верил в происходящее. Картина тонущего корабля была очень реальной, я все еще не мог прийти в себя.
— Что?
— Почему я здесь?
Женя помолчал, потом заржал, как лошадь.
— Ты чего, выпил? Но где выпивку взял? На теплоходе же ее не было!
— Почему — я — здесь? — повторил с расстановкой я вопрос, щупая стены, словно проверяя их на прочность, или на реальность — не знаю, как правильнее сказать.
— А где ты должен быть?
— В тонущем теплоходе, где же еще?
— Ты, брат, как себя чувствуешь? Может, Просто Настю позвать, пусть она тебя осмотрит?
— Настю? Она что, тут? Вы ее нашли? Она сказала, почему ушла с теплохода? Ее не перерубило винтами? А Люба где? Она купила себе новые очки?
— Влад… — осторожно начал Женька. — Ты, это… на солнце перегрелся? Настя никуда с теплохода не уходила, она как привязанная ходила за нами и следила за каждым нашим шагом. И как она могла уйти с теплохода? В море, да? И с какой стати ее должно было перерубить винтами? И что с Любкиными очками? Зачем ей покупать новые?
Я, будто пришибленный, сел на кровать и крепко сжал голову ладонями.
«Мне что, все приснилось? Но этого не может быть, все это случилось на самом деле. Насти не было на судне, капитана — тоже, в теплоход врезался танкер, и наша посудина затонула, а я умер. Хотя если бы я умер, то не сидел бы сейчас здесь и не беседовал с Женькой…»
— Ты, наверное, еще после дороги и сна не отошел, — догадался друг. — Так порезы у тебя откуда? Ты что, йог? На стеклах спишь?
— Нет… То есть да… Да, йог… Конечно же, я йог!
— Но когда ты успел? Мы же вчера купались, и никаких порезов я не видел. А стекла когда наколотил? И где осколки сейчас? Почему их нет в постели? Ты их носишь с собой в мешочке? А научи меня, как стать йогом! Только быстрее, чтоб до завтрака успели!
— Слушай, отстань, — измученно попросил я, — будь другом, дай подумать.
— Ладно, ты думай себе сколько влезет, а я на первом этаже, скоро завтрак. Давай одевайся и спускайся.
Сказать, что голову разрывали мысли, — значит не сказать ничего. Я никак не мог поверить, что мне все приснилось. Да и порезы говорили о том, что я прав… Может, я нечаянно принял наркотики, и все пережитое — галлюцинация? Выпил? Не могу же я ни с того ни с сего сойти с ума… Да и тело все болело, как будто я всю ночь провел без сна.
— Го-о-осподи, — простонал я, — что же со мной творится?
Окончательно добил меня ворвавшийся в комнату Женька. Он полез в свою тумбочку и достал стопку фотографий.
— Вот, смотри, забыл тебе фотки со вчерашнего вечера показать, — сказал он, усаживаясь на мою кровать.
Я машинально взял снимки и посмотрел на первый. Я стоял у борта теплохода. Сзади меня резвились дельфины. Выглядел я счастливее некуда. На второй фотографии было уже темно. Я увидел себя в обнимку с недовольной Любой. Везде горели разноцветные огни, китайские фонарики, все это великолепие отражалось в воде. На третьей карточке были мы с Женькой. Я держал в руках молочный коктейль, а Женька скорчил рожицу. Фон был незнакомый. Самое главное, что я не помнил, как фотографировался!
— Где ты их взял? — ляпнул я первое, что пришло в голову, все больше и больше запутываясь в происходящем.
— Напечатал, — пожал плечами Женька. — К моему цифровому фотоаппарату присоединяется специальная штука, типа мини-принтера, которая сразу же распечатывает фотки. Круто, да? Папа на день рождения подарил. Я хотел просто цифровик, а отец купил его вместе с такими наворотами…
— Круто, — согласился я. И показал ему третий снимок: — А где это мы?
— Как где? — удивился он. — Мы сфоткались, когда ночью с теплохода возвращались. А это ты с Любкой стоишь. Кстати, вон, видишь, с ее безобразными очками все в порядке. Прикинь, Ирка сказала, что ей больше мужские пошли бы, а она разозлилась и вцепилась в ее волосы… Весело было… А это ты стоишь на фоне дельфинов. Ты чего, память потерял или прикалываешься?
Фотографии выпали из моих рук и посыпались на пол. Я не мог ничего понять.
— Женя, окажи мне одну услугу…
— Какую?
— Ударь меня, да посильнее. Пожалуйста.
— С дуба рухнул? Зачем мне тебя бить? Ты к тому же весь в порезах — больно будет.
— Ударь!
— Зачем? Не буду!
— Ударь! Трудно, что ли?
Женька пожал плечами и залепил мне звонкую пощечину. Признаться, я ожидал удара несколько иного. В лицо кулаком, например, или что-то еще. Но никак не пощечину. Но в принципе неважно, какой был удар, главное, что я никуда не делся. Ни проснулся, ни попал в другую картину.
— Ну как, нормально? — забеспокоился Женька. — Если хочешь, я еще могу.
— Нормально. Больше не надо. Ты, как я погляжу, во вкус вошел. Слушай, сейчас я тебе расскажу одну историю, только обещай не смеяться.
— Рассказывай, только побыстрее — Просто Настя рассердится, если мы опоздаем.
— Да ну ее, у меня дела поважнее, — отмахнулся я и подробно все рассказал соседу по комнате.
Сначала он покатился со смеху. Потом посерьезнел. Просмотрел снимки. Перевел взгляд на мои порезы.
— Может, тебе показалось? — в конце концов спросил он, странно озираясь вокруг. История произвела на него впечатление.
— Нет, не показалось. Хочешь, докажу?
— Докажи…
— Пойдем спросим у Славы, какой у него страх. И вообще, Слава ли его зовут и есть ли он в лагере? А потом спросим у Насти, конечно, если она была в рубке, — где висит шнур гудка.
В толпе ребят я отыскал Славу. Оказывается, он действительно существовал и звали его Славой. И страх у него был тот же, что и в моем «сне». Мы разыскали Настю, и она сказала, что была в рубке много раз, и описала, где висит шнур. Именно там, где «видел» его я… Кроме того, я проверил свою сумку и не обнаружил там очков… А когда спросил у Любы, не давал ли я ей случайно свои очки, она покрутила пальцем у виска, назвала меня дураком и повертела перед моим носом своими очками с толстыми линзами и еще раз сказала, что я дурак.
В полном ошеломлении мы с Женькой вышли в сад.
— Да, дела-а, — многозначительно протянул он. — Но, может, это все-таки совпадение?
— Нет… Сам разве не видишь, что все сходится?
— Прямо триллер какой-то. Ты думаешь, то ли ты сумасшедший, то ли все остальные, да?
— Прямо в точку, — подтвердил я. — И до сих пор не пойму: сплю или это реальность? Но судя по следу от твоей пощечины и моим порезам — реальность.
— Это так круто… Вот бы мне оказаться на твоем месте.
— Ты что, серьезно?
— Ага! Ты сам не понимаешь своего счастья! — восхищенно воскликнул Женька. — У меня предложение: давай подождем, вдруг что-нибудь еще случится? Тогда будем думать серьезно. Может, к колдунье какой-нибудь сходим, их же сейчас полно. Куда ни плюнь — в колдунью попадешь.
— И все как одна потомственные. Хоть бы одна для приличия самоучкой назвалась… Ладно, поживем — увидим. Идем завтракать, в животе уже урчит.
И тут Женька воскликнул:
— Ха! То, что ты угадал имя Славы и месторасположение шнура, ничего не доказывает! Вдруг ты с этим Славой еще раньше познакомился и в рубку вчера заходил?
— Не заходил я никуда, — буркнул я. — Не хочешь — не верь, но как по-другому доказать — не знаю.
Пока мы завтракали, Женька мне рассказывал, как мы провели вчерашний вечер. Слушая его, я без конца диву давался, но некоторые места в наших историях совпадали. Например, Ира сказала Любе, что ей пошли бы мужские очки (которые в моей истории ей уж точно шли), а Люба с ней подралась. Еще совпадением была стая дельфинов, проплывавшая мимо теплохода, но Настю, по Женькиным словам, мы не искали, она все время находилась рядом. Женька мне показал наше коллективное фото…
Нет — с ума я не схожу. Тут что-то другое творится… Но что? Очень интересный вопрос…
Весь день я ходил как сонная муха. Так и не понял, что было на тренинге. По-моему, каждый из нас рассказывал друг другу о своих страхах.
Потом, после тренинга, у нас было личное время до трех дня.
Женька куда-то умчался, а я принялся бесцельно бродить по городу.
Веселые загорелые люди, ходившие по улицам, подействовали на меня отрезвляюще и внесли некоторую ясность в мои мысли.
Что же все-таки произошло?
Я приехал в лагерь, разложил вещи, и мы отправились на морскую прогулку на теплоходе. Все было хорошо, да что там — просто прекрасно! — пока мы не обнаружили, что с нами нет вожатой. И все началось-завертелось: разбитые очки Любы, поиски Насти, потом выяснилось, что нет и капитана, танкер прямо по курсу, затем я забежал в каюту и утонул. Все было очень реально и вполне даже ощутимо — вон, на руках, ногах и лице у меня порезы. Правда, кажется, их меньше отчего-то стало… Кстати говоря, Настя за завтраком даже не поинтересовалась, почему я весь в зеленке. Но об этом подумаем после. Вернемся к теплоходу. Я утонул и… проснулся. Но как такое может быть? Я же не засыпал, чтобы потом просыпаться, правильно? Или уже можно просыпаться не засыпая? Сомневаюсь.
Далее выяснилось, что я очень весело провел вечер — с Любой почему-то в обнимочку на снимке запечатлен… Молочный коктейль пил… И, главное, я ничего этого не помнил. Ни дискотеки, ни того, как Женька меня фотографировал, ни молочного коктейля, ни возвращения обратно в лагерь…
Что-то тут не так, мне это очень не нравится.
— Вот черт! — услышал я над ухом голос какого-то парня и будто проснулся. — Никому дозвониться не могу! — Он остервенело нажимал на кнопки мобильного телефона. — Что за чертовщина? Даже сообщения не отсылаются!
Я вспомнил, что так и не позвонил родителям, и направился к ближайшему ларьку, который находился через дорогу.
Оглянувшись по сторонам, я побежал к цели, и тут… Из-за угла выскочила машина и понеслась прямо на меня.
Вокруг раздались крики, а я смотрел на мчащуюся на меня машину и не мог сделать ни шага. Словно оцепенел.
Когда до столкновения оставалось всего ничего и я уже представил себя в морге, я ощутил удар в плечо и повалился на тротуар. Мимо на большой скорости промчалась машина. Парень, что меня спас, лежал со мной рядом. Он прищурился и проводил взглядом машину.
— Номера грязью заляпаны… Интересно, где он грязь нашел? Ты! — переключился парень на меня. Это он недавно терзал телефон. — Тебе что, жить расхотелось?
— Н-нет… — задрожал я, только сейчас осознавая, что меня чуть не сбила машина. Все тело болело — я сильно ударился о бордюр. — Спасибо тебе.
— Пожалуйста. В следующий раз будь осторожней. С тобой все нормально?
Я встал, отряхивая пыль. Странно, но боль неожиданно прошла, и теперь ничего не болело из-за падения на асфальт.
— Да, все хорошо.
— Тебя довести до дома?
— Нет, спасибо, я сам дойду…
— Ну, бывай… Я побежал, на свидание спешу.
— Удачи!
Спаситель умчался, а я в полной прострации сел на лавочку.
Кому понадобилось меня убивать? Я что, политический деятель какой-то или бизнесмен, чтобы за мной охотились? Я всего лишь школьник, обычный школьник.
Я поднялся с лавочки и достиг-таки ларька. Потом вспомнил, что, чтобы купить карточку, нужно сначала подключиться к местной связи. А не легче ли сходить на переговорный пункт и позвонить оттуда?
Я спрашивал у прохожих, где тут переговорный пункт, но все пожимали плечами, и только одна бабка — по-видимому, местная жительница, сказала, что он в городе один и его закрыли на ремонт еще месяца два назад, почта тоже временно не работает. Тогда я набрался наглости и спросил у старушки, можно ли позвонить от нее, и она ответила, что что-то случилось, и междугородку отключили во всем городе. Я побрел искать салон мобильной связи. К счастью, он оказался недалеко.
— Скажите, здесь можно подключиться к «Мобил-бухта»? — спросил я у служащей.
— К сожалению, нет. Все сим-карты распроданы, а поступление новых ожидается только на следующей неделе, — вежливо ответила девушка. — И то неизвестно, привезут их или нет.
— А вообще могу ли я подключить свой телефон хоть к чему-нибудь, чтобы можно было позвонить в Ростов?
— К сожалению, нет… У нас закончились сим-карты ВСЕХ связей.
— Дурдом какой-то! — в сердцах бросил я, выскакивая из салона.
— Не дурдом, а черто… — донеслось мне вслед.
Я развернулся.
— Что вы сказали? Повторите последнее слово.
— Я ничего не говорила, — изумилась девушка в желтой кепке. — Вам послышалось.
— Ну-ну, — протянул я и вышел.
Получается, что я не могу позвонить в другой город, и вообще этот городишко отрезан от всего мира? Ни почта не работает, ни пункт междугородных разговоров, с мобильника тоже позвонить невозможно…
Я прислонился спиной к шершавой пальме. У меня не получалось сосредоточиться на какой-то одной мысли, и поэтому я думал обо всем сразу и ни о чем конкретном.
Мне кто-нибудь может сказать, куда я попал?
Зачем меня хотела сбить машина, или это просто совпадение?
В задумчивости я вернулся в лагерь.
— О, Владик! — воскликнула Настя. Она поливала огурцы, в которые вчера чуть не упала. — А я как раз тебя жду.
— Да?
— Мы тут собираемся в лес за грибами и ягодами. Хочешь с нами? — Глаза Насти были настолько добрыми, что я растерялся и согласился. — Отлично! Женя тоже пойдет.
— Настя?
— А?
— Скажи, а почему, кроме тебя, тут больше никого нет? Где повара, садовники, уборщики — кто-нибудь!
По лицу девушки пробежала тень.
— Я не одна. Они все есть. Вы их просто не видите.
И я схитрил:
— Пожалуйста, проводи меня на кухню, хочу у повара хлеба попросить. Тут неподалеку тетка с обезьяной ходит, я ей хлеба дам.
— Кому? Тетке?
— Обезьяне.
Я чуть не рассмеялся. Ну и глупость я брякнул и про тетку, и про обезьяну, и про хлеб. Как будто обезьяну голодом морят, и спасти ее могу только я, и только хлебом…
— Ты знаешь… Инна Павловна — наш повар отпросилась, там у нее похороны, то ли дядю хоронят, то ли тетю. Так что я тебе сама хлеба принесу.
— Да ладно, не надо, тетка с обезьяной, наверное, уже ушла…
— Ну, как знаешь. — Настя снова взялась за огурцы. — В лес уходим через полчаса. Не забудь взять мазь от комаров, этих кровопийц там навалом.
— Хорошо…
Часть вторая. Лесная история
Глава I
Пахло жареным мясом.
Рядом со мной валялась окровавленная заячья шкурка. От нее несло свежей кровью. Еще два часа назад заяц бегал по лесу, а теперь животное было нанизано на толстую ветку и жарилось над костром.
Женька вертел палку, равномерно прожаривая тушку. С нее уже не капала кровь в огонь и не шипела, как это было в начале жарения.
Точно так же моя кровь сочилась в том сне, где я стоял в красной комнате без окон и дверей.
— Убери ее подальше от меня, — сказал я, бросив выразительный взгляд на окровавленную шкуру, — ведь это ты положил ее сюда.
— Вот встань и убери, — донеслось мне в ответ. — Мне она не мешает. Жрать зайчатину все мастера, а отходы убирать не хочется никому. Ну и что, что я ее сюда положил? Я здесь столько всего делаю, что ты мог бы и промолчать. Ты, можно сказать, благодаря мне живешь! Вот так-то!
Я пожал плечами и спорить не стал. В последнее время между нами все чаще и чаще возникали споры. Мы с Женькой всегда напряжены. Наши нервы натянуты как струны, звенят, могут порваться в любой момент, и тогда…
— Ну? Расхотелось отходы убирать? — усмехнулся он, внимательно следя за процессом жарения.
Отходы… На душе было гадко.
Но что делать? Есть хочется всем. В таких условиях выживает сильнейший, тот, кто может на время затолкать свою брезгливость куда-нибудь далеко-далеко.
Когда человек хочет выжить, он идет на все. Вон, Любка рассказывала, что книгу читала про моряков, потерпевших кораблекрушение, которые стали есть друг друга, чтобы выжить.
Я поджал под себя ноги. Меня знобило. Я бы, наверное, не смог съесть человека. Хотя кто знает… Рыба захочет жить — дышать на суше научится. Хм…
— Ну что? Все, шкура не мешает? — ехидно осведомился Женька, тыкая палочкой в тушку — прожарилась ли?
Я молчал, а Женя вот уже два раза цеплялся за мою фразу.
— Мешает.
— Так в чем проблема? Вон лопата, — указал он на самодельную лопату, которая напоминала палку-копалку первобытного человека. Впрочем, самой что ни на есть палкой-копалкой эта штука и была. Попав в такие условия, мы с другом вспомнили уроки истории, если точнее — историю Древнего мира, и сделали палки-копалки.
Я поднялся с большого холодного камня, который высосал из меня все тепло, взял в руки окровавленную шкурку, палку-копалку и пошел к выходу из пещеры.
— Смотри, аккуратно там, — забеспокоился Женька, — долго не задерживайся.
— Постараюсь… Жень, не могу я смотреть на этого зайца, хоть убей меня, — сказал я, словно оправдываясь. — Каждое мертвое тело должно быть предано земле. Или шкура…
— Ну, вперед, если у тебя не в порядке с головой, иди из пещеры и предай ее земле! — пожал плечами Женька. — Я до рассвета отсюда не выйду, мне жизнь дорога. И ты мог бы потерпеть — утром закопал бы эти отходы.
— И всю ночь ночевать с… этим? А вдруг они учуют запах крови?
— Да, ты прав, — легко согласился парень, — тогда и кишки захвати. Надо же, какие длинные. Интересно, сколько в них метров?
Я вышел из пещеры и сразу как будто очутился в другом мире. В пещере было светло за счет костра, тепло благодаря ему же и… безопасно. Снова благодаря костру. Эти мерзкие твари боялись огня, солнца, всего, что выделяет тепло и свет, только так можно было от них спастись. Еще они боялись просто дня. Дня как такового.
Здесь, за пределами пещеры, царил поздний вечер. Звезды украшали начинающее чернеть небо, луна среди неба и звезд выглядела величественно и красиво. Сюда бы художника… Я знал, что эта красота мнимая. Ночная жизнь таит в себе много опасностей.
Вдохнув полные легкие свежего воздуха, я отошел на два метра от пещеры (сюда еще доставали отсветы огня) и принялся копать самодельной лопатой яму для останков зайца. Да, забыл сказать — я хоронил не только шкуру, но еще и голову. Голова висела на клочке шкуры, длинные уши были мягкие и гладкие. Остекленевшие глаза зайца смотрели на меня, в них читался ужас.
Я чуть не заплакал. Я очень любил животных, раньше не мог бы себе и представить, что мне придется хоронить убитого мною же пушистого зайца, а теперь… Шерстка была заляпана кровью, свалялась и топорщилась, как иголки на еже. Останки длинноухого были еще теплые… Не могу поверить — я убил зайца.
Довольно быстро я выкопал небольшую ямку, опустил в нее шкуру вместе с головой и с длинными сизыми кишками (разило от них ужасно), засыпал могилку землей и положил сверху большой плоский камень.
— Заяц, прости нас за то, что мы тебя убили, у нас не было другого выхода, иначе мы умерли бы с голоду, — произнес я.
Я поднялся с колен и отошел еще на три метра от пещеры. Сюда отсветы костра уже не доставали, но я надеялся, что твари меня не заметят, тем более их время еще не наступило.
Здесь протекал небольшой ручеек. Я вымыл в нем руки от крови; вода, с приятным журчанием текущая в темноту, унесла кровь куда-то в камни.
Потом я умылся и попил.
Перед моим мысленным взором предстала шкура зайца с безвольно висящей головой. Меня передернуло.
— Все хорошо, все просто отлично, убитый заяц — это дурной сон, — внушал я себе.
Вдруг что-то шелохнулось в кустах. Треснула ветка. Света луны уже не хватало для того, чтобы рассмотреть источник звука. Впрочем, я и так знал, что это такое. Они пришли, пока что они в кустах, но скоро подберутся ближе.
Я вскочил на ноги, едва не свалившись в ручей, и побежал к пещере. Благо, отошел я недалеко.
— Закопал? — спросил Женька, подняв на меня свои зеленые глаза.
— Закопал…
— Тогда давай есть. — Он снял с двух рогатин «вертел» и положил зайца на жалкое подобие тарелок — несколько крупных виноградных листьев.
Я смотрел на поджаристую тушку, и неожиданно мне показалось, что грудь зайца поднялась, будто он глубоко вздохнул. Я помотал головой, отгоняя от себя видение.
Мы разломали зайца и принялись его жевать. Я старался не думать о том, что только что хоронил его шкуру, пытался не вспоминать и остекленевшие глаза, норовил побыстрее съесть мясо. Я даже не замечал вкуса.
— Смотри, сколько кровищи натекло, — сказал Женька, ткнув блестящим от жира пальцем в угол пещеры. — Но ничего, мы здесь ненадолго.
Я оглянулся и увидел лужу густой крови с матовым налетом. Из-за большого объема она еще не запеклась, но стала покрываться мутной пленкой.
— Надо было его в лесу разделывать, — проговорил я, проглатывая кусок, не жуя его.
— Ага, — Женька постучал пальцем по лбу. — Чтобы потом разделали нас?
Я промолчал.
Вскоре ужин закончился, и мы выбросили из пещеры кости, стараясь добросить их до кустов, чтобы эти твари хоть немного утолили голод и не тронули нас. Кости я не хоронил. Во-первых, уже было опасно выходить из пещеры, во-вторых, кости на время отвлекут тварей, пускай обгладывают их и смакуют, пусть подавятся и задохнутся.
— Ладно, давай спать, — зевнул Женя, злорадно мне напомнив: — Сегодня твоя очередь следить за костром.
— Я знаю, — усмехнулся я, наблюдая за довольным лицом друга. Конечно, он будет дрыхнуть всю ночь, а мне придется в это время охранять его покой и подбрасывать в костер дрова. Не дай бог потухнет! Мне даже страшно представить, что может случиться! Чем больше костер, тем лучше, тем дальше разносится жар, отпугивающий их. Самое главное, дожить до утра. Утро — некоторая гарантия того, что мы проживем еще один день. Эти существа боялись не только жара и света, но и, как я уже сказал, просто дня. Почему — не знаю.
Женька лег на вереск и укрылся пластом сухой травы. Он уже привык к подобному образу жизни, да и я тоже… Через несколько минут из-под травы послышалось сопение. Заснул.
А мне спать было нельзя.
Я уже сбился со счета, сколько дней мы старались вот так выжить. Три? Четыре? Или больше? Я не помнил.
Женька спал, а я то и дело подбрасывал в огонь хворост. Когда мои руки были свободны, я затыкал пальцами уши, чтобы не слышать эти жуткие звуки, раздающиеся за пределами пещеры. Если бы я вышел наружу, то увидел бы, что они облепили все вокруг, сидят один на другом, рычат, шуршат, из их пастей капают слюни; они очень хотели попасть в пещеру и разорвать нас на куски, но не могли этого сделать, потому что в пещере горел костер. Здесь было тепло, даже жарко, очень жарко, как в духовке. И светло. Воздух сухой, в горле и носу тоже все сухо, так сухо, что начинало жечь. Но это не проблема, это хорошо… Костер горел, освещал все вокруг, и это главное.
Женька по-прежнему сопел. Если бы не эти существа, обстановку можно было бы назвать романтичной: пещера, костер, потрескивают дрова, из пламени иногда вылетают искры. Мои брови и ресницы, должно быть, обгорели…